Холодная луна Дивер Джеффри

Глава 11

15.30

— Сколько? — переспросил Райм, качая головой и повторяя то, что ему только что сказал Селлитто. — Он планирует десять убийств?!

— Видимо, так.

Сидя в лаборатории по обе стороны от Райма, Кэтрин Дэнс и Селлитто демонстрировали ему фоторобот Часовщика, который изготовили прямо на месте в часовом магазине, воспользовавшись компьютерной программой идентификации лица, воспроизводящей черты подозреваемого на основе описаний, предоставленных свидетелем. На экране перед ними предстал образ белого мужчины около пятидесяти лет с округлым лицом, двойным подбородком, толстым носом и необычайно светлыми голубыми глазами. Торговец добавил также, что убийца был чуть выше шести футов, худощавый, с черными волосами средней длины. На нем не было никаких украшений. Халлерштайн отметил, что одет он был в черное, но конкретно что на нем было, припомнить не смог.

Затем Кэтрин сообщила, что случилось с Халлерштайном. Примерно месяц назад в магазин зашел мужчина и спросил часы определенного образца, не какую-то конкретную марку, а просто что-нибудь компактное, с фазами луны и громким тиканьем.

— Последнее было самым важным, — заметила Кэтрин. — Луна и громкое тиканье. Вероятно, чтобы жертвы, умирая, слышали этот звук.

Торговец заказал десять таких часов. Когда они прибыли, тот человек пришел и заплатил за них наличными. Он не назвал ни своего имени, ни откуда прибыл, ни зачем ему нужны часы, но было видно, что в часах он разбирается превосходно. Они беседовали о коллекционерах, в последнее время приобретших известные и дорогие образцы на аукционах, и о проводившихся в городе выставках.

Часовщик не позволил Халлерштайну помочь ему донести часы до машины. Он несколько раз приезжал за ними.

В конце концов он вошел в магазин и уставился на Халлерштайна. Затем очень спокойным и ровным голосом сказал, что, если кто-нибудь узнает, что он покупал у него часы, он вернется, переломает Халлерштайну пальцы и разобьет всю его коллекцию.

Что касается улик, то в магазине ничего обнаружить не удалось. Халлерштайн практически не торговал за наличные, поэтому большая часть тех девятисот долларов, которыми расплатился Часовщик, все еще лежала у него в кассе. Но торговец сразу же разочаровал Селлитто, заметив:

— Даже не пытайтесь искать отпечатки. Он был в перчатках.

Купер тем не менее проверил деньги и нашел только отпечатки самого торговца, которые Селлитто снял в качестве контрольных. Серийные номера банкнот также нигде не значились. Пыль без каких-либо особых характеристик.

Затем они попытались установить время, когда Часовщик контактировал с торговцем, и, просмотрев список звонков, остановились на нескольких наиболее вероятных. Но как сразу же выяснилось, все они были сделаны из платных телефонов-автоматов, расположенных в центре Манхэттена.

Тем временем поступил звонок из отдела полиции нравов. Они сообщили, что не нашли никакой проститутки по имени Тиффани в районе Уолл-стрит. Звонивший детектив заверил, что будет продолжать поиски, но, так как в этом районе было совершено убийство, все девушки уже поспешили перебазироваться.

И вот тут-то взгляд Райма упал на записи в его схеме.

«…грязь, содержащая рыбный белок…»

«Жертву перетащили от автомобиля в переулок…»

Затем он снова взглянул на фотографии места преступления.

— Том!

— Что? — отозвался помощник из коридора.

— Ты мне нужен.

Молодой человек мгновенно появился в дверях.

— Что случилось?

— Ложись на пол.

— Что вы хотите, чтобы я сделал?!

— Ложись на пол. А ты, Мэл, тащи его к столу.

— Я подумал, что-то случилось, — пробормотал Том.

— Случилось. Мне нужно, чтобы ты лег на пол. Немедленно!

Помощник взглянул на Райма с выражением явного недоверия в глазах:

— Вы шутите.

— Быстрее.

— Но не на пол же!

— Сколько раз я тебе говорил приходить на работу в простых джинсах. А ты все время появляешься в супердорогих слаксах. Надень куртку. Вон ту, что на вешалке. И поторапливайся. На спину!

Тяжелый вздох.

— Не расплатитесь, босс.

Помощник натянул куртку и улегся на пол.

— Минутку! Уберите-ка отсюда собаку, — приказал Райм. Джексон выскочил из своей коробки, явно подумав, что настало время для игры. Купер взял пса на руки и передал его Кэтрин.

— Ну что ж, вроде все в порядке. Нет, застегни молнию на куртке. Все-таки зима на дворе.

— Действительно, на дворе, — отозвался Купер.

Том застегнул куртку до самой шеи и снова лег.

— Мэл, нанеси немного алюминиевой пыли себе на пальцы и тащи его по комнате.

Эксперт понимал, что задавать вопросы относительно целей этого упражнения бессмысленно. Он опустил пальцы в темно-серый порошок для снятия отпечатков и подошел к Тому.

— Как мне его тащить?

— Вот над этим я как раз сейчас и думаю, — отозвался Райм. Он прищурился. — Какой способ самый эффективный? — Затем попросил Купера взяться за нижние края куртки, натянуть ее на лицо Тома и тащить его головой вперед.

Купер снял очки и ухватился за куртку.

— Извините, — пробормотал он, обращаясь к помощнику Райма.

— Я понимаю, вы только выполняете приказ.

Эксперт тяжело дышат от усилия, но помощник плавно скользил по полу. Селлитто наблюдал за происходящим, стараясь сохранить полную серьезность, а Кэтрин изо всех сил пыталась удержаться от улыбки.

— Достаточно. Сними с него куртку и дай мне посмотреть.

Приподнявшись, Том разоблачился.

— Мне можно встать?

— Да, да, да. — Райм уставился на куртку. Помощник поднялся на ноги и стряхивал с себя пыль.

— Что все это значит? — спросил Селлитто.

Райм состроил гримасу.

— Черт побери! Парень был прав!

— Пуласки?

— Да. Он предположил, что следы от рыбы оставил Часовщик. А я полагал, что жертва. Но посмотрите на куртку. Какой же я дурак!

Пальцы Купера оставили следы алюминиевой пыли внутри куртки, в точности в тех самых местах, где грязь была обнаружена на теле Теодора Адамса. Часовщик сам оставил эту грязь на своей жертве, когда тащил ее в переулок.

— Дурак! — повторил Райм. Невнимательность раздражала его больше всего, особенно собственная. — Теперь следующий шаг. Я хочу знать все, что возможно, о рыбном белке.

Когда Купер вернулся к компьютеру, Райм заметил, что Кэтрин посматривает на часы.

— Опоздали на самолет? — спросил Селлитто.

— У меня еще час. Хотя вряд ли у меня есть шанс. В Рождество при таких толпах на улицах и системе контроля в аэропорту.

— Все по нашей вине, — смущенно заметил детектив.

— Если моя помощь оказалась небесполезной, значит, дело того стоит.

Селлитто снял телефон с ремня:

— Я приглашу специальную машину. И мы доставим вас в аэропорт за полчаса. С мигалками и сиренами.

— Потрясающе! Тогда я могу успеть.

Райм не отрываясь смотрел на свою схему.

— У меня есть к вам предложение, — произнес он вдруг.

Селлитто и Дэнс повернулись к нему.

Он взглянул на гостью из Калифорнии.

— Как вы отнесетесь к полностью оплаченной ночи в блистательном Нью-Йорк-Сити?

Бровь Кэтрин удивленно приподнялась. Брови изогнулись и у Амелии.

— Меня интересует, не сможете ли вы остаться еще на день?

Селлитто рассмеялся.

— Линк, я не верю ушам. Ты постоянно жалуешься, что свидетели совершенно бессмысленны. Ты что, принципиально изменил свое мнение по этому вопросу?

Райм нахмурился:

— Нет, Лон. Ты ошибаешься. Меня раздражают не свидетели, а то, как многие с ними работают. На чистой интуиции, прощупывают вслепую, каким-то шарлатанством занимаются. Вот оно-то, по-моему, совершенно бессмысленно. Кэтрин — совсем другое дело. Она пользуется методологией, основанной на воспроизводимых, вполне объективных реакциях на стимулы, из которых делает достаточно логичные выводы. Конечно, они не столь убедительны, как, к примеру, реагент АЛО в ходе экспертизы наркотиков, но ее методика тем не менее… — мгновение он подыскивал подходящее слово, — весьма полезна.

Том рассмеялся:

— Это лучший комплимент, на который вы можете рассчитывать. «Весьма полезна».

— Тебе нет необходимости вмешиваться, Том, — огрызнулся Райм и, повернувшись к Кэтрин, спросил: — Ну как насчет моего предложения?

Она просмотрела его схему, и Райм заметил, что взгляд Кэтрин останавливается не на его скупых записях, а на изображениях. В особенности же на фотографиях тела Тедди Адамса с устремленными вверх остекленевшими глазами.

— Я остаюсь, — сказала она.

Винсент медленно поднимался по ступенькам музея «Метрополитен» на Пятой авеню. Тяжело дыша, он достиг последней ступеньки. На руки он не жаловался, они были у него достаточно сильные. Они очень помогали в «беседах по душам» с девчонками, но вот быстро двигаться ему было трудновато.

После посещения лавки цветочницы Винсент хорошо пообедал (его главным правилом было — еда трижды в день, и весьма обильная) и на метро приехал сюда.

Он чуть было не поддался искушению и не изнасиловал цветочницу Джоанну. Но в самую последнюю минуту над ним взяла верх другая его «инкарнация» — Умница Винсент — самый утонченный из всего выводка, населявшего его душу. Соблазн, конечно, слишком велик, но ведь Винсент не должен подводить своего друга. (А еще он не хотел расстраивать человека, для которого самым верным способом решения любого конфликта было «полоснуть бритвой по глазам».)

Он заплатил за билет и вошел в музей, обратив внимание на женщину, очень похожую на его сестру. На прошлой неделе Винсент написал ей и просил приехать в Нью-Йорк на Рождество, но не получил ответа. Ему хотелось показать сестре достопримечательности. Хотя вряд ли ее приезд был бы удобен сейчас, когда они с Дунканом так заняты. Хотя он очень по ней соскучился. Винсент почему-то был уверен, что присутствие сестры изменит его жизнь к лучшему. Оно принесет стабильность, и он не будет чувствовать себя постоянно голодным. Ему не будут так часто требоваться «беседы по душам» с девушками.

«Я совсем не против немного перемениться, доктор Дженкинс. Согласны?»

Может быть, она все-таки приедет на Новый год. Они пойдут на Таймс-сквер и увидят, как будет опускаться шар.

Винсент продвигался по залам музея. Он прекрасно знал, где можно найти Джеральда Дункана. Он находился в той части здания, где были выставлены экспонаты, привезенные из отдаленных уголков земли: сокровища Нила, например, или драгоценности Британской империи. Теперь на втором этаже размещалась выставка греческих древностей. Называлась она «Измерение времени в древности».

Дункан приходил сюда уже несколько раз. Его притягивала выставка примерно так же, как Винсента притягивали порномагазины. Обычно отстраненное, лишенное всяких эмоций лицо Дункана здесь при взгляде на экспонаты озарялось радостью и живым интересом. Винсенту было приятно видеть, что его друг способен хоть от чего-то получать искреннее удовольствие.

В данный момент Дункан рассматривал несколько старинных предметов, называвшихся «ладанные часы». Винсент пристроился рядом.

— Ну, какие результаты? — спросил Дункан, не поворачивая головы. Он увидел отражение Винсента в стекле стенда. Да уж, он всегда такой: всегда настороже, всегда видит то, что ему нужно увидеть.

— Она была одна в мастерской все то время, пока я был рядом. Внутрь никто не входил. А примерно полчаса назад пошла в свой магазин на Бродвее и встретилась там с парнем, который у нее занимается доставкой. И они ушли вместе. Я позвонил и спросил ее…

— Из…

— Из телефона-автомата. Конечно.

Педант.

— И служащий ответил, что она вышла выпить кофе. Вернется примерно через час, но не в магазин. Наверное, он имел в виду, что она пойдет обратно в мастерскую.

— Хорошо, — кивнул Дункан.

— А у тебя какие результаты?

— Пирс огородили канатом, но там никого нет. Я видел полицейские катера на реке. Значит, они еще не нашли тело. К Сидар-стрит я не смог подойти близко. Они очень серьезно подошли к расследованию. Масса полиции. Главных среди них, по-видимому, двое. Одна из них женщина, и симпатичная.

— Женщина, да? — Голодный Винсент навострил уши. Мысль о «беседе по душам» с женщиной-полицейским никогда ему раньше не приходила в голову. Но идея ему сразу понравилась. И очень понравилась.

— Молодая. Едва за тридцать. Рыжая. Тебе нравятся рыжие?

Винсент так и не смог забыть рыжие волосы Салли Энн, каскадом ниспадавшие на старое вонючее одеяло, на котором лежал он.

Острый голод вновь проснулся у него в душе. Даже слюнки потекли. Винсент сунул руку в карман, вытащил оттуда шоколадный батончик и поспешно его съел. К чему клонит Дункан, подумал он, своими словами о рыжих волосах и о симпатичной женщине из полиции? Но убийца больше ничего не сказал. Он прошел к другому стенду, в котором были выставлены старинные часы с маятником.

— А ты знаешь, чему мы обязаны тем, что нам известно точное время?

Профессор снова ступил за кафедру, подумал Умница Винсент, на мгновение после проглоченного шоколадного батончика заместивший Голодного Винсента.

— Нет.

— Поездам.

— Тем, что ходят по железным дорогам?

— Да, именно им. Когда люди целую жизнь проводили в одном городе, никогда и никуда не выезжая, каждый населенный пункт мог начинать день, когда ему заблагорассудится. Шесть часов утра в Лондоне могли соответствовать шести восемнадцати в Оксфорде. Никому не было никакого дела. А если тебе нужно было отправиться из Лондона в Оксфорд, ты просто садился на лошадь и точное время не имело для тебя никакого значения. А после появления железных дорог все изменилось. Если один поезд не выедет со станции вовремя, а другой понесется на предельной скорости, результат может быть весьма плачевным.

— Да уж, верно.

Дункан отвернулся от стенда. Винсент надеялся, что теперь-то они уйдут из музея, поедут в центр и возьмут Джоанну. Но Дункан прошел через весь зал к большому шкафу из толстого стекла. Он был огражден специальными канатами из бархата. Рядом стоял громила-охранник.

Дункан уставился на находившийся внутри предмет: коробку из золота и серебра размером в два фута на два фута и восемь дюймов глубиной. На передней панели этой коробки находилось с десяток различных циферблатов, на которые были нанесены изображения каких-то сфер и того, что походило на планеты, звезды и кометы, а также множество всяких непонятных букв и символов, как в астрологии. На коробке со всех сторон тоже были вырезаны различные изображения, и она была украшена драгоценными камнями.

— Что это такое? — спросил Винсент.

— Дельфийский механизм, — ответил Дункан. — Из Греции. Ему более полутора тысяч лет. Сейчас его возят по миру.

— И что он может делать?

— О, очень многое! Видишь вон те циферблаты? Они показывают движение солнца, луны и планет. — Он посмотрел на Винсента. — На самом деле механизм, который ты видишь, основан на предположении, что Земля и планеты вращаются вокруг Солнца, а не наоборот. Для того времени подобный взгляд был довольно революционным и еретическим. Представь, за тысячу лет до Коперника! Потрясающе!

Винсент что-то смутно помнил о Копернике из уроков астрономии в старших классах школы, хотя в основном у него в памяти осталась, конечно, девочка из его класса, Рита Йохансон. А особенно хорошо он запомнил маленькую и толстую брюнетку, лежащую на животе в поле неподалеку от школы однажды осенью с сумкой из мешковины на голове и едва слышно шепчущую: «Пожалуйста, не надо, пожалуйста, не надо».

— А взгляни на этот циферблат. — Голос Дункана прервал приятные воспоминания Винсента.

— Серебряный?

— Платиновый. Перед тобой чистая платина.

— Которая дороже золота, правда?

Дункан ничего не ответил.

— Это лунный календарь. Но особый. В григорианском календаре, которым мы пользуемся, триста шестьдесят пять дней и месяцы разной продолжительности. Лунный календарь более последователен, чем солнечный григорианский, — месяцы в нем всегда одинаковой протяженности. Только он не совпадает с солнечным календарем. Это значит, что если в нынешнем году начало лунного месяца падает на пятое апреля, в будущем году оно будет приходиться совсем на другое число. Но Дельфийский механизм показывает лунно-солнечный календарь, соединяющий и тот, и другой. Я ненавижу как григорианский, так и чисто лунный. — Последнюю фразу он произнес с какой-то неуместной страстностью в голосе. — Они слишком неряшливы.

