Разобранные Шустерман Нил
Коннор смотрит на дату, напечатанную в верхней части страницы.
– Нет, сегодняшняя, – отвечает он, с трудом переворачивая очередную страницу. – А, вот оно.
Ребята читают заголовок: «Большая авария на федеральном шоссе». Заметка очень маленькая. «Утром столкнулось несколько автомобилей…» Блаблабла. «Движение невозможно было восстановить несколько часов…» Снова блаблабла. В заметке говорится о погибшем водителе автобуса и о том, что дорогу перекрыли на три часа. Но ничего о беглецах. Коннор зачитывает последнюю строку вслух: «Вероятно, проводившаяся полицейская операция отвлекла внимание водителей, что и стало причиной аварии».
Они все растеряны. Для Коннора это облегчение – чувство, что ему сошло с рук что-то серьезное.
– Как это так? – спрашивает Лев. – Меня же похитили… ну, по крайней мере, они так думают. Это должно быть в новостях.
– Лев прав, – соглашается Риса. – Обычно об инцидентах с участием беглецов рассказывают в телерепортажах и газетных заметках.
– Значит, есть причина тому, что о нас здесь нет ни слова.
Коннор глядит на них во все глаза и поражается: как эти двое могут смотреть в зубы дареному коню?! Он заговаривает с ними медленно, как с идиотами:
– О нас не написали в новостях. Это значит, никто не увидит наши физиономии. Нас никто не узнает! Что в этом плохого?
Риса складывает руки на груди:
– А почему о нас не написали?
– Не знаю. Может, полиция мечтает замять дело. Они облажались и не хотят, чтобы люди об этом знали.
Риса качает головой, не соглашаясь с ним:
– Что-то здесь не так…
– Да какая разница!
– Говори тише! – сердито шепчет Риса.
Коннор старается не выходить из себя. Он ничего не отвечает Рисе, потому что боится снова повысить голос и привлечь к ним. Неужели Риса не понимает, что сама же пытается усложнить ситуацию?
Лев смотрит то на него, то на Рису.
Нет, Риса не дура, думает Коннор. Подумает и поймет, что все складывается как нельзя лучше и она зря волнуется.
Но Риса говорит совсем другое:
– Если нас не показывают в новостях, тогда кто узнает, живы мы или умерли? Понимаешь? Если бы наша история попала в газеты, они писали бы обо всем: как полицейские нас выслеживают, как находят, обезвреживают при помощи пуль с транквилизатором, а потом отвозят в заготовительный лагерь. Правильно?
Коннору непонятно, что она хочет сказать. Все это и так очевидно.
– Что ты имеешь в виду? – спрашивает он.
– А что, если они решили не отправлять нас на разборку? Что, если они хотят нас убить?
Коннор открывает рот, чтобы сказать Рисе, что она говорит глупости, но осекается на полуслове. Потому что это вовсе не глупости.
– Лев, – спрашивает Риса, – твои родители – богатые люди, верно?
Лев со скромным видом пожимает плечами:
– Думаю, да.
– Могли они заплатить полицейским, чтобы нас не брали живыми? Чтобы привели назад только тебя? Они же думают, мы тебя похитили. Может, они не хотят придавать дело огласке?
Коннор смотрит на Льва в надежде, что тот засмеется и скажет, что предположение Рисы – фантастика, что его родители никогда бы не сделали такую ужасную вещь. Но Лев удивительно серьезен. Он стоит и молча обдумывает то, что сказала Риса.
В этот момент происходят сразу две вещи: из-за угла появляется полицейская машина и где-то поблизости начинает плакать ребенок.
Беги!
Именно эта мысль приходит в голову Коннору, но, заметив полицейских, Риса хватает его за руку и удерживает на месте. Коннор не представляет, что делать, а полицейские уже близко. Бежать поздно. Мальчик знает: порой от скорости реакции зависит, погибнешь ты или останешься в живых. Но сегодня Риса нарушила обычный порядок вещей. Благодаря ее вмешательству Коннор получил возможность сделать то, чего обычно в экстренных ситуациях не делал: остановиться и подумать еще. Поразмыслив, он понимает: если они побегут, полицейские точно обратят на них внимание.
