S-T-I-K-S. Цвет ее глаз Каменистый Артем
– Лола немножко расстроилась из-за пустяковой оплошности, и мне пришлось ее успокаивать. Это огорчило остальных, к тому же девочки разволновались из-за дневных событий.
– И почему же они разволновались?
– Они сегодня видели людей, которые походили на диких грязных рейдеров. Орхидеи не привыкли к таким зрелищам. Они опасаются, что нам что-то угрожает.
– Глупости.
– Разумеется – глупости, я как раз им это объясняла.
– Благодарю, Лаура, но раз уж я здесь, то сама это объясню. Девочки, не сбивайтесь с ритма. Ритм – самое главное, не нужно его себе навязывать, нужно стать его частью. Скользить по волнам, а не барахтаться в них – не забывайте. Мне понятны ваши страхи, вы ведь такие впечатлительные. И мы очень просто от них отделаемся, надо всего лишь вспомнить – кто вы, как высоко вас ценят и как заботятся о вас. Повторяйте за мной. С выражением повторяйте, красиво, как в песне. Впрочем, вы сами все знаете. Итак, начнем!
О нет, как же я устала от этого нескончаемого бреда!
– Мир грязен, переполнен злом и насилием…
С трудом удержавшись, чтобы тяжело не вздохнуть, и попытавшись придать своему голосу ту самую «песенную выразительность», как вечно требуют воспитательницы, в одном ритме с остальными в который уже раз произнесла банальные слова:
– Мир грязен, переполнен злом и насилием.
– Смерть заполонила его до последнего уголка.
Она стоит над каждым из нас.
Так было всегда, и так будет.
Продолжая вышагивать по кругу, мы слово в слово повторяли за старшей воспитательницей слова, которые в разных вариациях слышали уже не одну сотню раз.
– Этот мир называют Ульем или Стиксом.
Но его истинное имя – Смерть.
Лаура тоже подхватила, да так воодушевленно, что чуть ли не на крик срывается. Она сектантка из Белых Сестер, оттуда любят набирать воспитательниц, с такими потом нечасто возникают проблемы. К тому же сам Герцог им благоволит, в одном из ежемесячных выступлений он лично похвалил их за большой вклад в развитие системы гражданских инициатив.
Вот только религия у них настолько мрачная, что впору завязывать петлю на веревке. И глупая. Считают, что мы тут все умершие, что этот мир располагается на пути к вечному блаженству, которое можно заслужить лишь строго придерживаясь немаленького набора заповедей.
Несусветная тупость, ведь нет ни малейшего сомнения, что я живая, что я никогда не умирала.
Спасибо, что сестрам запрещено устраивать здесь проповеди. Но такие, как Лаура, находят выход, да и другие воспитательницы им охотно потакают. Поэтому нам иногда приходится повторять раз за разом перемешанную сектантскими бреднями чепуху, которую они произносят с умным видом. И не важно, что мы в это время делаем: вышагиваем с книжками на макушке, бежим кросс вокруг главного здания, делаем растяжку у гимнастических стенок или красим ногти – мы должны говорить так же серьезно, без запинок, с выражением и не забывать про распроклятую женственность.
Про нее нам нельзя забывать никогда и ни в чем.
– Мы цветущий луг посреди пепелища. Мы живые орхидеи на могиле, в которую превратился мир. Мы здесь для того, чтобы все помнили – существуют не только пепел и тлен, сохранилась красота, ведь она бессмертна. Мы созданы прекрасными, мы лучшие из лучших, мы избранные и неповторимые, мы главное украшение мира смерти.
Лаура в этот вариант все-таки подпустила капельку своей сектантской чепухи, и потому в паре мест ее слова разошлись с нашими. Она так часто делает, когда уверена, что никто не выскажет ей замечание.
Ну да, здесь его сделать некому, Ворона против нее слова не скажет.
Ворона какая-то странная. Нам ее представили как старшую воспитательницу, но она почему-то ничем не выделяется из рядовых, а иногда кажется, что она даже ниже их по рангу. Ну если не всех, так некоторых. В своем неизменном черном платье с длинными рукавами, чересчур строгой, не идущей ей прической и почти полным отсутствием косметики. Никто не знает, сколько Альбине лет, но ходят слухи, что не меньше шестидесяти. Выглядит раза в три моложе, что для Улья нормально, но я не верю в столь высокую цифру.
