Напряжение Ильин Владимир
— Бли-ин!
Я подбежал к автомобилю, выхватывая зайца с кресла, и заспешил, не оглядываясь, в сторону интерната. Интуиция решительно подсказывала — с медведями точно все будет хорошо, а вот со мной, если я задержусь, совсем наоборот!
Хлестали по ногам тяжелые ветки кустов, не видимые в траве ямки цеплялись зубами за кеды и норовили сорвать их с ног, но я продолжал упорно двигаться к высокому забору, лихорадочно выискивая то самое место, через которое Лайка забредала к нам во двор — с отогнутным в сторону прутом. Позади ревели сирены, эхом разлетались резкие голоса, требуя растянуться цепочкой и все прочесать. Но я уже стоял у знакомого деревца — напротив бетонного кольца, вросшего в землю, — и аккуратно помогал зайцу перебраться по ту сторону ограды. А затем и сам пролез следом, ввинтившись между землей и опасно торчавшей железкой.
И как-то сразу стали тише звуки погони, и внутри вдруг сделалось спокойно-спокойно, особенно когда углядел раскрытую еще утром форточку своей комнаты. Я дома!
Прокравшись по самому краю освещенного лампочкой круга, добрался до стены и броском закинул зайца внутрь комнаты, а затем и сам ввалился головой вперед, опираясь руками сначала о раму, а потом и о стол, в теплое, родное помещение.
— Вот, тут я и живу, — повел я рукой, обращаясь к зайцу.
Тот, правда, заинтересованно рассматривал поверхность стола, но я помог и провел небольшую экскурсию — от стола до тумбочки с одеждой. Все-таки и сам испачкался я здорово, да и зайца требовалось оттереть от земли с травой. Заодно и телефон с деньгами запрятать понадежней.
Улеглись мы через десяток минут, но сон совсем не хотел приходить в голову. Так и рассматривал на стене границу длинной светлой тени от лампы во дворе, кутаясь в неожиданно холодные одеяла — даже под двумя пробирал холод и волнами ходили мурашки. Только у груди было тепло — там, где лежала под моей рукой игрушка.
А чуть позже пришла тоска. Где-то там были мои медведи, которых я бросил. Так же, как папа и мама — меня… У меня были причина и вера, что им будет лучше у взрослых… А у моих родителей?.. Тоже, наверное, были, только мне ведь совсем от этого не проще…
А звезды? Может, им и вовсе было некуда идти? Может, там, на небе, у них тоже никого не было? Я их, получается, выгнал… И самолет сшиб… И машину угнал… Плохой я император.
Поежившись, прижал к себе зайца поплотнее и чуть не подпрыгнул от громкой песни, раздавшейся в комнате. Оказалось, пел заяц, разбуженный нажатием на потайную кнопку. Пел протяжно, красиво, про меня.
«Меня не пугают ни волны, ни ветер…» — отражалось от стен, отгоняя тоску и грусть, напоминая, что за тенью прячется красивый желтый цвет стен и завтра все вновь будет хорошо. И я найду, обязательно найду!
— Ты где был?! — вихрем ворвалась в комнату нянечка, портя некрасивым голосом песню.
— Гулял, — односложно ответил я, вслушиваясь в окончание истории.
— Ты где взял?! — прикрикнула она, выхватывая зайца из моих рук.
— Мое! Я в кустах нашел! — сжал я объятия, не отпуская друга.
— Украл! — ударила она меня по лицу, отрывая игрушку.
— Нет! — вцепился я в красную бабочку.
Та звонко лопнула, оставаясь в моих руках. А заяц замер в руках нянечки, грустно глядя на меня. Даже тебя я не уберег.
— Дай, — требовательно протянула она руку.
— Попробуй забрать, — предложил я, дрожа от гнева и сжимая кулаки.
— Да как ты смеешь… — дернулся ее голос на половине фразы и утих, стоило ей зацепиться на мой взгляд.
— Ну же…
— Утром поговорим, — развернулась она, унося с собой зайца, песню и то хорошее, что было во мне.
«Ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети…» — отражалось по коридорам, стихая, становясь далеким эхом, легендой о прекрасном дне.
Дне, растерянном мною. Дне, который я позволил у себя забрать. Стало настолько тоскливо, что я решил заболеть.
Громкий кашель рвал грудь, жар сменялся холодом, пот пропитал постель, а перед глазами почему-то плыл образ той девочки на скале. Интересно, как ее зовут?
Утром со мной так и не поговорили. Зато был солидный врач, почему-то не в белом халате, а в костюме, но уколы у него были такие же болючие. Он же перенес меня в медпункт, соединив руку прозрачной ниткой с баночкой на шесте, из которой медленно неведомо куда утекала жидкость. Как оказалось — в меня, но меня попросили больше это не проверять.
Через слабость слышались незнакомые мужские голоса, доносившиеся со двора. Там же собрали всех наших — так гудеть может только общий сбор. Кажется, искали кого-то и даже пытались примерять к их обувке след, отпечатанный на земле. Удачи им в этом — у нас у всех одинаковый размер. Просто кому-то он жмет, а кому-то еще большой. Потом громко сверяли списки, перемежая каждую фамилию тихим: «…не он», — громко пересчитывали по головам и не менее громко и строго спрашивали директрису, нет ли других детей в интернате. Как оказалось, не было. Я ведь не существую. Так что вскоре звуки стихли.
Я не торопился выздоравливать, так что известие, что кто-то очень уважаемый выделит интернату кучу денег, встретил тоже в постели — шептались нянечка и медсестра. Там же, в постели, прочитал свежие новости — из крупных заголовков газеты, которую нянечка пролистывала, сидя напротив.
«Похищенные медведи были найдены в горящей машине». «Синева и синька: пилот совершившего вынужденную посадку частного самолета оказался вусмерть пьян. Сам господин Мистратов винит в крушении молнию с чистого неба и баб».
— Какую только чушь не напишут, — вздохнула нянечка, складывая лист пополам.
«Визит принцессы… кто оплатит….» — мазнул я взглядом по очередному заголовку и равнодушно отвернулся к стене. Все равно ни слова правды.
В голове установилась звенящая пустота, без единой мысли и эмоции. Не хотелось есть, не хотелось двигаться. Даже дышать было лень — так хотя бы не кололо в груди сотнями иголок. Мне продолжали что-то вливать, перемежая с уколами и таблетками, а я не хотел выздоравливать. Так продолжалось шесть дней.
Пока ночью не раздался скрип приоткрывшейся двери. Я невольно встрепенулся, сбросив маетный болезненный сон, и настороженно уставился во тьму за дверью. Но тот, кто пришел, уже был внутри. Одним движением он прыгнул мне на грудь, прижимая своим телом, строго глянул в глаза, обнюхал, устроился поудобней и басовито замурчал, чуть прикрыв глаза.
— Машк, — выдавил я, чувствуя, как растекается по телу тепло, а вместе с ним и нежность, признательность, забота с капелькой вины — я тут болею, а он не кормлен.
Словно уловив мои мысли, кот заурчал еще громче.
— Я не один, — чтобы не спугнуть, прошептал я только губами, — у меня есть ты.
Любопытно, как он смог сюда добраться? Ведь второй этаж, и разыскал как-то…
Любопытно было настолько сильно, что когда я потянулся его погладить, то невольно дернул его пару раз проскочившей искрой. Но он вроде не обиделся, только посмотрел укоризненно. И я хотел даже извиниться, когда заметил, что искра возле шерстки совсем никуда не пропала… А продолжает тихонько кружиться, двигаясь медленно и плавно…
— Я не один, — голос звучал уверенно, без уже привычной хрипоты.
Через пятнадцать минут я стоял в своей комнате, примеряя перед зеркалом красную бабочку на новую рубашку. Не было болезни, не было усталости и равнодушия. Но было желание создать для себя и своих друзей новый мир, основанный на добрых законах, а не таких, как за окном. Мир, который никто не посмеет у нас отнять. Потому что с остальными мы будем жить по правилам взрослых, став самыми жестокими и опасными в людском зоопарке.
— Хорошее — оно не для всех, — сообщил я Машку, лакомившемуся содержимым предусмотрительно запрятанных консервов, — хорошее надо защищать.
Выздоровлению обрадовались. Восхищенно поцокивал доктор, сияла радостью нянечка, и даже директриса заглянула на минутку, по-хозяйски оглядев меня с головы до ног. Я тоже вежливо улыбался, давая себя осматривать, но старался не встречаться с ними глазами. Придет и их черед.
— Этот браслет показывает, где ты находишься, — деловито поведал доктор, защелкивая мне синюю полоску вокруг левой руки, — чтобы мы не беспокоились и ты снова не заболел.
Рядом закивала нянечка, с интересом наблюдая за чем-то на экране плоского телевизора с подставочкой.
— Сигнал идет на спутник, а затем вот сюда, — повернул он ко мне экран, показывая карту. — Сейчас мы его активируем…
Хм, любопытно — глянул я на совсем незнакомые очертания, с удивлением увидев контур родной страны внутри огромного участка суши. А затем тихо чертыхнулся, заметив, как над кожей поднялись еле заметные из-за дневного света маленькие звездочки, и кое-как успел загнать их под браслет, пока никто не заметил.
— Система приняла данные, — с удовлетворением продолжил доктор. — Готово. Смотрим координаты — все верно, мы в Гватемале!.. Что?!
Глава 14
Тысячи рук на плечах
В тени высокой беседки, на ухоженной лужайке, кипела яростная битва между маленьким серо-полосатым котенком и тоненьким колоском сорной травы. Щелкали зубы на шее противника, ломали хребет когтистые лапки, но коварный противник снова и снова нападал, обидно щекоча нос. Не помогали ни перекаты по траве, ни хитрые броски из-под прикрытия коленок хозяйки, и даже грозный мяв не повергал вражину в ужас — тем достойнее будет победа!
По другую сторону стебелька тоже активно болели за полосатого бойца, но и поддаваться не спешили, с великим удовольствием играя с маленьким найденышем. Все равно до приезда папы оставалось не менее десятка минут. Ника невольно взглянула на часы, позволив котенку вцепиться в стебелек.
— Победил-победил, иди сюда, — подхватила она так и не отпустившего добычу любимца и положила на коленки.
