Последние часы. Книга II. Железная цепь Клэр Кассандра

Грейс,

1899–1900

Выяснилось, что чары Грейс все-таки действуют на Сумеречных охотников. На всех Сумеречных охотников мужского пола, кроме Джеймса. Когда они с Татьяной возвращались из Аликанте, карета несколько раз едва не застряла в яме – она была перегружена хлебом, булочками и пирожными.

«Просто скажи пекарю отдать тебе все, что есть в лавке», – прошипела Татьяна, когда они вышли из кареты у первой попавшейся булочной. Карета, тяжело переваливаясь через рытвины, тащилась в сторону Блэкторн-Мэнора, а мать смотрела на Грейс с каменным лицом. Время от времени она откусывала кусочек от гигантского слоеного пирожка, потом злобно оглядывала штабеля картонных коробок, между которыми была зажата Грейс.

Когда они вошли в дом, Татьяна еще раз пристально оглядела Грейс с ног до головы и без предупреждения ударила ее наотмашь по лицу.

Старая ведьма была на удивление сильной. Грейс отшатнулась и прижала руку к горящей щеке. Татьяна не била ее с тех пор, как они совершили то путешествие в лес.

– Джеймс Эрондейл – такой же Сумеречный охотник, как и все прочие, – скрипучим голосом произнесла Татьяна. – Проблема заключается не в нем.

Грейс показалось, что Татьяна сейчас прожжет ее насквозь своим ненавидящим взглядом.

– Не сдавайся, девочка. Я мало чему смогла тебя научить, но одно ты должна усвоить раз и навсегда: нельзя сдаваться. Надо закалять волю. Ты должна быть сильной и решительной. Этот мир жесток, а его обитатели стремятся уничтожить тебя. Такова природа вещей.

Она ушла, прежде чем Грейс нашлась, что ответить. И Грейс поклялась себе, что на следующее лето, когда Эрондейлы вернутся, у нее все получится. Она будет стараться изо всех сил.

Наступила долгая зима. Грейс большую часть времени проводила в молчании и во всем подчинялась матери; лишь в обществе Джесса она чувствовала, что живет, что она человек, а не тень. Они продолжали тренироваться, хотя, строго говоря, тренировалась лишь Грейс, поскольку Джесс теперь был призраком.

Наконец пришло лето. Грейс собрала волю в кулак, как ей было велено, и назначила Джеймсу свидание, но когда она впервые увидела его после долгой разлуки, ее охватили сомнения, и она выбранила себя за нерешительность. Ей не хотелось выполнять приказ матери. Джеймс сказал, что недавно перенес жгучую лихорадку; он побледнел и исхудал, но был полон энергии и надежд на будущее. Он был рад видеть Грейс и взахлеб рассказывал ей о какой-то девушке по имени Корделия Карстерс, которая выхаживала его во время болезни и составляла ему компанию. Грейс быстро поняла, что Джеймс не в состоянии говорить ни о ком и ни о чем, кроме этой мисс Карстерс.

– Ну? – грозно спросила мать, когда Грейс вечером вошла в ее кабинет.

У Грейс от страха пересохло в горле.

– Джеймс влюбился в другую, – пролепетала она. – Это произошло совсем недавно. Я не думаю, что он влюбится в меня, если он уже влюблен.

– Если тебе чего-то недостает, то не могущества, а силы воли, – рассердилась Татьяна. – Он влюблен – так заставь его об этом забыть. Ты можешь заставить его чувствовать то, что угодно тебе.

– Но…

Грейс хотелось сказать, что, по ее мнению, не следует заставлять Джеймса забыть эту девушку, его возлюбленную, пусть даже это и в ее, Грейс, силах. В конце концов, Джеймс был ее единственным настоящим другом. Конечно, если не считать Джесса, который был, во-первых, ее братом, а во-вторых, привидением. Но она не посмела перечить матери.

– Мама, мои чары не действуют на него. Клянусь, я сделала все, как нужно. Когда ты велела мне испытывать свои силы с другими, в Париже, они подчинялись немедленно. Это не требовало от меня никаких усилий. Но с Джеймсом все иначе. Я старалась, старалась как могла, но ничего не вышло.

Татьяна взглянула на дочь, коварно прищурившись.

– Глупая девчонка. Ты думаешь, будто твои чары бессильны против него потому, что он влюблен в другую. Но я последние несколько месяцев не сидела сложа руки и навела кое-какие справки. Теперь я считаю, что дело в нечистой крови Эрондейла.

– Как это? – робко спросила Грейс.

– Его мать – чародейка, – объяснила Татьяна. – Насколько я понимаю, за всю историю это первый случай рождения у женщины-нефилима живого ребенка от демона. На ней лежит двойное проклятье.

Затем Татьяна глубоко задумалась. Грейс молча ждала.

Внезапно женщина подняла голову и окинула дочь хищным взглядом.

– Жди здесь, – резким тоном приказала она и вышла в коридор. Грейс решила, что мать отправилась в подвал, куда ей самой было запрещено заходить. Она опустилась в кресло у камина, молясь про себя о том, чтобы солнце поскорее село. Ей не терпелось увидеть Джесса. Мать немного смягчалась, когда Джесс приходил.

Буквально через несколько минут Татьяна вернулась, радостно потирая руки. Грейс насторожилась.

– Один из моих покровителей – объявила Татьяна, усаживаясь за письменный стол, – нашел решение твоей проблемы.

– Один из твоих покровителей? – переспросила Грейс.

– Да, – подтвердила Татьяна, – и теперь мы получим абсолютную власть над Эрондейлом. Он будет подчиняться тебе во всем.

Она вытащила из кармана браслет – простой серебряный обруч. Браслет сверкнул в свете канделябра, и Грейс зажмурилась. Татьяна продолжала излагать свой план. Она придумала целую историю: Грейс должна была сказать Джеймсу, что браслет принадлежал ее родной матери и переходил в ее семье из поколения в поколение. Девочка почувствовала, как болезненно сжалось сердце. Однако ощущение это было мимолетным, и она была уверена, что переживания не отразились на ее лице. Татьяна собиралась спрятать браслет в шкатулку, а шкатулку оставить в кабинете; Грейс следовало уговорить Джеймса выкрасть этот браслет для нее.

– В тот момент, когда он возьмет в руки этот предмет, – говорила мать, – он лишится собственной воли. Эта вещь обладает таким могуществом, что одно прикосновение к ней заставляет человека подчиниться его магии.

– Но зачем заставлять Джеймса красть браслет из нашего дома? – удивилась Грейс. – Я уверена, он наденет браслет, если я просто отдам его и скажу, что это подарок.

Татьяна ухмыльнулась.

– Грейс, ты так наивна. Кража браслета станет для него захватывающим приключением, потому что она подразумевает опасность и риск. Он будет дорожить этой вещью – потому что он полюбит тебя, разумеется, но также и потому, что в его сознании браслет будет связан с романтической историей.

Грейс знала, что возражать и отказываться бесполезно. Она не могла спорить с Татьяной, противиться ей – никогда. Кроме матери, у нее никого не было на всем белом свете, ей некуда было идти. Если бы она завтра призналась во всем Джеймсу, отдалась бы на милость его жестоких родителей, она потеряла бы все: дом, имя, брата. Она знала, что мать будет преследовать ее до самой смерти, рано или поздно уничтожит ее.

Кроме того, у нее имелись свои причины выполнять приказ Татьяны. В последний год мать не раз намекала ей на то, что затея околдовать Джеймса Эрондейла каким-то образом связана с планом возвращения Джесса. Она не говорила этого прямо, но Грейс была неглупа и сразу сообразила, что к чему. Существовал предел, дальше которого она не могла пойти ради матери. Но она знала, что присутствие Джесса, живого и здорового, изменит ее жизнь навсегда. Она была готова на все, абсолютно на все ради его спасения – потому что, вернувшись, он, в свою очередь, мог спасти ее.

21

Дорога в ад

«Обернись, дорогая,

Задержись, убегая,

Ведь дорожка кривая

Приведет тебя в ад.

Я забыла печали,

Свет я помню едва ли,

Спуск во мрак был так легок,

Не вернусь я назад».

Кристина Россетти,«Любовь к миру»

Грейс опротивела зима, мокрый снег, грязное месиво под ногами, холодная вода, которая просачивалась в ее тонкие ботинки, метель и пронизывающий северный ветер. Ни муфта, ни шапка, ни шуба не помогали; холод проникал под одежду, руки и ноги немели, и ей казалось, что ее маленькое хрупкое тело никогда не отогреется.

Прежде Грейс проводила холодное время года за стенами Блэкторн-Мэнора, но этой осенью и зимой она вынуждена была выходить на улицу чуть ли не каждую ночь. Промерзнув до костей, она возвращалась в дом Бриджстоков, где ее ждала нетопленая комната и постель с давно остывшей глиняной грелкой.

Однако сейчас Грейс очень хотелось вернуться в свою мансарду или даже отправиться к Джессу, в засыпанный снегом сарай без крыши и очага. Она нерешительно переминалась с ноги на ногу на тротуаре напротив дома Консула, глядя на ряды темных окон. Холодный ветер развевал ее плащ, в сквере ухали совы.

Она думала, в такой час в доме все уже спят, но с удивлением обнаружила, что в окнах цокольного этажа до сих пор горит свет. Может быть, Генри Фэйрчайлд по забывчивости оставил там лампу? Он показался Грейс довольно рассеянным. Наконец она сказала себе, что надо рискнуть. На продуваемой ветром площади можно было замерзнуть насмерть.

Она прокралась вдоль стены здания к двери котельной; она знала, что оттуда в лабораторию ведет узкий коридор, которым никогда не пользовались. У Грейс был с собой универсальный ключ, украденный у Чарльза. Вспомнив жениха, она в очередной раз поздравила себя с удачей: он до сих пор находился во Франции и, следовательно, никак не мог застукать ее среди ночи в подвале собственного дома.

Заскрипели ржавые петли, и Грейс проскользнула в темное помещение, где пахло сыростью и плесенью. Через какое-то время ей удалось найти нужный коридор, и она на цыпочках прокралась к двери лаборатории. Дверь была слегка приоткрыта; заглянув в щель, Грейс увидела край стола Генри, заставленного пузатыми колбами и громоздкими физическими приборами. Комната была пуста.