Он силой воли приказывает ногам стоять на месте и осматривается. Народа на улице уже достаточно много. Люди заводят стоящие возле домов автомобили и собираются ехать на работу. Где-то плачет ребенок. На другой стороне улицы собрались старшеклассники – болтают, толкаются и смеются. Коннор смотрит на Рису и понимает: она подумала о том же.
– Автобусная остановка! – шепчет он.
Полицейская машина медленно едет вдоль улицы. Тому, кто ничего не скрывает, может показаться, что полицейские никуда не спешат, но Коннору их поведение кажется зловещим. Трудно сказать, ищут ли полицейские их или просто патрулируют свою территорию. Он снова сдерживает желание побежать.
Они с Рисой поворачиваются спиной к машине и начинают медленно, чтобы не вызывать подозрений, переходить улицу, направляясь к остановке. Но Лев явно поддерживает их. Он смотрит прямо на приближающихся полицейских.
– Ты что, сдурел? – спрашивает его Коннор, хватая за плечо и заставляя повернуться в другую сторону. – Делай, как мы, веди себя естественно.
С другой стороны появляется школьный автобус. В этот момент ребята, стоящие на остановке, начинают собираться. Теперь можно бежать, не вызывая подозрений. Коннор первым срывается с места. Он оборачивается на бегу и произносит заранее заготовленную фразу:
– Ребят, давайте быстрее, а то опять на автобус опоздаем!
Полицейские как раз поравнялись с ними. Коннор старается держаться к ним спиной и не может видеть, наблюдают полицейские за ними или нет. Если наблюдают, то, возможно, слышали, что он сказал, подумают, что стали свидетелями обычной утренней суматохи, и не будут вдаваться в подробности.
Лев, видимо, решил, что «вести себя естественно» – значит держаться прямо, как палка, и идти вперед, выпучив глаза и не разбирая дороги, как испуганный солдат по минному полю. Выглядит он подозрительно.
– Ты не можешь побыстрее? – кричит ему Коннор. – Если я опять опоздаю, меня выгонят из школы!
Полицейские уже проехали мимо них, а автобус как раз приближается к остановке. Коннор, Риса и Лев бегут через улицу к автобусу, следуя придуманному на ходу плану на случай, если полицейские продолжают наблюдать за ними в зеркало заднего вида. Остается только надеяться, что им не придет в голову развернуться и отчитать ребят за то, что перебегают дорогу в неположенном месте.
– Мы что, действительно сядем в автобус? – спрашивает Лев.
– Нет, конечно, – отвечает Риса.
Коннор наконец решается посмотреть на полицейских. Мигает сигнал поворота, машина вот-вот исчезнет за углом, и беглецы будут в безопасности… Но в этот момент школьный автобус останавливается, водитель открывает дверь и включает красный проблесковый маячок. Тот, кому хоть раз приходилось ездить в школьном автобусе, прекрасно знает, что мигающий сигнал красного цвета означает, что все водители, находящиеся в это время на дороге, должны остановиться и пропустить машину с детьми.
Дисциплинированные полицейские тоже останавливаются, не доехав до перекрестка всего пару десятков метров. Значит, они так и будут стоять там, пока не уедет школьный автобус.
– Вот черт, – вполголоса произносит Коннор. – Теперь точно придется в него садиться.
Ребята уже практически дошли до остановки, когда звук, на который они раньше не обращай внимания, неожиданно усиливается и заставляет Коннора остановиться.
На крыльце дома, возле которого они стоят, лежит небольшой сверток. Завернутый в одеяла ребенок кричит и пытается перевернуться.
Коннор сразу понимает, в чем дело. Он уже видел ребенка на крыльце собственного дома, и даже не один раз. И хоть это совсем другой ребенок, Коннор останавливается как вкопанный.
– Билли, пошли, на автобус опоздаешь!
– Что?
Это Риса. Они со Львом стоят в нескольких метрах впереди и смотрят на него.