«Он их ненавидит?» — подумал Винсент.

— А вот лунно-солнечный календарь элегантен, гармоничен. Прекрасен.

Дункан кивнул в сторону Дельфийского механизма:

— Многие считают его подделкой, так как ученые не могут в точности воспроизвести его показания без помощи компьютеров. Невозможно поверить, что кто-то изобрел столь сложную машину почти две тысячи лет назад. А я верю, я убежден в том, что он настоящий.

— А он дорого стоит?

— Он бесценен. — После минутной паузы Дункан добавил: — О нем ходит множество слухов. К примеру, что в нем содержатся ключи ко всем тайнам жизни и Вселенной.

— И ты так думаешь?

Дункан продолжал внимательно всматриваться в блестящий металл.

— В каком-то смысле да. Считаю ли я этот механизм чем-то сверхъестественным? Конечно, нет. Но он совершает нечто чрезвычайно важное: он соединяет время. Он помогает нам понять, что время — бесконечная река. Для механизма нет никакой разницы между секундой и тысячелетием. И каким-то загадочным образом ему удается измерять все интервалы времени почти со стопроцентной точностью. — Он кивнул в сторону механизма. — Древние считали время особой силой, неким божеством, обладающим огромной властью. И механизм был ключом к их пониманию времени. Мне кажется, мы бы очень выиграли, если бы смотрели на время так, как это когда-то делали они. Одна секунда сейчас может изменить целое тысячелетие в будущем. Изменить полностью…

«Великий план Вселенной…»

— Да уж, сильно…

Хотя как ни старался Винсент, интонация его выдавала отсутствие в нем и сотой доли того энтузиазма, который отличал Дункана.

Впрочем, Дункан не обратил на его слова никакого внимания. Он взглянул на свои карманные часы и рассмеялся, что случалось с ним довольно редко.

— Тебе, наверное, надоела моя безумная болтовня. Ну что ж, пойдем навестим нашу цветочницу.

Жизнь патрульного полицейского Рона Пуласки была проста и безыскусна. Жена, дети, его родители, брат-близнец, дом с тремя спальнями в Квинсе, маленькие радости пикников с друзьями и их женами (он готовил свой непревзойденный соус для барбекю), бег трусцой, вылазки с женой в кино после того, как собрано достаточно денег на приходящую няню, а также работа в палисаднике, настолько маленьком, что брат Рона называл его «травяным половичком».

Все очень, очень просто. Поэтому Рону было очень не по себе, когда он отправлялся на встречу с Джорданом Кесслером, деловым партнером Бенджамина Крили. Они с Амелией в ее «камаро» бросили монетку, и ему выпало повидаться с Кесслером, а ей — с барменшей. Рон позвонил Кесслеру, только что вернувшемуся из командировки, и договорился о встрече. (Его самолет, в самом прямом смысле его, то есть ему принадлежащий, только что приземлился, и личный шофер вез Кесслера в город.)

Теперь Рон жалел, что сразу не согласился на барменшу. С богачами он чувствовал себя неуютно.

Кесслер направлялся в офис одного своего клиента в Нижнем Манхэттене и хотел отложить рандеву с Пуласки. Но Амелия потребовала, чтобы он настоял на немедленной встрече, и Рон выполнил ее просьбу. Кесслер согласился увидеться с ним в кафе на первом этаже того здания, в котором располагался офис его клиента.

Пуласки вошел в вестибюль «Пени энерджи трансфер». То еще местечко! Кругом стекло, хромированная сталь и мраморные скульптуры. На стенах — громадные фотографии трубопроводов компании, раскрашенных в разные цвета. Для простой фабричной арматуры они казались слишком живописными. Пуласки очень понравились снимки.

В кафе Кесслер его сразу заметил и помахал издалека рукой. Пуласки купил себе кофе, бизнесмен уже успел выпить чашку, и они обменялись рукопожатием. Кесслер был крупный мужчина с не очень привлекательной манерой зачесывать редеющие волосы поверх лысой макушки. На нем была темно-синяя рубашка, накрахмаленная до такой степени, что стала напоминать пробковую древесину. Воротник и манжеты белого цвета, а тяжелые запонки — из золота высокой пробы.