Иногда мне кажется, что ей все сорок, а иногда и двадцать не могу дать. Она нереально странная. И дико придирчивая.
Особенно ко мне.
– Мы те, над кем тщательно работают лучшие педагоги всех вселенных Мультиверсума, лучшие воспитатели, лучшие из тех, кто знает, как ценна красота в мире смерти и как именно следует ее лелеять. Наше призвание – дарить радость любви тем, кто защищает от гибели остатки мира. Не всем подряд, а только лучшим из лучших. Ведь лучшие заслуживают лучшего. И лучшие знают, где именно выращивают любовь и красоту для самых отважных воинов.
Ну да, конечно, ага – отважных воинов, как же! Я с неполных тринадцати лет знала, что моим «любимым» избранником станет Портос. Он такой жирный, что смотреть тошно, и это далеко не единственный недостаток его омерзительной внешности. Да и разве только во внешности дело? Самое плохое в нем другое, о чем даже думать не хочется. Ну и защитник он, конечно, тот еще. Смешно, но, будь этот кусок потного жира на сегодняшних стрельбах, его мертвяка пришлось бы убивать гвардейцам. Такому, как он, не нужно уметь пользоваться оружием, Портос занимается тем, что ездит по соседним стабам и ведет с ними торговые переговоры. Говорят, он сумел наладить такую систему, где почти каждый ксер находится на самом удобном для него месте и потому работает с максимальной отдачей.
Когда он убивал в последний раз? И убивал ли вообще?
Сомневаюсь…
Почти все наши женихи – такие же сомнительные вояки. Они те, кому подчиняются настоящие воины, но настоящих нечасто подпускают к орхидеям Цветника.
– Наши защитники скорее погибнут, чем позволят кому-то или чему-то нанести вред тем, кого укрывают эти стены. Цветник – то, что не отдадут никогда и никому, ни один враг не пройдет в розовые ворота и не переступит через порог нашего дома.
А вот это что-то новенькое. Ну или хотя бы не сильно заезженное. Тот самый ответ на слова Лауры, что мы, дескать, волнуемся, созерцание немытых рейдеров пошатнуло нашу ранимую психику.
Ну да, нас все волнует. Абсолютно все, если оно хоть чуть-чуть, хоть самым краешком выбивается за рамки скучнейшей рутины, в которой мы варимся годами. Любой слух, любая мелочь или даже едва заметный намек на нее при первой возможности становится темой для обсуждений, иногда очень даже горячих.
– Нас защищают, а мы делаем все, чтобы сделать жизнь наших защитников прекрасной сказкой.
Боже, какие банальности приходится произносить, искренне сочувствую своему языку и прошу у него прощения.
В очередной раз удержавшись от горестного вздоха, повторила за Вороной:
– Нас защищают, а мы делаем все, чтобы сделать жизнь наших защитников прекрасной сказкой.
И тут что-то начало меняться.
Я даже не поняла, что просто Тина чуть сбилась с ритма движения, а такое с ней случается нечасто, она у нас прямо-таки эталон устойчивости. Это заставило меня вернуться в привычный мир, откуда я уходила в спасительное царство апатии при любом намеке на очередное хоровое восхваление нашей красоты и защитников, которые эту великую красоту защищают двадцать четыре часа в сутки без перерывов на обед и сон.
Звук. Странный звук. Звук, смутно знакомый, как будто я его уже когда-то слышала, но вспомнить не получается.
Во сне, в далеком детстве, в другой жизни – где угодно, но это уже было.
Из-за необычного звука я тоже сбилась с ритма и даже почувствовала, что это все, вот-вот, и не просто оступлюсь, а позорно рухну с высоты длиннющих шпилек, растянусь на паркете, разбросав книжки и разлив воду из широкого стакана.
Я испугалась.
Нет, вовсе не падения, а того, что может последовать за этим скребущим по нервам звуком. Я не знала, что именно мне грозит, но почему-то не сомневалась – сейчас случится нечто ужасное.
Некоторые начали поворачивать головы, прислушиваясь к непонятному нарастающему то ли гудящему свисту, то ли шипению, то ли и того и другого понемножку. Ни на что не похожий шум нарастал стремительно, казалось, вот-вот, и он перейдет в оглушающий рев.
