Светлый путь в никуда Степанова Татьяна
– Заткнись, – Лебедев сошел по ступенькам террасы. – Убирайся отсюда.
– Я здесь работаю. И разговариваю со своей невестой. А ты… нет, хочешь расскажу, что она кричит, когда…
Герман Лебедев шагнул к нему.
– О, да у нас клинок. Сабля. – Иван Титов криво усмехнулся. – Но мы тоже не дураки. Не голыми же руками учить таких, как ты.
– И он выхватил нож! – воскликнула Нелли. – Я видела это своими глазами. У него в руках вдруг нож оказался! Финка! А Герман…
Герман Лебедев отшвырнул фехтовальную саблю в сторону. И бросился на Титова так стремительно, что…
Анаис закричала. Нелли на скамейке закричала тоже, призывая охрану. Иван Титов выставил вперед нож и неумело, но с дикой яростью полоснул Лебедева по груди. Нож пропорол ткань и подкладку. Он ударил еще раз и достал. Появилась кровь. И в этот момент Лебедев ударом в челюсть сшиб его с ног. Накрыл собой, выкручивая руку, выбивая нож. Вырвал, отшвырнул нож в кусты. А самого Титова рывком поднял с земли на ноги, заламывая ему руку в болевом приеме так, что тот сначала замычал от боли, а потом заорал истошно.
– Тут прибежали охранники. И все смешалось в доме Облонских, – продолжила Нелли. – Охрана хотела вызвать полицию, сдать Ваню за хулиганство. И потом, он ведь Лебедева ранил – пусть и легко. Но Лебедев глянул на Анаис. Она прям в ступор впала. Такой класс, как в кино! И он же джжжжентльмен, этот наш Герман. Он сказал охране – никакой полиции не надо. Выкиньте этого молодого дурака за ворота. И больше никогда не пускайте. А потом он повернулся к Анаис. И сказал – больше он вас не побеспокоит. Я за этим прослежу. А она лишь пялилась на него. И совсем, совсем поплыла. Такая любовь… Тут у нее лифчик лопнул и топик сполз. И охранники на ее сиськи уставились. А он… Лебедев расстегнул на себе свой колет фехтовальщика, сдернул его и укрыл ее. Ну, чтобы голяк не светил всем, – Нелли покачала головой. – Я сама в этот момент в него чуть не влюбилась. Такой мужик. А колет его на Анаис не сошелся – слишком толстая. Тогда он просто набросил его ей на грудь. Взял ее за руку и повел в лобби. Чтобы она там пришла в себя немножко.
Катя слушала этот рассказ о событиях двухмесячной давности. Трагикомедия… В изложении этой девицы – трагикомедия. А в результате три трупа в доме.
– Где можно найти этого Германа Лебедева? – спросил Гущин.
Музыка вальса в этот миг смолкла.
– А вон он, – Нелли обернулась и указала на террасу. – Он тоже уже все знает, как и все мы. Он напился. Никогда себе раньше такого не позволял. А тут тоже поплыл. Такой пьяный. От него, как из бочки, разит.
Катя увидела на террасе высокого широкоплечего мужчину в черно-белой форме фехтовальщика, совершенно не выглядящей спортивной, больше похожей на доспехи. Он стоял у столба, опершись на него одной рукой и держа в другой фехтовальный шлем. И тут шлем упал на траву. А мужчина выпрямился, словно понял, что они говорят о нем.
Катя, уже подогретая рассказом Нелли, ожидала чего-то особенного. И она не ошиблась. Мужчине было чуть за сорок, и выглядел он на свой возраст. Шатен с идеальным косым пробором яппи в обычной жизни, но сейчас волосы растрепались, что придавало ему отчаянный вид. Крупный римский нос, лицо словно с медальона, точеные черты. И самые прекрасные серые глаза, которые только можно себе вообразить. Он был очень похож на Кристофера Пламмера времен «Звуков музыки». Великолепная спортивная фигура. И эти доспехи, и белый колет, что облегал его, как перчатка.
