Адвентюра наемника Шалашов Евгений

Глава первая

Скучные будни

Зимой здесь скучно. Конечно, зима здесь совсем не та, что в древлянских землях, откуда родом моя достопочтенная матушка, и не та, что на севере Швабсонии, но в Силингии тоже бывает холодно, выпадает снег.

Я иной раз жалел, что не отправился в столицу творить суд и расправу над заговорщиками, пытавшимися сменить на герцогском престоле фон Силинга, но там справились и без меня. Кого-то отправили на плаху, кого-то в ссылку, а вместо Римуса, прежнего начальника стражи, герцог назначил капитаном славного рыцаря фон Шлангебурга. И я, почему-то, этому нисколько не удивился. Малый двор принца Вилфрида пока подождет, а самому Высочеству нужен такой начальник – не очень умный, но верный, надежный, а самое главное – не имеющий связей среди здешней аристократии. Возможно, на роль капитана дворцовой стражи, я подошел бы еще лучше, но мне лень. Это же нужно отрывать задницу от удобного кресла, выходить из любимой библиотеки, куда-то ехать. Нет уж, мне и здесь хорошо. И Курдула готовит отменно. Вон, по приготовлению печени она настоящая мастерица – и оладьи, и паштеты, и просто, жареная под соусом.

В общем-то, все при деле. Его Высочество Дометрий правит, его двоюродный дедушка по материнской линии, Габриэль фон Скилур либо пьянствует, либо чародействует, что для него почти одно и тоже, а юный наследник престола основывает первую в герцогстве школу, мечтая создать университет. Он уже приглашал меня стать первым профессором, заведующим какой-нибудь кафедрой, я обещал подумать и, коли смогу, то непременно приеду. Если бы принц знал меня чуточку лучше, то понял бы, что мое «постараюсь», на самом-то деле означает, что меня в его учебном заведении не будет. Вот, если бы я сказал – непременно буду, пришлось бы разбиться в лепешку, но выполнить обещание.

И здесь, в моем новом доме, тоже все при делах. Кэйтрин, наплевав на холод, приводит в порядок свое имение, уже наняла мастеров-гномов, чтобы научили пейзан браться за кирку с правильной стороны, и определилась с покупателями. Курдула кашеварит, а старый Томас возится на конюшне. Правда, ему уже трудновато самому с лонжированием, но моему Гневко это не нужно, сам справляется, а для кургузого и прочих наняли специального паренька.

Один я, вроде бы, не у дел, но мне положено, я хозяин. Хочу – всю ночь книжки читаю, каву пью, доспехи полирую, коллекционные мечи привожу в порядок, а днем сплю, но можно наоборот. Мечта любого наемника, отслужившего по контракту хотя бы год.

В декабре, когда мороз сковал реку и пейзане предпочитают ходить по льду, а не тратить фартинги на мостовой сбор, мой мостоблюститель решил жениться. Видимо, уговорил-таки невесту и собрал достаточно медяков для свадебного подарка. Свадьба – дело хорошее, да и мужики перестанут жаловаться, что девки бегают к шойзелю «поболтать». Ага, поболтают, а через девять месяцев на свет божий появляются такие здоровые младенцы, что диву даешься – а как вообще-то мамка умудрилась такого родить, и не разорвалась? Нет, пейзане не против младенцев – глуповаты, правда, зато работники из них отличные, соседям на зависть. А к некоторым вещам, вроде девичьей чести, здесь отношение простое, я бы даже сказал, деловое. Невинность, так что от нее толку, а вот справный работник – совсем другое дело. Потому, девицу, что «принесла в подоле», в жены брали охотно.

А тут еще свадьба шойзелей. Вы только подумайте – ко мне явилась невеста моего мостостороителя и мостоблюстителя Дыр-Тыра и заявила, что как хозяин поместья и владелец моста, я должен обеспечивать их гостей пивом. Нет, шойзелиха не требовала, чтобы я сам тратился на пенный напиток, деньги у нее есть, целый мешок медяков, но с трактирщиком должен договориться. Она сама ходила, но видите ли, деревенский трактирщик, такая сволочь, что при ее появлении куда-то спрятался вместе с прислугой, а в город она идти постеснялась.

Я понимаю трактирщика. Будь у меня нервы послабже, сам бы спрятался. Нет, Дыр-Тыр вполне себе ничего. Ну, подумаешь, выше меня на две головы, сам шерстяной, но это и хорошо – на одежду не нужно тратиться, а «хозяйство» прикрыто фартуком. А вот его шойзелиха! Даже в местах, где народ трудно удивить всякими странными и мифологическими существами – вон, богомолы-переростки занимаются ростовщичеством, домовые шастают среди бела дня, а гномы спокойно привозят в город сыр собственного производства, невеста Дыр-Тыра впечатление производила… Да, производила. Покрупнее будущего супруга, раза в два волосатее. Сразу же заявила, что называть ее следует Та-Ча-На, а никак иначе. Чувствую, что в отличие от Дыр-Тыра, имя невесты придется запомнить, потому что она не в пример свирепее и обидчивее жениха, а ссориться с крупной женщиной, даже если она шойзелиха, себе дороже.

Значит, Тыр-Дыр (тьфу, он же Дыр-Тыр, вечно путаю), собирал для невесты медяки лишь для того, чтобы та потратила их на пиво? Ну и ну. Что ж, у каждого существа свои обычаи, и не мне учить шойзелей традициям. Во всяком случае, пришлось отправлять Томаса в Урштадт. Старик потом со смехом рассказывал, как причитал пивовар, отделяя грошики Ботэна от фартингов Силингии, а пфенниги Швабсонии от моравских датов, но ни от одной монетки отказываться не стал, а потом приказал прислужникам отправить к мосту четыре подводы, груженые пивом.

Но сама свадьба шойзелей удалась на славу. Судя по воплям, там собралось не меньше сотни гостей – шерстяных и здоровых, а позже туда подтянулись и человекообразные. Пейзане любят пиво, а на дармовщинку оно вдвойне вкуснее, а кто наливает, какая разница? Речка из берегов не вышла, уже хорошо, но лед теперь на полмили желтый. Надеюсь, свежий снежок выпадет, все присыплет.

Свадьбу Дыр-Тыра и Та-Ча-Ны сыграли, теперь бы о собственной думать, но как всегда, нашлись обстоятельства, помешавшие церемонии. Наш патер, отремонтировавший крышу (заметим, на мои деньги!), решил наложить на меня очередную епитимью, включавшую запрет на посещение храма в течение полугода. Он, разумеется, прибегал извиняться, объяснял, что иначе нельзя, уважение среди прихожан потеряет. А дело-то выеденного яйца не стоит: из дальних странствий вернулся Аспринус Цинек, объявленный мертвым. Вернулся и вернулся, и слава богу, женился бы на своей собственной вдове, но дело в том, что его благоверная обзавелась новым мужем. Вопрос – а что теперь делать? Эвельтина, его жена, никаких законов не нарушала, а Упенекс, новый муж, искренне верил, что вступает в брак со вдовой. По закону, ежели первый муж «воскресает из мертвых», то второй должен покинуть жену, уступив ее прежнему супругу. Но здесь нюанс – пока Аспринус болтался неизвестно где, Эвелина успела родить второму мужу ребенка. Стало быть, господин Цинек должен пожелать счастья бывшей жене и ее новому мужу, раз у них общий ребенок, и искать себе пристанище, но вот дом, где жила бывшая вдова, являлся его собственным, доставшимся от отца и матери. И раз бывший «покойник» восстановлен в правах, то имеет право вселиться в собственный дом, выгнав оттуда бывшую жену вместе с ее мужем и ребенком. Но выгонять свою бывшую вдову Аспринус не захотел, оставив при себе и свою бывшую вдову, и ее мужа с ребенком. И все бы ничего, и так бывает, но они сами виноваты. Не скрывали, что они не просто живут под одной крышей, а именно, что живут, выполняя супружеские обязанности. Все сразу, или по очереди, но не суть важно.