И тут где-то на улице что-то дико хлопнуло – с отрывистым треском, с громоподобным хлопком, с лязгом, неожиданно и страшно. Затрясся пол под ногами, зазвенели стекла, удивительно, как после такого они не разлетелись вдребезги.
Некоторые завизжали, все, за единственным исключением, или присели, или непроизвольно дернулись. И у тех, и у других посыпались книги и стаканы, но никто даже не подумал расстроиться по этому поводу. Лишь Саманта не сплоховала, так и стояла с гордо вскинутой головой, но вряд ли она достойна за это похвалы, просто до нее всегда все доходит в последнюю очередь.
Если вообще доходит.
– Все на пол! – требовательно крикнула Дания. – Прижмитесь к полу! Сейчас начнется! И быстрее ползите сюда, ко мне, за стену, она капитальная!
Почему надо прижиматься к полу, что именно сейчас начнется и при чем здесь капитальная стена, отделяющая зал от пристройки, я понятия не имела. Но повторила все ее действия не раздумывая. Так много громких слов от этой молчуньи я никогда не слышала, это впечатляет, к тому же она явно знает, о чем говорит.
Тина тоже подчинилась и, на корточках присев под стеной, не удержалась от растерянного вопроса:
– Даня, что сейчас начнется?
– Ничего хорошего, – мрачно ответила та и сумела еще раз меня удивить – бухнулась под стену плашмя, даже не подумав сделать это женственно, прикрикнув при этом: – Саманта, бегом сюда! Да бегом же!!!
Сегодня наша молчунья точно сама не своя, вон, даже Саманту проняло – бросилась к нам.
И тут действительно началось.
Звук, до этого раздавшийся однократно, загремел снова и снова, с каждым разом все сильнее и сильнее. Рядом жалобно зазвенело сдавшееся наконец стекло, осколки брызнули на паркет, по которому мы только что вышагивали, свет погас, перепугавшиеся воспитанницы завизжали на несколько голосов, и я сама не смогла понять, не был ли один из этих голосов моим.
Все закончилось так же резко, как началось. Дания, приподнявшись, стряхнула с платья, скорее всего, несуществующую пыль, обернулась по сторонам и потрясающе спокойным голосом спросила:
– А где госпожа Лаура? И Альбина?
– По-моему, обе в дверь выскочили, – неуверенно ответила Кира и спросила: – А как ты узнала, что сейчас такое начнется?
– Я не знала, я подозревала.
– Что это вообще было?! – Этот вопрос задали сразу несколько девочек на разные лады, и я была в их числе.
– Кто-то нас обстрелял.
– Обстреляли?! Из чего?! Кто?!
– Не знаю. Давно такое не слышала, отвыкла. Или гаубицы, или минометы отработали. Нет, наверное, все же гаубицы.
– Ты умеешь различать такое по звуку? – удивилась я.
– Зачем по нам стреляли из гаубиц? – перебила меня Тина.
– Не по нам, – ответила ей Дания. – Просто где-то поблизости взрывалось.
Зашелестела включившаяся система внутренней трансляции, чуть искаженный голос госпожи директрисы почти слово в слово повторил то, что до этого говорила Дания:
– Всем воспитанницам и воспитательницам сохранять спокойствие. Если рядом с вами есть крепкие стены, присядьте за ними так, чтобы они защищали от осколков, которые могут прилететь с улицы.
– Какие осколки? – удивилась Саманта, до которой наконец что-то начало доходить. – Мы ведь в главном стабе, здесь никогда не стреляют из пушек.
– Ну да, а это, значит, были просто хлопки салюта, – нервно выдала Миа. – Саманта, ты просто ужасно тупая дура, сиди уже, где сидишь, и помалкивай.
– Ты когда-то такое уже слышала? – Я по-другому повторила свой вопрос, не сводя внимательного взгляда с Дании.
Ее точно не назовешь болтушкой, но если спрашивают прямо – не игнорирует. Тем более, мой взгляд мало кто может выдержать, он у меня необычный. Вот и сейчас Дания отмалчиваться не стала:
– Слышала.
– Где?! – произнесла я одновременно с Тиной.
– До того, как попала сюда. Дома.
– У тебя дома стреляли из пушек?! – изумилась Бритни.
– Из чего только там не стреляли…
– В том?! В старом доме?! В самом первом?! – не поверила Кира.
