Ассегай Смит Уилбур

– Лейтенант? У вас есть вопросы к свидетелю обвинения? – спросил полковник, доставая из кармана часы. – Я хотел бы закончить все к завтрашнему вечеру. Нам еще нужно вернуться в Момбасу и успеть на корабль, который уходит в пятницу вечером.

Судя по всему, для себя председатель уже все решил.

Бобби попытался рассеять сложившееся у судей мнение, забросав Снелла вопросами, но из этого ничего не получилось – в первую очередь из-за слабости его собственной позиции. Майор держался уверенно, а отвечал таким снисходительным тоном, будто разговаривал с несмышленым ребенком. Несколько раз он обменивался с судьями заговорщическими взглядами.

В конце концов полковник снова извлек золотые часы и громогласно объявил:

– Джентльмены, на сегодня достаточно. Возобновим заседание завтра в девять утра.

С этими словами он поднялся и, сопровождаемый двумя своими товарищами-судьями, направился к бару в задней части столовой.

– Боюсь, похвастать нечем, – признался Бобби, когда они с Леоном вышли на веранду. – Теперь все зависит от твоих завтрашних показаний.

Ишмаэль принес им обед и по бутылке пива из пристроенной к рондавелю Леона кухни. Стульев в комнате не было, так что устроились на полу. Ели без аппетита, стратегию на следующий день обсуждали также без особенного энтузиазма.

– Мне вот интересно, не упадешь ли ты в глазах местных дам, когда встанешь с повязкой на глазах к стенке? – задумчиво сказал Бобби. – Или так и останешься лихим красавчиком?

– Проваливай и не каркай! – прикрикнул на него Леон. – Мне еще выспаться надо.

Сон не шел, и он ворочался, крутился и потел чуть ли не до рассвета. В конце концов встал и зажег лампу. Потом, не одеваясь, в одних нательных штанах шагнул к двери – общественная уборная находилась в самом конце улочки. Ступив на веранду, лейтенант едва не наткнулся на группу мужчин, сидевших на корточках прямо за дверью. Он отпрянул и поднял лампу повыше:

– Вы еще кто такие?

Гостей было пятеро, и, приглядевшись, Леон заметил, что все они одеты в охряно-красные шуки.

Один из них поднялся.

– Приветствую тебя, М’бого, – сказал он, и костяные сережки блеснули в свете лампы почти так же ярко, как и его зубы.

– Маниоро! Ты какого черта здесь делаешь? – почти закричал Леон – давивший на сердце камень свалился, и его захлестнула волна радости.

– Лусима Мама послала меня. Сказала, я тебе нужен.

– А почему ж так долго? – Ему хотелось обнять сержанта.

– Я очень спешил, и братья мне помогали. – Маниоро указал на сидевших за его спиной мужчин. – За два дня дошли до Наро-Мору. Там нам разрешили сесть на поезд. Ехали на крыше. Очень быстро.

– Что ж, Мама права. Брат, мне очень нужна твоя помощь.

– Лусима Мама всегда права, – сказал Маниоро. – А теперь скажи, что за беда с тобой приключилась? Снова будем воевать?

– Да, – ответил Леон. – Нас ждет большая война!

Пятеро масаи переглянулись, – похоже, такая перспектива устраивала их как нельзя лучше.

Разбуженный голосами, из своей пристройки выбрался заспанный Ишмаэль.

– В чем дело, эфенди? Снова эти неверные? Они вам мешают? Мне их прогнать?

Одетого в шуку Маниоро слуга не узнал.

– Нет, Ишмаэль, не надо никого прогонять. Беги-ка побыстрее к лейтенанту Бобби да скажи, чтоб немедленно шел сюда. Случилось нечто чудесное. Господь услышал наши молитвы.

– Аллах велик! Милость Его недоступна пониманию, – подтвердил Ишмаэль и неспешно, не теряя достоинства, потрусил к дому Бобби.

– Прошу вызвать в качестве свидетеля сержанта Маниоро! – громко, твердым голосом объявил лейтенант Сэмпсон.

В офицерской столовой повисла гробовая тишина. Судьи оторвались от своих записей и, заметно оживившись, повернулись к двери, через которую, хромая и опираясь на неуклюжий самодельный костыль, в зал вошел Маниоро. Он был в своей лучшей, парадной форме, с аккуратно наложенной свежей повязкой на бедре и босиком. Кокарда на красной феске и пряжка ремня, любовно начищенные средством для полировки «Брасcо», сияли как звезды. За ним, безуспешно стараясь скрыть довольную ухмылку, промаршировал сержант Мфефе. Подойдя к возвышению, сия живописная парочка остановилась и лихо откозыряла с интересом наблюдавшим за ними судьям.

– Сержант Мфефе будет переводить для тех, кто не силен в кисуахили, – объяснил Бобби и, когда Маниоро привели к присяге, посмотрел на переводчика. – Пожалуйста, сержант, попросите свидетеля назвать свое имя и звание.

– Я – сержант Маниоро роты С Третьего батальона Первого полка КАС, – гордо ответил Маниоро.

Майор Снелл помрачнел и, похоже, пал духом. Он лишь теперь, с опозданием, узнал Маниоро. Не раз и не два Леон был свидетелем того, как майор, пропустив в баре три-четыре стаканчика виски, заявлял, что не различает «этих черномазых образин». Столь уничижительные, оскорбительные замечания были типичны только для Снелла – другие офицеры никогда не позволяли себе ничего подобного по отношению к состоящим под их командой людям.

«Что ж, Лягушонок, присмотрись теперь хорошенько к этой черной образине, – с радостным злорадством подумал Леон. – Забудешь ты ее не скоро».

– Ваша честь, – обратился Бобби к старшему судье, – позвольте свидетелю давать показания сидя. Стрела попала ему в правое бедро, и, как вы сами можете убедиться, рана еще не зажила.

Взгляды присутствующих устремились на свежую повязку, наложенную утром полковым хирургом. Кое-где через бинты уже просочилась кровь.

– Конечно, пусть садится, – сказал полковник. – Кто-нибудь, принесите стул.

Все подались вперед, с любопытством ожидая продолжения. Майор Снелл и Эдди Робертс о чем-то возбужденно шептались, причем Эдди то и дело качал головой.

– Сержант, этот человек – ваш командир? – спросил Бобби, указывая на сидящего рядом Леона.

Маниоро кивнул:

– Бвана лейтенант, он мой командир.

– Вы были с ним на марше к боме Ниомби?

– Был, бвана лейтенант.

– Сержант, вам вовсе не обязательно называть меня «бвана лейтенант», – сказал ему на кисуахили Бобби.

– Ндио, бвана лейтенант, – согласился Маниоро.

Бобби снова перешел на английский:

– Будучи на марше, встречали ли вы какие-то подозрительные следы?

– Да. Мы нашли следы отряда из двадцати шести воинов нанди. Следы вели от стены долины в направлении Гелаи-Лумбва.

– Двадцати шести? Уверены?

– Конечно уверен, бвана лейтенант, – ответил Маниоро тоном человека, чье достоинство оскорблено дурацким вопросом.

– А как вы узнали, что это был именно военный отряд?

– С ними не было ни женщин, ни детей.

– Почему вы решили, что следы оставили нанди, а не масаи?

– Ступни у нанди меньше, чем у масаи, и ходят они по-другому.

– Как по-другому?

– У них короткие шаги – они же карлики. Настоящий воин ступает сначала на пятку, а потом отталкивается от земли пальцами. Нанди шлепают ногами, как брюхатые бабуины.

– Итак, вы уверены, что следы принадлежали военному отряду нанди?

– Сомневаться в этом мог бы только ребенок или полный глупец.

– И куда они направлялись?

– В сторону миссии Накуру.

– Как по-вашему, они собирались напасть на миссию?

– Не думаю, что нанди шли туда, чтобы попить пива со священниками, – с самым серьезным выражением ответил Маниоро.

Сержант Мфефе перевел сказанное, и полковник, коротко гоготнув, покачал головой. Остальные судьи заулыбались.

Эдди был чернее тучи.

– Вы сказали обо всем этом своему лейтенанту? Обсудили с ним, что делать дальше?

– Конечно.

– И он отдал приказ преследовать нанди?

Маниоро кивнул:

– Мы шли за ними два дня, но потом подобрались слишком близко, и они догадались, что им грозит.

– Как они могли догадаться?

– В буше спрятаться было негде, и даже у нанди есть глаза, – терпеливо объяснил Маниоро.

– Тогда ваш командир и приказал прекратить преследование и идти к Ниомби. Вы не знаете, почему он не решился вступить с ними в бой?

– Двадцать шесть нанди разбежались по двадцати шести направлениям. Мой лейтенант не дурак. Он знал, что мы можем поймать одного нанди, если будем долго бегать и если нам повезет. И еще он знал, что мы спугнули их и они уже не пойдут к Накуру. Мой бвана спас миссию от нападения и не хотел терять время, гоняясь за нанди.

– Но вы потеряли почти четыре дня?

– Ндио, бвана лейтенант.

– Итак, вы пришли в Ниомби. Что вы там увидели?

– Мы увидели, что на бому напал другой отряд нанди. Они убили Тервея, его жену и ребенка. Ребенка закололи копьем, а мужчину и женщину утопили, помочившись им в рот.

Судьи внимательно слушали. Отвечая на вопросы Бобби, сержант рассказал о засаде, в которую попал их отряд, и о последовавшей за этим отчаянной стычке. Внешне бесстрастно он поведал о том, что все его соплеменники пали в бою и только они с лейтенантом пробились к боме и, укрывшись в доме, отбили атаку врага.

– Можете ли вы сказать, что во время боя ваш лейтенант вел себя как мужчина?

– Он сражался, как и подобает воину.

– Скольких врагов он убил?

– Своими глазами я видел, как он убил восьмерых нанди. Может, и больше, не знаю – сам был занят.

– Потом вас ранили. Расскажите, как это случилось.

– У нас кончались патроны. Мы решили выйти на плац и собрать боеприпасы у наших убитых аскари, которые там лежали.

– Лейтенант Кортни вышел вместе с вами?

– Он вышел первым.

– И что потом?

– Один из псов-нанди попал в меня стрелой. Вот сюда.

Маниоро подтянул штанину шортов и показал перевязанное бедро.

– И вы смогли убежать с такой раной?

– Нет.

– Как же вы спаслись?

– Бвана лейтенант, когда увидел, что я ранен, вернулся на плац и перенес меня в бому.

– Вы такой большой… Как он вас перенес?

– Я большой, потому что я масаи. Но бвана Кортни очень сильный. В нашем племени ему дали имя, означающее «буйвол».

– Что было дальше?

Маниоро подробно рассказал, как они держали оборону, как отбивались, пока нанди не подожгли здание, и как им пришлось уйти под прикрытием дыма в банановую плантацию.

– Что вы делали потом?

– Когда мы вышли из банановой рощи, я попросил, чтобы бвана оставил меня с револьвером и уходил один.

– То есть вы собирались покончить с собой, потому что не могли идти и не хотели, чтобы нанди схватили вас и поступили с вами так же, как с Тервеем и его женой?

– Я бы скорее убил себя, чем умер от рук нанди, как они того хотели, но прежде прихватил бы собой нескольких шакалов, – согласился Маниоро.

– Однако ваш командир отказался оставить вас?

– Он хотел нести меня к железной дороге. Я объяснил, что до железной дороги четыре дня пути и идти придется через земли нанди. Я сказал, что до маньяты моей матери всего тридцать миль и находится она на территории масаи, куда трусливые щенки нанди сунуться не посмеют. Я сказал, что если он решил взять меня с собой, то идти нужно туда.

– И он послушал вас и сделал так, как вы предлагали?

– Да.

– Тридцать миль? Он нес вас на спине тридцать миль?

– Может быть, немного больше. Он – сильный.

– Когда вы пришли в деревню вашей матери, почему лейтенант Кортни, оставив вас там, не вернулся немедленно в Найроби?

– Он не мог идти, потому что стер в кровь ноги. Моя мать – знаменитая целительница, обладающая большой силой. Она вылечила его своими снадобьями. Бвана Кортни ушел из маньяты сразу же, как только встал на ноги.

Бобби посмотрел на трех судей, потом снова обратился к свидетелю:

– Сержант Маниоро, какие чувства вы питаете к лейтенанту Кортни?

Масаи ответил со спокойным достоинством:

– Мой бвана и я – мы братья по воинской крови.

– Спасибо, сержант. Больше у меня вопросов нет.

На какое-то время в комнате повисла тишина – искренний, бесхитростный рассказ Маниоро произвел сильное впечатление. Первым молчание нарушил полковник Уоллес:

– Лейтенант Робертс, у вас есть вопросы к свидетелю?

Эдди, торопливо проконсультировавшись с майором Снеллом, неохотно поднялся из-за стола:

– Нет, сэр. У меня нет вопросов к свидетелю.

– Еще свидетели будут? – осведомился председатель, многозначительно поглядывая на золотые часы. – Лейтенант Сэмпсон, приглашайте вашего подзащитного.

– С любезного согласия суда вызываю лейтенанта Кортни. Однако позволю себе заметить, что я почти закончил, а потому надолго суд не задержу.

– Рад это слышать. Можете продолжать.

Прежде чем Леон вышел к возвышению, Бобби передал ему стопку листков.

– Лейтенант Кортни, это тот самый рапорт, который вы по возвращении подали своему командиру?

Леон быстро просмотрел листки:

– Да, это мой рапорт.

– Нет ли в нем чего-то такого, что вы хотели бы убрать? Или, может быть, что-то добавить?

– Нет.

– Итак, вы подтверждаете под присягой, что ваш рапорт правдив и точен во всех деталях?

– Подтверждаю.

Бобби забрал у Леона листки и положил на стол перед судьями:

– Прошу приобщить данный рапорт в качестве доказательства.

– Уже приобщили, – язвительно заметил полковник Уоллес. – Мы все его прочитали. Задавайте ваши вопросы, лейтенант, и давайте заканчивать.

– У меня вопросов нет, ваша честь. Защите нечего добавить.

– Очень хорошо. – Полковник, не ожидавший, что Бобби закончит так быстро, был приятно удивлен. Оставался еще Эдди Робертс, и он хмуро посмотрел на него. – У вас вопросы будут?

– Нет, сэр. Вопросов к обвиняемому не имею.

– Отлично. – Уоллес впервые за все время улыбнулся. – В таком случае лейтенант Кортни может вернуться на место, а обвинение перейти к подведению итогов.

Эдди поднялся, изо всех сил тщась продемонстрировать уверенность, которой ему отчаянно не хватало.

– Мне хотелось бы привлечь внимание уважаемого суда к рапорту, точность которого обвиняемый подтвердил под присягой, и показаниям сержанта Маниоро, служащим в данном случае подкрепляющим доказательством. И один, и другой подтвердили, что обвиняемый сознательно и умышленно нарушил письменный приказ следовать как можно быстрее к миссии в Ниомби. Вместо этого он занялся преследованием отряда нанди, направлявшегося, предположительно, в сторону миссии Накуру. Таким образом, обвиняемый сам признал, что отказался исполнять приказ старшего офицера. В этом никаких сомнений нет и быть не может.

Эдди взял паузу, чтобы собраться с силами и продолжить. При этом он сделал глубокий вдох, как будто собирался прыгнуть в ледяную воду.

– Что касается рабского одобрения сержантом Маниоро всех действий и поведения обвиняемого, то позволю напомнить эмоциональное и по-детски наивное заявление первого о том, что они «братья по воинской крови». – Полковник Уоллес насупился, его товарищи заерзали беспокойно на стульях. Вообще-то, Эдди надеялся на другую реакцию, а потому поспешно добавил: – Полагаю, что защита проинструктировала свидетеля перед заседанием и он, как попугай, готов повторять все, что вложат ему в рот.

– Капитан Робертс, уж не хотите ли вы сказать, что свидетель сам выстрелил себе в бедро из лука исключительно из желания покрыть трусость командира? – осведомился полковник Уоллес.

Зал взорвался хохотом, и Эдди опустился на стул.

– Тишина в суде! Пожалуйста, джентльмены, пожалуйста! – укоризненно обратился к присутствующим секретарь.

– У вас все, капитан? Вы закончили? – осведомился Уоллес.

– Да, ваша честь.

– Лейтенант Сэмпсон, что можете сказать по сути обвинения?

– Ваша честь, мы не только не согласны с обвинением по существу, но и полагаем оскорбительными и порочащими честь сержанта Маниоро высказывания стороны обвинения. Мы уверены, что суд примет во внимание показания честного, доблестного и верного солдата, чья преданность долгу и уважение к офицерам есть тот самый сплав, из которого и выкована британская армия. – Бобби обвел взглядом судей, заглянув поочередно каждому в глаза. – Джентльмены, защите добавить нечего.

– Суд удаляется для вынесения приговора. Соберемся здесь же в полдень. – Уоллес поднялся первым и, понизив голос, обратился к двум своим товарищам: – Ну что, парни, по-моему, мы еще успеем на корабль.

На выходе из зала Леон наклонился и шепнул другу:

– Сплав, из которого выкована британская армия? Сильно сказано.

– А разве нет?

– Тебя угостить пивом?

– Возражать не буду.

Ровно через час полковник Уоллес занял свое место на возвышении и положил перед собой бумаги. Потом смачно прокашлялся и заговорил:

– Прежде чем перейти к оглашению приговора, мне хотелось бы отметить, что на суд произвели сильное впечатление поведение и показания сержанта Маниоро. На наш взгляд, это честный, верный, доблестный солдат. – (Бобби расцвел – полковник слово в слово повторил его характеристику.) – Мнение суда должно быть отражено в послужном списке сержанта Маниоро.

Председатель сделал небольшую паузу и, повернувшись, строго взглянул на Леона:

– Наш приговор таков. По обвинению в трусости, дезертирстве и преступной халатности признать обвиняемого невиновным. – (За столом защиты облегченно выдохнули. Бобби похлопал друга по коленке.) – Однако, – строгим голосом продолжал полковник, – понимая и признавая, что стремление обвиняемого при любой возможности навязать противнику бой полностью соответствует традиции британской армии, мы считаем, что, последовав за неприятельским отрядом и не исполнив приказа как можно быстрее идти в Ниомби, лейтенант Кортни преступил военный кодекс, требующий строгого подчинения приказам вышестоящего офицера. Следовательно, мы вынуждены признать его виновным по данному пункту.

На лицах Бобби и Леона отразилось смятение. Майор Снелл, сложив руки на груди, с самодовольной усмешкой откинулся на спинку стула.

– Перехожу к приговору. Обвиняемый, встаньте. – (Леон поднялся и, вытянувшись по стойке смирно, упер взгляд в стену за головой полковника.) – Приговор «виновен» будет занесен в послужной список обвиняемого. До окончания суда ему следует находиться под стражей, после чего незамедлительно вернуться к исполнению служебных обязанностей во всей полноте и соответствии его званию. Боже, храни короля! Заседание окончено! – Уоллес поднялся, поклонился присутствующим и повел своих товарищей к бару. – Время до поезда у нас еще есть. Я буду виски. А вы, парни?

Направляясь к выходу из зала суда, вновь восстановленного в прежнем статусе офицерской столовой, Бобби и Леон поравнялись со столом, за которым сидел Снелл. Майор поднялся и надел фуражку, заставив лейтенантов вытянуться и отдать честь. Выпученные бледно-голубые глаза и растянутые в недовольной гримасе губы придавали ему сходство не столько с лягушкой, сколько с отвратительной ядовитой жабой. Выдержав паузу, он небрежно козырнул в ответ.

– Завтра утром, Кортни, явитесь за очередным приказом. Быть у меня ровно в восемь ноль-ноль, – отрывисто бросил он.

– Что-то мне подсказывает, что подружиться с Лягушонком у тебя не получится, – пробормотал Бобби, когда они вышли на залитый солнцем плац. – Думаю, он сделает все возможное, чтобы разнообразить твое унылое существование, наполнить его смыслом и содержанием. Вот увидишь, завтра тебя отправят в пешее патрулирование к озеру Натрон или в какое-нибудь другое богом забытое местечко. Увидимся мы не раньше чем через месяц, зато ты посмотришь страну.

Аскари, увидев своего лейтенанта, столпились вокруг.

– Джамбо, бвана, – приветствовали они его. – С возвращением.

– Что ж, по крайней мере, друзья у тебя остались, – утешил его Бобби. – А пока тебя не будет, можно мне попользоваться нашей развалюхой?

Прошло несколько месяцев…

Два всадника неспешно ехали по берегу реки Ати. За ними, держась на некотором расстоянии, следовали конюхи со сменными лошадьми. Головы их защищали от солнца шляпы с широкими опущенными полями; пики они держали острием вниз. Позади них расстилалась до самого горизонта широкая зеленая равнина, усыпанная темными точками – стадами зебр, страусов, антилоп импала и гну. Пара жирафов свысока посмотрела на проехавших мимо людей большими черными глазами.

– Сэр, я этого больше не вынесу, – сказал Леон, обращаясь к своему спутнику и дяде. – Мне ничего не остается, как просить о переводе в другой полк.

– Мой мальчик, я очень сомневаюсь, что тебя где-то ждут. В твоем послужном списке большая черная клякса, – ответил полковник Пенрод Баллантайн, командир 1-го полка КАС. – Как насчет Индии? У меня есть там старые друзья по Южной Африке – могу замолвить словечко.

– Спасибо, сэр. О том, чтобы покинуть Африку, я и не думаю. Кто попробовал нильской водицы, тот никакой другой уже не захочет.

Пенрод кивнул – другого ответа он и не ожидал. Достав из нагрудного кармана серебряный портсигар, полковник вытащил сигарету для себя и предложил другую племяннику.

– Спасибо, сэр, но я не увлекаюсь.

Прежде чем дядя закрыл портсигар, Леон успел прочитать выгравированную на внутренней стороне крышки надпись: «Двухпенсовику, с наилучшими пожеланиями в день 50-летия от любящей супруги, Сэффрон»[9]. Он усмехнулся про себя – тетя всегда отличалась своеобразным чувством юмора. Когда-то, в молодости, она называла мужа Пенни, но после тридцати лет брака решила увеличить его ценность вдвое.

– Сэр, если меня нигде не ждут, придется подать в отставку. Надоело. Три года хожу кругами без какого-либо продвижения. И все по милости майора Снелла. Больше я так не могу.

Придумать подходящий ответ Пенрод не успел – его внимание привлекло какое-то движение на берегу. Из густых зарослей кустарника выбежал бородавочник. Загнутые вверх белые клыки почти сходились над комично омерзительной мордой, украшенной черными, похожими на бородавки кожными наростами, из-за которых это похожее на дикого кабана животное и получило свое название. Короткий, с клочками шерсти хвост стоял торчком, как указующая в небо линейка.

– Вперед! – крикнул Пенрод, пришпоривая лошадь. – Ату!

Леон, пригнувшись к шее коня и взяв наперевес короткое копье, устремился за ним.

– Господи, ну и уродина! А здоровый! Какие клыки! Дядя, он наш!

Кобылка полковника шла легко, быстро приближаясь к добыче, гнедой мерин Леона отставал на полкорпуса. Бородавочник, заслышав стук копыт, остановился и оглянулся. Секунду зверь таращился на несущихся во весь опор лошадей, потом развернулся и, взбивая в пыль иссушенную землю, помчался через равнину. Впрочем на победу в состязании на скорость ему рассчитывать не приходилось.

Догнав бородавочника, полковник нацелил копье на «лысый» участок серой кожи между бугристыми лопатками животного.

– Коли его, Двухпенсовик!

В порыве азарта с языка сорвалось имя, эксклюзивное право на использование которого принадлежало тете Сэффрон. Полковник, правда, то ли не услышал, то ли не обратил внимания – во всяком случае, виду не подал. Выбрав момент, он нанес удар, и копье устремилось к цели – холке кабана. Однако в последний момент зверь метнулся в сторону и проскочил между передними ногами лошади. Ни порода, ни привычка гоняться за скачущим по площадке мячом в данном случае не помогли – среагировать на маневр бородавочника кобыла не успела и пролетела мимо. Наконечник копья скользнул по толстой шкуре, лишь слегка ее оцарапав. Пенрод рванул уздечку, заворачивая лошади голову, и она вздыбилась, закусив удила, пуча шальные глаза.

– Давай, милая! Поднажми! Ну же, пошла! – увещевал Пенрод, трогая бока сточенными шпорами.

Кобыла развернулась, готовая продолжить погоню, и тут прямо перед ней промчался Леон. Его скакун несся за кабаном как привязанный, в точности повторяя все отчаянные маневры. Дичь и охотник пошли по кругу. Пенрод рассмеялся:

– Не отпускай! Да следи за клыками – он едва тебя не достал!

Бородавочник, повернув назад, оказался с левой, неудобной для охотника стороны и уже почти достиг спасительных кустов, тех самых, из которых опрометчиво вылез пару минут назад, но Леон, привстав на стременах, ловко перебросил копье из правой руки в левую и рассчитанным ударом вогнал наконечник между лопатками зверя. Мерин пролетел над сраженным зверем, и лейтенант выпустил копье, чтобы не потянуть запястье. Стальной наконечник и два фута древка блестели от свежей крови. Раненный в сердце, кабан завизжал. Передние ноги подогнулись, и зверь упал мордой в землю, потом перевалился на бок, взбрыкнул задними ногами и замер.

– Отличная работа, сэр! Идеальный удар! – Пенрод подъехал к племяннику и натянул поводья. Оба рассмеялись. – Как это ты назвал меня минуту назад?

– Прошу прощения, дядя. Я не нарочно. Вырвалось.

– Вырвалось? Ну так засунь обратно, негодник. Неудивительно, что Лягушонок Снелл так на тебя взъелся. Сказать по правде, в глубине души я его понимаю. И даже сочувствую.

– Уф, в горле пересохло. Как насчет чашечки чаю, сэр? – предложил Леон, уводя разговор от неловкой темы.

Увидев, что охота закончилась, Ишмаэль отогнал повозку в тень и разводил костер.

– Это меньшее, что ты можешь сделать, чтобы загладить вину, – проворчал Пенрод. – Двухпенсовик! Надо же! И куда только катится нынешняя молодежь?

Спешились. Чайник уже кипел.

– Три ложечки сахару, Ишмаэль, и парочку твоих имбирных пирожков, – распорядился полковник, опускаясь на складной стул.

– Простите, эфенди, но вашей достопочтенной супруге это не понравится.

– Моя почтенная супруга в Каире, так что с нами ее не будет, – напомнил Пенрод, протягивая руку к тарелке с пирожками, которую уже поставил на складной стол проворный слуга. Откусив, он с удовольствием прожевал, отхлебнул чаю и пригладил усы. – И чем ты собираешься заниматься, если уйдешь в отставку и не поедешь в Индию?

– Останусь в Африке. – Леон поднес к губам чашку, сделал глоток и, помолчав, задумчиво добавил: – Может быть, попробую заняться охотой на слонов.

– Охотой на слонов? – недоверчиво, словно ослышался, повторил Пенрод. – Хочешь стать профессионалом? Как Селус и Белл когда-то?

– Да. Меня это всегда занимало, с тех пор как прочитал книжки об их приключениях.

– Романтическая чушь! Ты опоздал. Лет на тридцать. Те парни имели в своем распоряжении всю Африку. Шли куда хотели, делали что хотели. Сейчас другие времена. Все изменилось. Везде проложены дороги. И ни одна страна не выдает лицензий, по которым ты мог бы убивать этих великанов тысячами. С вольницей покончено, и, по-моему, оно только к лучшему. Да и вообще, жизнь охотника трудна, опасна и одинока. Год за годом одно и то же – скитания по дебрям, в одиночестве, даже поговорить на своем языке не с кем. Выбрось эту ерунду из головы. Нечего и думать.