Шаманка Тихонова Наталья

5

Каким-то новым зрением Ольга видела, как сумрак векового леса пронизывали сияющие мириадами пылинок тонкие нити света. Отсутствие ветра рождало неестественную тишину. Ни привычный шелест листьев, ни звуки насекомых, ни что другое не нарушало прозрачную неподвижность воздуха. По логике сейчас она должна переживать ужас и отчаяние или, наоборот, истерическую эйфорию, но она ничего не чувствовала. Скорее, это было ненормальное для подобной ситуации спокойствие, и снова возникло сомнение: да жива ли она на самом деле? Но если это смерть, то выглядит она довольно неожиданно.

Хотя нет. Подобные ситуации она уже прежде видела и даже вспомнила где. Какая занятная тема для статьи! Кинематограф уже столько напридумывал про послесмертный опыт, что этот донельзя заезженный Голливудом штамп уже превратился в некий паттерн. Там по сюжету после смерти герои еще целый фильм бродят по земле, доделывая свои незавершенные дела. На экране злоключения этих слегка недоумерших покойников выглядели довольно забавно.

Сев на мох, Ольга внимательно себя осмотрела. Ощупав лицо, посгибав туда обратно колени и локти, никаких повреждений не нашла. Только мокрые брюки, жакет и туфли не оставляли сомнения, что она побывала в воде. Кресло из самолета, да еще какой-то мелкий мусор, лежащее на противоположном берегу небольшого болотца, убеждали окончательно – все произошедшее с ней не сон и не галлюцинация. Глядя на опрокинутое сиденье, Ольга внезапно поняла, что не помнит, как выбралась из воды. Немного поразмыслив, решила: по всей вероятности у нее посттравматическая амнезия. Но потом сразу же отмела это – подробности авиакатастрофы она помнила прекрасно. Самолет разбился у нее на глазах, и вряд ли хоть кто-нибудь выжил. Да и у нее самой шансов выжить тоже не было. Никаких. Искать ее не будут – это точно, и где она находилась – неизвестно. Что делать дальше – непонятно.

– Очнулась?

От неожиданности девушка испуганно вскрикнула и обернулась. За спиной стояла старуха в любимом всеми бабками фланелевом халате с запахом. Явно из местных. Тунгуска или бурятка. На вид страшно древняя. Но при этом весьма колоритная. Желтая, как у мумии, кожа плотно обтягивала ее сухой череп с широкими скулами, под которыми вместо щек проваливались две глубокие ямы. Отчего скулы казались еще шире. Глубоко посаженные бесцветные глазки настороженно выглядывали из-под далеко выступающих надбровных дуг без единого волоска. Этот небольшой изъян на лице с лихвой компенсировался наличием седой поросли на подбородке – редкой, но зато длинной. Из-за отсутствия зубов тонкая сморщенная щель вместо губ делала старуху похожей на черепаху.

«Ну, вот вам и триквел, – подумала Ольга, удивленно разглядывая тунгуску. – Сначала фильм-катастрофа, следом похождения призрака и в довершение – ожившая мумия из каирского музея».

Испещренное морщинами лицо старой женщины не выражало никаких явных эмоций типа радости или удивления. Можно было подумать, что самолеты здесь бьются чуть ли не каждый день, а пассажиры в тайге валяются пачками.

– Здравствуйте, бабушка. Извините, я немного испугалась. Вы не могли бы мне сказать, где я сейчас нахожусь и как мне отсюда выбраться?

Но «мумия» ответом не удостоила, махнула Ольге рукой, веля следовать за собой, и быстро направилась в лес. Ничего не оставалось, как подняться и догонять ее. Несмотря на древность, старуха шагала по кочкам и бурелому довольно ловко, и Ольга на каблуках едва поспевала за ней. Куда она ее вела – было неясно. Но спросить Ольга почему-то не решалась. Она и сама не понимала, почему робела перед этой старой Тортилой, которую она мысленно уже так окрестила, но превосходство ее ощущала.

Следуя за старухой, Ольга пыталась мысленно проанализировать мистическую последовательность произошедших событий. Они идут уже, наверное, около получаса, а ни жилья, ни дорог, ни других признаков присутствия людей нет. Явно, что здесь очень глухие, если не сказать более – необитаемые места. Самое удивительное, что старуха не воспринимает ситуацию как из ряда вон и не задает никаких вопросов. Она словно ее здесь ждала. Все это было очень странно и походило на какое-то невероятное совпадение или фантастическое стечение обстоятельств. Других объяснений не находилось.

Минут через сорок впереди внезапно показался просвет, и они, наконец, вышли из тайги на берег довольно широкого ручья, опоясывающего петлей небольшой полуостров. И Ольга открыла рот от изумления. Окруженный с трех сторон водой, перед ней стоял покрытый брезентом довольно вместительный чум. Чуть поодаль высоко над землей торчало несколько длинных шестов с прикрепленными наверху деревянными птицами. То, что место, куда они пришли, было весьма необычное или, более того, сакральное, Ольга мгновенно поняла по галерее зооморфных фигур из дерева, стоявших сзади и с боков от сооружения. Это были довольно старые, покосившиеся на одной ноге высеченные из бревна скульптуры оленей, каких-то рыб и прочих стилизованных животных, которых из-за ветхости материала Ольга не смогла определить. По всей вероятности, тотемов-защитников этого таежного храма. И, понятное дело – не от людей. Древний пантеон стоял весь заросший высокой травой, что явно говорило – косить и топтать здесь давно некому.

– Ну вот и мой дюкан, – сказала старуха.

– Что?! – не поняла Ольга, но, столкнувшись с взглядом Тортилы, тут же осеклась.

Старуха глухо пробурчала под нос:

– Ничего. Домой пришли.

– Извините, а с вами здесь кто-нибудь еще живет, бабушка?

– Нет. Тайга совсем глухая. А местные боятся.

– Почему? – удивилась Ольга.

– Экэл! Запрет! Кто на тыгдылон встанет – нога отсохнет. Кто Собихстога рукой тронет – злой дух сожрет. Не бойся. Сюда никто ходить не будет.

Перспектива, что сюда никто не придет и в быстро здесь ее не найдут, Ольгу совсем не обрадовала, но задавать вопросы дальше поостереглась. Вид у бабки был очень серьезный, поэтому решила с разговорами повременить.

