Веер (сборник) Лукьяненко Сергей
– Мать моя… – сказал я.
– Что? – растерянно спросил мужчина. Оглянулся и с недоумением пожал плечами. – Ваша матушка?
– Нет… ничего. Э…э?
– Доброе утро. Чудный денек, не правда ли? Почта. – Мужчина похлопал по сумке. Посмотрел на меня с некоторым подозрением.
– Да, конечно. Доброе утро. Я догадался.
– Почта, – повторил мужчина. – Два пакета и письмо.
Пакеты были прямоугольными, увесистыми. Письмо – в простом белом конверте, без марок и адреса, никак не подписанное.
– Спасибо, – принимая пакеты и письмо, сказал я. Почтальон учтиво приподнял фуражку – не представляю как, но жест вышел естественным. – Я… э… вам что-нибудь должен?
– Нет-нет, все оплачено, – вежливо ответил почтальон. – Всего доброго.
Он развернулся и пошел, огибая башню. Я выждал пару секунд – и, повинуясь безумной догадке, бросился вслед за ним.
Не было никаких сталинских домов, насыпи с железкой, асфальтированной дороги.
Были: заводские корпуса, узкая заснеженная улица между ними и ожидающая почтальона карета. То есть не карета, конечно. Но откуда мне знать, как называется двухколесный открытый экипаж, в который впряжена лошадь? Шарабан? Тарантайка? Тильбюри?
Почтальон неторопливо шел к своему экипажу. А я обежал по свежему снегу вокруг башни – совершенно не похожей на водонапорную, скорее выглядевшую как одна из заводских построек.
Как я уже и ожидал, в башню вела только одна дверь, а на втором этаже было только одно окно. Башня была пятиугольной, метров пятнадцать высотой, немного сужающейся кверху.
Вернувшись к двери, я нырнул внутрь башни. Захлопнул дверь. Пакеты и письмо бросил на пол, а сам кинулся к другим дверям, изнутри их по-прежнему было пять.
Закрыто.
Закрыто.
Третья дверь послушно распахнулась.
Шел дождь. Над Москвой висело серое промозглое утро. Неожиданно резко ударил в нос запах выхлопных газов, мазута, еще какой-то дряни. Стучала вдали колесами уходящая электричка. Я вышел, тут же вляпался в лужу, с ботинок упали и мгновенно растаяли хлопья снега. Обернулся.
Кирпичная башня. Самая обычная старая водонапорная башня. Одна-единственная дверь, одно окно, закрытое ржавыми железными ставнями.
От магазинов донесся обильно сдобренный матюками разговор: «А она… подзаборная… нажрался… как свинья, говорит… все вы, бабы…» Неправедно обиженному что-то визгливо отвечали пропитым, но, наверное, женским голосом.
Здравствуй, любимый город…
Я отступил назад, захлопнул за собой дверь. Закрыл засов.
Эх, писатель Мельников… Зря ты мне не поверил.
Подняв с пола пакеты и письмо, я поднялся на второй этаж. Открыл окно, выходящее на Москву. Отошел немного и несколько минут любовался удивительной картиной: дождливое серое утро в одном окне, яркий зимний рассвет – в другом.
А потом сел за стол и аккуратно вскрыл конверт с письмом.
Из конверта выпал узкий желтоватый листок, вызвавший у меня ассоциацию то ли с повесткой, то ли с телеграммой: качеством бумаги, слепым машинописным шрифтом, пропущенными союзами.
«Кириллу Максимову. Поздравляем прибытием. Обживайтесь. По желанию приступайте работе. Комиссия прибудет послезавтра. Всех благ».
Это «всех благ» меня доконало. Я скомкал листок, бросил на пол. Снова заглянул в окна. Дождь в одном, снег в другом. Два мира и три закрытых окна. Я попытался снять защелку с одного из закрытых окон – она не поддавалась.
Вернувшись к столу, я разорвал один из пакетов. Достал увесистый томик в коричневом кожаном переплете. Не в пластиковом «под кожу», а в настоящем, вкусно пахнущем новой вещью. Почему-то вспомнилось, что в Азии запах кожи считается одним из самых отвратительных… интересно, будь я китайцем или корейцем, из чего оказался бы переплет?
Я осторожно открыл книгу. Никаких выходных данных, разумеется. Хорошая плотная белая бумага, четкая печать. На первой странице – оглавление:
Москва
Товары, разрешенные к вывозу – стр. 3
Товары, запрещенные к вывозу – стр. 114
Товары, разрешенные к ввозу – стр. 116
Товары, запрещенные к ввозу – стр. 407
Я открыл страницу сто четырнадцать. Список был более чем невелик.