– Ага.
– Но это же дом, там такое не бывает, там всегда спокойно.
– В моем доме было именно так. Там война.
– Кто это вообще мог сделать? Может, нагнали этих грязных рейдеров, и они что-то перепутали? – спросила Миа, непонятно к кому обращаясь.
Говорит растерянно, ей это несвойственно. Обычно она дико самоуверенная и любит доставать других, особенно Тину. Но сейчас ведет себя тише воды.
Из коридора заглянула Лаура, напряженно произнесла:
– Девочки, сидите тут. Никуда не уходите.
– Мы поняли, госпожа Лаура, – ответили сразу в несколько голосов.
– А кто это стрелял? – не могла успокоиться Миа. – Неужели кто-то что-то перепутал и снаряды чуть не попали в Цветник?
– Никто ничего не путал, – тем же напряженным голосом ответила воспитательница.
– Но…
– Это были бандиты из Братства. Посидите спокойно несколько минут, сейчас гвардейцы их прогонят.
– Как бы не так, прогонят их, ага, – негромко, чтобы от дверей не расслышала воспитательница, произнесла Дания. – Эти пушки могут стрелять за несколько километров, попробуй до них для начала доберись, чтобы прогнать.
За окном вновь хлопнуло, но как-то не так, совсем иначе, больше похоже на праздничный салют, а не на прежние ужасающие звуки. К тому же громыхнуло не сильно, не оглушительно – наверное, взорвалось где-то далеко. А вот еще и еще.
Дания соизволила пояснить без вопросов:
– Наши пытаются накрыть батарею Братства.
– Как это накрыть? Покрывалом, что ли? – удивилась Лаура.
– Вот ведь тупая, – тихонько прошипела Миа. – Накрыть – это значит убить их.
– Так это не взрывы? Это наши стреляют?! – оживилась Тина.
– Ну а кто же еще, кроме наших? Да, это точно выстрелы, а не взрывы, не бойтесь.
– Ужас, я бы ни за что их не различила.
– Ну так слушай внимательно и запоминай.
– Зачем такое запоминать?!
– На какое расстояние может стрелять гаубица? – перебила я Тину, быстро обдумав то, что сейчас узнала.
Дания покачала головой:
– Прости, Лиска, но я не помню. А может, никогда и не знала.
– На сто километров сможет?
– Не думаю. По моей улице вообще перестали стрелять из таких штук, когда врага отогнали примерно на тридцать километров.
– Тридцать?
– Ну, может, двадцать пять, а может, тридцать пять. Не уверена. Говорю же – не помню и не знаю. Когда они стояли в пяти километрах, к нам каждый день что-нибудь прилетало, ни одного целого дома не осталось, все разрушено или осколками побито.
– Что за бред я только что услышала?! – вскинулась Миа. – Какие тридцать пять километров?!
– Девочки, не шумите! – строго произнесла Лаура, выглядывая из коридора.
Пробираться к нам через засыпанный битым стеклом зал она не рвалась. Не все окна еще разлетелись, оставшиеся могут лопнуть от очередного взрыва, и горе той, кто в этот миг окажется на пути летящих осколков.
– Так какие тридцать пять километров? – тихонько повторила Миа. – До кластеров Черного Братства как минимум втрое больше, они очень далеко от нас, это все знают.
– Лаура сказала, что стреляли именно они, ты сама слышала.
– Не может быть, значит, ты что-то путаешь с пушками.
– Вряд ли. Может, земли Братства и далеко, вот только их пушки гораздо ближе, чем мы думали.
Черное Братство – самая больная тема для Азовского Союза. Это понятно хотя бы потому, что нам почти ничего о нем не рассказывают.
Но разве можно что-то скрыть от коллектива, состоящего исключительно из девушек почти одинакового возраста? Знаем пусть и не все, но многое.
Прежде всего то, что Братством такое называть – плохо. Братство ведь от слова брат, а слово брат – теплое и светлое, в нем нет ничего черного.
Но Братство и правда черное насквозь, потому что основано теми еще нелюдями.
Нет, зараженные здесь вообще ни при чем, они не страдают манией устраивать укрепленные поселения на стабильных кластерах Стикса, для выживания им в первую очередь требуется лишь обильная высококалорийная пища, а не оружие с патронами, боевая техника и прочее в таком духе. И братья не атомиты, изуродованные радиацией, и не прочие уроды вроде них, по разным причинам изощренно наказанные Ульем. Увы, но у них всем заправляют те, кто внешне ничем от нас не отличается.
