Черные орхидеи Стаут Рекс
– Что за дурацкий спектакль? – Он посмотрел на меня, потом на Вулфа. – О чем это столь секретном вы можете мне сообщить?
– Есть о чем, – сухо произнес Вулф, – уверяю вас.
– Об орхидеях? Это едва ли сейчас повод…
– Не орхидеи. Убийство. Я знаю, кто застрелил этого человека.
Хьюитт вытаращил глаза:
– Вы знаете, кто его застрелил?
– Да.
– Но мой дорогой мистер Вулф… – Хьюитт был недоволен, но говорил вежливо. – Вряд ли следует обсуждать это со мной. Вам надо обратиться в соответствующие органы…
– Я предпочитаю сначала переговорить с вами. И предлагаю говорить как можно тише. Весьма вероятно, что полицейский подслушивает у двери.
– Вздор! Эта мелодрама…
– Прошу вас, мистер Хьюитт! Не стоит глумиться, это всего лишь точка зрения, а не мелодрама. Я хочу предложить вам новую точку зрения на смерть Гарри Гулда. Выстрел произвел мой помощник мистер Гудвин… Пожалуйста, позвольте мне закончить. Прежде всего установим факты. Арчи?
Я сел. Мой маленький кинжал… Этот толстый бездельник обезоружил меня. Я только сказал с досадой:
– Ну а если я вас подведу?
– Не подведешь. В любом случае не сможешь. Я видел обрывок шнура, который ты выбросил. Должен заметить, что свой спектакль ты разыграл приемлемо. Весьма приемлемо во всех отношениях. Мне недостает единственной детали: был ли рывок, когда ты ее поднимал?
– Что за чертовщина здесь происходит?! – спросил Хьюитт, уже не стараясь быть вежливым. – Вы что, в самом деле?..
– Прошу вас, мистер Хьюитт, не кричите так. Я изложу ситуацию предельно кратко. Должен ли я сообщить мистеру Кремеру…
– Да, рывок был, – ответил я. – Но очень слабый. Я почти не ощутил его, потому что был зол как черт.
– Я знал, что ты злишься, – кивнул Вулф. – Я доложил бы мистеру Кремеру следующее: Льюис Хьюитт сказал, что потерял трость. Чуть позже в коридоре на третьем этаже мы обнаружили эту трость. Она лежала на полу, рукояткой к щели под той дверью, которая ведет к экспозиции Ракера и Дилла. Это было в четыре часа двадцать минут. Мистер Гудвин поднял трость и ощутил при этом рывок. Он назвал его слабым, но мистер Гудвин исключительно силен и к тому же находился в крайне возбужденном состоянии. К рукояти трости был привязан кусок зеленого шнура, который мистер Гудвин сбросил, прежде чем передать трость владельцу.
– Я не заметил никакого шнура, – огрызнулся Хьюитт.
– Возможно, – допустил Вулф. – Люди, получившие свое состояние по наследству, редко берут на себя труд замечать что-либо. Но шнур видел мистер Гудвин, его видел я, и мистер Гудвин ощутил рывок. В тот момент, несомненно, и произошел выстрел, а шнурок порвался. Вот что я доложил бы мистеру Кремеру, ибо таковы факты.
– Говорю вам, что не видел никакого шнура!
– Но мы-то видели. Не кричите, мистер Хьюитт. Мистер Гудвин даже трогал его. Не думаете же вы, что мы все это сочинили?
– Да нет. – Хьюитт взглянул на дверь, на меня, потом снова на Вулфа. – Нет, я не подозреваю вас. Но это непостижимо… – Он вдруг замер. – Что это?
– Обрывок шнура, – сказал Вулф.
Этот сукин сын вытащил его из кармана жилета. Я привстал, чтобы посмотреть. Это был тот самый шнур.
– Ну и дела, – сказал я и сел.
Хьюитт тоже сел. Очевидно, он размышлял, что бы ему предпринять.
– Вы, мистер Дилл и мистер Гудвин, – начал Вулф, – оставили меня там. Бросили меня одного. Арчи поставил горшки с растениями на полу – кстати, у меня есть C. hassellis и получше, много лучше, я сам вырастил их. В какой-то момент я стал рассуждать, что, учитывая ситуацию, весьма примечательно. Не могу утверждать, что предвидел абсолютно все, но кое-какие соображения заставили меня отправиться в коридор, найти там этот кусок шнура и забрать его. Это, вне всякого сомнения, тот самый шнурок, что был привязан к вашей трости. Сравнив ее со шнуром, привязанным к спусковому крючку, мистер Кремер легко превратит наши догадки в несомненный факт. Точнее, он сможет сделать это, если я предоставлю ему такую возможность. Вы полагаете, я должен так и поступить?
– О господи! – пробормотал Хьюитт. – Моя трость. Боже, да вы отдаете себе отчет – моя трость!
– Совершенно верно, – согласился Вулф. – Не говорите так громко. Я отдаю себе отчет. Тот, кто устроил это, сделал петлю на конце шнура и пропустил его под дверью. Возможно, только потом, когда он увидел вашу трость там, где вы оставили ее, ему пришла в голову спонтанная идея: надеть петлю на рукоять трости в расчете на то, что первый же, кто пройдет по коридору, ее подберет. Если бы в коридоре никого не оказалось до половины пятого, он сделал бы это сам. Я представляю, какая это история для газет. Не думаю, чтобы вас официально заподозрили в том, что все это устроили вы, но публика, по крайней мере часть ее, еще даже менее деликатна, чем мистер Кремер.
– О господи! – простонал Хьюитт. – Это же… – Он сжимал и разжимал пальцы. – Это ужасно!
– Ну, я бы не сказал «ужасно». Неприятно.
– Нет, ужасно. Для меня. Для Хьюитта. Ужасно!
– Ну разве что для Хьюитта, – уступил Вулф. – Тем больше у вас причин заинтересоваться моим предложением. Я хочу эти орхидеи. Все три.
Ситуация радикально изменилась, и это сразу же отразилось на лице Хьюитта. Прежде она была угрожающей лишь для его спокойствия и репутации, ну в крайнем случае для его свободы и жизни. Теперь же угроза нависла над его собственностью. И это легло тяжелым камнем ему на сердце и свело ему челюсть. Он сверлил Вулфа взглядом.
– Ясно, – прошипел он. – Вот, значит, как. Короче говоря, шантаж. Шантаж! Нет! На это я не пойду!
– Не пойдете? – вздохнул Вулф.
– Нет!
– Очень хорошо. Я не получу орхидей, зато буду избавлен от беспокойства. Арчи, позови мистера Кремера. Передай ему, что дело важное. Я не желаю сидеть на этой проклятой доильной табуретке ни одной лишней минуты.
Я поднялся и не торопясь направился к двери. Я знал, что дело в шляпе, потому что Хьюитт промолчал. Теперь это была просто война нервов.
– Шантаж, – произнес Хьюитт сквозь зубы.
– Иди, Арчи, – сказал Вулф.
Я взялся за ручку двери.
– Подождите минутку, – не выдержал Хьюитт.
Я повернул голову, но дверную ручку не выпустил.
– Одну, – предложил Хьюитт. – Выбирайте любую.
Я вернулся и сел. Вулф вздохнул и покачал головой:
– Все три. Я не стану торговаться. Я собираюсь их честно заработать. Можете называть это шантажом, если так вам легче смириться с ситуацией. Но войдите в мое положение. Возможно, что как раз доказательство, которое я скрываю, для мистера Кремера стало бы решающим. И я вовсе не собираюсь становиться укрывателем убийцы. Если я помешаю розыску, то должен буду найти убийцу сам и, более того, отыскать достаточно улик, чтобы обвинить его, не прибегая к этому доказательству. Если мне это не удастся, я вынужден буду во всем признаться Кремеру, что было бы прискорбно, а также вернуть вам растения, что немыслимо. Так что я не имею права потерпеть неудачу.
– Две, – сказал Хьюитт. – Две, и они будут доставлены вам, когда вы выполните принятое обязательство.
Он, может, и получил свою собственность по наследству, но знал, как ее удержать.
– Нет, – возразил Вулф. – Все три, и я возьму их с собой сейчас. Вы мне доверять можете, а я вам – нет. Ведь если окажется, что вы сами убили его и я уличу вас в этом, то я никогда не получу их.
– Вы же не хотите сказать… – Хьюитт вытаращил глаза. – Вы имеете наглость… вы осмелились предположить…
– Ничуть. Я ничего не предполагаю. Я рассматриваю все возможные обстоятельства и был бы дураком, если бы не делал этого. – Вулф оперся на край стола и с облегчением отодрал себя от хлипкой доильной табуретки. – Я еду домой, там хотя бы есть кресло, пригодное для сидения, и приступаю к работе. Пожалуйста, проводите мистера Гудвина наверх и отдайте ему растения: я забираю их с собой.
Глава 5
Разумеется, у меня был припрятан туз в рукаве. Вулф забрал припасенный мной кинжал и прокрутил его в ребрах Хьюитта вместо своих, но у меня все еще имелась козырная карта.
Возможность пустить ее в игру появилась, когда мы вернулись в комнату, где сидели до этого, и Вулф пригласил всех присутствующих на ланч. На самом деле пригласил, во всяком случае Дилла и Апдеграфа. Я слышал собственными ушами. Вероятно, он собирался весь вечер размышлять над этим случаем, чтобы во время ланча объявить результат. Хьюитт отказался от моего предложения помочь ему транспортировать орхидеи вниз. Мне показалось, что я перестал ему нравиться. Покончив с церемонией приглашения, Вулф преспокойно, без стука, отворил дверь, за которой были Кремер и Энн, и исчез за ней.
Я подошел к Пэрли Стеббинсу, устроившемуся на стуле возле двери в приемную, и ободряюще ухмыльнулся ему. Он всегда чувствовал себя неуютно со мной или с Вулфом, а уж с нами обоими одновременно и вовсе был на грани нервного срыва. Скользнув по мне взглядом, он что-то прорычал.
– Гляди-ка, Пэрли, – сердечно сказал я. – Тут есть кого взять на заметку. Вон ту даму.
Она сидела в дальнем углу, все еще держа на коленях пальто, и с голубой сумочкой под мышкой.
– Она притворщица. Она китайская шпионка. Как и я. Мы засланы сюда Ху Флун Дуном. Если не веришь, послушай наш зашифрованный разговор.
– Иди к черту! – предложил мне Пэрли.
– Не веришь? Ну так смотри. – Я продефилировал через комнату и остановился перед девушкой так, чтобы Пэрли не мог видеть ее лица. – Привет, подруга, – произнес я не слишком громко.
– У вас нервы разыгрались, – сказала она. – Отстаньте от меня!
– Нервы? У меня?
– Отстаньте. Подруга! Я никогда вас прежде не видела.
– Ага! – Я улыбнулся ей. – Никогда в жизни. Если я скажу им, что видел вас около половины четвертого в коридоре, где вы кого-то ждали, они мне поверят, даже не сомневайтесь. А вам придется начинать сначала сказочку про то, как вы в половине четвертого забрели в коридор по ошибке и искали выход. Соображайте быстрее и не говорите мне, чтобы я от вас отстал, иначе мы больше не увидимся. Следите за своим лицом и говорите на полтона ниже.
Ее пальцы под пальто судорожно сжались.
– Чего вам от меня надо?
– Хочу узнать вас получше. Через минуту я должен уехать, чтобы отвезти домой моего босса, но скоро вернусь для маленького разговора с инспектором. Затем я отправлюсь смотреть кинохронику в Гранд-Сентрал, а вы будете ждать меня там в последнем ряду. Идет?
– Да.
– Точно?
– Да.
– Так будет лучше для вас. Если придете, то я соглашусь, что вы никогда не видели меня раньше. Когда вы тут закончите со своими сказочками и уйдете, за вами может быть хвост. Не пытайтесь его стряхнуть. Мы позаботимся об этом, когда будем выходить из кино. Все понятно?
– Да.
– Годится. Положитесь на меня, и вы будете прикалывать к платью черные орхидеи.
Я направился было обратно к Пэрли, чтобы рассеять подозрения, если они у него возникли, но тут отворилась дверь и вплыл Вулф, а Кремер застыл на пороге и объявил:
– Пэрли! Гудвин отвезет Вулфа домой и вернется через полчаса.
– Ага, – без всякого почтения произнес Пэрли.
– Идем, Арчи, – сказал Вулф.
Мы подождали в приемной, пока через несколько минут не появился Льюис Хьюитт, а за ним охранник, держа на вытянутых руках стеклянный контейнер с орхидеями. Передача мне ящика прошла без особых церемоний, Вулф заглянул в него с торжествующим видом, и мы удалились. Мы добрались до места, где я припарковал наш седан, Вулф водворился на заднее сиденье – это, между прочим, довольно серьезная операция, – и я поставил контейнер у него в ногах. Через десять минут мы остановились у нашего старого особняка на Тридцать пятой улице, вблизи реки. Вздох, который испустил Вулф, когда поместил свои габариты в изготовленное по специальному заказу кресло, по глубине и продолжительности мог бы побить все прежние рекорды.
– Тебе лучше сейчас же вернуться, – сказал он. – Сожалею и возмущен, но я дал слово мистеру Кремеру. Теодор позаботится о растениях. Если сможешь, приезжай к обеду. У нас будут колбаски минюи. – Он прямо-таки источал мед.
– Я не давал Кремеру слова, – возразил я.
– Нет. – Он погрозил мне пальцем. – Арчи, никаких выкрутасов!
– Посмотрим. Мне нужно освежиться.
Я пошел на кухню и умял две пачки крекеров с молоком, болтая с Фрицем и вдыхая запах колбасок, которые тот готовил. Поедать крекеры с молоком и при этом обонять аромат колбасок минюи – все равно что обнимать в кинотеатре провинциальную девчонку, глядя, как на экране зажигает Хеди Ламарр. Я попросил Фрица оставить мне немножко, если я задержусь, и уехал.
Когда я пришел в просторное помещение офиса выставки на втором этаже Гранд-Сентрал-Палас, было семь пятнадцать. Там присутствовало не меньше десяти человек, в основном мне незнакомых, но среди них – У. Дж. Дилл и Льюис Хьюитт. Ни Апдеграфа, ни Энн Трейси, ни моей подружки, которой я назначил свидание, я нигде не заметил. Ее отсутствие меня встревожило, но совсем уж разволноваться я не успел, потому что через пару минут дверь во внутреннюю комнату открылась, оттуда вышел Пит Аранго и Пэрли сделал мне знак заходить. Кремер, уже до половины изжевав свою незажженную сигару, сидел там в обществе Мерфи с блокнотом и еще какого-то незнакомого сыщика, и вид у него был отнюдь не праздничный.
– Итак, – беспечно начал я, усаживаясь, – чем я могу вам помочь?
– Тебе бы в цирке выступать, – сказал Кремер. – О господи, ты будешь паясничать и на собственных похоронах! Для чего ты торчал здесь всю неделю?
Ответив на целую серию «что?» «почему?» и «когда?», я дал Мерфи возможность заполнить четыре страницы блокнота, как обычно, расточая свое остроумие на отдел по расследованию убийств. На самом деле остроумие недотягивало до моего обычного уровня, потому что я хотел поскорее освободиться и бежать на свое свидание. Оказалось, что моя подружка уже отстрелялась и была отправлена восвояси. Поэтому я старался давать краткие и точные ответы, и мы уже близились к завершению разговора, когда вдруг дверь отворилась и на пороге появился низкорослый сыщик с приплюснутым носом.
Кремер посмотрел на него и требовательно спросил:
– Какого черта ты вернулся?
Сыщик открыл было рот, но тут же закрыл. Ему явно не хотелось выкладывать, по какой причине он вернулся. Со второй попытки, однако, он ответил:
– Я потерял ее.
Кремер застонал и, казалось, утратил дар речи.
– Я тут не виноват, – стал оправдываться сыщик. – Клянусь, инспектор! Проклятое метро. Подъехал локальный[8] поезд, она отошла от него, будто ждет экспресс, а в последнюю минуту вскочила в вагон…
– Ладно, хватит, – сказал Кремер. – Придержи язык. Боже… Меня удивляет, что… Хотя это не важно. Ее имя и адрес?
Мерфи перелистал назад несколько страниц в своем блокноте:
– Руби Лоусон. Салливан-стрит, сто четырнадцать.
Низкорослый сыщик вынул свою записную книжку и все записал.
– Вряд ли она это нарочно, – сказал он. – По-моему, она просто передумала в последнюю минуту. Я думаю, она…
– Ты думаешь? Ты сказал – ты думаешь?
– Да, инспектор, я…
– Иди отсюда. Возьми с собой кого-нибудь, возьми Дорси, отправляйтесь по этому адресу и разыщите ее. Задерживать не надо, просто следите за ней. И ради бога, не думай! Сама мысль о том, что ты это делаешь, вызывает у меня отвращение.
Мыслитель убрался. Мне, понятно, тоже не терпелось уйти, а потому я с удобством откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу и начал:
– Знаете, когда я слежу за кем-то и он спускается в метро, я обычно действую следующим обра…
– Можешь идти, – отрезал Кремер. – Ступай вон! Если, избави боже, ты понадобишься, я знаю, где тебя найти.
– Но я думаю…
– Я сказал, вон!
Я неспешно поднялся и неспешно же двинулся к выходу, а по пути даже остановился, чтобы по-дружески перекинуться парой слов с Пэрли. Но, оказавшись на лестнице, я прибавил шагу. Было сто против одного, что она меня надует, но я все равно помчался на Лексингтон-авеню к входу в Гранд-Сентрал, опустил монету и вошел в зал, где показывали хронику. В последнем ряду ее не оказалось, и я не стал тратить время, осматривая другие ряды. Раз она назвала Кремеру вымышленные адрес и имя, да еще догадалась придумать такое, чтобы оно совпадало с монограммой «РЛ» у нее на сумочке, можно было предположить, что она не станет дожидаться, когда рак на горе свистнет. В освещенном коридоре я быстро проглядел свою записную книжку, рассмотрел идею воспользоваться метро, но отмел ее и помчался на Сорок шестую улицу, где оставил машину.
Мое высокомерное отношение к метро чуть не сыграло со мной злую шутку, потому что в этот час центр в районе Парк-авеню совершенно забит. Но ближе к окраинам я мог ехать в свое удовольствие.
Кирпичный фасад дома номер 326 по Морроу-стрит в южном конце Гринвич-Виллидж не красили, судя по всему, уже много лет. У входа в подъезд на черных металлических кронштейнах висели два фонаря, но горел только один. Я припарковался на другой стороне улицы и поднялся по ступенькам. В вестибюле я увидел обычный ряд почтовых ящиков и кнопки звонков и под одним из них – карточку с надписью «Лэшер». Все сошлось, но вот что было занятно: на той же карточке, повыше «Лэшер», была напечатана еще одна фамилия – Гулд. Я, наклонившись, разглядывал ее, как вдруг отворилась дверь и в вестибюль вышла та, что и была мне нужна.
Стало ясно, что мое высокомерное отношение к метро действительно едва не сыграло со мной злую шутку: девушка держала в одной руке дорожную сумку, а другой рукой, которой только что открыла дверь, уже собралась поднять с пола чемодан.
– Разрешите мне, – сказал я, – на вид он тяжелый.
Она бросила на меня испуганный взгляд, уронила чемодан и, присев на него, разревелась. Она даже не стала закрывать лицо руками – ее как будто прорвало.
Я подождал с минуту, пока она успокоится.
– Послушайте, – сказал я наконец, – вы загораживаете проход – вдруг кто-то захочет войти или выйти. Давайте возьмем эти вещи…
– Вы грязный… – Рыдания мешали ей говорить. – Вы паршивый…
– Нет, – твердо возразил я. – Нет, сестренка. Это вы меня надули. Даже унизили. – Я поднял сумку, которую она тоже уронила. – Идем.
– Он мертв, – сказала она, не заботясь о таких пустяках, как слезы. – Он мертв, не так ли? Есть хоть у кого-нибудь сердце? И мне пришлось сидеть там… сидеть и изображать… – Она замолчала, прикусив губу, потом вскочила, сверкая на меня глазами. – Кто вы вообще такой? Откуда вы знаете, кто я? Как вы нашли меня так быстро? Вы сыщик, вот вы кто, паршивый сыщик…
– Нет. – Я схватил ее за руку. – Если вы имеете в виду полицию, то нет. Меня зовут Арчи Гудвин, и я работаю на Ниро Вулфа. Моя машина на улице, и я отвезу вас к Вулфу для небольшого разговора. У него самое большое сердце в мире, помещенное в тонну жира.
Конечно, она упиралась. И даже пригрозила позвать копа, а потом снова начала плакать, и, пока она лила слезы, я взял чемодан и сумку, вывел ее на улицу и усадил в машину. Она проплакала всю дорогу до Тридцать пятой улицы, и мне пришлось одолжить ей носовой платок.