Бунт османской Золушки Андреева Наталья

© ООО «Издательство АСТ», 2022

© Андреева Н., 2022

Золотая дорога

– Ну что, принес? – и толстая белокожая девочка с необычайно яркими зелеными глазами жадно выхватила из рук младшего брата яблоки, такие же наливные и румяные, как ее щеки.

Белоснежные зубы тут же впились в мякоть плода, брызнул сок, намочив рубаху. Девочка ничего не замечала. Она ела. Она всегда была голодна.

– Отцу опять нажалуются, – десятилетний мальчик развалился на траве рядом с сестрой. Здесь, в саду, была густая тень, прохлада и тишина. Глаза, такие же большие и зеленые, как у сестры, были отчаянные, с золотыми искорками смеха, несмотря на то что лицо и руки ребенка все были в царапинах. Самая глубокая, на щеке, до сих пор кровоточила. – Меня почти догнали. Дядя Ашот кричал: – «Баграт, щенок, я тебя узнал!»

– Выпорют тебя, – и девочка, поколебавшись, протянула брату одно из яблок: – На. Ешь.

– Не хочу, – Баграт перевернулся на спину и мечтательно посмотрел в небо.

Жара. Ни облачка. Солнце сегодня такое яркое, что смотреть на него больно. Баграт невольно прищурился. Огромные ресницы затенили его необычные глаза, словно туча опустилась над морем. И они стали такие глубокие, что в них теперь запросто можно было утонуть.

– Как можно не хотеть есть? – искренне удивилась его сестра. – Мне еды всегда не хватает. А теперь у нас мяса долго не будет, – пожаловалась она. – Девширме. Они пришли, янычары за живой данью. Отец весь год собирал деньги, чтобы они не забрали тебя и Акопа. В прошлый раз тебе было только семь, и тебя не трогали. А теперь надо платить за двоих. Зато в следующий раз Акопу уже будет девятнадцать. Он станет крестьянином, как и отец, – презрительно сказала девочка. – И уже навсегда останется здесь, в нашей глухой и нищей деревне. Зато за тебя кади со священником могут попросить двойную плату. Ты самый красивый мальчик во всей нашей округе. Янычары всегда забирают самых красивых и сильных.

– Мать велела мне прятаться, – Баграт лениво перевернулся на бок и со злостью посмотрел на сестру. – А я не хочу прятаться! Я хочу, чтобы мне дали саблю! Я их всех порублю на куски!

Он вскочил и, схватив валявшуюся под деревом палку, стал ей размахивать:

– Выпад! Удар! Я вам всем головы срублю, проклятые турки! – он замолотил палкой по нависшим над сестрой густым зеленым веткам. Ей за шиворот посыпались листья.

– Баграт! Прекрати! – взвизгнула девочка. И отползла подальше, не выпуская из рук ворованных яблок. – Сядь, я тебе что-то важное скажу.

Брат отбросил палку и сел рядом с ней на траву:

– Чего ты хочешь? Еще яблок? Или мяса? – спросил он насмешливо. – Я знаю, тебе хотелось бы съесть долму. Целое блюдо долмы, – сказал он мстительно. – И кюфту. А еще пахлаву… Всю пропитанную медом, такую сладкую, что голова закружится от одного только запаха…

– Замолчи! – девочка тоже умела сверкать глазами. Она сглотнула слюну и опять впилась зубами в яблоко, чтобы избавиться от чувства голода, которое мучило ее постоянно.

– Я ничего из еды не могу тебе принести, – насмешливо сказал Баграт. – Только яблоки, и их я своровал. Так что ты всегда будешь ходить голодной.

– Нет! Я знаю, где взять еду!

– И где? – Баграт стал серьезным.

У него был старший брат и еще три сестры, но он почему-то привязался именно к Ашхен. Она была не такая, как все другие дети. Очень умная, не по годам и хитрая. Из-за своей полноты она не любила работать, ленилась помогать матери по хозяйству и необычайно много ела. Родители то и дело на нее покрикивали и считали обузой.

– Господи, как же ее замуж-то выдать! – ужасалась мать. – Никто ведь не возьмет за себя нашу Ашхен! Она слишком толста и ничего не умеет и не хочет делать. Только есть она хочет целыми днями. Как такую прорву прокормить? Ашхен нас разорит, Гаспар!

Отец лишь головой качал: права жена, во всем права. Шесть детей у них, старший, Акоп, уже помощник отцу, трудится наравне со взрослыми в поле, Седа и Шагане помогают матери по дому и на кухне, дочки старательные, Нана на них не нарадуется. Баграт красавчик, к тому же ловок и силен. Гордость отца, любимец матери. Карине еще малютка совсем.

А вот Ашхен – проклятье их большой и дружной семьи. Что делать-то с ней? Одиннадцать лет уже девчонке, а ни к чему она не приспособлена. Обжора и лентяйка. Ростом уже, как ее старшая сестра, несмотря на то что на четыре года младше. А уж по толщине Ашхен давно уже всех в их семье обогнала!

Тем не менее Баграт замечал, как отец посматривает на Ашхен с опаской. И тайком от матери отдает ей свою еду. Ей все отдают кто сладости, кто половину лепешки, кто фрукты. Будто Ашхен собирает с родственников дань. Баграт давно уже заподозрил какую-то тайну. И невольно потянулся именно к Ашхен. Он стал воровать для нее яблоки и хурму у соседей, не брезговал заглянуть и на чужую бахчу, чтобы сестренка полакомилась медовой дынькой. Набеги Баграта на чужие земельные наделы не остались незамеченными, но он на все был готов, лишь бы проникнуть в тайну Ашхен.

И вскоре понял: она очень хитрая. И умная. По-своему красивая, единственный ее недостаток – это чрезмерная полнота. Но у сестры уже есть и грудь, белая, пышная, и талия довольно тонкая, и крутые бедра, фигура у Ашхен похожа на песочные часы. Это необычайно волновало Баграта, он даже пытался подсматривать за старшей сестрой, когда она мылась в бане. За что получил от отца подзатыльник.

– Еще раз посмеешь это сделать – выпорю, – пригрозил тот.

Но Баграт уже успел заметить, что кожа у Ашхен гладкая-прегладкая и кипенно белая даже летом, в жару, потому что девчонка ленилась и предпочитала днем лежать в саду, в тени деревьев. Жаловалась, что двигаться на жаре ей тяжело, голова, мол, болит. Ашхен так искусно умела притворяться больной, что все ей верили. Все, кроме Баграта, который сестренку давно раскусил. Но молчал, потому что Ашхен уж очень ему нравилась. У нее были густые и пышные каштановые волосы, отливающие медью, а глаза такие яркие и огромные, что, будь их обладательница стройна, как газель, она по праву считалась бы первой красавицей не только в их деревне, но и в окрестностях. Уже бы сватов засылали.

Но обжорство Ашхен уже вошло в деревне в поговорку. Равно как и необычайная толщина. Никто не в силах был Ашхен прокормить, крестьяне в их местности жили бедно. А тут еще налоги стали расти, султан Мурад все силы государства истощил в непрекращающихся войнах. О его кровожадности говорили с ужасом, народ прозвал его Мурадом Кровавым. За это его Аллах и наказывал, не посылая султану наследника. От злости Мурад умерщвлял своих единокровных братьев и почти уже истребил их всех. А недоумка Ибрагима, самого младшего, держит взаперти, в особом павильоне, именуемом Клеткой. По слухам, прислуживают несчастному глухие и немые евнухи, так что ущербный от рождения шехзаде и вовсе тронулся умом.

Спаси нас, Аллах! – вздыхают турки. За все сполна платят ремесленники и крестьяне, и за войны султана, и за его жестокость…

– Слушай, что я тебе скажу, Баграт. Сядь ближе, – Ашхен подвинулась, давая брату место рядом с собой, в густой тени.

– Ну? – он примолк и насторожился. Когда у Ашхен такое лицо, как сейчас, надо слушать в оба уха. Она может выдать ненароком свой секрет. А Баграт не сомневался в том, что он есть.

Ашхен доела яблоко и тут же принялась за другое. Пока у нее была еда, она жевала не переставая. Баграт терпеливо ждал.

– Что хорошего в том, чтобы быть крестьянином? – вздохнула Ашхен, отложив оставшуюся половину яблока, чтобы оттянуть удовольствие и заинтересовать разговором брата. И посмотрела на него обволакивающе, загадочно своими огромными глазами, словно затягивая в зеленый омут. Баграт притих. – Все достанется Акопу, он старший. А что ждет тебя, Баграт? Тебе никогда не дадут оружие и коня, ты не пойдешь на войну. Будешь до самой смерти пахать землю и рано состаришься, как наш отец. Посмотри – у него седые волосы и морщины. А янычары, которые вчера приехали сюда на горячих конях, все как один сильнее него, хотя многие даже старше. Отец же никогда отсюда не выберется и не разбогатеет. И что хорошего в такой жизни?

– А ты никогда замуж не выйдешь, – мстительно сказал брат. – Тоже будешь работать, матери помогать, пока она совсем не состарится и не умрет. Сестры все выйдут замуж, они не такие красивые, как ты, зато худые и работящие. К Шагане уже сватались. Осенью, после сбора урожая, сыграют свадьбу.

– Я не хочу здесь оставаться, в глухой деревне, – Ашхен передернула толстыми белыми плечами. – Такая жизнь не по мне. Хочу целыми днями нежиться в тенечке, в саду, где пахнет розами, в шатре, на мягких подушках, ничего не делать, только есть и пить щербет. Носить шелка, и чтобы вокруг меня была куча служанок. Хочу много денег, потому что на них можно купить много еды.

– И где же ты их возьмешь? – насмешливо спросил Баграт.

– Когда в следующий раз янычары придут за кровной данью, – Ашхен придвинулась к нему вплотную, – ты не прячься, как мать тебе велит, а сам иди к кади. Скажи ему, что хочешь стать мусульманином…

– Ты спятила, что ли? – Баграт грубо оттолкнул сестру. – Чтобы я предал нашу веру?!

