Шкаф с кошмарами Кожин Олег
На улице пошел мелкий моросящий дождик. И хотя видимость была практически идеальной, я все же максимально придвинулся к окну, едва не улегшись на руль грудью. Еще не хватало, чтобы в зеркале заднего вида Леська увидела, как ее отец плачет. Со всеми этими поисками «индейцев» мне даже не пришло в голову, что для детей всякая жизнь – свята. Для меня домашние питомцы были расходным материалом, меховыми источниками энергии. А для Леськи они были крохотными бессловесными друзьями, за чей счет она жила. Кем же должен чувствовать себя мой ребенок?! Каким чудовищем она себя считает? Мне очень хотелось схватить ее прямо сейчас, прижать к груди и крепко стиснуть, чтобы она понял, на тактильном уровне прочувствовала, что все будет хорошо. Но в плотном потоке спешащих домой автовладельцев я не смог бросить руль.
Поздним вечером, почистив зубы и надев ночнушку, лежа в своей кровати, до подбородка натянув одеяло, Олеся спросила меня:
- Пап… а куда ты ее дел?
- Кого? – Сфера была на месте, и я не сразу понял, о чем меня спрашивают.
- Ну… собачку. Это ведь собачка была, да?
Взяв ее худенькое личико в ладони, я большими пальцами вытер влагу, собравшуюся в уголках доверчивых детских глаз. После чего мягко поцеловал дочь в щеку и уверенно соврал:
- Это была крыса. Злобная облезлая подвальная крыса. Я ее уже выбросил. Не бери в голову, о ней никто не будет плакать.
В кухне я достал из шкафчика давно не вынимаемую початую бутылку «Немирова» и за каких-то десять минут прикончил ее без закуски, прямо из горла. Убитая «крыса» не давала мне покоя.
***
Говорят спонтанные идеи самые верные и правильные. Какой бы безумной и нереальной не казалась первая мысль, стоит довериться ей. Мы еще колеблемся, а наше подсознание уже все просчитало и приняло самое грамотное решение. Не исключаю, что так оно и есть. Все ж таки люди делают такие выводы не на пустом месте. Однако мое решение – спонтанное, безумное, совершенное на полном доверии подсознанию, оказалось в корне не верным. Черт его знает, быть может, обрадованный обнаружением первого «индейца» я подзабыл, что краснокожих должна быть целая банда. Стоило учесть уйму фактов, прежде чем сломя голову кидаться в безрассудную авантюру. Но понял я это только после разговора с Олеськой. Животных действительно жалко. Они же ни в чем не виноваты. «Крыса» тоже была ни в чем не виновата. Вероятно, следовало все же подумать дважды, найти кого-то более подходящего. Какого-нибудь маргинала, бомжа или спившегося уголовника, но получилось так, как получилось. В конце концов, Резеда немногим лучше. Я хотел сказать – была немногим лучше.
Резеда – тощая, грязная алкоголичка, жила прямо под нашей квартирой. Точного возраста этой вечно опухшей от пьянства и побоев сожителей тетки не знал никто. С равным успехом ей могло быть и тридцать и пятьдесят – алкоголь бережно хранил самую заветную женскую тайну. В редкие дни вынужденной трезвости Резеда иногда общалась с соседями на человеческом языке. Так я узнал, что в прошлом она работала то ли учительницей, то ли библиотекарем. Чем соседка промышляла сейчас, оставалось лишь догадываться. Несмотря на статус безработной, деньги на выпивку у нее находились исправно. Жизнь рядом с такой особой, доложу вам – то еще удовольствие.
Почему мой выбор пал именно на нее, объяснить затруднительно. Возможно, мной двигало желание одновременно проверить свою теорию, а заодно избавиться от нежелательной соседки. Возможно, никого более подходящего в ближайшей досягаемости не нашлось. Я просто не знал более никчемного человека, чем Резеда, и был твердо уверен, что без нее мир вздохнет с облегчением. По крайней мере – мой мир.
Проще простого, спустится на третий этаж, и предложить опухшей спросонья соседке подзаработать. Наверное, сам по себе предлог был донельзя глупым – я в общем то не уверен, нуждаются ли аквариумы в полировке. Однако вкупе с краешком пятисотрублевой купюры, которую я посулил Резеде, уловка сработала, как нужно.
Я даже не стал подниматься домой. Просто постоял в подъезде минут пять, искренне сожалея, что не курю – время тянулось немилосердно. Потом толкнул вечно незапертую дверь и вошел внутрь. Резеда обнаружилась на кухне. Стараясь не глядеть на тело, я осторожно вытряхнул ее ссохшуюся руку из аквариума, сунул его подмышку и поспешно ретировался домой.
Просто идеальное преступление, блин. А вечером, после разговора с Леськой, я узнал, что это еще и никому на хрен не нужное преступление. Вот такие пироги.
Резеду увезли глубокой ночью, когда Олеся уже крепко спала. Я лежал в своей комнате, с благодарностью ощущая, как начинает воздействовать на мозг ударная доза алкоголя. Голову слегка «вертолетило», глаза слипались, но самое главное – водка сумела разбавить чувство вины, частично растворив его в себе. Слушая через стену, как бригада скорой помощи ужасается внешнему виду моей «крысы», я почти ничего не ощущал.
Почти.