Но внутри они насквозь гнилые, потому что нормальный человек никогда не опустится до дна столь омерзительной пропасти.
Муры – вот кто основал Черное Братство. Ренегаты, угодливо прислуживающие различным группировкам внешников – самых страшных врагов всех иммунных. Им здесь нужно только одно – наши тела и жизни. Своих прихвостней они терпят лишь до тех пор, пока те всеми силами помогают им обеспечивать потребности в этом кошмарном товаре.
Муры ловят иммунных новичков на свежих кластерах, караулят их на удобных дорогах и в местах, которые трудно обойти. Но в первую очередь внешников интересует не самое свежее мясо, им подавай тех, которые провели здесь месяцы и годы, именно из таких можно получить самый качественный биологический материал. Поэтому их слуги охотятся на рейдеров, устраивают набеги на территории одиночных, ничего не значащих стабов, могут даже нападать на защищенные городки. Но только не на крупные, такое им не под силу.
На крупные нападает только Черное Братство – ему и не такое под силу.
По их заверениям, братья давно уже не сотрудничают с внешниками, но при этом у них почему-то слишком много хорошего оружия и военной техники, не говоря уже о патронах и снарядах. Никто не сомневается по поводу природы источников получения таких полезных вещей, – их до сих пор снабжают все те же хозяева.
Бесплатно они это делать не станут, а расплатиться с внешниками можно лишь одним товаром – смертью иммунных.
Поэтому с Черным Братством воюют все без исключения, союзников у него нет. Но кому-то от них достается больше, кому-то меньше.
Судя по той информации, которая до нас доходит, Азовскому Союзу в последнее время как раз достается больше. Мы его неотъемлемая часть, причем самая прекрасная, и до сих пор нас эта война никак не задевала. Где-то умирали защитники, где-то гибли враги, но здесь, почти в самом центре немаленькой территории крупнейшего в регионе объединения стабов, всегда царило спокойствие.
До сегодняшнего вечера.
Братство ударило не по окраинам, что давно уже никого не удивляет. Из десятков малых и больших стабов оно выбрало один из самых спокойных, располагающийся чуть северо-западнее географического центра Азовского Союза. Всего лишь обстреляло из пушек, но пушки – не то оружие, которое можно незаметно спрятать в кармане, прикинувшись обычным рейдером. Все это надо как-то провезти через многочисленные периметры с минными полями, проволочными заграждениями и железобетонными столбами, где передвигаются моторизованные патрули, а на дорогах оборудованы укрепленные блокпосты. Попробуй хотя бы с пустыми руками проползти мимо взглядов многочисленных наблюдателей, присматривающих за опасными местами через объективы расставленных на вышках камер. И ко всему прочему, опасайся взглядов с небес – Азовский Союз славится своими дронами, целая мастерская создана специально для сложных переделок гражданских моделей под разведывательные нужды.
Не один и далеко не два километра придется преодолеть, а затем, громко заявив о себе этим жутким грохотом и начавшимися в Центральном стабе пожарами, отойти на восток той же дорогой, не бросив тяжеленные пушки, ведь это очень ценное оружие.
Я в такой бред никогда не поверю. Все проще. Все куда проще. Братство сейчас не за сто километров от нас, оно подобралось ближе. Гораздо ближе. Вот почему Рафик сегодня охранял нас с гранатометом, и вот почему на дороге было столько грязных солдат и разной военной техники.
Военным есть чего опасаться.
Прислужники внешников рядом с нами, но никто не счел нужным поставить в известность будущих жен главных господ Азовского Союза.
Глава 3
Вечерние посиделки
Цветник не блещет размерами, по сути, это всего лишь одно крестообразное здание, пусть и большое, по меркам стаба, но ничем не выдающееся. К нему примыкает множество пристроек, и все это хозяйство обнесено высокой бетонной стеной с колючей стальной спиралью поверху. Выйти можно через единственные ворота, которые приходится открывать не только перед транспортом, но и ради пешеходов – калитки там нет. За ними стоит караульная будка, обложенная бетонными блоками и окруженная вбитыми в землю рельсами, в ней день и ночь дежурят гвардейцы.
Еще недавно Цветник утопал в зелени, но после недавнего происшествия (в котором я оказалась замешана по уши) в целях повышения безопасности были спилены все деревья. Здание как бы разделось, но, с точки зрения воспитанниц, это пошло ему на пользу. Ведь теперь из окон второго этажа открывался прекрасный, ничем не заслоняемый вид на окрестности.
Обычно разглядывать там особо нечего – со всех сторон стоят некрасивые здания, где располагаются различные важные учреждения Азовского Союза и некоторые представительства союзных объединений кластеров. Считается, что это место является дипломатической столицей региона и центром деловой жизни для сотен тысяч людей, если не больше. Цветник со своей спецификой не очень-то вписывается в такую деятельность. Они тут суетятся сами по себе, а мы живем сами по себе, почти никак друг с другом не пересекаясь.
Но иногда интересно посмотреть на некоторых, очевидно, новых здесь людей, или хотя бы тех, кто только-только узнал, что именно скрывается за невзрачной стеной с розовыми воротами. Мужчин не может не заинтересовать тот факт, что в длинном приземистом здании, со всех сторон увитом диким виноградом, в строгости и порядке воспитываются десятки сформировавшихся красавиц и сотни тех, которых выбрали в слишком нежном возрасте, когда их выдающиеся внешние данные еще не проявились в полной мере. Но опытные сотрудники Цветника знают способы разглядеть в невзрачной куколке восхитительную бабочку, ошибки у них случаются нечасто.
Наблюдать за такими мужчинами забавно. Некоторые просто бросали на Цветник мимолетные взгляды, но взгляды эти были особенные, явно не случайные. У некоторых, чрезмерно возбужденных, доходило до того, что останавливались истуканами и смотрели, смотрели, смотрели в сторону Цветника. Просто не могли оторваться, их взгляды будто прилипали к окнам. Но таким обычно не давали заниматься этим долго, подходили гвардейцы и вежливо или не очень вежливо просили уйти.
Это очень смешило, ведь мужчины видели только верхнюю часть дома, а окна второго этажа открывать запрещено, на них даже ручек нет, требуется особый ключ. Разглядеть кого-нибудь из нас за хитрыми стеклами просто невозможно.
Те, кому разрешено таращиться на цветы из Цветника, занимаются этим не на улице, а во время смотров и прочих мероприятий, куда допускаются лишь избранные господа. Таким важным людям рядовые гвардейцы не указ.
Сейчас мы смотрели не на мужчин. Да и как их разглядишь в сгустившихся сумерках? Даже в обычные времена на улице в такое время стоит темень, а сейчас, когда электричество отключилось после взрывов, и вовсе мрак.
Но было одно исключение – здание министерства ментальных дел. Похоже, именно оно являлось главной целью Братства, они ведь обязаны ненавидеть ментатов, есть за что. Ведь некоторые из этих специфически одаренных специалистов способны мимолетным взглядом вскрыть всю подноготную предателей рода человеческого, скрыть свою сущность от них невозможно.
По крайней мере – так считается.
Один снаряд попал в министерство или несколько – я не поняла. Разве что Дания может ответить на такой вопрос, но не очень-то хочется ее спрашивать – не такие уж важные подробности. Однако кое-что понятно всем – зданию хорошенько досталось, и теперь оно горит. Причем никто не торопится его тушить, ни одной пожарной машины не приехало. Какие-то люди мечутся на фоне огня, но их мало и непонятно, чем именно они там занимаются. Хотя вон – вроде бы понесли кого-то.
Не я одна это заметила, Рианна прокомментировала:
– Покалеченного понесли. А может, даже мертвого.
– Шоколадка, иногда ты даже глупее обезьяны, – в своей излюбленной уничижительной манере ответила на это Миа. – Кому нужны мертвые? Покалеченных сразу спасать кинулись, но только своих. А этого наверняка вытащили из подвала, туда снаряды не достали. Там могут такие сидеть, кто сам ходить уже не может.
Кожа у Рианны не шоколадная, но и белой ее не назовешь. Она стройная мулатка с лучшими в Цветнике ягодицами, и поэтому Миа обожает сравнивать ее с разнообразными видами обезьян, что вызывает встречную негативную реакцию. Но сейчас в ответ ни слова не последовало, Рианна, как все прочие, предпочла промолчать.
Наверняка мысленно ужаснулась, представив, кого именно и в каком состоянии вытащили из зловещих подвалов обители ментатов. Все знают, что пойманных муров, в том числе из Темного Братства, свозят именно туда.
О том, что там с ними вытворяют, знать не хочется. Достаточно вспомнить жуткие неправдоподобные страшилки, чтобы надолго испортить себе настроение.
– Бегом отсюда! – пискнула Лола и, первой бросившись от окна, ухитрилась оступиться на ровном паркете и едва не врезаться в стену головой.
Причем ходит в мягких удобных тапках, вот уж неловкая, так неловкая.
Цветник располагается на большом стабе, так что это здание Азовскому Союзу пришлось возводить самостоятельно, а не дожидаться прилета готового. Готовых в таких местах или не бывает вообще, или они в ужасающе запущенном состоянии. Уж не знаю, где отыскали строителей, но спасибо им преогромное за некоторые огрехи. В том числе за скрипучий паркет и доски лестниц. Может, специально так сделали, чтобы никто не мог бесшумно пробираться к запертым красавицам, может, случайно получилось, но мы могли слышать воспитательниц еще до того, как эти милейшие дамочки поднимутся на второй этаж. Настоящая леди не должна носиться сломя голову, они это вечно подчеркивали своим поведением, и потому какая бы из них сейчас ни направлялась к нам, излишне торопиться не должна.
Мы успели укрыться в спальне. Переодеваться не пришлось, все уже в ночных халатиках, далеко не первый раз позволяем себе вечерние стояния у окон в коридоре, процедура отработана до мелочей. Естественно, воспитательница сейчас слышала шум, но, кроме Вороны, мало кто после такого заглядывает во все комнаты подряд.
Да и чего к нам заглядывать? Ведь все усердно делают вид, что спят. Ну это если двери раскрыть.
Во всех коридорах есть хитрые камеры видеонаблюдения, через них нас прекрасно видно даже в полной темноте, но почему-то ни Ворона, ни другие не собирают с них данных на нарушительниц, что давно уже навело нас на очевидную мысль – лично директриса или кто-то другой, не менее важный, негласно разрешила закрывать глаза на столь ничтожное нарушение распорядка.
Но на мониторы все же поглядывают, слишком долго находиться в коридоре нам не позволяют, кто-нибудь неизбежно начинает подниматься по скрипучей лестнице.
Сейчас камеры, скорее всего, не работают – света ведь нет. Но все равно кому-то не сидится. Должно быть, у воспитательниц свое расписание или у этой электроники автономное питание.
Дождавшись, когда скрип в коридоре стихнет, неугомонная Рианна спросила:
– Интересно, кто там пришел?
– Поднимись, открой дверь и спроси погромче, – буркнула Миа и начала с силой взбивать подушку.
В этот миг с улицы донесся шум, такой же непонятный и угрожающий, как тот, который заставил нас сегодня трястись от страха на холодном паркете в малом зале. Что-то урчащее, шипящее, резкое, ужасающе громко подающее голос через одинаковые короткие промежутки времени. Не настолько оглушительное, как взрывы снарядов, и на пальбу пушек совсем не похоже, но тоже мурашки по коже побежали.
– Это еще что такое?! – испуганно вскинулась Лола.
Та еще трусиха, ей много не надо, но должна признать, что мне и самой от такого шума не по себе. Я понимала, что из всех присутствующих лишь одна может на такое ответить, и так как от природы любопытна, тут же перевела вопрос на нее:
– Дания, что это?
Та ответила без заминки:
– «Град».
– Ты издеваешься?! – вспыхнула Миа. – Какой же это град, ведь грозы нет!
– Такому «Граду» гроза не нужна, потому что это оружие, а не ледяные шарики с неба. Наши стреляют, по кому-то приблизительно полпакета выпустили.
Информация, что град бывает не только ярким погодным явлением, но и оружием, причем применяют его почему-то пластиковыми или бумажными пакетами, меня обескуражила, да и не только меня. Спасибо Дании, она это поняла и уже не первый раз за день, изменив своей молчаливости, снизошла до пояснений без дополнительных вопросов:
– «Град» – это страшно. «Градом» у папы в машине разнесло стекла и радиатор, а первому мужу соседки оторвало половину головы и руку почти на моих глазах. От этой штуки нам больше всего доставалось, много домов вокруг побило, ну и людей тоже. Поодиночке его снаряды редко прилетают, их обычно десятки падают в одно место.
– Снаряды? Так это тоже пушка? – спросила Тина.
– Нет, на пушку совсем не похоже. Это такая машина, как бы грузовая, но вместо кузова у нее пачка труб с заряженными в них ракетами. Хотя пусть будет пушка, какая разница, все равно результат один – взрывает то, во что попадает. «Град» страшнее всего слушать, но когда стреляют наши, так хорошо становится, так хорошо… Вы даже не представляете, как приятно знать, что падать это будет не у тебя перед домом, а у тех, кто день и ночь разносит твой город. Сидишь под стеной и слушаешь: это из гаубицы прилетело куда-то рядом, аж пол вздрогнул; а это стекла от мин звенят; а вот завыло, зарычало раз за разом, – пошли ракеты от нас к ним. И ты отчетливо понимаешь, что это все. Наши узнали, где стоит их батарея, сейчас ее не станет, там все погибнут, сгорят вместе со своими снарядами. После этого станет тихо. Жаль, не навсегда, ведь потом пригонят новых солдат, и опять все завертится. Настоящий конвейер смерти – они убивают нас, наши отвечают, и все затихают, потому что там уже некому стрелять, все мертвые или калеки. А потом брат смеется, всем рассказывает, что у него сестра-блондинка отличает по звуку что, куда и какого калибра полетело. А там ведь ничего сложного, даже музыкальный слух не нужен, это вам не ноты, это гораздо легче.
– Ты сегодня такая разговорчивая, – удивилась Бритни.
– Да я вот просто думаю – ну и зачем это надо? Зачем мне такое знание?
– Это точно наши стреляли? – опасливо уточнила Лола.
– Точно. «Град» ни с чем не перепутаешь… и попадания от него тоже.
– Он, наверное, убивает тех, кто по нам сегодня стрелял, – обрадовалась Саманта. – Они тоже сейчас замолкнут, как те, которые стреляли по улице Даньки.
– До тебя это только сейчас дошло? – не упустила своего Миа. – Саманта, ты просто тормоз, ты наш главный ходячий тормоз, тупости у тебя на семерых хватит.
– Зато я понравилась господину Резкому, – не стала спорить блондинка, прекрасно понимая, что, сражаясь оружием быстрой на язык оппонентки, победить не сумеет. – Ну а ты обещана господину Четвертаку, он толстый и похож на беременную жабу, у него жуткая одышка, он все время потеет, от него несет кислятиной, даже когда нежарко. А господин Резкий такой красивый, и фигура у него идеальная. Ну а если что-то случится с господином Голодом, его назначат командиром гвардии, это все знают. Со временем он обязательно станет очень большим человеком.
Зря она затронула эту тему. Миа очень нервно относится к недостаткам кандидатуры своего будущего супруга, а в том, что касается доставания других, с ней никто сравниться не может.
Вот и сейчас ударила зеркально:
– Саманта, а это ничего, что у господина Резкого уже есть жена? Я промолчу о том, что он не пропускает ни одной юбки, это все прекрасно знают.
– Не говори про него так! Он хороший, ты не видела, как ласково он мне улыбался!
– Дура ты, опилками набитая, он всем улыбался, даже Тине. Ты для него просто юбка, одна из многих.
– Но я на смотре в платье была.
Миа не выдержала, засмеялась зло, некрасиво, совсем не женственно:
– Да ты просто королева дур! В платье она была, вот ведь умора тупая.
Перспектива выслушивать эту перепалку полчаса или дольше меня не вдохновляла, а ведь все идет именно к этому. Такое надо стараться прекращать в самом зародыше, пока не разгорелось до неугасимого состояния, чем я и занялась:
– Может, вы хотя бы разок помолчите? Вот сколько можно гадостей про своих мужчин говорить? Неужели других тем нет?
– Я про своего гадости не говорю, – не сдавалась Миа. – Это наша белобрысая про него вспомнила, видать, влюбилась, покоя ей не дает.
– Она вспомнила, потому что ты просто так на нее накинулась.
– Это я накинулась?!
– Ну не я же. Не трогай ее, всех уже достало, что вы постоянно ругаетесь. И было бы из-за чего… смешно.
Читать бесплатно другие книги:
