Кодекс экстремала Дышев Андрей

Глава 32

Боюсь показаться нескромным, но во мне, кажется, умер артист. Не думаю, что у кого-нибудь могло появиться сомнение в том, что я единолично выпил литровый графин водки и, что было вполне естественно, оказался лежащим на полу без чувств и совести.

Несколько секунд я прислушивался к восклицаниям, выражающим крайне низкую оценку моему поведению. Затем бритоголовые подхватили меня под руки и поволокли к выходу. Я думал, что они вышвырнут меня во двор, где в тенистой прохладе я должен буду приходить в чувство, но мрачные бультерьеры потащили меня по лестнице наверх так быстро, что засвистело в ушах, проволокли по коридору и, открыв моей головой дверь комнаты, внесли меня внутрь и небрежно свалили на диван.

– К утру оклемается, – сказал один.

– Тем хуже для него, – добавил второй.

Они вышли. Хлопнула дверь, клацнул замок.

Некоторое время я еще лежал, прислушиваясь к удаляющимся шагам, потом встал, подошел к двери и тихо нажал на ручку. Дверь была заперта.

Я сел на подоконник, с удовольствием вдыхая сырой воздух, напоенный запахом прелых листьев. Откуда-то доносилась приглушенная музыка, из окон первого этажа на стволы деревьев, стоящих у стен дома, падал свет, и по стволам скользили неровные тени.

Так, глядя в темноту и прислушиваясь к шуму листьев, я просидел довольно долго. Поведение Эльвиры меня озадачило. Казалось, она вовсе не пыталась выдавать себя за Татьяну. Но за кого в таком случае? Чью маску она надумала надеть? Не восставшей же из могилы покойницы, черт возьми!

Я не зажигал света, хотя комната давно погрузилась во мрак. Меня волновал Леша. Где он? До сих пор внизу? Мучительно борется со своей врожденной неспособностью лгать и, краснея, что-то бормочет о нашем отдыхе в гостинице, прелестях Алушты и чистом море? Нельзя было оставлять его одного, как невозможно было и продолжать это идиотское застолье. Мы с Лешей сыпались со скоростью лавины. Еще бы десять-пятнадцать минут беседы в прежнем русле, и валять дурака, прикидываясь братом Васильевой, было бы бессмысленно.

Я беззвучно ходил по комнате. Проигрывать я не умел. Мысли в моей голове сменяли одна другую, я не мог сосредоточиться на чем-либо одном. Это был слабый отголосок паники. «Что делать? – думал я. – Идти на помощь Леше и тем самым открыть все карты? Но у меня нет с собой даже пистолета, которым можно было бы припугнуть. Объявить, что с минуты на минуту здесь появится милиция?»

Я дождался, когда внизу стихла музыка. Сел на подоконник, свесил ноги вниз. Какая-то птица стала орать на меня дурным голосом. Пришлось взять с вазы, стоящей на столе, большое яблоко и швырнуть им в птицу. Не знаю, попал я или нет, но тишину ночи больше никто не нарушал. Прижимаясь грудью к стене, я осторожно пошел по узкому карнизу, скользкому от влаги и мха. Наши с Лешей комнаты разделяли два окна. Первое было темным, и я прошел мимо него не пригибаясь. Второе окно было приоткрыто и наполовину завешано плотными красными шторами, в нем горел светильник. Из комнаты меня вряд ли можно было увидеть, даже если бы я встал перед окном в полный рост. Но, освещенный слабым красным светом, я был виден со стороны.

Стараясь двигаться как можно быстрее, я проскочил мимо окна, снова ныряя в тень, успев заметить Розу в черном шелковом халате, сидящую перед зеркалом. Она что-то творила со своей прической, подняв полные руки над головой.

Окно Леши оказалось закрытым, и сквозь стекло я не мог рассмотреть, в комнате он или нет. Пришлось рискнуть и постучать по раме. Это не дало никакого результата. Постучал снова.

Я чувствовал, как мои кроссовки медленно съезжают с карниза. Надо было либо возвращаться в свою комнату, либо прыгать вниз, но этот трюк наверняка будет стоить мне поломанных ног. Во-первых, высоко, а во-вторых, темно.

Я пошел обратно, понимая, что возвращение в свою комнату, запертую изнутри, – это тупиковый вариант, который вряд ли окажется лучше поломанных ног, но я не мог долго стоять на месте, держась за узкий оцинкованный подоконник кончиками пальцев.

Перед окном Розы я остановился, осторожно заглянул за штору. Женщина уже лежала в постели – головой к окну – и читала книгу. Из-за спинки кровати я видел только ее черную копну волос. Маленькая настольная лампа на туалетном столике освещала маникюрные инструменты – ножницы, пилку для ногтей, кисточку. Неджентльменское отношение к женщине – это ужасно, это противоречит моим принципам, но другого выхода у меня не было. Оконная рама, когда я медленно распахнул ее, зашуршала о шторы, но женщина повернула лицо в мою сторону, когда я уже стоял у самой кровати, сжимая пилку для ногтей, как нож. Она, должно быть, читала какой-то крутой детектив, и глаза ее были полны немого ужаса.

– Тс-с-с, – сказал я ей как можно более миролюбиво, прижимая палец к губам. – Только не надо кричать. Я вовсе не намерен вас резать.

Теперь она вспомнила о своей пышной груди и кодексе женской чести и медленно натянула край одеяла до самого носа.

– Что вам надо?

– Шоколада. – Я мельком оглядел комнату, проверил, закрыта ли дверь, вынул из замочной скважины ключ и сунул его в карман. Затем снова подошел к кровати и сел в кресло напротив. – Простите, что я так бесцеремонно, но моя дверь почему-то оказалась запертой снаружи. А выйти, кроме как через вашу комнату, невозможно… Вы ведь не будете кричать, правда?

– Не буду, – согласилась женщина, глядя то мне в глаза, то на мою руку с пилкой. Я положил пилку на туалетный столик. – Но чего вы сидите? – сердито добавила она. – Идите своей дорогой. Дверь – вот она, ключ у вас в кармане.

– А мне захотелось с вами немного поболтать, раз уж я очутился у вашей постели.

– Вы наглеете.

– Это вам так кажется. Пройдет совсем немного времени, и вы поймете, что я сам жертва одной большой наглости.

– Я хочу вас предупредить, что у нас очень жестокие охранники и злые собаки, – сказала Роза и демонстративно поднесла к глазам книгу.

– Вы зачем-то все время меня пугаете. Я же сказал вам внятно: ничего плохого я не собираюсь с вами делать. Ответьте только на несколько вопросов, и я уйду.

– Почему я должна отвечать на ваши дурацкие вопросы?

– А с чего вы взяли, что мои вопросы непременно будут дурацкими?

Женщина поджала мясистые губы.

– Я вообще не желаю с вами разговаривать!

– Несколько часов назад, за столом, вы были намного привлекательнее и вежливее.

– Тогда я еще не знала, что вы аферист.

– Простите, как вы меня назвали?

– Не надо делать вид, что вы не расслышали… Предупреждаю вас еще раз: оставьте меня в покое.

– Вы вынуждаете меня совершать неблагородные поступки и хвататься за всякие режущие и колющие предметы.

– Хватайтесь хоть за пистолет, я вас все равно не боюсь.

– Черт возьми! – вспылил я. – Откуда у вас такая агрессивность? Вы можете объяснить мне, почему меня закрыли? Где моя сестра? Где мой друг?

Роза усмехнулась, не сводя глаз с книжной страницы.

– Я очень сомневаюсь, что в этом приличном доме у вас есть сестра.

– Ну что ж… – Злость стремительно распалялась во мне. – Давайте тогда называть всех своими именами. Раз здесь нет моей сестры, тогда, может быть, есть Эльвира Милосердова?

Лицо Розы исказила гримаса недоумения. Я ожидал совсем иного выражения.

– Не понимаю, при чем здесь Милосердова, – сказала она. – Если не ошибаюсь, эта женщина умерла дней десять назад. – Роза повернула ко мне лицо. – Послушайте, а вы не больны? Вы случайно не маньяк? Знаете, есть такое психическое отклонение – некрофилия…

Я невольно присел на край постели. Роза покосилась на мои выгоревшие на солнце брюки цвета пляжного песка. Я вблизи рассматривал ее прическу, сквозь которую просвечивала белизна подушки, ее уши с оттянутыми тяжелыми серьгами мочками, белую шею со складками, холеные щеки, лоб, подбородок, ее коротенькие пальцы, которые, как верные слуги, вершили пороки своей хозяйки.