Катя представила рыженькую толстую Анаис рядом с этим красавцем. Полковник Гущин, видимо, подумал о том же. Пагубны, печальны такие союзы…
Вальс…
Вот о ком она грезила, когда постила этот клип Питера Гандри.
Полковник Гущин двинулся к террасе с намерением поговорить с Германом Лебедевым. Катя поблагодарила Нелли и поспешила за ним. И в этот миг…
Кто сказал, что реальность и природа вещей не терпят повтора?
Все повторяется.
Герман Лебедев спустился с террасы – Нелли крикнула ему:
– Это к вам! Хотят поговорить с вами!
Он пошел им навстречу. И в этот миг из-за кустов, одетых в осенний багрянец, выскочил, преградив ему путь, кто-то тощий и сутулый.
Кате в первый миг показалось – это тоже какой-то пьяный. Он что-то заорал, потрясая кулаками, изрыгая чудовищный мат. Хриплый ломкий молодой голос, в котором слезы и ярость, и…
– Титов! – взвизгнула Нелли за спиной Кати. – Это же Титов! Сюда заявился! Наверняка опять с ножом! Охрана! Охрана!!
– Титов, стойте на месте, это полиция! – загремел Гущин.
Он как-то растерялся от неожиданности. Все произошло уж слишком быстро.
Как в кино, по меткому выражению Нелли. И Гущин тоже слегка «поплыл».
Парень обернулся на его крик. Невзрачное лицо в прыщах. Катя с трудом узнала в этом человеке того – с фотографий. Он словно постарел на десять лет. Пару секунд он глядел на них. Потом развернулся и ломанул через кусты.
– Стой! – закричал ему полковник Гущин. – На месте стоять! Полиция!
Куда там… Катя сорвалась с места – побежала, побежала, побежала… Прибавила скорость, но Титов ломился через этот ухоженный лесопарк, как лось сквозь чащу. Гущин безнадежно отстал. Катя мчалась изо всех сил. Задыхалась от бега. Это вам не утренний моцион в Нескучном саду у дома. Это погоня. Забор кирпичный не аршинный, но метра два с половиной все же… Титов подпрыгнул, подтянулся – и вот он уже на заборе.
Перемахнул.
Катя подскочила к забору. Замерла. Нет… надо со второй попытки. Когда же это мы лазили в последний раз по заборам-то? Никогда. Мы всегда этого чурались. Она подпрыгнула, ухватилась. Вцепилась. Впилась. Повисела как сарделька минуту, тихонько визжа, потом начала подтягиваться. Ой-ей-ей…
Животом вползла на этот чертов забор. И увидела Титова, бегущего по бетонной дорожке. У дуба был прислонен мопед. Он развернул его, сел и…
Рев мотора…
Катя сидела на заборе, смотрела, как он удаляется прочь.
Визг тормозов.
Гущинский джип. Он остановился на бетонке. Полковник вместо кросса по пересеченной местности прикинул примерные пути отхода фигуранта с территории клуба – и не ошибся.
– Куда он делся? – Гущин выскочил из джипа.
– Туда, – Катя на заборе указала направление. – У него мопед был здесь.
– Прыгай. Я тебя поймаю.
Катя смерила расстояние – вроде забор казался не очень высоким, а прыгать высоко, боязно. Полковник Гущин растопырился внизу, как Жихарка, раскинув руки.
Катя неловко повернулась на своем насесте, пытаясь сползти с забора.
– Прыгай! Времени нет. Он скроется.
Катя закрыла глаза и прыгнула. Гущин поймал ее, стиснув так, что у нее перехватило дыхание. И какой-то миг держал на весу в объятиях. Не отпускал. Видно, сам не верил, что поймал и что они на землю не повалились.
В следующую секунду они уже садились в машину.
– Пристегнись, – велел Гущин.