***
Постепенно жизнь вернулась в обычное русло. Сфера еще какое-то время постояла в Олеськиной комнате, а затем переехала на самый верх двухкамерного холодильника на кухне. Там в нее гарантированно никто не мог забраться. Изредка я запускал в нее какую-нибудь четвероногую живность. Очередной живой источник энергии, для садящихся аккумуляторов моей дочери. Крохотная батарейка, которой едва ли хватит на пару дней. Или часов? И то, только если она успеет к нему привязаться. А поскольку случалось это все реже и реже, вскорости я прекратил и эти эксперименты.
Наверное, год или два спустя вся эта чертовщина забылась бы напрочь, как забываются все неприятные моменты наших жизней. Особенности психики, что вы хотите?! Вот только память регулярно подпитывалась кошмарами, приходящими ко мне стабильно, пять-шесть раз в месяц. В них я раз за разом толкал незапертую дверь, входя в квартиру соседки, проходил на кухню, а уже там… Каждый раз Резеда появлялась по-разному. Сначала она высушенной мумией лежала посреди комнаты, медленно поднимаясь при моем появлении. Потом, когда я попривык и притерпелся, стала выпрыгивать из ниоткуда, точно маньяк в низкобюджетном триллере. Мертвая Резеда шла ко мне, вспарывая воздух неуверенными движениями скрюченных пальцев, бешено вращая глазами. Именно глаза были самой страшной деталью ее облика. Налитые кровью, пополам с ненавистью. Безумные. Гиперподвижные. Живые глаза на мертвом лице. Встретившись с ней взглядом, я всегда просыпался. Иногда с воплем, иногда просто в холодном поту, сотрясаемый жутким ознобом. Мертвая соседка стала моим персональным призраком. Но я готов был терпеть это, готов был не обращать внимания, если бы не Олеся.
День ото дня дочери становилось все хуже. Лекарства, от которых и так было мало толку, перестали оказывать даже видимость помощи. Леська предельно отощала и пожелтела. Прогрессирующая худоба словно втягивала ее внутрь собственного тела, в некую точку, за которой не останется совершенно ничего. Я никогда не думал, что детское лицо может быть настолько костлявым. Натянувшаяся кожа плотно прижалась к каждой, мало-мальски заметной косточке, каждому хрящику, угрожая порваться при неловком движении. В провалившихся глазницах уже нельзя было различить цвет радужки. Глаза казались черными, искусно ограненными кусочками агата, вставленными в оправу из кожи и костей. Руки, и без того тощие, превратились в ссохшиеся птичьи лапки, такие же морщинистые и грубые. Я не слишком часто смотрел хроники Великой Отечественной, но сейчас мне казалось, что на фоне угасающей Олеськи, некоторые жертвы Освенцима выглядели сытыми и откормленными.
Раньше я считал, что невозможность предотвратить смерть близкого человека – самое худшее. Теперь я понял, что худшее – это знать, что панацея есть, но воспользоваться ею ты не можешь. У меня появилась скверная привычка: вечерами, сидя на кухне, я медленно напивался, глядя на Сферу. В шкафчике, где раньше подолгу могла стоять одна единственная бутылка водки, появился солидный запас крепких напитков, который пополнялся столь же регулярно, сколь исчезал. Я старался держать себя в рамках, но получалось не всегда, и пару раз из кухни в спальню меня уводила проснувшаяся Олеська, растрепанная, босоногая, в длиннополой ночнушке похожая на приведение. Привидение куда более жуткое, чем являющаяся мне во снах покойница Резеда.
Вы не поверите, но это был первый раз, когда у меня действительно опустились руки. Появилось осознание, насколько смешны и бессмысленны были все мои ранние попытки противодействовать медленной Леськиной смерти. Я перестал искать новые «чудодейственные средства». У меня было одно – самое чудодейственное, к чему мне шарлатанские таблетки и примочки? Я забросил поиски и проверку новых «целителей», «знахарей» и «врачевателей». Для чего, если сейчас у меня на руках было нечто, способное совершить настоящее чудо!? Не важно, каким законам подчинялась эта штука – магическим, мистическим или алхимическим. Пускай она шла вразрез со всей официальной наукой. Главное, что она работала, по-настоящему работала, понимаете?! И невозможность использовать этот артефакт сводила меня с ума.
Поэтому, когда бабушка Зина предложила свозить Олеську на недельку на море, я с радостью ухватился за возможность немного передохнуть и разобраться в себе. На время отсутствие дочери, Лиза переехала ко мне. Оказывается, мое планомерное саморазрушение не осталось незамеченным и для нее. Лишь позже, когда теща обняв меня на прощанье, быстро шепнула:
- Давай Вадим, приводи себя в порядок… и с выпивкой – завязывай. Понял?
… лишь тогда мне стало ясно, что все это, - от внезапной поездки Зинаиды Сергеевны в Сочи, до спонтанного переезда Лизы ко мне, - все это частички плана, по вытаскиванию меня из кризиса. И я мысленно поблагодарил Бога, за то, что меня окружают такие мудрые женщины.
Но это было позже. А пока мы сидели в прихожей «на дорожку». Без этого ритуала Зинаида Сергеевна, по-моему, не выдвигалась даже в магазин за хлебом.
- Ну, с Богом! – тяжело поднявшись, скомандовала теща.
Я помог дочери накинуть на плечи компактный рюкзачок, с принтом «Ранеток», и отошел в сторону, давая возможность им с Лизой попрощаться. Упершись ладонями в коленки, Лиза наклонилась вперед, заглядывая в Олеськины запавшие глаза.