«Рабы (лица, обращенные в собственность ближнего своего, состоящие в полной власти его).
Оружие массового поражения (оружие, предназначенное для нанесения массовых потерь)».
Я открыл книгу ближе к началу. И выяснил, что пошлина за один килограмм разрешенного к вывозу перца (черный, красный, белый или зеленый) составляет три тысячи восемнадцать рублей шесть копеек. Зато перчатки облагались пошлиной в размере всего семи рублей за пару. Пергамент – девяносто шесть рублей три копейки за квадратный метр. А павлины (перо) – два рубля семнадцать копеек за десять сантиметров.
– Верещагин, уходи с баркаса… – пробормотал я. Посидел, разглядывая мелкий разборчивый шрифт. Нашел четыреста седьмую страницу.
Кроме рабов и оружия массового поражения, в Москву было запрещено ввозить любые растения и семена, сохраняющие всхожесть, наркотические вещества и любых животных, за исключением эндемичных. Несколько секунд я размышлял, являются ли эндемичными для Москвы верблюды. Или дельфины. Или белые медведи.
В зоопарке ведь они имеются.
Я представил, как по заснеженному тупичку тяжело топают к башне груженные тюками анаши белые медведи с погонщиками-рабами, вооруженными портативными ядерными бомбами. А я гордо встаю у двери и, размахивая книгой, не пускаю груз в Москву…
Я даже подошел к окну, за которым дремали заснеженные заводские корпуса, и бдительно оглядел безлюдную улицу.
Что это? Дыра в пространстве? Нет уж, судя по архитектуре зданий и гужевому транспорту почтальона – скорее во времени.
Или и в пространстве, и во времени.
Или в параллельный мир, вечную радость фантастов. Шел человек, открыл дверь в стене…
Тьфу!
Я разорвал второй пакет. Точно такая же книга, тоже в кожаном переплете, только черного цвета. Оглавление – все те же четыре раздела.
Но вверху – не «Москва», а таинственный «Кимгим».
Что-то в этом слове было от сибирских названий, что-то от азиатских. В одном я был уверен: никогда раньше я не слышал про такой город.
И впрямь проход между мирами?
А при чем тут я? Почему меня вначале забыли друзья, а потом перестали замечать даже менты? Откуда взялась Наташа Иванова и с какой радости она покончила с собой? Кто позвонил и вывел меня на эту башню, смотрящую двумя сторонами в два разных мира (и, никаких сомнений, способную открыться еще в три)? Кто прислал письмо и сборники таможенных правил?
Нет, неправильные вопросы. Не важные. Вначале меня должны интересовать не причины происходящего, а мои действия.
На мне сырая одежда, к тому же – совсем не по погоде. Из еды – шоколадка и бутылка минералки. Денег ни копейки, и пока даже присвоить таможенные сборы нет возможности.
Впрочем, нет худа без добра. Раз уж меня не замечают кассирши, а милиция отпускает после задержания «на месте преступления»…
Я ухмыльнулся и отложил таможенные правила Кимгима.
7
С самого детства, посмотрев первый боевик и прочитав первый детектив, я решил, что грабить людей – нехорошо, а вот обчищать банки или корпорации – очень даже нравственно. Уж не знаю, откуда у меня взялась такая странная мораль, но что-то в ней есть. Я потом в книгах неоднократно встречал такой же подход. Да и в жизни, если разобраться, вора, укравшего кошелек, граждане могут убить на месте, а ловкого мошенника, обворовавшего страну на миллиард, терпят и даже готовы им восхищаться.
Как бы там ни было, но я решил обворовать ближайший крупный магазин. Такой нашелся минутах в десяти пешком от железки.
Для начала я решил запастись продуктами. Прошелся по залу, набрал полную тележку: консервы, копченая колбаса, сухарики, минералка и соки, еще две бутылки коньяка, на этот раз дорогого армянского. На взгляд все это добро тянуло тысячи на две-три. Не настолько много, чтобы персонал ждали серьезные неприятности.
Лучезарно улыбнувшись кассирше, я прокатил тележку мимо кассы. Детекторов тут не было, не настолько крупный магазин, так что визга сигнализации не последовало…
– Гражданин! – раздраженно и одновременно растерянно окликнула меня девушка с кассы.
Я выждал секунду и повернулся:
– Да?
Продавщица, ярко накрашенная молоденькая девица, возмущенно смотрела на меня:
– А платить?