Грейс открыла дверь, вошла в лабораторию – и отпрянула. В дальней части помещения на деревянном табурете сидел Кристофер Лайтвуд и вертел в руках какой-то металлический предмет. «Какого черта он прячется в углу?» – выругалась про себя раздосадованная Грейс. Почему он не мог сесть у стола, как все нормальные люди?

Она придала лицу детское беспомощное выражение и приготовилась врать, что пришла за книгой, которую Чарльз разрешил ей взять из своей комнаты. В этот момент Кристофер поднял голову и, моргая, словно филин, уставился на незваную гостью.

– О! Это вы, – заговорил он со своей обычной добродушной улыбкой. – А я подумал, что крысы опять безобразничают. Добрый вечер, мисс.

– Вообще-то, уже ночь, – ответила она легкомысленным тоном, как будто каждый вечер встречалась в подвалах с молодыми мужчинами. – А Фэйрчайлды знают, что вы здесь?

– Конечно, я здесь постоянно работаю, – сказал он, поднося к глазам необычный предмет, чтобы рассмотреть его на свету. Вещь напоминала стило. – У Генри имеются ценные приборы и современное оборудование. Он не возражает, если я всем этим пользуюсь.

– Но… вы не спросите меня, что я здесь делаю? – вкрадчиво продолжала Грейс, приближаясь к рабочему столу.

– А зачем? – удивился Кристофер. – Вы же невеста Чарльза. Вы имеете полное право приходить к нему в дом.

Она откашлялась.

– Я хочу сделать Чарльзу сюрприз. Вы не поможете мне найти один ингредиент? Мне очень нужно.

Кристофер слез с табурета.

– Вы собираетесь преподнести Чарльзу научный сюрприз? Я не знал, что вы интересуетесь естественными науками. – С этими словами он положил диковинное стило на стол. – Хотите, я проведу для вас экскурсию? Это самая современная физико-химическая лаборатория в Лондоне, оборудованная по последнему слову техники. Я не преувеличиваю, так оно и есть!

Грейс пришла в некоторое замешательство. Она не приказывала Кристоферу «провести экскурсию», это была его идея. Она могла бы превратить его в идиота, который пялился бы на нее с обожанием, пускал слюни и бормотал нечто вроде «я готов умереть, лишь бы помочь вам, я спешу исполнить любое ваше желание». Но поскольку Кристофер искренне обрадовался возможности похвастаться своими пробирками, колбами и горелками, она решила не испытывать на нем темные чары.

Кристофер повел ее к стеллажам, заставленным крошечными стеклянными баночками с веществами всех цветов радуги, и принялся рассказывать о таблице химических элементов, которую открыл тридцать лет назад один русский ученый. Слушая краем уха, Грейс размышляла о своем «могуществе». В последнее время оно стало ей отвратительно. Всякий раз, пользуясь чарами, она буквально чувствовала, как ее затягивает в бездну, в лапы демона, которому служила Татьяна.

Она постаралась отвлечься от мрачных мыслей, разглядывая банки, а Кристофер тем временем увлеченно говорил о своих попытках совместить магию и науку. Она не вполне понимала, о чем идет речь, но, к собственному удивлению, обнаружила, что ей хочется больше узнать о предназначении блестящих приборов и инструментов, об экспериментах, которые проводили Кристофер и Генри, об их изобретениях и открытиях.

Грейс вдруг вспомнила, как Кристофер отвозил ее домой после пикника – это было прошлым летом, в день нападения демонов. Он тогда тоже рассказывал ей о своей страсти к науке. Он старался говорить доступным языком, в нем не было ни высокомерия, ни снисходительности, ни чувства собственного превосходства. Этим он отличался от остальных мужчин, в том числе от Чарльза, который разглагольствовал перед ней о своих важных политических делах, не ожидая ответа, словно она была несмышленым ребенком. Кристофер, очевидно, считал Грейс равной себе, и ее желание узнать о научной работе, пусть и наигранное, казалось ему вполне естественным.

– А что вы делали, когда я вошла? – с неподдельным интересом спросила она, когда они осмотрели шкаф с химической посудой.

Кристофер подошел к столу, на котором лежало стило, и подал Грейс лупу, чтобы она смогла рассмотреть узоры, покрывавшие поверхность. Рисунки показались ей очень странными: это были не те руны, которые она привыкла видеть у других Сумеречных охотников, но, с другой стороны, в символах было нечто знакомое.

– Это не настоящее стило, – объяснил Кристофер. – Я назвал его «пифос», потому что оно может превращаться в длинную узкую коробочку; наверняка в ней тоже можно что-то хранить. Сначала я хотел расплавить этот предмет, чтобы выяснить, действительно ли он сделан из адамаса, но потом отказался от этой мысли. Ведь когда ты что-то расплавишь, восстановить предмет в первоначальном виде уже невозможно.

– Думаю, вы правы, – сказала она. – Можно посмотреть поближе?

Он подал ей странное «стило». Грейс взвесила предмет в руке, не зная, зачем она попросила разрешения на него взглянуть и что она ищет. Ей непривычно было держать в пальцах стило, ведь Татьяна с самого начала запретила ей учиться и тренироваться.

Кристофер поморгал своими необычными аметистовыми глазами.

– Хоть эта штука и выглядит как стило, я уверен, что она предназначена для каких-то иных целей, просто ее хотели таким образом замаскировать.

– Вытяните руку, – повинуясь внезапному импульсу, попросила Грейс.

Кристофер закатал рукав рубашки, и она увидела на внутренней стороне его левого предплечья какую-то Метку. Может быть, руна Умения? Или Техники?

– Ну, давайте, если хотите, – предложил он. – Изобразите что-нибудь.

Грейс прикоснулась к его коже заостренным концом «пифоса», но тут же убрала его. Ее охватили сомнения, она уже жалела о том, что не околдовала Кристофера; сейчас она отчаянно нуждалась в уверенности, которую давали чары. Все же девушка постаралась взять себя в руки, вспомнила, чему ее учили родители в далеком детстве, и неумело вывела на коже Кристофера энкели, руну Ангельской силы.

К великому изумлению Грейс, в тот момент, когда она закончила руну, рисунок исчез с руки Кристофера.

– Странно, правда? – Кристофер осмотрел руку, и она поняла, что он уже пытался провести подобный «эксперимент». – Вы изображаете руну, и она исчезает.

– Эта руна Созидания у вас на руке, – заговорила она. – Вы ею очень дорожите?

– Не особенно…

Грейс обвела контуры руны Созидания острием «пифоса». Кристофер наблюдал за ее действиями с любопытством, а когда Грейс закончила, вытаращил глаза. Руна замерцала и исчезла.

– Ничего себе! – в восторге воскликнул он, придя в себя. – Попробуйте нарисовать ее снова.

Но у Грейс на уме было нечто иное. Она приложила магический предмет к своему запястью, и на коже рядом с острием стила мгновенно появилась четкая руна Созидания.

– Чтоб мне провалиться, – выдохнул Кристофер. – Выходит, эта штука может переносить руны от одного человека к другому? Интересно, это ее предназначение или только одна из возможностей?

– Мне кажется, вы не слишком удивлены, – заметила Грейс.

– Наоборот, я удивлен, и еще как! Никогда не слышал о возможности обмена рунами между Сумеречными охотниками…

– Нет, я имела в виду… – перебила его Грейс и в смущении смолкла. – Я хотела сказать… вас не удивило то, что я изобразила руну у себя на руке.

– А что тут удивительного? – спросил озадаченный Кристофер. – Вы ведь Сумеречный охотник. Мы постоянно наносим себе руны.

У Грейс упало сердце. Теперь Кристофер, скорее всего, решит, что она с причудами. Эта мысль расстроила ее – она сама не знала почему.

Но Кристофер с сосредоточенным видом рассматривал стило, которое она держала в руке.

– Интересно, как это работает?

Грейс испытала некоторое облегчение, сообразив, что он оставил ее неуместную фразу без внимания, и вернула ему предмет.

– Мы знаем только то, что эта штука может переносить руны с кожи одного человека на тело другого, – сказала она.

– Да, но зачем? Не менее важно узнать, каким образом это происходит. Насколько мне известно, руны не могут содержаться в металле, да и вообще в каком бы то ни было веществе. Может быть, эта штука отправляет их в иное измерение, где они временно хранятся, а потом извлекает оттуда? Наподобие миниатюрного Портала, только не для людей, а для рун.

– Измерение… для хранения рун? – с сомнением переспросила Грейс. – Маловероятно.

Кристофер робко улыбнулся.

– Я еще на ранней стадии исследования и пока только выдвигаю гипотезы. – Он говорил, возбужденно жестикулируя, и перед Грейс мелькали его руки, покрытые пятнами, ожогами и шрамами. – Каждому веществу присущи характерные физико-химические свойства, отличающие его от других, – плотность, воспламеняемость и тому подобное. Магические предметы не исключение. Я уже давно пытаюсь определить состав адамаса. Все вещества и материалы в мире состоят из атомов химических элементов – например железа, кислорода, хлора и так далее, – а элементов существует ограниченное количество. Адамас не является химическим элементом. Конечно, он имеет магические свойства, помимо физических, но… – Внезапно Кристофер смолк, и на лице его отразилось смущение. – Прошу прощения, Грейс, наверное, я вам докучаю своими разговорами.

Грейс решила, что Кристофер привык видеть у своих слушателей скучающие лица. Но ей, Грейс, не было скучно – нисколько. Ей хотелось, чтобы он продолжал говорить. Однако Кристофер молчал и смотрел на нее с таким видом, как будто ждал ответа или какой-то реакции. Она многое могла стерпеть, но не выносила, когда люди чего-то ждали от нее. Она знала, что так или иначе не оправдает их ожиданий.

– Я… вовсе нет… но, видите ли, я надеялась найти здесь немного активированного порошка из крыльев бабочек.

Взгляд Кристофера погас. Неловко откашлявшись, он положил «пифос» на стол.

– У нас имеется только неактивный порошок, – деловым тоном произнес он, – но я мог бы его активировать прямо сейчас.

«Заставь его», – прошептал тихий голосок в голове Грейс, тот самый голосок, который помогал ей подчинять себе мужчин.

– В этом нет необходимости, – отказалась она, пристально глядя на свои руки. – Я справлюсь с этим сама.

– Что ж, хорошо, – ответил Кристофер. – Я перед вами в долгу, поскольку вы помогли мне выяснить функцию магического предмета, и теперь я просто обязан вас отблагодарить. А потом, если вас не затруднит, не могли бы вы уйти тем же путем, каким пришли сюда? Я бы выпустил вас сам, но я редко пользуюсь парадными дверями.

Магическая лавка Гипатии Векс занимала большое одноэтажное кирпичное здание, расположенное между конторой пароходства и убогой забегаловкой, где портовые грузчики покупали кофе и сэндвичи. Снаружи лавка выглядела как заброшенная фабрика; простые люди, проходившие мимо, видели лишь дверь с потемневшей латунной вывеской и большим висячим замком да несколько окошек, покрытых пылью и паутиной.

Люси знала, что когда-то здесь находился антикварный магазин, принадлежавший фэйри по имени Сэллоус. После смерти фэйри здание пришло в запустение, но Гипатия, купив лавку, велела отчистить полы и покрыть их мастикой, а стены выкрасить в алый и синий цвета. Высокие шкафы уже были заставлены товарами; длинная стеклянная витрина служила прилавком. За этим прилавком восседала Гипатия в свободном пурпурном платье, отделанном вышивкой из черного шелкового шнура. На носу у нее красовались небольшие очки. Чародейка, вполголоса разговаривая сама с собой, перебирала стопку счетов и накладных.

Оказалось, что Анна и Ариадна уже приехали. Анна стояла у прилавка, уставившись на свои перчатки с таким видом, как будто искала дефекты в материале. Ариадна, одетая в броню, с интересом разглядывала кукольный домик, в котором жили крошечные живые куколки – скорее всего, фэйри. Обитатели домика сновали из комнаты в комнату, играли на музыкальных инструментах и спали в кроватках, которые подошли бы лилипутам.

– Люси, – Анна подняла голову и улыбнулась. – А я уже начала опасаться, что ты не прочла мою записку.

– Мне пришлось немного задержаться на Сумеречном базаре, – объяснила Люси.

– Какая у тебя увлекательная жизнь, – заметила Анна. – А теперь постарайся вести себя как можно любезнее. Гипатия считает, что рабочие ее обманывают, поэтому сегодня она в дурном настроении.

– Я все слышала, – хмуро буркнула Гипатия. – Позвольте дать вам совет, мисс Эрондейл: никогда не нанимайте гномов. Они безбожно дерут с клиентов за пиломатериалы.

Стать жертвой жуликоватых гномов, торгующих пиломатериалами… нет, это совсем не романтично. Такого просто не может произойти с героиней приключенческого романа, подумала Люси и вздохнула про себя. Расставаясь с Мэтью у дверей лавки, она надеялась, что Анна уже очаровала Гипатию и вернула ей хорошее расположение духа. Судя по всему, этого не произошло. Она молчала, прикидывая, о чем можно рассказать чародейке, а о чем следует умолчать. Анне было больше, чем Ариадне, известно о делах Люси и ее друзей, но ни та, ни другая не подозревали об истинных намерениях Люси.

– Мадам Векс, – через некоторое время начала Люси, – мы отчаянно нуждаемся в вашей помощи.

Гипатия отложила ручку и пристально взглянула на девушку. Сегодня чародейка не походила на надменную хозяйку Адского Алькова: волосы выбивались из-под цветастого шарфа, на пальцах виднелись чернильные пятна.

– Я догадалась об этом и без ваших объяснений. Вы, Сумеречные охотники, приходите только тогда, когда нуждаетесь в помощи. Вижу, вы послали Анну, чтобы умаслить меня. – Гипатия криво усмехнулась. – Эта молодая женщина мне очень нравится, но в последний раз, когда мы развлекались, из моей спальни таинственным образом исчезла пиксида. Между прочим, это была антикварная вещь.

– В ней сидел демон, – напомнила Анна. – Мы избавили тебя от опасной твари и тем самым совершенно бесплатно оказали тебе услугу.

– Демон тоже был антикварной вещью, – отрезала Гипатия. – Но это неважно; сейчас у меня нет времени на развлечения. Ко мне скоро придет джентльмен.

Анна оторвалась от созерцания перчаток и улыбнулась Гипатии. Люси была поражена: несмотря на похищение пиксиды, несмотря на предстоящий визит «джентльмена», чародейка все же немного смягчилась. Анна обладала поистине магическим очарованием.

– Кстати, о джентльменах, – сказала она. – Я кое-что тебе принесла.

И она извлекла из внутреннего кармана небольшую серебряную табакерку. На крышке крупным шрифтом были выгравированы инициалы «МБ».

– Это принадлежит нашему общему другу Магнусу Бейну. Он уже довольно давно ее ищет.

– Ты украла у Магнуса Бейна табакерку? – удивилась Ариадна. – Анна, я не считаю, что это хорошая идея. Он тебя подожжет. При помощи магического огня.

– Ни в коем случае. Я ничего не крала, – возразила Анна, открывая табакерку. – У моего сапожника – кстати, очень милый джентльмен из семьи Таннер – однажды случился une liaison passionne[64] с Магнусом. Должна заметить, что сапожники – люди взрывного темперамента. Когда они поссорились, мой знакомый стянул у Магнуса табакерку, зная, как бывший любовник ею дорожит. – Она снова улыбнулась Гипатии. – Я подумала, что ты, возможно, пожелаешь вернуть эту вещь владельцу. Уверена, он будет тебе бесконечно благодарен.

Гипатия приподняла черную бровь.

– И откуда же ты узнала о том, что мой гость – именно мистер Бейн? Я считала, что наши отношения являются тайной.

– В этом городе для меня нет тайн, – небрежно ответила Анна.

Гипатия щелкнула крышкой табакерки.

– Я прекрасно понимаю, что ты предлагаешь мне эту вещь не просто так. Что вам от меня нужно?

– Обсудить с тобой один случай, в котором замешан неизвестный нам чародей, – сказала Анна. – Дело было довольно давно, но сейчас этот вопрос, так сказать, вновь всплыл. Речь идет о смерти Сумеречного охотника, мальчика по имени Джесс Блэкторн.

Гипатия насторожилась.

– Вы считаете, что какой-то чародей причинил вред ребенку Сумеречных охотников? Но Анна, ты же не думаешь, что я…

Люси в волнении комкала перчатки. Ей захотелось объяснить Гипатии, что ее интересует событие, происшедшее с Джессом уже после смерти. Однако она понимала, что это невозможно: если кто-то еще узнает тайну Блэкторнов, рано или поздно эти сведения дойдут до Конклава.

– Пожалуйста, не поймите нас неправильно, – любезно заговорила Ариадна. – Мы не хотим неприятностей. Джесс Блэкторн давно мертв. Нам лишь нужно узнать, что с ним случилось.

Гипатия некоторое время с подозрением разглядывала своих гостей, потом вздохнула и безнадежно махнула рукой. Она отодвинула в сторону бумаги, пошарила под прилавком, вытащила блюдце со сладостями и, не предложив девушкам, взяла пастилку.

– Не знаю, смогу ли я вам помочь. Для начала скажите мне, с какой целью наняли этого чародея.

– Вам известно что-нибудь о первых рунах? – спросила Люси, и Гипатия нетерпеливо кивнула. – Большинство детей без проблем переносят эту процедуру, некоторые пару дней страдают от плохого самочувствия. Джесс Блэкторн умер в мучениях. – От волнения у нее пересохло в горле, и она вынуждена была немного помолчать. – И… нам сказали, что в этой истории не обошлось без колдовства.

Гипатия сунула конфету в рот.

– Его мать, это случайно не та женщина со странным именем, русским, кажется?

– Да, – оживилась Люси. – Ее зовут Татьяна.

Гипатия сложила пальцы «домиком» и взглянула на гостей.

– Не так давно она искала помощи мага, желая наложить на своего сына защитные заклинания. Он тогда только что родился, но ей не хотелось звать Безмолвных Братьев или Железных Сестер. Она говорила, что не доверяет Сумеречным охотникам. Я ее прекрасно понимаю, но никто из нас не рискнул в этом участвовать – никто, кроме Эммануила Гаста.

Эммануил Гаст. Люси содрогнулась, вспомнив тело Гаста, распростертое в спальне на голом полу. Грудь его была распорота, из зияющей алой полости торчали обломки ребер. Кровь собралась в щелях между досками. Единственным, что еще осталось человеческого в трупе Гаста, были его руки: они были раскинуты в стороны ладонями вверх, словно перед смертью он тщетно умолял о пощаде.

Эммануил Гаст заключил сделку с Велиалом и поплатился за это жизнью. У Люси внезапно возникло некое подозрение, но она постаралась сохранить нейтральное выражение лица.

– Гаст… ведь так звали мага, которого убили этим летом? – спросила Ариадна.

– Он самый. – Гипатию, казалось, нисколько не опечалила кончина собрата. – Он не чуждался некромантии, оказывал услуги преступникам. В конце концов, совету магов пришлось запретить ему заниматься своим ремеслом.

– Выходит, – продолжала Ариадна, – он согласился наложить защитные чары на Джесса Блэкторна? Возможно, он допустил какую-то ошибку. Ведь предполагается, что это должны делать Безмолвные Братья.

– И поэтому первая руна оказалась для юноши смертельной? Остроумная мысль, – сказала Анна, и девушки переглянулись, сверкая глазами. Они явно наслаждались возможностью вместе разгадывать эту тайну.

А может быть, дело было не только в тайне. Ариадна смотрела на Анну с нескрываемым желанием, это было видно невооруженным глазом, а Анна… Люси показалось, что взгляд ее смягчился, когда она улыбалась Ариадне. Люси никогда не видела Анну такой.

Люси отвернулась и заметила, что Гипатия Векс хитро прищурилась.

– Уходите, Сумеречные охотники, – велела она. – Имя чародея – более чем достаточная плата за серебряную коробочку. В следующий раз, когда Институту понадобится нанять мага, напомните им обо мне.