Сзади показалась оперативная машина – та, что приехала вместе с ними и осталась у ворот клуба. Полицейские включили сирену. Гущин нажал на газ.
Все же джип есть джип, это не мопед. Минут через пять они на бешеной скорости догнали Титова на его мопеде, хотя он и успел оторваться прилично.
Узкое шоссе вело к Рублевке. Парк клуба давно закончился, потянулись участки, предназначенные для застройки и продажи. Титов на своем мопеде почувствовал погоню – он вилял из стороны в сторону на дороге, боясь, что его обгонят полицейские машины. А оперативная машина, нагонявшая джип сзади, именно это и намеревалась сделать. Опера включили снова сирену – вылетели на встречку, пытаясь обойти и Гущина на джипе. В этот миг, отчаянно сигналя, показался рейсовый автобус, и оперативная машина метнулась назад.
– Сейчас догоним, не уйдет, – Гущин выглядел спокойным и сосредоточенным, прибавляя скорость до ста двадцати.
Мопед впереди вилял то вправо, то влево, стараясь из последних сил держать скорость. Вот они почти нагнали его. Катя испугалась, что Гущин ударит хлипкий мопед бампером, сталкивая его в кювет. Но Гущин лишь оглушительно сигналил, требуя остановиться.
Титов оглянулся через плечо. Он был без шлема. Его темные волосы трепал ветер. Он прибавил газу, сам вылетая на встречную полосу, затем шарахнулся вправо от ехавшего навстречу «Мерседеса», едва не завалившись в кювет с испуга. И тут оперативная машина обогнала гущинский джип и, воя сиреной, начала прижимать мопед к обочине.
Титов снова вывернулся. Он промчался перед самым бампером гущинского джипа, косо пересекая шоссе, пытаясь вырваться вперед, к съезду на грунтовую дорогу коттеджного поселка.
Мопед вылетел на встречную полосу и…
Возникший неожиданно, как огромный фантом, отчаянно сигналящий грузовик с надписью на кузове «Отопительные системы» сшиб его с такой силой, что мопед подбросило высоко в воздух.
Гущин ударил по тормозам, их самих на полной скорости едва не развернуло и чуть не вынесло под колеса грузовика. Катя закричала. Оперативная машина с оглушительным воем съехала в кювет.
Иван Титов не удержался на мопеде. Его тело перевернулось в воздухе, словно тряпичная кукла. Грузовик, визжа тормозами, с хрустом смял мопед. И ударил Титова, отшвырнув его на середину дороги.
Грохот металла. Звон.
Звон в ушах.
Крики.
Вопли.
Запах бензина.
Дверь джипа распахнулась. Катя, пристегнутая на своем заднем сиденье, видела, как Гущин, спотыкаясь, бежит к Ивану Титову.
Потому как тело его лежало там, на асфальте, выгнувшись и одновременно безжизненно распластавшись, так что можно было понять, что…
Вой полицейской сирены…
От удара о грузовик и об асфальт Иван Титов умер на месте.
Глава 7
И еще одна пощечина
Оперативное совещание в Главке по поводу убийства семьи Первомайских началось в полночь. В этом было тоже нечто иррациональное, как показалось Кате. Ей разрешили присутствовать, потому что именно ей приказано было написать новый пресс-релиз для массмедиа с теми выводами, которые будут озвучены на этом совещании.
Присутствовала вся оперативная группа Главка, эксперты, сотрудники Видновского и Одинцовского УВД, кураторы из министерства, прокурор, следователи Следственного комитета.
Полковник Гущин сидел, сгорбившись, в одиночестве. Лицо его было разбито, на левой скуле багровела свежая ссадина.
Кате очень хотелось сесть рядом с ним, сказать хоть что-то ободряющее. Но на официальном совещании в присутствии начальника Главка все сидят по ранжиру. Да Гущин сейчас и сам хотел, чтобы к нему не лезли, оставили его в покое.
