Закон Черного сталкера Силлов Дмитрий

Трое хомо вышли из-за деревьев, направив стволы на Рудика и Рут.

– Ну-ка, ну-ка, кто тут у нас? – гнусавым голосом проговорил один из них – автоматчик, одетый в толстовку с капюшоном, мятые спортивные штаны и разбитые кроссовки. – Я уж думал, что ночью никто не попадется. А тут – опа-на, лохи прямо к нам колеса катят.

– Тут по ходу одна лошица, и с ней «отмычка»-очкарик, – прищурившись, сказал второй, в руках которого удобно, словно домашний кот, устроился обрез старого охотничьего помпового ружья МР-133 с пистолетной рукояткой и трубчатым подствольным магазином.

– Да ладно! – восхитился третий. – Реально телка, что ль?

– А то! – облизнулся автоматчик, похоже, главарь небольшой банды, подходя ближе и подслеповато щурясь. Хомо очень плохо видят в сумерках, а уж ночью вообще слепцы без своих фонариков.

А еще хомо всегда надеются на свое оружие. Не на себя, не на ловкость свою, не на опыт и силу, а на ствол в руках, словно он самый могущественный на свете артефакт, способный защитить своего хозяина от любой беды. Дай его бесхвостому двуногому – и все, он считает себя богом!

И это зря, конечно.

Пока Рудик размышлял, вожак бандитской шайки сделал еще два шага – и остановился, выпучив глаза.

– Это… не очкарик, – проговорил он внезапно подсевшим голосом. – Это…

И, не договорив, резко вскинул свое оружие.

Но выстрелить не успел. Потому что Рудик зашипел. Страшно, жутко, словно тысячи змей внезапно ожили в ночи.

Рудик принадлежал к племени спиров – низкорослых мутантов, которых в мире Кремля совершенно никто не боялся. Ну яд у них в слюне присутствует, который действует, если только его сильно нагреть. Ну шипеть они умеют, одновременно посылая ментальный сигнал, от которого человек разве что споткнется на ходу, не более.

Конечно, страшно сейчас было Рудику, привыкшему всего бояться. Но в то же время через тот страх уже неумолимо прорывалась неукротимая ярость, глуша его, загоняя внутрь, заставляя оскалить зубы, сквозь которые рвался наружу тот самый шип…

Нет.

Уже не тот самый.

Другой.

Совершенно другой!

Потому что от этого шипа бандита вдруг снесло с ног, будто ему в грудь крепостным тараном заехали. Автомат полетел в одну сторону, сам он – в другую, в полете сбив с ног дружка с обрезом…

Который от неожиданности нажал на спусковой крючок.

Выстрел грохнул глухо – и грудь главаря шайки развернулась цветком, выбросив наружу фонтан крови и осколки ребер. Видать, обрез был заряжен крупной картечью, которая разворотила грудную клетку бандита.

При виде такого дела третий ловец удачи трясущимися руками поднял пистолет, целясь шипящему «очкарику» между глаз…

Но и ему не суждено было выстрелить.

Резкая боль рванула горло, и на вдохе в легкие хлынула кровь. Бандит захрипел, выронил оружие и даже успел удивиться. Вроде только что черноволосая девица стояла метрах в пяти от него, и вдруг – вот она, рядом, задумчиво смотрит на свои длинные ногти, с одного из которых свешивается окровавленный кусочек кожи.

Его кожи…

Бандит схватился за горло, но горячий поток, хлещущий из разорванной шеи, было не остановить. Ноги подкосились, он упал на колени, и ночь, пахнущая гнилой листвой, накрыла его, словно плотным, непроницаемым одеялом…

– Надо же, – задумчиво произнес Рудик, подходя к девушке, которая брезгливо вытирала пальцы карманом толстовки, оторванной от одежды убитого. – Я всегда мечтал, чтобы мой боевой шип стал по-настоящему боевым. И вот, поди ж ты, сбылось.

– А я хотела стать такой же, как Снар, – сказала Рут, отбрасывая в сторону грязную тряпку. – Быстрой, умеющей убивать хладнокровно и не раздумывая. Кстати, я тут ни при чем. Этот урод прицелился, а потом я будто со стороны увидела себя, несущуюся к нему с нереальной скоростью…

– Эффект ускорения личного времени, – кивнул Рудик. – Снайпер и правда такое умел. То-то я смотрю, ты тут стояла и вдруг раз – уже там…

– Есть хочу, – перебила его Рут. – И пить. Прям вот сдохну сейчас, если не попью.

