Двести веков сомнений Бояндин Константин

2. Экзамен

Венллен, Веантаи 29, 435 Д., около полудня

— Сколько ещё ждать? — осмелился спросить Клеммен после того, как четыре часа просидел возле стола своего начальника, наблюдая за тем, как тот работает.

— А ты куда-то торопишься? — Д. поднял брови в насмешливом недоумении. — За работу взяться не терпится? Погоди, ещё не рад будешь, что её столько свалилось.

И продолжил вглядываться в глубины небольшого прозрачного кристалла. Удовлетворённо кивнул и убрал кристалл и бумаги в стол (судя по тому, что юноше доводилось видеть, в этот стол влезало не менее тонны всякой всячины).

— Скажите, Д., — вновь заговорил Клеммен десять минут спустя. Новая форма, которую ему выдали нынче утром, сидела как влитая. Несомненно, сшили на заказ. Когда только всё успевают?.. — А чем, собственно, вы… то есть мы… занимаемся?

Клеммен поднял глаза, наткнулся на внимательный взгляд серых глаз Д. Выражение лица его было непонятным. Задумчивым каким-то. Не отводя взгляда, начальник закрыл папку с бумагами.

— Очень интересно, — отозвался он, наконец. — Я все пять лет ждал, когда же ты об этом спросишь. Пожалуй, если бы не спросил, пришлось бы бить тревогу. Ну что же. Ответ очень простой: я не знаю.

Лицо юноши выразило такую гамму чувств, что Д. рассмеялся.

— Я знаю, чем занимаюсь я сам, — продолжил он. — Знаю, чем занимаются мои коллеги. Но ответить, чем занимаемся мы все, вместе взятые, не могу.

— Постойте, — Клеммен поднял руку. — Погодите. Я считал, что вы работаете на Наблюдателей, или…

— Вот как? — Д. сдвинул брови. — Отчего ты так подумал?

— Сам не знаю, — пожал юноша плечами. — Само в голову пришло. По всем признакам. Чему вы меня обучали. Что умеете сами. С кем и как работаете. Вывод прост.

— Поразительно, — Д. откинулся в кресле. — Почти в точку. Но мы не Наблюдатели, Клеммен, и им не подчиняемся. Хотя очень часто помогаем друг другу. — Д. задумчиво потянул себя за бороду. — Кстати, с нами вместе работает очень много разнообразного народу. В том числе из Наблюдателей.

— И всё-таки, — Клеммен, немало довольный собой, устроился на стуле поудобнее, — как бы вы назвали свою профессию?

— Видимо, следователь, — Д. пожал плечами. — Какая разница? Занимаемся мы, правда, тем, с чем обычные следователи дела не имеют. С тем, что обычным не по зубам.

— Я так и думал, — Клеммен кивнул, тут же заметив насмешливый огонёк в глазах начальника. — Честно говоря, мне не по себе. С чего начнутся экзамены?

— С испытания терпения, — невозмутимо проговорил Д., открывая новую папку. Юноша осёкся и со вздохом отвернулся. — Торопиться некуда. Сейчас начальство появится, тут тебе всё и объяснят.

Клеммен молча кивнул и продолжил изучать узоры, которыми были покрыты обе двери. Входная была, судя по всему, из дуба — старинного, тщательно обработанного, отполированного до зеркального блеска. Вторая, в которую Клеммен входил пока лишь раз, — каменная, инкрустирована золотой проволокой. Узор, имеет некий смысл — но не спрашивать же, какой именно, просто из прихоти. Дисциплина у организации Д. железная, задавать лишние вопросы отучаешься очень скоро…

Клеммен уселся, уперев подбородок в ладонь, прикрыл глаза. Отчего он так беспокоится, в самом деле? Или золотистые волосы всё ещё не желают оставлять его в покое?..

Вспоминал, что случилось накануне.

Венллен, Веантаи 28, 435 Д., вечер

Праздник прошёл бестолково.

Вещи приходилось собирать осторожно и незаметно, чтобы хозяйка не вздумала помогать. Общительная она у нас, и деятельная. Больше всего она любит сесть и обстоятельно, за чашечкой кофе, рассказать обо всех своих детях — если считать их вместе с потомками, выходит весьма внушительное количество. Не настроен был Клеммен собираться под присмотром — тем более, что об отъезде ещё не говорил, как и было приказано.

В общем-то, даже и не приказано. Нет нужды приказывать. Д. приказывал только первое время, пока ветер без помех дул в голове юноши в любом направлении. Потом достаточно стало намёка. Теперь и намёка как такового не нужно: ситуация говорила сама за себя. Легенда у Клеммена создана на совесть, и вживаться в неё было легко. Нет необходимости с изматывающей тщательностью следить и помнить, что, где и кому говоришь: Д. и его подчинённые поддерживали каждую легенду множеством дополнительных подробностей. Самое трудное, говорил Д. неоднократно, не доводить легенды до полного совершенства, до исчерпывающих деталей. У всякого человека должно быть немало незаполненных мест в душе и биографии, как у правильно огранённого камня обязаны быть нетронутые места — иначе совершенство такого камня мёртвое. Полное. А за полным и абсолютным совершенством следует только распад.

…Да, действительно, золотые волосы всё ещё преследовали его. Вчера они подтолкнули к деятельности и бодрости; сегодня, словно похмелье или наркотический голод, дразнили, находясь в недостижимом далеке. Какую там поговорку припоминает Д. в таких случаях? Sern uass anhorras . Сплошные шипящие. «Нить судьбы в руки не даётся». Это мой перевод. Полчаса сидел со словарём, Д. насмешил, но всё-таки перевёл. Клеммен едва не поддался минутному порыву швырнуть резцом в стену. Поговорки! Устроил мне этот дурацкий допрос. Всё ему по винтикам разобрать…

Труднее всего оказалось сохранять приподнятое настроение во время обеда. Или хотя бы видимость. Если уж быть до конца честным, то в самом начале была и не видимость, а вполне искренне приподнятое настроение, поскольку перед глазами Клеммена вновь проходила вчерашняя выставка.

Но тут выяснилось, что у хозяйки сегодня день рождения правнука, потомка среднего сына её младшей дочери, и всё пошло прахом.

Впрочем, хозяйка не догадалась, что её постоялец готов в двадцать минут собрать все оставшиеся вещи (которые лежали как ни в чём не бывало, без особого вроде бы порядка) и разом испариться. Собрать всё до соринки. Пункт седьмой: никогда не оставлять следов своего пребывания. Никаких личных вещей. Записок. Предметов. А главное — персональных артефактов. Д. произнёс эти два слова обыденным тоном, и, когда Клеммен не выдержал и спросил, что это такое, тут же объяснил. Клеммен и сам не понял, отчего вдруг так быстро покраснел. Вроде бы ничего непристойного в объяснениях нет. Каждый понимает в меру своей испорченности.

Короче говоря: на пол не плевать, обрезки ногтей не оставлять, любовью не заниматься. Устроить здесь последнее, правда, при характере хозяйки, было бы приключением не менее захватывающим, чем, скажем, стянуть золотое ожерелье из драконовой сокровищницы. Не попадёшься — век будешь помнить, ну, а уж если попадёшься, тем более…

Впрочем, пункт восьмой весьма строго отзывался обо всех возможных интимных связях. Он их попросту запрещал. Точнее, запрещал все, не благословлённые Д. или более высоким начальством. Но как-то у Клеммена не хватало воображения представить, как он подходит к иронически улыбающемуся Д. и просит этого благословения, будь оно неладно. То есть, разрешения. Пока не подписал этот контракт, ничего подобного и в голову не приходило.