Тортила подошла к чуму и приоткрыла раму с натянутой на нее шкурой и боком быстро проскользнула вовнутрь своего жилища. Ольга, неуклюже задев головой верхний край, протиснулась вслед. Старуха сердито оглянулась:

– Пригнись, дылда. Халкамчу обрушишь!

Что такое халкамча, Ольга не поняла, но на всякий случай постаралась нагнуться как можно ниже, чтобы войти, ничего не задев. Оказавшись в полумраке, девушка сначала слегка растерялась, но, постояв несколько секунд, постепенно привыкла к сумраку жилища старухи, единственным освещением которого оказался солнечный свет, проникающий в отверстие дымника в верхней части сооружения. Остов чума был собран из тщательно ошкуренных гладких пяти-, шестиметровых жердей, на которые поярусно, как шифер, были наброшены полотнища из скрепленных между собой широких полос коры. Видимо, для того, чтобы дождевая вода не просачивалась вовнутрь. Напротив входа вдоль стен стояли деревянные изваяния. Увидев пол, устланный циновками и шкурами, Ольга захотела разуться. Присев у входа, она сняла мокрые туфли и отряхнула ступни от насыпавшихся в обувь еловых иголок. И только теперь внимательно огляделась. И в ту же секунду испытала то, что переживает любой человек, столкнувшись с крайне неприятным феноменом дежавю: испуг и растерянность.

При первом же взгляде на очаг, находившийся посреди чума, Ольга почувствовала, как кровь прихлынула к лицу. На поперечной жердине, подвешенный на черном от копоти крючке, висел такой же черный, покрытый толстым и корявым нагаром, медный котел. ТОТ САМЫЙ, который она видала в своем видении полгода назад. Ольга подняла глаза. Деревянных истуканов, стоящих вдоль нависающих стен, вертикальный шест в центре – все это она тоже уже видела. Тогда же. С тех пор здесь почти ничего не изменилось. Разве что поражала нелепостью своего присутствия лежащая рядом с очагом ядовито-розовая китайская зажигалка.

Застыв от изумления, Ольга смотрела на знакомую ей обстановку и беспорядочное нагромождение фрагментов прошлого, вдруг начали складываться в логическую последовательность. Словно россыпь кусочков смальты внезапно сложились в завершенную целостную картину. Это было невероятно! Сейчас она вновь переживала то потрясающее своей иррациональностью чувство единства, когда прошлое, настоящее и будущее вдруг сливаются в точке, где исчезает время, и все внезапно становится абсолютно ясным и понятным. Когда из множества, казалось бы, случайностей неожиданно вырисовывается закономерность и смысл. Мгновенное проникновение в суть! Мысленное постижение целого! Внелогическое озарение: если что-то однажды уже произошло, теперь это будет существовать в вечности. Всегда.

Пытаясь отмахнуться от внезапного наваждения, Ольга встала и подошла к деревянному истукану, стоящему напротив входа. Захотев к нему притронуться, она протянула дрожащую от волнения руку, но вспомнив, быстро отдернула. Оглянувшись, с опаской спросила старуху:

– А у меня рука не отсохнет, если я дотронусь?

– Нет. Твоя не отсохнет.

Покрытые вековой копотью и липкими следами от жертвоприношений языческие идолы смотрели на Ольгу сквозь немыслимую толщу времени, и вдруг она осознала, что вернулась домой. Абсолютно иррациональное чувство. Сейчас она опять ощущала то, что и на сеансе холотропа: присутствие в себе двух противоположных, если не сказать, исключающих друг друга личностей: переживающую и анализирующую.

Тем временем старуха начала хлопотать по хозяйству. Зажгла огонь в очаге, налила воды в тот самый котелок и полезла в разрисованный орнаментом берестяной короб, стоящий у стены рядом с входом. Достала длинную холщовую рубаху, расшитую бисером на груди, и протянула Ольге.

– Сунилвэр луккаллу!

Увидев испуганный взгляд гостьи, старуха спохватилась:

– Одежду скидывай. Сушить будем.

Огонь в очаге удивительно быстро согрел воздух, и только теперь Ольга почувствовала, как же сильно она устала, хочет есть и спать. Сняла мокрые брюки и жакет и надела сухую рубашку на голое тело. Старуха кивнула на поперечную жердь с крюками, висящую выше головы над очагом:

– Повесь на таган. К утру просохнет.

Приготовленная еда оказалась самой банальной: гречка с говяжьей тушенкой. Никакой экзотики в виде вяленого мяса медведя или других туземных изысков. Но Ольге было все равно. Она быстро съела из алюминиевой миски всю кашу и, поблагодарив, спросила, где она может лечь поспать? И хотя еще только был ранний вечер – глаза слипались с непреодолимой силой.

Старуха откуда-то вытащила спальный мешок из заячьего меха и приказала:

– Залезай. Тепло будет. Спи. Духи придут, говорить будут.

Вдоль стен чума из лапника был устроен плотный настил, на котором раскладывали постели. Решив для себя сегодня больше ничему не удивляться, Ольга расстелила спальник, залезла в него и мгновенно провалилась…

Яркое солнце стояло в зените. Плотно слежавшийся снег с хрустом продавливался под ногами при каждом шаге. Ольга на секунду остановилась и огляделась. Громадный пласт ледника растекался по пологому склону горы. Кругом, куда бы ни простирался взгляд, уходили длинные цепи гор, покрытые сияющим ослепительной белизной снегом на фоне ярко-синего неба. Величественность горного пейзажа должна была восхищать, но эмоции почему-то не соответствовали настроению красивого ландшафта. Ольга ощущала необъяснимую и, казалось бы, беспричинную тревогу.

Впереди след в след, как это обычно делают альпинисты, шли несколько человек. Она знала их. Это были те странные люди из ее прежних кошмарных снов. Но сейчас что-то изменилось – ее никто не пугал и не мучил. Ольга оглянулась. Следом, опираясь на посох, украшенный сверху оленьим копытом, стараясь не отставать, шла Тортила. Тяжело дыша и охая, старуха насколько могла быстро переставляла свои кривые короткие ноги. Шедший первым старик в расшитом аппликациями красивом туземном кафтане вдруг резко остановился, и Ольга увидела, как впереди широкая расселина разрывает поле ледника и уходит куда-то очень далеко. Обойти ее было невозможно. Но в следующую секунду группа людей, только что стоявшая рядом, внезапно оказалась по ту сторону пропасти. Они стояли и, глядя на Ольгу, ждали. Поняв, что ей надо перепрыгнуть через трещину, девушка запаниковала. Подойдя к краю, она взглянула в разлом и похолодела от ужаса: черная отвесная стена обрушивалась вниз. Тортила нетерпеливо толкнула Ольгу в спину копытом посоха:

– Иди, тебя давно уже ждут. Не бойся.

