Смерти вопреки: Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия Тюрин Виктор

Глава 6

Двенадцатого мая 1942 года нас привезли на аэродром. Уже темнело. После того как мы выгрузились, нас встретил и провел к двухмоторному «Дугласу» пожилой старшина с голубыми петлицами.

– Будьте здесь, товарищи, – сказал он нам, после чего ушел вместе с нашим командиром.

Какое-то время мы осматривались, разглядывая летное поле, самолеты и ангары. Парни и девушки разговаривали тихо и натянуто, словно мы уже высадились в тылу и враг находится где-то неподалеку. Не успели мы освоиться, как снова приехал пожилой старшина, стоя на подножке полуторки. Спрыгнул, подошел к нам:

– Двое – в кузов! Забирайте парашюты!

Какое-то время мы занимались прилаживанием мешков и надеванием парашютов. У кого получилось быстро, а кое-кому пришлось помогать. После чего Градов нас выстроил, затем старшина всех внимательно осмотрел, кое-где подправил, что надо, подтянул. Одобрительно кивнул, после чего подойдя к заместителю командира отряда, вытянулся, четко отдал честь и доложил:

– Товарищ командир, осмотр группы закончен! Нарушений нет! Старшина Синица!

– Нет, и хорошо.

Старшина открыл планшет, висящий на боку, и достал из него какую-то бумагу.

– Товарищ командир, распишитесь вот здесь.

Когда старшина ушел, Градов нас распустил, но уже спустя десять минут пришли мотористы и сняли брезент с моторов, а за ними появились летчики вместе с нашим командиром. Я посмотрел на часы. Было ровно девять тридцать вечера.

– Ну что, бойцы, готовы к подвигам? – спросил один из летчиков, проходя мимо нас.

– Готовы! – подтвердило вразнобой несколько голосов.

– Тогда грузитесь! – приказал он, забираясь по трапу в самолет.

Только мы забрались внутрь, как инструктор-парашютист хлопнул тяжелой дверью, отрезав нас от внешнего мира. Громкий щелчок хлопнувшей двери подогнал нас, заставив торопливо рассесться на узких металлических скамьях вдоль бортов. Спустя минуту из кабины пилотов вышел летчик. Его инструкция о правилах поведения на борту самолета была предельно лаконична.

– Всем все понятно, товарищи?!

– Так точно! Да! Понятно!

Он кивнул головой и вернулся в кабину. Спустя пару минут заработали моторы, набирая обороты, взвихрились винты. Самолет легко оторвался от взлетной дорожки. Мы все сразу прильнули к иллюминаторам и стали смотреть, как сливаются с темнотой пятна жилых кварталов и полосы пригородных улиц, а спустя еще пару минут, когда самолет набрал высоту и за стеклом разлилась чернильная темнота, мы развернулись, бросая друг на друга испытующие взгляды. На потолке самолета зажглась синяя лампочка, тускло осветив лица моих «товарищей по несчастью». Впрочем, так считал я сам, вкладывая в эти слова иронию и понимание того, что нас там ждет, исходя из своего опыта, а в их глазах легко читались страх, волнение, гордость и отчаянная радость, что именно им доверили такое ответственное и опасное задание. Опыт партизанской войны у меня был, правда, не в условиях болот и лесов Беларуси. Афганские горы, джунгли Африки… Впрочем, основа есть, а остальное, как всегда бывало, приобретается со временем. Командир нашей группы, похоже, тоже понимал, что нам предстоит, и, наверное, поэтому сидел неестественно прямо, с неподвижным лицом. Его заместитель, подрывник, сидевший рядом с ним, напряженно морщась, разглядывал карту, лежавшую у него на коленях. Дмитрий Богатырев, крепкий и плечистый парень, кандидат в мастера спорта по вольной борьбе, сидевший напротив, бросил на меня ободряющий взгляд. Дескать, все нормально, парень! С ним, Лешей Крымовым и девушками у меня установились почти дружеские отношения, а вот остальные парни нашей группы, крепкие и сильные, относились ко мне, в целом, неплохо, но при этом чувствовалось легкое пренебрежение. Не рабочий парень, как они, студент, да и специальность у него не сильно воинственная: переводчик, поэтому и разговоры за моей спиной были соответствующие.

«Ну и что, если он знает немецкий язык?! Там воевать надо! Не языком трепать, а бить врага! А если с немцем врукопашную придется схватиться, насколько силы и воли у этого студента хватит?»

Мне об этих пересудах по секрету рассказала Наташа, которая слышала это от Леши Крымова. Все эти неувязки складывались из-за того, что нас объединили в группу всего за несколько дней до вылета, поэтому толком мы друг друга не знали, да и то, что все они были молодые, от семнадцати до девятнадцати лет, с еще не сложившимися, полувзрослыми понятиями о жизни, накладывало свой отпечаток. Я их не осуждал. Еще молодые и зеленые. Пусть опыта наберутся, тогда и разговор будет. Правда, сколько их останется в живых к тому времени, наверное, и сам господь бог не знает.

Аня, сидевшая между мной и Наташей, то и дело вздрагивала, хватаясь за меня или за подругу, когда самолет проваливался в воздушные ямы. Спустя какое-то время в висках часто и отчетливо застучала кровь и заложило уши. Давала себя чувствовать большая высота. Нервы у всех натянулись, но при этом мы изо всех сил старались казаться спокойными. Неожиданно луна вынырнула из-за туч, и в иллюминаторы потек мертвенно-белый свет.

– Ой, луна! – неожиданно громко воскликнула Аня, вызвав своим восклицанием снисходительные улыбки молодых парней, как вдруг самолет ощутимо тряхнуло, мгновенно стерев ухмылки с лиц. В глазах появилась растерянность и страх. После чего нас встряхнуло еще раз, за ним другой и третий. Растерянность прошла, и все сразу прильнули к иллюминаторам. Внизу я увидел вспышки орудийных залпов, отдаленное зарево, разноцветные пунктиры трассирующих пуль и бьющие в нас лучи двух немецких прожекторов. Они нас засекли, и теперь вражеские зенитки открыли огонь по «Дугласу». Вдруг пол самолета ушел из-под ног, да так резко, что захватило дух, – это пилот повел самолет на снижение, а в следующую секунду вышел штурман и объявил, что самолет приближается к месту выброски. Не успела за ним закрыться дверь, как инструктор громко скомандовал:

– Приготовиться!

Все торопливо вскочили и подтащили грузы к люкам, затем построились: шесть человек, друг другу в затылок, к левому люку, пять – к правому. Инструктор распахнул дверцы бортовых люков, и вместе с ураганным шумом ветра в кабину ворвался оглушительный рев моторов. Медленно, словно резиновые, потянулись одна за другой секунды ожидания. У люка замерцал зеленый огонек: сигнал «приготовиться». Напряжение внутри меня достигло высшей точки.

– Груз пошел!! – крикнул во весь голос инструктор. – Второй пошел!! Пошли!! Быстрее!!

Во рту пересохло, ноги словно налились свинцом, но все это прошло, стоило мне оказаться перед люком. Встречный поток ветра ударил мне в лицо, когда я прыгнул в темноту.

Приземлился я удачно, на самой опушке леса, не зависнув на дереве. Выкарабкавшись из-под полотнища, я огляделся. За спиной стоял подлесок, а за ним темная полоса деревьев. Впереди шли заросли кустарника, а за ним поле.

«Где наши? Когда я приземлялся, то видел пару блекло-белых пятен парашютных куполов совсем недалеко отсюда. Вроде… они должны быть несколько левее».

Неожиданно ветер принес оттуда болотные запахи и кваканье лягушек.

«Так там не поле, а болото. Вот высадили так высадили».

Отстегнув парашют, я только снял с груди вещевой мешок, как услышал чей-то негромкий голос:

– Ребята! Наташа! Тут есть кто?!

Это был голос Ани.

– Я тут! Костя! – отозвался я.

Сразу за мной подал голос Семен Шкетов, лыжник-перворазрядник:

– Не шумите! Стойте на месте! Я сейчас подойду!

Когда мы собрались втроем, я увидел, что Шкетов мокрый и грязный. Только открыл рот, как Аня меня опередила с вопросом:

– Что с тобой, Сеня?

– Да тут рядом болото, будь оно проклято! Хорошо, что сел с самого края. Как вы?

– Нормально, – отозвался я.

– Может, кто-то из наших попал в болото и им требуется помощь, – встревоженно предположила девушка. – Надо идти их искать.

– Кто спорит, вот только парашюты надо спрятать, – согласился с ней Семен.

Недолго думая, мы утопили их в том месте, где утонул парашют Шкетова. Какое-то время совещались, определяя направление наших поисков, а потом двинулись вдоль болота.

Спустя десять минут быстрой ходьбы мы наткнулись на нашу группу, стоявшую на краю леса. Встретили они нас каким-то зловещим молчанием, а когда мы подошли, так же молча расступились. На земле лежал Вася Потапов, один из заводских ребят, наполовину закрытый парашютным шелком. Его голова была неестественно вывернута, а глаза широко открыты. Скользнул взглядом по дереву, рядом с которым лежал мертвец. По обломленным сучьям было видно, что парашют не зацепился за дерево, а только скользнул по сучьям.

– Ой! – громко воскликнула Аня. – Что с ним?!

Командир, поморщившись, негромко сказал:

– Несчастный случай. Видно, приземлился прямо на дерево, а затем упал на землю…

Еще пару минут прошло в гнетущем молчании. Никто из молодежи не ожидал, что наша миссия, еще даже не успев начаться, обернется человеческой жертвой.

– Нам надо идти. Скоро светает, и нам надо как можно скорей дальше уйти от места выброски, к тому же нам надо найти грузовые тюки, а так как Потапова мы похоронить по-человечески не можем, поэтому его тело надо где-то спрятать, – заместитель командира проговорил это твердо, глядя нам по очереди в глаза.

– Это война, товарищи, – выступил следующим командир, – и без жертв она не бывает. Вася Потапов навсегда останется в наших сердцах. Звягинцев и Крымов, займитесь телом.

«Похоже, наш командир только речи толкать умеет. Хотя… Время покажет».

Тело Потапова было решено похоронить в болоте, потому что на большее у нас просто не было времени. Меня и Крымова отрядили на эти «своеобразные» похороны, а остальные разошлись на поиски тюков. Спустя полчаса все снова собрались. Из трех тюков нашлись только два.

– Выступаем. – После этой команды мы быстрым шагом пошли вдоль болота. Никто не говорил, так как неожиданная смерть товарища на всех наложила свой горький отпечаток. Шли мы скрытно и по мере возможности бесшумно. Сначала мы пересекли затопленную луговину, чтобы сбить со следа собак, если враги пойдут по нашему следу, а затем углубились в лес. Насколько я мог понять, наши командиры старались избегать открытых мест, таких как просеки и лесные тропы. Идти было тяжело. Спустя пару часов вещевой мешок и самозарядная винтовка Токарева казались мне просто неподъемными. Пот заливал глаза, а корни деревьев словно специально лезли под ноги, заставляя спотыкаться. Свою первую короткую стоянку мы сделали только через три часа. Остановившись, все просто повалились на траву, вытягивая гудящие ноги. Первые десять минут мы лежали, восстанавливая дыхание и вытирая пот с лица. Спустя какое-то время командир привстал, оглядел наши усталые и невеселые лица и начал говорить:

– Товарищи бойцы, мы сейчас находимся на территории Беларуси. Где-то, приблизительно… в семидесяти-восьмидесяти километрах от города Могилева. Сразу хочу отметить, что все прошло не так плохо. Да, нелепая гибель товарища Потапова омрачает наши умы, но мы отомстим за его смерть, и поэтому, чтобы она не была напрасной, должны с честью выполнить поставленные перед нами задачи. Теперь о самих задачах. Как вы уже знаете, по прибытии в указанный район мы в первую очередь должны будем организовать базу, после чего приступить к организации партизанского движения, привлекая и используя местных жителей, красноармейцев и командиров из окруженцев. После создания партизанского отряда нашей основной задачей станет борьба с немецко-фашистскими оккупантами. Мы должны внести панику в наступающие части противника, взрывая мосты, уничтожая вражескую технику и водительский состав. Второй, не менее важной задачей можно считать разведывательные действия… – Он говорил сухим, казенным языком, словно делал доклад на собрании, не понимая, что сейчас этим ребятам, как они ни храбрятся, нужно человеческое участие, а не казенные слова. – Теперь я предоставлю слово товарищу Граду.

Перед самой отправкой нас предупредили, что на время, проведенное в тылу врага, мы должны обращаться к нашим командирам по прозвищам, которые были взяты от их фамилий. Командир – товарищ Зима, а его заместитель – товарищ Град. Встал Градов.

– Вы молодцы, ребята. Прыгнули хорошо, кучно, тем более что у всех это был первый прыжок в тылу врага. Да и собрались быстро. Молодцы. Теперь я хочу поговорить с вами о том: кто чем будет заниматься. Все эти дни я присматривался к вам, а еще поговорил о каждом из вас с вашими преподавателями и сделал для себя выводы, после чего посовещался с товарищем ко… Зимой. Для начала мне будет нужен помощник по взрывному делу. Я знаю, что трое из вас изучали его на курсах подрывников, но пока возьму только одного. Это боец Белов. С ним я буду заниматься отдельно. Трое – боец Звягинцев, боец Васильева и боец Макарова – первое время будут работать только на базе, а там посмотрим. Всем остальным бойцам будут время от времени ставится задачи по тем пунктам, которые перечислил товарищ Зима. И еще. Всем соблюдать тишину. Все, отдых закончен. Мы выходим.

Второй раз мы остановились, когда начал накрапывать дождик. Забравшись под развесистую ель, мы уселись на траву, укрывшись плащ-палатками. Небо затянуло тучами, и дождь усилился. Несмотря на потоки воды, льющиеся с неба, мы все молча блаженствовали после тяжелого перехода, время от времени бросая беспокойные взгляды в сторону командиров, которые тихо совещались, водя пальцами по карте. Неужели снова погонят под проливным дождем? Спустя какое-то время тучи ушли и дождь прекратился. Лишь изредка порывы ветра стряхивали дождевую воду с деревьев. Все изредка переглядывались друг с другом и были готовы услышать приказ: «Выступаем», – как нас неожиданно обрадовал заместитель командира.

– Мы посоветовались с товарищем Зимой и решили здесь остановиться на ночевку. Объясню. Прошел сильный дождь и скрыл наши возможные следы. К тому же нам все равно нужно становиться на ночевку, так почему не сейчас? Но сразу хочу предупредить: огонь не разжигать. Сегодня обойдемся сухим пайком.

– А покурить? – спросил его Сергей Демин, доброволец, пришедший по комсомольской путевке от завода.

– Курите, но осторожно. С постами будем разбираться ближе к вечеру.

Заводские парни сразу закурили, с удовольствием затягиваясь папиросами. Закурила и Аня. Некурящие спортсмены начали потрошить свои вещевые мешки, доставая продукты. Потихоньку завязались разговоры. Я прислушался к словам Наташи, которая сейчас делилась своими впечатлениями, сидя с Крымовым.

– Честно говоря, я не так все представляла. Мне виделось поле с убитыми и разбитой военной техникой. Гитлеровцы, которые везде. Фашистская речь, стрельба… А тут лес тихий и спокойный. Мы даже ни одного выстрела не слышали.

– Ты, Натка, радоваться должна. Мы же не на передовой воюем, а будем тайные диверсии совершать. Нас фрицы не должны не видеть и не слышать, – в голосе Крымова слышались снисходительные нотки.

– Все так, Леша, но все равно как-то странно. Словно мы сидим в Измайловском парке… – договорить ей не дала вдруг неожиданно донесшаяся откуда-то издалека пулеметная очередь.

Разговоры сразу смолкли, заставив всех насторожиться. Какое-то время все молчали, но так как выстрелов больше не было, люди снова расслабились, но разговоры стали вести заметно тише.

Я стал думать о том, как выжить, участвуя в боевых операциях в составе этой «смертоносной» диверсионной группы. Весь состав группы – молодежь, еще не нюхавшая пороху, хотя заводские ребята хвалились, что в составе рабочего батальона участвовали в обороне Москвы.

«Вот Градов – это солдат и, судя по всему, дело знает, да и с людьми умеет говорить. А командир… Дай бог, если я ошибаюсь в нем. Дай бог. Еще оружие. Не могли автоматами всех снабдить. Два ППШ на группу и легкий пулемет. Смешно. У остальных винтовки СВТ, гранаты и финские ножи. Боевого опыта нет ни у кого, зато все имеют звание старшины, – я усмехнулся, вспомнив, как за два дня до отправки нас выстроили, а затем торжественно зачитали приказ о присвоении всем старшинских званий. – Сколько потом радости было. Сущие дети. Ладно. Время покажет, кто на что способен, а сейчас уж очень есть хочется».

Залез в мешок. Круг копченой колбасы, три банки тушенки, банка сгущенного молока, сало в вощеной бумаге, несколько пачек концентратов, сухари. Без раздумий впился зубами в ароматно пахнущую колбасу.

На следы войны мы наткнулись уже на вторые сутки нашего похода, когда вышли к краю леса, чтобы определиться на местности. На лесной поляне, среди густого малинника, лежали трупы. Майор, старший политрук и пять красноармейцев. Майор лежал на самодельных носилках с забинтованной головой. Судя по положению тел, они приняли здесь свой последний бой, защищая раненого командира. Оружия не было, только десятка три винтовочных гильз, разбросанных вокруг тел, говорили о последнем бое. Судя по состоянию разложившихся тел, над которыми к тому же поработали звери и птицы, с момента смерти воинов прошло много времени. Девушки от трупов шарахнулись, как овечки от дикого зверя, и спрятались за спинами парней, тяжело дыша и громко сглатывая слюну. Ребята выглядели бодрее, но и по ним было видно, что эта картина их нервирует. Командир, похоже, растерялся, не зная, как правильно отреагировать на ситуацию. Выручил его Градов, выйдя вперед со словами:

– Прощайте, товарищи! Вы с честью исполнили свой воинский долг, не склонив головы перед фашистской нечистью! Родина вас не забудет, а мы отомстим за вас! Все! Уходим!

Все с великой поспешностью покинули кладбище непогребенных бойцов. Даже никто не заикнулся, что тела надо похоронить.

Наткнувшись на проселочную дорогу, определили, что по ней довольно часто ездят, поэтому командиры решили устроить засаду, чтобы окончательно уточнить наше местоположение. Могли пройти и сутки ожидания, но нам повезло – уже спустя несколько часов послышалось тихое ржание лошади, а затем стали слышны топот копыт и скрип телеги. Градов еще раньше определил места для людей, поэтому нам только и оставалось, как занять свои позиции. Командир не вмешивался ни во что, заняв непонятную мне нейтральную позицию. Я встал в указанном мне месте, приготовив оружие. Когда телега подъехала, я осторожно выглянул. В телеге сидели два бородача. На одном была надета прямо на рубаху брезентовая куртка, а другой был в пиджаке и синей рубашке в белую полоску. На дорогу вышел наш борец вольного стиля Дмитрий Богатырев. Увидев впереди человека, возчик натянул вожжи. Телега остановилась. Я осторожно выглянул.

Сидевшие на телеге мужчины спрыгнули и теперь с любопытством рассматривали мощную фигуру парня, ставшего у них на дороге. Ни один, ни другой не сделали ни одного лишнего движения. Потом переглянулись, и тут я заметил скользнувшую по губам улыбку одного из мужчин. Он и начал разговор.

– Это вас, хлопец, третьего дня сбросили? – напрямую спросил он десантника.

– Вы кто сами будете? – не отвечая на вопрос, поинтересовался Богатырев.

– Местные жители, товарищ. Давайте сюда вашего старшого. Есть у нас к нему разговор. – Мужчина говорил открыто, но при этом твердо и напористо.

– Какого-такого старшого? – несколько растерянно спросил Богатырев.

– Вот он выйдет, и мы узнаем, какой у вас старшой, – уже с насмешкой сказал мужчина.

Не дожидаясь дальнейшего развития событий, из-за дерева вышел командир, держа наготове автомат. Увидев его, «бородачи» снова переглянулись и замерли в ожидании.

– Я старший. Слушаю.

– Мы из отряда Липатова, а о вас нам рассказали местные жители. Они слышали самолет, а кое-кто даже утверждает, что видел, как спускались парашютисты.

– Глазастые у вас жители, ничего не скажешь. Значит, вы о парашютистах слышали, а вот мне про вас ничего неизвестно.

– Рации у нас нет, поэтому и неизвестно. Да и сформировались мы, как отряд, месяца четыре тому назад. Моя фамилия Гнатенко. Степан Трофимович. Был председателем сельсовета.

– Костин Макар Данилович. Агроном, – представился второй бородач. – Вернее, был агрономом.

Командир себя не назвал, только сказал:

– Ладно. Идемте с нами.

Уже на месте стоянки он показал свой мандат – узкий тонкий листок бумаги, с печатями и подписями, выданный ему в наркомате, где значилось, кто он такой и каковы его полномочия. Партизаны, похоже, до этого имели определенные сомнения теперь откровенно обрадовались. Начались рукопожатия, объятия, раздались радостные слова.

Для меня встреча с партизанами произошла хоть и неожиданно, но при этом как-то легко и буднично, словно две компании туристов встретились в лесу. В течение часа партизаны о чем-то тихо говорили с нашими командирами, после чего мы загрузили наши вещи на телегу и отправились в лагерь партизанского отряда. База меня поразила. И не меня одного. В глубине леса стояло пять больших срубов, вокруг которых теснились сараи.

«Просто маленькая деревня, а не партизанский лагерь», – сразу подумал я.

Впрочем, так впоследствии и оказалось. Из объяснений местных старожилов стало ясно, что это было место проживания нескольких семей местных крестьян-староверов во время Первой мировой войны. Они ушли в лес, когда их деревню сожгли, а построились на этом самом месте из-за ручья, который здесь нашли. Он бежал, огибая левую окраину лагеря. Потом, спустя несколько лет, староверы вернулись в большой мир, а поселение в лесу осталось. Много лет прошло, и только немногие старики знали о его существовании. Один из них и указал партизанам это место.

Встретили нас в отряде радостно, но при этом тревоги и настороженности в глазах людей было хоть отбавляй. Они сразу проявились в вопросах, которыми нас забросали. Почти всех в первую очередь интересовало отношение Большой земли к партизанам, а в особенности к бывшим военнопленным и окруженцам. Слухи о расстрелах предателей докатились и до них.

– Мы не трусы и не предатели, – сказал за всех командир отряда Тимофей Васильевич Липатов, младший лейтенант Красной Армии. – Если у советской страны есть в нас сомнение, то мы своей кровью докажем обратное, а если надо, то и своей жизнью!

– Товарищи! Давайте не сейчас будем решать этот вопрос, тем более что у вас будет время подкрепить свои слова делом! Сейчас нам надо будет заняться организацией партизанской базы и на ее основе развернуть разведывательно-диверсионные действия! Товарищи! Нам… – Командир умел толкать речи. Говорил доступно, ярко, как говорится, «с огоньком».

«Надеюсь, это не одно его достоинство», – опять с легкой неприязнью подумал я.

Не нравился он мне, и я ничего не мог с этим чувством поделать. После его речи снова взял слово командир партизанского отряда. Он больше говорил о трудностях, чем об успехах отряда. Из его слов стало понятно, что большая часть бойцов и командиров, выходящих из окружения, наталкиваясь на их отряд, уходили, надеясь добраться до Красной Армии и влиться в ее ряды. Местные жители не только не желали партизанить, но даже неохотно контактировали с партизанами, так как продналог и колхозы, в которые их насильно загоняла Советская власть перед войной, не нашли достаточной поддержки в народе. Номинально командиром считался младший лейтенант Липатов, но фактически все вопросы решал совет из четырех человек, в который входили полковой комиссар Здолбнев, сержант Стукашенко, возглавляющий разведку, и наш знакомый Степан Гнатенко, отвечавший за снабжение отряда. Как уже позже стало известно, командование партизанского отряда было готово сразу сложить с себя обязанности и передать бразды правления нашему командиру. Такое решение объяснялось просто. За эти четыре месяца они мало что сделали, если не считать обстрела немецких автомашин на дорогах да уничтожения пары десятков полицейских. Правда, была у них одна, скажем так, крупная победа. Узнав от местных жителей, что немцы собрали с нескольких сел продовольствие и должны были отвезти его на сборный пункт для отправки в Германию, они, устроив засаду, подстерегли обоз на дороге. Продовольственный обоз охраняли с пяток немцев и десяток полицейских. Уничтожив охрану, партизаны захватили продовольствие. Треть раздали по селам, а остальное оставили себе. Мы также узнали, что в этих краях было еще два партизанских отряда, но в контакт с ними здешний отряд не входил, поэтому не знал их месторасположение.

Радость не сходила с лиц партизан, а в особенности у бывшего командира отряда, младшего лейтенанта Липатова. Теперь, когда прибыла специальная диверсионная группа из Москвы с кадровым, опытным командиром, люди считали, что у них все будет хорошо, а Липатов был жутко доволен, что переложил ответственность на чужие плечи.

После взаимного представления и собрания командиры ушли в штаб совещаться, а нас шумно, весело и гостеприимно принялись устраивать на место жительства. Особое внимание партизаны уделили нашим девушкам, которых до этого в отряде не было, что заставило хмуриться Лешу Крымова и Володю Богатырева, который, как я успел заметить, был неравнодушен к нашему врачу Ане.

Когда Наташа развернула рацию в штабе и начала работать, чтобы сообщить в центр о начале работы разведгруппы, вокруг сруба, где располагался штаб, сразу собрался весь лагерь. Люди радостно улыбались, тихо перешептываясь:

– Девушка-радистка с Москвой говорит. Со столицей. Может, про нас что скажут.

Их радость можно было понять. Оторванные от страны, они питались от слухов и не знали, как обстоят дела на фронтах, как живет страна Советов, не знали, что их ждет в будущем, но Москва их не забыла! Теперь все будет хорошо!

Первые два дня в лагере мы обживались на новом месте, а командиры тем временем формировали состав отряда и строили планы будущих сражений с фашистскими оккупантами. На третий день был объявлен общий сбор. Были зачитаны по фамилиям составы боевых групп и их командиры, затем объявлен командный состав партизанского отряда. Товарищ Град, как я и думал, стал заместителем командира отряда и одновременно замом по диверсионной работе. Сержант Антон Стукашенко остался, как и прежде, отвечать за разведывательную деятельность. Он, как мне стало известно позже, был белорусом, правда, не из этих краев. При его назначении почему-то только сейчас выяснилась одна интересная деталь: как оказалось, он был не просто сержантом, а сержантом государственной безопасности, и помимо разведки ему было поручено отвечать за внутреннюю безопасность. Меня не вписали ни в один из боевых отрядов, то ли решили не рисковать ценным специалистом, то ли не посчитали полноценным бойцом, которого можно сразу бросить в бой, а вместо этого временно закрепили за складом, который одновременно являлся арсеналом. Впрочем, без работы по специальности меня не оставили, засадив за разборку немецких документов и карт, которые были взяты у убитых солдат и офицеров. Складом заведовал Митрич, суровый, неулыбчивый мужчина, инвалид. У него было что-то с коленом левой ноги. Воевал с первого дня войны. Получив ранение, попал в госпиталь, который был разбомблен на третий день после того, как он в него попал. Ушел в лес, долго скитался и голодал, пока не примкнул к группе Липатова. Он прямо горел желанием мстить гитлеровцам и при этом понимал, что в армию его не возьмут, отправят в тыл, поэтому остался в партизанах. Складом, как и арсеналом, этот сарай можно было назвать с большой натяжкой, так как вещей и оружия в нем почти не было, а то, что лежало, требовало хорошего ремонта. Правда, присмотревшись внимательнее, я наткнулся на несколько комплектов немецкой формы.

– Это здесь зачем?

Кладовщик бросил брезгливый взгляд на форму.

– Стукашенко как-то притащил. Несколько комплектов. Они машину интендантскую остановили, еще в начале весны. Там и было. Сапоги разобрали, кое-кто штаны взял. Хм. А эти… у них размер малый. Словно на пацанов сшиты. Так и лежат.

– Интересно. Попробую примерить.

Скинул гимнастерку и надел френч. Не то что бы он сидел как влитой на мне, но выглядел нормально.

– Как?

– Дерьмово, – скривился Митрич. – Не. Сидит неплохо. Только смотреть гадостно на фашистскую форму.

– Здесь только френч и штаны. А ремень и головной убор есть?

– Тебе это зачем, парень?

– Вдруг нужно будет к немцам прогуляться. Разведать…

– Ты? – Митрич весело ухмыльнулся. – Не смеши! Какой из тебя разведчик! Давай, Костя, снимай с себя эту гадость и займись подсчетом консервов, а то наш повар мне всю плешь проел. Сколько всего? Сколько там банок?

На следующий день по лагерю поползли слухи о том, что готовится боевая операция, в которой собираются использовать всю боевую силу отряда. Наши ребята-десантники ходили довольные и важные. Вот это настоящее дело! Им будет чем гордиться! Даже Леша Крымов не преминул похвастаться передо мной своим участием в предстоящем бою. Как я узнал позже, командир и штаб спланировали операцию по уничтожению фашистских прихвостней – начальника полиции и бургомистра большого села. В отряде еще до нашего приезда знали, что через три дня, в субботу, у начальника полиции села Дудушки день рождения. Исполняется круглая дата, сорок лет. Вот он и решил отметить ее с размахом, собрав у себя дома всех местных предателей. Липатов, когда еще был командиром отряда, не решился начать войну с двумя десятками полицейских, а когда прибыли москвичи, сразу предложил этот план. Его можно было понять. В отряде стало на десяток больше бойцов, да и возглавляет сейчас их теперь опытный командир-пограничник.

Захват, а затем показательная казнь предателей на глазах жителей села должна была показать местным жителям, что народные мстители – не просто слова, а реальная сила. В субботу ранним утром партизаны выступили в поход. Атака и захват пленных планировались ближе к вечеру, когда полицейские хорошо напьются. Разведчики, которые наблюдали за селом еще со вчерашнего дня, доложили, что кроме обычных часовых у управы и полицейского участка по окраине села ходит усиленный патруль из трех полицейских. Правда, по их нетрезвому виду можно было понять, что они не остались в стороне от общего веселья. Часовых и патруль сняли без шума, не потеряв ни одного человека, а вот пулеметную точку на чердаке дома начальника полиции не смогли обнаружить. Только партизаны кинулись на штурм дома, как с чердака застучал пулемет, скосив первой очередью несколько человек. После такого сигнала тревоги в доме начался переполох. Часть полицейских, потеряв голову, выскочили из дома и сразу попали под пули. Другие, закрывшись в доме, принялись ожесточенно отстреливаться. Партизаны, попав под яростный огонь, залегли, и тогда начальник разведки, рискуя жизнью, подполз к самому дому и бросил гранату в окно. Не успел прогреметь взрыв, как разъяренные потерями партизаны кинулись в атаку. Ворвавшись в дом, раненых полицаев добивали без всякого сожаления, поэтому планировавшаяся казнь предателей не состоялась из-за отсутствия последних. Во время штурма погибло три человека, в том числе младший лейтенант Липатов, а еще пятеро бойцов было ранено. Из них двое были нашими десантниками.

В доме бургомистра и начальника полиции, а также в полицейской управе забрали все, что только можно было взять. Вещи, одежду, продукты, оружие. Наши ребята не забыли про девушек и привезли в отряд большое зеркало, которое висело на стене дома старосты.

Большинство партизан было расстроено гибелью Липатова, который командовал ими четыре месяца. Они считали его хорошим человеком и командиром, да и сам поход, хоть и закончился нашей победой, не сильно их радовал. Бойцы втихомолку высказывали между собой свое недовольство новым командиром отряда. Повел на штурм дома младший лейтенант Липатов, бросил гранату в окно Стукашенко, а где был командир отряда товарищ Зима? Один был убит, другой легко ранен, а чем таким отличился командир? Об этих пересудах на следующий день мне рассказал Митрич.

Единственным плюсом для всех нас стал поминальный стол. Ели мы обычно за двумя длинными столами, стоящими под навесом, рядом с кухней. За эти несколько дней, находясь в отряде, я в полной мере ощутил на себе слова ныне покойного Липатова, когда он жаловался на трудности с продовольствием. Хлеба практически не было, не говоря уже о яйцах, твороге, сыре и тем более колбасе. Ели, по большей части, пустые капустные щи, борщи, супы с крупами, картошкой и морковью, вторые блюда с полужидким картофельным пюре, пшенную и перловую каши. Из третьих блюд чаще всего подавали простой, лишь слегка подслащенный чай или компот из сухих фруктов. Зато на этот ужин было выставлено все то, что партизаны захватили у врага. На столах лежали порезанный кусками хлеб, колбаса и сало, а главным блюдом стола стал гуляш из гречневой каши с мясной подливкой.

Следующие две недели наши ребята знакомились с местностью, ходили с партизанами в разведку и за продовольствием. В один из таких походов напросился и я. Невмоготу стало в лесу отсиживаться, и я подошел к Стукашенко.

– Товарищ командир, вы отвечаете за разведку. Пошлите меня в поиск. Надоело уже в этом лесу сидеть!

Начальник разведки хитро прищурился.

– Знаешь, Костя, мне вот тоже непонятно, чего тебя определили на склад. Молодой парень. Стреляешь, наверное, неплохо, а как ножи бросаешь, сам видел. Не у каждого так получится. Да не смотри на меня так. Ты же не скрывал свои тренировки, а мне по должности положено знать, кто и чем занимается. Немецкий язык хорошо знаешь?

– Отлично, товарищ командир.

– Хм. Об этом у нас с тобой отдельный разговор будет, а с командиром я поговорю. Думаю, отказа не будет.

– Спасибо, товарищ командир.

Вечером этого дня я узнал, что завтра иду в разведку.

Пошли вчетвером. Двое партизан местного разлива, я и Семен Шкетов, спортсмен-лыжник. Один из бойцов нашей четверки, Николай Давыдько, в одной из близлежащих деревень имел подругу, к которой время от времени захаживал для получения информации о том, что делается в местности. Первой поставленной перед нами задачей было получение от его подруги, то бишь агента, свежей информации, после чего мы должны были направиться в другую деревню и там казнить местного старосту. Как нам было сказано начальником разведки, когда он нам ставил задачу, эта гнида уже лишний год землю топчет. Добрались мы до деревни еще засветло. Часа полтора понаблюдали и, как только легли сумерки, осторожно пошли по направлению к избам. Где-то в другом конце села залаяла собака, за ней подала голос другая псина. Гавкали не зло, даже как-то лениво.

Осторожно прокрались к избе. Давыдько тихо постучал в полуоткрытое окно. В проеме показалось женское лицо, увидев Николая, расплылось в улыбке. Затем последовал приглашающий кивок головой. Партизанский информатор оказался довольно приятной женщиной лет сорока с весьма аппетитными, пышными формами. Хозяйка закрыла окно, задернула занавески, выкрутила фитиль лампы, и сразу в горнице стало светло и уютно. Налила молока. Дала по ломтю хлеба с салом. Пока мы ели, она рассказывала последние новости. Об угоне молодежи на работу в Германию, о том, что немцы собираются прислать солдат для поимки лесных бандитов. Показала листовку, которые были расклеены по селу. В них был призыв к гражданам оккупированной Беларуси не помогать никоим образом лесным бандитам, а вместо этого сдавать их оптом и в розницу немецким властям. В самом низу были напечатаны суммы, которые немецкие оккупационные власти дадут за простого партизана, комиссара и командира отряда. Когда поток информации иссяк, наш старший, хитро усмехнувшись, сказал, что хочет еще раз допросить своего агента, но теперь уже с пристрастием.

– Вдруг она какие-нибудь ценные сведения вспомнит.

– Конечно, вспомнит, – усмехнулся его приятель, Семен Глушко. – Я даже скажу тебе, где их искать надо. Под юбкой.

Партизаны захохотали, а хозяйка сделала вид, что застеснялась, и, потупив глаза, тихо сказала:

– Что же вы такое говорите, Семен.

После чего мы втроем пошли спать в сарай, расположенный за домом, а рано утром, только начало светать, ушли. По дороге я поинтересовался, какими такими зверствами отличился староста, которого мы должны казнить, и есть ли там полиция? Оказалось, что староста ни в чем таком отмечен не был, но по своей сути он предатель. А предателю первая пуля положена. И полицейские там есть, но ими займутся Давыдько с товарищами, а на мне казнь старосты.

– Я? Один? – не поверил я.

Было странно, что необстрелянного парня (о своей двухдневной войне под Москвой я никому не рассказывал и медаль не носил) собираются поставить на такое кровавое дело. Первый раз убить человека, причем глядя ему в глаза, это очень трудно. Мне это было известно по собственному опыту.

– Это приказ, Звягинцев! – твердо сказал Давыдько.

– Костя, ты сам попросился на боевое задание! – следующим высказался Шкетов. В его тоне чувствовалось осуждение и негодование. – Ты боец, а это приказ командования! К тому же не забывай, что ты советский комсомолец и должен оправдывать это высокое звание!

Пришлось сделать вид, что слова товарищей меня убедили.

– Я сделаю это! Не подведу!

– Вот и славно, хлопчик! – довольным голосом подбодрил меня Давыдько и неожиданно добавил на белорусском языке: – Ня бойся, усё будзе добра.

План был простой. Меня оставляют в засаде у дома старосты, а сами, втроем, идут убивать полицейских. На звуки стрельбы и крики староста должен был выскочить из избы, а я тем временем взять его на мушку и нажать на курок. Ничего сложного.

Когда фигуры моих товарищей растворились в темноте, я решил действовать по-своему. Осторожно прокравшись к двери, я осторожно поднял лезвием ножа щеколду, затем тихо потянул ее на себя. Заскрипит или нет? Ни звука. Осторожно шагнул в сени, держа наготове винтовку. Постоял, пока привыкали глаза. Сделал шаг, второй, третий. Переступив порог, оказался в горнице и понял, что попал в засаду. Хоть занавески были задернуты, но тонкий лунный лучик сумел просочиться сквозь щель и скользнул по вороненому стволу автомата, который держал в руках человек, стоящий у печки. В следующее мгновение мне в лицо ударил яркий луч фонарика, который держал в руке второй человек, а до этого я успел заметить третью человеческую фигуру, сидевшую на топчане, стоявшем в углу. Я почти ослеп, но, несмотря на безвыходное положение, сдаваться не собирался. Вот только у меня был лишь один выстрел, а потом меня… нашпигуют свинцом.

– Зачем пришел, хлопчик? – это был голос человека, сидящего на топчане. Хрипловатый, надтреснутый, старческий. Староста.

– А вы как думаете? – вопросом на вопрос отвечаю я.

Тяну время, сколько можно, одновременно пытаясь понять, как выкрутиться из этого положения. Получить пулю очень не хотелось. Сразу не убили, значит, живьем я им интересен. Но кроме винтовки у меня два ножа, причем спрятаны совсем не в тех местах, где их обычно прячут.

«Может, наши подойдут, – мелькнула надежда и сразу исчезла. – Их тоже, скорее всего, прихватили. Интересно, кто нас сдал?»

– Винтовку положи на пол, а то не ровен час выстрелит, – посоветовал мне староста. – Осторожно клади. Без резких движений.

Я осторожно положил винтовку. Хозяин дома встал, чем-то там чиркнул, подкрутил фитиль, а затем поднял лампу, в тот же миг фонарик погас. Теперь я смог хорошо рассмотреть всех троих мужчин. Бородач, стоявший с автоматом в руках, напряженно и зло глядел на меня. Сомнений не было в том, что стоит мне неправильно себя повести, как он всадит мне в грудь полрожка. Высокий, плечистый мужчина, державший в одной руке фонарик, а в другой пистолет, сейчас наблюдал за мной с легкой усмешкой. Староста хоть и старик, а наган, который он держал в руке, не дрожал, да и глаза смотрят не подслеповато, а настороженно.

– Мне так думается, что пришел меня убить. Иначе зачем тебе винтовка?

– Да ты что, дед, такое выдумываешь! Эту винтовку я рядом с твоим домом нашел. Думаю, не иначе как хозяин потерял. Верну ему и табачка попрошу за свою услугу. Заодно водицы попью, а там, может, добрый хозяин сала кусок отрежет.

– Стоит под стволом, а как складно брешет! И главное, голос ни разу не дрогнул, – с усмешкой прокомментировал мои слова мужчина с пистолетом, приэтом внимательно и цепко ощупывая меня взглядом.

«Если им сейчас помощь подойдет, мне окончательно кранты! Сейчас! Прямо сейчас…»

Нож скользнул из рукава в руку. Я напрягся, готовый действовать, но что-то мне мешало начать. Да и интуиция моя молчала. Не била в набат. Дед, видно, что-то почувствовал, потому что быстро сказал:

– Не дури, парень. Здесь свои.

– Свои, говорите… Тогда, может, я к вам в следующий раз зайду.

Мужчина с хозяином дома переглянулись.

– Опустите оружие. Пусть он уходит, – вдруг неожиданно сказал мужчина.

Дед опустил оружие, следом опустился ствол автомата. Подобных слов я никак не ожидал. Значит, не полиция. Тогда кто? Блин! Какой же я тупица! Это же партизаны!

– Знаете, я передумал. Тепло тут у вас. Да и в животе чего-то бурчит.

– Вот наглый хлопчик, – покачал головой дед, а затем буркнул: – Садись. Покормлю.

Хозяин дома положил наган на стол, затем подошел к печи, при этом отодвинув в сторону автоматчика, стал что-то доставать. Потом, не поворачиваясь, неожиданно спросил:

– Ты, хлопчик, небось, из этих – парашютистов?

– Ага. Полчаса тому назад парашют у тебя в огороде закопал, а рацию и динамит в курятнике спрятал.

Дед засмеялся в голос, а за ним заулыбались партизаны.

– Винтовку можно взять? – спросил я, бросив взгляд на бородача с автоматом, все еще не спускающего с меня настороженных глаз.

– Бери и садись за стол. Сейчас твоих товарищей приведут. Меня зовут Николай. Хозяина – дед Кондрат. Он, – тут мужчина кивнул головой в сторону автоматчика, – Дмитрий. Мы из отряда Старика. Слыхал?

– Константин, – в свою очередь представился я. – Нет, не слышал.

Глава 7

Бабье лето. В этом году оно пришлось на вторую декаду сентября. Вот только никого не радовала теплая погода, хотя до этого у нас все складывалось неплохо. За эти четыре месяца наш партизанский отряд хорошо поработал. Был пущен под откос немецкий эшелон, разгромлен крупный гарнизон и взорваны склады в селе Коржавы, совершено удачное нападение на временный лагерь, в который сгоняли молодежь для отправки в Германию. Освободили более полусотни юношей и девушек. Все это не считая обычной, повседневной работы, в которую входили засады на дорогах и уничтожение полицейских и предателей. Только официально была подтверждена смерть восьмидесяти трех гитлеровцев и пятидесяти семи пособников фашистов, а вот теперь у нас закончилась полоса удач и пошла черная полоса неудач и смертей.

Когда местное начальство поняло, что у них под боком появился активный, боевой отряд партизан, гитлеровцы решили принять меры. Сначала в нашем районе появился батальон солдат, которые в течение нескольких дней прочесывали окрестные деревни и леса, но ввиду неэффективности их действий их вскоре убрали, а вместо них пригнали два взвода карателей с вспомогательным отрядом из полусотни полицейских. Если с солдатами вермахта военных действий мы не вели из-за их численного превосходства и отсиживались в лесу, то карателям решили показать, кто хозяин на этой земле. Объединенный отряд, составленный из партизан Старика и наших бойцов, заманив гитлеровцев в засаду, дал самый настоящий бой. Каратели и полицаи, потеряв около тридцати человек только одними убитыми, позорно бежали. Но в начале сентября все изменилось. Сначала пропала группа партизан из отряда Старика, отправленная за продуктами. Прошло время, и по их следам были отправлены люди, но неожиданно наткнулись на засаду фрицев. В результате неожиданного, скоротечного боя партизаны потеряли двух человек, после чего отступили. Такое было и раньше, вот только никогда немцы не устраивали засад в лесу, в который без особой нужды старались не соваться.

Спустя еще несколько дней исчезла группа наших разведчиков. Четыре человека, в том числе и Леша Крымов. Два дня ушло на их поиски, пока мы не наткнулись на место боя. Судя по выбранному месту, на наших разведчиков напали люди, которые не просто хорошо знают тактику партизанской войны, но и умело применяют ее на практике. После этих потерь командование обоих отрядов устроило совместное совещание, но оно мало что дало, так как о подобных немецких подразделениях никто не слышал. По лагерю пошли гулять слухи, что немцы прислали какую-то секретную группу для борьбы с партизанами. Все это не давало повода для радости, так как до этого времени лес партизаны считали своей вотчиной, а тут на тебе! – оказывается, у фрицев есть свои партизаны, не хуже отечественных.

«Спецподразделение. Что мне о них известно? Да ничего! Только про отряд “Брандербург” краем уха слышал, но там вроде другая специализация. Диверсии в тылу врага. Эти же, судя по тому, как действуют, разбиты на небольшие разведывательные группы, и, судя по всему, их целью является получение координат месторасположения партизанских отрядов. В обоих случаях произошли быстротечные бои. Отсюда можно сделать вывод: если и взяли кого-то из партизан живыми, то только ранеными. В таком случае допрос они проводили в полевых условиях. Но трупов нет. Зачем им тащить их с собой? Разведчики Старика погибли пять или шесть дней назад. А когда пропал Лешка Крымов? М-м-м… Еще и трех суток не прошло. Так… Если бы за это время они узнали нечто конкретное, то нас бы уже обложили. Значит, пока ничего не знают».

Проанализировав имеющуюся информацию, я пошел к Стукашенко, чтобы изложить все в упрощенной форме, языком партизана-комсомольца. Мне он нравился. Оказался хорошим мужиком, честным, храбрым, при этом старался разобраться в людях и не имел привычки навешивать на них ярлыки «враг народа», только потому, что ему так показалось.

«Не кабинетный чекист, а самый настоящий боец, к тому же умный и хваткий».

Заместитель командира отряда по разведке меня выслушал, какую-то минуту смотрел на меня, а потом сказал:

– Думаешь, ты один такой умный, Звягинцев? Рассмотрели мы все это. Именно в таком плане, как ты говоришь. Вот только как узнать, так ли это на самом деле. На носу зима, и если мы сейчас уйдем в другое место, то нам очень плохо придется. Здесь мы неплохо обжились, а там, на новом месте… Скажу прямо. Мы с отрядом Старика решили объединиться и остаться здесь. Да ты и сам понимаешь. Вода есть. Расположение хорошее. Только вот теперь все наши планы под угрозой оказались.

Мы какое-то время молчали, потом Стукашенко снова заговорил:

– Сейчас мы делаем упор на разведку. Нам позарез надо знать, откуда эти фрицы появляются. Их наверняка кто-то видел. Нам надо узнать о них хоть что-то, мать их! А так ходим, как слепые котята!

На следующее утро на разведку было отправлено пять групп партизан. Строго-настрого было приказано идти осторожно, с оглядкой, отмечать все подозрительное. Я вошел в одну из троек. Наш маршрут был проложен по двум деревням – Панкратовка и Соломино. До Панкратовки идти было относительно недалеко – километров семь, причем большей частью – лесом. В селе был верный человек, у которого мы собирались получить информацию, переночевать, а потом пойти дальше. Обычно все старались выходить так, чтобы иметь возможность понаблюдать за деревней час-полтора, а уже затем, в сумерках, добраться до избы своего человека. Так и мы сделали. К тому же место знали укромное и проверенное. Уже два раза там останавливались. Полчаса лежали, разговаривали, потом меня стало ко сну тянуть. Я предложил тянуть соломинку, но Василий Ухов, который шел в нашей тройке старшим, сказал, что спать не хочет и будет дежурить. Третьим в нашей группе был Матвей Дужко, но все звали его в отряде почему-то Митяй. Парень обладал завидной мускулатурой и немалой смелостью, но вообще-то это был простой, неграмотный крестьянин, все свою жизнь проживший в глухой деревеньке. В Бога верил, возраста своего не знал, врать не умел и понятия не имел, что в мире творится. Оказавшись в отряде, он словно снова учился жить. Дужко, ни слова не говоря, накрыл голову полой куртки и спустя пару минут ровно засопел носом.

Я лег в шаге от него. Заснул не так скоро, как Митяй, а минут через десять.

Сон был скользкий, неровный, крадущийся по краю сознания, наверное, поэтому какой-то негромкий звук сумел пробиться в мое сознание. Интуиция неожиданно ударила в набат, разбудив меня. Тело напряглось, готовое взорваться атакой, но в следующую секунду в голове словно раздался взрыв и сознание погасло. Очнулся я уже от сильного удара по ребрам.

– Шнель. Поднимайся, лесной бандит, – это было уже сказано по-русски, но с сильным акцентом.

Приподнявшись, встал, осторожно тронул разбитую часть головы, всем своим видом показывая, как мне плохо, а сам тем временем пытался оценить ситуацию. Судя по умело проведенному захвату, противник был опытен и тренирован, причем явно специализировался по борьбе с партизанами. Немцев было четверо. Крепкие, плечистые, тренированные парни. Обратил внимание на одежду. Нестандартные куртки, с серо-зелеными разводами, свободные, легкие, с капюшонами. На головах мягкие кепи с козырьками. Глаза жесткие, злые и… безразличные. Мне уже приходилось видеть подобные взгляды. Для них мы уже не были людьми, а расходным материалом, которому осталось жить до тех пор, пока он нужен. Бросил быстрый взгляд на своих товарищей по несчастью. Ухов, держась за бок, с перекошенным от боли лицом, тупо смотрел куда-то в землю.

«Минус один», – щелкнуло автоматически в подсознании.