– Христиане всегда будут людьми второго сорта в Османской империи, – по-взрослому сказала Ашхен. Где-то она это услышала, а она все быстро схватывала и запоминала. – А ты, Баграт, навсегда останешься крестьянином, если не сделаешь, как я скажу. Нищим крестьянином. Золото сейчас есть только у янычар. О! У них полные карманы золота, ты сам видел! Вот у кого жизнь на зависть! Ты можешь стать благородным эфенди, если тебя заберут янычары. У тебя будет конь, горячий и быстрый. И острая сабля. Через три года они опять придут за живой данью. Девширме. Мы, иноверцы, должны отдавать им своих мальчиков, чтобы нас не трогали.

– Но мне ведь сделают обрезание, – поежился Баграт. – Говорят, это очень больно.

– Не больнее, чем порка, которая ждет тебя сегодня, – насмешливо сказала Ашхен. – Дядя Акоп наверняка уже нажаловался отцу. А ты… ты даже сможешь стать пашой, если будешь меня слушаться. И если я стану главной султанской наложницей…

– У султанов не бывает толстых наложниц! – расхохотался Баграт. – Кто тебя возьмет в гарем, дурочка?

– Султаны сами не знают, чего хотят. Откуда бы им это знать, когда у них с детства есть все, что только можно пожелать? – рассудительно сказала Ашхен. – Султан наверняка захочет попробовать то, чего никогда раньше не пробовал. Например, самую толстую наложницу. И ты сделаешь так, что это буду я.

– Как, интересно, я это сделаю? – пробормотал Баграт.

– Ты маленький еще, – снисходительно сказала Ашхен. – Вот что я тебе скажу: за эти три года учись читать и считать, прилежно учись. А еще раздобудь Коран. Укради его, если надо будет, как ты украл эти яблоки, – она жадно доела яблоко, которое все еще держала в руке. – Порадуй кади. Он расскажет о тебе аге, который будет главным у янычар, которые приедут к нам за данью. Вот, мол, какой смышленый мальчик и хочет послужить султану. Ага расскажет еще кому-нибудь, в столице. Ты красивый и сильный. Тебя обязательно возьмут во дворец. Ты очень красивый, Баграт, – льстиво сказала она. – И если ты будешь меня слушать и советоваться со мной, у нас всегда будет еда и много денег.

Баграт задумался. Он и сам не хотел быть крестьянином и покорно тянуть лямку, как его отец и старший брат. Баграт хотел быть воином. Он был рожден воином. Сильный, смелый и ловкий, Баграт грезил об оружии, которое утроит его силу и сделает непобедимым. Ашхен права. Крестьянам, да еще неверным, оружие не положено. Они овцы, с которых стригут дань. Баграт не хотел пахать землю, он хотел воевать. Но сначала…

Он хитро посмотрел на сестру:

– Хорошо, я украду где-нибудь Коран, и ты меня научишь, как его читать. Ты умная, я знаю, что ты прежде сама научишься, как учишься всему. Но взамен скажи мне свою тайну?

– Какую тайну? – удивилась Ашхен.

– Почему отец отдает тебе свою еду? И не только он. Я видел, как мать подкладывает тебе в тарелку лучшие кусочки. А вслух говорит, что ты обуза и всех нас объедаешь. Но я вижу, как они на тебя смотрят, наши родители. Они тебя почему-то боятся. А вчера Седа украдкой, когда отвернулась мать, спрятала в кармане фартука лаваш. Она ведь тебе его отдала. В чем твой секрет? Скажи, – Баграт требовательно посмотрел на сестру.

Она вздохнула и с сожалением вытерла о траву липкие руки. Еды больше не было. Баграт еще ребенок. Но, с другой стороны, он самый умный из всех ее сестер и братьев. Не такой, конечно, умный, как она сама, но с другими и вовсе каши не сваришь.

– Вечером, когда все засыпают, я тайком поднимаюсь на крышу. Лежу и смотрю на звезды, – мечтательно сказала Ашхен. – Они такие красивые. Я лежу очень тихо и мечтаю о жареном гусе или о барашке на вертеле. Чтобы он весь, целиком, достался мне…

– Я спросил…

– Не перебивай. Не только я не сплю по ночам. Наша соседка, вдова Айше, тоже не спит. Я видела, как ночью через забор перелезает отец. И идет к ней в дом.

– Он ей помогает, она ведь вдова.

– Тогда почему они раздеваются донага?

– Ты видела отца голым?!

– И его, и ее. Я ведь тоже могу перелезть через забор.

– Ты?! Через забор?!

– Баграт, я просто мало двигаюсь. Что толку двигаться без всякой пользы? Но для того, чтобы узнать кое-что интересное, к примеру о нашем отце и вдове Айше, я готова и через забор перелезть, – насмешливо сказала Ашхен. – Хоть мне было и тяжело, но зато я подсмотрела кое-что интересное. Они сначала трогали друг друга везде, а вдова стонала, будто ее пытают, но отца не отпускала. Она вцепилась в него и изо всех сил тянула на себя, в себя… – Баграт тяжело задышал. – Я знаю: они делали детей. Мама больше их не хочет, я слышала, как она говорила это отцу. А вдова Айше, видать, хочет. У нее-то ребеночка нет. Я сказала отцу, что видела его ночью в доме у соседки. И что они были голые. Он просил не говорить об этом матери. И отдает мне за молчание часть своей еды.