– Я не могу, мне страшно.

– Прыгай, говорю! Здесь оставаться нельзя. Посмотри назад.

Ольга обернулась. Беззвучная стена снежной лавины стремительно надвигалась на них. Еще пара мгновений, и она сметет ее вместе со старухой в эту кошмарную пропасть. Но страх уже парализовал ее и мозг, и тело. Она в отчаянии опять посмотрела в расщелину и дна не увидела. Вдруг Тортила с силой, которую невозможно было ожидать от этой маленькой сморщенной старушонки, ударила Ольгу посохом по спине. В ту же секунду незримая волна подхватила ее и перекинула на другую сторону. Она с ужасом обернулась и увидела, как обрушившаяся сзади лавина увлекла за собой старуху…

Ольга закричала и проснулась. Сердце яростно колотилось о грудную клетку, а влажная от пота рубашка противно прилипла к телу. Как же она устала от этих выматывающих еженощных кошмаров! Распахнув дрожащими руками спальник, Ольга выбралась наружу и, пытаясь успокоиться, начала соображать: где здесь находится туалет и где можно умыться? Старухи в чуме не было, видимо, она находилась где-то снаружи, и Ольга, на всякий случай, чтобы не рассердить Собихстогов, решила сбегать в кусты подальше в тайгу. Полевые условия – более чем! Но, если вспомнить, что она сама всего этого хотела, то… Вот уж воистину «бойтесь своих желаний…»

Вскоре вернулась старуха, развела огонь в очаге и начала мастерить незамысловатый завтрак. Но прежде, чем дать еду Ольге, старуха тихо что-то прошептала и, налив в миску молока, поставила ее на помост напротив истуканов. Духам еда полагалась в первую очередь. Через некоторое время Тортила уже молча наблюдала, как гостья с удовольствием грызла пряники, об которые можно было сломать зубы, запивая их чаем с сушеными ягодами и какими-то пахучими листочками.

– Сон видела?

Ольге стало не по себе.

– Да. Плохой. – Но потом, будто оправдываясь: – Мне теперь всегда только плохие снятся.

– Во сне с человеком Великий Буга разговаривает. Некоторые его понимают.

– А кто такой Буга?

Старуха задумалась, подбирая аналогию на русском.

– Вселенная по-вашему. Расскажи.

– Видела, как вы во сне меня через пропасть перекинули. Было очень страшно.

– Хороший сон. А я где была?

– А вас лавиной смело прямо в трещину. Я так сильно кричала, что до сих пор в горле першит.

– Хороший сон, – задумчиво повторила Тортила, – значит, скоро помру. Устала я. Скорей бы уж.

Ольга с испугом посмотрела на старуху, но противоречить не решилась. Заметив смятение в глазах гостьи, Тортила добавила:

– Когда в роду появляется новый шаман, кого-то из его родственников духи забирают в Нижний мир.

Чтобы уйти от странного разговора, Ольга развернула из фольги плавленый сырок и с опаской засунула себе в рот. Посмотреть дату изготовления очень хотелось, но было как-то неловко.

– Красивая, – не сводя взгляда с лица гостьи, сказала Тортила. – Сразу видно – наших кровей. Тебя как зовут?

Ольга вдруг поняла, что ведь тоже не знает имени старухи. Странное поведение – привести в дом человека и ничего не спросить.

– Ольга. Простите, а как к вам можно обращаться, бабушка?

– Если по паспорту – Катерина Федоровна я.

– А что, есть варианты и можно не по паспорту? – с улыбкой миролюбиво спросила Ольга. Ей хотелось пошутить и хоть слегка разрядить напряженную обстановку.

– Можно. У эвенков много имен. Но не всем их знать надо. Одно главное – хегдыгу, дают при рождении, второе – эвибген, поганое – это для духов, чтобы запутать их. Духи, они злые бывают и жутко проказливые. Им нельзя знать настоящего имени ребенка, а то нашлют на него несчастий и болезней. Пока человек взрослеет, имя может поменяться несколько раз. Ну и, конечно, есть имя по паспорту. Но ты можешь звать меня Гускеэейн.

– Гускеэейн? Красиво! А это что-нибудь означает?

– Волчица – по-эвенски.

– А почему волчица? – удивилась Ольга, уж больно подобное имя не подходило этой старой бабке. Тортила гораздо больше.

– Сама поймешь потом. Когда узнаешь побольше, у тебя тоже будет другое имя.

– А мне оно зачем?

– Все новое появляется с новым именем. У всего, что вокруг тебя, имя есть. Даже у того, чего ты пока не видишь.

– Скажите, Гускеэейн, а давно этот чум стоит здесь?

– Всегда стоял. Халкамчи старые. Покрышки только менялись. Это шаманское место моего рода. Наш род Зычигир пришел сюда из верховий Лены и Илима. Давно. Лет триста, наверное, как. А может, и больше. Там, на Лене, прежде были наши кочевья. Большой и сильный был род. Богатый. Оленей много было. А вот теперь остались только ты да я. Плохо!

Почувствовав, что вопросы стало задавать можно, Ольга осторожно спросила:

– Гускеэейн, а почему я здесь?

Старуха тяжело вздохнула.

– Потому что я старая стала. С духами справиться уже не могу. Другой шаман им нужен, молодой и сильный, а старуху они больше не хотят. Вот они тебя и нашли. Ума не приложу, как и где? Сказали, что приведут тебя ко мне. Вот, привели. Я ждала.

– Зачем?

– Как зачем? – старуха глядела на Ольгу в недоумении. – Ты последняя из рода. Время твое пришло. Орарын тебя нашел. Истинный.

– А кто такой орарын, и что значит истинный? Ложный, что ли, бывает?

Старух недовольно поморщилась.

– Да всякое бывает. Поразвелись тут клоуны. Сейчас вдруг стало модно вспоминать про свои корни. Бубны себе понаделали и даже короны рогатые не по чину и пляшут перед туристами. Видела я таких в аиле. Все местные смеются. Иногда, правда, случается, что кто-то на самом деле попытается стать шаманом из семьи, где их отродясь не было. Но ничего путного из этого не выходит. Может, такой разве что молоком или водкой духам побрызгать и депутатам на выборах пошаманить. Хорошо те платят. Но выучиться этому все равно нельзя. Мало что такой умеет. Чтобы стать настоящим шаманом, нужно иметь утха – шаманский корень. А в нашем роду Зычигир он всегда был. Теперь рода почти нет, вот и ищут духи нового хозяина. Нашли тебя.

Лицо Ольги от возмущения и злости покрылось красными пятнами.

– А кто меня спрашивал: мне это самой нужно?! Да не хочу я становиться никаким шаманом! Что еще за дела?! У меня родители в Питере с ума, наверное, уже сходят. У меня аспирантура и диссертация! Мне-то это все зачем?! Нет, спасибо, тронута вашим доверием, но вынуждена отказаться.

– Глупая, – нахмурилась Гускеэейн, – никто сам не выбирает, духи выбирают. А уж коли выберут, житья тому человеку не дадут, пока он не подчинится и не начнет камлать. А выбирают духи не всякого, а только того, у кого характер сильный, а душа не робкая.

– Ну, а если не хочет человек этого, есть же способ отказаться?

– Многие пытались, но я таких не знаю, у кого бы это получилось. Пришел орарын – клич по-вашему, и некуда деваться. Раньше семьи большие были, детей много и оленей много. Богатые были. Даже гордились, если появлялся в семье хозяин духам и помощник. Не страшно было отдать одного из сыновей на служение предкам, много еще рабочих рук оставалось, а теперь нет. В маленьких семьях к призыву относятся плохо и пытаются удержать от него: кто силой, а кто хитростью, или с докторами русскими. А уж коли сын единственный зашаманит – беда. Но противиться нельзя. Опасно. Выбранный духами должен им покориться, иначе захворает, зачахнет и помрет. Да и родниться теперь никто не хочет с семьей, где есть шаманский предок. Я вот, не успев замуж выйти, рано зашаманила, а потом никто больше не взял. Обычно при замужестве шаманский корень остается в роду невесты, но если в ее семье последний шаман умер, то утха перейдет в род мужа. Поэтому были парни, кому я нравилась, но родители их воспротивились. Вот теперь сижу, как старый пень, одна. Духам по старости больше уже не нужна, а люди от меня и прежде всегда сторонились. Хотя уважали, но боялись. И сделалась я от этого угрюмой и сердитой. А ведь веселая была молодой.

– А если бы вы успели замуж выйти, то что бы это изменило?

– Шаманка после рождения ребенка почти всю силу теряет и вернется она к ней очень нескоро, после того, как всех детей вырастит. Ребенок мать ест, и каждый другой ребенок тоже по куску съест. А шаманка может быть только целой. Только тогда она найдет в себе силы с духами справляться. Но у тебя детей, вижу, нет. Иначе бы духи на тебя даже и не глянули.

Раньше Ольга о браке как-то не задумывалась. Она всегда ощущала себя кошкой, «гуляющей сама по себе». Научная карьера представлялась ей вполне достойным эквивалентом семьи и детей. Все ее знакомые и подруги, рано выскочившие замуж и родившие детей, не вызывали у нее зависти. Женщины, замыкающие свое общение кругом семьи и компенсирующие свое добровольное ограничение воображаемыми любовниками из сериалов и романов, вызывали у нее скорее сочувствие. На свой же счет иллюзий Ольга не имела. Себя она относила к тому не часто встречающемуся холодноватому типу женщин, которым требовалось личное признание вне зависимости, замужем она или нет. Но сейчас впервые в жизни она пожалела, что до сих пор одна и не нарожала детей.

– Гускеэейн, а как вы узнали, что пришло ваше время шаманить? Или вы всегда знали, что это ваше предназначение?

– Нет. Никто не ждет и не хочет зова. А случается это всегда внезапно и в разном возрасте. К кому-то приходит рано, как ко мне, а иногда и в зрелых годах человек вдруг ни с того ни с сего зашаманит. По-всякому бывает. Но чаще всего приходят к избранному духи во сне. Почти всегда это умерший шаман из его рода. И говорит избранному: «Я тебя выбрал. Иди шаманить!» Если не подчинишься, то следом за ним налетят подвластные ему духи и начнут изводить и мучить человека, пока он не сдастся и не начнет камлать и приносить им жертвы. И тогда сдуреет человек и начнет петь и плясать, будет прозорлив и видеть то, что другим людям не дано. Силы большие снищет, но покоя лишится… Тяжело, – как-то вдруг разом сникла старуха.

Потом, немного помолчав, продолжила:

– А если не подчинится призыву – будет как чокнутый. Плакать без причины или хохотать. Так он ищет свою шаманскую дорогу. А как найдет, то в раз тут и выздоровеет. После того, как разум вернется, велят духи ему колотушку и бубен сделать, и станет он настоящим шаманом. Тунгусских шаманов всегда считали самыми сильными в Сибири. К ним шли, если другие помочь не могли. Перестать быть шаманом нельзя никак, если только духи сами от тебя не отвернутся, как вот от меня.

– А что за силы приобретает шаман? – уже более спокойно с любопытством спросила Ольга.

– Большие силы. Будешь летать, будешь понимать язык зверей, птиц и гадов всяких. Станешь превращаться в животное, которое тебя изберет. Будешь мысли людей слышать. Будешь по Вселенной путешествовать, много миров всяких увидишь: и Верхний, и Нижний. А еще будешь душу людям возвращать, а коли понадобится – то и захватывать. Будут тебя уважать и бояться.

– Я совсем не хочу, чтобы меня боялись. И летать – это, видимо, какая-то космологическая идеограмма?

Но, поймав взгляд старой шаманки, Ольга мгновенно осеклась, поняв, что сморозила какую-то несусветную глупость. Гускеэейн, подковкой поджала свою сморщенную щель, предполагающую рот, и, сделав вид, что ничего не услышала, продолжила:

– По преданию, было время, когда люди могли свободно перемещаться между мирами, по которым течет великая река Энгдекит. Из Верхнего мира в Нижний. Но потом мост, соединяющий небо, преисподнюю и землю, обрушился. Теперь для живых людей небо закрыто, Нижний мир – страна без возврата, куда лишь мертвые уходят. Только в этом серединном мире они хозяева и то не сильно, ибо мир этот совсем маленький в сравнении с Верхним и Нижним. Но шаман – совсем другое дело. Одному ему открыты все миры. Только он может находиться в мире духов и людей одновременно. И летать для великого шамана – как простому человеку ходить посуху.

Ольга была поражена. Многие годы она мечтала увидеть тайную сторону жизни архаичных культур. Какими-то невероятными переплетениями событий теперь перед ней распахнулись врата судьбы, а ей страшно заглянуть в эту пугающую бездну, но одновременно такую завораживающую и притягивающую. Наблюдать со стороны и быть внутри процесса – вещи несоизмеримые. Но что самое ужасное – выбора-то у нее и нет. Или все же есть?

– Гускеэейн, а может, все-таки есть кто-то живой в роду, кроме меня?

– У тебя братья или сестры есть?

– Нет, я одна у родителей. Но как же так получилось, что весь род вымер?

Старуха вздохнула:

– Давно это началось. Сперва оспа многих выкосила. Когда слишком много людей заболевают разом, одному шаману не справиться. Еще много мужчин погибло, когда ссора с родом Чамдалей вышла. Но сейчас их тоже мало осталось. Шаманы обоих родов, болезни и мор насылая, сильно навредили друг другу. Потом другая беда напала. Пришли на наши земли ламы из Монголии и начали свои дацаны строить и своей желтой вере учить. Вот тогда начались сильные гонения. Сажали нас в ямы, жгли бубны и облачение, без которых камлать нельзя. Короны рогатые ломали. Подговорили ламы хана Наму убить всех шаманов. Собрали всех, кого поймали. Других обманом завлекли в урочище Улалу и в айыле – в юрте такой из тростника – подожгли. Все сгорели заживо, человек семьдесят было. Кроме Тархана. Великий шаман был. Он вылетел в дымоход и живым остался. Постепенно так получилось, что на восток от Байкала почти все в монгольскую веру обратились.

Ольга видела, как из сморщенной глазницы старухи вытекла слеза. И стало ее очень жалко.

– Потом пришли русские, и подались мы в подъясачные к белому царю. Думали, что он нас от татарских ханов защитит. Те тоже нас не любили. Шайтанами обзывали. Но на западный берег вместе с казаками пришли русские монахи. Построили свои обители в устье Селенги и поставили кресты на наших священных местах, на которых много сотен лет почитались духи предков. На Ольхоне наши жертвенные камни осквернили. Многие тогда в белую веру обратились. Все меньше оставалось людей, в которых сохранился утха. Слабел род постепенно.

Старуха замолчала. Говорить ей было тяжело. Ольга не перебивала. Она все больше проникалась сочувствием к этой старой и, похоже, не очень счастливой женщине. Из книг по антропологии она знала, что жизнь шамана тяжела и недолговечна. До глубокой старости доживают единицы.

– Потом белого царя не стало, но легче от этого никому не сделалось. Новые пришли, и плохо теперь было всем: и монахам, и ламам. Правда, нас теперь не жгли и не расстреливали, а дальше Сибири не зашлешь. Но гонения все равно были жестокие. Бубны ломали, камлать запрещали, а тех, кто упорствовал, в психушку сажали. Оно и правда, когда в шамана духи войдут, то он и впрямь на сдуревшего похож. Но настоящий чокнутый, попадая в мир духов, если его не лечить, погибнет. Не выдерживает больной человек общения со злыми бунинка-ханян из Нижнего мира. Другое дело шаман. Попадая туда же, куда и псих, знает, зачем сюда пришел, и знает, как вернуться назад в Серединный мир. Псих тонет – шаман плывет.

– Мне трудно все это принять, Гускеэейн. Я человек другой культуры, странным образом оказавшийся здесь. Я живу в мире, где человек, увидевший, чего другие не видят, автоматически попадет в разряд пациентов психиатра. Хотя последнее время это меняется.

– Твои страхи понятны. Но хочешь посмотреть, что на самом деле происходит сейчас вокруг тебя?

– А разве что-то происходит? – удивилась Ольга.

– Конечно. Сейчас покажу.

Старуха встала, подошла к коробу у входа и, покопавшись, достала пол-литровую бутылку из-под пива. Из-за густого осадка, осевшего на стекле, Ольга догадалась, что это какая-то настойка или отвар. Гускеэейн взболтала жидкость, отлила из бутылки примерно половину и протянула кружку.

– На. Пей. Не бойся.

Взяв в руку питье, Ольга несколько секунд принюхивалась и разглядывала содержимое. По запаху зелье было похоже на взвесь из сушеных грибов. Ясное дело – не из лисичек или подосиновиков. Скорее мухоморов или других псилоцибиновых. Но не только. Отчетливо чувствовался еще и запах багульника с легким оттенком можжевельника и привкусом чеснока. Наверняка дикого. Ольга вспомнила: прежде чем начать свое путешествие в Зазеркалье, Алиса откусила от гриба. Может, старик Кэрролл тоже шалил с поганками? Ольга поморщилась, секунду подумала и решилась. Несколькими большими глотками проглотила настойку и… «перепрыгнула через пропасть». .

Действие отвара началось не сразу. Посидев несколько минут, внимательно прислушиваясь к ощущениям, Ольга почувствовала, что слегка захмелела. Голова немножко кружилась, и приятная эйфория, похожая на первую волну от шампанского, пришла к ней. Стало легко и весело. Легкий тремор с покалыванием в пальцах и слабое подташнивание особенно не напрягало. Через короткое время – минут двадцать – стены чума ожили и поплыли. Мир вокруг наполнился струящейся энергией, и всякое подобие здравомыслия ее покинуло. Оказалось, что территория ее разума – крошечный островок в фантастическом океане иррационального. Неожиданно исчезли все прямые линии и как-то странно искривились углы. Волнообразные завихрения, переплетаясь и пульсируя красками невероятных оттенков, в народе именуемых кислотными, начали разбегаться в разные стороны. Все кругом изменилось до неузнаваемости. Сквозь узоры и размытые линии неожиданно начали проступать мерзкие физиономии каких-то диковинных существ. Они строили Ольге гнусные рожи, исчезали, появлялись вновь, делали неприличные жесты, хихикали и показывали друг другу на нее своим грязными пальчиками.

Этих существ было порядка пятнадцати-двадцати, и вели они себя предельно развязано. Но самое удивительное – они жрали и пили! Несколько тварей стояло, как собаки на четвереньках вокруг миски и уплетало налитое для них консервированное молоко из банки. Еще двое облизывали своими длинными, как у хамелеонов, языками недоеденный Ольгой плавленый сырок и крошки от пряников. Третьи щипали и теребили за подол старуху, чего-то требуя от нее. Гускеэейн несколько раз отмахнулась от чертенят, но, потом, видимо не выдержав, недовольно охая, все-таки встала. Залезла в свой заветный короб и достала оттуда початую бутылку водки. Невообразимый визг начался вокруг. Мерзкие твари побросали еду и, словно чумазые цыганята, клянчащие на базаре деньги, окружили старуху со всех сторон. Они толкались, отпихивая друг друга, плевались, нецензурно матерились по-русски и протягивали свои противные ручонки с длинными, похожими на пиявки, пальцами. Старуха вытащила пробку из бутылки и начала брызгать водкой вокруг себя.

Видеть духов – это шок само по себе, но нетрезвых – многократный. Теперь они хохотали и в восторге с визгом катались по полу. Некоторые, уже пьяные и сытые, умиротворенно лежали, как свиньи, в луже вдоль стенок чума.

Через кое-какое время все угомонилось. Видение начало медленно исчезать и Ольга постепенно вернулась в свое прежнее обыденное состояние… другим человеком.

Она сидела рядом с очагом и, оглушенная только что пережитым, тупо смотрела на пустую бутылку, валяющуюся рядом на полу. Солнечные лучи, попадая через дымник, освещали левую стенку чума – это означало, что солнце уже перевалило зенит и вот-вот начнет темнеть. Стало быть, в этой реальности она отсутствовала не менее трех-четырех часов. Но в сознании зиял пугающий временной провал. Сколько времени она провела на той стороне точно, Ольга сказать не могла. Часы она не носила, а ее искореженный и оплавленный телефон, зарывшись глубоко в землю, лежал на месте авиакатастрофы в трех днях пути отсюда. Гускеэейн с закрытыми глазами сидела напротив и, слегка покачиваясь, пела. Если, конечно, ее унылое, звучащее на одной ноте «м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м» можно было назвать таковым.

– Гускеэейн, что за тварей я сейчас видела? – осторожно спросила Ольга. Ответа она ждала с ужасом.

Старуха открыла глаза и, как будто очнувшись, переспросила:

– Каких тварей?! А-а, ты про этих? Это духи. Домашние. Самые низкие. Всегда живут с людьми рядом. Просто в шаманском доме их больше чем в других. Русские домовиками их зовут. Противные и жадные. А прожорливые – спасу нет! Но если их не подкармливать – еще пакостники великие. Чуть что не по ним – своевольничать начинают. То утварь домашнюю попрячут, то порох или спички намочат, детям спать по ночам мешают – за нос, за ухо дергают, волосы в колтун такой собьют – век не расчешешь. Кого невзлюбят – душить по ночам будут. А что делать?! Приходится кормить, иначе житья не дадут.

Ольга слушала потрясенная. То, что стало шоком для нее, для этой старой женщины являлось привычной повседневностью! Значит, это не была просто галлюцинация под воздействием какого-то энтеогена[4]. Не могут же два разных человека видеть один и тот же глюк одновременно?! «Это только гриппом все вместе болеют. С ума сходят поодиночке», – вдруг вспомнилось ей.

– Гускеэейн! Но ведь вы не пили ту настойку из бутылки!

В голосе Ольги звучало явное недоверие.

– Мне и не надо. Я и так все вижу. Это не сразу приходит.

Ольга с какой-то невероятной ясностью вдруг поняла: ей придется находить в себе мужество признать, что все увиденное – не галлюцинация, а реальность. Реальность, в которую почти невозможно вот так просто взять и поверить! Но разве то, чему ее учили в университете или в школе, не было той же системой верований? Разве множество научных догм, аксиом и постулатов, не требуют если не веры, то, по крайней мере, убежденности? Часто ли она подвергала сомнению все услышанное и прочитанное за двадцать семь лет своей жизни? И кто сказал, что та же убежденность ученого в своем монопольном праве на истину имеет большую ценность, чем лично пережитый опыт невежественного колдуна? Идет время, одна научная парадигма сменяет другую. Но все достижения науки даже на дюйм не приблизили ее к пониманию феномена разума да и самой жизни. Полный провал! «Сие есть тайна великая». Наука, как и сто лет назад, все еще зависит от точности приборов и от добросовестности чьих-то интерпретаций. Никто не знает и не понимает, как материя связана с сознанием. Древним же знаниям уже тысячелетия. Сейчас ей никто не предлагает во что-то верить. Ей просто дают возможность выйти за пределы пяти органов чувств и все пережить самой. Ольга сделала глубокий вдох и решила принять свою невероятную судьбу.

– Гускеэейн! Я больше не буду противиться зову.

– Хорошо, – спокойно сказала старуха, как будто была уверена в ответе заранее, – времени мало. Мне помирать скоро, а научить тебя надо многому. Сейчас поедим, и ложись спать. Высыпайся. Если ничего не помешает, завтра и начнем.

– Я вижу, вы не удивлены?

– Нет. У тебя глаза светлые. И шалые чуть-чуть. Только такими глазами и видят духов. Я другого шамана среди любой толпы по такому вот взгляду сразу узнаю.

– Но у меня глаза карие, – возразила девушка.

– Я не про цвет.

…Ольга стояла над очагом и с отчаянием что есть силы терла огневую доску. Но трут почему-то не хотел воспламеняться. Кто-то тронул ее за плечо, она оглянулась. Знакомая женщина из прошлых сновидений, заботливо улыбаясь, взяла в руку ее ладонь и провела по доске, и трут мгновенно вспыхнул. Сухой мох и береста загорелись, и в следующую секунду пламя быстро охватило более толстые ветки хвороста. Осветив окружающее пространство, теперь огонь позволял увидеть то, что до сих пор скрывала темнота. В чуме Ольга была не одна. Вокруг очага сидели старик с седыми длинными косами в парке из шкуры какого-то животного, рядом с ним старуха, молодой мужчина и опять старик. И Ольга почувствовала, что ей стало хорошо и спокойно…

6

Прислушиваясь к непривычным звукам утреннего леса, девушка долго лежала, не открывая глаза. Ей хотелось подольше остаться наедине со своими мыслями. Ольга думала о том, что в двадцатом веке западный человек, поправ духовные традиции предтеч, воздвиг новую церковь. Высокомерно встав в центре мироздания, он написал новое евангелие – психоанализ, и себя же назначил его апостолом. Шаманизм же напротив никогда не вычленял человека из окружающей природы. Но что-то начало меняться. Сделав круг, разочарованное человечество в поиске новой парадигмы, свободной от манипуляции и лжи, сегодня вновь, пока еще неуверенно, начинает возвращаться к истокам. У Перуна, Сварога или Одина с каждым годом все больше новоиспеченных адептов – но уже не рабов божиих, а союзников и партнеров. Много лет она стремилось к обретению этого скрытого знания, а получив желаемое, сейчас все ее существо трепещет. Сегодня произойдет прыжок на другую сторону. Старуха еще вечером сообщила об этом. Неизвестность всегда пугает. И манит неодолимо.

В чум вернулась Гускеэейн и, тихо нашептывая под нос свои тунгусские заклинания, начала разжигать очаг. Огонь капризничал, дымил и не хотел разгораться. Шаманка достала из кармана кусочек жира и бросила в костер. Пламя мгновенно вспыхнуло и радостно затрещало. Заметив, как Ольга одним полуоткрытым глазом наблюдает за ней из спальника, старуха пояснила:

– Это для Того-Мусуна – духа огня. Ее каждый раз нужно кормить. Это женская работа. Вставай, одевайся. Поешь с утра хорошенько. После обеда есть больше не будешь.

Завтракали молча. Гускеэейн, как и прежде, поставила угощение и для духов, но Ольге все время мерещилось, что противные ручонки домовиков тянутся к ее миске.

Когда допивали чай, старуха спросила:

– Духи во сне приходили?

Ольга удивилась, как легко и быстро мистическое становится вокруг нее естественным и привычным. Вопрос шаманки прозвучал настолько буднично, словно та поинтересовалась, почем нынче картошка?

– Приходили. Те, что и прежде. Три мужчины и три женщины. Кто они, Гускеэейн? Почему они уже столько месяцев пьют мою кровь и зачем пытают меня?

– Это мугды. Души предков. Шесть самых великих шаманов нашего рода. Такие один раз в сто лет рождаются. А через смерть они дают тебе новый язык, чтобы ты могла общаться с духами и богами. Понятно?

– Чего ж тут непонятного, – грустно ответила ученица, – архаичный паттерн смерти-возрождения.

– Ты сейчас о чем?!

По недовольному взгляду старухи Ольга поняла, что, пожалуй, ей стоило промолчать.

– Не обращайте внимания, Гускеэейн. Это я так, о своем девичьем, – потом, пытаясь уйти от неловкости: – А что, шаманы бывают и невеликие?

– Да всякие бывают. Есть, что и шаманами не назовешь.

В голосе старухи прозвучало нескрываемое превосходство.

– По некоторым и впрямь психушка плачет. Мугды у них совсем слабые. А раз дух-хранитель слабый, то и шаман сильным не будет. А есть шаманы великие и могучие. Таких больше четырех на земле одновременно жить не могут. Все миры для них открыты. Боги и нижние, и верхние к ним благосклонны. Только их тело может вынести мощь богов. И подчиненных духов-помощников у них превеликое множество. Когда последний великий шаман помирает, он своих мугды с собой на тот свет уносит. И тогда они превращаются в небесных духов уже навсегда. Но если мугды на небо не попал, и такое может быть, то рано или поздно он переселится в чье-нибудь тело из своего рода.

Старуха замолчала. Глядя на Ольгу долгим пробирающим до косточек взглядом, она будто испытывала ее.

– Ты последняя. Поэтому вся сила рода Зычигир перейдет к тебе. Великие силы и умения обретешь. Потому что не один мугды у тебя, а целых шесть. А когда помру – семь.

– Но ведь, чтобы стать сильным шаманом, нужны годы и много ступеней посвящений. Я сама это читала. И что? Я так и буду здесь, в тайге, десять лет сидеть?

– Не будешь. Ты женщина – значит уже шаманка. Мужчина долго учится. Потому как мужчина тщеславен. Власть любит и деньги. Мужчина сильный только снаружи. А женщина сильнее его изнутри. Женская магия всегда скрытая, житейская и вездесущая. Еду женщина готовит – магию творит. Одежду шьет – магию творит. Ребенка рожает – великую магию творит. Напоказ ее не выставляет. Почестей не ищет. Силу мужскую женская магия всегда уравновесит. Потому, ежели мужской силы слишком много, бардак тут и наступает.

Гускеэейн замолчала. Казалось, мысли ее находились где-то совсем далеко.

– А древние женскую природу чтили, – словно с укором продолжила она, – потому что домашние чары сильнее таежных. Охотник может долго кругами ходить по лесу и все без толку. Но те, искусные в заклинаниях жены, которые кормят Того-Мусуна жиром и водкой с кровью, действительно по-настоящему сильны. Сидя дома у огня и произнося заговоры, они привлекают добычу. Потому как от духа очага везение зависит не меньше, а то и больше, чем от Синкэна – духа-хозяина охоты.

Ольга улыбнулась. Было забавно слушать, как эта малограмотная женщина легко и незатейливо излагает основы и суть стихийной диалектики – «не нарушающее целостность равновесной системы, разнонаправленное движение энергий».

– Мне все-таки непонятно, почему не дают знания шаману сразу, а требуется несколько ступеней посвящения?

Ольга явно провоцировала старуху.

– Странные вещи спрашиваешь, – изобразив недоумение, ответила Гускеэейн. – Неужели не ясно? Чтобы не убить его. Вокруг каждого человека есть облако. Оно не дает ему увидеть невидимое. Всякое может случиться. И если вдруг облако внезапно откроется и человек увидит все вокруг таким, какое оно есть на самом деле, то может и с ума сойти. Или даже помереть. Над мужчиной облако толще. Оттого, что он существо пришлое. Поэтому и открывают ему глаза постепенно. Женщины на этой земле еще раньше до мужчин жили, и облачко у них тоньше.

Ольга с изумлением смотрела на шаманку. Не в силах сдержать сарказма, Ольга ядовито спросила:

– Это в смысле – мужчины с Марса, а женщины – с Венеры?

Гускеэейн еще сильней поджала отсутствующую губу и смерила Ольгу надменным взглядом.

– Все шутишь, да? Ты бы слушала да запоминала! Помру ведь скоро, и некому тебе будет все рассказать. Прародители у мужчин и женщин разные. Белый бог Хевенки воевал с богом Харги, и земля с небом горели. Выжили только те, кто пещерах от огня спрятался. Успех то на одной стороне был, то на другой. Если посмотреть, война эта и по сей день не утихает. Мужчины всегда обвиняли женщин во всех смертных грехах. Вроде те с темной стороны луны. Глупые. Даже не знают, что это так и есть. Случались времена, когда женщины верховодили, потом мужчины покоряли женщин, вслед за тем женщины опять верх возьмут. Так и будет, покуда не поймут: кто они и откуда?

Бредовее теории Ольга еще не слышала. Что за глупости несет эта полоумная старуха? Но вдруг как удар по голове! Внезапно она вспомнила, что последние исследования генетиков митохондриальной ДНК позволили вычислить «митохондриальную Еву», гипотетическую прародительницу всех живущих в настоящее время людей. Из этих расчетов следовало, что возраст «Адама» – носителя игрек-хромосомы – был предположительно сто тысяч лет, а древность митохондрии «Евы» определяли примерно до двухсот тысяч лет. Выходит, что «Ева» старше «Адама» почти вдвое! Значит, не такой уж это все бред, как может показаться на первый взгляд!

Из памяти неожиданно начали выплывать картинки: она в теле самки гоминида лежит обездвиженная на лабораторном столе… «Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал».

Мозг готов был взорваться. Слишком далеко идущие гипотезы сами лезли в голову. Странная теория безжалостно опрокидывала привычную и до сих пор всех устраивающую картину мира. Ольга понимала, что пока не готова ни осознать, ни принять эту шокирующую информацию. Пытаясь справиться с волнением, обескураженная, она решила перевести разговор на другую тему.

– Гускеэейн, а как зовут моих духов предков? Или у них нет имен?

– Как это нет? Старших из мугды зовут Иркиней и Хорольхон. Чинукай – он до старости не дожил. А женских духов-покровителей зовут Хутевунмэн, Асикан и Геван. Но никто чужой не должен знать их имен. Вот они к тебе и приходят. Потому что тебя выбрали.

Потом грустно покачав головой, добавила:

– Хотя кого им было еще выбирать?

Почувствовав неловкость, Ольга сменила тему:

– А все-таки почему не всякий может стать шаманом?

– Оттого, что первые шаманы родились от семени богов, а не людей. И семя это в их крови. С кровью и передается. Вон Манги, – кивнула в сторону идолов Гускеэейн, – это который стоит напротив входа с копьем и клювом. Многие шаманы вели от него свой род.

Ольга встала и подошла к деревянным изваяниям. Глядя в недобрые глазницы идолов, она ощутила, как холодок пробежал по спине. Присутствие чего-то сверхъестественного было абсолютным. Зябко передернув плечами, Ольга просила:

– А кто из них главный?

– Буга. Это тот, что с рогами лося. Он – весь мир вокруг: земля, небо, вода, ветер. Все! Буга – везде. Верхний, Средний мир и Нижний. И дырка в небе, там, где Полярная звезда. Через нее шаман входит в Верхний мир, а через расселины в земле и водовороты – в Нижний – это тоже Буга.

Ольга подошла к другому стоящему рядом с Буга идолу, явно не похожему ни на один другой из присутствующих. Судя по цвету и состоянию дерева, ей показалось, что истукан древнее всех остальных. По выраженным женским половым признакам – явно хтонический персонаж и мифическое божество, связанное с первобытным культом плодородия. Это что-то ей напоминало. Божество имело в своем облике двойственную природу: смешение признаков рептилии и человека одновременно. Она как будто это все уже видела.

– Гускеэейн, мне кажется, что это божество старше остальных.

Старуха растянула свою сморщенную щель в подобие улыбки.

– Да, так и есть. Это Абуга – прародительница рода Зычигир – мать первой нашей шаманки. На, возьми багульник, кинь в огонь. Боги любят его дым.

Взяв из рук старухи несколько сухих веточек, Ольга бросила их в очаг. Приятный и дурманящий запах мгновенно распространился по чуму. Дым ровным столбом пошел в отверстие наверху. Гускеэейн одобрительно закивала головой.

– Боги приняли твою жертву. Наверняка сегодня все пройдет хорошо и Нижний мир тебя впустит.

Вглядываясь в потемневшие от времени и копоти лики, Ольга думала: судя по именам, в этих мифических персонажах Буга и Абуга – дуалистический образ теплокровного и рептилии трансформируются один в другой. Персонификация мужского эго в женском и наоборот. Скорее всего, все это относится к самым ранним пластам местных верований. Возможно, даже поздний неолит. Синкретический прототип – зарождение твердого мужского начала в жидком – первородном женс…

– Не умничай! – резкий окрик старухи мгновенно оборвал ход ее мысли. – Мозги прочисть! Забудь все, чему тебя учили! Будешь много думать – будешь мало видеть. И ничего не узнаешь. Просто доверься и подчинись. Где они ее только нашли… – с безнадегой в голосе пробурчала, махнув рукой, Гускеэейн.

Ольга открыла рот, а что ответить, не нашла. Ее как будто нечаянно застали в смешной птичьей позе в кабинке туалета. Это было унизительно – старуха читала ее мысли. Даже если забраться человеку в кошелек или прочесть его письма – все это мерзко, но пережить можно. Но мысли! Разве есть что-нибудь более интимное? Только в мыслях человек – истинный. Все, что снаружи – лишь вынужденный компромисс. И когда вдруг понимаешь, что попал в зависимость к силам, контролирующим твой мозг, наступает прозрение: вот она, предельная степень несвободы! Абсолютная власть есть порабощение разума. От осознания возможности обретения подобной власти Ольга почувствовала, как холодные мурашки пробежали по телу…

7

Старуха долго смотрела подслеповатыми глазками на освещенную зарубку на жердине, по которой, как по солнечным часам, можно было определить время, потом тихо сказала:

– Пора.

Кряхтя поднялась, подошла к сундуку и, немного покопавшись, достала из него полусапожки из сукна.

– На, надень олочи. По тайге на шпильках много не набегаешь.

Ольга присела и, надев самодельную обувь, обрадовалась, как ребенок, – расшитые орнаментом мягкие ботиночки оказались ей впору. Они словно давно ожидали ее здесь. Старуха сняла с крючка шаманский бубен с колотушкой и вышла наружу. Ольга направилась следом. Выйдя, она увидела, что солнце, склонившись к горизонту, уже почти коснулось верхушек самых высоких елей. В воздухе чувствовалась сырость: видимо, где-то в низинах уже начинал скапливаться вечерний туман. Еще совсем немного, и начнет темнеть.