У меня предостерегающе екнуло в груди. Но я еще хорохорился:
– О чем вы?
– Володя! – позвала продавщица.
Охранник тут же подошел к нам.
– Платить не желает!
Никакой забывчивости в ее глазах не было. Наоборот, я готов был биться об заклад, что девушка запомнила меня накрепко и вечером не преминет рассказать семье о наглом воришке.
– Как не желаю? – быстро сдал назад я. – Хотел вначале упаковать покупки.
Более нелепого объяснения и придумать было нельзя.
– А пробить? – помахивая датчиком штрих-кода, будто футуристическим бластером, спросила девушка. – А пробить я товар должна?
– Ой, извините, что-то я совсем задумался… – Выдавив кривую улыбку, я стал выкладывать продукты на ленту транспортера.
Охранник задумчиво посмотрел на меня. Остановил кассиршу, уже подносившую первую банку к датчику:
– Погоди, Танька… У вас деньги-то есть, молодой человек?
Денег у меня не было. Я небрежно достал кредитку:
– Карточку принимаете?
– Принимаем. – Кассирша всмотрелась в карточку. И злорадно улыбнулась: – Только эту не приму.
– Почему?
– А она не ваша.
Смотреть на карточку я даже не стал. Сказал:
– Ой. Иванова Наталья? Это жены, у нас от одного банка…
– Чужую не приму, – облегченно произнесла кассирша.
Зато охранник ехидно улыбнулся:
– Вон банкомат стоит. Утром деньги закладывали. Сними, сколько там тебе надо.
Под его пристальным взглядом я направился к банкомату.
Что сделает охранник, если я брошусь наутек? Вряд ли примется преследовать. Да и в милицию скорее всего не сообщит. Урона магазину я не нанес, а что карточка у меня чужая, так это не его проблемы…
Встав к охраннику спиной, я всунул карточку в щель банкомата (и впрямь владелица Ivanova Natalia). Карточка изменилась – чего и стоило ожидать.
А вот изменился ли пин-код?
И не успел ли банк заблокировать карточку покойной?
Я медленно набрал на пульте: 7739. Подтвердил код.
На экране загорелся запрос суммы.
Я с облегчением выбрал пять тысяч. Потом передумал и набрал девять семьсот – почти все, что на карточке оставалось.
Банкомат равнодушно зашелестел купюрами, выдавая мне новенькие пятисотки и слегка мятые сотни.
Я вернулся к кассе, демонстративно держа деньги в руке. Охранник с явным разочарованием отошел в сторону. Кассирша молча упаковала покупки, я расплатился – и через минуту уже вышел из магазина. Обернулся – кассирша и охранник смотрели мне вслед и о чем-то разговаривали.
Беда.
Куда делась моя вчерашняя неприметность? Ведь я был зрячий в стране слепых. Я был человеком-невидимкой, избавленным от проблем с ходьбой нагишом и босиком.
А сейчас…
Во мне вдруг проснулась робкая надежда. Я сел на лавочке напротив магазина, примостив рядом пакеты с покупками. Достал телефон.
Друзьям или родителям?
Родителям.
Гудок. Другой. Третий.
– Да! – послышался в трубке веселый отцовский голос. – Слушаю вас!
Я сглотнул вставший в горле ком и сказал:
– Это я, Кирилл.
– О, привет-привет! – отозвался отец. И – не успел я обрадоваться – добавил: – Кирилл Андреевич?
– Нет, Кирилл Данилович.
– Э… извините?
– Я твой сын! – крикнул я в трубку.
Несколько секунд длилась пауза. Потом отец как-то очень неуверенно сказал:
– Глупая шутка…
– Я твой сын, – повторил я.
– Сколько вам лет? – спросил отец, понижая голос.
Я растерялся, но ответил:
– Двадцать шесть.
Мне показалось – или в голосе отца послышалось облегчение?
– Не надо так шутить, молодой человек! Глупо и не смешно!
В трубке забили сигналы отбоя. Я рефлекторно набрал снова – но телефон у отца был, похоже, отключен.
Это что же получается? Назад ничего не вернулось… А зачем отец спрашивал мой возраст?
Я подумал секунду – и вдруг понял зачем. На лицо невольно наползла ухмылка. Ну, папа! Ну, ты даешь! Значит, у меня может существовать братец, старший или младший…
Впрочем, какая с того радость, если я сам не существую?
Дверь магазина открылась, вышел охранник, закурил. Увидел меня – и тут же во взгляде появилась подозрительность.
Нет, новая встреча с милицией мне не нужна. В этот раз не отпустят.
Подхватив пакеты, я зашагал обратно, к своей башне. Исчезни она или превратись в обычную грязную водонапорную башню – я бы ничуть не удивился. Но башня была на месте, дверь открылась, внутри тоже ничего не изменилось: винтовая лестница, простая меблировка на втором этаже. Минералка и коньяк так и стояли на столе. Я выложил покупки, сразу же понял, что забыл купить хотя бы пластиковую посуду и столовые приборы. Колбасу пришлось грызть. Впрочем, это не помешало мне позавтракать колбасой с сухариками, запить все минералкой и глотком коньяка, после чего некоторое время постоять у окна, выходящего в чужой мир.
Снег. Здания красного кирпича. Солнце стоит высоко, но уже нагнало облаков… как бы снова не начался снегопад.
Конечно, стоило выйти в этот мир. Поискать хоть какие-то разгадки. Но вначале мне потребуется теплая одежда… и с моими финансами закупки придется делать на вещевом рынке.
Утреннее воодушевление развеялось как дым.
Так не бывает! Уж если существуют иные миры – то там должны водиться чудовища и прекрасные принцессы. Первых уничтожают, вторых спасают. А тут глухая улочка и заброшенные здания…
Некоторое время я мрачно смотрел в окно. Потом сказал сам себе:
– Нечего сидеть. Все ответы где-то там. А еще – чудовища и принцессы…
Убежденности в своем голосе я не заметил. Но встал и вышел – в Москву.
Мне все-таки удалось обойтись без визита на вещевой рынок. Я вспомнил про магазин в районе ВДНХ, где торговали конфискованными поддельными брэндами, нераспроданными остатками модных когда-то коллекций и прочими товарами с подозрительно низкими ценами. Там мне удалось приобрести теплую куртку, пошитую трудолюбивыми китайцами, вязаный берет неизвестного происхождения (надпись «Design of Italia» меня ни в чем не убедила, наоборот, укрепила в сомнениях) и зимние ботинки, имеющие одно неоспоримое достоинство – они были сухие.
Впрочем, кому-нибудь мог понравиться и их удивительный бледно-зеленый цвет.
С покупками в большом пакете, за который экономные торговцы сомнительным товаром не преминули содрать пять рублей, я вышел из магазина. Тут-то меня и поймал телефонный звонок.
– Да? – ответил я.
– Кирилл? – раздалось из трубки.
У меня потеплело на душе.
– Да! Котя, привет!
– Кхм… – Котя явно не рассчитывал, что его узнают. – А как твоя фамилия?
– Максимов.
– Угу. Да. Слушай, мы с тобой два дня назад…
– Коньяк пили, – устало сказал я. – Все ясно. Ничего не помнишь, но опять нашел свою запись? Как там старый ловелас физрук, научил старшеклассницу в шпагат садиться? Ты еще посмотри на подоконнике, там две пустые бутылки стоят. Одна «Арарат»…
– Так это серьезно все? – спросил Котя убитым голосом.
– А ты что думал?
– Хакеры шалят… влезли на мой компьютер и написали…
Нет, надо быть Котей, чтобы верить в таких хакеров.
– Слушай, я тебе ничего доказывать не буду, – сказал я. – Вчера мы вместе ходили к твоему знакомому фантасту. А потом ты меня забыл. За десять секунд.
– А где ты сейчас? – помолчав, спросил Котя.
Я насторожился.
– Зачем тебе?
– Ну… неудобно. Странно все как-то… Приезжай?
– И чем это кончится? – почти весело спросил я. – Я приеду. Буду долго доказывать, что мы с тобой знакомы. Мы выпьем две бутылки. К утру ты протрезвеешь и опять мне не поверишь. Знаешь, что… Приезжай лучше ты.
– Куда?
– Станция «Москва-3». Это в городе, недалеко от метро «Алексеевская»…
– Я найду. Посмотрю по карте. – Котя явно решился. – Через час… нет, через полтора буду. Э… тебе надо чего-нибудь?
– Нет, спасибо. Я тебя буду ждать у круглосуточного магазина на станции, если понадобится, там и возьмем. Только учти, – не удержался я, – третий день подряд пить – это уже запой.
– А как я тебя узнаю? – беспомощно спросил Котя.
– Я тебя сам узнаю.
Спрятав телефон, я подумал, что зря мы с Котей не догадались сфотографироваться. Сразу, в первый вечер, когда все только началось. Вот и было бы доказательство знакомства…
Как известно, если ты понял, что сделал глупость, то сокрушаться малопродуктивно. Куда полезнее не повторять этой ошибки. В магазинчике фототоваров у метро я купил одноразовый «пляжный» фотоаппарат, по случаю приближающейся зимы стоивший всего две сотни. На что-нибудь более серьезное деньги тратить было жалко – никаких поступлений у меня не предвиделось.
А еще я купил швейцарский перочинный ножик. Больше всего мне понравилось, что лезвие в нем маленькое и без стопора.
Ловушек я не ожидал, но на всякий случай обосновался в отдалении от магазинчика, на полпути к своей башне. Купил бутылку пива и тихонечко распивал ее, прохаживаясь по дорожке. Человек в ожидании поезда пьет пиво, что может быть безобиднее…
Котя не подвел и приехал вовремя. Вылез из такси, воинственно поправил очки и стал озираться. Несколько минут я изучал окрестности, но никакой группы захвата не заметил. Да кому я нужен…
– Котя! – окликнул я бывшего друга, подходя ближе.
Котя подпрыгнул на месте и уставился на меня с таким мучительным желанием узнать, что даже стало неловко.
– Я это, – сгружая пустую бутылку в урну, сообщил я Коте. – Кирилл Максимов. Твой старый… э… приятель.
– Не узнал, – печально сказал Котя. Достал из кармана мятые листки, распечатанные на принтере. Внимательно пробежался глазами. Вздохнул и протянул мне. – Все сходится. Будем на «ты»?
Оказывается, Котя не ограничился одной записью. Вчера, пока мы собирались к Мельникову, он набил еще несколько строчек:
«Сейчас пойдем в гости к Мельникову. Он фантаст, вдруг чего посоветует? На всякий случай, если снова все забуду: моего незадачливого друга зовут Кирилл Максимов. Ему двадцать шесть лет. Он работает менеджером в каком-то компьютерном салоне. Чуть выше среднего роста, обычного телосложения, намечается небольшое пузо…»
– Чего? Какое пузо? – возмутился я. – У меня совершенно нормальный вес!
– Вес нормальный, а работа сидячая, – парировал Котя.
«…пузо, лицо овальное, пухлые щеки…»
– Тебя послушать, так я весь жиром заплыл… – мрачно сказал я. – Я вешу восемьдесят кило. Совершенно нормально для моего роста.
«…щеки, глаза карие, волосы темно-каштановые, нос правильной формы, уши с четко выраженными мочками».
– Котя, ты в милиции не работал? – спросил я. – Словесные портреты не составлял?
Котя ухмыльнулся.
«В целом лицо добродушное и привлекательное. Говорит быстро, голос чуть глуховат, в разговоре неумело старается острить и подкалывать собеседника. Если я вернусь домой один и забуду про Максимова, то, прочитав эту запись, вспомню о случившемся. Что-то странное происходит с Кириллом, и мне очень не нравится, что я в это впутался».
Дальше шли чистые полстраницы – и еще несколько строчек из рассказа, в который Котя и впечатал записку самому себе:
«– Вот таким макаром! – шутливо закончил Семен Макарович, вытирая пот со лба. – Это называется тантрическая йога, и придумали ее тысячи лет назад древнегреческие гетеры.
– Спасибо огромное! – воскликнула Юля и зарделась».
Я посмотрел на Котю и покрутил пальцем у виска:
– Какие еще гетеры?
– Древнегреческие! – Котя забрал листки. – Работа у меня такая…
– Знаю я твою работу.
– Что вчера у Мельникова случилось? – спросил Котя.
– А ты ему не звонил? – поинтересовался я. – Сам-то что помнишь?
– Звонил, – ответил Котя с достоинством. – Он считает, что я к нему зашел один и мы говорили о литературе. Я тоже это помню. И все.
– Как я тебя на выходе из подъезда остановил?
Котя покачал головой.
– Пошли сядем, разговор долгий будет.
Мы взяли по бутылке пива (Котя хмыкнул, когда я без вопросов купил ему его любимую «Оболонь», а себе – нормальный «Туборг»), и я начал рассказ. Ничего не утаивая. И как купил нож, как подстерег Наталью Иванову, как она зарезалась…
– Ты уверен, что это не ты ее ударил ножом? – не выдержал Котя.
– Уверен. Я стоял с ножом в руке, хотел скотч разрезать…
– Невозможно прыгнуть на нож так, чтобы зарезаться! – подозрительно сказал Котя.
– А ты пробовал?