- Люблю тебя, Лисенок, - она мягко ткнулась своим носом в Леськин. Эскимосский поцелуй. – Не волнуйся за папу, я за ним присмотрю. Окей?
Молча кивнув, Олеся обвила ее шею ручонками и звонко чмокнула Лизу в щеку.
- Я тебя тоже люблю…
От этих слов у меня в голове словно что-то взорвалось. Озарение, по силе своей не идущее ни в какое сравнение с «индейцами», ярчайшей вспышкой осветило весь мой мозг, каждый самый укромный его уголок. Теперь все действительно стало понятным. До жути, до ужаса простым. Вот только слово «ужас» здесь отнюдь не метафора. Осознание истинного предназначения Сферы нагнало на меня какой-то животный страх, заставив оцепенеть. Мне едва хватило силы воли, чтобы попрощаться с тещей (и услышать прощальное напутствие) и ответить на объятия дочери.
- Пока, конфетка, - я чмокнул Леську в макушку. – Слушайся бабушку Зину.
Остаток дня я ходил придавленный открывшейся мне истиной. Лиза оставалась у меня не часто, раз или два в месяц, на пару дней максимум. Чаще на ночь и до обеда. Так что нашим совместным временем я дорожил особо. Это были мои настоящие выходные. Редкие часы, когда все проблемы отваливались, как засохшая грязь. Когда можно было подумать о себе и о ком-то еще кроме Леськи. О еще одном человеке, которого я… любил? Не знаю. Как минимум был очень привязан.
… люблю тебя, Лисенок…
… я тебя тоже люблю…
Лиза тоже по-особому относилась к таким дням, готовилась, красилась, надевала какое-то умопомрачительное белье. Не то, чтобы мы все это время не вылезали из кровати, уже не подростки, как-никак. Мы могли целый день заниматься какой-нибудь ерундой – валяться на кровати, щелкая пультом в поисках интересного фильма, болтать обо всем и ни о чем, принимать вместе душ или делать массаж друг другу. Но секс в эти дни всегда был особенно нежный и чувственный. И сейчас Лиза недоумевала, отчего я хожу, как в воду опущенный. А мне хотелось напиться. К счастью, конька в заветном шкафчике осталось на самом донышке. Пришлось вынужденно ограничиться половинкой рюмки за ужином.
Ни о чем не спрашивая, Лиза все же внимательно наблюдала за мной остаток вечера. Природное женское чутье подсказывало ей - с любимым мужчиной твориться что-то неладное. А природный женский такт советовал подождать еще немного, пока мужчина сам решит рассказать о своих проблемах. Лишь к ночи, постелив свежее, благоухающее ромашковым отбеливателем белье, она не утерпела и осторожно поинтересовалась:
- Вадик, у тебя все хорошо? Ты весь день где-то не со мной.
Я зажмурился, сжав пальцами переносицу возле самых глазниц. Оказывается, я даже не представлял, насколько устал за последнее время.
- Прости радость моя, - а что мне еще оставалось ответить? – На работе завал, все никак из головы не выкину.
Как только у нее это получается? Не успел я моргнуть, как оказался на кровати, утопая в мягком, ромашковом, затылком ощущая упругость Лизиного бедра, а щекой – шелк кружевной комбинации. Нежные пальцы перебирали мои волосы, массировали кожу головы, скребли затылок ноготками – все как мне нравится.
- Трудяга ты мой, - шептала она. – Ты себя загонишь, Вадька. А загнанных лошадей, что?
- … пристреливают, не правда ли, - закончил я.
- Вот, сам все знаешь… Ты хотя бы на сегодня выброси все это из головы, ладно? Побудь со мной… Побудь моим…
Когда ее рука усела забраться ко мне под рубашку? Ты же самые пальцы, что секунду назад игрались с моими волосами, теперь гладили мою грудь, игриво царапая кожу. Чувствуя, что еще немного, и моя решимость растает, я перехватил ее запястье. Так нельзя. С моей стороны это будет слишком уж цинично.
- Лиз, давай не сегодня? Как-то я без настроения совсем… Только не обижайся, хорошо?
Я перевернулся, сел на кровати и поцеловал девушку в открытую ладошку, в уголок губ и в висок.
- Ложись без меня, ладно?
- А ты? – кажется, Лиза все же обиделась.
- А я… я на кухне посижу, посмотрю чего-нибудь.
Недоуменно пожав плечами, дескать, ну как знаешь, Лиза нырнула под одеяло. Тут же привычно практически все его намотала на себя, так, что наружи осталась только белокурая головка. Перед тем, как уйти на кухню, я наклонился, чтобы поцеловать Лизу в губы, но она ловко увернулась, подставив мне щеку. Все-таки обиделась.
Поскольку спиртное отсутствовало, пришлось глушить чай. Вливая в себя кружку за кружкой, я порой даже не замечал вкуса, иногда забывая положить лимон, иногда сахар. Один раз даже забыл налить заварки и выпил почти кружку пустого кипятка. Странно, но в туалет не хотелось вовсе. Точно внутри меня образовалась бездонная черная дыра, поглощающая все, что в нее попадает. Вода в чайнике заканчивалась или остывала, приходилось наполнять и греть по новой. На самом деле, мне просто нужно было чем-то занять руки, чтобы не наложить их на себя. Я методично уничтожил все сладости, что стояли в хрустальной вазочке на столе. Я даже съел какие-то немыслимо старые конфеты, окаменевшие и слипшиеся на самом дне. Мне просто нужно было чем-то занять зубы, чтобы не перегрызть себе вены от безысходности. На экране Брюс Уиллис бодро распечатывал физиономии плохим парням, переворачивались машины, взрывались вертолеты, рушились здания. Яркими, бессмысленными вставками врывались в фильм рекламные блоки, похожие на экзотических птиц, попавших на северный полюс. Мне нужно было чем-то занять глаза, чтобы они не возвращались ежесекундно к стоящей на холодильнике Сфере.
Только разум ничем не получалось занять. Для манипуляций с чайником хватало мышечной памяти, а сюжет фильма проходил мимо. В голове крутилось собственное кино. Этакий мистический триллер с элементами фэнтези. Иногда главным героем был седой старец, иногда – молодой инвалид или ребенок-калека. Не знаю почему воображение нарисовало того, кто придумал Сферу именно мужчиной, но Леся была права – он определенно был или старым или больным. Словно наяву я видел его отчаяние, его боль и обиду на несправедливую Вселенную, заставляющую его умирать в самом расцвете лет. Ведь по существу, давайте не будем кривляться – кто из нас, сколько бы лет ему ни было, скажет: - Да, пришло мое время! Достаточно я пожил в этом мире! – и добровольно уйдет вслед за тощей старухой, что вечно прячет лицо за капюшоном?
В мыслях я прокручивал несуществующую кинопленку жизни создателя Сферы, проживая вместе с ним его радость от создания артефакта… его боль от создания артефакта… его ужас от создания артефакта. Все, как у меня. Впрочем, это единственный возможный сценарий, даже если считать, что я всего лишь проецировал собственные впечатления.
Ты радуешься, что Бог, или быть может Дьявол, или всемогущий Рок, дал тебе еще один шанс. Дал реальную возможность отыграться у Костлявой. Сдал отличную карту, вместо мелочи, что попадается тебе в последнее время. В этот момент тебе еще не ясно, что обыграть смерть невозможно по одной простой причине – игра всегда идет по ее правилам, и играете вы в то, во что захочет она. Ты чувствуешь себя донельзя глупо, сидя с флэш-роялем на руках, когда перед тобой недоигранная партия в шахматы. Только тогда ты осознаешь, что эта Высшая сила имеет довольно своеобразное чувство юмора, и за твой успех платить придется тем, кого ты любишь… И тогда ты испытываешь боль, обиду и смятение. Ты не понимаешь, почему после всех бед, выпавших на твою долю, судьба продолжает преподносить тебе такие сюрпризы. Когда спасение так близко… видит око, да зуб не имеет. Нет, только не такой ценой, думаешь ты. И вот тогда…
… люблю тебя, Лисенок…
… я тебя тоже люблю…
… тогда ты понимаешь, что готов заплатить любую цену. Ты с готовностью платишь ее. Раскошеливаешься, как перебравший гуляка в кабаке, решивший внезапно угостить всех за свой счет, не думая о последствиях столь широкого жеста. Ты платишь. А утром, придя в себя, приходишь в ужас от содеянного.
Чтобы снять Сферу с холодильника пришлось встать на цыпочки. Выпуклые стеклянные бока удобно легли в ладони, словно только того и ждали. Внутри уже давно не бывало ничего живого, кроме мелких насекомых. Шейные суставы скрипнули, когда я опасно приблизил лицо к горловине аквариума, чтобы выдуть оттуда скопившуюся пыль. Половицы тоже скрипели, когда я наступал на них, направляясь в спальню. Странно, никогда не скрипели, а тут – прямо тревожная сигнализация. Еще не хватала, чтобы заскрипели дверные петли.
Петли скрипнули. Протяжно, заунывно, как ржавые ворота древнего замка с привидениями. Все вокруг вдруг стало невероятно шумным и громким. Сердце грохотало барабаном, выстукивая ритм нервный, но ровный. Воздух покидал легкие, со звуком работающей вытяжки. Даже взмах ресниц поднимал такой шум, что слышно было, вероятно, на другом краю Земли. Однако Лиза продолжала спать.
Безмятежное, но при этом какое-то очень сосредоточенное лицо. Губы, приоткрытые ровно настолько, чтобы виднелись ровные белоснежные зубки. Кокон из одеяла, сбившийся в ноги, да там и застрявший. Левая рука, заброшенная за голову, острым локотком прицелилась в окошко. Правая…
Присев на корточки перед спящей Лизой, я некоторое время, стараясь не дышать слишком громко, смотрел, как размеренно вздымается ее грудь, спрятанная в чашечках кружевного бюстика. Не знаю, каким образом ее пальцы оказались в моей руке. Я поцеловал их все до одного, надолго прикладываясь губами к каждому суставу. А потом осторожно опустил ее кисть прямо в жадное горло Сферы.
Я ожидал, что Лиза выгнется дугой, забьется в конвульсиях, как та девочка из «Экзорциста». Но Сфера, в очередной раз не оправдала моих ожиданий. С безвольно повисших пальцев на дно аквариума полилось слабое сияние. Почти, как фосфорное свечение над свежей могилой, только голубоватое. Лиза продолжала лежать неподвижно. Однако теперь – это чувствовалось как-то особенно отчетливо – это уже не была неподвижность спящего тела. Лиза была похожа на Спящую Принцессу из сказки.
- Гроб качается хрустальный… - прошептал я.
Выйдя из комнаты я тихонько прикрыл дверь. По внезапно переставшим скрипеть половицам, ноги вернули меня в кухню, к остывшему чаю, черствым баранкам и Брюсу Уиллису. Мне нужно было вновь чем-то занять глаза, руки и зубы, которые уже почти крошились, со скрипом стираясь друг о друга. Кажется, престарелый лысый супергерой вновь всех победил. Впрочем, разве могло быть иначе? Я хочу сказать, ведь для того кино и создано, верно? Чтобы показывать торжество добра над злом, прекрасного над уродливым… жизни над смертью. Ведь в реальном мире так получается далеко не всегда. Более того, в нашем мире, это скорее исключение, чем правило. Сегодня у нас с Олесей получилось, пусть даже она об этом не догадывается. Да и то, мы ведь одержали локальную победу, всего лишь отсрочили неизбежное. Сколько еще продержится наша маленькая армия, при столь ограниченных поставках боеприпасов и продовольствия? Да, у нас есть еще бабушка Зина. И тетя Лида, сестра моей покойной супруги. И еще тот мальчик из Леськиного класса, который ей нравится… Илья, что ли? Ничего-о-о… Как-нибудь протянем первое время.
… люблю тебя, Лисенок…
В конце концов, есть еще я, верно? И я тоже тебя люблю. Сильнее, чем кто бы то ни было.
Всё и даже больше
тогда...
Это был год когда Петрозаводским ресторанам давали имена и фамилии. Конечно, такое случалось и раньше. Доживал последние денёчки исполненный провинциального пафоса клубный гуляка «Onegin». На пляже в Песках пыхтела дородная «Солоха». Пивная «Санёк», затерянная в лабиринтах Заводской улицы, второе десятилетие накачивала завсегдатаев бодяжным пойлом. Но именно в этот год наши рестораторы словно с цепи сорвались.
В подвале дома №17 по улице Карла Маркса, под грохот барабанов и рёв электрогитар открылся «Зигмунд Фрейд», в простонародье «Зига». Как и положено рок-звезде, жил он быстро и умер молодым, замордованный жалобами жильцов. В деревянном домишке рядом с роддомом, под светом старых абажуров, в атмосфере гостиной начала прошлого столетия, стал принимать гостей «Антон Павлович». Чай, сахар кусочками, вкусная выпечка и шоколад ручной работы. Ничего крепче кофе-эспрессо, но народ валом валил. На смену почившему «Зиге», практически за стеной, пришёл «Чарльз Дарвин», так до конца и не определившийся с целевой аудиторией. А ближе к середине декабря мне доставили именное приглашение в ресторан «Алистер Кроули».
«Господину Родиону Гордееву», значилось на прямоугольном конверте из бумаги, которую нынче принято называть крафтовой. Это я — господин Гордеев. Написано от руки. Чернилами! Каллиграфическим почерком с завитушками и вензелями!!! Но бог бы с ним. С моей работой, рано или поздно, привыкаешь к людям эксцентричным, или мнящим себя таковыми. Куда страннее и тревожнее, что письмо мне вручили в том месте, куда никому кроме меня нет хода.
Во сне.
сейчас...
- Вы не совсем понимаете, о чем просите, господин...
- Михаил. Можно просто Михаил. На ты.
Сидящий передо мной мужчина не привык к роли просящего. И запанибрата не привык. Сейчас он прилагал все усилия, чтобы не начать приказывать. Отчаянно хотел понравиться. Даже позу принял демонстративно напряжённую, сидел на краю кресла, покорно сложив на коленях сцепленные в замок руки. С тем, чтобы понравиться, проблем не было. Михаил Альбертович Брылёв умел располагать к себе людей. Высокий, статный,причёска — волосок к волоску. Я знавал людей, которые в полтинник выглядят сущими развалинами, а он ничего, подтянут, строен. Профиль, хоть на римских монетах чекань. Одет, как говорил классик, не броско, но достойно. От него пахло большими деньгами. Не первая сотня русского Форбс, конечно, но вторая — легко, и вовсе не в самом низу. Так сказали мне сведущие люди. И вот отсюда плавно вытекала проблема с приказами. Подчинение Брылёв воспринимал, как должное, а отказ, как личное оскорбление. Жесткий, циничный человек с глазами акулы.
Я побарабанил пальцами по столешнице и продолжил, тщательно подбирая слова:
- Господин Брылёв, поймите правильно, - великодушное предложение сблизиться я решил проигнорировать, - я не спрашиваю, откуда вы узнали про меня. Люди вашего круга редко обходятся без… услуг определённого рода. Но это — совсем иное. Это по-настоящему опасно…
Брылёв вновь прервал меня, хлопнув ладонью по столу. Ухоженной ладонью с дорогим маникюром. Медленно убрал её, открывая чёрно-белый снимок. Девушка-подросток, большеглазая, короткие рыжие волосы художественно взбиты. Чоккер на шее, небольшие тоннели в ушах, кожаная портупея обтягивает едва заметную грудь. Красивый римский профиль. Я всё понял ещё до того, как Брылёв выпалил:
- Это моя дочь!
Его пальцы с шорохом прошлись по небритому подбородку, и стало заметно, что это вовсе не дань моде, а следы запущенности. Нехарактерная деталь, говорящая, что нервы моего клиента в полном раздрае. Да и красноватые прожилки не стоило списывать на работу за монитором. Я выругался про себя, что не прочитал сразу. Я настолько впечатлился визитом настоящего олигарха в мою скромную обитель, или попросту теряю хватку?
- Три года назад, моя жена…
Щетинистый кадык дёрнулся, Брылёв повернулся к окну, щурясь на зимнее солнце.
- Я знаю. Мы можем вернуться к вашей дочери.
Сводки того времени легко всплыли в памяти. Кричащие, отдающие желтизной заголовки в духе «Жена олигарха погибла в страшной аварии». Как будто остальные трое всего лишь долбаные статисты. Два внедорожника премиум класса в смятку. Четыре трупа. А на Брылёве ни царапины. Мощный охранный амулет, не иначе. Дорогое удовольствие, даже для него дорогое. А теперь он ест себя поедом за то, что не раскошелился вовремя.
- Это с дня рождения, на прошлой неделе. Шестнадцать лет. Аня заказала фотосет, для этого своего… Интерграма? У неё там подписчики, что-то такое, я далёк от этого. Родион, у вас есть дети?
Я покачал головой. Не до отношений, какие уж тут дети.
- Ладно. Тогда так. Представьте, вам пятнадцать и вас похитили. Что бы сделали ваши родители, чтобы вернуть вас?
Мои пятнадцать. Рука неосознанно потянулась к виску, погладила узкий бледный шрам. Мать ударила меня бутылкой. Не в первый раз, но тогда крови было так много, что она испугалась. Целую неделю боялась повысить голос, откупалась шоколадками и жвачками. Думаю, похить меня кто-либо, она бы заметила моё отсутствие только после визита службы опеки.
- Они бы отдали всё. И даже больше.
Брылёв с нежностью погладил чёрно-белое кукольное личико пальцем.
- После того, как не стало Инги, она — вся моя жизнь.
Столько любви и теплоты в таком холодном человеке? Не ожидал. Я уже понял, что помогу ему, во что бы то ни стало. И всё же предпринял последнюю попытку.
- Господин Брылёв, я не следователь. Если вы говорите, что её похитили, значит у вас есть резоны так думать. Но! Почему вы решили, что…
- Потому что её видели там. Родион, мне нужна проходка… - Брылёв замялся, вытаскивая из кармана смятый обрывок бумаги.
- ...в «Алистер Кроули», - прочел он.
тогда...
На открытии ко мне подошёл лично Верховный Магистр, похожий на долговязого ворона мужчина в чёрной тройке и белой полумаске. Никаких там корон или иных атрибутов власти, только бейдж, прицепленный крокодильчиком к нагрудному карману. Владельцы «Кроули» оказались современными людьми, без средневековых закидонов, вроде плащей и древних фолиантов. Клуб был им под стать. Полукруглый зал в стиле лофт; лакированный кирпич, деревянный балки, нарочито простая мебель, приглушенный свет. На крохотной сцене играл кто-то из модных в недалёком прошлом, финнов. То ли «HIM», то ли «theRasmus». Музыканты выкладывались по полной, но странным образом, грохот лав-металла нисколько не мешал разговаривать.
- Признайтесь, ожидали кровавые пентаграммы на полу? Распотрошённых чёрных козлов? Или, какими там стереотипами набил вашу светлую голову Голливуд?
Верховный Магистр не улыбался, но говорил так, что после каждой фразы хотелось поставить смайлик. Вблизи стало заметно, что маска не просто закрывает верхнюю часть лица. Она срослась с ней, уродливыми буграми кожи вздымаясь там, где когда-то были стежки швов. Я торопливо протолкнул вставший в горле ком глотком виски. Неопределённо пожал плечами.
- Не тушуйтесь, Родион, все нормально. В первый раз все так реагируют. Привыкните.
Я так и не понял, говорил ли он про антураж, или про маску. Сверкая голой грудью, прошла официантка. Верховный Магистр жестом фокусника поставил на поднос пустой бокал и взял следующий. Официантка, не останавливаясь, ушла, цокая раздвоенными копытами. Накладные? Боди-арт? Я не хотел об этом думать.
- Почему привыкну? С чего вы взяли, что я вернусь сюда?
За столиками развлекались гости. Всё сливалось в расплывчатую мешанину, но стоило посмотреть пристально, как проступали детали. На кожаном диване возлежала известная телеведущая, с упоением отсасывая бугаю в бычьей маске. Трое таких же стояли в очереди, наглаживая здоровенные фаллосы. Маски, мне хотелось верить, что это всё же маски. А вот того седого пузатого мужика я не раз видел в репортажах с заседания Госдумы. Только без льнущего к нему молоденького мальчика и кальяна. Я тряхнул головой, допил виски.
- Вы же приняли приглашение, Родион. Те, кто не желает сотрудничать, попросту игнорируют письмо.
Я вспомнил, как, вскрывая письмо, тряслись во сне мои руки. «Глубокоуважаемый Родион Сергеевич!.. имеем честь… канун святочной недели… уникальная возможность приобщиться...». И в конце приписка, словно вырванная из другого текста неопытным копирайтером: «Если данное письмо попало к вам по ошибке, игнорируйте его». Тайное, мать его, общество, имени Алистера, мать его, Кроули. Я вновь промямлил что-то несуразное, и как только мимо, поигрывая лисьим хвостом, прошла очередная официантка, схватил новый бокал и спрятался за ним.
- Позвольте, я вкратце введу вас в курс дела. В силу специфики нашего заведения, мы не любим долго задерживаться на одном месте. А уж с ренессансом христианства в этой стране… всякое действие, рождает противодействие, вы же знаете.
- Да, я слышал о вас, - я обвел рукой зал, чтобы он понял, что я говорю о клубе в целом. - Не больше года в одном городе. Вечеринки каждые две недели. Раз в месяц специальная программа. Каждый раз новое место.
- Похвально, похвально. Откуда информация? Впрочем, не настаиваю. Профессионал не обязан раскрывать свои секреты. Значит, вы знаете и то, что после переезда «Алистер Кроули» не теряет контакта с Проводником?
- Наслышан.
- И о вознаграждении, надо полагать, наслышаны тоже?
- Шестизначная сумма на счёт, каждый месяц.
- Это деньги, - нетерпеливо махнул рукой Верховный Магистр. - Деньги тлен. Они нужны только для того, чтобы удовлетворить первичные потребности Проводника, дать ему возможность вплотную заняться самореализацией. Всё в соответствии с пирамидой Маслоу. Такой он занятный, этот Маслоу… Но я говорил о вознаграждении.
- Три желания.
Во рту враз пересохло. Я поспешно отхлебнул виски и закашлялся. То, за что я намеревался торговаться, мне предлагали сразу. Видать я и впрямь ценный кадр.
- Жизнь, Смерть и Дар, - кивнул Верховный Магистр. - Условия, я так понимаю, тоже вам известны.
- Не желать зла Владельцам и самому клубу…
- Зла? - то, что нормальное лицо передало бы вздернутой бровью, Верховный Магистр изобразил губами.
- Любых… негативных последствий, - выкрутился я.
- Принимается. Туда же заведомо невыполнимые желания. Но таких немного.
- Бессмертие?
- При нынешнем-то развитии науки? Бросьте, Родион, это не серьёзно. К тому же, поверьте, вам не понравится. В остальном ваши желания будут выполнены неукоснительно. Известность, богатство, погибель врага, внимание вожделенной женщины, любой из Семи смертных, выбирайте. Можете прямо сейчас.
На мгновение мне показалось, что толстое стекло треснет в ладони, так сильно я сжал бокал.
- Тогда, вне зависимости от того, как сложатся наши отношения, я хочу сохранить жизнь, здоровье и рассудок. Это моё первое желание.
- По-сути, конечно, это три разных желания, - глаза Верховного Магистра, тонули в надбровных дугах маски. Не прочесть, не понять. - Здоровье, рассудок и жизнь. Но, говоря на чистоту, накинь вы ещё и свободу, я бы согласился и на это. В вашем городе на удивление мало Проводников. По сути, вы единственный.
Кубики льда стукались о стенки бокала со странным звуком. Словно клацали зубы истлевшего черепа.
- О какой свободе может идти речь, если я работаю на вас? - чуть осмелев пробормотал я.
- Я сразу понял, что вы умный молодой человек! - впервые за вечер у смайлика прорезались рожки и клыки. - Бог с вами, Родион, пусть будет три по цене одного.
Слово «бог», слетевшее с тонких губ, было настолько мёртвым, что Ницше, должно быть, поднял в гробу два больших пальца.
сейчас...
- Родион, проходка у меня.
Два часа ночи. Ни «здравствуйте!», ни «я вас не разбудил?». Брылёв искренне считал, что все вокруг только и ждут его ночного звонка. К счастью, я действительно не спал, листал Инстаграм Ани. У девочки определённо был стиль. Мрачная готическая эстетика. Менялись фотографы, локации, антураж, но общая канва депрессии, упадничества, эдакого декаданса, шла по всем снимкам красной линией. Чувствовалась искренность так не свойственная тупым малолетним готкам. Аня в маске Чумного доктора, клюв к клюву счёрным, точно отлитым из тьмы, вороном. Аня верхом на белой лошади, символе смерти. Аня в… я отложил мысль, сохранил фото, чтобы вернуться позже. Настойчивый голос Брылёва мешал сосредоточиться. Его беспардонность выбесила бы и ангела. Я ангелом не был.
- Вы меня слышите?
- Прекрасно слышу. Входной билет оплачен?
- По прейскуранту.
- Я заеду за вами. Диктуйте адрес.
тогда...
Со стальной балки в центре зала спрыгнул бородатый карлик в костюме Харли Квин. Обвязанная вокруг короткой шеи верёвка остановила падение, дёрнула крохотное тело назад. Карлик взбыркнул короткими ножками в драных чулках и обмяк. На сцене вокалист воздел к потолку микрофонную стойку, словно приветствуя несчастного.
- Никто вас не торопит. У нас с вами долгий продуктивный год впереди. Смерть и Дар можете приберечь.
К ногам Верховного Магистра подполз немолодой мужчина, с вытатуированной по всей спине змеиной кожей. Изогнулся, хрустя позвонками, лизнул мысок туфли. Я узнал его. Местный фрик, мечтающий превзойти Лаки Даймонда. Пару раз в год о нём стабильно писали местные сайты. Без понятия, как превзойти стопроцентно татуированное тело, но, видимо, здесь ему предложили решение. Если уж бессмертие для Владельцев в порядке вещей, что говорить о каких-то там наколках?
Возможно, окрылённый дарованным иммунитетом, я не удержался, спросил, брезгливо косясь на болтающегося в петле карлика.
- Для чего вам это всё? Вы отошли от одних стереотипов, чтобы удариться в другие?
Не наклоняясь, Верховный Магистр шлёпнул человека-змею, слишком усердно облизывающего туфли, по затылку. Не знаю, как ему это удалось.
- Милый, милый Родион. Похоть, жадность, гордыня, это не стереотипы. Это архетипы. На них держится мир. Грехи, основные карты игры, под названием бытие человеческое. Мы очень любим игры, Родион. Жизнь — ничто, унылая штука, и только игры делают её хоть чуточку весёлой. Эта игра нам пока что не наскучила.
Шлёпая босыми ногами, пробежал известный блогер. На его сосках и эрегированном членевисели раздутые от крови пиявки. Закатив глаза в экстазе, блогер улыбался дорогими винирами.
- Как я говорил, вы не обязаны…
- Нет, у меня есть желание, - я впервые осмелился перебить Верховного Магистра.
- Любопытно, - безо всякого любопытства констатировал он.
- Я хочу, чтобы кое-кто умер.
- Другое слово… - Верховный Магистр пощёлкал пальцами, словно силясь вспомнить. - А. Скучно. Вот. Но вы в своём праве. Быстро и безболезненно или медленно и мучительно?
- Второй вариант, - еле слышно пробормотал я.
- Желаете присутствовать?
- Воздержусь.
Кто-то услужливый выхватил из моей ослабевшей руки пустой стакан, всунул новый, полный янтарного виски, с ароматом дубового бочонка, пролежавшего в земле не одно десятилетие. Я скосил глаза вниз. Крыса, размером с пятилетнего ребенка подмигнула мне чёрным глазом и вдребезги расколотила пустой стакан о пол.
- Кто же это? Поведайте, Родион.
Погружаясь в густую вонь распада, гниения плоти, словно в болото, я склонился к уху Верховного Магистра. Вывернутое, острое, покрытое толстыми прозрачными щетинками, оно напоминало свиное. Странно, как я не заметил раньше? Дрожа от ужаса, боясь передумать, я прошептал имя. И добавил, почти теряя сознание:
- Как можно медленнее и мучительнее.
- Любопытно, - повторил Верховный Магистр.
И в этот раз не солгал.
сейчас...
В квартире, за обитой бежевым дерматином дверью, пахло квашеной капустой и немытым телом. Лысый крепыш, с носом коршуна и челюстью бульдога, провел меня сквозь тёмную прихожую на кухню. Вот ведь чудак, зима на улице, а он в кожаной куртке.Словно из девяностых выпал. Я таких лет пятнадцать не видел.
Полуголый мужчина лежал на столе, свесив руки и ноги почти до самого пола. Властелин хором сиих. Король засраной однокомнатной хрущёвки. Космы разметались по клеёнке, неопрятная бородауказывала в потолок, открывая чудовищную рану на шее. Я задержал дыхание, в обречённой попытке унять рвоту. Взгляд сместился ниже, на выпирающие рёбра, впалый живот, вспоротый от паха до грудной клетки, скользкие змеи кишок…
Каким-то чудом я донёс не переваренный ужин до воняющего мочой сортира. Долго и шумно извергался, покуда желудок не опустел совершенно. После, над коричневой от грязи ванной, поливал голову ледяной водой, едва струящейся из ржавого душа. Со стен, шевеля усами, за мной наблюдали жирные тараканы. Просто вечер встреч! Тараканов я не видел еще дольше, чем братков.
- Наследил этот крендель, оставил мусорам подарочков, - донёсся из кухни голос лысого, скрипучий, как не смазанная петля.
- Уладим, - спокойно ответил голос Брылёва. И лысому этого оказалось достаточно.
Всё это время Брылёв стоял возле заклеенного газетами окна. Все такой же франт, в бежевом двубортном пальто, узких чёрных брюках, на ботинках ни пятнышка грязи. Руки затянуты в кожаные перчатки — разумная мера предосторожности. Я кивнул ему, лишь бы не смотреть на мертвеца. На улице шел красивейший снегопад, но мы этого не видели. Зато и люди с улицы не видели, как три мужчины стоят вокруг трупа. Бывали у меня жёсткие случаи, за вход Владельцы «Алистера Кроули» требовали с каждого по способностям, но этот… похоже, с последнего раза цена на входной билет сильно подросла. Я нашарил взглядом пакет, зажатый в руке олигарха.
- Она самая, - ответил Брылёв на не заданный вопрос.
Я взвесил пакет в руке. Килограмма полтора, прямо как по учебнику. Ничего не происходило. Сознание моё блуждало в поисках нового адреса клуба, и не находило ничего. Шурша стенками, я заглянул внутрь пакеты. Тёмно-красная, почти чёрная, ещё скользкая от крови, плата за вход лежала там. А адреса, как не было, так и нет. Может не стоило браться за это дело? Клуб защищается, не желая отдавать то, что считает своим? Я начал нервничать.
- Это что?! - я потряс пакетом перед лицом Брылёва. - Что это такое, а?!
- Печень, - невозмутимо ответил тот, жестом останавливая лысого. - Как было написано в приглашении.
- А почему тогда ничего?! Почему?!
Я завертелся, как собака в попытке поймать собственный хвост. Со стороны, должно быть, выглядело диковато, но поделать я ничего не мог. Что если Владельцы действительно аннулировали приглашение? Если так, не последует ли той же участи и наша договорённость? Левую щёку пробил мощный тик, на лбу выступила испарина. Я, как никто, знал, на что они способны...
- Слышь, попустись, чудик, - проскрипел лысый. - Всё в лучшем виде сделал. Не проткнул, не поцарапал…
- Вы?! Это сделали вы?!
Я сунул пакет под его крючковатый нос. Верзила отшатнулся, недобро поиграл желваками. От удара меня спас холодный голос Брылёва.
Читать бесплатно другие книги:
