Правая рука князя Тьмы Куно Ольга

Глава 4

Следующим городком, через который мы проехали, оказался Таун. Пришлось заложить порядочный крюк, чтобы туда попасть. Вчера мы основательно отклонились от маршрута, поскольку сосредоточились на том, чтобы уйти от погони, а затем на ощущениях от стремительной езды. Как по мне, все отлично, но теперь приходилось наверстывать упущенное, возвращаясь к цивилизованным местам. Моему спутнику, незапланированно бежавшему со свадьбы, требовались кое-какие вещи. Мне тоже не мешало кое-чем закупиться (к примеру, обзавестись сменным платьем), но, главное, требовалось отточить навыки общения с людьми и вообще жизни в человеческом поселении. Я надеялась не привлекать к себе внимания странностью и неадекватностью поступков (с позиции аборигенов) к тому моменту, когда мы доберемся до Торнфолка.

Таун немногим отличался от Вилля, разве что был чуточку крупнее. Те же узкие улочки, лишь немногие из которых удостоились чести быть вымощенными неровными камнями. Те же дуги деревянных мостиков над мелкими речушками. Такая же площадь перед центральным городским храмом с высоким черным шпилем, врезавшимся в небо наподобие острого копья. Правда, здесь в придачу имелся небольшой фонтан, изображавший странную пирамиду из рыб, которым отчего-то вздумалось запрыгнуть одна на другую. Изо рта верхней текла тонкая струйка воды.

– Пожалуй, я подожду здесь, – бодро заявила я, опуская руку в бассейн, чтобы умыть лицо после пыльной дороги.

Моему спутнику приспичило зайти в местную церковь. Причину он объяснил: дескать, хочет отблагодарить принца Света за свое счастливое спасение от брака. Я, со своей стороны, не понимала двух вещей: вопервых, при чем здесь принц Света, а вовторых – почему для этого нужно обязательно тащиться в храм. Ну, сказал бы «Спасибо!» в сердце своем – и все, пошел заниматься насущными делами. Так нет, Эйтан настаивал, более того, ему взбрело в голову зазвать меня с собой.

– Почему? – недоуменно спросил он. Наивная реакция, которая заставила меня раздраженно возвести глаза к небу. – Это совсем ненадолго, а в здешнем храме, говорят, очень красивые фрески. И еще вроде бы хранится какая-то реликвия, точно не помню, кажется, что-то, связанное с пророком Иокином.

Я прыснула со смеху. Помню этоо пророка, тот еще был зануда. Интересно, что у них здесь хранится и подлинное ли оно.

– И потом, тут приезжих не так много, на тебя все будут пялиться, – выдал очередной аргумент Эйтан.

Все доводы в совокупности заставили меня скрепя сердце согласиться. Но к церкви я приближалась медленно и неохотно. Спутник то и дело оборачивался, останавливался, поджидая, когда я его нагоню, и удивленно хмурил брови. Однако особого значения моей неторопливости не придавал: должно быть, решил, что я устала с дороги.

К счастью, когда мы переступили порог (действие, давшееся мне нелегко), он занялся своими делами: прошел к одному из отведенных для молитв мест, начертил указательным пальцем невидимый круг в центре своего лба и опустился на колени. Я же начала потихоньку осматривать внутреннее убранство. Чувствовала себя при этом крайне напряженно. Нет, здесь мне ничто не угрожало. Я не могла рассыпаться в пыль, принять форму дикого зверя или заверещать от невыносимости одновременной молитвы десятков праведников. Все это не более чем выдумки и суеверия. Просто мне было неуютно – как гостю, без спросу вошедшему в дом, где ему не рады.

Я опасливо покосилась на статую очередного ангела. Надеюсь, тот, кто на ней изображен, не смотрит на меня сейчас с ехидной улыбочкой. Дескать, что, Арафель, не справляешься без нас, даже сюда заявилась? Пришлось сжать губы, вдохнуть поглубже и пройти мимо. Ну, где здесь раздают мощи Иокина? Должна же я на них посмотреть, раз уж так сложилось.

Внезапно одна из тихонько молившихся в стороне старушек, невысокая, сгорбившаяся и, казалось, еле-еле передвигавшаяся, встрепенулась и отстранилась от меня с выражением ужаса и одновременно решимости на морщинистом лице.

– Сгинь, нечистая! – воскликнула она и принялась ожесточенно выводить пальцем круги. Сперва на своем лбу, и это бы еще ладно, но затем она потянулась к моему.

Круг, совершенная форма, считался символом принца Света. Сам по себе знак меня не смущал, но вот внедрение в мое личное пространство – очень даже. Хорошо еще, что мы находились в темном углу, храм вообще освещался довольно слабо: эффект узких окон с цветными витражами.

– Что с вами, тетушка? – раздраженно осведомилась я, отклоняясь и одновременно пытаясь разгадать причину такой своеобразной реакции.

Ей ведь неоткуда знать, кто я такая, так почему же…

И тут мой взгляд упал на очередной элемент церковного интерьера, прямоугольное зеркало, делившееся на четыре равных разноцветных квадрата – зеленый, желтый, красный и синий. В таком сочетании тоже заключалась какая-то символика, но поскольку цвета – понятие иллюзорное и существуют исключительно в восприятии отдельных живых организмов, разбиралась я в этом вопросе плохо. Важно другое: пусть и цветные, стекла не утратили своих обычных свойств. А я, вот беда, в зеркалах не отражаюсь.

Конечно, когда я отправлялась на землю, мы с повелителем об этом позаботились: благодаря моей физической оболочке в обычном зеркале меня можно было увидеть. Но в церкви, в доме принца Света, наши ухищрения не действовали. И какого же ангела меня потянуло сюда зайти?! А, главное, до чего наблюдательная попалась старушенция!

– Сгинь, нечистая, сгинь! – все никак не унималась она.

Я с опаской огляделась, совершенно не желая привлекать всеобщее внимание.

– Кто из нас чище – это еще неизвестно, – буркнула я в ответ.

– Исчезни! Рассыпься!

Старушка так отчаянно чертила круги, что я удивлялась, как у нее до сих пор не отвалился палец. Похоже, она значительно крепче, чем кажется на первый взгляд. Внезапно ее, похоже, осенила гениальная мысль. Покопавшись в сумочке, она извлекла оттуда ни больше ни меньше как заранее очищенную головку чеснока.

– Замечательно! А ржаной хлеб у вас там тоже припасен? – поинтересовалась я, но женщина и не думала слушать.

Вместо этого запихнула себе в рот целый зубчик – и даже не поморщилась! – остальными же принялась размахивать перед самым моим носом.

– Чеснок всю нечисть из святого храма изгонит! – убежденно прошипела она.

– Вы таким запахом всех из храма изгоните, включая священника, – не менее убежденно парировала я.

Все эти пляски и размахивания порядком мне надоели, так что, не выдержав, я схватила старую каргу за шкирку и потащила к выходу. Весила она не слишком много, да и сил у меня предостаточно, если умышленно не сдерживать себя в рамках человеческих возможностей. Оказавшись на улице и мельком оглядевшись, я сочла, что площадь слишком близка к храму, а, значит, вернее будет переправить ярую ревнительницу веры куда-нибудь подальше, чтобы она наверняка не юркнула обратно.

Неожиданно кто-то схватил меня за плечо.

– Эй, Арафель, что ты делаешь?!

– То, что надо! – процедила сквозь зубы я. – Перевожу старушку на другую сторону улицы. Кажется, у вас это считается добрым делом!

– Но не тогда, когда она упирается! – возмутился Эйтан.

– Да? Ну ладно. Может, ты где-то прав, – признала я, задумчиво наблюдая, как отпущенная старушенция улепетывает со всех ног. – Кажется, помощь ей действительно не нужна. Хорошо бежит! По-моему, она помолодела лет на десять.

– А что это с ней?

Мой спутник хмурясь смотрел вслед удаляющейся молельщице.

Я неопределенно пожала плечами.

– Похоже, я хорошо влияю на людей. Ну как, ты закончил свое общение с принцем? Можем продолжить путь?

– Да. Конечно.

Эйтан кинул последний взгляд в том направлении, где уже исчезла из виду старушка, и последовал за мной к заждавшемуся раштангу.

Монастырские стены – каменные, массивные, местами поросшие мхом, строившиеся явно давно и готовые к пытке не только осадой, но и временем, – встретили нас на удивление дружелюбно. Солнце клонилось к закату, иных мест для ночлега в округе не наблюдалось, и мы решили постучаться сюда. Принято было считать, что в таких местах всегда рады накормить путника и предоставить ему ночлег.

Ворота и вправду открыли быстро. Монахиня, женщина лет сорока – сорока пяти в традиционном черном платье с белыми вставками и черно-белом апостольнике под стать, встретила нас весьма приветливо, пригласила внутрь и пообещала покой и приют. Первого мы не просили, зато второе было кстати, так что в общем и целом я осталась довольна.

В монастыре, в отличие от церкви, я чувствовала себя комфортно. Храм – это дом принца Света, монастырь же, при всей его важности для религии, – жилище людей. Монастыри бывают разными (женскими или мужскими – лишь самое малое из различий): светлыми, дарящими человеческим душам чувство покоя, или суровыми, вселяющими страх перед загробной жизнью; островками подлинного благочестия или прикрытием для мира интриг и жестокой борьбы за власть. Люди, жившие в монастырях, также бывали самыми разными, равно как и приводившие их туда причины. Именно этот аспект вызывал в данный момент мой живейший интерес.

Внутри нам пришлось разделиться. Путников мужского пола за ворота пускали, но в жилые помещения им ходу не было, так что Эйтану предстояло столоваться и ночевать в некоем подобии военной палатки, раскинутой для таких целей на широком дворе. Помогать ему вызвали местного то ли сторожа, то ли древодела, я толком не разобралась. Меня же провели по располагавшейся на улице лестнице на второй этаж. Сперва я оказалась на террасе, прикрытой от дождя широким навесом, а затем в комнате не совсем понятного назначения: для кельи она была слишком велика, для трапезной – чересчур мала. Судя по деревянному столу, она все же предназначалась для еды – возможно, в тех случаях, когда нескольким монахиням доводилось завтракать или ужинать отдельно от остальных.

В комнате нас было шесть: четыре послушницы, одна монахиня и я. Меню состояло из кружки воды, ломтя черного хлеба и… нескольких головок чеснока. То ли данный овощ стал на земле любимым блюдом, то ли вовсю использовался как средство обнаружения демонов. Если цель гостеприимных хозяек заключалась в последнем, можно сказать, она была достигнута: к чесноку я не притронулась. Терпеть не могу его запах, и к моей, вне всякого сомнения, демонической сущности это ни малейшего отношения не имеет.

Впрочем, к чести местных обитательниц надо сказать, что шума они по данному поводу не подняли, и силой меня накормить не пытались. Обстановка царила довольно доброжелательная. Послушницы – те вообще сгорали от любопытства, желая побольше узнать от человека извне, а заодно просто поболтать о том, о сем. Присутствие монахини являлось помехой: при ней не скажешь всего, что хочется. Приходилось ограничиваться общими, ничего не значащими и «политически выдержанными» фразами. Но у такой проблемы (как, впрочем, и у любой) имелось решение.

– Сестра Кеминья! Мне, право, неловко вас о таком просить… – проговорила я, нервно теребя пальцы рук, – но мой спутник, тот, что остался внизу… Видите ли, он повредил ногу во время пути: то ли подвернул, то ли вывихнул, то ли просто ударился. Трудно сказать. Это точно не перелом, но, возможно, ему все-таки требуется помощь.

Слова мои, разумеется, были ложью от начала до конца, но, полагаю, излишне объяснять, что я по такому поводу не переживала.

– Не беспокойтесь, госпожа, мы это проверим. В монастыре никогда не закроют глаза на человеческие страдания. Я сама спущусь и спрошу его о самочувствии. И, если понадобится, пришлю нашу целительницу. Она отлично справляется с такой работой.

– Благодарю вас, сестра Кеминья, – ответила я, скромно потупившись.

Повезло, что монахиня удалилась сама, а не отправила с поручением кого-нибудь из послушниц. Теперь можно было пообщаться, так сказать, без сдерживающих факторов.

– Ну что, – оживилась я, – как нынче живется в обители?

И подбадривающе подмигнула, давая понять, что здесь все свои.

– Тихо, покойно, несуетно, – ответствовала девушка крепкого телосложения, из-за широкой кости казавшаяся полноватой.

Апостольник надежно скрывал ее волосы, но я была убеждена, что она носила косу – как минимум до удаления в обитель.

Мое лицо приняло чрезвычайно кислое выражение: послушница выражалась так, словно монахиня вовсе не уходила. Или, к примеру, осталась стоять за дверью. Однако на людское присутствие у меня чутье, а потому я не сомневалась: снаружи никто не подслушивает.

– Благостно, – с умиротворенной улыбкой произнесла вторая, из-под платка которой неосторожно выглядывал краешек черной пряди.

Нет, они тут нарочно решили меня доконать! Прямо не люди, а ангелицы во плоти! Захотелось выйти наружу и развеяться, хотя бы в переносном смысле, а может, и в буквальном.

– Скучно, – неожиданно ответила третья послушница, буквально возвращая меня к жизни. – Ничего не происходит, каждый день похож на предыдущий.

– Не просто скучно, тошно! – подхватила последняя, самая низенькая, но от того не менее бойкая. – Вы спрашиваете, как живется, а нет здесь никакой жизни! Тоска беспросветная.

Крупная девушка покосилась на нее неодобрительно, хотя теперь это неодобрение казалось напускным. Послушница с выбившейся прядью улыбнулась без тени осуждения.

– Вы в обитель пришли недавно, – обратилась она к рискнувшим выразить свое недовольство. – Не успели пока привыкнуть. Здесь жизнь совсем другая. Такие перемены, да за две-три недели, принять невозможно. Тут свыкнуться надо, почувствовать, осмыслить. А пока, конечно, нелегко, – сочувственно вздохнула она.

Ну вот и проповедь. Полная непоколебимость во взгляде в сочетании с искренней заботой о ближних. Убийственная комбинация.

Я отвернулась, предпочтя сосредоточиться на других послушницах.

– И как же вы здесь оказались?

– Я – младшая дочь из четырех, – откликнулась низенькая. – На сестер приданое кое-как наскребли, а на меня уже не хватило. Вот и отдали сюда, чтобы как-то пристроить. – Она пожала худыми плечиками, развела руками, мол, такая история, хотите осуждайте, хотите нет.

– А я старшая, – грустно усмехнулась та, что была сложена крепче остальных. – А конец тот же. – Другие послушницы сочувственно покивали, видимо, уже знали эту историю. Но мне-то продолжение известно не было, поэтому девушка пояснила: – У нас пока старшая дочь замуж не выйдет, остальным тоже нельзя. Ни на бал сходить, ни познакомиться, ни уж тем более помолвку сладить. А я некрасивой уродилась, никто в жены брать не хотел. Вот, чтобы младшие в невестах не засиделись, меня сюда и отправили.

– Это что же за родители такие? – сердито прищурилась я.

Материнский инстинкт мне чужд, и я не вполне понимаю людей, добровольно обрекающих себя на долгие годы мучений, каковыми мне представляются забота о ребенке и его воспитание. Однако не хочешь детей – так и не заводи их, живи в свое удовольствие. А уж коли завел, изволь испить свою чашу до дна. Негоже выбрасывать из жизни того, кто в этом мире и постоять-то за себя толком не может. За такие поступки в посмертии очень малоприятно бывает. Уж я-то знаю. Впрочем, стоит ли ждать посмертия?

– А как родителей зовут? – как бы между делом полюбопытствовала я. – Далеко ли живут?

– Далеко ли, близко, уже неважно, – махнула рукой невысокая. – За этими стенами – все равно что за тридевять земель.

Ее вмешательство увело разговор в сторону от моего вопроса и тем самым спасло семью старшей дочери от крупных неприятностей вроде пожара, урагана или землетрясения, каковые я не преминула бы им устроить.

– Гиены это, а не родители, – убежденно заявила послушница, прежде признавшаяся, что жить в обители скучно. – Впрочем, и у Барбары не лучше.

Она покосилась на младшую дочь, которую сдали в монастырь за неимением приданого.

– Родители Барбары хорошего для нее хотели, защитить пытались, – горячо возразила послушница с выбившейся прядью. – У незамужней женщины в миру одни неприятности. Вот и отправили ее сюда, чтобы оградить от тяжелой доли.

– Ты-то откуда знаешь, Агна? – фыркнула та, чью семью у меня руки чесались покарать. – Можно подумать, ты много в миру жила.

Как видно, проповеди брюнетки и ее неиссякаемая вера в хорошее бесили не одну меня.

– Я сирота, – спокойно пояснила она, когда я вопросительно изогнула бровь. – Живу в обители с детства. Мне монахини семью заменили.

– А ты как сюда попала? – нетерпеливо обратилась я к четвертой послушнице. – Тоже родители отправили?

– Нет, я сама пришла.

Девушка замолчала, глядя в окно, и Барбара вскоре добавила:

– Любовь у нее несчастливая случилась. Сначала жениться обещал, потом бросил.

Может показаться странным, что девушки столь охотно делились со мной, совершенно посторонним человеком (и даже не совсем человеком), своими и чужими секретами. С другой стороны, такое поведение естественно, учитывая, что им не с кем было пообщаться, кроме как друг с другом. В придачу я слегка дала волю своей сущности, дабы послушницы раскрепостились в моем присутствии быстрее, чем это произошло бы при обычном течении событий. Сочла, что им не помешает сбросить с себя на время налет условностей. Не полностью сбросить, конечно, а так, слегка приспустить.

– Ну и что? – удивилась я. – Разве это повод уйти в монастырь? Пырнула жениха ножом, да и дальше пошла.

Послушницы, включая даже идеалистку с прядью, сдержанно улыбнулись, из чего я сделала печальный вывод: они уверены, что это шутка. Хотя я говорила совершенно серьезно.

– Она права, – заметила старшая дочь. Правда, имела в виду, конечно, не нож. А жаль. – Такой мужчина любви недостоин.

– Это точно, – согласилась я, устраиваясь поудобнее и вытягивая ноги. Видимо, такая поза считалась неприличной, поскольку девушки растерянно переглянулись. – По мне, уж если влюбляться – то только в идеал. Ангела во плоти.

– Так в чем же дело? Влюбись в меня!

Этот голос никто, кроме меня, не услышал, как не увидел и его обладателя – наглую смазливую мужскую особь с белыми крыльями и невероятно самодовольной ухмылкой на лице.

Я зашипела. Бесшумно, если можно так выразиться, ментально.

– А что такого? – продолжал глумиться вольготно расположившийся на подоконнике пернатый. – Я же ангел, самый что ни на есть настоящий. Правда, не во плоти, но, как говорится, у каждого свои недостатки. К тому же это можно исправить, если очень понадобится.

– Ты мне уж точно не понадобишься, Матариэль, – процедила я. – Зачем ты вообще сюда притащился?

Общение по-прежнему проходило телепатически, так что девушки не слышали ни слова. Правда, они могли заметить, что выражение моего лица изменилось, а внимание к общей беседе свелось к нулю. Впрочем, могли и не заметить, если были в должной мере увлечены разговором.

Матариэль запрокинул голову и от души расхохотался.

– Пришла, можно сказать, в обитель Светлого – и спрашиваешь, зачем сюда притащился я?

– Не в обитель Светлого, а в женский монастырь, – поправила я. – Разве пристало ангелам подглядывать за послушницами?

– Почему бы и нет? – беззаботно отозвался он, покачивая ногой.

– Молчи, Матариэль! Негоже вести беседы с прислужницей князя Тьмы!

Ого! Да их тут целая стая. Я сердито повернула голову ко второму белокрылому, менее смазливому и ведшему себя не так фривольно. Он не сидел на подоконнике, а стоял в противоположном конце комнаты, но, учитывая ее скромные размеры, это было не так уж далеко.

Я для острастки приподняла верхнюю губу, демонстрируя зубы.

– Брось, Пуриэль! – беззлобно отмахнулся Матариэль. – Отчего бы не поболтать о том о сем с милой девушкой?

Второй гневно воззрился на собрата, казалось, пытаясь испепелить того взглядом. Зря старается. Испепелять – моя прерогатива.

– Эта «милая девушка» – исчадие Тьмы, которое спустилось на землю, чтобы лгать, убивать и сбивать смертных с пути истинного.

– Ты преувеличиваешь, – беззаботно отозвался Матариэль и по-свойски мне подмигнул, от чего у меня задергался глаз.

– Отнюдь. С момента своего прихода на землю она уже убила одного человека, совратила другого и разрушила зарождавшуюся семью.

То есть он следил за каждым моим шагом. Прекрасно. Нет, я не зарычала, лишь скупо улыбнулась, но это было куда худшим признаком.

– Ну, покойный был убийцей и насильником, так что считай, что она освободила от него этот мир, – возразил Матариэль.

Прекрасно. Значит, этот тоже следил за каждым моим шагом.

– Одна из женщин, которых он еще только должен был взять силой, родила бы ребенка. Этот ребенок должен был принести в мир много добра, – гнул свою линию Пуриэль. – Нам нельзя вмешиваться в течение жизни смертных. Малость, которая кажется нам правильной, может навредить великому. Запрет принца наложен не зря, и ты прекрасно об этом осведомлен. Да и сейчас она совращает этих послушниц, вставших на верный путь и готовых посвятить себя Свету.

– Не переживай, – ответствовал Матариэль, нисколько не впечатленный проникновенной речью своего собрата. – Даже если одна из них решит покинуть стены монастыря, не беда. Вдруг у нее однажды родится ребенок, который принесет в мир много добра?

Ему, похоже, доставляло удовольствие доводить Пуриэля до белого каления. Должно быть, давний конфликт, хотя поведение все равно не слишком ангельское, впрочем…

– Предоставляю вам выяснять отношения самостоятельно, господа. Когда решите между собой, кто я на самом деле, исчадие ада или милая девушка, можете прислать мне записку.

Едва успев договорить, вернее, додумать эти слова, я выскочила за дверь вслед за послушницами – снаружи доносились очень громкие голоса.

Зрелище нам открылось весьма специфическое. Несколько монахинь буквально облепили Эйтана, который, надо отдать ему должное, упорно старался вырваться из захвата. Получалось, однако же, не очень: вопервых, налицо было численное неравенство, а вовторых, он явно опасался навредить женщинам, да и вообще стремился вести себя прилично. Чего никак нельзя сказать о его «противницах», ряды каковых грозили пополниться в любой момент, поскольку во дворе собралось немало сестер, пожиравших моего спутника голодными глазами. Шум производила главным образом мать-настоятельница, пытавшаяся призвать своих подопечных к порядку.

Мне, в отличие от нее, сразу стала ясна подоплека происходящего. Похоже, приоткрывая свою сущность, дабы раскрепостить собеседниц, я малость просчиталась и раскрепостила весь монастырь разом. А в нем, как нетрудно догадаться, собралось немало изголодавшихся по мужской ласке женщин.

Тем не менее, стоит отметить, что Эйтаном заинтересовались не все. Вон пара монахинь с повышенным интересом пожирают взглядами друг друга. Еще одна молится, уткнувшись носом в требник и ничего кругом не замечая. Благочестивая Агна озирается с недоумением и испугом, но в ее глазах нет и намека на вожделение. Кто бы сомневался. Ну, и мать-настоятельница, надо отдать ей должное, буквально надрывается, пытаясь заставить всех вести себя прилично. Однако у святоши вряд ли получится. А вот у демона шансов побольше.

Я принялась спускаться по лестнице с длинной террасы, с которой мы до сих пор наблюдали за происходящим. Мысленно произнесла слова призыва, и к моменту, когда моя нога коснулась земли, раштанг уже бил копытом во дворе. Запряженный, кстати сказать. Полагаю, конюх, если таковой здесь имелся, немало удивился.

Выражение лица безнадежно отбрыкивавшегося от дам Эйтана показалось мне столь потешным, что я не удержалась и захохотала. Матери-настоятельнице это не понравилось, более того, она явно что-то заподозрила. Но меры принять не успела. С легкостью разогнав вышедших из-под контроля монахинь, я схватила спутника за плечо и подтолкнула к колеснице. Долго уговаривать его не пришлось. Я взяла в руки вожжи и, не переставая хохотать – аж слезы на глазах выступили, – дала раштангу команду выдвигаться.

Глава 5

– Второй раз я спасаю тебя от женщин. Это становится традицией! – заявила я, в очередной раз зайдясь смехом.

Мимо мчались тянущиеся к небу сосны с редкими вкраплениями елей и усыпанная опавшими иголками земля. Раштанг двигался быстро, и трудно было как следует что-то рассмотреть, но мне определенно нравился запах хвои.

– Перестань! – взбрыкнул Эйтан, которому отчего-то было не до смеха.

На побагровевшем лице сердито сдвинулись брови. Лесной воздух, похоже, совершенно не шел ему на пользу.

– Почему? Это действительно было забавно.

– Ни князя не забавно. С ума все посходили.

Я не стала спорить с сердитым мужчиной, а вместо этого заметила:

– Темнеет уже. Пора подыскивать место для ночлега. – И, не удержавшись, добавила: – Раз уж в монастыре нам с тобой переночевать не удалось.

Эйтан злобно сверкнул глазами, но огрызаться не стал, тем более раштанг ощутимо замедлил бег, и мы получили возможность присмотреть подходящее место для остановки.

– Гляди-ка, там, похоже, кто-то уже расположился. – Я натянула поводья и указала в глубь леса, где поблескивало пламя костра. – Присоединимся? Может, удастся поживиться чем-нибудь вкусненьким.

– У нас и своих запасов хватает, – проворчал спутник.

Впрочем, это был не отказ, скорее проявление дурного расположения духа. Против компании Эйтан ничего не имел и, прихватив сумку с упомянутыми припасами, соскочил на землю. Вдвоем мы направились к ближайшим деревьям. Раштанга я предоставила самому себе, а парень то ли не обратил на это внимания, то ли уже успел понять, что подобное в порядке вещей и удивляться не стоит.

Вскоре стало ясно, что впереди горят целых два костра. Веселый ветер принес запах дыма и звонкие жизнерадостные голоса. Мрак не успел окончательно сгуститься над лесом, и мы без труда углядели между стволами яркие платки и цветастые юбки.

– Кажется, это джипси, – определил Эйтан.

Я вгляделась вперед с удвоенным интересом. Джипси были кочевым народом, не изменившим привычному образу жизни даже после того, как все прочие потихонечку осели кто в степях, кто в предгорьях, а кто и в горячей пустыне. Они были известны тем, что гадали по руке, пели веселые песни и не признавали крыши над головой. Ну и еще кое-чем.

– Советую припрятать кошель, – предупредил Эйтан.

– Глупости! – не согласилась я. – Вы, люди, любите придумывать страшные сказки про тех, кто хоть немного непохож на вас. И обвинять их во всех смертных грехах. Полагаю, это помогает справляться с вечной человеческой неуверенностью.

– Какой еще неуверенностью?

Эйтан замедлил шаг, вроде как случайно, а сам смотрел на меня с подозрительным прищуром, удто пытался прочитать нечто особенное по моему лицу.

– Вдруг я не такой, как надо, – пояснила я, ничуть не заботясь о его подозрениях. – Вдруг со мной что-то не так. До тех пор, пока все ведут себя так же, как я, на такие сомнения можно закрыть глаза. Но едва на горизонте замаячит некто иной, беспокойство принимается терзать вас с новой силой. И решение приходит само собой. Доказать, что тот, другой, – хуже, чем вы, что уж его-то путь точно неправильный. А лучше и вовсе прогнать или уничтожить. Вам кажется, что это решит проблему. Но, вот беда: иные исчезают, а тревога остается.

– То есть ты убеждена, что беспокоиться за деньги не стоит? – прагматично полюбопытствовал Эйтан, сделав вид, что пропустил всю философию мимо ушей.

– Мне – точно не стоит, – просияла я. – У меня ведь нет денег.

Спутник ухмыльнулся. Монастырские приключения стали подзабываться, и его настроение ощутимо улучшилось.

– Значит, считаешь слухи о джипси предрассудками? – хмыкнул он. – А как насчет гаданий? По-твоему, гадают они правдиво?

– Некоторые – безусловно, – убежденно ответила я. – У джипси самый высокий уровень предвидения среди живущих. Но доверять не торопись. – Я предостерегающе подняла вверх указательный палец. – Гадалка гадалке рознь. Встречала я одну предсказательницу, которая смотрела на линии руки, ровным счетом ничего в них не понимая. Не было способностей – и все тут. Но деваться-то некуда, все шли к ней, чтобы спросить о будущем, и ждали ответов. Ну, вот она и говорила клиентам, что в голову взбредет. А однажды – уж не знаю, с какой радости, – предсказала впечатлительному пареньку, что в ближайший год его ожидает мучительная смерть от повреждения внутренних органов.

– Ясно, – кивнул Эйтан. – За год с ним так ничего и не случилось, и, когда срок истек, он призвал ее к ответу?

– Если бы, – возразила я. – Как я уже сказала, парень оказался очень впечатлительным. Выйдя от гадалки, он так и не смог вернуться к нормальной жизни. Только и думал о том, как мало ему осталось. И все ждал ужасной болезни, которая сведет его в могилу в считаные недели. В итоге не выдержал постоянного нервного напряжения и покончил с собой. Но поскольку раны нанес неумело, умер не сразу. Протянул еще около недели.

– И скончался от повреждения внутренних органов?

Эйтан, помрачнев, снова замедлил шаг, почти остановился.

– Именно, – подтвердила я. – Видишь ли, предсказания сбываются чаще, чем склонны считать недоверчивые. Но вопрос в том, отчего так происходит. Оттого, что джипси хорошо читала по руке? Бывает. Хотя будущее не вырезано в камне, и даже линии на наших ладонях способны в некоторых случаях меняться. Но бывает и так, что предсказание само себя подпитывает.

Я обошла сосну, приложив руку к неровной коре, чувствуя энергию, которой дышало дерево. Да, припоминаю, я люблю хвойные леса. Они охотно делятся с путниками своими силами. И, разумеется, ни капли на этом не теряют. Поделиться энергией – как пустить кровь. Новая вырабатывается лучше прежней.

– Само себя? Это как?

– Да очень просто, – пожала плечами я. – Не было бы предсказания – не было бы и его осуществления. Это весьма распространенная штука. Ты ведь наверняка слышал эту знаменитую историю про бедолагу, которому предсказали, что он убьет своего отца и переспит с родной матерью?

– Смутно припоминаю. Но без подробностей. Кажется, дело кончилось плохо.

– Хуже некуда. Услышав пророчество, он сбежал из дома, чтобы оказаться подальше от родителей, но, вот беда, ребенком он был приемным. В дороге он повстречал и убил человека, который был никем иным, как его настоящим папашей. Дальше сам догадаешься. А не было бы предсказания – сидел бы себе спокойно дома и, может, настоящих своих родителей никогда бы не встретил. Так что хорошенько подумай, прежде чем обращаться к гадалке.

– Я вообще не склонен ходить к гадалкам, – отозвался Эйтан.

– Не склонен, но пришел-то к ним, – усмехнулась я.

Невзирая на медлительность, мы наконец дошли до поляны, на которой весело плясало хорошо подкормленное пламя двух костров. Под деревьями были расставлены небольшие яркие шатры, а по короткой траве прохаживались мужчины и женщины в традиционных одеждах джипси, по большей части босиком. Колкая хвоя, неизбежная в сосновом лесу, нисколько их не беспокоила.

– Можно присоединиться к вам, добрые люди? – спросила я весело. – У нас есть свежий сдобный хлеб, которым мы рады будем поделиться.

– У нас пища тоже найдется. – Мужчина средних лет с короткой густой бородой приветственно махнул нам рукой. – Подходите. Джипси всегда рады гостям.

– Занятно, что наиболее гостеприимны те, у кого нет дома, – поддела я.

Эйтан предостерегающе ущипнул меня за руку, надо сказать, весьма болезненно. Но дружелюбие моего тона было очевидно, поэтому адресат лишь усмехнулся.

– Дом джипси – небо, усыпанное лампадами звезд – возразил он. – Куда бы мы ни направились, он всегда с нами.

– Красиво сказано, – оценила я.

Мы с Эйтаном уселись на траве недалеко от костра, но в то же время немного обособленно. К чему без необходимости вторгаться в чужое пространство? Тем более вечер был теплый, и человеческие тела не требовали близости огня.

– А что с ней сталось, с той гадалкой? – спросил вдруг Эйтан.

– Которой?

– Той, что предсказала смерть молодому мужчине.

– А, с ней… Да в общем ничего хорошего. – Я призадумалась, стоит ли посвящать в подробности смертного, но в итоге решила не терзаться этическими вопросами. Я же не ангел, в конце концов. – Она умерла, попала во Тьму и провела там… скажем так, немало времени. Но потом все-таки выкарабкалась.

– Раскаялась в содеянном? – приподнял бровь он.

– Выбраться из Тьмы не так просто, – рассмеялась я. – Нет, она выбралась по песням.

Если прежде Эйтан был удивлен, то теперь просто опешил.

– Песням?!

Я кивнула.

– Это как?

– Ну… Можно сказать, поднялась, как по веревочке. Долго, медленно, раздирая ладони в кровь, но все же. Ты даже не представляешь, на что способна музыка. Если любить ее всей душой. Да что там, никто себе этого не представлял. Мы все невероятно удивились. Но потом поняли, что все закономерно.

Мой спутник хотел что-то возразить, но к нам приблизилась девушка-джипси.

– Хочешь, погадаю тебе, красавица? – весело спросила она, присев рядом с нами на корточки.

Вьющиеся каштановые волосы упали на лицо, и она откинула их, мотнув головой. Ветер, резвясь, заиграл с густыми локонами.

– Почему бы и нет? – воодушевленно воскликнула я. – Это будет интересно!

– Тогда пойдем поближе к огню.