– Билли, пошли, не будь идиотом, – повторяет Риса сквозь крепко сжатые зубы.
Дети уже садятся в автобус. Красный проблесковый маячок продолжает мигать, и полицейская машина не двигается с места.
Коннор пытается заставить себя уйти, но не может. Дело в ребенке. Он плачет. Это другой ребенок, твердит Коннор сам себе. Не будь дураком. Только не сейчас.
– Коннор, – зовет его Риса свистящим шепотом, – что с тобой?
Дверь дома распахивается, и на крыльцо выходит толстый мальчик, по виду ученик начальной школы – лет шести, максимум семи. Он смотрит на ребенка, выпучив глаза.
– О нет! – восклицает мальчик, разворачивается и кричит в дверь: – Мам! Нам опять подбросили ребенка!
У большинства людей есть две модели поведения в критических ситуациях: драться или бежать. У Коннора всегда было три: драться, бежать или «облажаться по-королевски». Порой случалось так, что в голове у него происходило короткое замыкание, и он избирал третью модель поведения, самую опасную. Именно в таком состоянии он побежал назад, к машине, у которой стоял Лев, чтобы спасти мальчика, несмотря на то что полицейские были уже совсем рядом. И вот Коннор снова чувствует признаки умопомрачения – мозги как будто закипают. «Нам опять подбросили ребенка», – сказал толстяк. Почему он сказал «опять»?
Не надо, не делай этого, старается убедить себя Коннор. Это же не тот ребенок! Но где-то в глубине подсознания крепко засело убеждение, что ребенок все-таки тот же самый.
Наплевав на инстинкт самосохранения, Коннор бросается к крыльцу. Он так быстро подбегает к двери, что толстый мальчик резко оборачивается и с ужасом смотрит на него. Попятившись, он натыкается на выходящую из дома мать. Та тоже смотрит сначала на Коннора, а потом уже вниз, на плачущего ребенка, но не нагибается, чтобы взять его.
– Кто ты такой? – спрашивает она. Толстый мальчик спрятался за ней и выглядывает из-за ноги, как медвежонок гризли. – Это ты его сюда положил? Отвечай!
– Нет… Нет, это…
– Не ври!
Коннор и сам не понимает, чего он хотел добиться, бросившись к дому. Несколько секунд назад он не имел никакого отношения к происходящему на крыльце. Но теперь, похоже, это уже его проблема.
Позади Коннора дети продолжают садиться в автобус. Полицейские продолжают стоять у перекрестка, ожидая. Возможно, бросившись к крыльцу, Коннор сам подписал себе смертный приговор.
– Это не он положил, а я, – говорит кто-то позади Коннора. Он оборачивается и видит Рису. Она уверенно смотрит на женщину. Та перестает поедать своими маленькими злыми глазками Коннора и переводит взгляд на девушку.
– Мы застукали тебя на месте, милочка, – говорит женщина Рисе. Слово «милочка» в ее устах звучит как ругательство. – По закону ты имеешь право подкинуть ребенка, но только если тебя не поймали. Так что забирай его и топай отсюда, пока я не позвала полицейских.
Коннор мучительно старается заставить работать залипшие мозги.
– Но… Но…
– Заткнись, а? – говорит Риса голосом, буквально сочащимся ядом.
Стоящая на крыльце женщина улыбается, но не от радости.
– Что, папочка все испортил? Не побежал, вернулся? – спрашивает она, презрительно глядя на Коннора. – Запомни, милочка, первое правило материнства: мужчины все портят. Выучи это назубок, и жить станет легче.
Ребенок, лежащий на крыльце, продолжает плакать. Все как в игре «укради сало», когда никто не хочет оказаться в роли вора. В конце концов Риса нагибается, берет лежащего на коврике ребенка и прижимает к себе. Он продолжает плакать, но уже не так горько, как раньше.
– Теперь проваливайте отсюда, – напутствует их женщина, – или будете объясняться вон с теми полицейскими.
Коннор оборачивается и обнаруживает, что патрульную машину практически не видно за школьным автобусом. Лев стоит в дверях, поджидая их. На лице мальчика написано отчаяние. Водитель раздраженно кричит ему:
– Давай залезай, я больше ждать не могу!