– Понимаю, – кивнул спир, снимая флягу с пояса одного из убитых и протягивая девушке. – Но тут на донышке.

Рут жадно выпила оставшиеся два глотка, отбросила флягу и сказала:

– Теперь еще больше пить охота.

Рудик внимательно посмотрел на нее.

– Знаешь, мой народ хоть и слаб, но тоже умеет охотиться. И однажды в нашу ловчую яму попал хомо. Скажу тебе по секрету, ничто так не утоляет жажду, как свежая кровь.

– Ты на что намекаешь? – нахмурилась девушка.

– На то, что вон тот идиот с обрезом, который, упав, свернул себе шею, это по идее бурдюк с еще не свернувшейся кровью. А еще я хочу сказать, что свежее мясо гораздо вкуснее тушенки.

– Фу, что ты несешь? – скривилась Рут. Но ее слова прозвучали как-то неуверенно. Сейчас она, замерев на месте, словно прислушивалась к себе…

– Ты же наша, я чувствую, – сказал Рудик. – Может, с виду ты и стопроцентная хомо, но раньше ты была другой, верно?

– Верно, – потерянно произнесла девушка.

– Смотри, как это делается, – сказал Рудик, подходя к мертвецу, голова которого была неестественно повернута влево.

Спир встал на колени, наклонился, рванул зубами кожу на грязной шее, зубами почувствовав, как лопнула от укуса сонная артерия. Сердце мертвеца уже успело остановиться, но бандит был довольно упитан, поэтому из него хлынуло, словно из переполненного бурдюка.

Но Рудик отпил лишь пару глотков, после чего отлип от жуткой поилки, зажал артерию пальцем ниже разрыва и повернул голову к девушке:

– Ты, кажется, хотела пить. Давай быстрее, пока не свернулась.

Рут, будто загипнотизированная, сделала шаг, другой, третий… Растерянность сползала с ее лица, словно некачественный, раскисший грим актера, расплавившийся от жара софитов. Рудик даже удивился тому, как быстро изменилось лицо девушки. Только что рядом стояла неуверенная, нерешительная хомо – и вот уже к нему идет голодная хищница, зверь, на морду которого зачем-то натянули нежную кожу бесхвостой самки.

– Подвинься, – сказала Рут – и жадно приникла ртом к рваной ране на шее мертвого бандита.

– Что-то я себя неважно чувствую, – сказала Настя, приложив руку к животу. – Тошнит – сил нет.

– Милая, что с тобой? – забеспокоился Фыф.

– Не знаю. Тянет все вниз. Будто вот-вот рожу.

– Так рано ж еще, – обалдело уставился на нее шам. – Времени-то прошло всего ничего… Хотя – какая разница. Ты приляг, приляг, отдохни.

Настя шагнула к дереву, изуродованному радиацией, и тяжело села на серую траву, прислонившись спиной к кривому стволу.

А Фыф стоял и смотрел на свою кио. Так их называли в мире Кремля, военных мутантов-киборгов, сохранившихся со времен Последней войны. Много они с Настей вместе пережили, и сейчас она под сердцем носила его дитя.

Которое шам видел!

Раньше он не умел такого – смотреть сквозь плоть.

Сейчас же все изменилось.

Теперь Фыф мог видеть на много километров, и никакие препятствия не были помехой его новому зрению, для которого не было преград. И сейчас шам наблюдал за тем, как во чреве его любимой ворочается крохотное существо, от вида которого Фыф непременно скривился бы, если б было чем.

Потому что оно было ужасно…

Но это был его ребенок. Его и Насти, которую шам любил больше жизни. И сейчас он успокаивал себя мыслью, что он сам далеко не красавец и что смерть Насти и ее последующее возрождение не могли не повлиять на плод. И как знать, к добру или к худу. Фыф на своем веку повидал немало разных существ. Уродов, совершенных с виду, и чудовищ, которые на деле оказывались самыми верными и преданными друзьями, на которых можно положиться во всем. Так что внешность – это далеко не главное…

Настя вдруг словно что-то почувствовала.

– Ты чего свой глаз от меня воротишь? Знаешь чего?

– Нет-нет, дорогая, – поспешно отозвался Фыф. – Может, тебе что-то надо?

– Странное ощущение, – покачала головой кио. – И тошнота вроде к горлу подкатывает, и в то же время голодно как-то. Будто не я есть хочу, а он.

Девушка погладила себя по животу, который округлился едва заметно.