Два часа назад они с Катей были в морге Одинцовского района. Туда же из Москвы доставили мать Ивана Титова – Светлану, бывшую домработницу Первомайских. Мать привезли для официального опознания тела сына.
Светлана Титова – седая, полная, крепкая женщина с рабочими руками, крутыми бедрами и полной грудью – не плакала. Катя представила ее в доме Первомайских – классический образ преданной домработницы. Представила в роли свекрови Анаис – а вот с этим все было сложнее. Из многолетней прислуги-приживалки в свекрови? Не тот круг. Иван Титов, возможно, психовал не только из-за нового увлечения Анаис.
Светлана Титова смотрела на тело сына, лежащее на цинковом столе. Ни слезинки в глазах, но по лицу прошла сильная судорога.
– Затравили, – сказала она хрипло. – Затравили насмерть.
– Это был несчастный случай, авария, – тоже хрипло сказал полковник Гущин.
– Затравили, как псы, Ваню моего.
Кате показалось, что Гущин сейчас что-то скажет ей, начнет оправдываться. Но он не успел произнести ни слова. Светлана Титова шагнула к нему и с силой со всего размаха ударила его по лицу. Не пощечина даже – удар натруженным пролетарским кулаком. У нее на пальце было большое серебряное кольцо. Им она рассекла Гущину скулу.
Присутствовавшие при опознании полицейские бросились к ней, схватили. Как же, статья ведь уголовная – нападение на сотрудника полиции при исполнении.
Но под взглядом Гущина они тут же отступили от Титовой.
Гущин повернулся и пошел прочь из прозекторской. Кровь капала на воротник его белой рубашки и лацкан темного костюма. Он ведь оделся в свой лучший костюм – они же на выставку Бэнкси шли, столь модную и продвинутую.
Словно в другой жизни это было…
– Данные пришли из военкомата и медицинские документы на Титова, – сухо известил начальник Главка. – Он был призван в армию, но прослужил всего полгода, и его комиссовали. Причина – черепно-мозговая травма. Обстоятельства ее получения военные нам не озвучили.
– Либо сослуживцы избили, либо контузия боевая, – сказал эксперт. – Кто об этом нам сейчас расскажет. Парень два месяца лежал в госпитале. К последствиям такой травмы как раз и можно отнести его неконтролируемые вспышки агрессии.
– Он же с ножом напал на человека, – кивнул начальник Главка. – Неконтролируемая агрессия, травма головы. Классика. И повод для убийства классический – ревность, месть. Собирался жениться на подруге детства, в доме, который считал родным, а ему отказали. Угрожал девушке, напал на нее, бросился с ножом на того, кто пытался ее защитить. Потом, спустя два месяца, снова угрожал в соцсетях смертью. И что? Выполнил свою угрозу. Совершил тройное убийство в доме. И даже тот способ, каким была убита Клавдия Первомайская, вписывается в эту версию – эта его бешеная ярость. Она же, старуха, выгнала его мать, уволила ее с работы. Нанесла смертельное оскорбление. После убийства семьи явился разбираться с тем, кому угрожал, с Лебедевым. Хорошо, что вы, Федор Матвеевич, там на месте оказались вовремя. А то был бы у нас четвертый труп. И то, как Титов себя повел, тоже вполне вписывается в логику версии его виновности в убийствах. Он попытался сбежать.
– И сам стал четвертым трупом, – тихо сказал Гущин. – Оружия нет. При нем ничего не нашли. Ни пистолета, ни ножа. Дома при обыске тоже ничего.
– Когда убивают троих, от оружия избавляются сразу.
– Да, но он же явился убивать того, к кому ревновал. А при нем ничего не было.
– Он мог нож выбросить там, на территории клуба, когда убегал, или позже, когда на мопеде ехал. Мы обыщем территорию клуба и кюветы дороги в Горках. Но это уже частности, – сказал начальник Главка. – Вообще же это классический случай.
– Вы так считаете? – глухо спросил Гущин.