Великие боги, что только в голову не лезет! Надо пройти проветриться. Да и к Храму подойти поближе, посмотреть. Красивые у них, ольтов, праздники, ничего не скажешь. И не пышные чрезмерно — взгляд не режут — и не очень приметные: можешь пройти мимо и не заметить. Но если заметишь, глаз не оторвёшь.

Стоически выслушав последние семейные новости своего гостеприимного приюта, юноша оделся — во вчерашний выходной костюм — и откланялся. Именно откланялся, буквально: хозяйке это было приятно, а подобным церемониям Клеммена хорошо обучили.

Д., конечно, купил меня на любопытство. По большому счёту. Разумеется, я ему совершенно по-человечески благодарен: оставаясь Ланенсом, я бы кончил свои дни в какой-нибудь вонючей канаве. Но отец мой не переставал повторять, что ничего даром не делается — да и сам Д. частенько повторяет эту же мудрость. Со временем мне стало любопытно: чем буду расплачиваться?

Потратились они на меня изрядно. Пока я год странствовал, огибая Большую Землю, следили за мной непрерывно. Причём так, что и не заметишь. Как-то я спросил — в шутку, помнится, — знает ли Д., чем я занимался в Паэроне тогда-то и тогда-то. И тут он покопался в столе, выудил оттуда прозрачный шарик и ответил на вопрос.

Тут шутки и кончились.

Вначале я страшно испугался. Что теперь, всю жизнь оставаться под надзором? Но Д. мне быстро объяснил, что дело обстоит не совсем так. Если необходимо , сказал он, то не составит — скорее всего — большого труда подробно выяснить любую деталь. Но под постоянным надзором люди находятся только в исключительных случаях. И невозможно, и незачем постоянно держать всех в поле зрения. Странно, но я ему поверил. У Д. вообще странная привычка: не лжёт никогда. Бывает. что уклоняется от ответов или помалкивает, но если ответит — не обижайся, ответит по существу. Под легендой, конечно, он соврёт — глазом не моргнёт, но когда с глазу на глаз…

Словом, на любопытство меня и купили. На таинственность. Обижаться, конечно, глупо: я сам приложил старания, чтобы купиться. Да и по счетам платить вовсе не унизительно — специалисты здесь высококлассные и, раз уж так суетятся вокруг моей скромной персоны, значит, и работать придётся над вещами непростыми. Ну а то, что жить по легенде нелегко и двойное мышление страшно утомляет, — Sern uass anhorras.

Поздним вечером того же дня ноги сами собой привели Клеммена в контору.

Даже не вечером, а ночью. Дверь, однако, не была заперта. Скорее всего, она была заперта для всех случайных прохожих, которые решили бы постучаться сюда. Или, упасите боги, от грабителей, которых в Венллене вообще нет. Воры случаются, и их Гильдия, непременное зло каждого большого города, как-то существует, но только очень дурной и отважный вор осмелится вломиться сюда.

Д. сидел за столом и работал.

Клеммен чувствовал себя глупо. Он осознал, что чувства, обуревавшие его минуту назад, не могут быть выражены словами. Да и вообще — что он хочет от Д.? Совета? Ответ известен заранее. Иди работай. Или иди отдыхай. Словом, не хочешь получить ответа — не спрашивай.

Настоящих окон в комнате нет, и не было никогда, а таинственная вторая дверь заперта. Кто там, за ней? Чисто детское любопытство, погубившее, наверное, немало кошек…

Глупости всё это, понял юноша. Уйти домой и отоспаться. Заснуть будет трудно, но всё же… А Д. не станет задавать вопросов и удивляться. Если пришёл — значит, по делу. Если ушёл молча — значит, так надо. Необычно, но, если задуматься, приятно. И Клеммен повернулся, чтобы уйти.

И остолбенел.

Д. за столом не было. Ещё курился дымок от его сигары (порок, от которого не собираюсь отказываться, говорит Д.), что лежала в изящной белого мрамора пепельнице, но её хозяин отсутствовал. Что за наваждение? Сквозь стену ушёл? Хотя признайся, Клеммен, много ли ты о нём знаешь? Вполне возможно, что сквозь стену. Умеют же некоторые.