– Понял, сейчас все будет! – воскликнул Фыф, мысленно охватывая своим новым зрением все в радиусе километра.

…Это было непередаваемое ощущение – видеть, как медленно струится внутри деревьев сок отравленной земли, как между их корней копошатся в земле жирные черви, как в густом буреломе, надежно скрытая от посторонних взглядов переплетением сухих ветвей, спит юная самка ктулху, обнимая лапами немного располневший живот.

Она тоже была беременна. Фыф видел, как в ее чреве медленно шевелятся три живых комочка, похожие на эмбрионы человеческих детей. Это на поздних стадиях беременности у них появятся крохотные щупальца и кривые коготки, которые через пару месяцев после рождения превратятся в мощные когти…

Шам поморщился. Зачем ему эти мысли? Его Насте нужна пища, и много, поэтому жирные черви Чернобыльской Зоны ей не подойдут.

А значит, остается только одно.

Фыф мысленно напрягся, совсем немного. Но этого оказалось достаточно, чтобы в полукилометре от того места, где он стоял, разлетелись в стороны тяжелые стволы мертвых деревьев, скрывающие заботливо выкопанное и надежно замаскированное логово ктулху.

А потом случилось страшное.

От костей самочки ктулху стремительно отделилась вся ее плоть, разбрызгивая в стороны кровь, взлетела вверх, над кривыми деревьями, с невероятной скоростью пронеслась по воздуху и мягко шлепнулась на траву возле Насти.

– Что это? – с удивлением спросила кио, глядя на гору дымящегося мяса.

– Твоя еда, – сказал Фыф.

Он был горд собой, как гордился бы любой будущий отец, сумевший быстро и эффективно раздобыть пищу для матери своего ребенка. Правда, где-то подспудно досаждала ему неприятная и назойливая мыслишка насчет того, что он только что убил беспомощную беременную самку. Но Фыф успокаивал себя тем, что та не почувствовала ни малейшей боли, даже не успев проснуться. В Зоне быстрая и безболезненная смерть – это дар, а не казнь. Многим в этом плане везет гораздо меньше. К тому же Настя была голодна, а чтобы накормить свою любимую, Фыф был готов отнять еще сто жизней у кого угодно.

– Спасибо, – слабо улыбнулась кио.

И начала есть.

Правда, съела она немного.

Внезапно ее вырвало только что проглоченным мясом, а потом она, схватившись за живот, скорчилась на черной траве. Фыф увидел, как стремительно намокают кровью между ног ее камуфлированные штаны.

– Что с тобой? – обалдело спросил он.

– Рожжжаю яааа!!! – жутко закричала Настя.

…И тут внезапно Фыфа охватило спокойствие, которое случалось с ним очень редко, только во время серьезных битв, когда он был в стельку пьяным. До сегодняшнего дня шам считал, что без алкоголя ему этого состояния никогда не достичь. А тут вот оно как, накрыло сразу, захватило полностью. Просто он откуда-то знал, что нужно делать, и все тут.

Мысленно он облек Настю в мягкий прозрачный кокон, в котором боль, рвущая ее изнутри, растворилась полностью. Легким движением мысли Фыф освободил девушку от одежды, одновременно мягко, но быстро усыпив любимую. Теперь она покачивалась в метре над землей, словно на невидимых волнах, и смотрела приятный сон о том, как они с любимым шамом идут по лугу с высокой зеленой травой навстречу восходящему солнцу. Не было этого у них в жизни и вряд ли будет когда, так пусть хоть во сне увидит такую вот идиллическую картину.

Потом шам осторожно запустил нежные невидимые руки в ее чрево, обнял ими плод, потянул его наружу…

И вздрогнул от неожиданной боли.

Существу, которое должно было появиться на свет, не понравилось чужое вторжение в его теплое, надежное жилище.

И оно ударило.

Ментально.

Настолько сильно, что Фыф покачнулся и едва не уронил спящую Настю.

– Это невозможно, – прошептал он, судорожно дернув шеей, которая едва не сломалась от страшного удара. – Он же еще не родился…

Но, тем не менее, шам видел, что маленький монстр в животе Насти сейчас готовится ко второй атаке. Он еще не умел правильно рассчитывать силы, поэтому первый удар получился слабым. Зато второй обещал быть намного сильнее. Фыф кожей почувствовал, как сжимается пространство вокруг него, словно притянутое невероятной силой, идущей из чрева Насти.

Такой мощи шам не видел никогда.

И понял, что сейчас произойдет…

Зародыш ударит, живот Насти не выдержит силы этой ментальной атаки, лопнув, словно воздушный шар, от избыточного давления – и вместе с ним разлетится на части мозг Фыфа, в который будет направлен ужасный по своей силе удар, мощь которого можно было бы сравнить лишь с мощью выброса, периодически бьющего из чрева разрушенного Четвертого энергоблока Чернобыльской АЭС…

У Фыфа была секунда, может, две для того, чтобы принять решение.

И он решился.

Мягкие невидимые руки, что пытались извлечь ребенка из чрева Насти, в мгновение ока превратились в жесткую петлю, которая захлестнула тонкую шейку и сдавила ее с ужасающей силой. Фыф всем телом почувствовал, как хрустнули крохотные позвонки…

И внезапно все пропало.

Исчезло ощущение невообразимой силы, готовой обрушиться на него, и шам услышал звук, похожий на облегченный вздох, – то деформированное пространство вернулось в свои обычные границы.

Но дело нужно было доделать, и Фыф, не ослабевая ментальную петлю, потянул снова… На этот раз гораздо сильнее, чем в первый раз.

С омерзительным звуком на серую траву Зоны шлепнулся черный, покрытый слизью бесформенный комок плоти. Фыф лишь мельком взглянул на него – и отвернулся, чтобы ненароком не разглядеть как следует и не запомнить увиденное. Единственное, что он успел рассмотреть, – это торчащий из омерзительного комка отросток, немного похожий на длинную, тонкую, но мускулистую человеческую руку.

Настя не должна была это видеть, поэтому шам брезгливо взял этот комок невидимой рукой и зашвырнул подальше. После чего он усилием мысли нежно вычистил чрево любимой от сгустков, а ноги от крови, небрежным ментальным движением оттер от багровых пятен ее камуфляж, одел девушку, после чего, немного поколебавшись, вскрыл ее память и стер из нее все воспоминания о беременности.

– Так будет лучше, – прошептал он, аккуратно кладя Настю на траву. – Так однозначно будет лучше.

И нежно коснулся ее мозга.

Длинные ресницы кио вздрогнули. Девушка открыла глаза, увидела Фыфа и улыбнулась.

– Кажется, я долго спала, – сказала она. – Видела чудесный сон про нас с тобой.

– Я знаю, – широко улыбнулся Фыф своей шейной щелью. – Надеюсь, ты хорошо отдохнула?

– Почему-то все тело ломит, – пожаловалась Настя.

– Это пройдет, – убежденно произнес Фыф. – Пойдем отсюда.

– Куда?

– Домой, – сказал шам.

Он помог Насте подняться и, нежно обняв ее за талию, повел по тропинке на север, к порталу, соединяющему мир Чернобыльской Зоны и вселенную, в которой после Последней войны прошло более двухсот лет. Фыф был слишком сильно поглощен своей любимой и при этом отчаянно старался забыть о том, что несколько минут назад произошло на поляне, оставшейся за их спинами. Чужие воспоминания стирать просто, это со своими всегда проблема.

Сейчас шам не мог думать ни о чем другом, иначе бы он, скорее всего, заметил незначительное колебание энергии метрах в трехстах позади него – и, обратив свой мысленный взор назад, увидел черный комок омерзительной плоти, длинная и тонкая рука которого дернулась и начала шарить по земле в поисках предмета, за который можно было бы уцепиться.

В баре было шумно и накурено. Сизый дым от дешевых папирос висел под потолком плотным слоем, хоть топор на него вешай. Перегаром – вчерашним и сегодняшним – тащило так, что похмеляться не надо. Вдохнул – считай, как пятьдесят грамм опрокинул.

Но для посетителей бара такая обстановка была нормой. Сегодня с утра во двор к хозяину заведения аккуратно зарулил армейский ГАЗ-66 – судя по номерам, машина снабжения с кордона. После чего у бармена в меню, написанном мелом прямо на дощатой стене за барной стойкой, появились дефицитные в Зоне продукты. А именно: непаленая водка с Большой земли, пиво – как в банках, так и в бутылках, киевская полукопченая колбаса и свежий хлеб. Не серый, местной выпечки, а самый настоящий белый! Хоть и черствый, но сталкеры, соскучившиеся по нормальной жратве, и такому были рады.

Так что сегодня в баре был аншлаг. Свободными местами даже не пахло, но это никого не смущало. Если что, сталкерской братии не в падлу было и в очереди подождать возле дверей заведения. Главное, чтоб коллеги по сталкерскому ремеслу все не сожрали и не выпили, остальное ерунда. Ноги ловцов удачи были приучены отмеривать немалые километры по пересеченной местности, так что немного постоять – вообще не проблема.

Тем более что очередь заметно двигалась. То и дело из дверей вываливались перекормленные, хорошо поддатые и довольные счастливчики, чтобы уступить место страждущим, которых по одному запускал в бар плечистый охранник, предварительно разоружая клиентов. При этом сталкеры абсолютно добровольно сдавали стволы перед входом. Нормальная практика во всех барах Зоны – чисто чтоб упившиеся до беспямятства посетители не перестреляли друг друга по пьяной лавочке. Хочешь разобраться – расплачивайся, выходи на свежий воздух, забирай оружие и разбирайся с обидчиком сколько влезет. А в самом баре не смей! Нефиг портить репутацию порядочному заведению.

Все эти неписаные барные законы каждый уважающий себя сталкер знал назубок, потому в этих популярных заведениях конфликтов практически не возникало. Ну, разве что за стойкой кто-то кому-то кулаком харю расквасит. Так это ж разве конфликт? Так, непременное условие хорошего и качественного отдыха порядочных жителей Зоны.

Однако то, что произошло в этот вечер, не вписывалось ни в какие рамки.

Очередь понемногу редела. Ближе к вечеру сталкерская братия норовит найти себе приличный ночлег, и если не вышло попасть в бар до наступления темноты – что ж, значит, не повезло. Значит, с утра будем первыми, а до восхода лучше перекантоваться в безопасном месте.

Но трое самых упорных сталкеров твердо решили дождаться своей очереди, и сейчас, тихонько матерясь и переминаясь с ноги на ногу, следили за дверями бара, чтоб, как только те откроются, тут же ринуться к вожделенной стойке. Они и оружие охраннику сдали заранее, чтоб пройти не задерживаясь сразу, как появится такая возможность.

В другое время они б, может, и обернулись на тяжелые шаги, раздавшиеся за их спинами, но уж больно момент был ответственный. Прозеваешь – и более ушлый сосед проскочит перед тобой, и потом хрен докажешь, что первый в очереди стоял.

Охранник тоже не сразу разглядел в сгущающихся сумерках, кто это подвалил к бару на ночь глядя. Судя по габаритам, какой-то здоровенный кабан, и, похоже в экзоскелете.

– Слышь, братан, сегодня в экзо нельзя, – крикнул охранник. – Там народу тьма, ноги людям отдавишь нахрен в своей броне.

– Это хорошо, что тьма, – прогудел, приближаясь, темный силуэт. Масляный фонарь, висящий над входом в заведение, давал мало света, поэтому, когда охранник разглядел, кто перед ним, было уже поздно.

Кулак величиной с человеческую голову врезался в лоб незадачливого секьюрити, и тот, не успев вскинуть автомат, сполз вниз по стене, словно брошенная в нее большая мокрая тряпка.

– Куда без очереди? – заорал один из сталкеров, не разобравшись в ситуации – и, приняв на выдохе страшный удар в грудь, рухнул на землю.

Двое других сталкеров, услышав треск ломаемых ребер, быстрее товарища смекнули что к чему – и, не сговариваясь, одновременно рванули в разные стороны, здраво рассудив, что когда выяснение отношений со стопроцентной вероятностью закончится свернутой шеей, то и фиг с ними, с этими отношениями. Пусть остаются невыясненными.

Громила же, освободив себе путь, открыл теперь уже никем не охраняемую дверь и перешагнул порог бара.

Народу в помещении и правда было много – не протолкнуться. Сидячие места заняты все. Стоячие, за высокими столами без стульев, – тоже. И у стойки толпа. Все чавкают, жуют, глотают, рыгают. В углу вон вообще блюет кто-то, пережрав водки. А народу хоть бы хны. Лишь охранник, брезгливо морщась, крепко держит блюющего за ворот, чтоб фонтан в стену бил, а не на клиентов.

Харон тоже поморщился – и от увиденного, и от услышанного, и от вонищи, пропитавшей бар насквозь. Давно известно: человеку не много надо, чтобы превратиться в свинью, – лишь раз-другой позволить себе лишнего. А потом очень быстро придет и третий, и четвертый. И не успеешь оглянуться, а ты уже алкаш, для которого бутылка – предел мечтаний, заслонивший собою все остальное.

Правда, от этой беды есть лекарство. Мгновенное. И имя ему – Смерть. Для опустившегося человека она часто благо, которое тот просто боится себе позволить. Радикальное средство, разом избавляющее от опостылевшей жизни.

Но не единственное.

Потому что есть еще одно.

Вера…

Та, что заставляет душу и разум очиститься, отмыться от грязи до совершенной пустоты, которую останется лишь заполнить пламенем цвета чистого весеннего неба…

– Братва, а это что за урод?

Голос задавшего вопрос был зычным. Таким только по радио читать об успехах правительства в деле зачистки Зоны от уголовных элементов, которые чихать хотели на любые законы Большой земли – чтоб народ, проникшись впечатляющим оперным тембром, верил каждому слову.

В баре разом стало тихо, если не считать хриплые стоны наконец-то проблевавшегося страдальца. Все, кто был в состоянии это сделать, повернули головы в сторону Харона.

– Мутант, мать его, – растерянно проговорил кто-то.

Но обладатель оперного голоса, который в плечах был косая сажень, разом пресек панические настроения, что всегда возникают, когда люди, привыкшие постоянно носить с собой оружие, осознают: опасность – вот она. А ствол, блин, остался снаружи, за дверями бара.

Однако когда крупный собрат по сталкерскому ремеслу хватает со стола бутылку, привычным движением руки разбивает ее об стену в «розочку» и делает шаг в сторону мутанта, окружающие начинают понимать – не все потеряно. Тварь одна, а нас – много. Значит, справимся! Тем более что вон охранник, который постоянно находится в зале, отпустив блевуна, уже перехватил свой автомат в боевое положение и вот-вот откроет огонь.

– Бей мута! – заорал нерешительный сталкер, который только что от ужаса готов был под стол залезть при виде эдакого страшилища в ржавом экзоскелете, приросшем к уродливому телу. Вопли вообще штука полезная. Храбрости добавляет, куражу и осознания собственной крутости, которая особенно хорошо ощущается в толпе, орущей то же самое, что и ты…

Бармен смотрел из-за стойки на происходящее, и оно ему очень не нравилось. За свой век он много мутантов повидал, однако такое чудище видел впервые. Но, что самое неприятное, бармен слышал о нем. Будто сдохло оно, сгинуло вместе со своей проклятой группировкой. Оказалось, брехня те слухи. Вон, стоит, паскуда, посреди его бара, и даже обороняться не пытается от пьяной толпы, что вот-вот разорвет его на части. Живые существа, боящиеся смерти, так себя не ведут. Подобное поведение характерно для тех, кто на сто процентов уверен в своих силах.

И эта кошмарная, горелая, бугристая биомасса даже не думала бояться. Внезапно ее гляделки загорелись пронзительно-синим огнем – и тут же этой мертвящей синевой заблестели глаза тех, кто стоял ближе всех к мутанту. Те, кто пытался замахнуться на него, вдруг замерли на месте, словно осознав весь ужас того, что они собирались сделать. Следом стали медленнее движения тех, кто стоял за ними, ибо в их глазах тоже начал разгораться огонь цвета ясного весеннего неба…

Бармен вздрогнул от резкого стука, прозвучавшего во внезапно нависшей тишине словно удар грома. Это выпал автомат из рук охранника, с металлическим лязгом грохнувшись на пол…

И тут до бармена дошло: еще пара мгновений, и эта невидимая волна, что расходилась от мутанта словно круги по воде от брошенного камня, достигнет его тоже, после чего он перестанет быть самим собой…

Однако у каждого правильного бармена под стойкой есть не только заряженный помповый «Ремингтон», удобно лежащий на специальной полке, чтоб всегда быть под рукой. Если бармен действительно правильный, много повидавший всякого в Зоне, у него также имеется в полу люк, мгновенно открывающийся, если нажать ногой скрытую кнопку.

Что бармен и сделал.

Кусок пола площадью около квадратного метра рухнул вниз и повис на скрытых петлях. В образовавшуюся дыру бармен и прыгнул, мягко приземлившись на стопку ватных матрацев, положенных внизу специально для такого случая. Над его головой глухо щелкнул закрывшийся люк – специальный механизм после активации кнопки держал его открытым ровно три секунды, после чего намертво запечатывал секретный подвал.

Стены, пол и потолок этого небольшого помещения были заботливо обиты танковыми бронелистами толщиной тридцать миллиметров. Стоил такой подвал немереных денег, но если жить захочешь – потратишься. Помимо матрацев находились здесь четыре длинных зеленых ящика, в которых лежали пара пистолетов, два автомата, пулемет, серьезный запас патронов и тридцать гранат.

Были тут и другие ящики – с провизией и консервированной водой, на которых можно было прожить две недели, не выходя из подвала. Как только люк захлопнулся, за одной из бронированных стен послышалось приглушенное гудение – это заработала приточная вентиляция.

Бармен обнял себя за плечи и присел на закрытую крышку биотуалета. Его била мелкая дрожь. За свою долгую жизнь он не раз был на волосок от смерти. Но такого лютого ужаса, как сегодня, он никогда не испытывал. Бармен знал: эти сверкающие мертвой синевой глаза, пронизывающие насквозь, выворачивающие душу наизнанку, он не забудет теперь до самого последнего своего мгновения, отпущенного ему Зоной.

…Харон усмехнулся. Он прекрасно видел через пол трясущегося бармена, скорчившегося от страха в своем маленьком бункере. Харону ничего не стоило обратить в свою веру и его, после чего этот жалкий человечек сам бы вылез из своего убежища, чтобы, на этот раз дрожа от невыразимого, нереального счастья, пойти следом за своим повелителем.

Но в то же время Харон понимал: Зоне нужны и бары, и бармены. Потому что они необходимы сталкерам – чисто чтобы тем было где расслабиться, дабы не свихнуться от кошмаров и безысходности зараженных земель. А сталкеры нужны группировке «Монумент», новые члены которой сейчас выходили из бара и деловито разбирали свое оружие. Из сталкеров же получаются отличные солдаты, которых не надо учить обращаться с автоматом и выживать в невыносимых условиях. Дай им веру, и они пойдут за тобой куда угодно, неся в своих сердцах огонь, щедро подаренный им Монументом – самой знаменитой аномалией Зоны.

Я шел по Зоне.

Куда шел? Зачем?

Ответов на эти вопросы у меня не было.

Научный комплекс академика Захарова остался за моей спиной. Серое, унылое здание. Бетонная крепость, где я снова для чего-то был возвращен к жизни в теле уродливого киба, которое лучше не показывать никому, чтоб случайного зрителя ненароком не стошнило.

С одной стороны, спасибо, конечно, Захарову за бронекостюм, благодаря которому не видно, в кого я превратился. И за оружие, и за припасы…

Да только за каким хреном мне все это нужно?

Экипировался я чисто по привычке, а сейчас в голове, словно заезженная пластинка, крутилась одна-единственная мысль: и почему я не попросил академика усыпить меня? Быстро и безболезненно, как безнадежно больное животное. Моих друзей, которые вынудили ученого вернуть меня к жизни, к моменту моего воскрешения в комплексе уже не было, и, соответственно, никто не мог бы помешать академику выполнить мою последнюю просьбу. Так, может, лучше вернуться обратно, пока недалеко ушел? Вряд ли Захаров откажется вернуть себе дорогую снарягу, которой он меня снабдил, а заодно избавиться навсегда от головной боли в лице моей персоны…

Внезапно мои невеселые размышления прервал жуткий, нечеловеческий вой, от которого у меня мороз прошел по тому, что раньше было кожей. Так страшно даже самые жуткие мутанты не воют – по крайней мере, я не слышал ничего подобного ни в одном из миров, которые исходил вдоль и поперек.

Однако это все-таки оказался мутант.

Он вышел из густого леса, сплошной корявой стеной окружающего озеро Куписта и, спотыкаясь, пошел прямо ни меня, уставившись прямо перед собой красными, немигающими глазами.

Это был ктулху.

Крупный самец, тело которого состояло из переплетения тугих мышц, которым мог бы позавидовать любой профессиональный спортсмен. Они все такие, эти человекоподобные чудовища, способные в несколько больших глотков выпить из человека всю кровь. Оплетет ротовыми щупальцами лицо и шею – и приехали. Был сталкер, а через пять минут одна высохшая мумия от него осталась.

Так умирать мне точно не хотелось, поэтому я вскинул свой АШ-12…

И не выстрелил.

Откровенно говоря, из такого автомата короткой очередью вполне реально было снести мутанту голову. Но я ясно видел – с ктулху что-то не так. Не ходят эти ловкие и быстрые твари, словно пьяные, пошатываясь из стороны в сторону. Видимых ран на теле мутанта не было, тогда что с ним?

А мут тем временем продолжал идти прямо на меня. Медленно, но при этом растопырив во все стороны свои щупальца, как делают это охотники его племени, когда собираются атаковать…

И тут до меня дошло.

Ктулху искал смерти.

Быстрой.

Мгновенной.

Чтоб раз и навсегда избавиться от того, что исторгло из его груди тот ужасный вопль, который я слышал только что. Может, болезнь его какая изнутри жрет, причиняя невыносимую боль? Тогда и правда надо помочь живому существу, избавив его от страданий…

Но тут мой взгляд упал на когтистые лапищи мутанта, протянутые ко мне, с напряженными полусогнутыми пальцами, словно сведенными судорогой…

И я опустил автомат.

Потому что на одном из этих пальцев было кольцо с большим черным камнем, которое я узнал бы из тысячи.

– Ну, здравствуй, Хащщ, – сказал я. – Что случилось?

Между мной и мутантом было шагов восемь, не больше. Захоти сейчас ктулху прыгнуть, сбить меня с ног, сорвать с головы бронированный шлем и впиться щупальцами в мою шею – у него бы это сто процентов получилось. Бронешлемы хороши против пуль и осколков, а от неимоверной силы удара когтистой лапой снизу вверх никогда не спасают.

Но ктулху не прыгнул.

Вместо этого он замер на месте, и в его налитых кровью глазах промелькнуло нечто вроде недоумения.

– Кто ты? – хрипло произнес он. – И откуда знаешь мое имя?

– Когда-то меня звали Снайпером, – отозвался я. – А сейчас я и сам не знаю, что я такое.

И, подняв руку вверх, отбросил назад забрало шлема.

– Твою ж маму… – пораженно произнес Хащщ, делая шаг назад. – Ты кто, нах?!

– Тот, с кем ты впервые встретился в баре твоей родной вселенной, – сказал я. – Со мной был мой друг, Виктор Савельев.

– А… как назывался тот бар?

– «Смертельная доза».

– И что я там делал?

– Кровь пил из бокала через трубочку.

– И правда Снайпер, – выдохнул Хащщ. – Хоть голос тот же остался, и то хорошо. Круто же тебя жизнь потрепала.

Первый шок от неожиданной встречи у него, похоже, прошел – и следом с новой силой нахлынуло свое… Растопыренные щупальца ктулху опали вниз и безвольно повисли, плечи опустились.

– Когда-то ты был моим другом, хомо, – глухо проговорил мутант. – Потому по старой памяти прошу тебя об одной услуге. Застрели меня. Просто подними автомат и выстрели так, как ты умеешь. Я знаю, ты не промахнешься.

– Чтобы искать смерть, нужен повод, – сказал я. – И если он весомый, я помогу тебе ее найти. Но сначала расскажи, что случилось.

– А просто выстрелить не можешь?

– Нет, – покачал я головой. – Тогда это будет убийство старого друга, а не исцеление его от жизни.

– Тогда слушай, – еле слышно проговорил Хащщ. – У меня была семья. Помнишь ту девочку… ну, самку ктулху, которую я спас от смерти? То есть мы с тобой спасли. Так вот, у нас с ней все получилось так, как можно лишь мечтать. Это были лучшие дни моей жизни. Мы наслаждались каждой секундой, проведенной вместе. Я даже предположить не мог, что такое бывает. Я построил нам логово в лесу и замаскировал его на совесть. В двух шагах стоять будешь и не догадаешься о том, что в нем живут два самых счастливых существа на свете. А пару недель назад я узнал, что моя девочка носит под сердцем наших детей. Я мог стать отцом, хомо, понимаешь? Что может быть лучше – держать на руках крохотное существо, которое подарила тебе любимая?

Я никогда не думал, что ктулху умеют плакать. В голову не приходило, что эти кошмарные существа способны на такое. Но сейчас по щекам и ротовым щупальцам Хащща катились крупные слезы. Его трясло, словно в ознобе, но он продолжал говорить. Это ему нужно было сейчас – выговориться, выпустить из себя боль, что пожирала его изнутри. Что ж, говори, старый друг, не останавливайся. В подобных ситуациях слова и слезы – это единственная панацея, способная вымыть из головы мысли о самоубийстве.

– Сегодня я ушел на охоту, – продолжал Хащщ, с трудом выталкивая из себя слова. – Наши самки быстро вынашивают детей, и моя девочка уже скоро должна была родить. Я уже неделю не разрешал ей выходить из логова, чтобы не растрясти живот. А когда вернулся… Понимаешь, Снар, я нашел в нашем уютном гнездышке только немного крови и голые, совершенно чистые белые кости. Ее большой скелет словно обнимал три крошечных, совсем маленьких…

Хащщ закрыл лицо лапами и застонал.