– Да, – начальник Главка выдержал многозначительную паузу. – И пример успешного раскрытия такого громкого резонансного преступления по горячим следам. Учитывая всю картину.
– Но нет ясности…
– Учитывая ВСЮ картину, Федор Матвеевич, – повторил начальник Главка. – Весь тот резонанс, который связан с именем Клавдии Первомайской. Учитывая всю ту дрянь, весь тот мутный шлак, который всплыл и на телевидении, и в прессе, связанные с ее именем, ее неоднозначным прошлым, ее юбилеем в Большом театре, учитывая весь этот скандал, распри, вражду, многолетние кляузы. Весь этот наш исторический позор, снова выставленный на показ. Учитывая все это и само жестокое убийство семьи, будет лучше, если эта версия станет основополагающей. А дело – раскрытым по горячим следам.
Гущин хотел что-то возразить. Но начальник Главка поднял руку в повелительном жесте.
– Ваши сомнения, Федор Матвеевич, остаются при вас. И я ни в коем случае не стану ограничивать ваши действия как шефа криминального управления. Но это может продлиться долго – все ваши личные изыскания. И может закончиться вообще ничем. А висяк в таком резонансном деле – гибельная вещь. Это бьет не только по нашему престижу – областной полиции. Это удар по государственному престижу. Поэтому «раскрытие по горячим следам» и этот молодой идиот Титов – это подарок судьбы.
Полковник Гущин молчал.
– Здесь присутствует сотрудник Пресс-службы? – спросил начальник Главка.
Катя поднялась со своего места.
– Вам понятно, в каком ключе писать пресс-релиз, чтобы новость уже этой ночью, точнее, завтра ранним утром прошла по всем каналам и стала нашим официальным комментарием происшедшего?
– Да, все понятно. Сейчас же займусь.
– А если эта версия ошибочна? – спросил Гущин.
– А тогда мы с вас спросим, как с руководителя оперативной группы, – отрезал начальник Главка. – В конце концов, это же вы допустили, чтобы этот парень Титов погиб при попытке задержания.
Это был удар под дых. Катя поняла, что начальник Главка сделал это намеренно. Публично и вот так жестоко.
Чтобы ему не возражали. Чтобы убийство Клавдии Первомайской, ее дочери и внучки отныне считалось раскрытым по горячим следам.
Катя написала краткий пресс-релиз за час. Честно говоря, она пока не знала, что думать обо всем этом. Она испытала шок там, на дороге, и пока не могла от него никак оправиться. Но в версии виновности Ивана Титова имелась своя логика. И это был действительно классический случай.
Она с содроганием вспомнила, как вопила: «Это он! Я нашла его! Я нашла убийцу!», потрясая айфоном Анаис. Что толку врать себе самой? Надо быть честной. А это значит, надо целиком разделить вину с полковником Гущиным за гибель Титова.
Только вот он не хочет ни с кем делиться своей виной.
Катя отправила пресс-релиз по электронной почте. Забрала свои вещи и спустилась в розыск. Приемная Гущина была темна. Его кабинет закрыт. Катя прильнула к замочной скважине.
Свет в кабинете. Он заперся там. Она постучала.
– Федор Матвеевич!
– Иди домой, Катя.
– Откройте мне.
– Я сказал, иди домой. Оставь меня.
– Два часа ночи, – жалобно воскликнула Катя. – В такую поздноту одной шляться! Да вы что?
Тишина. Потом внутри повернулся ключ.
Полковник Гущин возник на пороге. Он даже не умылся – кровь засохла на его щеке. Ссадина словно черная отметина.
– Пойдемте, Федор Матвеевич, – настойчиво сказала Катя. – Поздно уже. Все разошлись.
Он помедлил, потом вышел, закрыл кабинет. Они спускались по лестнице. Катя пыталась вспомнить – где его плащ? В кабинете оставил, что ли? Или он в машине? Гущин сунул руки в карманы пиджака.
Холодный промозглый ветер. Огни Никитского переулка. Гущин пешком направился к Тверской, словно забыв о машине. Катя плелась следом.