На столе ничего, на чём может остановиться непрошеный взор. Кроме одного. Посреди широкой крышки, полированная поверхность которой была исчерчена множеством мелких царапин, лежал конверт из грубой на вид серой бумаги. Хорошо знакомый конверт. И надпись, явная и ясная — догадается и дурак. «Клеммену». Почерк Д.

Юноша взял конверт и диковато оглянулся. Что за театр! Открыл конверт и извлёк оттуда плотную карточку, непонятно из чего сделанную. Наверное, из металла — вон какая тяжёлая. Множество символов украшали её, многие из них знакомы. В особенности две косых красных полосы в левом верхнем углу на лицевой стороне.

Юноша скомкал конверт и выбросил за плечо. Не оглядываясь: он знал, что конверт на миг вспыхнет пламенем и бесследно рассеется множеством серебристых искорок.

Намёки у Д. — иногда едва заметишь, а иногда такие же тонкие, как кирпичом по затылку. Как сейчас, например.

Венллен, Веантаи 29, 435 Д., ночь

Две красных полосы обозначают эльхарт, что многие ошибочно переводят как «ночной Храм». Правильнее сказать — теневой, невидимый, или тайный. Собственно, это и было то, на что мне было велено сменить — говоря простым языком — бордели, трактиры, прочие увеселительные заведения. Обмен, конечно, оригинальный. Как если бы вам строго-настрого воспретили питаться бурдой из картофельных очисток и разрешили только пировать в изысканных ресторанах. Идти в первый раз в эльхарт было куда страшнее, чем в бордель. Я, честно говоря, побаиваюсь всего сверхъестественного.

…Никто не знает, кто и когда придумал эльхарты . Одно понятно: было это сотни веков назад, во времена слияния культов. Наверное, жрецы придумали, или там маги. Боги любят слушать смертных и частенько пользуются их изобретениями, даже если об этом не принято говорить вслух. Для чего Храмы богам? Чтобы боги могли поддерживать себя, проявлять себя. Заодно обычаи укрепляют, мораль, всё такое прочее. Человеку, как известно, сидеть в рамках невыносимо — по крайней мере, временами. Пусть отыщется хоть один праведник, который ни разу в жизни не совершал противоправного или хотя бы не думал об этом.

Нарушая положения — как мирские, так и установленные свыше — люди показывают, что стоят выше всех запретов. Боги карают за кражу? А посмотрим, насколько они всевидящи. Порой, конечно, от гнева свыше не уйти, но какой азарт! Не одобряются любовные похождения? Так именно этим и займёмся! Раз запрещено, когда тело требует, кто ж не рискнёт?! Тут и придумали умные люди поставить на службу и светлую, и тёмную стороны жизни.

И появились притоны, бордели и прочее — где можно и надраться всласть, и накуриться дурмана, и прелюбодействовать, сколько душе угодно. Всё к вашим услугам! На любой вкус, для женщин и мужчин, для отребья и аристократов. И средний человек, тайком утолив недозволенные страсти, возвращался домой и думал, как и прежде, что смог обвести богов и господ вокруг пальца — презрев все запреты. Не подозревая, кого только что кормил и чью силу наращивал. Почти у каждого божества (которое принимало подношения от людей или их родственников — по крови или по виду) появились уальха , тёмные двойники. Принимающие не возвышенные эманации искренне молящегося, а тёмные испарения — или то, что сам человек почитал тёмным и дурным.

Всему можно найти применение.

Карточки, которые я время от времени получал от Д., позволяли попасть не в простые отделения эльхарта , а в те, что лишь для избранных. Вообще-то это мало походит на то, о чём вы могли подумать. Никто не обязывает вас заниматься здесь любовью (насколько я понимаю — какой угодно и чуть ли не с кем угодно). Тут и театр, и музыка, и игры разные — диву даёшься, где всё это помещается. Но вступив на территорию эльхарта , нельзя уйти, не принеся жертвы. Даже если она не кажется жертвой.

Те же, кто решат повернуться и уйти, могут попасть в паутину переходов, лестниц и туннелей — в наказание за попытку нарушить немногие неписаные законы тёмного мира. Что именно ждёт таких, не знает никто. В Венллене эльхарт принадлежит Кеввенмеру, некогда местному богу-покровителю, а ныне — одному из многочисленных обликов Солнечного Воина. Чей крупнейший храм находится именно в Венллене. Не думаю, чтобы старина Кеввенмер был в большой претензии, ведь эльхарт принадлежит ему безраздельно. Любит, говорят, припугнуть отступников привидениями и сырыми мрачными подземельями.

…И я решился. В конце концов, клин клином. У меня возникло дикое желание либо напиться (ни разу не реализованное: тем, чем там угощают, не напьёшься до одури), либо что-нибудь сломать. Спеть что-нибудь неприличное. Хитёр Д., ничего не скажешь. Сунув карточку в карман, я отправился ко входу в нужное мне место. Первый раз я долго его искал: Д. не утруждал себя объяснениями, а посему — ищи, пока не отыщешь. Как оказалось, лучшим решением было ходить по ночному городу, не намереваясь никуда прийти. Спустя каких-то полчаса ноги вынесли меня в неприметный переулок, в котором была незапертая дверь — старая, деревянная, полусгнившая. Хорошая аллегория.

Попытался бы я так пошататься по родному Веннелеру…

У входа вас встречала неизменно улыбающаяся представительница прекрасного пола (возможно, женщин встречают иначе) и забирала карточку. Разовый пропуск. Такой должен стоить бешеных денег — если судить по тому, что ожидало впереди.

Эффект был очень странным. После одного посещения эльхарта мир становился куда более удобоваримым как минимум на неделю, а то и на две. Что-то, конечно, там изымали, но последствия были неизменно приятными. И слушать, как Пройн с сальными глазками, рассказывает об очередных своих победах на любовном фронте, было уже не тоскливо, а смешно. Как ребёнок с гордостью рассказывает о вылепленной из глины фигурке, страшно гордый собой и уверенный — никто не вылепит лучше!

…Меня встретили так же радушно, как и всегда. Но карточку забирать не стали. Наоборот, посмотрели с немалым уважением, и стали относиться с ещё большим вниманием — если о большем внимании можно говорить. Надо будет узнать у Д., почём подобная карточка. Хотя нет, вначале надо разбогатеть — вдруг потребует расплатиться в уплату за любопытство.

Как следует разбогатеть.

Венллен, Веантаи 29, 435 Д., после полудня

— Пришла, — произнёс Д. неожиданно и поднялся из-за стола. — Идём.

Клеммен вздрогнул, очнувшись от раздумий. Кто пришёл? Ни в одну из дверей никто не проходил. Но тут же вспомнил, как Д. испарился этой ночью (ох и длинная выдалась ночь…) и не стал удивляться.

За второй дверью находился длинный коридор — идти по нему было несколько странно: человека словно отсекало от всего окружающего мира. Здесь было абсолютно тихо, прохладно и спокойно. Неестественно спокойно. Но Д. невозмутимо шествовал впереди, и Клеммен, который и сам был здесь не в первый раз, не очень-то удивлялся. Хотя привыкнуть к подобному очень трудно.

Когда за их спинами закрылась следующая дверь, юноша увидел то самое высокое начальство, и непроизвольно отступил на шаг. Зрелище было и редким, и непривычным.

И сразу же вспомнились события годичной давности.

Все в детстве слышали сказки про всяких чудовищ.

Я не исключение. И про драконов мне рассказывали, естественно, и про страшных подземных ящеров, пожирающих похищенных у людей младенцев. Про птиц-невидимок, стерегущих несметные сокровища в восточных дебрях. Про ольтов тоже рассказывали. Правда, ничего лестного в этих рассказах не было. Так-то я и начал сомневаться: насколько мудры подобные сказки?

Точнее говоря, сомневаться я начал где-то год назад, когда впервые увидел штаб той организации, в которой, возможно, буду состоять. Потому что разом увидел всех тех чудовищ, о которых так много слышал.

Честно говоря, самообладания мне не хватило. Хорошо хоть, просто замер и глаза вытаращил. А они все сидят, смотрят на меня некоторое время… и продолжают свою беседу как ни в чём не бывало.

Начальница у Д. рептилия. По словам Д., только в течение последних тридцати лет, когда Наблюдатели разделились на несколько отдельных организаций (каждая со своим руководством, но с совместным координационным органом). Так вот, только с этого момента в высшие эшелоны всего этого стали попадать и люди. Странно это… Значит, вопросами безопасности у нас на Ралионе отродясь занимались нелюди? Вначале я не поверил. Но никто не предлагал мне иных истин. И уж тем более не собирался ни в чём убеждать.

— Ясно, — произнесла она (никак не поймёшь, он это или она — даром что практически без одежды). — Ну что же, посмотрим, — а сама в глаза мне смотрит. Страшный взгляд, надо признаться. Словно фермер на корову на ярмарке — покупать или нет? Неприятно мне стало от этого взгляда. По-моему, я такого не заслужил. Однако и здесь меня ждало разочарование. Д. и всем остальным на мои переживания было наплевать. Пока его начальница (её имя мне никто говорить не торопился — всё, что я знал, так это то, что оно, кажется, начинается на «К») оценивала меня, все остальные о чём-то беседовали. Изо всех сил я пытался не глазеть по сторонам. Ох и странная компания! Нет, дорогие мои, что-то очень неправильное в мире творится. Либо все эти нелюди не такие уж кровожадные, либо Д. им продался. Чему верить? Чувствую, дышать трудно — так разволновался, а тем временем ощущаю, как взгляд К. по мне путешествует. По всем местам…

— Всё понятно, — произнесла она, наконец. — Благодарю вас, — это она мне.

Как я оказался на улице, уже не помню. Д., по своей привычке, не появлялся несколько недель. А появившись, продолжил наши с ним занятия — словно ничего особенного не случилось.

Вот так и отучаешься удивляться. И непонятно, хорошо это или плохо.

— Ясно, — произнесла К. В точности таким же тоном, что и год назад.

Правда, на этот раз в комнате — затянутой полумраком, с тремя медленно тлеющими ароматическими палочками и шестью горящими свечами — их было трое. Рептилия стояла шагах в десяти, чуть наклонив голову, молча смотрела на юношу. Чтобы отвлечься от завораживающего взгляда золотисто-зелёных глаз, тот принялся считать количество предметов её одежды. Получилось двадцать восемь. Как интересно! Кроме обруча на голове и тяжёлого медальона, все прочие кольца, браслеты и остальное менее всего казались чем-то единым, логически связанным. Наоборот, в том способе, в котором они располагались на её теле (в том числе на широкой портупее), глаз не мог уловить ничего соразмерного.

На первый взгляд.

Спустя некоторое время Клеммену стало казаться, что он замечает некий порядок. Символы, изображённые на украшениях, становились смутно понятными, но тут рептилия пошевелилась и юноша вздрогнул.

— Ну что же, начнём, — кивнула она. — Подойди ко мне.

Клеммен оглянулся. Д. кивнул.

— Подойди к ней вплотную и прикоснись, — ответил Д. серьёзно. — К руке или плечу. Давай.

Только не смотреть ей в глаза, подумал юноша, пожимая плечами. Не зря говорят, что у взгляда рептилий особые гипнотические свойства. Смотреть куда угодно, только не в глаза…

Шаг. Ещё шаг. Тоже мне, испытание. Ещё шаг. Интересно, почему именно к руке или плечу? Д. долго распространялся о людях и ещё дольше — об ольтах, но вот об этих… как их звать? У нас их называют хенсел , но это слово, наверняка, искажённое. Да и смысл у него, мягко говоря, оскорбительный. Вот невезение! Ни разу Д. не упоминал, как они называются, иначе я бы запомнил…

Ещё шаг.

Словно ветер подул в комнате. Встречный. Тихо вначале, затем всё сильнее. Пришлось нагнуться, каждое движение вызывало сильное противодействие. Комната куда-то поплыла, стала нечёткой. Но очертания К. оставались прежними. Вокруг рептилии разгорался зеленоватый ореол. Ещё шаг. Что такое? Она удаляется! Клеммен, стиснув зубы, рванулся изо всех сил… и тут его сдуло, поволокло куда-то назад, со страшной силой. Сейчас ударит о стену и размажет по ней…

Клеммен поднялся на ноги. Отряхнул одежду. Как странно… сделал всего пять шагов! И никуда она на самом деле не девалась! Что это такое? Магия?

— Совсем неплохо, — отметила К. одобрительно. — Продолжаем.

Д. прошёл к дальней стене и открыл там дверцу. Поманил Клеммена рукой. Тот двинулся послушно; рептилия присоединилась к нему, двигаясь чуть позади. Вопреки распространённому заблуждению, двигалась она бесшумно, по-своему грациозно и дышала едва слышно. Только постукивали одна о другую части её «одежды».

У дверцы Д. остановил своего ученика и завязал ему глаза полоской плотной чёрной ткани.

— Когда я сниму повязку, оставайся с закрытыми глазами, — произнёс невидимый теперь Д. — Откроешь по моему приказу. Не забудь!

Некоторое время что-то происходило вокруг Клеммена. Что именно, понять было трудно. Что-то двигали, шуршали не то бумагой, не то чем другим. Наконец, повязку сняли.

— Последний совет, — прохладная рука вложила что-то небольшое и округлое в правую ладонь Клеммена. Голос принадлежал К., рука — видимо, тоже. — Если заметишь что-нибудь опасное для жизни, сожми покрепче или брось на пол. Запомнил?

— Запомнил, — свой собственный голос показался чужим. Что они затеяли?

— Открой глаза.

Он открыл.

Прямо перед ним — слабо освещённый свечами участок стены. На нём светящимся составом изображён причудливый символ. Какой-то иероглиф. Клеммен скользнул взглядом по изгибам и пересечениям линий, крепко зажмурился — по глазам словно хлестнули огненным хлыстом.

Его словно огрели по голове тяжёлой, но мягкой дубиной. В голове загудело, ноги подкосились. Позади раздалось злобное рычание. Символ засиял нестерпимо, обжигая лицо, и юноша, прикрыв лицо левой ладонью, оглянулся…

Целая армия чего-то жуткого мчалась на него. Чёрные кони, из-под копыт которых летели искры, всадники-гиганты, вооружённые ржавыми копьями. Вместо лиц из-под забрал выглядывали голые белые черепа… Что-то немилосердно жгло затылок.

Клеммен перепугался не на шутку. Время замедлилось, поползло. Он отступил, зная, что не успеет убежать, поднял руки перед собой и увидел, что сжимает правую в кулак.

Что там?

В кулаке оказался небольшой камушек неправильной формы. Тут сквозь клубящийся в голове тяжёлый туман прорезались слова. «…брось на пол…»

Пола не было. Была каменистая земля, усыпанная ослепительно белым песком. Клеммен размахнулся, чтобы бросить камушек, но руки онемели, и камень выскользнул из ладони, упал и покатился.