– О, мы ни за что не забудем, как вы нам помогли, – заверила ее Люси, но мысли ее были заняты Эммануилом Гастом. «Зачем ты вернула меня в комнату, где я испытал невыносимые мучения? Что тебе нужно, Сумеречный охотник?»

Гипатия махнула в сторону входной двери.

– Идите же. Присутствие Сумеречных охотников вредит бизнесу.

Люси наклеила на лицо любезную улыбку и следом за Анной и Ариадной вышла на улицу. Надо быстрей поймать кэб, подумала она – кузина Анна была очень проницательной женщиной, а Люси меньше всего на свете хотелось, чтобы кто-нибудь догадался о ее намерениях.

– Томас Лайтвуд, – холодно произнес Алистер. – Я не такой, как ты.

Томас не в силах был выговорить ни слова и просто смотрел Алистеру в лицо. Он был так уверен в своей правоте. Но Алистер говорил твердо и рештельно, во взгляде его не было ни сомнений, ни колебаний. Боже мой, подумал Томас, поднимаясь с матраса; после такого жуткого, немыслимого унижения остается только отвернуться, убежать, забиться в угол. Может быть, спрятаться за канделябром.

– Я не такой как ты, Томас, – повторил Алистер, – потому что ты один из лучших людей, которых я знаю. Ты добр и милосерден, ты похож на рыцаря из средневековой баллады. Ты могуч, храбр и честен. В тебе нет недостатков. – Он невесело усмехнулся. – А я за все время нашего знакомства вел себя хуже некуда. Так что сам видишь, между нами нет ничего общего.

Томас резко поднял голову. Такого он никак не ожидал. Он пристально вглядывался в лицо Алистера, но не видел в черных блестящих глазах ничего, кроме собственного отражения.

– Я вовсе не… – Томас прикусил язык. Да, он был добрым; он знал это. Иногда ему хотелось избавиться от этой черты характера. – Я не это имел в виду.

– Я понял, что ты имел в виду.

Повисло молчание; какое-то время ни один, ни другой не осмеливались пошевелиться. Наконец Алистер заговорил, уже мягче:

– Как ты узнал про Чарльза?

– Ты не сказал мне тогда, что делаешь в Париже, – объяснил Томас. – Но упоминал Чарльза чуть ли не каждые десять минут, как будто тебе доставляло удовольствие произносить вслух его имя. А прошлым летом, когда ваша семья переехала в Лондон, я заметил, как ты на него смотрел. Я знаю, каково это… когда ты вынужден скрывать… свою привязанность.

– Тогда ты должен был заметить, что я больше не смотрю на Чарльза с таким выражением.

– Да, я заметил, – согласился Томас, – хотя последние несколько месяцев я старался не глазеть на тебя. Я говорил себе, что ты недостоин любви, что ты отвратителен, но так и не смог возненавидеть тебя по-настоящему. Когда Элиаса не стало, я не мог думать ни о чем, кроме тебя. Я все время представлял, как тебе тяжело.

Алистер поморщился.

– Я оскорблял твоего отца и поливал грязью вашу семью. Ты не обязан мне сочувствовать.

– Я знаю, но мне кажется… иногда больнее потерять того, с кем ты был в плохих отношениях, чем того, кого любишь.

– Черт возьми, Томас. Ты должен меня ненавидеть, а не думать о моих чувствах… – Алистер провел рукой по лицу, и потрясенный Томас увидел, что глаза его блестят от слез. – Но самое худшее – это то, что ты, конечно, прав. Ты всегда хорошо разбирался в чужих переживаниях. Думаю, частично я невзлюбил тебя и за это, за доброту. Я думал: «Раз он так добр и великодушен, значит, у него есть все». А мне казалось, что у меня нет ничего, что я несчастен. Мне никогда не приходило в голову, что у тебя могут быть свои проблемы, свои тайны.

– Ты всегда был моей тайной, – тихо сказал Томас, и Алистер вздрогнул.

– Неужели никто не знает? – спросил он. – Что ты… что тебе нравятся мужчины? А ты сам давно это осознал?

– Наверное, когда поступил в школу, – смущенно ответил Томас. – Я вскоре понял, что привлекает мой взгляд, отчего у меня учащается пульс… и такого никогда не бывало в присутствии девушек.

– И ты никому не рассказывал?

Томас ответил не сразу.

– Я, конечно, мог бы рассказать друзьям, что предпочитаю мужчин. Они бы меня поняли. Но я не мог сказать им, что мне нравишься ты.

– Значит, я действительно был тебе небезразличен. Я думал… – Алистер покачал головой и отвернулся. – Я не видел тебя… ты был мальчишкой, который таскался за мной по школе, как хвост… А потом я встретил тебя в Париже, ты походил на Давида Микеланджело. Я подумал: какой он стал красивый. Но я тогда был с Чарльзом… – Он смолк. – Это еще одна вещь, которую я выбросил на ветер. Твою любовь. Я потратил время и душевные силы на отношения с Чарльзом. У меня был шанс, но я его упустил…

У Томаса закружилась голова. Неужели это правда, неужели Алистер сейчас сказал про него: «Я подумал: какой он стал красивый»? Алистер, самый прекрасный мужчина на земле, само совершенство?