Коннор и Риса отворачиваются от стоящей на крыльце женщины и бегут к автобусу.
– Риса, я…
– Заткнись, – отвечает она, – я ничего не хочу слышать.
Коннор чувствует себя хуже, чем в тот день, когда узнал, что родители подписали разрешение на разборку. Но тогда, по крайней мере, помимо ужаса, он испытывал гнев, и это чувство помогло ему продержаться. Теперь же злиться не на кого, разве что только на самого себя. Он чувствует себя совершенно беспомощным. Вся его уверенность в себе лопнула, как мыльный пузырь. Они – трое федеральных преступников, бегущих от расправы. А теперь, благодаря его идиотскому умопомрачению, у них на руках еще и ребенок.
12. Риса
Девушка никак не может понять, что нашло на Коннора. Пока ей ясно только одно: он не только склонен принимать необдуманные решения, но еще и любит играть с огнем.
Ребята заходят в автобус. Пассажиров в нем немного, и водитель закрывает за ними дверь, никак не комментируя наличие ребенка. Возможно, дело в том, что в автобусе ребенок не один: пока Риса ведет ребят в заднюю часть салона, на глаза им попадается еще одна девушка с завернутым в одеяла младенцем, которому никак не может быть больше шести месяцев. Молодая мать удивленно смотрит на них, но Риса избегает встречаться с ней взглядом.
Усевшись в конце салона, как минимум в трех рядах от других пассажиров, Лев вопросительно и испуганно смотрит на Рису.
– Слушай… – наконец осмеливается спросить он, – а зачем нам ребенок?
– Его спроси, – сердито отвечает Риса, кивая в сторону Коннора.
Коннор сидит с каменным лицом, глядя в окно.
– Они ищут двух мальчиков и девочку, – говорит он. – А с ребенком мы не попадаем под описание.
– Замечательно, – саркастически произносит Риса. – Может, каждому по ребенку взять?
Коннор становится красным как рак. Он поворачивается к Рисе и протягивает руки.
– Давай я его возьму, – говорит он. Риса отодвигает ребенка подальше:
– Он у тебя плакать будет.
Риса уже имела дело с детьми. В интернате ей время от времени приходилось работать в отделении для подкидышей. Этому младенцу, видимо, тоже суждено было там оказаться. Судя по выражению лица той женщины на крыльце, оставлять ребенка себе она не собиралась.
Она смотрит на Коннора. Лицо пареня по-прежнему красное, и он избегает смотреть ей в глаза. Его объяснение – явная ложь, думает Риса. Он побежал к крыльцу по другой причине. Но какой бы она ни была, Коннор, видимо, не расположен делиться ею с ними.
Автобус резко останавливается, и в салон входят новые пассажиры. Девочка с ребенком, сидевшая впереди, переходит назад и садится прямо перед Рисой. Устроившись на сиденье, она оборачивается и смотрит на ребят.
– Привет, вы, наверное, новенькие! Меня зовут Алексис, а это Чейс.
Ребенок смотрит на Рису с любопытством и даже пытается что-то лепетать. Алексис берет ручку ребенка и машет ей, как будто играя с куклой.
– Поздоровайся с ребятами, Чейс!
Риса решает, что девочка, кажется, даже моложе ее. Алексис внимательно вглядывается в лицо ребенка, лежащего на коленях Рисы.
– Да он совсем маленький! Какая ты смелая! Я бы никогда не решилась так рано вернуться в школу! А ты отец ребенка? – спрашивает Алексис, поворачиваясь к Коннору.
– Я? – поражается мальчик. – В общем, да, так и есть, – добавляет он, взяв себя в руки.
– Как здоооорово! – восклицает Алексис. – Удивительно, что вы все еще встречаетесь. Чез – это отец Чейса – даже в нашу школу больше не ходит. Его перевели в военное училище. Родители так разозлись, когда узнали, что я, ну, это, залетела, что он сначала даже подумал, они его на разборку отдадут. Представляете?
По выражению лица Рисы можно заключить, что она с удовольствием придушила бы болтливую девчонку, но не хочет оставлять маленького Чейса сиротой.
– А у тебя мальчик или девочка? – задает следующий вопрос Алексис.
Повисает неловкая пауза, потому что никто из ребят не знает, что ответить. Риса пытается придумать, как можно узнать пол ребенка, не привлекая внимания Алексис, но ничего путного ей в голову не приходит.
– Девочка, – наконец решается она, понимая, что вероятность ошибки не может быть более пятидесяти процентов.
– А как ее зовут?
В этот момент решает вмешаться Коннор.
– Диди, – говорит он, – ее зовут Диди.
Риса не может удержаться от улыбки, хотя все еще сердится на Коннора.
– Да, – подхватывает она, – ее зовут так же, как меня. Семейная традиция.
По крайней мере, теперь Коннор хоть немного отошел от своих эмоций. Он уже не сидит с каменным лицом, а ведет себя естественно, стараясь хорошо сыграть свою роль. Физиономия у него уже не красная, только уши все еще продолжают гореть.
– Вам понравится в «Сентер НортХай», – говорит Алексис. – Это наша школа так называется. Там есть комната матери и ребенка, и персонал отличный. Начальство заботится о девочках с детьми. Некоторые учителя даже разрешают приходить в класс прямо с ребенком.
– А отцам разрешают присутствовать? – спрашивает Коннор, обнимая Рису за плечи.
Риса сбрасывает его руку и незаметно наступает ему на ногу. Коннор морщится, но ничего не говорит. Если он считает, что я его простила, думает Риса, он глубоко ошибается. Просить прощения ему придется еще долго.
– Похоже, твой брат уже с кем-то подружился, – говорит Алексис, обращаясь к Коннору.
Она показывает взглядом на пустое кресло, в котором недавно сидел Лев. Пока Коннор и Риса разговаривали с Алексис, он успел пересесть на несколько рядов вперед и теперь общается с какими-то ребятами. Риса пытается услышать, о чем они говорят, но из-за непрекращающейся болтовни Алексис это невозможно.
– Это же твой брат? – спрашивает Алексис у Коннора.
– Нет, мой, – поспешно отвечает Риса за него.
Алексис улыбается и слегка расправляет плечи.
– Ой, он симпатичный.
Риса думала, что ненавидеть Алексис больше, чем она уже ее ненавидит, невозможно. Оказывается, она ошибалась. Алексис, должно быть, по глазам понимает, о чем она думает.
– В смысле, он маленький еще, конечно, – поспешно добавляет она.
– Ему только тринадцать, – говорит Риса, бросая на девочку испепеляющий взгляд, в котором нетрудно прочесть: «Держись подальше от моего младшего брата». – Он пошел в школу на год раньше.
Теперь уже Коннор наступает ей на ногу – и самое время. Слишком уж много информации она дает Алексис. Не стоило рассказывать ей, сколько Льву лет. Кроме того, они не в том положении, чтобы заводить себе врагов.
– Прости, – говорит Риса, смягчаясь. – У нас с малышкой была тяжелая ночь. Что-то нервы шалят.
– О, можешь мне поверить, я тебя отлично понимаю.
Похоже, Алексис готова мучить их разговорами всю оставшуюся до школы дорогу. Однако, на счастье, автобус снова останавливается, и малыш Чейси ударяется подбородком о спинку сиденья. Естественно, салон тут же оглашается громким ревом. Алексис сразу превращается в заботливую мамочку, и пытка прерывается.
Риса с облегчением вздыхает.
– Слушай, я хотел извиниться перед тобой, – говорит Коннор. Риса понимает, что он раскаивается в содеянном, но простить его все еще выше ее сил.
13. Лев
Все пошло не по плану.
Лев хотел совершить побег сразу, как только они окажутся в каком-нибудь городе. Он мог убежать, когда они вышли из леса, но не убежал. Дождусь более подходящего момента, решил он. Он обязательно настанет, нужно только проявить терпение, ждать и наблюдать.
Притворяться, что он заодно с Коннором и Рисой, было тяжело. Но его грела мысль, что скоро все снова будет так, как должно быть.
Когда на улице появилась полицейская машина, Лев приготовился броситься к ней и сдаться полиции. Он бы обязательно исполнил задуманное, если бы не одно обстоятельство.
В газетах не было их фотографий.
Это беспокоило Льва больше, чем других. Его семья действительно влиятельная. Играть с ними в игры бесполезно. Он был уверен, что увидит свою фотографию на первой полосе газеты. Но ее там не было, и Лев пришел в замешательство. Даже версия Рисы, согласно которой его родители попросили полицейских не брать их с Коннором живыми, показалась ему не лишенной смысла.
Что произойдет, если он сдастся полиции и если Риса права, размышлял Лев? Вдруг они тут же начнут стрельбу на поражение и убьют ребят? Могут они так поступить? Он хотел, чтобы Коннора с Рисой судили по справедливости, но взять грех на душу, став виновником их смерти, – это уже слишком. Пришлось отказаться от мысли остановить полицейскую машину.
Теперь же ситуация стала еще сложнее. Появился ребенок. Надо же такое придумать – украсть подкидыша! Нет, Коннор и Риса опасны. Лев больше не боится смерти – ясно, что убивать его никто не собирается, но ребята все равно представляют опасность, прежде всего для самих себя. Их необходимо защитить. Нужно их… нужно их… отдать на разборку. Да, для них это лучшее решение. В текущем состоянии от них никакой пользы, даже для самих себя. Это будет лучше для них, потому что внутри они сломаны. Лучше сломать физическую оболочку, чем душу. Так их души обретут покой, зная, что плоть будет распределена по миру, спасая других людей, возвращая им целостность. То же самое предстояло и ему.
Лев размышлял обо всем этом, сидя в автобусе, стараясь не обращать внимания на разброд, царивший в его собственной душе, и понимая, тем не менее, насколько все неоднозначно.
Видя, что Рису и Коннора отвлекла невероятно болтливая девчонка с ребенком, Лев перебирается на другое сиденье, ближе к водителю, чтобы увеличить дистанцию между собой и беглецами. Автобус в очередной раз останавливается, и рядом со Львом оказывается какой-то мальчик. Усевшись на сиденье, мальчик надевает наушники и начинает напевать. Льву музыки не слышно. Мальчик ставит рюкзак на сиденье между ними, прижав Льва к окну, и начинает копаться в меню плейера, не обращая на соседа ни малейшего внимания.
В этот момент Льву приходит в голову светлая мысль. Оглянувшись, он обнаруживает, что Риса и Коннор до сих пор поглощены беседой с болтливой девчонкой. Тогда Лев осторожно засовывает руку в рюкзак соседа и вытаскивает оттуда потрепанную тетрадь на которой большими черными буквами написано: «Алгебра – это смерть». Надпись окружена миниатюрными черепами и скрещенными костями. Страницы испещрены беспорядочными математическими выкладками и черновиками домашних заданий. Все время, пока Лев разглядывает блокнот, мальчик занят выбором музыки и не следит за рюкзаком. Взяв ручку, Лев быстро пишет на пустой странице: «НУЖНА ПОМОЩЬ! МЕНЯ ДЕРЖАТ В ЗАЛОЖНИКАХ ДВА МАЛОЛЕТНИХ ПРЕСТУПНИКА. КИВНИ, ЕСЛИ ПОНЯЛ…» Закончив писать, Лев толкает мальчика в плечо, чтобы привлечь его внимание. Приходится толкнуть дважды, и только после этого мальчик оборачивается:
– Да?
Лев осторожно передает ему тетрадь, стараясь сделать так, чтобы с заднего сиденья его действия не были заметны. Посмотрев на него, мальчик говорит:
– Эй, это же моя тетрадь.
Лев задерживает дыхание, потому что теперь Коннор смотрит на него.
Нужно быть предельно осторожным.
– Я знаю, что это твое, – говорит Лев, стараясь основной смысл послания передать по возможности глазами. – Мне нужен… только… один лист.
Он поднимает раскрытый блокнот выше, чтобы мальчик видел, что написано, на странице, но сосед на нее даже не смотрит.
– Я тебе не разрешал, – говорит он. – Сначала нужно было спросить, а потом уже брать.
Он, не глядя, вырывает из тетради исписанный листок и, к ужасу Льва, скомкав его, бросает в голову мальчику, сидящему впереди. Тот не обращает на него ни малейшего внимания, и скомканный листок падает на пол. Автобус останавливается, дети начинают выходить на улицу, и Лев понимает, что по его надежде прошлись три десятка пар изношенных ботинок.
14. Коннор
На стоянке школы собралось не менее десятка автобусов. Дети, боясь опоздать, ломились во все входы в здание. Спускаясь по ступенькам вслед за Рисой и Львом, Коннор оглядывается, выискивая возможность сбежать, но ее нет – кругом слишком много школьных охранников и учителей. Даже сама по себе попытка пойти в другую сторону, прочь от школы, тут же привлечет внимание.
– Не можем же мы туда пойти, – говорит Риса.
– Почему нет? – спрашивает Лев, который чем-то сильно взволнован.
Кое-кто из учителей их уже заметил. Хотя в школе, если верить Алексис, есть центр для молодых матерей, ребенок на руках все равно привлекает излишнее внимание.
– Пойдем внутрь, – решает Коннор. – Спрячемся там, где нет камер слежения. В мужском туалете.
– В женском, – возражает Риса. – Там чище и кабинок больше.
Коннор размышляет над ее словами и приходит к выводу, что обе поправки верны.
– Ладно. Посидим там до перерыва на ланч, а потом уйдем с теми, кто пойдет обедать в город.
– Это в случае, если ребенок будет вести себя соответствующим образом, – напоминает ему Риса. – Рано или поздно ему захочется есть, а у меня ничего подходящего нет. Надеюсь, ты это понимаешь. Если же он начнет плакать в туалете, слышно будет по всей школе.
Риса обвиняет его, это понятно по ее голосу. Такое впечатление, что на самом деле она хочет сказать что-то вроде: «Ты хоть понимаешь, в какое сложное положение нас поставил?»
– Давайте надеяться, что он не будет плакать, – говорит Коннор. – А если будет, я разрешу тебе ругать меня всю дорогу до заготовительного лагеря.
Коннору не в первый раз приходится прятаться в туалете. Только раньше он делал это, когда не хотел идти на какой-нибудь урок. Но сегодня все не так: в классе его не ждут, а если поймают, накажут почище, чем в воскресной школе.
Услышав первый звонок к началу уроков, ребята незаметно проскальзывают в женский туалет и прячутся в кабинках. Коннор объясняет им тонкости этого непростого дела: как отличить шаги ученика от шагов взрослого; когда нужно поднимать ноги, чтобы все думали, что в туалете никого нет, и когда достаточно сказать, что кабинка занята. Риса и Лев могут позволить себе отвечать «незваным гостям», если таковые появятся, потому что тембр голоса у обоих достаточно высокий, но Коннору уже слишком много лет, чтобы успешно притвориться девочкой.
Ребята прячутся вместе, но в то же время каждый остается наедине с собой в кабинке. К всеобщему облегчению выясняется, что входная дверь визжит, как недорезанная свинья, каждый раз, когда кто-то входит в туалет. В начале первого урока в уборную забегает несколько девчонок, а потом становится совсем тихо. Тишину в гулком помещении нарушает только звук беспрерывно льющейся воды в сливе.
– До перерыва на ланч мы здесь не продержимся, – мрачно возвещает Риса, сидящая по левую сторону от Коннора. – Даже если ребенок будет все время спать.
– Ты будешь удивлена, как долго можно просидеть в туалете.
– В смысле, ты этим часто занимался? – спрашивает Лев, который прячется справа.
Коннор понимает, что только что добавил еще один эффектный мазок к портрету негодяя, который Лев нарисовал у себя к голове. Ладно, так даже лучше. Может, он даже и прав.
Раздается скрип – кто-то вошел в туалет. Все умолкают. Тихие, поспешные шаги – ученица в кедах. Лев и Коннор поднимают ноги, Риса, как договаривались, продолжает сидеть спокойно. Ребенок подает голос, и Риса удачно заглушает его кашлем. Через минуту девочка уходит.
Дверь снова скрипит, и ребенок тихонько кашляет. Коннор отмечает про себя, что малыш, вероятно, здоров. Это хорошо.
– Кстати, – говорит Риса, – это девочка.
Коннор хочет снова предложить ей подержать ребенка, но приходит к выводу, что проблем от этого может быть больше, чем пользы. Он не знает, как держать ребенка так, чтобы он не плакал. Потом ему приходит в голову, что неплохо бы рассказать ребятам, почему на него нашло умопомрачение, в результате которого у них на руках оказался новорожденный младенец.
– Во всем виноват этот парень.
– Что?
– Там на крыльце стоял такой толстяк, помните? Так вот, он сказал, что им «снова ребенка подкинули».
– И что? – спрашивает Риса. – Многим подкидывают детей по несколько раз.
Лев тоже решает присоединиться к разговору.
– Так было и в моей семье, – раздается его голос с другой стороны. – Среди моих братьев и сестер два мальчика и одна девочка – подкидыши. Они появились в семье раньше, чем родился я. Никто никогда не считал их обузой.
Коннор некоторое время размышляет над тем, стоит ли доверять информации, которой поделился Лев, потому что он, по его собственному признанию, в то время еще не родился. В конце концов, это неважно, решает он.
– Прекрасная семья, – замечает Коннор вслух. – Подкидышей растят, как своих, а собственных детей, плоть и кровь, отдают на разборку. Ой, прости, приносят в жертву.
– К жертвоприношению, между прочим, призывает Библия, – обиженно отзывается Лев. – Там сказано, что человек обязан отдать Богу десятую часть того, что имеет. И про подкидышей там тоже есть.
– Нет этого в Библии!
– А как же Моисей? – спрашивает Лев. – Моисея же положили в корзину и пустили плыть по Нилу. Его нашла дочь фараона. Он был первым подкидышем, и посмотрите, что с ним стало!
– Да, согласен, – говорит Коннор, – а что стало со следующим младенцем, которого она нашла в реке?
– Вы не можете говорить тише? – требует Риса. – Вас могут услышать в холле. Кроме того, вы можете разбудить Диди.
Коннор делает паузу, чтобы собраться с мыслями, после чего продолжает рассказывать, на этот раз шепотом. Впрочем, они сидят в туалете, где стены выложены плиткой и слышимость отличная.
– Нам подкинули ребенка, когда мне было семь.
– И что? – спрашивает Риса. – Велика беда.
– Тогда для нас это было бедой. По ряду причин. Понимаешь, в семье и так уже было двое детей. Родители не планировали растить еще одного. В общем, однажды утром на крыльце появился ребенок. Родители жутко испугались, но потом им в голову пришла идея.
– Я действительно хочу это услышать? – спрашивает Риса.
– Может, и нет, – говорит Коннор, понимая, что остановиться уже все равно не может. Он просто должен рассказать им все, и прямо сейчас. – На дворе было раннее утро, и родители предположили, что ребенка никто не видел. Логично, правда? На следующий день, еще до того, как все встали, отец положил малыша на крыльцо соседнего дома.
– Это незаконно, – прерывает его Лев. – Если ребенка подкинули и ты не застал того, кто это сделал, на месте, он твой.
– Правильно, но мои родители подумали: кто узнает? Они обязали нас хранить все в секрете, и мы приготовились услышать новость о том, что в дом на другой стороне улице подбросили ребенка… но так и не услышали. Соседи не рассказывали, а мы не могли спросить, потому что выдали бы себя с потрохами и фактически признались бы, что ребенка подбросили мы.
Продолжая, Коннор чувствует, что и без того маленькая кабинка как будто сужается. Вроде бы товарищи по несчастью никуда не делись, сидят с двух сторон от него, но ему тем не менее ужасно одиноко.