Голос монстра Несс Патрик

Невидимка

Конор стоял на школьном дворе и ждал.

Сегодня он видел Лили. В окружении девочек, которые, как он знал, ее недолюбливали и которых она сама не очень-то жаловала. Однако же она тихо стояла с ними в сторонке, пока они болтали. Конор поймал себя на том, что пытается привлечь ее внимание, но она не смотрела в его сторону.

Словно потеряла способность его видеть.

И вот он стоял и ждал один в глубине школьного двора, прислонившись к каменному ограждению, в стороне от остальных детей, которые шумели, смеялись и смотрели в свои телефоны так, словно все в этом мире было безупречно, так, будто ничего во Вселенной им не грозит.

А потом он заметил Гарри, Салли и Энтона. Они шли к нему, пересекая двор наискосок, чтобы срезать путь; Гарри не сводил с него глаз, смотрел не насмешливо, но внимательно, а лица его дружков сияли от радостного предвкушения.

И вот они приблизились.

Конор с облегчением вспомнил о собственной слабости.

…

Тем утром он спал ровно столько, сколько нужно, чтобы увидеть кошмар, словно у него и без того было мало бед. Это был все тот же пугающий сон про падение с той же жуткой, невыносимо жуткой концовкой. Конор проснулся с криком. Впереди его ждал день, в котором явь, как казалось, была едва ли лучше ночного кошмара.

Когда он наконец набрался храбрости, чтобы спуститься вниз, он увидел, что на бабушкиной кухне хозяйничает отец – готовит завтрак.

Бабушки нигде не было видно.

– Яичницу будешь? – спросил отец, держа в руке сковородку, в которой поджаривались яйца.

Конор кивнул, хотя есть ему совсем не хотелось, и сел за стол на один из стульев. Отец закончил готовить и выложил яичницу на намазанные маслом тосты, которые сделал до этого, и поставил на стол две тарелки – одну для Конора, вторую – для себя. Они ели молча.

Тишина давила так сильно, что Конору вновь стало трудно дышать.

– Ну и бардак же ты тут устроил, – наконец произнес отец.

Конор продолжил есть, изо всех сил стараясь откусывать кусочки поменьше.

– Она позвонила мне утром. Очень, очень рано.

Конор откусил еще один микроскопический кусочек.

– Состояние твоей мамы изменилось, Кон, – сказал отец. Конор вскинул на него взгляд. – Бабушка поехала в больницу, чтобы пообщаться с врачами, – продолжил отец. – А я отвезу тебя в школу.

– В школу? – непонимающе переспросил Конор. – Я хочу поехать к маме!

Но отец уже отрицательно качал головой.

– Сейчас ребенку там не место. Я подброшу тебя до школы и поеду в больницу сам, но сразу после занятий заберу тебя и отвезу к маме. – Отец посмотрел в тарелку. – Или раньше, если… понадобится.

Конор положил нож и вилку. Есть ему расхотелось. Возможно даже навсегда.

– Ну же! – воскликнул отец. – Помнишь, я говорил, что от тебя потребуется мужество? Что ж, сынок, пришло время, когда придется его проявить. – Он кивнул в сторону гостиной. – Я вижу, что происходящее тебя расстраивает. – Он грустно улыбнулся, но улыбка быстро исчезла. – И бабушка твоя видит.

– Я не хотел, – сказал Конор, его сердце тяжело застучало. – Я не знаю, что произошло.

– Ничего страшного, – отозвался отец.

– Ничего страшного? – скривился Конор.

– Не переживай, – сказал отец, возвращаясь к завтраку. – И не такие беды случаются в житейском море.

– Что это значит?

– Это значит, что мы все будем делать вид, что никакого погрома не было, – твердо сказал отец. – Потому что сейчас происходят куда более важные события.

– Это ты о маме?

– Доедай завтрак, – со вздохом велел отец.

– И вы даже не накажете меня?

– А какой смысл, Кон? – спросил отец, отрицательно качая головой. – Какой в этом смысл?

…

На уроках Конор не слышал ни слова, но учителя не ругали его за невнимательность и не задавали ему никаких вопросов, когда опрашивали класс. Миссис Марл даже не поинтересовалась, где его автобиография, которую нужно было сдать к сегодняшнему дню. Конор не написал ни одного предложения.

Не то чтобы это имело значение.

Одноклассники тоже держались от Конора подальше, будто бы от него исходила вонь. Он попытался вспомнить, заговаривал ли он с кем-нибудь из них с того момента, как приехал в школу. Вроде бы нет. Значит, после утреннего разговора с отцом он ни с кем и словом не обмолвился.

Как такое могло произойти?

Но вот, наконец, перед ним возник Гарри. Хоть что-то не менялось.

– Конор О’Мэлли, – произнес Гарри, остановившись на некотором расстоянии от Конора. Салли и Энтон хихикали, держась за его спиной.

Конор встал прямо, оторвавшись от стены, и опустил руки вдоль тела, готовясь к удару, который мог обрушиться на него в любую секунду.

Но не обрушился.

Гарри просто стоял на месте. Как и Салли с Энтоном, с лиц которых медленно исчезали улыбки.

– Чего ты ждешь? – спросил Конор.

– И правда, чего ты ждешь? – спросил Салли у Гарри.

– Врежь ему, – сказал Энтон.

Гарри стоял неподвижно и неотрывно смотрел прямо на Конора. Конору оставалось только не отводить своего взгляда – и через какое-то время стало казаться, что в мире существуют только он и Гарри. Его ладони вспотели. Сердце бешено колотилось.

Давай же, подумал он, а потом понял, что произнес это вслух.

– Давай же!

– Давать что? – спокойно переспросил Гарри. – Каких-таких даров ты у меня просишь, Конор О’Мэлли?

– Он хочет, чтобы ты его по земле размазал, – сказал Салли.

– Он хочет, чтобы ты надрал ему задницу, – сказал Энтон.

– Неужели? – с искренним любопытством поинтересовался Гарри. – Этого ты у меня и просишь?

Конор промолчал, он просто остался стоять, где стоял, сжав кулаки.

Он ждал.

А потом громко зазвонил звонок, и мисс Кван пошла через школьный двор, переговариваясь с другим учителем, но внимательно наблюдая за учениками вокруг нее, в особенности за Конором и Гарри.

– Кажется, нам так и не суждено узнать, чего же хочет О’Мэлли, – сказал Гарри.

Энтон и Салли засмеялись, но было заметно, что шутку они не поняли, и вся троица отправилась в школу.

Но пока они уходили, Гарри все продолжал смотреть на Конора, ни на секунду не сводя с него глаз.

Пока они уходили, оставляя Конора в одиночестве.

Словно для всего остального мира он стал невидимкой.

Тисовые деревья

– Здравствуй, милый, – поприветствовала вошедшего в палату Конора мама, чуть приподнявшись на постели.

Он видел, какого труда ей это стоило.

– Я буду за дверью, – сказала бабушка, встала со своего места и прошла мимо внука, даже не взглянув на него.

– Эй, малй, я пойду к продуктовому автомату, куплю чего-нибудь… У тебя есть какие-нибудь пожелания? – спросил отец, заглянув в дверной проем.

– Да, хочу, чтобы ты перестал называть меня малым, – ответил Конор, не сводя глаз с мамы.

А она смеялась.

– Я скоро, – сказал отец и оставил их с мамой наедине.

– Иди сюда, – сказала она, похлопав по краю кровати рядом с собой. Он подошел к ней и присел рядом, очень осторожно, чтобы не задеть трубки – одна крепилась к руке, через вторую в нос поступал кислород, а третью, как он знал, иногда фиксировали у мамы на грудной клетке – через нее во время сеансов терапии в маму закачивали ярко-оранжевые лекарства.

– Ну, как дела у моего Конора? – спросила она, вытянув тонкую руку, чтобы расчесать пальцами его волосы. Он разглядел на ней желтоватый кружок вокруг того места, куда вводился катетер, и маленькие фиолетовые синяки на внутренней стороне локтя.

Но она улыбалась. Улыбалась устало, измотанно, но все же улыбалась.

– Знаю, смотреть на меня – страх один, – сказала она.

– Вовсе нет, – не согласился Конор.

Она снова расчесала пальцами его волосы.

– Думаю, ложь во благо можно и простить.

– У тебя все хорошо? – спросил Конор, и хотя в определенном смысле его вопрос был абсолютно смехотворным, она поняла, что он имеет в виду.

– Видишь ли, сынок… – начала она. – Парочка средств против моей болезни подействовала не так, как хотели врачи. И эта врачебная неудача обнаружилась раньше, чем ожидалось. Если только тебе это о чем-нибудь говорит.

Конор покачал головой.

– И мне тоже ни о чем, совершенно, – призналась мама. Он заметил, что ее улыбка стала натянутой и что мама сохраняет ее с трудом. Она глубоко и прерывисто вдохнула, будто сдерживая рыдания.

– Я надеялась, что болезнь будет развиваться медленнее, чем сейчас, милый, – сказала она слабым голосом, таким слабым, что желудок Конора сжался еще сильнее. Он неожиданно для себя порадовался, что после завтрака больше ничего не ел.

– Но есть еще один способ, который врачи собираются опробовать… Они хотят дать мне лекарство, действие которого приводит к хорошим результатам, – сказала мама все тем же ослабевшим голосом, но вновь улыбаясь.

– А почему они раньше его тебе не давали? – спросил Конор.

– Помнишь, как мой организм реагировал на препараты, которыми меня лечили до этого? – спросила мама. – Как у меня выпадали волосы, как меня тошнило?

– Конечно.

– Так вот, это лекарство они дают в случаях, когда остальные действуют не так, как нужно, – рассказала она. – Возможность перейти на него была всегда, но они надеялись, что этого вовсе не придется делать. – Она опустила глаза. – А еще надеялись, что не придется переходить на него настолько быстро.

– Это значит, что уже слишком поздно? – спросил Конор. Слова сорвались с его губ до того, как он понял, что говорит.

– Нет, Конор, – быстро ответила мама. – Не надо так думать. Не поздно. Никогда не поздно.

– Ты правда так считаешь?

Она снова улыбнулась.

– Я верю в каждое слово, которое произношу, – ответила она слегка окрепшим голосом.

Конор припомнил слова монстра. Вера – это половина выздоровления.

Возможно ли?

Конор вышел в больничный коридор. Мысли лихорадочно носились в голове. Лекарство из тисовых листьев. Лекарство, которое и впрямь излечивало от болезней. Ведь именно его Знахарь и отказался готовить для священника. Хотя, сказать по правде, Конор по-прежнему не до конца понимал, для чего нужно было громить дом этого божьего служителя.

Разве что…

Разве что монстр являлся ему не просто так. Разве что он приходил именно для того, чтобы вылечить маму.

Мальчик едва находил в себе смелость поверить в это. Едва находил в себе смелость думать так.

Нет.

Нет, конечно, нет. «Это невозможно, не будь дураком, – говорил он себе. – Монстр – это сон. Сон – и ничего больше».

Но листья. И ягоды. И ростки, пробивающиеся сквозь пол. И погром в бабушкиной гостиной.

Внезапно Конор ощутил легкость, его словно подняло в воздух.

Возможно ли это? В самом деле, возможно ли?

Он услышал голоса и всмотрелся в глубь коридора. Там ссорились папа с бабушкой.

…

Их слов он не слышал, но видел, что бабушка довольно яростно тычет пальцем папе в грудь.

– Что я, по-вашему, должен сделать? – спросил отец настолько громко, что люди, проходящие по коридору, начали на него коситься. Ответа Конор не уловил. Бабушка решительно прошла мимо него и скрылась в маминой палате.

Вскоре подошел папа, вид у него был поникший.

– Что происходит? – спросил Конор.

– Да так, твоя бабушка на меня сердится, – ответил папа, на миг улыбнувшись. – Впрочем, как и всегда.

– Почему?

Отец поморщился.

– У меня плохие новости, Конор, – произнес он. – Сегодня мне нужно лететь обратно, в Америку.

– Сегодня? – переспросил мальчик. – Почему?

– Дочка заболела.

– Ох. Что с ней?

– Вероятно, ничего серьезного, но Стефани не на шутку разволновалась и отправила ее в больницу, и теперь хочет, чтобы я немедленно возвратился домой.

– И ты улетаешь?

– Улетаю, но вернусь, – пообещал отец. – Через одно воскресенье – и двух недель не пройдет. На работе мне дали дополнительные отгулы, чтобы я мог снова прилететь сюда и увидеться с вами.

– Две недели… – произнес Конор почти беззвучно. – Впрочем, ничего страшного. Мама сейчас принимает новое лекарство, от него ей станет лучше. Так что, когда ты вернешься…

Он осекся, увидев отцовское выражение лица.

– А не прогуляться ли нам, сынок? – предложил тот.

Напротив больницы был разбит небольшой парк с аккуратными дорожками, проложенными между деревьев. По пути к свободной скамейке Конору с отцом то и дело попадались пациенты в больничной одежде – кто-то из них прогуливался с родственниками, кто-то тайком курил. Из-за них парк казался больничной палатой под открытым небом. Или же местом отдыха призраков.

– Так ты поговорить хочешь, да? – спросил Конор, когда они присели. – Вечно все откладывают разговоры на потом.

– Конор, – начал отец, – то новое лекарство, которое теперь дают твоей маме…

– Вылечит ее, – твердо сказал мальчик.

Отец замолчал на мгновение.

– Нет, Конор, – произнес он. – Скорее всего, нет.

– Вылечит, – настойчиво повторил Конор.

– Утопающий за соломинку хватается, сынок. К сожалению, болезнь прогрессирует слишком быстро.

– Лекарство ей поможет. Поможет, я уверен.

– Конор, – сказал отец. – Твоя бабушка рассердилась на меня еще и потому, что, как ей кажется, мы с твоей мамой многого тебе не договариваем. Скрываем, что происходит на самом деле.

– А бабушка что об этом знает?

Отец положил руку сыну на плечо.

– Конор, твоя мама…

– Непременно поправится, – закончил Конор, сбрасывая с себя ладонь отца и поднимаясь со скамейки. – Новое лекарство – это секрет. Это причина всему, говорю тебе. Я знаю.

Отец, судя по виду, не понимал, о чем речь.

– Какая еще причина?

– И вот, ты возвращаешься в Америку, – продолжил Конор. – Возвращаешься к своей другой семье, а у нас тут без тебя все наладится. Потому что лекарство поможет…

– Нет же, Конор…

– Да, поможет. Поможет.

– Сынок, – произнес отец, наклонившись вперед. – Не все истории заканчиваются хорошо.

Конор призадумался. А ведь действительно так, разве нет? Уж чему-чему, а этому монстр его научил, определенно. Истории – это дикие, неприрученные звери, и они разбредаются в направлениях, которые заранее не предсказать.

Отец покачал головой:

– Как же много на тебя свалилось… Слишком, слишком много, знаю. Это нечестно и жестоко, все должно быть совершенно иначе.

Конор молчал.

– Я вернусь через одно воскресенье, – сказал отец. – Не забывай об этом, хорошо?

Конор взглянул на солнце, сощурившись. Октябрь и впрямь выдался удивительно теплым, словно лето все еще боролось за свои права.

– Ты надолго вернешься? – наконец спросил мальчик.

– Я пробуду с вами столько, сколько смогу.

– А потом опять улетишь.

– Придется. Потому что у меня есть…

– Другая семья, там, в Америке, – закончил за него Конор.

Отец снова потянулся к нему рукой, но мальчик быстрым шагом направился к больнице.

Нет же, лекарство поможет, непременно поможет, лекарство – та самая причина, по которой монстр является ему. Причина должна быть в этом. Если монстр приходит наяву, то вот чем должны объясняться все его появления.

Заходя в больницу, Конор обратил внимание на циферблат на фасаде.

До двенадцати ноль семь оставалось еще восемь часов.

Без истории

– Ты можешь ее вылечить? – спросил Конор.

– Тис – дерево-целитель, – ответил монстр. – Именно это обличье я чаще всего принимаю.

Конор нахмурился:

– Это не ответ.

Монстр лишь зловеще оскалился, как в их первую встречу.

Когда мама заснула после ужина, к которому так и не притронулась, бабушка Конора вновь отвезла его к себе домой. Она по-прежнему не заговаривала с ним о погроме в гостиной. Она вообще с ним почти не говорила.

– Я еду обратно в больницу, – сообщила она, когда Конор вышел из машины. – Приготовь себе чего-нибудь поесть. Уж это-то ты умеешь, я знаю.

– Как вы думаете, папа уже в аэропорту? – спросил Конор.

В ответ бабушка нетерпеливо вздохнула. Конор закрыл за собой дверь машины, и бабушка уехала. С того момента, как он вошел в дом, стрелки дешевых кухонных часов на батарейках – теперь единственных в доме часов – успели медленно доползти до полуночи – а бабушка так и не вернулась. И не позвонила. Он подумывал было сам ей набрать, но она уже как-то раз кричала на него за то, что его звонок разбудил маму.

Ладно, ничего страшного. На самом деле, так даже проще. Ему не придется притворяться, что он лег спать. Он подождал, пока часы покажут семь минут первого. Потом вышел из дома и спросил:

– Где ты?

– Я здесь, – сказал монстр и одним прыжком перемахнул через бабушкин офис.

– Ты можешь ее вылечить? – еще раз спросил Конор, но уже тверже.

Монстр посмотрел на него сверху вниз.

– Это не от меня зависит.

– Почему? – спросил Конор. – Ты ломаешь дома и спасаешь злых ведьм. Ты говоришь, что каждая твоя частичка могла бы исцелять людей, если бы только они к тебе обратились.

– Если твою маму можно вылечить, – сказал монстр, – то тисовое дерево ее вылечит.

Конор скрестил руки на груди.

– Это надо понимать как «да»?

И тут монстр сделал то, чего никогда прежде не делал.