Котенок не был породистым — от слова совсем. Обычный дворовый мышелов, коих множество во всех городских и деревенских дворах. Наверное, захоти Ника завести себе кота и сообщи об этом отцу, дома ее ждал бы перс или сиамец с родословной, как у среднего аристо, и ценою в сотню тысяч. Все-таки положение обязывает — вдруг заглянут гости или подруги напросятся домой, а тут недоразумение стоимостью пятак за ведро. Несолидно. Но Ника и не собиралась никого заводить.
Просто во время вынужденного ожидания, когда охрана лицея терпеливо ждала представителей ее рода для передачи из рук в руки, из-за колонны вокзала вышло тощее, облезлое, страшно голодное писклявое недоразумение и почему-то выбрало ее в хозяйки. И не отпугнуло животину хмурое внимание охранника, наставившего на нарушителя ствол винтовки. Зря, кстати — палец уже выбирал слабину спуска, действуя согласно внутренним инструкциям. Мало ли что могло быть под личиной безобидного зверька — от контактной отравы на шерсти и вируса внутри тушки до компактного заряда — не убьет, так изуродует. Проще потратить патрон.
Осознав, что сейчас произойдет, все и получилось — абсолютно спонтанно. Строгое: «Он мой!», равнодушие на лице сопровождающего и дрожащее, угловатое тельце под рукой. Стрелять в собственность аристократа, пусть тот и ребенок, — дураков нет. Но и проблемы от «собственности» теперь — тоже лично ее.
Так и появился в особняке кот с именем Тигр, растревожив в первые часы своего в нем пребывания эдак с десяток человек — отмыть, сделать прививки, накормить, найти ошейник, подровнять коготки, представить местным Мухтарам не в качестве еды, а полноценным жителем. И уже потом можно было усесться в тенечек беседки, терпеливо ожидая папу. Вопрос, который мучил Нику всю неделю, но не мог быть решен по телефону, ждал своего ответа.
Увы, папе некогда было приезжать в такую даль, а путешествовать самой запрещал устав лицея. Даже на каникулы отпускали неохотно, и, наблюдая за суетой охранения, легко угадывалось почему. Каждый выезд в столицу — полноценная боевая операция. После зоопарка охрана и вовсе ходила на ушах — как же, под их носом, да чужой одаренный, да чуть ли не убил… В общем, существование мальчика-которого-не-было признали. Не хотели, очень не хотели, но потом кто-то молнией сбил самолет. Кто-то подозрительно похожий на описания воспитанников.
Последовали официальные извинения перед ночными бегунами. Ника была не в претензии — за исполнение сложного Обета она чуть подросла в силе. Зато мальчики, все еще сияя фингалами, не были столь благодушны, однако извинения все же приняли. Им же хуже, дар любит благородство.
Нервные беседы руководства лицея с родителями прошли мимо нее, но по слухам — телефон не замолкал ни на минуту. Родители учеников очень уважали хозяина и вовсе не выставляли никаких претензий, просто выражали легкую обеспокоенность.
Тех, кто поумнее, заботило категорическое невмешательство детей в процесс расследования — дети живы, и ладно, и надо бы это положение дел сохранить, не становясь ценными свидетелями. Упавший самолет и его поиски — чужие проблемы, и очень желательно быть от них подальше. Особенно когда поисковики поймают-таки диверсанта за хвост, потому как по другую сторону хвоста может оказаться некто гораздо зубастее загонщиков.
Менее дальновидные рефлексировали по уже случившемуся, переживая за здоровье своих оболтусов и усилием воли удерживаясь от пошлого: «За что я плачу вам такие бешеные деньги?!» Потому как даже самые скандальные прекрасно знали, что на князя Долгорукого можно наорать ровно один раз в жизни. Вот если бы по ту сторону трубки был кто попроще… Но кому-то попроще не доверили бы своих детей.
А вот старые семьи отчего-то доверяли самой обычной школе. И это сильно удивляло юную наследницу.
В памяти был еще свеж визит на одно из родовых предприятий — огромное, полное шума механизмов, пропитанное запахом металла и машинного масла, неспешной суетой огромных, но очень добрых дядек, с нежностью и заботой наблюдающих за ее робкими шагами по длинным, кажущимся бесконечными цехам и переходам. Когда папа сказал, что следующие три года все вокруг будут работать, чтобы она могла учиться, это шокировало маленькую девочку куда сильнее, чем какие-то скучные цифры, ценности которых она в то время еще не понимала. Ника пообещала учиться только на отлично — даже не папе, а начальникам цехов, уважительно столпившимся чуть поодаль. И обещание пока держала. Так зачем были эти жертвы, если старшие семьи вполне обходились обычной школой?
Папа говорил — они не могут обеспечить ее безопасность в городе, а учиться дома совсем не то, что в окружении равных ей сверстников. Папа пугал плохими людьми, желающими навредить роду, рассказывал о том, как ей будет хорошо в лицее. Он бы мог не говорить ничего — дочь и не собиралась спорить. Все казалось предельно понятным — сильные семьи учились отдельно, создавая собственные школы для себя и союзников. Те, кто послабее или привык держаться наособицу, платили Очень Сильному Клану за обучение своих детей. Ее задача — взять от обучения максимум, чтобы многолетний труд хороших людей не прошел даром.
До событий последней недели она не подвергала сомнению такое положение дел — действительно, у многих кланов были свои школы и они даже соревновались с лицеем на ежегодных соревнованиях. Так что это за «старые семьи» и почему они игнорируют установленный порядок?
Ника никогда не считала свою семью слабой. Еремеевы, конечно, звучит не столь благозвучно, как Романовы или Орловы, и нет за плечами тысячелетий истории. Но те столетия, счет которым аккуратно велся внутри семьи, выглядели вполне славно и достойно, были наполнены свершениями предков и великими победами. А еще там, в глубине веков, таилась небольшая хитрость, благодаря которой род не уступал в мощи сильнейшим семьям страны. Об этом не было упоминаний в родовой хронике, но как-то вечером, перед огнем камина, слегка хмельной от удачной сделки отец поведал, как давным-давно храбрый прапрапра… много раз предок при штурме очередной твердыни соперника украл себе прекрасную невесту и умудрился в себя влюбить. Так в тогда еще вполне обычный род царских дружинников влилась кровь древней восточной династии. И если Ника посмотрит в зеркало, то наверняка увидит характерные черты лица. Предприимчивый предок еще и Силу Крови их спер, так как своей не имелось. А потом и сын их привел себе невесту из дальнего похода, по совету отца забрав главную ценность из разоряемого дворца противников, пока остальные дурни цеплялись за бесполезное золото и самоцветы… Отец в ту минуту отвел глаза и смущенно добавил — как-то даже вошло в традицию… Ну не был ровней простой московский дружинник князьям и вельможным боярам — кто бы отдал ему свою дочку?! Вот и выкручивались, обаянием, заботой и лаской пленяя сердца чужестранных принцесс. Потому что без взаимности все закончилось бы кучкой пепла вокруг оплавленного гербового значка.
Разумеется, у папы с мамой все было иначе, род набрал силу и в тайных похищениях не было нужды. Ника в это искренне верила.
В общем, их кровь — точно не слабее! Ну ладно, пусть этот мальчик богаче. Ну и что? Зато она могла сжечь его вместе с тиграми. Вот только без тигров не могла. И отдельно тигров без мальчика тоже не могла. Там даже ограда бы пострадала — слишком огромную силу род получил от восточной красавицы, да еще изрядно преумножил. Так почему этот наглый мальчишка — старшая семья, а они — нет?! Почему ему можно учиться среди обычных детей? Не то чтобы ей очень хотелось, но сам факт!..
Прибытие отца Ника определила по суете слуг, отголоски которой долетали до сада на заднем дворе. Минут пять займет дежурный доклад, омовение рук и квас с дороги. Еще три минуты Ника щедро выделила папе на отдохновение и благословенную тишину, наполненную хрустом свежих газет и ароматом кофе, и уже после направилась в дом, прижимая уснувшего на руках найденыша к груди. Самое время для одного-единственного вопроса — отец еще не настроился на чтение и вполне благодушен.
— Пап, а что такое «старшая семья»? — осторожно произнесла Ника, внезапно заробев.
Уже прозвучали слова приветствия, традиционные комплименты растущей не по дням, а по часам юной красавице, вежливые расспросы о работе и не менее вежливые ответы, такие же общие вопросы про учебу и зеркальное: «Все хорошо». Даже котенок был представлен — как и был, не просыпаясь, и благосклонно принят в качестве новой игрушки. Вроде бы установилась тишина, после которой газета и папа должны были вновь воссоединиться, а дочь — тактично покинуть рабочий кабинет, но… Вопрос все-таки прозвучал.
Сергей Олегович Еремеев внимательно посмотрел на дочку, чуть отклонив газету, которой уже было отгородился от мира.
— Просто говорят, что тот мальчик, из зоопарка — он из старшей семьи… — совсем потерялась девочка.
— Кто говорит?
— Паша Огинский, ему папа сказал.
— Ты передавала кому-то его слова? Обсуждала?
— Нет! Конечно нет.
— Хорошо, — кивнул своим мыслям нахмурившийся отец. — В таких разговорах лучше слушать, чем говорить или задавать вопросы. А еще лучше вообще не участвовать.
— Я поняла, извини, — понурилась Ника, собираясь уйти.
— Подожди, дочка, — потеплевшим голосом остановил Еремеев-старший, убирая газету в сторону. — Ты ведь слышала, самолет сбили? Утверждение, что сделал это кто-то из старших семей, автоматически обвиняет сильнейшие кланы страны в преступлении. Их не так уж и много, моя милая, и они очень внимательно относятся к словам. Такие разговоры, даже полушепотом, — не наш уровень.
— Значит, старшая семья — лучше нас? — определила самое главное Ника, отчего-то сильно расстроившись.
Она прекрасно знала, что есть семьи гораздо могущественнее, но именно в этом случае вместо безликого образа десятка людей виделась вполне определенная мальчишечья физиономия. И так хотелось, совсем по-детски, быть хотя бы не хуже.
Сергей Олегович пожевал губами, глянув на наследницу совсем другим взглядом — словно решая, стоит ли говорить дальше или отделаться дежурной успокаивающей фразой: мол, мы конечно же не хуже, однако есть в океане рыба покрупнее нас…
Вместо слов однако же последовал звук колокольчика, вызвавший расторопного слугу, уважительно наклонившегося к господину за распоряжением. Команда прозвучала совсем не слышно для Ники, буквально на ушко, сопровождаясь улыбкой на челе отца и выражением обеспокоенного удивления, прорвавшегося из-под маски вежливого безразличия слуги.
— Подождем, — подытожил глава рода, возвращаясь к газете, и уже из-за нее уточнил: — Ты ведь умеешь хранить секреты?
— Конечно, — заверила дочка, присаживаясь на краешек одного из стульев у стены кабинета.
Ждать пришлось долго, почти полчаса. После загадочного доклада, что все готово, отец предложил пройти в соседнюю комнату, попросив взять с собой проснувшегося и желающего играть котенка. Ника слегка встревожилась за судьбу полосатого, но воспитание не позволило сомневаться в действиях отца.
Рассматривая привычную обстановку просторной гостиной, украшенной портретами предков, двумя диванами на тоненьких ножках с журнальным столиком меж ними, Ника вовсе не понимала причины, по которой ее попросили войти первой, а отец отогнал слуг от двери, лично закрыв ее за собой. Зато все понял котенок, мигом слетевший с рук и молнией пронесшийся до угла комнаты. Что-то резко пискнуло и тут же оборвалось, и почти сразу же из-за дивана победителем выступил маленький кошачий хищник, сжимая в зубах совсем крошечную мышь, кою тут же уложил к ногам хозяйки, присев рядом и явно напрашиваясь на ласку.
— Молодец, — слегка растерявшись, Ника погладила котенка между ушей.
— Рождаясь, человек беспомощен, — интонацией учителя произнес отец, выходя из-за спины. — А зверь умеет и готов охотиться. Оставь человека в лесу — умрет. Зверь — выживет и продолжит свой род. Эволюция сделала им щедрый подарок, наделив через кровь опытом предков, их умениями и осторожностью. Нам тоже кое-что досталось, — иронично улыбнулся папа.
Ника вопросительно посмотрела на отца.
— Я говорю не про цветное зрение, умение ходить на двух ногах или большой палец рук. Я про то, что присуще аристократии и передается по наследству вместе с даром. Сила Крови — отличный подарок, не правда ли?
— Да, — отозвалась Ника и взяла котенка, собравшегося поиграть с мертвым мышонком, на руки.
— Но как было бы замечательно получить вдобавок опыт предков, их знания и умения, хитрости и уловки, а? Заветная, недостижимая мечта многих. А заодно и то, что делает старшую семью старшей, — построжел голос, теряя всякие оттенки мечтательности.
— Что? — округлила глаза Ника.
— Деньги, власть, оружие — все пустяк. Поколения меняются, вырождаясь от богатой праздности. Достижения науки перечеркивают старые уклады, делая нищими богатые кланы, лишая их власти и влияния. Синтетический каучук — и вот стоят вымершими города-призраки. Добыча азота из атмосферы — и целые династии выбрасывает на обочину истории. Куда им деваться? Весь остальной мир уже поделен, новая отрасль уже под чьей-то рукой, а юное поколение только и способно, что тянуть стариков на войну. А война уже изменилась — новое оружие равняет обычного человека с одаренным. И только старшие семьи, во все времена, в любую эпоху, всегда на гребне волны. Опыт, воля, хитрость, напористость, жизнелюбие предков не дадут им сгинуть, какие бы открытия ни совершались, как бы ни менялся мир.
— Разумеется, передается далеко не все, — поправил себя папа. — Однако того, что переходит их детям, вполне достаточно для выживания даже в самом диком лесу. В свою очередь, без необходимости каждодневно выживать и с должным образованием вырастают существа совсем другого типа, гораздо опаснее и могущественнее. Они уже знают то, чему приходится учиться всю жизнь обычному человеку. Опираясь на опыт предков, им проще дается любое дело. Их сложно обмануть, они крайне жестоки, мстительны и опасны. Но это все еще звери, моя милая. Звери в элегантных пиджаках, на дорогих машинах.
— Но он не казался мне плохим… — От растерянности Ника озвучила вслух свои мысли, вспоминая протянутое щедрым жестом мороженое.
— Разумеется, они могут читать стихи, любоваться живописью и строить храмы, но если тронуть то, что принадлежит им…
Ника активно закивала, вспомнив ярость в глазах мальчишки от потерянного мороженого, а затем и поежилась, приложив свое богатое воображение к сказанному отцом. Действительно, тигры куда безобиднее.
— Так что лучше не привлекать их внимание, — подытожил папа.
— Наверное, я уже привлекла, — кисло отозвалась Ника.
— Ну, — улыбнулся Сергей Олегович, — мы тоже не беззубые. Пойдем.
Небольшая прогулка, очередное поручение слуге, на этот раз выполненное споро, почти за секунды, и короткая пауза перед дверью в детскую комнаты младшей, и единственной, сестренки Юлии — еще маленькой для школы, оттого проводящей время в поместье. Братиков, увы, у Ники пока не было.
— Моя милая, можно к тебе? — заворковал папа, заглянув в комнату и тут же вступив на белоснежный ковер, застилавший все пространство пола.
— Здравствуйте, папа. Здравствуйте, сестра. О, котенок! — почти сдержанно поздоровалась мелкая.
— Руки, — цыкнула Ника, поднимая Тигра на достижимую высоту. Жалко животину — затискает ведь.
— Солнышко, отвлекись на минутку, — Еремеев взял из рук слуги поднос, накрытый платком, и положил перед младшенькой на ковер, — помоги папе собрать игрушку, будь добра, — убрал он ткань в сторону, открывая несколько крупных и не очень темно-зеленых деталей. В которых Ника с удивлением опознала разобранный на части «Five-seveN». Но еще большее изумление нахлынуло от зрелища, как мелкая, в жизни не видевшая оружие, споро и без особых проблем собирает пистолет в единое целое.
— Вот. — Без особого толку пощелкав спуском и тут же потеряв к оружию интерес, сестренка протянула пистолет папе.
— Спасибо, моя милая. Играй, не будем мешать. Ника, пойдем.
— Кота! — требовательно потянулась Юля.
Все еще ошарашенная, Ника без вопросов выполнила пожелание.
— Его зовут Тигр… — спохватилась она, сочувственно и с капелькой вины проследив, как вдумчиво исследуется хвост зверька.
— До свидания, папа. До свидания, сестра, — намекнула мелкая, придвигая к себе набор «Юный доктор».
— Испытания — закаляют, — проследив Никин взгляд, похлопал по плечу папа и жестом пригласил проследовать в коридор.
Разговор продолжился в кабинете, на первоначальных условиях — у одного газета и свежий кофе, у другой очень важный вопрос. На этот раз — немного другой.
— Получается, мы — старшая семья? — еще не веря, тихонько произнесла Ника.
— Не совсем, но очень близки, — кивнул патриарх рода, отведав кофе. — У твоей сестры выражено сильнее. Но твои дети наверняка унаследуют часть знаний предков. Благо твой отец уже подобрал подходящего жениха и…
— Папа! — заалела щечками Ника.
— Что «папа»? Думаешь, легко найти одаренного, еще не связанного помолвкой? — возмутился отец. — Да я пол-Москвы обегал, пока нашел подходящего!
— Который ест свои козявки, — буркнула в сторону девочка.
— Ну, ему пять лет, можно простить, — пожал плечом папа, а затем раздраженно бухнул газету на стол. — Ну не хотят они переходить в род жены! И своровать неоткуда!.. — осекся он под конец и с досадой скривился.
— Прости, пап, — повинилась Ника. Не ей обсуждать решения старших… но поворчать можно.
— Пойми, — встал он с места, подошел к дочери и приобнял, чуть наклонившись, — если все получится, я смогу помогать твоим детям. Прадед Андрей научит их, как не дать себя обмануть, прапрапрадед Викентий — как сторговать выгодную цену, прапрапрапрадедушка Вячеслав даст сил и опыта для победы в смертной схватке…
— …прадед Фадей научит воровать жен… — проворчала, все еще отведя глаза, Ника.
— Это очень полезное умение!
— Кто бы сомневался…
— Придет время, и ты сможешь помочь своим внукам, передать свой опыт, подсказать им и защитить. Ты спросила меня, что такое «старшая семья». Это путь к бессмертию, моя милая. Бессмертию в потомках.
Глава 15
Кусочек будущего
Дремал загородный дворец, вздыхая спокойно и мерно тихим ветром, выдыхая шелестом ветвей соснового бора. Тихо и спокойно ныне дворцу — шумные обитатели с самого раннего утра унеслись в сторону торфяных болот и лесных озер ради неведомых ему дел, оставив в стенах монументального здания о трех этажах, выстроенного как бы не тысячу лет назад, только тихих и неслышных слуг да десяток гостей, столь же сильно любящих покой, тишину и дневной сон. Никто не царапает на гранитных плитах слова первой любви, не лазает в окна, тревожа высохшие от времени деревянные рамы, не шумит в коридорах и дворе, распевая веселые песни. Не слышен громовой бас наставников, третью сотню лет пытающихся отыскать виновников, не отвечают им тоненькие голоса никогда ни в чем не виноватой детворы. Благостно.
Только одинокая фигура мужчины, терпеливо всматривающегося в горизонт с крыши дворца, подсказывает, что спокойствию не суждено продлиться долго.
С громким стрекотом пронеслась по небу синяя капля боевого вертолета, пронзила серые паруса дождей вдали и уже через мгновение словно рухнула на белоснежный круг взлетной площадки, замерев в каких-то метрах над землей, чтобы плавно опуститься, скрыв собой алый герб в его центре. Две винтовых пары, до того видимые лишь маревом на фоне неба, замерцали, останавливаясь, обретая привычную форму чуть согнутых к земле стрекозиных крыльев.
Отодвинулась вбок тяжелая створка, давая спрыгнуть на разогретый камень площадки дородному мужчине четвертого десятка лет от роду, кутавшегося, несмотря на жаркий июль, в соболиную шубу до пола. Ярко блеснули крупные каменья — алые, бирюзовые, синие — на золотых и белоснежного цвета перстнях, по одному на каждый палец. Вторил им блеском наголовный обруч — высокий и тонкий, покрытый мелким узором по всей поверхности; серебристой полосой он прикрывал лоб владельца, затем терялся в черных с проседью волосах. Не менее ярко горели глаза владельца — синевой и волей, недавней бурей гнева и свежим раздражением.
Протянулись к вертолету две линии слуг, наклоном головы встречая своего владыку. Самые близкие из них с почтением приняли скинутую с плеч шубу, сложили в лакированный ларь драгоценные перстни, равнодушно сорванные мужчиной со своих пальцев. В этом месте, затерянном средь бескрайней тайги, некому доказывать богатство рода, демонстрируя уникальные самоцветы, незачем таскать тяжелые и душные меха, напоминая о древности рода. Обитатели дворца, прозванного Яслями, и без того знают, что они — самые-самые, от самых юных обитателей до заслуженных старцев, удостоенных чести следить за самым ценным, что есть у клана. А чужих тут сотню лет не было, даже случайных грибников или охотников, заплутавших или забравшихся слишком далеко, — те еще на дальних подступах благоразумно верили голосу из кустов и крон деревьев, что зверья и грибов дальше нет.
Только тиара осталась на челе мужском, как символ статуса… и рабочий инструмент. Там, за тоненькой серебряной гравировкой по древним мотивам прятались технологии дня сегодняшнего, непрерывно связывающие главу клана с верными профессионалами. Не только звуковая связь, нет — они видели, что видел он, слышали, что ему говорят, вычеркивая слово «личное» из его жизни. Некогда это раздражало и вызывало гнев, ныне — стало вторым «я». Слишком много значило слово в этом мире, и слишком часто от него требовали дать решение прямо сейчас, надавливая сроками и стращая отказом, чтобы игнорировать мудрые советы. Не говоря уж о мелких деталях и намеках, которые могли быть упущены и поняты неверно, если бы вместе с ним не смотрели в мир четыре камеры, скрытые в декоративных завитушках рун. Вполне можно поступиться личным, интимным и приватным, когда от решений зависят жизнь и благоденствие полутора миллионов подданных княжества. Знали о природе серебряного обруча очень немногие, в числе которых был и встречавший его смуглый господин.
— Звал? — тяжело бросил глава, дождавшись, когда слуги скроются за дверями кабинета, оставляя его наедине с тем, чье сообщение буквально выдернуло его из властных коридоров столицы и обеспечило шесть часов вертолетной болтанки.
Был бы кто другой автором послания — и бровью не повел бы, больно уж мутные события начали происходить за его спиной. Но автора лаконичной шифровки с текстом: «Прилетай», — он игнорировать не мог. Лучший друг, воспитатель и защитник его ребенка, брат не по крови, но по ритуалу, сотворенному на поле боя меж их отцами, никогда не тревожил зря.
— Как я выгляжу? — Амир поправил воротник рубашки под белоснежным костюмом и требовательно посмотрел на серебро обруча.
— Как смертник, — отреагировал на промедление князь.
— Тсс, ты некомпетентен, — цыкнул на него друг и повернулся боком.
Возмущенно вздохнули в ответ, собираясь разродиться речью об усталости и долгом перелете, да так же быстро успокоились, ведомые тихим шепотом потайного наушника.
— Пул аналитиков сообщает, что ты засранец, — проворчал в ответ мужчина, теряя всякое раздражение, — но Тамаре понравится.
— Тогда всё.
— Отлично; тогда я полетел?
— Ага, только к дочери загляни, — легкомысленно бросил товарищ.
Окна на короткий миг мигнули, сигнализируя о включении защиты. Дрогнул пол, слегка приподнимая мужчин над общим уровнем этажа, синхронно двинулся потолок и вроде бы нерушимые стены — все для того, чтобы создать комнату внутри комнаты, пространство меж которыми тут же наполнилось гудением энергощитов. Дворец и без того мог похвастаться достойной защитой от чужого внимания, но сотворенная трансформа возводила безопасность в абсолют. Пропал и еле слышный фон от связи с обручем — получат запись после.
— Она сказала, где он? — произнес князь внезапно пересохшим горлом.
Тягостное волнение пронизывало его, кружило надеждой и заставляло вслушиваться в гудящую тишину комнаты, чтобы не пропустить желанный ответ. Странное дело — единственный человек, кто мог так играть с его эмоциями, был одиннадцати лет от роду, да еще родной дочерью. Нигде и никогда князь не был просителем, однако же… сподобился к пятому десятку лет.
Полгода назад юная леди, завершая рисунок с тигром в раскраске, на вопрос тренера — куда полетим в следующий раз, буднично уведомила, что больше никуда летать не надо. Она и без того месяц как брата нашла…
Амир тогда растерял всяческое восточное хладнокровие и несвязным воплем вытащил друга из Москвы. Срочный рейс, паника, звон ящиков с шампанским, возбужденный хор голосов аналитиков в обруче… И вот два великовозрастных дурня стоят перед серьезной девочкой и третий раз переспрашивают: «Почему нет?» — выслушивая совершенно детское: «Потому что».
Кто знал, что тяжелая миссия по обузданию пророческого дара может так завершиться? Ну кроме пророчицы, разумеется.
Все видели встречу, слезы и радость, восторг и успех, стараясь не думать, что делать с новоявленным принцем, — куда важнее был «рабочий» оракул. А девочка видела, что будет «после», и «наказала» отца, отказавшись говорить, где находится брат. Наказала за будущее, не за прошлое.
Первая попытка надавить завершилась полным отказом сотрудничать. То есть непробиваемым детским «не-а», против которого не было приема. Потому что первому, кто предложил силовой метод, поджег волосы Амир.
В общем, теперь у клана был оракул огромного потенциала и силы, который показывал язык и закрывал ушки ладошками.
В ту ночь многие умудрились нажраться шампанским так, что под утро даже фигура казначея, гордо декламирующего вирши стоя на столе, никого не удивляла. Потому что за окном, в воздухе над лесом, огромный электрический дракон пытался поймать огненного за хвост. Потом тушили лес, сажали новый и много думали.
В итоге решили изменить начальный сценарий с отправкой «найденыша» в хорошую семью за океан. Однако…
— Нет, — грустно улыбнулся Амир и процитировал свою воспитанницу: — «Папа все еще наказан».
— Вся в мать, — возмутился мужчина, принявшись расхаживать по пространству сильно уменьшившейся комнатушки. — Никакого почтения и дисциплины! В ее возрасте я!..
— Запер папу в сокровищнице, — громко кашлянул в кулак Амир.
— Это не я разбил вазу!
— Верно, это был я, — кивнул, веселясь, его друг, — за что мое тебе спасибо.
— И я ее склеил обратно! — возмущенно всплеснул руками глава огромного княжества.
— Твое мастерство непревзойденно, — цокнул восхищенно Амир. — Из клея ПВА и усердия — сотворить такой шедевр…
— Зачем было наливать в нее воду, а? — не слушая, продолжал возмущаться мужчина.
— Воду — в вазу! Темные люди! — сочувственно покачали в ответ головой.
— Ей три тысячи лет! А они суют в нее цветы!
— Ай-яй-яй.
— Амир, — резко остановился мужчина, моментально обуздав яркие воспоминания детства (еще бы, разрушенная сокровищница… да и с кем ему вспоминать?), — если не сын, то какая причина?
— Бумаги по союзу с Тенишевыми, помнишь такие?
— Пропали? — не понимая, озвучил предположение князь. — Она их спрятала и не отдает? Я же сказал — не таскать к Ксюше важные документы!
— Бумаги на месте, — успокоил его друг, сохраняя серьезное выражение лица, — но запрет твой все-таки нарушили. Елизар Сергеевич решил проявить инициативу и заглянул к девочке поговорить о долге и чести рода.
— Результаты? — выдохнули в ответ, растирая лицо ладонями. Таким тоном не говорят добрые вести.
— Палата номер два, под капельницей. Инсульт, но успели вовремя, так что прогноз положительный.
— Что она ему сказала? — отвернулся князь к окну, заложив руки за спину.
— Правду. — Амир тоже развернулся, разглядывая ровную линию леса на горизонте. — Молодая жена изменяет, единственный сын сидит на наркотиках.
— Кто проглядел?
— Разбираемся, — пожали плечами за его спиной.
— Почему не было доклада?
— Елизар все затормозил, у него есть право отчитываться по результату. — Амир заметил удивление излишней прыткостью инсультника в глазах своего главы и поспешно добавил, поясняя: — Ты не думай, он крепкий, он прямо там и не подумал свалиться. Я запись камеры смотрел — он даже спасибо сказал, встал и вышел. Потом организовал ликвидацию жены и сына, проконтролировал, написал отчет и лег умирать. Но мы не дали.
— Сына-то зачем?
— Дрянь изменяла геном. Потомство нежизнеспособно.
— Скотство. — Комнату тряхнуло волной гнева.
— По поставщикам дряни уже работаем. Жди высочайших отповедей и требований прекратить убийства честных торговцев.
— Как высоко покровители? — заинтересовался князь.
— Как я узнаю, а? Шесть часов прошло! — делано возмутился друг, но после короткой паузы добавил: — Деньги ведут в банки купеческой сотни. Кто с них кормится, подсказать? К ним и жаловаться побегут.
— Сделай так, чтобы жаловаться было некому, — криво улыбнулся его названый брат. — Потом почистишь дилеров на нашей земле, вдумчиво, до второго колена.
— На нашей земле их не было. Москва его убила.
— Тогда… А сейчас защиту снимем, пусть у аналитиков башка трещит, как проворонили и что дальше делать. Бездельники!
— К дочери сходи, — напомнил Амир, — поговори про правду.
— Хорошо, — вздохнул князь. — Ксюшка, что же ты с нами делаешь…
— Прошу, бумаги тоже возьми, — указал он на стопку безликих синих папок, уместившихся до поры в углу, на стульчике. — Елизару приятно будет.
— Сам почему не поговорил, а? — подхватил на руки кипу и прижал рукой к боку.
— Поговорю, завтра, на тренировке.
— А сегодня что?
— А сегодня нет занятий. А на женскую половину мне нельзя, — с показной строгостью ответствовал Амир.
— Рассказывай мне, кто к Тамаре каждую ночь шастает?
Стены и пол вновь загудели, снимая защиту.