Он поднялся на ноги, ощущая тошноту и хватая ртом воздух. Хороши экзамены, нечего сказать. Что его, угробить решили? Таким странным образом? Голова болела непереносимо, и Клеммен понял — стоит ему произнести хотя бы слово или пошевелить головой, как его стошнит. Комок величиной с арбуз прочно завяз в горле.

Что-то коснулось его головы.

Тошнота и головная боль тут же схлынули. Краткий миг — и их не стало. Звенящая пустота наполнила голову. Клеммен открыл глаза. Рептилия стояла рядом с ним, прижав свою ладонь к его затылку. Заметив удивлённый взгляд, кивнула и отошла в сторону.

— Что это… — начал было Клеммен, поворачиваясь, чтобы указать на коварный символ, и осёкся. Ни в коем случае нельзя смотреть на него!

Д. улыбнулся.

— Молодец, — ответил он. — Поступаешь правильно. Не беспокойся, там ничего уже нет.

Клеммен осторожно повернулся. Просто стена, скупо освещённая дрожащими язычками двух свечей. И всё.

— Я довольна, — произнесла К., прижав ладони к груди. — Приношу извинения, Клеммен, за причинённые неудобства. Это наименее мучительный способ.

— А как же экзамены? — спросил юноша, часто моргая. — Извините, Д., если я чего-то не понимаю…

— Оба экзамена сданы успешно, — ответил Д. — Даже если тебе показалось иначе. Теперь некоторые формальности — и сможешь приступать к новой работе.

Втроём они вернулись в предыдущую комнату и уселись — К. за стол (сидение было причудливым и довольно высоким — наверное, потому, что сама она была всего-то метра полтора ростом), Д. и его ученик напротив.

— Действуем обычным образом, — объявила К., сделав несколько пометок на листе бумаги. — Две недели на подготовку. Вначале придётся работать дежурным, но с этого начинают все. В течение двух недель вы, Клеммен, можете отказаться работать с нами.

— С кем? — не понял Клеммен. — Извините, но я хотел бы знать, где я буду работать.

— Названия как такового нет, — пояснил Д. — Будешь заниматься расследованием разного рода дел по заказу Наблюдателей или родственных организаций. Своего рода бюро расследований.

— А что… я могу отказаться?

— Можете, — кивнула К.

— Можешь, — кивнул Д.

— И ничего не случится?

К. непонимающе посмотрела на Д., а тот рассмеялся.

— Случится, случится, — пообещал он. — Мы отрежем тебе голову и зажарим на обед то, что останется. Разумеется, ничего не будет. Выйти можно в любой момент. Правда, придётся забыть всё время, которое работал в Бюро.

Юноша долго смотрел то на человека, то на рептилию.

— Так просто? После того, как вы потратили столько сил? — о деньгах он предпочёл не вспоминать.

— Почему бы и нет? — пожал плечами бородач. — Но обратного пути у тебя не будет. Займёшься, чем сможешь… но уже сам по себе.

— То есть это — на всю жизнь? — усмехнулся Клеммен невесело.

— Как правило, да, — ответила рептилия. — Но за вредность полагается и хороший отдых, и разумное вознаграждение. Последнее слово за вами.

— Я должен решить прямо сейчас?

— Нет, — Д. переглянулся с рептилией, и та кивнула. — В течение двух недель. Первое время я буду тебе помогать… впрочем, помогать-то я буду всегда, но первое время — особенно много. Твоим непосредственным начальником будет она, — указал он на рептилию.

— А ваши имена мне знать не положено? — спросил Клеммен, не удержавшись.

— Моего имени не положено знать даже мне, — вздохнул Д. — А её она назовёт, если захочет.

Клеммен почувствовал, что в нём борются два желания. Первое — убежать подальше. Во-первых, у него руки растут откуда положено, и заработать на жизнь будет не так уж сложно. Ну их подальше, с тайнами и расследованиями!

Миг спустя это желание как-то прошло. Само собой. И второе желание — согласиться — стало не менее сильным. Всё же он некоторое время сидел и делал вид, что изо всех сил размышляет.