Пять сердец Сопряжения. Том 1 Каури Лесса

Носорог Дю с яростью швырнул бумаги в лицо побледневшего секретаря. Когда Дю злился, становилось ясно, за что ему – крупному, холеному, седеющему мужчине – досталась такая кличка. Его лицо краснело до коричневого, черты – замирали в неподвижности, превращаясь в страшную маску. Курносый нос будто заострялся, а над ним блестели в складках кожи маленькие глазки, полные ярости.

– Пита ко мне, сейчас же!

– Конечно, господин Ройбуш!

Секретарь, одной дрожащей рукой подбирая бумаги с пола, другой – набирал вызов в телефоне.

– Пит, зайдите к шефу. Немедленно.

И, посмотрев на Носорога:

– Он уже в пути. Две минуты.

– Отлично! – Дю откинулся на спинку своего шикарного кресла и передохнул.

Секретарь поспешил ретироваться, предусмотрительно оставив собранные бумаги на столе, буде шеф, успокоившись, решит их перечитать.

Дю Ройбуш прекрасно знал, как за спиной называют его подчиненные, и втайне гордился кличкой. Носорог – символ силы, зверь, сметающий все на своем пути к цели! Однако подчиненные ошибались – не за маску ярости на лице прилипла кличка к нему. За саму ярость. Подобные приступы случались с ним редко – не умей Дю держать себя в руках, разве достиг бы высот в таком нелегком бизнесе, как запрещенная в Тайшельской унии торговля оружием между мирами-участниками? Однако иногда его накрывало… Как сейчас, когда он увидел, что мерзавец Демпси Монтегю вновь сорвал сделку с имперцами. Нахальный малый этот восемнадцатилетний сын его бывшего партнера по бизнесу – сэра Патрика! Или глупый… Хотя, нет, в уме ему не откажешь!

После аккуратного стука в дверь на пороге показался Питер Конн – глава Службы безопасности концерна «Терра армогнита». Этот высокий светловолосый человек с бледно-голубыми глазами, худощавый и вежливый, был в крови не по локоть, по самую макушку, а выглядел – как выпускник элитного университета и научный работник. И кличка у него была соответствующая: простая и элегантная – Лезвие.

Дю набрал секретный код на панели управления кабинетом, обеспечивая полную защиту – таким разговорам свидетели не нужны! Кивнул на кресло напротив. Бумаги, оставленные секретарем, как раз лежали ближе к тому краю стола.

– Пит, взгляни.

Лезвие послушно взял документы, пролистал, аккуратно положил обратно, улыбнулся уголками губ. Глаза остались холодны.

– Снова Монтегю-младший тревожит ваш покой, шеф? И насколько сильно?

– Крайне! – проворчал Носорог.

Конн убрал улыбку и спросил деловито:

– Несчастный случай или самоубийство?

– Первое. Демпси – позер. Гоночные машины, опасные рафты, бои без правил… Выбирай сам!

Питер встал, понимая, что разговор окончен. Остальное было делом искусства. Искусства убивать. То есть, только его делом. Но для проформы он поинтересовался:

– Я могу идти, шеф?

– Ступай, – кивнул Дю, недовольно глядя на бумаги.

Каждый должен заниматься своим делом. Пока Пит решит проблему с Демпси, он, Ройбуш, прикинет, как вернуть убытки от потери прибыльного контракта!

Уоллер Виллерфоллер стек по стволу огромной черной каплей и упал сверху на летучего ящера, выпустив когти в основания его крыльев. В таком опасном деле, как охота на дерчей, главное – не порвать их нежные летательные перепонки, ибо кому нужен птицеящер, который не может летать? Однако боль – прекрасный учитель. Дерч не могущий поднять крыло, долго сопротивляться не станет! Вот только Уоллеру, или Уолли, как звали его в семье, не повезло. Дерч оказался матерым самцом, а не молодым ящером, и видимо не знал о том, что не должен долго сопротивляться. Издав резкий крик, он спрыгнул с ветки, развел крылья, поймал термаль и вместе с ним начал подниматься ввысь, намереваясь оттуда сбросить опасный груз.

Спрыгивать с его спины было поздно – у тайерхогов скорость регенерации, конечно, выше обитателей остальных миров Унии, но не настолько, чтобы выжить, упав с высоты птичьего полета. Уолли перекинулся, не убирая когти. Только когда полностью стал человеком, страхуясь, втянул их сначала в пальцы одной руки, потом – другой. Дернул шнурок болтающегося на спине рюкзака с уздой. Тот раскрылся с хлопком, заставившим ящера вздрогнуть. Уолли, удерживая себя на его спине при помощи сильных ног и одной руки, другой умело накидывал петли на клюв и шею зверя. Теперь чуть сдавить ему горло, чтобы он ощутил, кто держит его жизнь в своих руках, и ждать, пока он ослабнет…

Дерч снова его удивил. Несмотря на удушье, лег на крыло и совершил резкий поворот вокруг оси, пытаясь сбросить всадника. Он бросался ввысь и камнем падал вниз, и каждый раз Уолли гадал – потеряет ящер сознание от недостатка воздуха и рухнет на землю, превратившись вместе с ношей в рваные ошметки когда-то живой плоти, или вновь вырулит вверх. А в крови пел восторг, густо замешанный на смертельных пируэтах летучей твари, небо и земля менялись местами, и воздух резал обнаженную кожу холодом, словно клинком.

Крылья птицеящера пропустили взмах, затем еще один. Уолли чуть ослабил удавку, понимая, что этот раз будет последним. Зверь сильно ослабел, но продолжал бороться. Не его вина, что в легких не осталось воздуха, а сила покинула тело. Вот он задел верхушки деревьев, вот вломился в чащу и рухнул на берегу небольшой речки, распластав крылья и зарывшись клювом в песок.

Виллерфоллер спрыгнул с ящера, не выпуская удавку. На него глянул золотисто-коричневый глаз. И закрылся кожистым тонким веком. Взгляд повелителя высоты был укоряющим, но не покоренным! Зверь готовился умереть, так и не смирившись с неволей.

Уолли потянул носом – братья скоро будут здесь, ведь они видели падение и учуяли его запах, едва он оказался на земле. Вряд ли они одобрят то, что он собирается сделать, но ему плевать. Для тайерхога нет ничего важнее свободы. Дерч, который уравновесил ее с собственной жизнью и не сдавался до последнего – достоин пощады!

Одним движением Уолли стащил узду и поспешно отступил назад, спрятавшись за стволом дерева. И уже оттуда издал переливчатый свист, которым всадники подгоняли ящеров. Дерч поднял голову и повернул ее на источник звука. Ощутил отсутствие удавки, сдавливающей шею. Поднялся, пошатываясь, сделал несколько шагов в сторону Виллерфоллера.

– Улетай, глупая курица! – закричал тот из-за дерева. – Мои братья идут сюда! Пшел прочь!

Дерч замотал головой, как упрямый мул, мощно взмахнул крыльями и тяжело поднялся в воздух. Однако силы его прибывали с каждой минутой. Птицеящер сделал круг над тем деревом, под которым укрылся Уолли, и полетел на запад, со свистом разрывая воздух движением собственной туши.

Спустя несколько минут на берег выпрыгнули два короткохвостых зверя песочного окраса с гривами, отливающими серебром. Тупые морды и большие лапы делали их похожими на представителей семейства кошачьих, но уши у них были острыми, как у волков.

– Живой? – обернувшись, первым делом спросил у брата, старший – Ленн, а младший – Билли, воскликнул:

– А где дерч?

– Живой. Улетел… – коротко отвечал Уолли, выходя из-за дерева.

Отцовская – черная – масть из троих досталась только ему.

– То есть как это улетел? – возмутился Билли.

– Сбросил меня, – пожал плечами тайерхог, – давайте домой, мама опять будет ругаться, что опоздали на ужин!

– Это точно! – усмехнулся Ленн, оборачиваясь.

Звери покинули берег реки, оставляя за собой примятую траву, взрыхленный песок и несколько перьев дерча, получившего свободу в обмен на мужество.

Дом Виллерфоллеров, основательный, двухэтажный, стоял под скалой на берегу лесного озера. С боковины скалы небольшая речка извергалась водопадом на похожую на синее стекло озерную гладь, а на ее вершине издревле гнездились белоголовые орлы. Гордые птицы жили здесь еще в те времена, когда тайерхоги сбивались в стаи и бродили по лесам, уничтожая все на своем пути. Нынче их, истинных детей мира Тэльфоллер, осталось немного. Они рассеялись по нему, строго соблюдая границы своих угодий и не покушаясь на чужие. Постепенно наполняющие Тэльфоллер пришельцы из соседних миров власть аборигенов приняли беспрекословно. Тайерхоги были жесткими, но справедливыми управленцами. Нынче на территории клана Виллерфоллеров располагались два промышленных комплекса, три большие деревни, основная часть жителей которых обслуживала комплексы, и тридцать хуторов, обеспечивающих остальных сельскохозяйственными продуктами. Глава клана – Ядгар Виллерфоллер целыми днями объезжал свои владения, иногда один, иногда с сыновьями, и казался вездесущим, однако ужинать предпочитал дома, иначе сердилась Динна – его жена. А этого грозный Ядгар не выносил.

Звериная троица опоздала на ужин на две минуты. С топотом, больше подходящим табуну лошадей, нежели тайерхогам, взлетела на второй этаж и разошлась по своим комнатам – умыться и одеться, чтобы спуститься к столу в подобающем виде.

– Это что? – поинтересовался отец, когда Уолли – чистый, причесанный, в белой футболке и зеленых шортах спустился в столовую.

Правая рука среднего сына была почти черной от кровоподтека – дерч приложил его об ствол, когда падал.

– Неудачная посадка, папа, – улыбнулся Уоллер, целуя руки матери. – Мама, ужин пахнет восхитительно!

– Он в тебя такой подлиза, дорогой? – засмеялась та, чмокая его в макушку – такую же черную, как и у главы семейства. – Вы опоздали на десять минут!

– Мама, мы опоздали на две, – сказал, входя, Ленн – высокий и широкоплечий блондин, фигурой похожий на отца-тяжеловеса больше, чем худощавый и мускулистый Уолли, – но приводили себя в порядок, чтобы не оскорблять твой изысканный взгляд своим диким видом!

Ядгар хмыкнул.

Динна заливисто засмеялась:

– И этот тоже, ты заметил?

– Ма-а-ам, я умру от голода, если не съем кабана! – Билли с еще мокрыми светлыми волосами плюхнулся на стул. – Кстати, ты прекрасно выглядишь!

Тут уж глава семейства захохотал так, что задрожали стекла в рамах.

– Дорогая, я всего лишь тактик, – отсмеявшись, сказал он. – А здесь, похоже, стратегия… А кто у нас стратег?

– Мама! – в один голос сообщили сыновья.

Динне ничего не оставалось, как признать их правоту и подавать ужин.

После запеченного окорока со сладким картофелем Ядгар сделал знак среднему сыну остаться.

Тот поморщился, но не сделал попытки подняться со стула.

– Мне кажется, ты знаешь, о чем я хочу в очередной раз говорить с тобой? – сказал Виллерфоллер-старший.

Динна прихватила его тарелку и отправилась на кухню, напоследок оглянувшись на сидящих за столом мужа и сына. Она знала, о чем пойдет разговор, но не вмешивалась. Потом, в спальне, Ядгар перескажет беседу, и они ее обсудят.

– О том, что мне пора выбрать путь, – пожал плечами Уолли. – Отец за те два месяца, что после школы я живу дома, ничего не изменилось. Я не хочу учиться ни в горном университете, ни в сельхозакадемии. Мне это не интересно. Я рад за Ленна, который закончил горный и стал твоей правой рукой, я рад за Билли, который через год отправится в сельхозакадемию и после вернется под твое крыло. Мне хорошо дома, папа, но не настолько, чтобы оставаться привязанным к нему всю жизнь! Я хочу видеть другие миры!

– Ты уже посмотрел кое-что, – взгляд главы семейства был серьезен, – что у тебя не задалось на Кальмеране? Отчего ты покинул его?

– Я снова не отвечу, папа, – вновь поморщился Уолли, – это не то, чем следует гордиться отпрыску Виллерфоллеров. Но кроме Кальмерана есть Земля, Фримм, Тайшел, наконец!

– Кому ты нужен на Тайшеле? – язвительно поинтересовался Ядгар. – Я имею в виду, кому ты нужен там настолько, чтобы попасть туда?

– Наверно, никому, – примиряюще улыбнулся Уоллер. – Отец, дай мне еще месяц! Месяц бездумной жизни, беззаботного детства…

– Тебе семнадцать, о каком беззаботном детстве ты говоришь? – рыкнул Ядгар, на мгновение показывая сущность зверя. Хлопнул ладонями по столу. – Значит так, сын. Через месяц ты или поступаешь в любое высшее учебное заведение любого из миров, либо остаешься дома навсегда, и я подбираю тебе невесту. Вполне возможно, вся твоя дурь оттого, что тебе пора остепениться и заводить семью.

– Договорились, – пробормотал Уолли, поднимаясь.

Когда в голосе отца звучал рык – спорить с ним не стоило. Так же, как и с матерью, когда она сильно понижала голос.

Поднимаясь к себе, молодой тайерхог с тоской думал, что придется устроить лотерею из высших учебных заведений, ведь ему все равно, куда поступать. Он никак не может определиться с интересом в этой жизни, но точно знает, что провести ее в лесах родного Тэльфоллера – не для него. Адреналин, взрывающий кровяные клетки, волшебное чувство свободы и силы в борьбе с непокорным существом – вот то, что действительно заводит! Но кому в наше время нужны охотники на дерчей? Из древнего искусства охота превратилась в забаву для таких оболтусов, как он и его братья.

Уолли с раздражением толкнул дверь в свою комнату и резко остановился, поводя носом. В помещении был кто-то чужой. Только что. Мгновение назад.

Он осторожно шагнул через порог и тут увидел это. Оконная створка была приоткрыта, а на подоконнике мерцал, как угли, покрытые пеплом, свиток в золотой оплетке.

Малая столовая поместья фон Роков только называлась малой, однако великолепия в ней было – как в большой. Стены из мрамора цвета топленых сливок, ослепительно белые пол, предметы интерьера и занавеси из пены тончайших кружев. В простенках – портреты работ великих живописцев всех пяти миров Унии, включая знаменитые «Подсолнухи» Ван Гога. Не копии – подлинники. Герцог Карл Вильгельм Густав фон Рок и его дражайшая супруга Франсуаза Атенаис Клэр завтракали, сидя друг напротив друга за столом длиной в нейтральную пограничную зону.

– Где Анджей? – не повышая голоса, спросил глава семейства – акустика помещения вполне позволяла это сделать.

Супруга взглянула на изящные часики, украшавшие ее запястье.

– Заканчивает тренировку, скоро будет.

Бесшумно вошедший дворецкий остановился за правым плечом герцога, почтительно держа заваленный письмами поднос. Не прекращая завтрака, фон Рок принялся проглядывать почту. Герцогиня поднялась и подошла к окну, выходящему во внутренний двор. Солнце делило его надвое – ярко залитая светом половина была пуста, а вот на той, на которую падала тень трехсотлетних дубов, крутились волчками две фигуры и взблескивали молниями клинки.

Франсуаза улыбнулась. Мальчишки остаются мальчишками даже когда становятся воинами.

Фигуры внизу застыли. Анджей Карл Вильгельм и его учитель, мастер Бентони, отсалютовали друг другу мечами и разошлись.

Герцогиня вновь взглянула на часы, вернулась за стол и позвонила в серебряный колокольчик. Сын всегда точен – явится ровно через десять минут и спросит, почему температура омлета на долю градуса ниже положенной!

Неожиданно Карл издал звук, совершенно ему неподобающий, ни как герцогу, ни как мужу, ни как человеку, которого Франсуаза знала как облупленного вот уже тридцать лет.

Он произнес: «Ой!»

– Дорогой? – уточнила герцогиня, поспешно поднимаясь и подходя к нему.

И изменилась в лице, увидев лежащий у него в ладонях свиток в золотой оплетке, скрепленной… печатью императора.

Вошла горничная. Добавила третий прибор, тарелку с омлетом, накрытую крышкой и вышла, косясь на странные выражения лиц хозяев.

Фон Рок отпустил дворецкого, приказав оставить почту. Поднос не звякнул о полированную поверхность стола. Бумажные прямоугольники и свитки не дрогнули. Лишь равнодушно мерцало в руках Его Светлости послание императора.

– Франсуаза, – Карл поднял на нее взгляд, – возможно, я чего-то не знаю?

– Чего, дорогой? – в голосе герцогини не было ни одной фальшивой нотки.

– Наш сын… Разве в его поведении когда-нибудь были странности?

– Нет! – твердо ответила супруга. – Ну, если, – она лукаво улыбнулась, хотя взгляд был настороженным, – не считать тот случай, когда ему было четыре года, и он утверждал, что видит собаку, которой нет!

– Собаку? – изумился герцог.

– Ну, милый, в Тайшельской картинной галерее, в разделе межмировых шедевров, помнишь? Выставляли знаменитую картину Наймиса Роуза «Собака, гуляющая по берегу реки в солнечный день»?

– Ты даже название помнишь? – восхитился фон Рок.

Франсуаза пожала плечами:

– Во-первых, мой фонд оплачивал доставку картины с Фримма. На ней изображена река в лучах солнца, берега, покрытые травой и какими-то цветами. Никакой собаки, естественно, нет – в этом как раз и заключается ценность картины! Искусствоведы сломали головы, пытаясь ее там найти. Причем слухи о том, что кто-то эту собаку все-таки видел, периодически появляются в СМИ. А во-вторых – ту выставку посетил сам император!

– Я в восхищении, дорогая! – Карл осторожно положил свиток на стол.

Двери распахнулись, впуская Анджея. Высокий, широкоплечий, с волосами пепельного оттенка – как у матери, и отцовскими пронзительно синими глазами, он казался старше своих восемнадцати. Каждый раз глядя на сына, герцогиня жалела тех девочек, что влюблялись в Анджея, надеясь на взаимность.

– Мама! – молодой человек, подойдя, поцеловал ей руку. – Отец! Доброе утро!

И прошел к своему месту, не обратив внимания на свиток – здоровый аппетит не дал этого сделать.

– Тебе письмо, – скучным голосом сообщил герцог.

– Откуда?

Анджей уже поглощал омлет. Быстро и аккуратно. Глядя на него, Франсуаза в который раз подумала, что мальчик взял от родителей лучшие черты, которые удивительным образом сплавились в нем в цельную и сильную личность. Анджея Карла Вильгельма ждало большое будущее… И свиток, к сожалению, только это подтверждал!

– Из Фартума.

Слово упало в тишину. Очень осторожно Анджей положил вилку и, повернувшись к отцу, уточнил:

– Я не ослышался?

– Взгляни сам, – Карл кивнул на свиток. – Я не имею права сорвать императорскую печать, если письмо адресовано тебе!

Анджей подошел. Посмотрел на мать, заметил тревогу в ее взгляде, ободряюще улыбнулся. Мгновенье подержал свиток в ладонях, будто взвешивая последствия, а затем быстро переломил печать и сорвал оплетку.

И исчез в тот же момент.

Герцогиня начала оседать на пол. Карл успел вскочить и подхватить ее на руки, с тревогой вглядываясь в тонкое красивое лицо, на котором прожитые годы почти не оставили отпечатков.

– Это какая-то ошибка! – прошептала Франсуаза, не открывая глаз. – Дорогой… сколько лет там учатся?

– Десять… – тихо ответил муж. – Мы не увидим нашего мальчика десять лет…

Герцогиня вскрикнула и окончательно потеряла сознание.

Белка вышла из дома, когда столица начала тонуть в сумерках. Время воров. Ее любимое время. На улице было тепло, накрапывал дождь, точнее, висела морось, слегка разбавляла ароматы из сточных канав и загаженных водоемов. Нечистоты жители славного города Санмора выплескивали в канавы прямо из окон домов, и магистрату никак не удавалось отучить их от этого. Уже и болезнями пугали, угрожали, что наводнят город чумными докторами, а на площадях запылают очистительные костры, как во время Черного года, когда болезнь с шиком прокатилась по всему Кальмерану и оставила за собой горы трупов, однако горожане делали так же, как делали испокон веков предки. Подумаешь, чума? Воздух будет чище!

В неприметной мужской одежде больше похожая на подростка, Белка неторопливо шла, стремясь держаться ближе к стенам и внимательно глядя себе под ноги – как бы не наступить в навоз. Мимо, бряцая доспехами, проскакал отряд рыцарей, и к сточным ароматам добавился свежий запах этого самого навоза – боевые кони благородных господ кушали хорошо и испражнялись соответственно. Лавочники уже запирали лавки – гасли огоньки в окнах. По улицам тек густой звук колоколов, зовущих на вечерню.

Белка поймала за рукав мальчишку-разносчика, возвращавшегося домой, купила у него за медяк уже черствую булочку с чесноком и травами, и пока дошла до нужного места, с удовольствием ее слопала. Вот и ужин!

В Обители Святого жребия на площади Висельников начиналась служба. Белка редко бывала в храмах – ребенок, выросший на улице, привыкает полагаться во всем только на себя, не на бога. Поэтому сейчас с восхищением оглядывалась вокруг. Ее поражала не столько роскошь – за свои пятнадцать воровка уже успела наглядеться на богатые интерьеры – сколько красота и торжественность церемонии. Священнослужитель в белом одеянии держал в руках старинную чашу, чье серебро потемнело от времени, и лишь рубины и изумруды горели по-прежнему злыми глазами, подставлял ее лучам света, падавшим сквозь витраж с изображением Спасителя, будто паривший в воздухе. Самое яркое пятно в нефе, чьи углы кутаются в мягкий сумрак, как в меха, а в боковых приделах и вовсе царит тьма, потому что свет зажигают только по большим праздникам. Вокруг витража мерцала вязь сакральных письмен, отражающая божественные лучи, и свешивались на цепях многочисленные лампадки различной формы. Каждый желающий отблагодарить Спасителя мог купить такую, основываясь на своих возможностях и понятиях о красоте или богатстве. Среди классических Кальмеранских лампадок: длинных, украшенных завитками и подвесками из хрусталя, цветного стекла или самоцветов, встречались и подношения, оставленные жителями остальных четырех миров Тайшельской унии. Белка не была ни в одном из них, однако в материальных ценностях оттуда разбиралась неплохо. Ее хозяин, Сальваорес Кудрай по прозвищу Беронец, законно владел несколькими антикварными лавками, а неофициально держал половину черного рынка скупки и перепродажи краденых раритетов. Белка работала на него последние девять лет. Можно было сказать, что она довольна хозяином – он не бил ее, не насиловал, хотя часто склонял к близости, во время которой не бывал грубым. И платил достаточно, чтобы она могла снимать комнатушку без товарок, и не зависеть от какого-нибудь постоянного ухажера, который мог за полушку драть ее до потери сознания. Говорят, где-то была другая жизнь, в которой мамы укладывали дочерей спать, а отцы вели с ними разговоры по душам, в которой приходили сваты, расхваливая женихов: вежливых, красивых, добрых. Говорят…

Белка другой жизни не знала. Выживала на улице, как могла: иногда дралась из последних сил, но чаще пряталась. Однажды Сальваорес увидел, как виртуозно малявка влезает в форточку одного из домов, желая скрыться от таких же бездомных детей, вознамерившихся отнять у нее добытую краюху хлеба. Тогда он подстерег девчонку у другого выхода, схватил и засунул в свой экипаж, где предложил поговорить. Говорить с чужаком Белка не стала, но выслушала внимательно. Кудрай предложил ей защиту и работу, однако для начала следовало доказать ему, что она этого достойна. Задание было следующим: требовалось по печной трубе влезть в указанный им дом и украсть вазу со стола в гостиной. Когда, не побеспокоив и мыши, Белка попала по адресу и увидела вазу – уставилась на нее в изумлении. Да что в ней такого?! Самая обычная, глиняная, с трогательными ромашками, нарисованными на ободе. Зачем чужак обещал ей серебряник за вещь, коей цена на рынке – медяк? Вазу, тем не менее, она стащила – дал слово, держи, один из законов, за неисполнение которого улица сурово карает. Беронец заплатил обещанное и начал учить девочку воровскому ремеслу. Он показывал, как красться, словно камышовый кот, как метать ножи и владеть клинком, развивал ее гибкость и скорость, тренировал пальцы, ведь для карманника пальцы – особый инструмент. Он же сделал ее женщиной, обучив искусству ублажать мужчину. Белка никогда не влюблялась в него – между ней и учителем была заключена сделка, условия которой устраивали обоих. Пожалуй, она даже была благодарна за покровительство. Ведь кто знает, как закончила бы та шестилетка, не поймай ее на улице чужак и не затащи в свою карету?

Постепенно отступая в темный придел, Белка продолжала любоваться зажженными лампадками, и ее взгляд безошибочно вычислял подношения из других миров. Вот эта, из белого матового металла, с обилием острых углов – с Земли. Та, пластинчатая, больше похожая на произведение искусства, украшенная золотыми бабочками – с Фримма, а почти над самым алтарем висит, чуть покачиваясь от сквозняка, лампадка в виде цветка с четырьмя лепестками из драгоценного маглора – металла, добываемого только на Тайшеле. Вот из-за нее молодая воровка и оказалась здесь. Маглор обладал магическими свойствами – его не брала ржавчина, он умерял боль и исцелял раны, его ни пробивали не только клинки, но и прямое попадание из огнестрелов, распространенных на Земле. На Кальмеране этот металл был редкостью, за которую щедро платили. Кто-то когда-то щедро отблагодарил Спасителя, но нынче заказ был оплачен, а значит, его следовало выполнить.

Служба подходила к концу. Священнослужитель, наполнив чащу светом, устанавливал ее на алтарное возвышение и читал заключительную молитву. Певчие подпевали на четыре голоса, затейливая мелодия молитвы дурманила голову, вызывала на губах мечтательную и счастливую улыбку.

Белка бесшумно разбежалась, подпрыгнула и уцепилась сильными пальцами за край каменной кладки, образовывающей арку над входом в придел. Щель, образованная ее выступом, была узкой и изогнутой, поэтому воровке пришлось втискиваться в нее лицом вниз, а после вытягивать ноги и руки. Черная одежда позволила ей в сумраке слиться со стеной. Никто ничего не заметил. Ни довольные службой прихожане, расходящиеся по домам, ни служки, гасящие свечи у входа, ни, спустя час, ночной сторож, обходивший помещения с магической лампадкой. В придел он едва заглянул.

Как только старик вышел и загремел ключами, закрывая главную дверь храма, Белка выползла из щели и бесшумно приземлилась на пол. Попрыгала, чтобы размять ноги, после чего спокойно направилась в неф. Лампадки мерцали загадочно, как звезды в небе.

Чтобы достать маглор девушке снова пришлось прыгать. Невысокий рост, как оказалось, был не всегда хорош для вора. В конце концов, она уцепилась одной рукой за цепь, на которой висела лампада, а другой сняла ее с крюка, после чего спрыгнула вниз. Вытащила стеклянную колбу с горящим фитилем, осторожно, чтобы не погасло пламя, поставила на скамью: не след прерывать чью-то безмолвную молитву!

Белка упаковала лампадку в принесенную с собой заплечную сумку, закинув голову, посмотрела на витраж с изображением Спасителя, пробормотала что-то вроде: «Извини, Отец!» и направилась в дальний конец нефа, где накануне по указанию Беронца уличные мальчишки разбили один из витражей. Поскольку туда смогла бы влезть разве что кошка, храмовые служки не спешили поставить новое стекло. Однако Белка потому и звалась Белкой, что в некоторых случаях двигалась ловчее когтистого хищника. Вначале она выкинула сумку, затем просунула в отверстие одну руку, голову, скосила плечи, будто сложилась – и вытащила себя до половины. Втянула живот, ввинтила в раму узкие бедра и упала на землю.

Свобода! И как прекрасен ночной воздух после наполненной ароматами воскурений атмосферы храма!

Девушка подобрала сумку и поспешила в Пустошный район, где была назначена встреча с Сальваоресом. Старожилы рассказывали, что еще до того, как Санмор стал столицей Кальмерана, здесь была заболоченная низина. Однако за прошедшие годы город отвоевал у природы территорию, осушил и возвел на ней свои здания. Нынче в Пустошном районе располагалась тюрьма, выходившая на площадь с лобным местом, казармы стражи, рынок, а на окраине – бедняцкие покосившиеся хибары. Вечерами здесь стоял туман, и было пусто и жутко, словно сгинувшая после Черного года чума, выкосившая две трети населения города, затаилась именно здесь.

Беронец обещал ждать ее в одном из заброшенных домов. Снаружи тот казался вымершим, ни огонька, однако Белка знала, что Кудрай там, а если опаздывает – придет обязательно. В том, что касалось дела, Сальваорес был щепетилен.

Она взбежала по ступенькам, толкнула дверь и оказалась в… ярко освещенной комнате. Интуиция буквально взвыла об опасности, но было поздно – путь к отступлению перекрыл здоровяк в плаще с капюшоном. Белка прищурилась, давая глазам привыкнуть. Свет, скрытый силовым куполом, снаружи виден не был – это и ежу ясно. Но для чего Беронцу тратить ценный свиток, активирующий поле, если товар можно разглядеть при слабом огоньке свечи? Девушка, наконец, проморгалась, и увидела Кудрая, в странной скрюченной позе сидящего на колченогом стуле. Рядом с ним стоял высокий человек в плаще с откинутым капюшоном. Волосы с серебряным отливом и серо-стальные глаза выдавали выходца с Тайшела.

– Прости, детка, – прохрипел Сальваорес, и Белка поняла, что он не может пошевелиться, поскольку связан невидимыми путами. – Господа имперцы очень сердиты на нас за сегодняшнюю шалость! Мне пришлось рассказать им все… Верни то, что взяла в храме…

Она метнулась к узкому разбитому окну, откуда задувал ночной ветер, но страж у двери, несмотря на габариты, оказался быстрее. Спустя мгновение Белка, удерживаемая за шкирку, болталась, задыхаясь, у него в руке. Сероглазый, поймав брошенную ему сумку, вытащил и оглядел лампадку. После чего посмотрел на Белку. Легкое движение его брови – и она упала на пол, где и осталась сидеть, скрестив ноги и нагло разглядывая его в ответ. Каждый из детей улицы знает, что страх нельзя показывать. За наглость бьют, за страх – убивают!

– Тебе придется отправиться с нами, маленькая воровка, – одними губами улыбнулся сероглазый. – Ты покусилась на подношение того, о ком тебе лучше бы не знать вовсе. Такие вещи Империя отслеживает со всем тщанием и пресекает в корне. Надеюсь, Тайшельская тюрьма воспитает из тебя достойную гражданку общества!

– Что? – Белка вскочила на ноги и сжала кулаки. – Вы не имеете права забирать меня из родного мира! Я не сильно образована, но законы Унии знаю!

– У нас особые полномочия, – пожал плечами мужчина.

– Но я лишь исполнитель! – отчаянно закричала девушка, понимая, что случилось непоправимое.

Сальваорес, несмотря на неудобное положение, ухмыльнулся:

– Мы с ним договорились, детка… Твой срок будет куда меньше моего!

– Ты… – она задохнулась от возмущения, – ты сдал меня, Беронец? После всего? За что?

– Не держи зла, – миролюбиво предложил тот, – когда вернешься, мы оговорим новые условия для твоих контрактов. Выгодные для тебя условия…

– Да будь ты проклят! – она одним прыжком оказалась рядом и плюнула ему под ноги – старинный воровской способ показать свое пренебрежение.

Догнавший ее страж тяжело дышал в затылок, но ничего не делал, остановленный жестом сероглазого. Тот с удивлением смотрел в сумку, откуда только что достал лампадку, – в ней разгоралось странное переливчатое свечение. Имперец засунул в сумку руку и вытащил свиток в золотой оплетке. На его лице отразилось величайшее изумление.

– Арна рэто на! – пробормотал он по-тайшельски.

«Не верю глазам своим!»

Смятые простыни пахли потом и похотью. Лежащее на них девичье тело отливало перламутром, и Демпси вновь захотелось оглаживать его ладонями, ощущая шелковистость кожи, обоняя экзотический аромат, сводящий его с ума. Женщины с Фримма были рождены для любви. Даже в возрасте они сохраняли высокие груди, тонкую талию и плавные обводы бедер, а та, с которой он кувыркался последние сутки, отмечая удачное завершение сделки по перекупке партии тайшельских мечей, была его ровесницей или чуть моложе. Юная красотка с Фримма, с удлиненными глазами, с радужками, полными лазури и серебра, с заостренными ушками, украшенными серебряными кольцами и цветами на подвесках. Дэль любила цветы – в ее пупке (произведение искусства, а не пупок!) цвела роскошная лилия, а один из сосков украшал шикарный золотой георгин, висящий на тонком колечке. Монтегю нравилось играть, дергая его зубами, отчего сосок Дэль заострялся, вызывая у Демпси мгновенную эрекцию.

Они познакомились в экзотик-клубе, вход в который разрешался земным мужчинам и девушкам из всех миров, кроме, собственно, Земли. Такие клубы были редкостью – коалиция Земных правительств и до сих пор с крайней неохотой признавала существование Унии, что совершенно не мешало «слугам народа» и их обеспеченным партнерам по бизнесу пользоваться изобретениями и достижениями миров в ее составе. Вопрос был лишь в средствах, а их для перехода мегапортов требовалось немало.

– Прекрати, мне щекотно! – хрипло засмеялась Дэль.

Обвила Монтегю длинными ногами, подтянулась всем телом, захватила его губы своими. Даже здесь, где за окном ревели машины, и не смолкал шум большого города, от нее пахло ягодами, травой, лесом.

Демпси сделал рывок, и в следующее мгновение она уже лежала под ним, распластанная. Он вошел в нее, ощущая сладостный жар и узость лона. Дэль часто задышала, обхватила его плечи, впилась ногтями. Ее лицо, блестевшее от испарины, с припухшими губами, с огромными зрачками казалось средоточием бытия. Монтегю нравилось доводить ее по многу раз, хотя рядом с такой женщиной следовало бы думать о собственном удовольствии. Поэтому он не давал себе разрядки, пока она выгибалась и кричала в потолок. И только когда фриммка затихла, тяжело дыша, он позволил себе кончить, ощущая, как сжимает его в ее теле волнообразными спазмами, наслаждаясь прикосновениями, звуками и запахами секса.

– Принеси мне блистер из моей сумки, зверь, – отдышавшись, сказала Дэль, – от таких парней, как ты, быстро получаются дети, а мне этого не нужно.

Монтегю обтерся простыней, поднялся, пошел к сумке, брошенной на тумбочку у входа в номер.

– Совсем не нужно? – уточнил, роясь в сумочке.

– Ну, когда-нибудь, – судя по голосу, девушка пожала плечами. – Пока я живу сегодняшним днем, не задумываясь о будущем. Живу – как хочу.

Он покосился на нее. Фриммок на Земле называли эльфийками – уж очень они походили на мифических существ, заполонивших страницы фэнтезийных романов. Его эльфийка смотрела в потолок, и прежде полное страсти и неги лицо было напряженным.

«Даже странно, что у таких красивых девушек есть проблемы в личной жизни!» – отстраненно подумал Демпси, возвращаясь к розыску таблеток. Черт, женская сумочка подобна черной дыре, поглощающей пространство и время!

Его пальцы наткнулись на полиэтиленовый сверток, странная форма которого кое-что ему напомнила. Монтегю вытащил сверток, развернул и увидел… свиток в золотой оплетке.

– Ты там заблудился что ли, зверь? – раздался насмешливый голос Дэль.

Она села в кровати, не без удовольствия разглядывая напряженную спину, рельефные ягодицы и ноги партнера.

– Зачем ты украла его у меня? – резко повернулся к ней Демпси. – Дэль, детка, не ожидал!

– Да ты что? – фриммка кошкой выпрыгнула из кровати. – Зачем мне красть твои вещи, землянин? Я танцовщица, а не воровка!

– Но этот свиток был в моем кейсе!

– Отдай! – она вырвала у него свиток. – И, будь добр, залезь в кейс и посмотри!

От ее резкого голоса, от вида сверкающих праведным гневом глаз и белокурых локонов, рассыпавшихся по плечам и дерзко торчащим грудям, от близости аккуратного светлого треугольничка волос на ее лобке Монтегю, несмотря на раздражение, вновь захотелось ее трахнуть. «Интересно, есть ли на Земле таблетки для мужчин с иммунитетом против грудастых белокурых эльфиек?» – подумал он, развеселился и отправился к своему кейсу. Тот стоял на письменном столе, у окна, рядом с телефоном. И его свиток действительно лежал в нем!

– Что за фигня? – пробормотал Демпси.

Повернулся к Дэль.

– Прости! А… не сочти меня за идиота, ты знаешь, что это за вещь? Откуда она у тебя?

– Нашла в своем шкафчике для переодевания, в баре, где работаю, и где мы с тобой познакомились вчера, – пояснила фриммка, мгновенно успокаиваясь. – Знаешь, не люблю писем без обратного адреса…

– Вот и я… – пробормотал Монтегю, бросая взгляд на свиток, который непонятно как оказался у него в ящике рабочего стола, куда он перед уходом собирался убрать бумаги.

Движение на улице привлекло его внимание. Он чуть сдвинул занавеску и вдруг, метнувшись к сваленной на полу куче одежды, принялся спешно одеваться.

– Ты чего? – изумилась Дэль.

– Черт! – прошипел Монтегю, одной рукой натягивая брюки, а другой набирая вызов на телефоне.

Но было поздно.

Дверь, затрещав, распахнулась, и комнату заполнили люди. Фриммка взвизгнула от ужаса, но визжать дальше ей не позволили: человек в черном заломил девушке руки за спину, заставив умолкнуть. Свиток упал ей под ноги.

Демпси уже лежал на полу лицом вниз и кожей впитывал собственное унижение. Он догадывался, кто бы это мог быть, и чем оно может кончиться, но, ей-богу, сейчас его больше заботило, что брюки до конца так и не надеты!

– Их двое? – раздался от двери тихий голос, подтвердивший его самые худшие опасения. – Тем лучше! Секс, наркотики, рок-н-ролл и разбитая в хлам гоночная машина – лучшая инсценировка смерти для молодого плейбоя! Док, делай свой укол!

– Стойте, стойте, стойте! – захрипел Монтегю. – Отпустите девушку! Она тут случайно!

– В этой жизни нет ничего случайного, малыш, да и смерть случайной не бывает, поверь мне!

– Давайте договоримся? – не сдавался Демпси, лихорадочно просчитывая варианты.

Если бы его удерживали двое – он бы вывернулся, но его держали четверо. Он не мог не только пошевелиться, но даже повернуть головы, и упирался взглядом в валяющийся под совершенными ногами Дэль свиток, который… неожиданно замерцал.

– Поздно, Монтегю. Ты очень сильно насолил одному уважаемому человеку, и он более не желает мириться с твоими выходками! Док, сначала девушку…

Дэль издала сдавленный стон, полный ужаса… Словно в ответ свиток засветился ярче, и комнату на миг поглотила вспышка. Когда Демпси вновь обрел возможность видеть, эльфийки не было, а удерживающий ее человек в черном растерянно разглядывал собственные пустые руки.

– Какого дьявола? – тихий голос больше не звучал тихо. – Куда она делась?

– Смотрите!!!

На что за спиной Монтегю все смотрели, он так и не понял, потому что свет снова залил комнату, заставив его ослепнуть.

Привратник дремал, когда широкая красная полоса в центре Зала приемов засветилась раскаленным металлом. Раздался мелодичный звон – Привратник сам отрегулировал звук так, чтобы тот не раздражал, но был слышен в небольшой комнатушке у входа, куда он уходил на ночь. Впрочем, в период зачисления абитуриентов ночи для Привратника превращались в одни сплошные рабочие сутки.

Он открыл глаза, поднялся, с кряхтеньем потер затекшие колени, прихватил посох и пошел встречать прибывших.

Первым в пятиконечной звезде – символе Сопряжения очутился черноволосый тайерхог спортивного телосложения, озирающийся так, будто из леса попал в пустыню.

– Эй, – позвал он, – дядя, что за дела?

– Называй меня Привратником, сынок, – мягко сказал Привратник, – так ты соблюдешь первое правило Фартума, которое гласит: «Будь вежлив с тем, кого не знаешь, и выполняй просьбы старших товарищей».

Черноволосый неожиданно издал вопль и подскочил метра на полтора.

– Фартум? Я не ослышался? Я в Фартуме, дядя?

– Привратник, – спокойно поправил Привратник. – Это была твоя вторая оплошность, сынок.

– Простите, Привратник! – приземлившись на все четыре конечности и гибко распрямляясь, сказал тайерхог. – Больше не повторится! Фартум – с ума сойти! Мне светила женитьба, сельхозакадемия или горный универ! Фартум!

Привратник скрыл улыбку. Повел посохом, открывая выход из пентаграммы. Таейрхог перешагнул красную линию и остановился рядом с ним.

– Как тебя зовут, сынок? – спросил Привратник, поглядывая на вновь краснеющую полосу – прибывал кто-то еще.

– Уоллер Виллерфоллер, можно просто Уолли, – представился тот. – Привратник, а что дальше?

– Ждем следующего, – пояснил тот, поглядывая в пентаграмму, воздух в которой поплыл, впуская высокого тайшельца мощного телосложения.

Как говорили на когда-то родном для Привратника Фримме: платиновая кость, стальная кровь.

Коротко оглядевшись, прибывший взглянул на Привратника, затем Уоллера и безошибочно обратился к первому.

– Как мне называть вас, уважаемый?

Привратник усмехнулся: врожденный аристократизм – страшная сила.

– Привратник. Ваше имя, сублим?

Слово «сублим» служило обращением к благородным тайшельцам.

– Анджей Карл Вильгельм фон Рок.