Спросите, а при чем здесь я, и почему епитимья наложена не только на всех троих (нет, четверых, ребенок тоже подпал), но и на меня? Да и вообще, какое мое собачье дело, кто с кем спит?

Все так, да не так. Наш патер потребовал, чтобы я, как владетель этих мест, принял какое-то решение – либо приказал Аспринусу выгнать новую семью, либо заставил его самого уйти. Пришлось вызвать к себе всех троих, задать не очень простой вопрос – а устраивает ли их такое положение вещей? Мужики запожимали плечами, запереглядывались заулыбались. А Эвельтина слегка покраснела, хотя по морде видно, что довольна. И что мне делать? Говорить, что так поступать нехорошо, так они и сами знают. Устраивает такая жизнь, так пусть они так и живут. Посему, я отпустил всех с миром, порешив, что все как-нибудь само собой «рассосется». А патеру я объяснил, что в конце-концов, либо Аспринус убьет Упенекса из ревности, либо Упенекс Аспринуса, либо мужики убьют бывшую и нынешнюю жену. Кажется, я все понятливо объяснил, но патер обиделся. Епитимья. Злющая Кэйтрин, успевшая заказать свадебное платье.

Разумеется, святой отец, объявив о наказании, позже примчался с извинениями – мол, понимаете ли, господин граф, так надо. Тем более, что и у вас с фройляйн Кэйтрин не все гладко, с точки зрения церкви. А вот весной, вокруг храма ограду новую ставить, стены красить, он епитимью отменит. Разумеется, за благотворительный взнос. Жук он, наш патер, но что делать? Своей земли у церкви нет, по части доброхотных подаяний прихожане скуповаты, а от герцога поступлений никаких. Вся надежда на ктиторов, вроде меня. А коли ктиторов обижать по пустякам, вроде незаконного сожительства с незамужней девицей древнего рода, получится совсем ерунда. Вон, у простых пейзан бывают дела похлеще.

А если уж совсем откровенно, то я даже и обрадовался отсрочке. За сорок с лишним лет (а если приплюсовать и то время, что прошло в Швабсонии, так и больше), я ни разу не был женат и, потому, было страшновато. Одно дело жить с женщиной, совсем другое понимать, что тебе эта женщина достанется на всю жизнь.

В моих владениях женщин меньше, чем мужчин. Понятное дело, что есть причины – воюют в Силингии поменьше, чем в Швабсонии, про голод или чуму никто слыхом не слыхивал. Но есть и другое. В моих владениях, в основном, проживают пейзане. У них с женихами и невестами проблем нет, потому что помолвки тут ранние, и будущие муж и жена знают друг дружку едва ли не со младенчества. Но есть категория населения, о которой я раньше не то что не знал, но не обращал внимания – ремесленники, слуги, которым не нашлось места ни в Уркварте, ни в других городах, а они прибились в Аппельгарден, построили себе дома и стали жить да поживать, не заплатив владельцу имения ни пфеннига. Сам бы я счел это в порядке вещей – они же не арендаторы, чего платить? но теперь хозяйственными делами занимается Кэйтрин, а коли Аппельгарден опять станет ее собственностью, то моя будущая супруга принялась закручивать гайки. С баронессой фон Выксберг не забалуешь! Платят, как миленькие, но ни один из ремесленников или торговцев не уехал. Плата за проживание во владениях графа, определенная Кэйтрин, все равно меньше, нежели бы они платили в городскую казну. Так что в моем поместье появилось небольшое селение, которое, глядишь, лет через сто превратится в город, станет конкурентом Урштадта, а еще через двести, оба городка сольются.

Но когда это будет неизвестно, а пока приходится разбираться с гендерными проблемами и перекосом в сторону мужчин. Не так, чтобы это сильно бросалось в глаза (примета, плохая, если парней много) но, если собрался жениться вдовец на вдове, жди беды. Потенциальные женихи, засидевшиеся в этом качестве до тридцати, а то и до сорока лет, могут счастливому вдовцу и морду набить, и какую-нибудь пакость сделать – мол, он-то уже был женат, а мы? И неважно, сколько вдовушке лет – двадцать пять или пятьдесят пять. Вон, недавно пришлось разбирать жалобу на вдовцов, желающих сочетаться законным браком. Холостой сосед, сельский ремесленник, отчего-то решил, что ежели у невесты, сорока пяти лет, имеется двадцать четыре зуба, а у ее жениха, вдовца шестидесяти лет, зубов осталось только четырнадцать, то жениться они не в праве. Мол, на двоих полагается иметь хотя бы пятьдесят зубов. А вот у него (у соседа) зубов целых тридцать, и лет ему тоже тридцать, поэтому он должен жениться на соседке. Причем здесь зубы, я так и не понял, но у соседки справное хозяйство, оставленное покойным мужем, а у молодого ремесленника до сих пор ни кола, и ни двора.

Можно бы, на всякий случай выбить молодому холостяку все зубы, чтобы не хвастался – у меня самого с зубами не все хорошо, штук трех не хватает, но при моей-то жизни, это шикарно! Сказать, что ни в одном законе про наличие или отсутствие зубов у жениха с невестой ничего не сказано? Нет, так не пойдет. Посему, я приказал вдовцу отвести парня в трактир, напоить его там, как следует, и он сам отозвал свою жалобу. Позже, когда проспался, локти себе кусал, но поздно. По обычаям Силингии два раза жаловаться нельзя.

Со свадьбами – и смех, и грех. Вдова ювелира обвинила в краже бывшего подмастерья – мол, после смерти мужа утащил с собой кое-какие инструменты. Парень не отпирался. Да, взял. Но это не кража, а покойный хозяин ему инструменты сам подарил, наказав трудиться, и не позорить его мастерскую. Кража – дело серьезное. Вешать за это не принято, но отправить в изгнание – запросто. Стал разбираться и выяснил, что вдова ювелира готова закрыть глаза на пропавшие инструменты, ежели парень на ней женится. Так что – был факт кражи, или нет? Может, подмастерье обещал жениться на вдове? Разобрались. Да, жениться обещал, но не крал. Оговор. Посему, приказал парню жениться на вдове, раз обещал, а заодно выпороть обоих. Его, чтобы не разбрасывался обещаниями, и не врал, а ее, чтобы напраслину не возводила.

Арендаторы, вроде и не крепостные крестьяне, не сервы и не вилланы, могли бы и сами разобраться, так нет, рассудите. И муторно, вроде бы, но все равно, не так скучно. Как-никак граф, обладающий правами судьи. И что там еще, надо жалованную грамоту посмотреть.

А что, я до сих не сказал? Я же теперь снова граф, потому что Его Высочество Дометрий Николаз герцог фон Силинг за спасение сына выписал жалованную грамоту, из которой следовало, что имение Аппельгарден отныне именуется графством Йорген, а я, стало быть, теперь граф Юджин Артакс фон Йорген. В отличие от прочих моих работодателей, Силинг поступил не то хитрее, не то мудрее. Герцог не стал задавать вопросы – нужен мне титул, или нет, а просто прислал грамоту, имеющую соответствующую подпись и большую печать, вот и все. Так что, отказывайся, не отказывайся, а я имею дело со свершившимся фактом. Йорген звучит вполне себе симпатично, мне нравится. Зато – теперь не будет вопросов у знати, откуда, дескать, взялся какой-то выскочка. А так, присвоил герцог титул дальнему родственнику, чтобы древняя фамилия не пропала, ничего странного или страшного.

Так что, пребываю я совершеннейшем удовольствии и в сытости. А так, что еще можно сказать? Разве что, в последнее время стал замечать, что оружейники Урштадта не так хороши, как мне изначально казалось. Спрашивается, почему они экономят на материалах? Кажется, солидная мастерская, куда я отдал свои заслуженные доспехи, прошедшие со мной десятки сражений, висевшие на стене в доме вдовы Лайнс, а потом пять дет ржавевшие в шкафу бургомистра. И всего-то надо было почистить панцирь от позолоты и ржавчины, да поменять ремни. С первым они справились блестяще, а вот второе. Ну, какого тоффеля взяли плохую кожу, дающую усадку? Вон, недавно решил надеть панцирь, застегнул, и почувствовал, что тесновато, а зазор между телом и ремнем уже гораздо меньше, чем палец. И кольчуга, что я прикупил, тоже стала усаживаться. Не иначе, решили еще и на железе сэкономить, взяли какое-то непрочное, что съеживается от времени. Камзол, кстати, тоже начал «садится», а ведь пошит и всего-то пару месяцев назад. Нет, что-то надо с ремесленниками делать. Может, попросить разрешения у герцога, и всех выпороть?

Кэйтрин, в ответ на мои сетования, только ржет. И где она у меня пузо увидела?

Глава вторая

Великосветский прием

Кэйтрин полезла в шкаф, вытащила оттуда все свои платья. Перебрав штук пять, а может и шесть, остановилась на самом лучшем. Похмыкала, и потащила платье вниз, чтобы прислуга погладила. Вернувшись, хитренько посмотрела на меня и спросила:

– Любезный граф, вы помните, что нас пригласили в гости к барону Кренеку?

– Нас? – удивился я, вспомнив, что еще третьего дня ко мне являлся чей-то слуга в ливрее, и торжественно сообщил, что господин барон фон Кренек просит оказать честь … И так далее… Но я забыл о приглашении минут через пять, потому что читал книгу, купленную у гномов, и так зачитался, что едва не забыл и об ужине.

Но книга того стоила. И это был не любовный роман, не рыцарский и даже не плутовской. Это был приключенческий роман, и вполне возможно, что первый в этом жанре за всю историю Силингии. В восьми тетрадках, переплетенных в толстенную книгу, шел длинный рассказ о капитане дворцовой стражи по имени Ульдемир Аксенус. Аксенус вырос в простой семье, но по стечению обстоятельств попал в дворцовую стражу, служил своему королю верой и правдой, раскрыл немало заговоров против короны и пережил множество приключений. Книга заканчивалась на странице, где Ульдемир решил принять бой с превосходящими силами противника. Главный герой, зарядив с десяток арбалетов, сидел и ждал появления врага. Вначале я не понял, отчего капитан отпустил своих подчиненных, решив принять бой в одиночестве, но потом до меня дошло, что автору надоело писать о подвигах и приключениях стражника, и он решил-таки его убить, но в последний момент передумал, оставив открытую концовку. Гад он, этот автор, прервал рассказ на самом интересном месте!

– Юджин, вы меня слышите? – напомнила о себе Кэйтрин.

– Да… Ах да, слышу, – встрепенулся я. – Нас с вами куда-то и зачем-то пригласили.

Действительно, почему пригласили вдвоем? То, что мы вместе проводим ночи, это неважно. Официально мы с Кэйтрин не женаты, она владелица баронства, у меня графство.

– На самом-то деле пригласили и меня, и тебя, но по отдельности, – заговорила Кэйтрин нормальным тоном. – Но ты не поедешь, а мне не хочется быть одной. Лучше поехать вместе. А кавалеры имеют право взять с собой спутницу. Жену, любовницу, не столь важно. Можно даже явиться с невестой.

В Швабсонии подобные светские визиты немыслимы. Явиться на прием с любовницей, это куда ни шло, но с невестой?

Барон фон Кренек – не просто один из многочисленных баронов Силингии, а неформальный глава нашего дворянства, к которому теперь принадлежу и я. Получить у него приглашение на прием – огромная честь. Наемник Артакс такого приглашения не удостоился бы, носом не вышел, но теперь, по своему статусу, я стал выше барона и, разумеется, должен присутствовать на великосветском мероприятии. Впрочем, тутошнему дворянству я ничего не должен, это они мне должны за те деньги, что я успел вложить в город. Скорее всего, проигнорировав приглашение, я заработал бы репутацию выскочки и сноба. Но мне-то какое до этого дела?

– А тебе хочется побывать на приеме? – удивился я, зная, что Кэйтрин не слишком жалует светские мероприятия. Девушка не забыла, с каким высокомерием к ней относилась высшая знать, пока она была нищенкой, живущей за счет собственных слуг.

– Не очень, – призналась Кэйт, потом вздохнула. – У Кренека земли подходят к моему баронству, хотела потолковать – может, продаст десяток-другой акров? Ты ведь мне дашь денег?

– Разумеется, дам – великодушно кивнул я. – Только к Мантизу сама съездишь, мне неохота.

– А после кто-то будет говорить, что у него нет пуза?!

– Я тебе сто раз говорил, что у меня не пузо, а запас опыта, отложенный на черный день, – пробурчал я, задумываясь над очевидным – может, фройляйн права, и я оброс-таки слоем дурного жира? Нет, все это полная чушь! Смотрюсь в зеркало регулярно, никаких отложений ни по бокам, ни на животе. И книга про Ульдемира закончилась, читать нечего. Может, составить компанию невесте?

– Значит, на прием едем вместе? – уточнила Кэйтрин, и, дождавшись от меня печального вздоха и кивка, радостно чмокнула в щечку. – А деньги я тебе обязательно верну.

Ага, вернет она. Она уже столько должна, что можно еще одно имение купить. Ну да ладно, деньги лежат у Мантиза, обрастают процентами, а я, как бы их не тратил, по-прежнему остаюсь одним из самых богатых людей города, а то и Силингии.

Под чутким руководством Кэйтрин я принялся собираться. Нет, определенно портного следует выпороть за то, что пошил камзол из такой скверной ткани. Ведь недавно сидел совершенно свободно, а теперь не вздохнуть. Жмет, зараза. Не иначе, сукно дало усадку. Может, расстегнуть пуговицы? Так ведь Кэйт не позволит.

– И вместо меча возьми с собой шпагу, – попросила баронесса.

Шпагу? Ну уж нет. Меч, куда надежнее, чем шпажонка. С ней только на охоту ездить, зайцев колоть.

– Ну пожалуйста! – взмолилась фройляйн, сложив ладошки, словно в молитве. – Тебе же ее сам герцог подарил, надо ее иногда выгуливать, пусть все завидуют.

Ну что тут поделаешь? Если женщина хочет, чтобы завидовали, придется взять герцогский подарок – шпагу с обоюдоострым клинком, изящной гардой и довольно крупным рубином, украшавшим навершие. Оружие Его Высочество прислал мне вместе с графским дипломом. Не то хотел пополнить мою коллекцию, не то как часть благодарности за вызволение сына из университетской неволи.

Дом Кренека сиял огнями, и даже у входа, в нарушение всех мер безопасности, принятых в Уршадте, горели огромные факелы.

– Господин Артакс, вас можно поздравить с графством? – любезно поклонился хозяин, словно бы и не знал о таком важном событии в истории Урштадта. Наверняка барон переживает – не захочу ли я занять его место, как глава дворянства.

Взмахом мизинца Кренек подозвал слугу с подносом, и собственноручно вручил нам по бокалу с вином.

От бокала я отказываться не стал, но и пить не спешил, делая вид, что наслаждаюсь ароматом.

Кейтрин, сделав глоток, глазами попросила у меня разрешения отойти – мол, увидела кого-то, с кем стоит вести разговор, а мы остались вдвоем. Улыбнувшись, барон весело сказал:

– Слышал, что ваша свадьба с фройляйн фон Йорген, виноват, баронессой фон Выксберг, опять откладывается? Может, вам стоит сменить патера?

Я только пожал плечами. В Силингии, любой феодал, на чьих землях располагались храмы, так бы и сделал. Священников тут не назначает правящий епископ, а избирает приход. А приход изберет того, на кого укажет перстом хозяин земли. Но мне такое еще в новинку, и я осторожно заметил:

– Посмотрим, что будет дальше. – Вспомнив, что Кэйтрин имела виды на земли барона, сказал: – Моя невеста хотела с вами поговорить.

– У вашей будущей супруги, господин граф, железная хватка, – хмыкнул фон Кренек. – Чувствую, что мне придется продать-таки часть земель. Не сочтите за оскорбление, но я иногда жалею, что женат, и не могу увести у вас невесту из-под венца. Представляете, каким бы я был богатым человеком, если бы лет двадцать назад женился на фройляйн Йорген? Ах да, – спохватился Кренек, – в те годы фройляйн еще не было на свете.

Это он так комплимент говорит? Ну и ну. Мы немного помолчали, поглядывая на гостей, а потом барон вдруг сказал:

– Передайте вашей невесте, что я готов продать ей участок земли, на который она укажет. – Поймав мой изумленный взгляд, Кренек извиняющим тоном сообщил: – У меня до сих пор чувство вины перед фройляйн и мне очень хочется как-то компенсировать свою черствость.

Ну да, ну да. Будем считать, что я поверил. Пока девчонка искала работу и кусок хлеба, никто не вспоминал, что она дочь обедневшего, но благородного рыцаря и на помощь сироте не спешил. Но стоило Кэйтрин найти богатого жениха, обласканного властителем герцогства, а самой приобрести титул, как все вдруг прониклись к ней нежностью и стали испытывать чувство вины.

Я хотел сказать что-то умное, но не успел. Со стороны небольшой кучки молодежи, занявшей всю середину зала, донесся оглушительный хохот, напоминающий лошадиное ржание. Нет, мой гнедой ржет гораздо приятнее. Надеюсь, Кэйтрин не испугалась?

– Рыцарь Суотон, – сообщил Кренек, кивая на стоявшего в центре здоровенного парня, в желтом камзоле, отороченном зелеными лентами, с огромным мечом у пояса. Скривившиь, барон добавил: – Дальний родственник Выксберга, не так давно прибыл из столицы. Он мне не нравится, но пришлось приглашать.

Странно. Если бы мне кто-то не нравился, то на прием приглашать бы не стал. Да, а не перейдет ли родство с Выксбергами и на мою Кэйтрин? Надеюсь, что нет.

– Граф, про Суотона говорят, что он забияка и известный бретер, убил на дуэлях человек двадцать, если не больше. Дескать, сам герцог попросил его покинуть столицу. И вот еще что…

Барон замялся, и посмотрел на меня исподлобья.

– Мне нашептали, что Суотон очень обижен на вас из-за баронства. Вроде, он сам собирался его выкупить у Мантиза, но не успел.

Если хотел выкупить, кто же ему мешал? Я здесь и всего-то год с небольшим, время было. В крайнем случае, если не успел собрать денег, Суотон мог попросить ростовщика – дескать, попридержите имение. Мантиз, как и все ростовщики, кровопийца, по определению, но человек (тьфу ты, богомол) хороший, обязательно бы пошел навстречу.

– А кто вас попросил пригласить Суотона? – поинтересовался я, не ожидая ответа.

– Никто, – вздохнул барон. – Рыцарь сам явился ко мне и спросил – мол, не возражаю ли я, если он придет на прием? А как бы я мог сказать, что возражаю?

Тоже верно. Если благородный рыцарь просится в гости к благородному барону, а формального повода для отказа нет, не откажешь. Да и репутация бретера чего-то стоит…

– И в какой же постели, фройляйн, вы нашли ваш баронский титул? – услышал я наглый голос, а потом звук пощечины.

Повернувшись, увидел такую картину – взбешенную Кэйтрин, пытающуюся ударить во второй раз, и Суотона, крепко держащего девушку за руку, похохатывавшего при этом. Кажется, девчонке больно. Смотреть на такое нельзя.

Вот ведь, какая твердая голова попалась, всю руку себе отшиб.

Надо отдать должное фон Суотону, с пола он вскочил моментально.

– Стало быть, наемники размахивать кулаками умеют? – прошипел столичный франт, стряхивая кровь с разбитого носа и обнажая меч. – Посмотрим, какого цвета твои кишки. Все разошлись! – гаркнул рыцарь. – В стороны, я сказал!

Гости охотно попятились, образовывая вокруг нас широкий круг. Женщины встали спереди, чтобы получше рассмотреть неожиданное представление, а мужчины, хоть и неохотно, а уступили лучшие места. Хозяин, взяв побледневшую Кэйтрин под руку, отвел ее подальше.

Я не стал отвечать рыцарю оскорблениями, не попытался вывести его из себя, а насколько мог быстро, расстегнул пуговки на камзоле, посетовав, что они слишком мелкие.

Чего я терпеть не могу, так это дуэлей. М-да, кто бы говорил… В бытность свою студиозусом приходилось не раз, и даже не десять раз скрещивать клинки, но скажу, что ни один из моих противников не был убит, ни даже тяжело ранен. Неприлично это, своего собрата и собутыльника до смерти убивать, а если ранить, так опять-таки расходы – кто лекарю платить станет?

Да, забияка я был тот еще, благо, что фехтованию учили с раннего детства, а нарваться на противника посильнее мог только теоретически. Но с тех пор, как стал наемником, слегка поумнел, и осознал, что самые отпетые дуэлянты, это трусы. Я сейчас не говорю о дуэлях, от которых зависит твоя честь, ли еще что-то. Вон, как когда-то в Ульбурге мой бывший друг, вместе со мной, завоевывал право остаться во главе гильдии воров и нищих. Но ни один из бретеров не вызовет на поединок даже равного противника, не говоря уже о таких, что сильнее. А вдруг получит сдачи?

Суотон вытащил меч, а я обнажил свою шпагу. Эх, не стоило слушать Кэйтрин, а захватить на прием оружие понадежнее. Меч моего противника на добрый вершок длиннее, и, как минимум, раза в полтора тяжелее. Начну парировать, так мой клинок, встретившись со сталью врага, разобьется, словно стекло. Значит, поступим по-другому. Есть у меня один «козырь» в рукаве, но его припасу лишь на крайний случай.

Столичный рыцарь небрежно взмахнул мечом, сделал классическую «восьмерку», а потом, без раскачки, сделал выпад, решив поразить мое горло. Что же, не так и плохо. И хотя здешняя манера фехтования отстала от нашей лет так на пятьдесят, а бойцы больше полагаются на грубую силу, а не на мастерство, Суотон был настоящим мастером. Не удивительно, что он слыл забиякой и бретером.

Я встретил укол не клинком, а эфесом, легонько отбив острие и, перенаправив его в сторону, а когда рука Суотона, повинуясь инерции, потянулась вслед за оружием, провел ответный выпад.

Похоже, гости были слегка разочарованы. Они-то ждали кровавой схватки, когда оба бойца изранены и изрезаны, покрыты царапинами и ранами, сочащимися кровью, словно два кабана, попавшие в руки неумелого мясника, а здесь смотреть оказалось не на что. Возможно, кто-то успел увидеть, как из спины столичного рыцаря выскочило дюйма два стали, но я успел вытащить клинок до того, как мой противник упал, а умер он еще до падения.

– Господин барон, господа, – склонил я голову в сторону опешившего хозяина гостя, кивнув гостям, потерявшим дар речи. – Приношу вам свои извинения за то, что мне пришлось убить человека. Надеюсь, никто меня не упрекнет в том, что мое поведение не достойно дворянина?

Собравшиеся судорожно закивали. А что не так? Я поступил в пределах правил поединка. Рыцарь оскорбил мою женщину, я ответил, а потом заколол обидчика. Думаю, любви со стороны высшего общества смерть Суотона мне не прибавит, но желающих вызвать меня на дуэль больше не будет.

Суотон был мастером. Но за моей спиной было мастерство самых лучших и искусных фехтовальщиков, да и собственный опыт. Возможно, кому-то это покажется не совсем честным, но о какой честности можно говорить? У нас ведь была даже не дуэль, а схватка, и никто не заморачивался, что моя шпага и короче, и легче его меча.

Если подумать, то сегодня мне повезло. Если бы противник решил использовать свою силу, приумноженную тяжестью клинка, а не стал бы ввязываться в фехтовальный поединок, шансы выстоять у меня были бы незначительные. Сломайся клинок, я оказался бы беззащитен, а примотать лезвие шпаги к ладони, как это сделал герой одного из романов, я бы не успел. Хотя, тогда бы пришлось доставать свой «козырь». И не из рукава, а из-за пояса, где у меня заткнуты метательные ножи. И применил бы я их, не задумываясь о том, хорошо это или плохо, честно или нечестно. Когда следует позаботиться о собственной шкуре, соображения чести куда-то пропадают.

Но твердо решил, что начиная с завтрашнего дня жрать стану меньше, а несколько часов в день буду посвящать физическим упражнениям. И не стоит идти на поводу у женщины, даже если тебе самому этого хочется.

Слуги утащили труп бретера, отмыли пол от крови, а встреча продолжилась. Мне бы уйти, но пришлось слушать поздравления с победой, и чокаться с каждым из гостей.

– Господа, прошу прощения, я от Его Высочества. – Прорезая толпу, ко мне пробился усталый человек в запыленной одежде цветов герцога. – Граф Артакс фон Йорген, Его Высочество приказывает … призывает, прошу прощения – приглашает вас срочно приехать к нему по неотложному делу.

Вона как… Если Августейшие герцоги приглашают, это хуже приказа. Но наверное, физическими упражнениями теперь можно не заниматься. В доспехи, бог даст, как-нибудь влезу, а по дороге жирок сойдет и сам по себе.

Глава третья

Весть из прошлого

Итак, предстоит ехать в Силинг, столицу Силингии, к герцогу фон Силингу. Но срочно – это вовсе не означает немедленно. Мне еще требуется подготовиться к дороге, а путь неблизкий; подобрать слугу. Артакс вполне мог обойтись и одним лишь гнедым, без лакеев, но граф Артакс фон Йорген просто обязан иметь хотя бы одного слугу. Как говорят в одной из провинций Старой империи – Noblesse oblige.

Кому я все это рассказываю? Читатель, осиливший четыре книги моих воспоминаний, скользит взглядом по строчкам, и понимает меня гораздо лучше, чем я сам себя понимаю. Разумеется, я не задумываясь отправился бы один, плюнув на все сословные условности и ноближи с оближами. Обходился я как-то двадцать с лишним лет без слуг, если не считать денщиков-инвалидов, – так обошелся бы и дальше. Со слугами сплошные неприятности. Кто-нибудь видел хоть раз идеальную прислугу мужского пола? Если не пьет, так окажется трусоват, не подворовывает, так ни хрена не умеет, не бегает по распутным девкам, так целыми днями бездельничает. Еще о слугах надо заботиться, кормить. И, кроме Гневко, потребуется конь для лакея.

Но ехать в одиночку я не рискну, потому что время года не самое лучшее. Это в Швабсонии, пусть там и зимы суровее и снега наметает больше, зато в пределах ежедневного перехода, непременно отыщется хотя бы один постоялый двор или трактир, а то и городишко, где оных трактиров несколько, с комнатами для постояльцев и конюшнями для лошадей. И сам поешь, и конь сытый будет. В Силингии же все придется переть на себе, проверено. И что я упру? Мешок сухарей, да торбу с овсом? А сено мы где станем брать? Снега немного, но трава насквозь проморожена, такую и я бы не стал жевать, а не то, что мой Гневко. Конечно, если припрет, жеребец станет щипать и такую, но кто знает, может, если отъехать подальше, пойдут сплошные сугробы? Гневко из-под снега корм добывать не приучен, я – тем более.

Значит, если мы доедем до Шварцвальда за день, от леса до столицы останется три дня, то сколько нужно припасов? Ага, как же… Кладем на дорогу неделю. Зимние дни короткие, а по ночам ездить – себе дороже. От Черного леса до Силинга должна быть хотя бы какая-то харчевня, но не факт. Стало быть, нужна телега, куда и станем загружать все нужное, а к ней возчик, он же слуга. Лучше бы иметь и верхового слугу, и возчика на подводе, но на телегу столько припасов не влезет.

Слугу – крепкого, чем-то напоминавшего моего мостоблюстителя, подобрал Томас. Сказал, что отец у парня не шойзель, а как есть человек, да еще и свояк, добропорядочный пейзанин. Старик и сам бы отправился в дорогу, отдохнуть от любимой, но сварливой супруги, но у Томаса, по зимней поре, и спина не гнется, и дают знать старые раны, включая ту, что он сам себе причинил. Нет уж, пусть лучше дома сидит, косточки греет, слушает Курдулу, да за Кэйтрин присматривает. За ней, за моей невестой, еще обещал присматривать брауни, это надежнее, нежели Томас. Слугу-то она не очень послушает, а вот домового уважает даже больше, нежели будущего мужа.

Я всегда с подозрением относился к тому, если пейзане отдают сына в солдаты или в слуги. Толкового и работящего никто не отдаст, такой самим нужен, но по зимней поре работы в деревне нет, рады любому приработку.

Слуга крепкий, откликался на имя Генрик. Костер в снегу разжигать, нехитрую снедь сготовить умеет любой деревенский мальчишка. Главное, парень лошадей любит, а про остальные его умения и навыки в дороге узнаю.

Мы ехали молча, немного ежась от ветра. Я порадовался, что зима здесь гораздо мягче, чем по ту сторону гор. Там бы пришлось напяливать плащ, подбитый мехом, и шапку с наушниками, а здесь и суконный неплохо греет, и уши не мерзнут.

Сумерки начали наступать раньше, чем я планировал. Усмотрев неподалеку деревья, за которыми должен скрываться ручей, собрался остановиться на ночлег, но впереди замаячил едва заметный огонек, не похожий ни на костер, ни на пламя пожара.

– Там что, жилье появилось? – спросил я Генрика, но тот лишь с недоумением повел плечами.

Кто это такой смелый, чтобы обосноваться в пяти милях от Шварцвальда? И пусть проклятие Черного леса мы с цыганами сняли давненько, года полтора назад, но широко это не афишировали, а народ, по старой памяти, еще боялся призрачных обозов и всего прочего. Но если имеется жилье, то лучше напроситься на ночлег, чем спать зимой у костра. Терпеть не могу ночевать, если один бок нагревается, а второй замерзает. Ворочаешься всю ночь с боку на бок, не выспишься. Нет уж, надо под крышу. Авось, хозяева будут столь любезны, что пригласят в гости. А нет, так мы их вежливо попросим.

Пришлось проехать еще мили полторы, пока не увидели в свете луны длинный фахверковый дом с коновязью, колодец, навес для лошадей, а сзади несколько копен сена. Неужели постоялый двор? Да, именно так. Вон, даже вывеска есть – на двух кронштейнах болтается деревянный щит, на котором намалеваны окорок и огромная пивная кружка. А художник хорош. Окорок, даже в сумерках выглядит как настоящий, а пена из кружки прямо-таки готова выплеснуться на ближайший сугроб.

В ответ на наш стук из-за дверей раздался мужской голос:

– Кон дый[1]? – О чем спрашивают, я не понял, но язык показался знакомым, как и голос. Зато второе слово я уже понял. – Закр[2]!

– А ты уткрдо сделай, старый хрен, не то я дверь высажу!

Во те раз! Кого меньше всего ожидал здесь увидеть, так это Зарку-цагана. Я-то думал, что он пребывает в Швабсонии, обманывает там честных бюргеров, или его уже успели повесить за конокрадство. Не разобрав, о чем нас спрашивают, весело проорал:

– Бахталэ[3] Зарко!

Раздался лязг щеколды, и в полутьме появился смеющийся цыган.

– Баро Артакс, сколько можно тебе талдычить, – когда ты по-нашенски пытаешься говорить, пузо от смеха лопается.

Из-за плеча старика выглядывало любопытное личико Папуши. Она мне очень лукаво подмигнула, а я отчего-то смутился и попытался скрыть смущение суровостью:

– У тебя здесь постоялый двор, или что? Что за хозяин двора, если гостей гонишь? Давай, шевелись, у меня гнедой проголодался.

Гневко я расседлал сам, сам же засыпал ему овса, а хозяин постоялого двора не возражал. У него с моим гнедым сложные отношения. И не то, чтобы старый цыган боялся моего жеребца, но уважать уважал. Верно, помнил его копыта. Ну, хотя бы воды принес, и то хорошо.

– Ну как, ничего? – поинтересовался я у гнедого. Навес навесом, но стенок-то здесь нет, дует.

– Го-го, – мотнул Гневко гривой, давая понять, что все в порядке, не холодно, а я могу уходить и не мешать ему есть.

– Вот и ладно, – кивнул я, посматривая, как Генрик обихаживает свою кобылку. Гнедой к ней интереса не проявлял, это хорошо. И драться он с кобылой не станет, это совсем прекрасно.

Мы сидели перед очагом, на котором что-то шкворчало, а Папуша разливала горячий травяной отвар, я спросил:

– Как тебя сюда занесло?

– Э, баро Артакс, сколько можно дороги мять, кибитки ставить? Пора уже и осесть. И дети просят – мол, садись на землю, дадо, хватит, нагулялся. Стар ты уже, чтобы кобыл красть. И чаюри надоело по земле бегать. Глядишь, человека хорошего найдет, пусть и гаджо, замуж выйдет. А место удобное. Шварцвальд теперь проезжий, а постоялых дворов поблизости нет. В самом-то лесу мало кто останавливаться захочет, а тут, самое лучшее место. И лес можно засветло пройти, и кто обратно поедет, тоже сюда.

– Как ты все успел? – изумился я. – И дом выстроил, и колодец выкопал.

– Дом дети построили, да долго ли его делать? – хмыкнул старый цыган. – Рамы собрали, глиной да битым камнем пустоты забили, очаг поставили. Вон, теперь надобно конюшню ставить, но это потом, летом.

– Прогоришь ты с таким отношением к делу, – хмыкнул я, попробовав отвар. Вкусно. – Трактирщик ты хренов. К тебе постояльцы прибыли, а ты им отворот поворот даешь. Ишь, закрыто. Да ты из штанов должен был выскочить, клиента вместе с его конем облизать.

– Так я уже спать лег, – принялся оправдываться цыган, но как-то вяло, а потом признался. – Я тебя вчера во сне видел. Решил, не нужен мне баро Артакс, хоть он графом стал. Знаю, что если я с тобой встречусь, то жди беды. Спать лег, а Папуша говорит – Артакс сегодня приедет. И стук в дверь. Думаю, может уедет, коли не открыть?

Неприятности, видите ли, из-за меня. А кто его, старого дурака, постоянно выручает? Не я ли? Но вслух не стал ничего говорить. Поминать о своих благодеяниях, все равно, что хвалиться милостыней, данной нищему.

– Хозяин, а пиво-то где? – подал голос мой слуга. Генрик хотел еще что-то сказать, но наткнувшись на мой недобрый взгляд, не предвещавший ничего хорошего, тихонечко сник и пробубнил. – Да я это … господин граф… Простите великодушно, на вывеске-то пиво нарисовано.

– Так мало ли что на вывесках намалюют, – жизнерадостно сообщил Зарко. – А пиво-то я откуда возьму? Сам не варю, а из пивоварни вести долго, да и накладно. В пивоварне бочку нальют, а куда мне с бочкой? Испортится, и пиво пропадет, и деньги. Вот, зима закончится, проезжих побольше будет, тогда и пиво будет. Хочешь, поживи до весны, потерпи. Пока могу шнапса налить, если хочешь.

– Не, шнапса не надо, – начал отказываться Генрик, хотя и было заметно, что парень бы не отказался. Вот только, Томас уже провел с ним разъяснительную беседу на предет того, что можно делать, а что нельзя и чего больше всего господин граф не любит.

– Жаркое будет готово, тогда разрешу чарку выпить, – сжалился я.

А по комнате уже шел одуряющий аромат мяса, овощей и каких-то специй. Главное, чтобы мясо не из ежиков. Хотя, когда готовит Папуша, могу и ежика съесть.

Молодая цыганка, тем временем, помешала жаркое, улыбнувшись мужчинам – мол, чуть-чуть осталось, потерпите.

– Я думал, что вы еще в Швабсонии, – заметил я.

– А что там делать? – махнул рукой цыган, отхлебывая свой травяной отвар, успевший остыть. – Побыли мы там с Папушей, посмотрели. Худо там жить цыганам, ой худо. Не любят там нас, не любят.

В голосе старого мошенника зазвенела такая вселенская грусть, что стало понятно – опять Зарко что-то там учудил, а его долго ловили. Но, как водится, не поймали. Кажется, старого плута изловили всего один раз в жизни, и то ловцом оказался мой собственный жеребец.

– Не иначе, ты там поддельный шнапс продавал? – хмыкнул я.

– А что, хуже от этого шнапса кому-то стало, а? – сразу же окрысился цыган. – Никто не помер, даже никого понос не пробрал.

Во те на… Про поддельный шнапс я вообще не знал, брякнул наобум. Впрочем, чем же еще мог заниматься «честный» цыган, если не кражей коней? Ясен пень – либо кому-нибудь что-то втюхивает, либо обманывает, что, впрочем, одно и тоже.

– Мне-то откуда знать? – миролюбиво сказал я. – Ты же знаешь, что шнапс я не пью.

– Я даже про «Любимое пойло наемника» знаю, – хохотнул Зарко. – В Швабсонии его на каждом шагу продают.

– Верно, ты за шнапс налог не хотел платить? – поинтересовался я.

– А чё я платить-то должен? Шнапс я сам продавал, чего это я с каким-то герцогом должен делиться? Хочет, пусть сам шнапс гонит, и талеры получает.

Как говорится, все ясно. В Швабсонии, да и в других землях моей бывшей родины, герцоги и короли закроют глаза на продажу некачественного товара, но если продавец не хочет платить налоги в казну – этого не простят, и не помилуют. Пусть тысяча, а то и больше, умрет, или ослепнет от скверного шнапса, но коли владетель исправно получает свою долю, так и пусть мрут дальше, в рот-то никто не лил.

Тем временем, подоспело жаркое и все разговоры были оставлены на потом. После целого дня пути я не заметил, как опустошил целых две миски, и взял бы еще, но вспомнил, что собирался убрать лишний вес. Вон, доспехи пришлось на телеге вести, не влезаю.

Генрик, осоловев после еды и принятой чарки шнапса, отправился спать, Папуша принялась мыть посуду, а мы с Зарко остались допивать травяной отвар. Надеюсь, ночью бегать не придется? Горшка у цыгана нет, придется ходить на воздух, в холод. А мог бы теплый сортир построить, между прочем.

Цыган, выпив половинку чарки, стал более откровенным.

– Я же чего здесь сижу, баро? Я сижу оттого что Куколю задолжал, целых двадцать талеров. Ладно бы лето было, а зимой-то тут нечего делать. Вон, из столицы два дня назад гонец проскакал, останавливался, а вчера он обратно ехал, да ты, вот и все мои посетители. Скучно.

– А кто такой Куколь? – нахмурился я, попытавшись вспомнить – что это за зверь такой, если его цыган боится?

– Ты Куколя не знаешь? – удивился цыган, а потом вспомнил. – А, так ты же ни пиво не пьешь, ни шнапс, где тебе знать. А Куколь, наш главный винокур. Я у него сорок бочек шнапса купил, на ту сторону гор переправил, а там верным людям продал. Ну, не всем продал, кому-то пришлось отдавать под будущую продажу, чтобы деньги потом отдали. Помнишь, мы летом встретились, когда ты нас выручил? Мы как раз в Швабсонию ехали, за деньгами.

Ишь, жук навозный. А ведь я что-то такое и предполагал, когда увидел Зарко с Папушей и их повозку, но до продажи «контрабандного» шнапса не додумался. Опять забыл разницу в ценах Силингии и Швабсонии. Зачем цыгану мучиться, самому гнать шнапс, если можно здесь купить бочку за талер, а там продать за четыре, а то и за пять? Забавно. О контрабанде между странами я наслышан, сам контрабандистов ловил, но вот контрабанда между мирами, это нечто… На такое только потомки эльфов способны.

– В общем, осерчал император, как там его – Адалберт-Вильгельм?… за то, что ты налоги не платишь, послал стражу, а ты в бега пустился? – предположил я.

– Это еще ладно, – вздохнул цыган. – У меня еще тридцать бочек лучшего шнапса пропало! Я их в университетский городишко пристроил, есть там у меня верный человек, а там что-то стряслось. Не то барон соседский нагрянул, не то еще что, но бочки отыскали, и выпили.

Вон, значит, чей шнапс пристраивал в университетский подвал начальник охраны. Хм… А ведь я мог бы рассказать о том, что случилось, но не стану.

Я посмотрел на унылого Зарко, и мне стало жаль старого дурака. Еще чуть-чуть, и предложу ему двадцать талеров. Не из-за него, а из-за приемной дочери. Для меня двадцать талеров – это не деньги. А для цыгана. Хотя…

– Подожди-ка, – призадумался я. – Допустим, двадцать или тридцать бочек у тебя пропало, но ты говорил, что привез в Швабсонию сорок? А может, и больше? А где деньги, что ты выручил? Пусть даже тебе двадцать бочонков удалось продать, по четыре талера, так это получится восемьдесят.

– И не восемьдесят, а шестьдесят. Я половину денег детям отдал, а половину для Папуши храню, на приданое. Как мне девку без приданого замуж отдать?

– Ты уже сколько лет на приданое девке копишь? – усмехнулся я. – Верно, уже не на один дом накопил, да на табун лошадей? Может, стоит с винокуром рассчитаться, спокойней жить станет?

– А ты мои деньги не считай, – огрызнулся цыган. – Так у Куколя денег много, глядишь, забудет со временем. Вон, сам Силинг обо мне забыл, жандармов по мою душу не присылает.

Я только покрутил головой. Забыл герцог, как же. Простить, может и простил, а вот забыть не забыл. И если цыган что-то еще сотворит, то ему все припомнят. И краденых коней, и гибель рыцарей, случившуюся по его вине. Я и сам-то до сих пор не уверен, что Силинг мне простил смерть своих лучших воинов. Но я Его Высочеству нужен, а вот цыган? А ссора с винокуром может быть похуже ссоры с герцогом. Но что тут говорить? Горбатого могила исправит. Папушу жаль, но у нее хотя бы приданое есть, не пропадет.

Зарко отправился спать в свой закуток, а я в комнату (скорее, чулан) для особых гостей. И я отчего-то не удивился, что, как только улегся, ко мне пришла Папуша. Девушка пристроилась рядышком, а когда я ее обнял, спросила:

– Артакс, у тебя есть дети?

Кажется, она меня как-то об этом спрашивала? Или это была другая женщина? А дети, скорее всего, где-то есть, но их матерям я никогда ничего не обещал. Пообещал бы, тогда да, сейчас не ходил бы холостяком.

– Когда я в Швабсонии была, девчушку увидела. Такая вся крохотулечка, лет шесть, может семь, но до чего на тебя похожа. И зовут почти как тебя, Юджина. Я уже подойти хотела, спросить, кто папка, но тут ее мать вышла – сама вроде и ничего, но лицо страшное, все в шрамах.

– А как женщину звать? – поинтересовался я.

– Мартой.

Марта… Девушка, чье лицо было обезображено ножом ее же собственного отца.

– Думаешь, весело бабе в лесу жить? Я мужу хочу одежду стирать, готовить. Детей хочу…

– Понимаю, – кивнул я.

– Ой, да ни тоффеля ты не понимаешь! Все вы мужики одинаковые – вам лишь бы штуку свою засунуть, а потом – хоть трава не расти…

– Ну-у… – протянул я, не решаясь сказать, что она и сама не особо-то и противилась, а вовсе и наоборот.

– Баранки гну! Ты, что, не понял, что я беременная? Коли нашелся болван, что замуж зовет, то нужно свадьбу быстрее справлять. Может, удастся убедить, что ребенок от него…

По моим меркам это случилось два года назад, стало быть, там прошло семь. Я не стал ничего говорить Папуше, но она догадалась сама.

– Значит, это твоя дочка? Красивая. Я тоже такую хочу… Ну, и чего ты лежишь, словно бревно?

Глава четвертая

О всякой живности

И что такое Папуша подлила в отвар? Могу лишь предположить, что старому цыгану и Генрику досталось сонное зелье, а мне напротив, бодрящее. И не просто бодрящее, а очень-очень бодрящее… И как эта маленькая ведьма умудрилась сделать все незаметно? Впрочем, она могла ничего не скрывать, кто догадается, что кроме ароматных трав в отвар добавлены и другие травки?

Лестно, конечно, что на старости лет ко мне неравнодушны молодые женщины, но все хорошо в меру.

Заснул лишь под утро, сознавая, что и спать-то осталось всего ничего, но как только закрыл глаза, услышал душераздирающие звуки: не то кого-то резали, не то из живого человека кишки на руку наматывали. Сквозь сон не сразу сообразил, что где-то сверху гнусно блеет коза. Судя по цоканью копытец, скотина залезла на крышу. Нет, не копытца у нее, а копытища, как у слона. Что, у слонов нет копыт? Значит по крыше бродит верблюд.

Папуша заворочалась и, не открывая глаз, пообещала козе что-то недоброе и нехорошее. Всех цыганских угроз и пожеланий я не понял, но слово «кар» опознал, равно как и то, что в отношении мелкой рогатой скотинки его используют не по назначению, не туда, куда это делают козлы. Решив, что продолжу спать, а наверху пусть коза блеет, а то и дракон орет, был вытащен из дремы нежданным вопросом и толчком под бок:

– Артакс, а ты доить умеешь?

– Кого? – спросонок не понял я.

– Козу, кого же еще? Не меня ж… – сонно вымолвила Папуша, приподнимаясь с постели. Широко зевнув, цыганка сказала: – Не коза это, а миньжа с рогами. Сходи, подои, а я еще немножко посплю.

Как ни странно, но слово «миньжа» я понял, хотя раньше его не слышал. Надо будет запомнить. Подкатишь к какой-нибудь барышне, шепнешь на ушко. М-да… Какие мне барышни, если я уже почти женатый человек.

– Не мужское это дело коз с девками доить, – буркнул я, пытаясь удержать одеяло, потянувшееся следом за неохотно поднимающейся с постели цыганкой.

– Ага, за что не возьмешься, так все немужское дело, – фыркнула цыганка, собирая раскиданную по комнатке одежду. – Из-за тебя всю ночь не спала, жеребец…

Я же еще и виноват? Ну и ну. Зевнув так, что едва не вывихнул челюсть, спросил:

– Козу-то где сперли? Отцу твоему лошадей мало, за коз принялся?

– Чего это – сперли? Если цыгане, так только крадут, да? Сама она пришла, еще по осени, и с козленком, – недовольно сказала Папуша, принимаясь одевать на себя многочисленные юбки. – И как их не съели-то по дороге? Лучше бы ее волки загрызли, вместе с выродком, хоть кому-то радость. Корми ее теперь, дои. И капризничает – что не по ней, сразу орет – бе-бе-бе, или ме-ме-ме. И чистюля, словно не коза, а графиня. Попробуй-ка в пойле руку обмочи – жрать не станет, жопу выставит, и копытом бьет. А козленок козлом стал, чуть что – бодаться лезет. Этак всех посетителей отгонит. И воняет, словно рыцарь в походе.

– На мясо пустите, и козла, и козлуху, – хмуро посоветовал я, пропуская мимо ушей гнусные намеки. Уж кто-кто, а я, как рыцарь, не пахну и в походах стараюсь мыться почаще. А цыгане тоже не ландышами пахнут.

– На мясо?! – всплеснула руками Папуша. – Тебя самого надо на мясо пустить! Что с тебя взять? Гаджо, он и есть гаджо. Мне теперь есть с кем добрым словом перекинуться, а ты – на мясо пусти. Да мне Биля словно сестра родная, или подруга! Я ей говорю, а она все понимает и отвечает, только по-своему. Дадо иной день слова не молвит, сидит, молчит и в стенку глядит. Я его как-то раз сама хотела отправить коня скрасть, да куда ему, старый стал. А козел, – засмеялась цыганка, – как-то дадо так боднул под зад, что тот улетел. Но сам виноват – он при Биле меня ругать стал, а козел защищал. Дадо за палку схватился, отходил козла, а тому неймется, все равно бодаться бросается. Дадо его тоже хотел на мясо пустить, да я не дала. Потом помирились, оба довольны. Точно – старый да малый.

Вот и пойми этих женщин. И блеет коза – плохо, спать мешает, и капризная, а лучше ее все равно нет. То она нехорошее слово с рогами, то сестра родная. Зато козел правильный – цыгана бодает. Зарке полезно, чтобы ему раз-другой под зад дали.

Папуша ушла доить козу. Я попытался заснуть, задремал даже, а сквозь дрему в башку пришла шальная мысль – а не взять ли цыганку домой? Вон, барон Кренек, хоть и насквозь благородный, а открыто держит любовницу, не считая служанок, а супруга, как и положено верной жене, всегда держит в спальне кувшин с теплой водой, чтобы омыть усталому мужу руки и чресла. И все баронессу хвалят за ее мудрость и понимание. Уже знаю, что в Силингии мать перед свадьбой дает напутствие дочери – мол, ты выходишь замуж, приобретаешь господина. Тебе очень повезет, если он будет хорошо к тебе относится, но может так получится, что твой муж будет скрягой, либо мотом.

А про измены мужа никто ничего не говорил…

Но только представил встречу Кэйтрин и Папуши, а потом действия баронессы Выксберг, не только дурные мысли ушли, но и сон слетел сразу. Войну я еще переживу, но недовольство Кэйтрин – это вряд ли. Нет уж, нет уж, я для себя давным-давно решил, что законной супруге изменять не стану. Но мы с Кэйт не женаты, значит, до свадьбы еще немножечко можно. Да, а кто в этом виноват? Разумеется, наш патер, со своей дурацкой епитимьей.

Встав на ноги и одевшись, с неудовольствием обнаружил, что Зарко и мой слуга еще спят. Ну ничего себе! Я здесь бодрствую, а они дрыхнут? Подъем, золотая рота! И где, спрашивается, мой завтрак?

Все, кроме меня, за ночь отдохнули и выспались. Эх, стар я уже для бессонных ночей, стар… Хотя, если честно, понравилось, и доспехи теперь садятся на поддоспешник плотно, но не жмут. Но от второй такой ночи воздержусь, иначе придется поддевать под панцирь два поддоспешника, а это в бою неудобно. Надо перекусить и ехать.

Когда трогались, сверху донеслось блеяние. Невольно обернувшись, увидел, – коза стоит на задних ногах, вытянув морду в сторону солнца, вылезавшего из-за Черного леса. Верно, желает первая поздороваться со светилом. Я показал нахальной скотине кулак, прошипев под нос заученное словечко, а она ответила ехидным блеянием. Не знаю, кем рогатая животина меня обозвала, но Гневко, лучше меня понимавший ее речь, тоже гнусно заржал. Так что, последнее слово осталось за скотиной.

Нет, по ночам надо спать. Не мудрствуя лукаво, я перебрался в телегу, укрылся сеном, а Гневко пошел следом, недовольно фыркнув – мол, я это сено есть стану, а ты в него ноги суешь.

Перед тем как заснуть, подумал, что если за Шварцвальдом появятся постоялые дворы, какие-нибудь деревни, то лучше бы обменять, даже с доплатой, пейзанскую кобылу на коня, способного ходить под седлом, а иначе, со скоростью телеги добираться до Силинга будем недели две.