– Вы уже не молоды, – медленно произнес я.

– Мерзавец, – в тон мне ответила Роза и снова подставила глазам роман.

– И все лжете, играете, продолжаете наполнять себя пороками, хотя уже переполнены ими через край. Сколько вам осталось жить? Двадцать лет? Тридцать? И надеетесь немощной старухой вытянуть на лжи?

– Да что ты мне тут мораль читаешь? – возмутилась Роза и даже попыталась треснуть меня романом, но промахнулась, и книга, прошелестев белыми крыльями, шлепнулась о стену и упала на туалетный столик.

– Да нет, это не мораль, это скорее соболезнование… Да ладно, я в самом деле отвлекаюсь.

Я встал. Роза напряженно ждала, когда я выйду из комнаты. Я понял, что, как только дверь за мной закроется, она тотчас вскочит и поднимет тревогу. Я, конечно, мог сесть на нее верхом, завести ее руки за спину, связать их полотенцем, в рот вставить кляп, но сама мысль, что мне придется прикасаться к этому рыхлому бледному до синевы телу, была омерзительна, и я лишь брезгливо скривился, быстро вышел в коридор и запер дверь снаружи.

Полусумрачный коридор был пуст. Я подошел к двери комнаты Леши и тихо надавил на ручку. К моему удивлению, дверь открылась. Я проскользнул внутрь, пошарил по стене в поисках выключателя и зажег свет. Комната была пуста. Постельное белье, аккуратно сложенное на тумбочке, было нетронутым.

Я выключил свет и снова вышел в коридор. Черт возьми, куда он мог подеваться?

Деревянные ступени лестницы предательски заскрипели под моими ногами. В этом доме, построенном на восемьдесят процентов из дерева, вообще нельзя было передвигаться бесшумно. На середине лестницы я это окончательно понял и, сунув руки в карманы, пошел так, как если бы спускался из своей родной квартиры. «А чего, собственно, я опасаюсь? – спросил я сам себя. – Никто пока мне не угрожал. Напротив, очень внимательно отнеслись к напившемуся в доску гражданину, подняли с пола, отнесли в комнату, уложили на диван и, дабы обеспечить поступление свежего воздуха, открыли настежь окно. И, надо отметить, цели достигли. Вот он я, свеженький, как огурчик».

Я спустился в холл, убедился, что он также пуст, и прошел в гостиную. И здесь та же картина: закончен бал, погасли свечи. Я не стал зажигать света, но и без него было видно, что со стола уже убрана посуда и стулья кверху ножками поставлены на стол.

Из окна первого этажа в отличие от второго выпрыгнуть было несложно. Я приземлился на кучу прошлогодних листьев, которые приглушили звук треснувших веток. Не выпрямляясь, посмотрел по сторонам, отряхнул со штанин высохшие травинки и пошел в сторону от ярко освещенной веранды. «Странно все это, – думал я, кидая прощальный взгляд на темнооконный особняк. – Очень странно».

Я не мог найти какой-либо тропы, поэтому продирался через кусты, которые выплывали на меня из темноты. Шума, конечно, было много – как если бы медведь ломился сквозь сухой валежник, но после лестницы я уже не обращал внимания на подобные мелочи, потому как был уверен, что через минуту-другую перелезу через каменный бастион, растворюсь в ночном лесу и с рассветом выйду на алуштинскую трассу, где поймаю попутку и не позднее обеда познакомлю Эльвиру с целым отделением милиции.

Занятый своими мыслями, я не сразу заметил пронзительно белую беседочку с полусферическим козырьком, миниатюрными колоннами и перильцами, торчащую, как гриб, между деревьями. Хотел ее обойти, чтобы не светиться на фоне белых колонн, как услышал приглушенные голоса, тогда присел на колено, спрятавшись в тени куста.

– Ты мнительный человек, – услышал я голос Эльвиры. – Оттого все твои проблемы.

«Сестричка» сидела на перилах, прислонившись спиной к колонне, боком ко мне. Одна нога была согнута в колене, руки, сцепленные в замок, лежали на ней.

– Я боюсь. Я все время боюсь… – не совсем внятно ответил ей некто мужским голосом. Мужчину я не видел. Он, должно быть, сидел на скамейке, за перилами.

– Перестань… Я устала от тебя, – произнесла Эльвира.

Минуту они молчали. У меня затекла нога, но я боялся пошевелиться.

– Если бы ты когда-нибудь в жизни любила… – начал мужчина, но Эльвира неожиданно грубо перебила его:

– Только не надо ныть о любви!

И снова молчание.

– Два дня. – Мужской голос. – Только два дня. На большее моего терпения не хватит.

– Да? – усмехнулась Эльвира. – А что будет потом?

Мужчина что-то ответил, но совсем тихо, и я не расслышал. Эльвира же отреагировала весьма бурно.

– Что?! – воскликнула она. – Даже так?

Она соскочила с перил и пошла к особняку. Теперь только я увидел мужчину и чуть было не вскрикнул от неожиданности. Леша!

Я не мог поверить своим глазам. Мой друг, как побитая собака, плелся за Эльвирой. Они давно знакомы? Или же успели близко познакомиться, пока я сидел в своей комнате? Чего Леша боится? Чего будет ждать еще два дня?

Я только задавал вопросы, даже не пытаясь ответить на них: не было времени. Осторожно привстал и, не распрямляясь, как обезьяна, пошел параллельно Эльвире и Леше, чтобы расслышать продолжение разговора. Я старался не упускать их из виду и не заметил дерева на своем пути. Удар был чувствительный, в левом ухе так зазвенело, что казалось, этот звон обязательно привлечет внимание Эльвиры и Леши.

Я выпрямился и только прислонился к стволу, чтобы заглянуть за него, как сильный удар в лицо свалил меня с ног. Мне показалось, что за мгновение до этого перед моими глазами что-то ярко вспыхнуло. Ослепленный мощным фонарем, я тряс головой, не соображая, что случилось. Не успел я встать на корточки, как новый удар опять кинул меня на землю. Рот наполнился кровью, в голове гудело, словно в трансформаторе высокого напряжения. Прикрыв лицо руками, я попытался рассмотреть, кто это так старательно упражняется на мне, но новая вспышка, а за ней еще более сильный удар лишили меня всякой возможности ориентироваться в пространстве.

– Ну что, братишка, не нравится? – услышал я рядом с собой незнакомый голос.

– Я ничего не вижу, – сказал я.

– Это хорошо. Моя воля, так я бы твои зенки каблуком повыбивал.

– За что ж так жестоко?

– Вяжи его, чего ты с ним беседу завел? – сказал кто-то второй.

Я с трудом различил огни веранды. Затем чья-то тень закрыла их собой. Ударом ноги меня повалили лицом на землю, наступили на спину и туго связали руки.

Я удивился тому, что не удивлялся, когда меня били. Значит, заслужил.

Глава 33

Второй раз за сегодняшний вечер я поднимался по скрипучей лестнице на второй этаж с помощью двух крепких молодцев. Удобно и быстро. Они пыхтят, трудятся, а я словно парю над ступенями на крыльях. Правда, невыносимо болели связанные ноги и руки и голова методично задевала углы и двери.

Первый раз парни обращались со мной намного вежливее. Теперь, затащив меня в комнату, кинули на пол, еще пару раз двинули по спине и затылку, после чего вышли и заперли дверь.

Я сразу же стал извиваться, как червь на рыболовном крючке, проверяя, насколько добросовестно меня связали. После недолгих и безуспешных телодвижений я понял, что без посторонней помощи мне не удастся даже слегка ослабить ремни.

Голова все еще болела, а привкус крови во рту вызывал тошноту. И все-таки я благодарил бога за то, что легко отделался. «Так тебе и надо, – мысленно говорил я себе. – В следующий раз, если он, конечно, наступит, не будешь расслабляться и гулять по чужой территории как по своей даче».

С большим трудом мне удалось перевернуться на спину и, выгнув шею, посмотреть на окно. По-прежнему открыто. Если бы я мог развязать руки, то уж поборолся бы за свою жизнь и свободу.

Трудно сказать, сколько времени я пролежал на полу, глядя на потолок, по которому скользили тени листьев. Судя по динамике развития событий, надеяться мне можно только на Володю Кныша, который не захочет считать меня «коммунистом» и примчится сюда со всем отделением милиции. Главное, чтобы он успел.

Когда у меня начала мучительно ныть спина и я сделал несколько попыток встать на колени, в дверном замке заскрежетал ключ, дверь распахнулась, вспыхнул свет. На пороге выросли фигуры моих носильщиков. Мне, лежащему, они показались неправдоподобно высокими.

– Не замерз? – вежливо поинтересовался один из гигантов.

– Нет, благодарю, – ответил я.

– Сейчас замерзнешь, – со скрытой угрозой пообещал второй.

Они рывком поставили меня на ноги и вытащили в коридор. Завертелась привычная карусель, но уже в обратном порядке: коридор, скрипучая лестница, холл. Носильщики свернули под лестницу и поставили меня напротив двери, обитой жестью.

Сюрпризы не закончились! Дверь перед самым моим носом распахнулась, и мне навстречу вышел Леша со связанными за спиной руками, невероятно окровавленным лицом и сизыми синяками под глазами. Идущий следом за ним Альгис толкнул несчастного анестезиолога в спину.

– Пшел, козел!

– Привет! – сказал я, силясь улыбнуться. – Давненько не виделись, да?

Леша поднял голову, глянул на меня мутными глазами, слегка разлепил губы, покрытые корочкой крови, но ничего не смог ответить. Альгис снова толкнул его в спину, а один из моих носильщиков сказал:

– Еще увидитесь. Вам по одной дорожке в одну ямку идти.

Меня втолкнули в комнату. Это была бетонная коробка без окон, без мебели, если не считать стола, за которым сидела Эльвира, и табуретки, на которую посадили меня. Очень похоже на тюремную камеру.

– Давай начистоту, братишка, – сказала Эльвира. – Это в твоих интересах. Сознаешься во всем – отпущу на волю. Нет, – она развела руками, – тогда не обижайся.

– Я сознаюсь, – с готовностью ответил я.

Носильщик, стоящий слева от меня, начал щелкать суставами пальцев. Этот звук меня здорово нервировал.

– Кто приказал тебе шпионить за мной? – спросила Эльвира тоном профессиональной энкавэдэшницы. Я только сейчас мысленно отметил, что кожаные брюки ей очень идут и гармонично дополняют имидж.

– Никто. Я сам, – сознался я.

Несильный удар кулаком по голове.

– На кого ты работаешь? – с большей долей угрозы спросила Эльвира.

– На Фемиду.

Второй удар, но уже более чувствительный.

– Послушай, сестричка, – сказал я. – Скажи этим динозаврам, чтобы они перестали бить меня по голове, – взмолился я, – иначе я не смогу вспомнить то, что тебя интересует.

– Да мы тебя не то что по голове будем бить, мы тебя на корм собакам пустим, – блеснул юмором другой носильщик.

– Кто тебе дал номер моего телефона? – продолжила допрос Эльвира.

Я на мгновение задумался. Если я расскажу все, то они убьют меня очень быстро, возможно, еще до рассвета. А если буду молчать или лгать, то забьют ногами здесь же, немедленно.

– Я выписал его из памяти определителя номера.

Легкая тень прошла по лицу Эльвиры.

– Я тебе не звонила, – быстро ответила она, и это было правдой, но банальной, граничащей с глупостью.

– Естественно, – усмехнулся я. – Ты звонила Лепетихе.

– Не знаю никакого Лепетихи. – Эльвира сжала губы. Лицо ее стало еще более жестоким.

– А я тебя видел в его подъезде около полуночи. В десяти шагах от трупа.

– Он бредит, – сказала Эльвира носильщикам. – Или принимает нас всех за идиотов. Вы плохо работаете, ребята.

– Плохо, – согласился один из носильщиков и вздохнул. – Будем исправляться, хозяйка. Позволь выбить ему зубы?

– Это надо было сделать до того, как вы приволокли его сюда.

Я поежился.

– Ребята, может, зубы оставим в покое? Визит к стоматологу дорого стоит.

– Тебе уже не придется идти к стоматологу, – скривил мясистые губы носильщик, стоявший справа от меня. – Потому как покойники не кушают.

– Я повторяю вопрос, – снова сказала Эльвира. – Что тебе приказали здесь выведать?

– Он ищет здесь Милосердову, хозяйка, – вместо меня ответил один из носильщиков.

– Кого? – поморщилась Эльвира.

– Генерального директора «Милосердия», – пояснил носильщик.

Эльвира неплохо играла. Она посмотрела на меня, потом на своих клерков, затем снова на меня. На ее лице застыло выражение какого-то мистического недоумения.

– Так она, насколько мне известно, вроде… – И закатила глаза наверх.

– Так точно, хозяйка. Ее похоронили в Симферополе. Газеты об этом писали.

Эльвира снова посмотрела на меня – теперь уже настороженно.

– А он не болен?

– Так мы ж не психиатры, чтобы экспертизу проводить.

– Плохо, что не психиатры, – задумчиво произнесла Эльвира. – Надо будет взять к нам хорошего специалиста. Что ж вы мне раньше не доложили, что у него… – Она постучала пальцем по виску. – Больного нехорошо бить. Больного надо лечить в соответствующем заведении. Развяжите ему руки, дайте воды!

Носильщик, подлец, грубо развязывал ремни, причиняя мне острую боль. Я сжал зубы и терпел. Когда мои руки освободились и безвольно повисли, я не сразу смог поднести их к лицу, чтобы вытереть пот со лба.

– Значит, ты принимаешь меня за Эльвиру Милосердову? – спросила Эльвира, глядя на меня с состраданием.

– В общем-то, да, – ответил я и кашлянул. – Но если посмотреть с другой стороны, то, скорее, не за Милосердову, а за Татьяну Васильеву.

Эльвира саркастически усмехнулась, глянула на клерков и развела руки в стороны: мол, что я вам говорила!

– Бред, – констатировала она. – Чистейшей воды бред… Может быть, вы сильно били его по голове?

– Да всего два разика долбанули, – прогудел надо мной носильщик.

– Наверное, этого было вполне достаточно, – тоном заботливого врача произнесла Эльвира.

Кажется, я в самом деле был похож на сумасшедшего.

– Ну, – опять обратилась ко мне она. – Что ты еще расскажешь нам про… как там ее? Тамару Владимирову?

– Татьяну Васильеву, – поправил я. – Странно, что ты переспрашиваешь. Когда я назвал тебя по телефону Татьяной, ты проглотила это и не поправила меня.

Носильщики загоготали. Эльвира улыбнулась.

– Видишь ли, мой хороший, меня в самом деле зовут Татьяной.

– Васильевой, – уточнил я.

Эльвира отрицательно покачала головой.

– Увы, ни Милосердовой, ни Васильевой.

– Это еще надо доказать, – предположил я.

Носильщики снова заржали.

– Первый раз такого придурка вижу! – сказал один из них.

Я пошевелил пальцами, согнул руки в локтях – боли в отличие от терпения выносить юмор этих недоумков уже не было. В моем положении, конечно, не стоило таким образом проявлять свои эмоции, но я часто поступаю вопреки логике и здравому смыслу. Я встал с табуретки и с короткого разворота въехал кулаком под челюсть слишком остроумного носильщика. Он не ожидал от меня такой наглости и не успел увернуться. Раздался тугой звук, словно я ударил по боксерской груше. Носильщик, взмахнув руками, словно пытался ухватиться за воздух, рухнул на пол. Его коллега отреагировал быстро и двинул меня локтем в голову. Я непроизвольно сел на табурет, готовый использовать его в качестве оружия, но Эльвира, предвидя кровавую расправу надо мной, окриком остановила клерков:

– Оставьте его! По своим местам!

– Ну, бля, родственничек, – с ненавистью прошипел носильщик, на которого я вывалил свои эмоции, поднимаясь с пола. – Теперь ты уже не жилец на этом свете. Теперь можешь рыть себе могилу…

– Заткнись, Боб! – прикрикнула на него Эльвира. – Я же предупреждала, что он псих, а значит, надо быть готовым ко всяким приступам. Отведите его в комнату, дайте что-нибудь поесть и выпить. И поласковее с ним, поласковее.

Носильщики приподняли меня с табурета. Мой лютый враг воспользовался случаем и крепко защемил пальцами кожу на моем предплечье.

– Не вздумай его ударить, Боб! – предупредила Эльвира. – Он настолько нуждается в милосердии, что у него на этой почве даже мозги поехали… Я вызову врачей.

История повторялась слишком навязчиво. Меня снова выволокли в холл и потащили по лестнице вверх. Если мне суждено дожить до старости, то до конца дней своих я уже не смогу забыть эти ступени.

Кинут на пол или на диван, гадал я, когда носильщики, традиционно открыв моей головой дверь, вошли в комнату. Оказалось, ни то, ни другое. Они усадили меня в кресло и тотчас вышли, закрыв, как обычно, дверь на замок.

Я не мог поверить в удачу. Они забыли связать мне руки!

Некоторое время я рассматривал свои ладони и пальцы, словно это был случайно найденный под креслом крупнокалиберный пулемет, затем стал торопливо освобождать от ремней ноги. «Такая удача случается раз в сто лет, – думал я, пытаясь совладать с волнением и дрожью. – Эти олухи подарили мне свободу! Эти бараны преподнесли мне бесценный подарок!»

Опасаясь, что бараны могут вспомнить о своей оплошности и вернуться, я несколько нервозно заметался по комнате, выискивая, что мне может пригодиться, потом запрыгнул на подоконник и глянул вниз. На этот раз темнота и высота не пугали меня. Все в мире относительно. Прыжок со второго этажа вслепую в сравнении с перспективой попасть в психиатрическую лечебницу уже не казался опасным. Какая чепуха – второй этаж!

Свист в ушах, чувствительный удар в ноги, приземление. Я повалился на бок, смягчая удар, уперся руками в кучу влажных листьев и прислушался. Вскочил и, прихрамывая, побежал туда, где было темнее всего. Прочь, прочь от этого дома! Через кусты я старался уже не идти напролом, а осторожно отводил в сторону ветви, но тонкие и гладкие, как крысиные хвосты, прутья все равно стегали меня по лицу, заставляли морщиться от боли, закрывать глаза, словно на меня обрушился ледяной град, и я бежал почти вслепую, инстинктивно, как животное, отыскивая самый темный, самый глухой угол парка.

Я едва не налетел на бетонную стену, погладил ее шершавую поверхность, отыскал монтажную скобу, подтянулся и перелетел через ограду, как мяч через сетку. На другой стороне я позволил себе снять все тормоза и побежал по лесу с такой скоростью, на какую был способен. Треск веток под моими ногами будил птиц; они стаями взмывали в ночное звездное небо, поднимая оглушительный крик, и щедро поливали деревья под собой пометом. Я не останавливался и не прислушивался. Даже если по моим следам запустили стаю собак вместе с медперсоналом психушки, мне уже не на что было надеяться, кроме как на свои ноги. Несколько раз я падал, спотыкаясь о корни и валежник, летел куда-то в темноту, зажмурив глаза, молниеносно, как кошка, вскакивал и устремлялся дальше.

Я все время бежал вниз, и наклон горы был единственным ориентиром, не позволяющим мне блуждать в ночном лесу кругами. На склонах Роман-Коша или Ай-Петри заблудиться намного труднее, чем сломать себе шею. Южный склон всегда крутой. А если южный – значит, выведет на ялтинскую трассу, почти к самому морю.

О коварстве здешних склонов я вспомнил лишь тогда, когда внезапно стена деревьев оборвалась, я выскочил на балкон и, не успев остановиться, полетел вниз. Время полета было небольшим, я даже не успел проститься с жизнью, но меня немного развернуло лицом вниз, и я грохнулся на покатый склон, заваленный иголками и ветками крымской сосны, на все четыре конечности. Ветки спружинили подо мной, как старая солдатская койка, спасая мою непутевую жизнь. Несколько секунд я боялся пошевелиться, прислушиваясь к ощущениям и пытаясь сдуть с кончика носа капельку то ли пота, то ли крови.

Вполголоса отчитывая себя отборным матом, я поднялся на ноги, провел ладонями по лицу, чувствуя жжение, будто протер кожу крепким одеколоном после бритья. Кажется, моя физиономия была так исцарапана, словно об нее точила когти дюжина диких котов.

Дальше я пошел спокойнее, понимая, что везение не может продолжаться бесконечно. Лес редел, и вскоре я вышел на альпийский луг, усыпанный белыми горбатыми валунами, напоминающими могильные надгробия. Внизу рассыпалась огнями Алушта, а еще дальше по черному полотну моря медленно скользили разноцветные огни судов.

Я свернул правее, где, как мне казалось, должна проходить дорога, примыкающая к ялтинской трассе, и, когда уже увидел ее серебристый отсвет в лучах полной луны, остановился как вкопанный. По спине прошла холодная волна, как бывает, когда встречаешься с врагом, лишенным разума, а потому непредсказуемым и совершенно бесстрашным. Я явственно слышал за своей спиной приглушенный лай и рычание. По моим следам неслась стая собак.