Последние часы. Книга II. Железная цепь Клэр Кассандра

– В результате у нас началась любовная связь, ну а потом он разбил мне сердце. Хотя, как видишь, я уже полностью излечился.

Корделия вспомнила, как видела этих двоих в Адском Алькове, как Келлингтон стоял, положив руки на плечи Мэтью. И еще она вспомнила выражение лица Люси, когда Анна сказала, что у Мэтью «предрасположенность к безответной любви».

– А что ты скажешь насчет Люси? Она тоже разбила тебе сердце? Если так, я знаю, что она не нарочно.

Мэтью откинулся назад и даже покачнулся на кресле, как будто его толкнули в грудь.

– Что, об этом все знают? – пробормотал он. – И Люси?

– Она никогда ничего не говорила мне про тебя, – успокоила его Корделия. – Но в письмах она открывала больше, чем намеревалась… Она всегда… так волновалась о тебе, буквально тряслась над тобой.

– Именно то, что нужно джентльмену, – буркнул Мэтью. – Чтобы над ним тряслись. Одну минуту.

Он поднялся и направился к бару. Корделии стало немного жаль кокетливую девушку: Мэтью облокотился о полированную стойку и снова нацепил сияющую улыбку. Она надеялась, что служанка не воспримет флирт Мэтью всерьез, поймет, что это всего лишь игра, роль, которую он играет, даже не думая об этом.

Мэтью вернулся с новой порцией эля, на сей раз темного, и шлепнулся в кресло.

– Ты не допил первую кружку, – заметила Корделия и невольно вспомнила отца – он тоже часто наливал себе новый бокал вина, не закончив первый. Но тут же сказала себе, что Мэтью вовсе не такой. Элиас даже на свадьбе дочери не сумел вовремя остановиться. Мэтью, конечно, пил больше, чем следовало, но это вовсе не означало, что он пьяница.

– Поскольку у нас с тобой задушевная беседа, я решил переключиться на более крепкие напитки, – объяснил Мэтью. – Итак, ты упрекала меня в заигрывании со служанкой?

– Мы говорили о Люси, – сказала Корделия, начиная жалеть, что подняла эту тему. – Она тебя любит, поверь мне… просто…

Он улыбнулся, слегка насмешливо, и во взгляде его не было печали.

– Не нужно меня утешать. Да, одно время мне казалось, что я испытываю к Люси романтические чувства, но это прошло. Возможно, ты думаешь, что моя сердечная рана еще свежа, и я пытаюсь заглушить боль безудержным флиртом со всеми подряд, но, уверяю тебя, это вовсе не так.

– Я ничего не имею против флирта, – раздраженно заметила Корделия. – Просто ты никогда не бываешь серьезным.

– Это так плохо?

Она вздохнула.

– О, вовсе нет. Думаю, ты еще слишком юн, чтобы вести себя серьезно.

Мэтью, услышав это, даже поперхнулся.

– Ты говоришь так, будто тебе сто лет.

– Я, – с достоинством произнесла Корделия, – пожилая замужняя женщина.

– Глядя на тебя, этого не скажешь, – возразил Мэтью.

Корделия изумленно взглянула на него. Он прикончил содержимое кружки и со стуком поставил ее на стол. Она могла поклясться, что его щеки порозовели. «Снова флирт, – подумала она. – Это ничего не значит».

Мэтью откашлялся.

– Итак, в Мэйденхеде ты сообщила мне, что мы ищем некий мифический курган, якобы расположенный недалеко от Риджуэйской дороги. И как именно мы будем его искать?

– Если верить книгам, это рядом с Аффингтонской белой лошадью.

– Рядом с лошадью? Что, лошадь все время стоит на месте?

– Эта – да, – ответила Корделия. – Это огромный силуэт лошади, изображенный на склоне холма. Точнее, не изображенный, а вырезанный. В земле прорыты траншеи, заполненные битым мелом. Поэтому фигура хорошо видна на зеленом фоне.

– Вы говорите об Аффингтонской лошади? – вмешалась официантка, незаметно подошедшая с мясным пирогом.

Мэтью и Корделия переглянулись.

– Именно о ней, – сказал Мэтью, устремив на девушку ангельский взор. – Вы, случайно, не можете нам помочь?

– Нужно еще немного проехать по дороге. Вы увидите ее за несколько миль. Каждый год люди со всей страны приезжают, чтобы помочь ее чистить – ну, то есть менять мел. От подножия холма тропинка ведет к канавам. Время от времени люди поднимаются туда и оставляют цветы, свечи. Это колдовское место.

Когда служанка ушла, оставив их обедать, Мэтью оживленно воскликнул:

– Ты считаешь, что курган там?

– Там или неподалеку, – возбужденно ответила Корделия. Это был отчаянный шаг – приехать сюда в поисках кузнеца Велунда. Но ей хотелось взять судьбу в свои руки, даже если придется узнать нечто такое, чего ей знать вовсе не хотелось.

– Может быть, когда-то у Велунда здесь была кузница и белую лошадь вырезали на холме в качестве…

– Вывески? – усмехнулся Мэтью. – «Волшебные мечи, заколдованные топоры»?

– Чтобы люди знали, что это не простое место, что его охраняют потусторонние силы. С другой стороны, – добавила она, – ставлю шиллинг, что рядом с лошадью стоит лоток торговца горячим сидром.

Мэтью рассмеялся. Они принялись за еду и уже через пятнадцать минут покинули трактир. Девушка за стойкой бросила тоскливый взгляд на Мэтью, садившегося в машину. Корделия закуталась в покрывала, автомобиль взревел, и они выехали на сельскую дорогу.

– Грейс, – прошептал Джеймс, загораживая собой дверной проем. – Тебе нельзя здесь находиться.

Она подняла голову, но ее лицо было скрыто широкими полями шляпы, и он не видел его выражения.

– Мне нужно с тобой поговорить, – сказала она. – Это очень важно.

Джеймс вцепился в косяк. Череп его словно сдавило железное кольцо, и какой-то чужой, вкрадчивый голос нашептывал: «Впусти ее. Впусти ее. Ты хочешь ее увидеть. Тебе нужно ее увидеть».

– Грейс…

Он не заметил, как она прошла мимо него и очутилась в холле. Он возблагодарил Небеса за то, что Райза сейчас в доме Карстерсов, с Соной. Джеймс захлопнул дверь, не желая устраивать сцену на глазах у соседей, а когда обернулся, то увидел, что Грейс уже скрылась в глубине дома.

«Шах и мат», – подумал он и поспешил за ней. Ей всегда каким-то образом удавалось добиться своего. Проникнуть за стену, которой он оградил свое сердце. Просочиться за стены его дома. Он слышал шуршание ее юбок. Джеймс поймал ее в тот момент, когда она открывала дверь кабинета.

– Не сюда, – резко произнес он. Эта комната принадлежала им с Корделией. Хватило уже и того, что Грейс чуть ли не силой ворвалась в его дом на следующий день после смерти Элиаса. Всему есть пределы, подумал Джеймс. – Идем в гостиную.

Она окинула его долгим любопытным взглядом, но последовала за ним, стуча каблуками по паркету.

Джеймс закрыл дверь гостиной на ключ. Он не заходил в эту комнату после ссоры с тестем. Он заметил маленькую фарфоровую статуэтку, которую опрокинул Элиас, – она так и лежала на полке.

Джеймс собрался с силами и взглянул в лицо Грейс.

– Мы с тобой договорились не встречаться и не разговаривать.

Она сняла тяжелую шубу и осталась в кремовом платье с голубой вышивкой. Платье тесно облегало талию и бедра; ниже колен юбка расширялась, подол был обшит дорогими кружевами.

– Ты мне сказал, что так должно быть, по твоему мнению, – ответила она, – но я не помню, чтобы мы договаривались.

Джеймс облокотился о крышку пианино.

– Я не хочу ссориться, – сказал он, – но это нехорошо, по отношению к тебе и ко мне. Кроме того, Маргаритка этого не заслуживает. Я дал ей обещание и намерен его сдержать.

– Маргаритка, – повторила она, положив руку в перчатке на спинку кресла. – Какое милое прозвище. Мне ты не давал ласковых и уменьшительных имен.

– У тебя достаточно короткое имя, – сухо ответил он. – Ты сказала, что у тебя ко мне важное дело.

– На самом деле, это вопрос. Насчет Люси.

Джеймс удивился.

– С каких это пор тебя интересует Люси?

Каждое лето, приезжая в Идрис, он предлагал Грейс познакомить ее с сестрой, но она всегда отказывалась. Иногда она говорила, что не желает ни с кем делить мгновения, проводимые с Джеймсом, иногда утверждала, что хочет познакомиться с Люси после того, как освободится от опеки матери и сможет открыто говорить о своей любви к Джеймсу. Джеймсу почему-то казалось, что Люси меньше всего хочется слышать о страсти какой-то незнакомой девушки к ее старшему брату, но Грейс была непреклонна.

– Меня интересует ее могущество, – объяснила Грейс. – Я знаю, что Люси, подобно тебе, может видеть мертвых, а ты к тому же можешь путешествовать в царство теней. Люси умеет делать то же самое?

– Зачем тебе это? – ответил Джеймс вопросом на вопрос. – И почему ты спрашиваешь именно сейчас?

– Из-за этих убийств, – сказала Грейс, не глядя ему в глаза. – Это так ужасно… И вот я вспомнила о твоей способности видеть потустороннее царство и его обитателей, и подумала, а вдруг вы с Люси могли бы… увидеть призраки убитых. И расспросить их об убийце.

Как-то уж слишком близко к правде, подумал Джеймс, но не стал делиться своей мыслью с Грейс. Да, кое-что ему было известно, но вряд ли эти сведения могли послужить утешением Грейс. Несмотря на некую неприязнь, вызванную неожиданным вторжением, он сочувствовал ей: она всю жизнь провела взаперти в Идрисе и ничего не знала ни о демонах, ни о преступлениях, обычных для большого города простых людей.

– Мы можем видеть только тех призраков, которые задерживаются на земле по веской причине или связаны с каким-то местом или предметом, – мягко сказал он. – Остается лишь надеяться, что души убитых найдут покой и мы с Люси их никогда не увидим.

Он не мог рассказать Грейс ни о призраке из времен Регентства, ни о фабрике, ни о духе Филомены. Отношения с ней были совсем не такими, как с Корделией.

– Грейс, – сказал он, – тебя действительно тревожит только это? Может быть, у тебя неприятности? Тебе плохо живется у Бриджстоков? Ты несчастлива?

– Несчастлива? – повторила она. – Отнюдь. Могло быть и хуже. Не думаю, что им нравится мое присутствие в их доме, но иного ждать не приходится. Ариадна хочет подружиться со мной и обмениваться секретами, но я не могу стать ее подругой. Я не могу рассказывать ей правду о себе, не открывая правды о твоей жизни, не могу рассказывать о своих страданиях, не выдавая вашей с Корделией тайны. Я никому не могу довериться, мне не с кем поговорить, тогда как ты окружен друзьями.

Джеймс открыл рот, чтобы ответить, но тут же закрыл; по-своему она была права, а он даже не думал об ее чувствах, ему не приходило в голову, что она одинока. Он думал только о ее свадьбе с Чарльзом.

Она шагнула к нему, подняла голову, взглянула в глаза, и сердце Джеймса забилось чаще.

– С Чарльзом я тоже не могу поговорить, – продолжала она. – Он в Париже, а кроме того, мы чужие люди. Я подумала, что, возможно, ты найдешь способ переписываться со мной – какой-нибудь способ дать мне понять, что все еще любишь меня…

– Я же сказал тебе, что не могу этого сделать, – прошептал Джеймс, стараясь не обращать внимания на шум в ушах.

– Ты сказал, что твои понятия о чести не позволяют писать мне. Ты говорил о долге. – Она слегка прикоснулась рукой к его рукаву. – Но ведь наш долг – любить друг друга.

– Значит, ты за этим пришла? – хрипло выговорил Джеймс. – Услышать от меня, что я тебя люблю?

Грейс положила руки ему на грудь. Лицо ее было таким бледным, что казалось фарфоровым – оно было прекрасным, и в то же время неживым, кукольным. Джеймс чувствовал тяжесть браслета на запястье. Это было напоминание обо всех его клятвах, о том, что они с Грейс любят друг друга, о том, что они связаны навеки.

– Мне не нужны слова, – прошептала она. – Просто поцелуй меня. Поцелуй меня, Джеймс, и я пойму, что ты меня любишь.

«Ты меня любишь. Ты меня любишь. Ты меня любишь».

Некая могущественная сила, которая против его воли завладела его сердцем и душой, пробудилась, зажгла его кровь; Джеймса окутал аромат духов Грейс, аромат жасмина и сладкой мирры. Он закрыл глаза и взял ее запястья. Голос разума бурно протестовал, когда он привлек девушку к себе; она была тоненькой, хрупкой – почему в его воспоминаниях она была сильной, с женственными формами? Он прижал губы к ее губам и услышал, как она удивленно ахнула.

Грейс обвила руками его шею, безвольно прижалась к нему, а он целовал ее со страстью, поразившей его самого. Его сжигало отчаянное, ненасытное желание. Как будто он попал на пир фэйри и отведал их фруктов – чем больше смертный человек поглощал этого фрукта, тем сильнее ему хотелось есть, и в конце концов несчастный погибал от голода в окружении яств.

Наконец, Джеймс выпустил девушку и, пошатываясь, отступил; судя по ее виду, она была ошеломлена не меньше него. Он чувствовал внутри бесконечную пустоту. Он тонул в этой пустоте, испытывал невыносимую физическую боль.

– Мне нужно идти, – пробормотала она. На щеках ее горел румянец. – Теперь я понимаю, что мне не следовало приходить сюда. Я больше не… этого не повторится.

– Грейс…

Остановившись на полпути к двери, она резко обернулась и окинула его гневным взглядом.

– Не знаю, кого ты сейчас целовал, Джеймс Эрондейл, – сказала она. – Но совершенно точно знаю одно: это была не я.

Довольно скоро перед путешественниками показалась деревня Аффингтон, за которой поднимался крутой холм. Мэтью и Корделия сразу заметили гигантскую лошадь, похожую на неуклюжий детский рисунок. Лошадь занимала весь склон. Поблизости мирно паслись овцы, на которых знаменитый доисторический артефакт не производил ровно никакого впечатления.

Мэтью доехал до конца дороги, а когда началась грязная извилистая тропа, оставил «Форд» на обочине. Дальше они пошли пешком. Здесь дул резкий, пронизывающий ветер, но, к счастью, Корделия надела толстое шерстяное пальто. Когда они добрались до первой траншеи, лицо у Мэтью стало совсем красным от холода. Меловые камни, заполнявшие выемки в земле, были на удивление белыми – ни дожди, ни грязь не испортили их.

– Смотри, – указала Корделия. Она почувствовала странную уверенность в себе, инстинкт подсказывал ей, что она поступает правильно и идет туда, куда нужно. – Лошадь смотрит вон туда, можно сказать, тычет носом. У той рощицы начинается тропа, видишь? Я думаю, это какая-то древняя дорога.

Мэтью показался ей немного испуганным, но без возражений принялся спускаться следом за ней к указанной тропе; Корделия путалась в юбках, и время от времени им приходилось останавливаться, чтобы передохнуть. Она пожалела, что не надела броню; с другой стороны, в броне было бы совсем холодно.

– Смотри! – окликнул ее Мэтью, когда они, наконец, очутились в начале тропы, и указал на деревянный столб, наполовину ушедший в землю. К столбу была приколочена прямоугольная табличка с надписью «Риджуэйская дорога».

– Значит, вот она какая, – прошептал он благоговейно. – Старейшая дорога в Британии. Ее проложили еще до прихода римлян.

– Если написано, значит, так оно и есть, – ответила Корделия без прежнего энтузиазма. Почему-то ей стало немного страшно, как будто она стояла у ворот Безмолвного Города или у входа в Зал Соглашений. Как будто она не просто отправилась покататься на автомобиле и осмотреть достопримечательности, а совершала паломничество.

Они молча шагали по тропе, поднялись на холм, спустились в неглубокую лощину. Там, в лощине, Корделия увидела примитивное сооружение и сразу поняла, что это такое: арка из грубо вытесанных камней означала вход в курган. Сам курган представлял собой крошечный холмик, и вход в него был не больше обычной двери.

Корделия сняла пальто, вытащила Кортану из ножен и положила ее на траву у таинственной двери, а рядом бросила монету.

Мэтью откашлялся.

– И что теперь?

– Не знаю. Если верить Лилиан Хайсмит, нужно оставить у кургана пенни.

– Может, цены выросли? – предположил Мэтью. – Могу одолжить тебе шестипенсовик.

Корделия хмуро посмотрела на него.

– Если ты не перестанешь паясничать, Мэтью…

Он поднял руки и попятился.

– Хорошо, хорошо. Пойду посмотрю, что тут и как. Вон, видишь, какой-то фермер, и горе нам, если он застукает нас за попыткой привлечь внимание мифического кузнеца на своем участке.

Он пошел обратно по тропе, добрался до гребня холма и, привалившись спиной к стволу дерева, достал из кармана флягу.

Мысли Корделии были заняты мечом; она стояла неподвижно, переводя взгляд с Кортаны на вход в курган – прямоугольник абсолютной тьмы. Она не побоялась бы войти, но какой-то голос убеждал ее, что этого делать не следует.

Она потянулась за мечом, села на землю, положила блестящее оружие на колени.

– Велунд, – прошептала она. – Я избранная владелица меча Кортана. Я всегда носила его с верой и отвагой. Я сражалась этим мечом и пролила кровь демонов. Более того – этим клинком я убила Принца Ада.

– Маргаритка, – окликнул ее Мэтью. Обернувшись, она увидела, что к ним приближается какой-то человек. Должно быть, это тот самый фермер, о котором говорил Мэтью, подумала она и собралась подняться на ноги, но внезапно кровь застыла у нее в жилах.

Это был вовсе не фермер. Это был кузнец.

Он был одет в грубую полотняную рубаху и кожаный фартук, перепачканный сажей. Возраст его невозможно было определить – он казался одновременно и старым, и юным, как знакомые Корделии чародеи. И еще он напомнил ей глыбу песчаника из тех, которые отмечали вход в курган. Он был широкоплечим, с толстыми мускулистыми руками, светлой бородой и коротко остриженными волосами.

На шее у него Корделия заметила древнее кельтское украшение – обруч из перекрученного куска металла, в центре которого красовался темно-синий камень.

– Ты призывала меня, хозяйка меча Кортана? – заговорил мужчина.

Да, это кузнец Велунд, подумала она.

– Ты думаешь, я не знаю о том, что Принца Ада убить невозможно? Подобное хвастовство требует смелости. Я восхищен.

– Я убила его в этом мире, – возразила Корделия, гордо подняв голову. – Ранила и ослабила его, изгнала с Земли.

– И эта рана до сих пор кровоточит, – усмехнулся кузнец Велунд. – Огромная рана в боку, из которой льется черная кровь. Возможно, пройдет несколько десятков лет, прежде чем она затянется.

Корделия откинула голову назад.

– Откуда тебе известно об этом?

– Мне известно обо всем, что совершает каждый выкованный мной меч. Ах, мои дети из железа и стали, я знаю, как они прорубают себе путь в этом мире. – Его глубокий голос походил на грохот горной лавины. – А теперь дай мне свое оружие.

Корделия, чувствуя, как от волнения пересохло в горле, протянула Кортану Велунду. Когда кузнец взял меч своими мясистыми руками, ей почудилось, что мир вокруг изменился. Не поднимаясь с земли, она изумленно оглядывалась: небо потемнело, холмы были засыпаны синевато-черным пеплом. Мэтью исчез. Ей показалось, что она попала в кузницу, откуда-то раздавался металлический звон, ревел огонь в горне. Из «двери» в курган летели алые искры; они разгоняли тьму, подобно светлячкам.

– Ах, дитя мое, – нараспев повторял Велунд, поднимая Кортану на вытянутых руках. – Много веков прошло с того дня, как я выковал тебя и твоих братьев, Жуайёз и Дюрандаль. – Он взглянул на Корделию. – И очень много поколений твоих предков владеют моими мечами. Обагряя этот клинок кровью Велиала, неужели ты думала, что последствий не будет?

– Так вот в чем дело?

Корделия лихорадочно вспоминала последние несколько месяцев – действительно, ей не приходилось сражаться с того дня, если не считать эпизода на складе, но тогда она не ранила паукообразного демона.

– Значит, это кровь Велиала причинила вред Кортане?

– Этот меч был выкован в небесном огне, и в его эфесе заключено перо из крыла ангела, – объяснил Велунд. – Когда клинка коснулась кровь Велиала, меч закричал от боли. Ты не слышала этого крика. Ты всего лишь смертное существо, – снисходительно произнес кузнец. – Немало времени прошло с тех пор, когда смертные могли общаться со своим оружием.

– Скажи мне, что сделать! – горячо воскликнула Корделия. – Я сделаю все, что необходимо для спасения Кортаны.

Велунд повертел клинок в руках. Глаза его светились, как уголья, пальцы ласково поглаживали лезвие. Меч издал высокий звон – Корделия никогда не слышала подобного звука, – и Велунд улыбнулся.

– Это уже сделано, – произнес он, и Корделия была поражена. Все оказалось так просто. – Кортана исцелена. Я вернул этому мечу его ангельскую сущность. Держи меч в ножнах, которые носишь на спине, – тот, кто преподнес тебе этот дар, желал защитить тебя. На них наложены могущественные чары, которые будут охранять тебя и Кортану.

«Единственный дар, достойный моей дочери – вещь, достойная меча, который выбрал ее».

Видимо, отец все-таки подарил ей единственную стоящую вещь. Корделия прикусила губу.

– Я не знала, что ты сможешь сделать это так быстро, – сказала она.

– Возможно, но тебе придется заплатить за мои услуги. И это будет не медная монета.

Корделия прижала меч к груди. Она уже чувствовала произошедшую с ним перемену – рукоять лежала в ладони как прежде, знакомая и любимая.

– Все что угодно.

Велунд усмехнулся.

– Ты слышала о мечах Жуайёз и Дюрандаль?

– Да – эти мечи принадлежали Карлу Великому и герою Роланду. Ты сказал, что это братья Кортаны.

– А что тебе известно о мече по имени Калибурн? – продолжал кузнец, и когда Корделия покачала головой, с досадой вздохнул. – Возможно, ты слышала имя Экскалибур.

– Да, – воскликнула Корделия, – конечно…

– Карл Великий, Артур и Роланд были паладинами, – сказал Велунд. – Клинки, которые я выковал, наделены душами. Каждый такой клинок должен найти родственную душу среди богов и смертных этого мира. Но могущество мечей, связь, которая соединяет оружие и его обладателя, может быть усилена, если воин поклянется в верности более могущественному рыцарю, как Ланселот поклялся Артуру.

– Но ведь Артур никому не клялся в верности, – возразила Корделия. – Он сам был королем, и Карл Великий тоже.

– Ты ошибаешься, – сказал Велунд. – Артур поклялся в верности мне.

– Когда-то, очень давно, отец рассказывал мне, что ты принадлежишь к народу Сумеречных охотников, – прошептала ошеломленная Корделия. – Но все, о чем ты говорил, произошло задолго до того, как Разиэль создал расу нефилимов, а кроме того, Сумеречные охотники не живут вечно. И у тебя нет рун.

– Обо мне говорят разное. Кто-то считает, что я происхожу из народа фей. Кто-то называет меня богом, – ответил Велунд. – Но я выше подобных вещей. В начале истории нефилимов я явился к Сумеречным охотникам, приняв облик одного из вас, чтобы они позволили мне ковать для них оружие. На самом деле я гораздо старше. Я помню время, когда не было ни демонов, ни ангелов. – Он смотрел на нее в упор пылающими глазами. – А сейчас существо из тьмы ходит среди Сумеречных охотников и убивает. Если на твои плечи ляжет бремя, если я скажу, что никому, кроме тебя, не остановить преступника, Корделия Эрондейл, сумеешь ли ты справиться с этой задачей?

«Если на твои плечи ляжет бремя…» Сердце ее забилось чаще.

– Ты… ты спрашиваешь, согласна ли я стать твоим паладином?

– Да.

– Но почему я? Почему ты не попросишь об этом владельцев Экскалибура или Дюрандаля?

– Экскалибур покоится на дне озера, а Дюрандаль заключен в камне, – сердито прорычал кузнец. – Но Кортана свободна; она жаждет битвы. Ты согласна сражаться от моего имени? Я верю, что ты – великий воин, Корделия Эрондейл. Для того чтобы обрести истинное могущество, требуется лишь принести клятву в вечной верности.

Корделию несколько удивило, что кузнец, обитающий в кургане посреди лесов и полей, знает о ее замужестве – она сама еще не привыкла слышать свое новое имя. Но потом она напомнила себе, что Велунду известно все. В конце концов, он сам сказал, что равен богам.

– Да, – ответила она. – Да, я согласна сражаться от твоего имени.

Он улыбнулся, и Корделия вдруг заметила, что его зубы выкованы из бронзы и поблескивают в полумраке.

– Подними меч перед собой.

Корделия подняла меч острием вверх. Золотой эфес излучал свет, слепивший глаза. Велунд подошел и, к ее удивлению, взял клинок и сжал в кулаке. По клинку потекла кровь.

– А теперь клянись, – велел он. – Клянись, что будешь верна мне, никогда не отречешься и не предашь меня – и будешь сражаться от моего имени и ради меня.

– Клянусь тебе в вечной верности, – пылко произнесла Корделия. Кровь кузнеца стекала по лезвию меча, и капли, падая на землю, превращались в искры цвета золота, меди и бронзы и летели прочь. – Я клянусь быть смелой. Клянусь, что не дрогну в бою и буду сражаться отважно. И всякий раз, когда вытащу меч из ножен, всякий раз, когда подниму меч на врага, я буду делать это от твоего имени, как твой вассал.

Велунд выпустил меч.

– Поднимись, – сказал он, и Корделия, наконец, встала на ноги. До сих пор она не понимала, насколько он высок и могуч: он возвышался над ней на фоне грозового неба как скала.

– Иди, – велел он, – и будь великим воином. Я найду тебя.

Он коснулся рукой ее лба и внезапно пропал, как сквозь землю провалился. Мир мгновенно изменился: исчезли мрачные тучи, пепел, звон кузнечного молота. Корделия стояла у подножия обычного холма, под обычным небом, солнце сияло, словно новенькая монета. Она бросила последний взгляд на курган. Под аркой из покрытых мохом камней вновь воцарилась тьма.

Корделия начала взбираться на холм; Мэтью вернулся, он стоял там и махал ей. Торжествующая Корделия побежала к нему, и меч, зажатый в ее руке, сверкал на солнце и рассыпал золотые искры.