– Может, и нет, – пробормотал он. – Я имею в виду, насчет меня.

Алистер поморгал.

– Выражайся яснее, Лайтвуд! – раздраженно воскликнул он. – Что ты имеешь в виду?

– Это, – ответил Томас, наклонился и поцеловал Алистера в губы.

Это был быстрый поцелуй – Томас никогда не целовался прежде, если не считать одного неловкого эпизода в темном углу таверны «Дьявол». Он заметил, что зрачки у Алистера стали огромными; Томас неуверенно отстранился, но Алистер крепко вцепился в его рубашку. Он опустился на матрас рядом с Томасом, и теперь они смотрели друг другу прямо в глаза.

– Томас… – начал Алистер. Голос его дрожал, и Томас надеялся, что это волнение как-то связано с ним, Томасом. Внезапно Алистер выпустил рубашку Томаса и отвернулся.

– Представь себе, – прошептал Томас. – Представь, что мы не учились вместе в Академии. Между нами ничего не произошло, мы впервые встретились в Париже. А сегодня – во второй раз.

Алистер ничего не ответил. С такого близкого расстояния Томас мог разглядеть серые крапинки на его темных радужных оболочках, подобные тонким прожилкам на черном мраморе. А потом Алистер улыбнулся, и в этой улыбке Томас уловил тень прежнего высокомерия, коварное выражение, которое он помнил еще со школы. Тогда при виде улыбки Алистера сердце его тоскливо сжималось, но сейчас оно готово было выпрыгнуть из груди от счастья.

– Чтоб тебе пропасть, Томас, – сказал Алистер таким тоном, каким говорит человек, смирившийся с неизбежным. Но слышалось в его голосе и что-то еще – какие-то жестокие, отчаянные и вместе с тем приятные Томасу нотки.

Мгновение спустя он обнял Томаса и привлек его к себе. Томас чувствовал себя неловко и в то же время дрожал от предвкушения чего-то нового, волнующего, восхитительного. Он закрыл глаза, будучи не в силах справиться с нахлынувшими эмоциями, и в этот миг губы Алистера осторожно коснулись его губ. Томасу показалось, что он взмыл в небеса и летит как птица – он даже представить себе не мог до сегодняшнего дня, что такое возможно. Он чувствовал прикосновение нежных губ Алистера, жар его дыхания, трепет его тела. Неужели это происходит между ним и Алистером Карстерсом?

Нет, он не знал прежде, что так бывает с людьми. Он слышал негромкий стон Алистера; чужие руки ласкали его, Томаса, грудь и плечи, торопливо, жадно, страстно, как будто Алистер долго мечтал об этом дне. Он коснулся губами шеи возлюбленного в том месте, где билась жилка. В голове у Томаса осталась только одна мысль: ради такого стоило угодить в тюрьму по подозрению в убийстве.

Кристофер осторожно закрыл последнюю пробирку резиновой пробкой. После того как Грейс ушла, он решил записать в журнал результаты своих экспериментов с «пифосом», но ему было трудно сосредоточиться на деле. Он размышлял о секретах, о том, как другие люди инстинктивно чувствуют, чем можно поделиться с окружающими, а о чем лучше промолчать, какие слова привлекают к тебе человека, а какие – ранят. Он думал о том, что некоторые люди, как это ни странно, не способны усвоить даже простейшие научные концепции, сколько бы он ни объяснял, в то время как другие…

В то время как другие понимали Кристофера без малейших усилий с его стороны. Таких людей было немного. Во-первых, разумеется, Генри; во-вторых, Томас, который мог следить за ходом его мысли в большинстве случаев. Остальные друзья тоже прислушивались к словам Кристофера и старались понять его.

Но Грейс поставила Кристофера в тупик. Ему показалось, что она читает его мысли. Разговаривать с ней было так легко, что он забыл о необходимости тщательно взвешивать каждое слово.

Он не собирался никому рассказывать о том, что она пробралась в лабораторию среди ночи; сначала надо было все обдумать. Может быть, именно ее умение слушать в свое время привлекло Джеймса? Но Джеймс не интересовался ни экспериментами, ни вообще наукой – а Грейс, оказывается, интересовалась! Она с таким любопытством рассматривала порох под микроскопом, читала записи в рабочих журналах Кристофера.

Нет, нечего сейчас размышлять об этом. Вряд ли Грейс когда-нибудь еще придет в лабораторию. Очень жаль, думал он – ведь многие великие открытия были сделаны в процессе совместной раоты. Взять хотя бы супругов Кюри, которые как раз в этом году получили Нобелевскую премию за исследование явлений радиации. Может быть, если он расскажет ей о Марии Кюри…

Кристофера оторвал от этих мыслей громкий стук в парадную дверь. Он бросился прочь из лаборатории и поспешно взбежал по лестнице в холл, чтобы открыть, зная, что в доме все давно спят. И в изумлении захлопал глазами, увидев на пороге Мэтью; друг был без шляпы, кутался в красное шерстяное пальто и старательно дышал на руки, чтобы согреться.

– С какой стати ты ломишься в собственный дом? – воскликнул Кристофер.