Ночь, мокрый асфальт, Тверская.
Они перешли по подземке на другую сторону к Камергерскому переулку. Катя вдруг поняла, что Гущин не просто бредет, он куда-то направляется – у него есть какая-то цель. А какая цель в Камергерском – этом бессонном оазисе, где неоновые вывески баров, пабов, ресторанов и кафе слепят глаза?
– Хуже нет сейчас напиться.
– Поговори у меня.
– Не поможет это, Федор Матвеевич.
– Поучи, поучи меня жить.
– Я не учу. Я плачу. Ни в чем вы не виноваты. Это я вас навела на этого Титова. А вы его даже сейчас полностью виновным в убийствах не считаете. А я, когда его мейл Анаис прочла, посчитала, что это он и есть убийца.
Гущин медленно брел мимо баров Камергерского переулка.
– Но это может и он быть, Федор Матвеевич. А его мать вас ударила. И я… я злая на нее сейчас. Хотя мне ее и жаль до слез. Потому что все это несправедливо.
– Ее единственный сын мертв, – Гущин обернулся.
– Дайте я хоть кровь вам сотру. А то вид жуткий, – Катя забежала вперед и достала из сумки пакетик влажных салфеток.
Гущин остановился. Она начала стирать кровь с его разбитого лица. За ними из темной арки наблюдали, хихикая, две размалеванные проститутки. В Камергерском орали пьяные.
Гущин двинулся в сторону Петровки. И вот уже они бредут по ней. Здесь магазины, бутики закрыты, рестораны тоже, а вот бары работают.
Знаменитый бар «Менделеев».
И дверь в дверь с ним столь же знаменитый бар «Горохов» – тайная богемная дыра для «посвященных»: наверху в зале нудл-хаус, японская лапша и суши, а лестница в подвал скрывает «кущи» – разубранный, словно драгоценная табакерка, дорогой бар, где прежде коротали ночи и олигархи, и кремлевские, и деляги из провинции, приехавшие улаживать дела и искать высокого покровительства, и «решалы» разных мастей и рангов, которые как-то за последние годы развеялись, расточились, словно дым в ночи, уступив место сначала разного рода «спецам по конфликтам» с небритыми рожами, пивными животами и южным простонародным акцентом, а потом и вообще всякой разномастной камарилье – кокаинистам, мажорам, разведенным богатым женам, брошенным любовницам, бывшим эскорт-моделям, футболистам, списанным со счета, олимпийским чемпионам, со скандалом лишенным медалей за допинг, разорившимся банкирам, покерным шулерам, собирателям криптовалют и прочая, прочая, прочая.
На входе в оба бара стоял охранник – сущая деревня в кожаных портках и косухе. Он что-то забурчал. Но Гущин только глянул на него. А тот тоже лишь глянул на его ссадину на скуле, на его плечи, на Катю, выглядывающую из-за его широкой спины. И распахнул дверь. И они вошли в совершенно пустой (третий час ночи) и сумрачный зал японской лапшичной. При свете тусклого фонаря обнаружили ту самую лестницу и…
Катя вспомнила, что это за бар такой, «Горохов». О нем упоминал таксист – именно отсюда он забрал вечером в пятницу Викторию Первомайскую и привез ее в «Светлый путь». Значит, Гущин явился сюда не просто напиться, залить душевный пожар коньяком и водкой.
Спустились.
Шум, пьяный гам. Сигаретный дым.
Здесь курили.
Здесь играла музыка.
И бар был набит битком.
Гущин направился прямо к стойке красного дерева, за которой орудовал ловкач-бармен, ну просто жонглер цирковой, готовивший коктейли клиентам, сгрудившимся у стойки.
– Вы вчера работали? – спросил его Гущин.
– А в чем дело? Я комментариев не даю. Вы в зеркало давно смотрелись?
Гущин показал ему удостоверение.
Бармен не стушевался, однако все с большим любопытством созерцал разбитую физиономию полковника полиции:
– Бандитская пуля?
– Работал вчера, в пятницу вечером? – терпеливо повторил Гущин.
К Кате в этот момент, дыша сладким ромом коктейля, придвинулась какая-то бородатая рожа, облаченная в мятый, воняющий нафталином и клопами казачий мундир и синие портки с лампасами.
– Красотуля, угощаю, а? – казачий мундир с лампасами еле языком возил. – Ты че такая трезвая? Это… ну, улыбнись… не вишь, атаман гуляет… Йех, эскандрон моих мыслей шальныыыыыых!
Он попытался облапить Катю, подмигивая опухшим глазом бармену – мол, давай, налей девке московской, казак донской угощает!
– Отвали, – сказал Гущин.
– А в морду? О, да ты уже свое получил.
– Отвали, сказал.
«Атаман» уставился на Гущина, как и деревенщина в кожанке на входе в «Горохов», косящая под известного байкера Гинеколога.
Видно, он не увидел во взгляде Гущина ничего для себя позитивного. Поэтому сполз с барного высокого стула и заковылял, пошатываясь, сквозь толпу танцующих и пьющих.
– «Союз русского народа» посрамлен. Но остался еще «Союз Михаила Архангела», – бармен за стойкой откровенно ржал. – Черносотенцы отступили. А я не работал вчера. Не моя смена.
– Есть кто здесь у вас в баре из персонала, кто вчера, в пятницу, работал вечером? – спросил Гущин.
– Она, – бармен указал глазами куда-то в глубь бара.
Катя проследила за его взглядом. Она была уверена – наверняка бармен имеет в виду какую-нибудь местную этуаль, ночную бабочку, караулящую пьяных клиентов с деньгами. Но бармен указывал на женщину под шестьдесят, стоявшую в дверном проеме на фоне алой бархатной шторы с золотыми кистями, что словно занавес укрывала служебные помещения бара и кухню. Женщина была в черном бархатном платье с глубоким вырезом, ее испитое худое лицо и обнаженные руки покрывал темный загар из салона красоты. Волосы она выкрасила в неимоверный баклажановый цвет.
– Повар, что ли, ваш или сомелье?
– Ида, – ответил бармен. – Она здесь и хостес, и бухгалтер-менеджер, и за нами надзирает за всеми, чтобы деньги и чаевые не воровали. Она работала здесь вчера. Она часто тут торчит.
Глаза у Иды были круглые, как у совы, и густо подведенные черной тушью. Она смотрела прямо на них, видно, ее привлек конфликт у барной стойки.
Гущин и Катя через танцпол пошли к ней. К Кате снова пристали какие-то пьяные, они тут прямо липли как мухи. Гущин демонстративно положил Кате на плечи тяжелую руку, обнимая ее – отвалите, моя. Катя не пререкалась и не возражала. В баре «Горохов» не слушают слов и объяснений, тут смотрят на жесты. А жест Гущина был красноречив.
– Полиция области, – тихо сказал Иде Гущин. – Где мы можем с вами поговорить?
Она пожала острыми плечами, повернулась и скрылась за бархатной шторой. Они пошли за ней по узкому коридору, пропахшему сигаретным дымом. Хостес открыла дубовую дверь напротив кухни – маленький офис без окон. На столе ноутбук, он подключен к камере в зале, чтобы видеть все, что там происходит.
– В чем дело? – спросила она сипло. – Какой закон мы опять нарушили?
– Вы работали вчера вечером?
– Да.
– Эту женщину вчера в зале не видели?
Гущин достал смартфон и открыл фото, переснятое со снимка в паспорте Виктории Первомайской-Кулаковой.
Хостес кинула взгляд на фото. Села в кожаное кресло за стол, сложила руки на груди.
– Вика, – сказала она. – Постоянная клиентка нашего бара. И не трудитесь объяснять – я слышала новости и в интернете читала. Убили ее и ее мамашу-писательницу.