— Спасибо, что согласились встретиться со мной здесь, внизу, — сказал Кесслер. — Бог знает, что мог бы подумать клиент, узнав, что ко мне на офисный этаж пришел полицейский.

— А в чем состоят ваши обязанности?

— Ах, обычная жизнь бухгалтера. Ни минуты отдыха. — Кесслер сделал глоток из второй чашки кофе и, закинув ногу за ногу, произнес почти шепотом: — Смерть Бена — это кошмар. Просто кошмар. Первое время не мог поверить, когда узнал… Как его жена и сын? — Покачав головой, он ответил на собственный вопрос: — Но что я спрашиваю! Конечно же, они раздавлены горем. Так чем я могу быть вам полезен, офицер?

— Как я уже вам говорил, мы проводим расследование обстоятельств его смерти.

— Да, конечно, если я действительно могу быть вам чем-то полезен, я к вашим услугам.

В Кесслере не было заметно нервозности, характерной для человека, беседующего с полицейским. И в его манерах не было снисходительности, присущей многим из тех, кто общается с людьми, зарабатывающими в тысячу раз меньше их.

— У мистера Крили были какие-нибудь проблемы с наркотическими средствами?

— С наркотическими средствами? По крайней мере я никогда не замечал. Знаю только, что одно время он принимал таблетки от болей в спине. Впрочем, это было уже давно. И я никогда его не видел… как там говорится?.. Я никогда не видел его нетрезвым. В широком смысле слова. Одно я вам должен сразу сказать: мы очень мало общались. У нас разные характеры. Мы вместе занимались одним делом и знали друг друга в течение нескольких лет, но личная жизнь у каждого из нас была своя. Они у нас никак не пересекались. Если не считать наши совместные официальные обеды с клиентами, за столом мы с ним встречались не более одного-двух раз в год.

Пуласки попытался вернуться к основному предмету их разговора:

— Все-таки как насчет запрещенных наркотических средств?

— Бен? Нет! — Кесслер рассмеялся.

Пуласки стал припоминать, какой второй вопрос он собирался задать. Амелия приказала ему все их выучить наизусть. Если постоянно заглядывать в свои записи, поучала она молодого полицейского, будешь выглядеть весьма непрофессионально.

— А он встречался с кем-нибудь, кого вы могли бы охарактеризовать как опасного, возможно, с кем-то, кто произвел на вас впечатление преступника?

— Никогда.

— Вы говорили детективу Сакс, что он пребывал в подавленном состоянии.

— Да, верно.

— Вам известно, чем он был подавлен?

— Нет. Я ведь вам говорил, о личной жизни мы с ним практически не беседовали. — Кесслер опустил руку на столик, и массивная запонка громко стукнулась о его поверхность. Ее стоимость, наверное, была равна целой месячной зарплате Пуласки.

В голове Пуласки звучал голос его жены: «Расслабься, милый, у тебя все хорошо получается».

К ее голосу присоединялся голос брата: «У него золотые запонки, зато у тебя большой пистолет».

— А кроме депрессии, вы ничего особенного не замечали в нем в последнее время?

— Замечал. Он пил больше обычного. И пристрастился к игре. Пару раз ездил в Вегас, в Атлантик-Сити. Раньше за ним ничего подобного не водилось.

— Вы не могли бы определить, что это такое? — Пуласки протянул бизнесмену копию того, что удалось восстановить из сожженных бумаг в загородном доме Крили в Уэстчестере. — Какая-то бухгалтерская таблица. Может быть, отчет.

— Я вижу. — В голосе Кесслера наконец-то появилась снисходительная нотка, но, кажется, ненамеренно.

— Они принадлежали мистеру Крили. Вам они что-нибудь говорят?

— Ничего. Откуда они у вас? И почему они в таком состоянии?

— Мы их такими нашли.

«Не говори ничего о том, что их пытались сжечь», — предупредила его Амелия. Он не умел лгать. И потому покраснел. Его брат никогда бы так не сплоховал. У них все гены были общими, кроме гена смущения.

— На них указаны довольно большие суммы.