– Но почему тогда мать отдает тебе свою еду?!

– Потому что я ей все рассказала. Мне очень хотелось есть, – пожаловалась Ашхен. – Мать напекла лепешек, но не давала их мне. Я знала, что у нее и мед есть. Я продала ей папину тайну. За горячие лепешки с медом.

– Но тогда отцу больше не нужно твое молчание!

– Зато оно нужно матери. Она просила меня никому больше об этом не говорить. Она давно все знает, Баграт. И про вдову Айше, которой помогает отец, и про другую вдову, которой он помогал раньше. Эти взрослые такие странные. Отец не знает о том, что мать все знает, а она не хочет, чтобы отец знал об этом. Что она все знает.

– Я ничего не понял!

– Вот потому тебе и нужна будет моя помощь, чтобы стать пашой. Я-то все поняла. У каждого есть тайна, и он уверен, что ее не знают другие.

– А Седа? О чем она тебя просила?

– Как и все: молчать. Молчание – вот главное золото, Багратик. Тот, кто все знает и молчит об этом, тот и богат. Сестра украла ленту у Шагане, а я это подсмотрела. Я слежу за всеми, вдруг да увижу что-то интересное? Шагане ведь собирается осенью замуж, – равнодушно сказала Ашхен. – Ей надо быть красивой, и мать дает ей немного денег, чтобы она украшала свою шапочку и фартук. Чтобы ее на празднике заметили, ведь это может быть зажиточный крестьянин. А Седе денег не дают, но она тоже хочет поскорее выпорхнуть из дома. Вот она и украла ленту, из зависти. Но Шагане дурочка, ей никогда не выйти замуж за богатого, хоть и с лентами, – презрительно сказала Ашхен.

– Но почему ты ей не поможешь своими советами, как ты помогаешь мне?

– В ее доме мне все равно не будет места. Ты, братик, прав: мне не выйти здесь замуж. А незамужняя старшая сестра – это нахлебница и приживалка. Я хочу уехать в Стамбул. Судьба Шагане мне совсем не интересна. Здесь сестра родилась, здесь и состарится… Она, но не я, ты понял, братишка?

– Баграт! – раздался в саду грозный крик отца. – Где ты, Баграт?! Живо сюда!

– Помни, что я тебе сказала, – Ашхен торопливо встала.

– Заступись за меня! Ведь отец тебя боится! Он послушает тебя!

– Еще чего! Тебе ведь предстоит обрезаие, – Ашхен показала брату язык. – Учись терпеть боль. Ее будет много, мой маленький братик. Но это хорошо. Без боли тебе никогда не стать настоящим мужчиной. А мне не нужен нытик и слабак.

– Баграт!!!

Он смотрел, как Ашхен торопливо уходит в дом. Теперь он знал ее тайну. Отныне это их общая тайна. Они оба хотят во дворец султана. У которого вся власть и все деньги. Чтобы разделить с ним и власть, и эти деньги.

Три года спустя…

Идут… Они идут!!! Палачи… Он ясно слышал их шаги, хотя палачи не ходят, а крадутся. Но за много-много лет, он уже и не помнил, сколько их прошло с того дня, как его заточили в эту золотую клетку, Ибрагим научился слышать, как под окном крадется за добычей на своих мягких лапках дворцовая кошка. С того самого дня он не спал, а лишь дремал, ценя каждую минуту своей жизни, которая могла оборваться в любой день, в один миг…

Палачи с шелковыми шнурами, потому что ни капли султанской крови, крови правящей династии, не должно пролиться ни на землю, ни на мягкие ковры, устилающие пол Кафеса, – вот его смертельный страх. Леденящий и убивающий мозг и душу. Он давно уже разучился спать, поэтому его воспаленный мозг теперь чутко реагировал на каждый шорох…

И в самом деле идут! Они даже не таятся! От звука их шагов у него заложило уши. Дико заболела голова. Он затрясся, сполз с кровати на пол и, стуча зубами, отполз в самый дальний и темный угол своей золотой клетки. Это идет его смерть!!!

Но потом опомнился и вскочил. Еще хотя бы минуту… Лишнюю минуточку жизни… И он торопливо, задыхаясь и покрываясь потом от натуги, потащил к дверям тяжелый кованый сундук. Отчаяние удесятеряло его силы. За сундуком последовал диван, а после почти уже бьющийся в припадке шехзаде лихорадочно стал сдирать с пола своей золотой клетки мягкие ковры. И наваливать их на диван, на сундук, приставленный к двери, чтобы заглушить эти страшные шаги в гулком дворцовом коридоре. Шаги его палачей.

– Да здравствует восемнадцатый султан Великой Османской империи Ибрагим хазретлири первый!

– Слава султану Ибрагиму!

– Слава!

Он захохотал: врете! Вы меня не обманете! Вы хитрые, но я хитрее!

– Откройте, о великий султан!

– Повелитель, примите нашу клятву верности!

Он с трудом заполз под свисающий с сундука ковер, спрятав под ним голову, сжался в комок и зажал ладонями уши. Еще хотя бы минуту…

– Ибрагим, сынок, открой!

Мама?! И она с ними заодно?! Предательница! Вокруг одни предатели!

– Убирайтесь! Я хочу жить! Жить!!!

– Сынок, ты будешь не только жить, но и править! Твой старший брат Мурад только что скончался. Теперь ты султан. Восемнадцатый султан Османской империи.

– Слава новому султану!

– Слава Ибрагиму хазретлири!

– Врете! Вы хотите, чтобы я вышел! Но я не выйду! Нет! Потому что вы меня убьете!!

За дверью затихли. Потом он услышал, как мать спросила у его палачей:

– Что будем делать? Не ломать же дверь. Он теперь правитель. Наш султан.

– Как прикажете, валиде. Дверь надежная, но сломать ее можно.

Мать молчала, видимо, раздумывала. Кёсем-султан недаром столько лет держала империю в своих маленьких, но цепких руках. Она была очень умной, его мать. Умной и хитрой. Ибрагим насторожился. Мать сейчас попытается его обмануть. Так и есть: она заговорила вкрадчиво, как в детстве, когда убаюкивала его, еще малыша:

– Ибрагим, сыночек мой, выйди к своим подданным. Мы все коленопреклоненно ждем, когда новый султан объявит нам свой сиятельный лик. Отныне мы все верны тебе и готовы тотчас исполнить любой твой приказ.

– Тогда принесите мне труп моего брата! Если вы не врете и он и в самом деле умер!

За дверью зашушукались. Он ясно слышал каждое слово, с его тонким слухом ничей другой во всем огромном дворце не мог сравниться. Они и в самом деле говорят о Мураде. Что он умер. Лжецы!!!

– Сынок, ты что, не веришь мне, своей матери?

– Нет!

– Что делать, Кёсем-султан?

– Несите моего сына. Мурада.

– Но…

– Вам приказывает сама валиде-султан! Живо!

Он услышал в коридоре топот ног. Часть из тех, кто толпился под его забаррикадированной изнутри дверью, удалилась. Он затаился под душным ковром, слушая дыхание матери. Она взволнованна. Но не зла. Мама…

Как же хочется прижаться к ее груди! Мама, мамочка… Он отогнал от себя эти трусливые мысли. Там, где его мать – там смерть! Сколько его единокровных братьев умерло, пока правил старший, Мурад? О, жестокое чудовище! Мехмед… Баязид… Сулейман… Или Мехмеда задушили не по приказу Мурада? Это было гораздо раньше, когда правил Осман. Их сводный брат.

Ибрагим уже этого не помнил. Много лет с ним никто не говорил. Евнухи, немые и глухие, прислуживавшие ему, были похожи на тени. Тени с того света, куда он, шехзаде Ибрагим, мог отправиться в любой день, в любую минуту…

– Повелитель, взгляните. Под вашей дверью лежит ваш старший брат, султан Мурад. Он мертв.

Ибрагим заколебался. А вдруг они не врут?

– Отойдите все! Выйдите на улицу! Только тогда я открою дверь! И не вздумайте меня обмануть! Я слышу всё!

Он ждал, пока они все уйдут, чутко прислушиваясь. И лишь когда убедился, что коридор перед дверями его золотой клетки пуст, стал оттаскивать от нее сундук.

Султан Мурад и в самом деле лежал под дверью. Ибрагим не сразу вышел из своей тюрьмы. Какое-то время он думал, что брат притворяется. Решил его обмануть. Но Мурад не двигался и не дышал. Ибрагим, вжимаясь в дверь, чутко прислушивался, но дыхания брата не слышал. Мурад по-прежнему был огромен и ужасен. Но непривычно тих. Кровавый султан Мурад IV.

Умер?!

Ибрагим наконец вышел из клетки, комнаты с зарешеченными окнами, в которой его насильно держали с двух лет, и тронул тело брата острым носком своей домашней туфли. Мурад не шевелился. И тогда разозленный Ибрагим пнул его ногой, потом еще раз и еще. А после этого прыгнул на труп своего брата и яростно стал молотить по нему ногами…

– Ибраги-им!!!

К нему бежала мать.

– Стой! – заревел он. – Я, султан Османской империи, приказываю тебе: остановись!

И мать замерла, не осмелившись приблизиться к нему. Именно это его и убедило окончательно. Всесильная Кёсем-султан повинуется его приказам! Значит, он главнее! Он самый главный теперь во всей этой огромной империи! Повелитель!

Ибрагим хазретлири первый!

– Багра-ат….!!! – стонущая мать упала на колени и протянула к нему руки. – Сынок!!! Не-е-ет!!!

Он дернулся, было, но словно споткнулся о презрительный взгляд Ашхен. И, гордо вскинув голову, отвернулся. Только что староста, священник и кади записали его имя в реестр. Баграт отобран по системе девширме. Теперь ему сделают обрезание и дадут другое имя, мусульманское. И увезут в Стамбул.

Кади был необычайно доволен: мальчик умеет считать и писать! И даже читал Коран! Душа неверного сама потянулась к свету истиной веры. Надо будет отправить письмецо с агой в султанский дворец, чтобы этого тринадцатилетнего мальчика выделили особо. Он очень уж смышленый. И сильный. Из таких и получаются полководцы, паши и даже великие визири. Сколько их, отобранных так же, как и Баграт, по девширме добрались до самой вершины власти! И женились на сестрах султана, на госпожах. У мальчика большое будущее, если ему помочь. И довольный кади взялся за перо. Наконец-то он отправит в султанский дворец истинный алмаз. Неграненый пока, но дворцовое воспитание отшлифует характер мальчишки, и бывший Баграт превратится в настоящий бриллиант.

Ашхен была довольна. Мучило ее одно: только бы брат ее не забыл! Не оставил бы гнить здесь навсегда, как других своих сестер и братьев. Ведь это она подсказала ему путь к успеху.

Краем глаза она глянула на убитых горем отца и мать. Глупцы! Какой судьбы вы хотели для любимого сына? Прозябания здесь, в деревенской глуши, рядом с вами, простыми крестьянами, да еще и неверными? Вас в любой момент могут согнать с этой земли, уничтожить, обратить в прах. И только сильный сын, сумевший сделать карьеру в столице, сможет вас защитить. А вы ревете, будто он умер.

… Баграт уезжал. Она даже не знала, какое имя дали ему, обратив в мусульманство. С того самого дня, как кади записал Баграта в реестр как новообращенного по девширме мусульманина, мальчик больше не виделся со своей семьей. Потому что у него теперь другая семья: турки, янычары. О прошлой жизни ему надо поскорее забыть, с ней рвут раз и навсегда.

Баграт уезжал из их глухой деревни по дороге, которая наверняка будет выстлана для него золотом и покрыта славой. Ашхен об этом позаботилась. Три года она натаскивала брата, уча его интригам. Султанский дворец – это логово, где кишат ядовитые змеи. Противоядие одно: самому научиться жалить. И упреждать укусы гадюк.

– Мальчик мой, Баграт… – стонала мать, которая от горя слегла. Бесконечные роды ее подкосили. Шестеро детей выжило, трое умерло. Баграт, любимчик, красавец, отрада материнской души. И вот его забрали, увезли.

Гаспар боялся, что его Нана так и не оправится. В их дом пришло горе.

Девширме…

Господи, как это пережить? Как?!!

Четыре года спустя

В спальне у падишаха стоял удушливо-мускусный запах. Он витал во всех коридорах и галереях похожего на запутанный лабиринт огромного гарема, в убогих комнатах для рабов и в роскошных покоях у фавориток, в общей спальне многочисленных султанских наложниц и там, где жили неприкасаемые, его жены, оседая на плотных, непроницаемых для солнца занавесях и мягких ворсистых коврах. Вился из окон, мешаясь с ароматом цветущего сада, и даже в просторном дворе валиде, всесильной матери султана, никуда от него было не деться.

Но особенно густым и стойким этот запах был там, куда мечтали попасть сотни томящихся за толстыми стенами красавиц. Там, откуда путь лежал к несметному богатству и безграничной власти. Сам этот запах был запахом денег, их ежедневно сжигалось несметно, улетало в воздух, но такова была воля падишаха. Султан Ибрагим повсюду велел поставить курильницы, и жгли в них одну-единственную серую амбру. Пряный и сладкий одновременно, опьяняющий и возбуждающий, ее аромат вводил в транс не только самого султана. Казалось, все вокруг находились под гипнозом. И безумствовали, забыв о приличиях.

Сегодня снова был черный день. У султана случился очередной приступ. Валиде, всесильная Кёсем-султан, была изгнана из покоев сына. Ибрагим метался на ложе, ревя как зверь. Ему снова чудились кошачьи шаги палачей, и шелковый шнур впивался в нежную кожу султанской шеи, под самый кадык. Ибрагим хрипел и задыхался, сучил ногами и молотил руками по шелковому покрывалу:

– Джинджи!!! Пусть он придет! Где мой наставник?! Джинджи-и… сюда-а… – молил падишах.

Кёсем-султан кусала губы от злости. Влияние Джинджи-ходжи, которого Кёсем сама когда-то привела во дворец, отчаявшись приобщить единственного оставшегося в живых сына к обществу женщин, чтобы заполучить наследника великой династии, неумолимо росло с каждым днем. Казалось, вся султанская казна постепенно перетекает в бездонные карманы этого то ли святого, раз он ходжа, то ли мага, обладающего гипнозом. Джинджи-ходжа – злой гений, без которого султан Ибрагим не садился теперь в карету и не выходил даже в сад, на прогулку.

– Валиде, как быть? – угодливо склонился перед Кёсем-султан кизляр-ага, глава всех евнухов и второй человек в гареме. – Повелителя опять мучают головные боли. У него припадок, – и черный как ночь великан понизил голос до шепота.

– Хорошо. Позовите Джинджи-ходжу, – сдалась валиде.

Высокий красивый ичоглан, любимец Ибрагима среди пажей, кинулся седлать коня. Джинджи-ходжу на днях изгнали из дворца. Он уезжал с надменной улыбкой. Ичоглан был уверен, что долго ему искать наставника султана не придется. Возможно, сам ходжа и наслал сегодня черное колдовство, чтобы Повелителю вновь почудились шаги палачей и к нему вернулись бы детские страхи.

– Следи в оба, понял? – велела пажу валиде, когда Джинджи-ходжа вошел в покои стонущего султана Ибрагима. – Я хочу знать, что он там делает, этот колдун.

Ичоглан незаметно скользнул в султанские покои. В одной из четырех огромных комнат стояло необъятное ложе, на котором навзничь лежал падишах. Ичоглан не стал туда входить, затаился в смежной комнате, кабинете. Ибрагим нуждался в любимом паже всегда, когда бодрствовал. И только ночью, пока султан развлекался с наложницей, у его ложа стояли черные служанки-эфиопки, держа горящие факелы. Ибрагим не выносил одиночества. Это была одна из его странностей.

Падишах наелся им досыта, пока жил взаперти, в Кафесе. Стоило Ибрагиму остаться одному, как он тут же думал о заговоре, который зреет за закрытыми дверями. И боялся, что его убьют. Толпящиеся вокруг слуги успокаивали Ибрагима: значит, он еще султан, коль все ищут его внимания. И еще он не выносил темноты, требуя яркого света и ночью. Однажды с рабыни, которая заснула и не уследила за факелами в султанской спальне, сняли кожу кнутом, заживо. Несчастная умерла не сразу, пытку то и дело останавливали, чтобы привести девушку в сознание, и от ее криков леденели все, кто жил в гареме. Ибрагим заставил и наложниц, и слуг если не смотреть, то слушать, открыв все окна во двор, где истязали эфиопку. Евнухи зорко следили за тем, чтобы девушки от них не отходили, пока длилась казнь.

Сам Ибрагим стоял на балконе и упивался этими криками. Его ужас был неописуем, когда он проснулся ночью в полной темноте. Будто в могиле. Его парализовало от страха, какое-то время султан и впрямь не мог дышать, и теперь Ибрагим нуждался в знаках своей безграничной власти. Поэтому он и заставил весь гарем смотреть на пытку.

С того дня черные служанки, похожие на тени, не покидали его покоев и ночью, то и дело меняя факелы. Ведь все рабыни были частью гарема. Так чего и кого стесняться?

Но днем их заменяли пажи. Их было много, человек сто, все они проходили обучение во дворце Топкапы, здесь же и жили, из них готовили дворцовую челядь. Вся османская знать мечтала, чтобы среди пажей были их дети, но проникали в Топкапы и безродные, взятые по девширме.

Любимец Ибрагима пользовался особыми привилегиями. Именно он передавал всей остальной челяди распоряжения повелителя, который выделял этого ичоглана среди всех своих слуг за отменную память и сообразительность. Поэтому на пажа давно уже перестали обращать внимание. Он стал тенью повелителя, его устами, а за пределами султанских покоев ушами и глазами падишаха.

Ичоглан, стараясь быть незаметным, внимательно следил за всеми действиями колдуна. И увидел, как Джинджи-ходжа развязывает свой мешочек.

– Что стоишь, ичоглан? – резко обернулся вдруг ходжа. Паж вздрогнул: у него глаза на спине, у этого черного колдуна! – Принеси кипяток!

– Какой чай прикажете заварить? – угодливо склонился юноша.

– Я сам! Принеси кипяток и отойди!

Ичоглан, слившись с тяжелой, сплошь расшитой золотом парчовой занавесью, жадно смотрел, как колдун кладет на крышечку заварочного чайника кусочек все той же серой амбры и льет через него кипяток. А в чайнике лежат какие-то травы, которые ходжа достал из своего заветного мешочка. Поплыл дурманящий запах, и паж невольно закрылся рукавом кафтана. Джинджи-ходжа поднес дымящуюся чашку к губам Повелителя. Когда султан выпил дурманящее зелье, ходжа достал веревку. Юноша принюхался: пахнуло чем-то горьким, вроде бы полынью.

Султан затих, а колдун, выпив зелья из того же чайника, вошел в транс и, раскачиваясь, принялся завязывать на веревке узлы и над каждым читать заклинание:

Завязав последний, девятый узел, ходжа дотронулся им до покрытого испариной лба султана. Ибрагим забился в припадке, застонал, потом откинулся на подушку, закрыл глаза и затих. Ичоглану показалось, что падишах уснул. Колдун подул на узлы и неторопливо спрятал веревку обратно в свой страшный мешок.

– Когда повелитель очнется, он будет здоров, – торжественно объявил Джинджи-ходжа. – Я забрал с собой его страхи.

«Это сихр, – в ужасе подумал паж. – Колдовство, черная магия. Ходжа использует могущество джиннов! Недаром его называют Джинджи-ходжа! Запретная магия, дьявольская. Это великий грех! Валиде должна знать…»

Он отступил, согнувшись в низком поклоне и пряча от колдуна глаза, в которых застыл ужас. Ходжа стукнул согнутыми пальцами в массивную дверь, которую тут же услужливо распахнули перед ним стражники. Стоящая за дверью валиде протянула ходже мешочек с золотом.

– Храни вас Аллах, валиде, – в голосе ходжи была насмешка. – Надеюсь, мои покои все еще свободны? Ведь я Наставник Повелителя, мюдеррис в медресе Сулеймание и кади Галаты. Сиятельная валиде все еще нуждается в моих советах? – вкрадчиво спросил он.

Кёсем-султан через силу нагнула гордую и все еще красивую голову:

– Во дворце Топкапы вам рады, Джинджи-ходжа.

Когда колдун ушел, она резко повернулась к дверям султанских покоев:

– Исмаил!!!

И тут же из спальни раздался надтреснутый голос Повелителя:

– Исмаил!

Валиде отступила. Сегодня для нее был плохой день. Джинджи-ходжа опять победил. Но война была объявлена. Кёсем-султан никогда не отступала. Не собиралась и на этот раз. Любимый паж Повелителя ей поможет. Все любят золото, и мальчик не исключение…

– Принеси мне воды, Исмаил, – хрипло сказал султан.

Он долго и жадно пил, потом ичоглан аккуратно и нежно промокнул мягкой душистой тканью щеки и бороду султана.

– Какие приказания будут у моего повелителя?

– Я хочу женщину.

– Прикажете позвать Турхан-султан?

– Нет! Не ее! Она совсем помешалась на сыне! Только и говорит, что о мальчишке! Не будь он еще щенком, я приказал бы его задушить. Я знаю, мать и старшая хасеки хотят посадить на трон Мехмеда!

– Повелитель…

– Позови наложницу. Девственницу.

– Прикажете, чтобы ее выбрала валиде?

– Нет! Ты.

– Мне запрещено входить в гарем, о великий султан, – низко склонился паж.

– Да, я вспомнил… Кизляр-ага пусть выберет девушку и велит ее подготовить.

– Как прикажет повелитель, – ичоглан поклонился еще ниже и стал пятиться к дверям.

– Стой! – велел ему Ибрагим.

Паж замер.

– Иди сюда, – позвал его султан. Исмаил осторожно приблизился. Он увидел, что зрачки у повелителя расширены, отчего глаза его кажутся бездонными, как ледяные колодцы. Это действовал наркотик. Исмаил невольно почувствовал, как от страха леденеют руки. – У тебя красивое лицо. И голос приятный. Скажи, ты уже был с женщиной?

– Нет, повелитель. Я служу своему султану день и ночь.

– Сколько девушек наверняка об этом пожалели, – насмешливо сказал Ибрагим. – Вот тебе моя награда: я пришлю тебе одну из моих наложниц. Все равно я собирался ее казнить. Она была хороша, пока не стала дерзить. И перед смертью я ее награжу. Ты проведешь с ней ночь, она научит тебя всему. А ей есть чему научить девственника. А потом ты сам зашьешь ее в мешок и отдашь черным евнухам, которые бросят ее в Босфор. Сделаешь? – и султан требовательно посмотрел на юношу. – Подними глаза! Смотри на меня!

Ичоглан посмотрел на султана сквозь свои огромные и длинные ресницы, словно через паранджу, стараясь, чтобы его взгляд не был дерзким:

– Я сделаю все, что прикажет мой султан.

– Какие у тебя красивые глаза! Будь ты девчонкой, я бы тебя поимел. Впрочем, ты слишком уж тощий.

Ичоглан низко нагнул голову, погасив улыбку. Все знали о склонности султана к пышным женским формам.

– Ступай, – милостиво кивнул Ибрагим. – Завтра расскажешь мне, громко ли девчонка кричала, когда ее зашивали в мешок.

… Она кричала громко, но сначала от страсти. Наивная девушка вдруг подумала, что ее хотят отпустить. Выдать замуж, как это было заведено в султанском дворце, когда наложница наскучила Повелителю. И этот юный красавец, о счастье! Достанется ей в мужья!

Ей было всего семнадцать, глупышке. Маленькой девочкой ее привезли во дворец, где сделали из нее усладу для властелина, научив всем тонкостям плотской любви.

Исмаил не сдерживал себя, главная ценность наложницы – ее влагалище влажное и узкое, несмотря на то что девушка давно уже не была девственницей. Рабынь султана тренировали часами, заставляя танцевать, не расплескав ни капли жидкости, впрыснутой во влагалище, и только сдав нелегкий экзамен, они бывали допущены к ложу Повелителя.

Любимый ичоглан султана тоже держал сейчас экзамен. Женские чары не должны быть сильнее преданности правящей династии. Чувствуя, как в нем взрывается очередной фейерверк, так что низкий потолок маленькой убогой комнаты становился похож на небо, усыпанное звездами, Исмаил старался не думать о том, что будет утром.

– Еще… еще… – стонала девушка, беспрерывно гладя его мускулистую спину и плечи и не стесняясь слезинок, то и дело катящихся по ее щекам. Слезы счастья от неимоверного наслаждения. Она первая у этого красивого юноши, который познал сегодня женщину. Разве можно такое забыть?

Он заставил себя смотреть ей в лицо, когда открыл загодя приготовленный мешок.

– Что это? – в ее светлых глазах застыл ужас.

– Полезай.