– Знаете. Тогда время сэкономим, – Гущин стоял напротив нее. – Расскажите мне о вашей постоянной клиентке Вике. Пожалуйста.
– Она алкоголичка со стажем. Давний перманентный запой.
– И?
Ида смотрела на Гущина. Потом пожала плечами:
– И все.
– Нет, не все.
Катя подумала – знает эта прожженная баба что-то. Но не скажет. И что Гущин станет делать с ней? Угрожать, как тупые коллеги с Петровки? Мол, к черту закрою эту лавочку, а тебя посажу за… повод всегда найдется.
Гущин достал из кармана бумажник. Положил на стол перед хостес пять тысяч.
Покупает информацию у агента-инсайдера.
Ида усмехнулась, потом сипло расхохоталась.
– Да ты что, мент? Я в свои лучшие дни за час в три раза больше зарабатывала.
– Ваши лучшие дни позади.
– Ну ладно, все деньги. Это мне на конфеты. На кокос. Да шучу, шучу, я не балуюсь с наркотой. В молодости давно с этой дрянью завязала. Задавайте ваши вопросы.
– Вы тут вроде хозяйки бара?
– Хозяйки? Нет. Это мой бывший – второй муж кусок хлеба мне оставил. У него доля здесь, в этом баре. Он условие поставил, чтобы мне здесь работу дали – ну, как его представительнице в бизнесе. Сейчас ведь мужик какой сволочной пошел – чуть жене за сорок пять, сразу вон ее, на свалку истории. А сам двадцатилетнюю подцепит и обрюхатит тут же. Мой-то хоть таким способом обеспечил меня. Не то чтобы очень, но на жизнь хватает. Только устаю я здесь. Вы-то, я вижу, тоже из этих разведенцев.
«Как узнала, что Гущин развелся?» – поразилась Катя.
– И напарница у вас картинка, – хостес сипела насмешливо. – Рисуетесь перед ней.
– Вика одна ваш бар посещала или в компании? – Гущин не стал отвечать на подначку.
– Компанию она себе здесь искала.
– И как? Успешно?
– Вы ее убийцу ищете?
– Рад, что вы догадались.
– Здесь у нас убийцы есть. И такие, что в людей стреляли. Бахвалятся этим. Но они все больше по проституткам молодым спецы, Вика-то уже стара для них была. Она сама тут охотилась, пока до чертей не допивалась. Месяца два назад подцепила тут себе одного. Как львица за него сражалась. Я даже испугалась – думала, они ей голову проломят. Но она победила.
– Поясните свои слова, пожалуйста.
– Ну, у нас случаются драки время от времени, – хостес снова усмехнулась. – Раньше все из-за политики дрались. Брюхоногие консерваторы против хипстеров-либералов. Этим всегда доставалось. Чего я тут только не насмотрелась. Потом этим, кураторам-то ихним, видно, самим тошно стало. Да и народ наш богоносец малость опомнился, перестал воспринимать выжигание глаз оппозиции зеленкой и публичное обливание говном журналисток как светлый национал-патриотический акт, а стал про скотство и бандитизм бухтеть в соцсетях. Так что схлынул тот мейнстрим, время изменилось. Сейчас драки в основном из-за баб, бабла и долгов. Ну и это самое – кто не так одет, не так смотрит. Кто гей, кто не гей. Парень-то этот чем-то тем двоим не приглянулся. Хотя парень-картинка, прямо мальчик золотой. Они его там, наверху, на улице подкараулили. Начали избивать. Меня наш охранник Афоня позвал. А что я могла? Мы полицию никогда не вызываем, хоть у нас тут эта ваша Петровка, 38, в двух шагах – бесполезно. Они там сразу все такие глухие и слепые. И ничего не знают, прямо Незнайки на Луне. Может вам неприятно, что я ваших коллег-полицейских хаю? Вы же мне бабки заплатили за слив.
Читать бесплатно другие книги:
