Адвентюра наемника Шалашов Евгений
Снилась какая-то дрянь – Папуша, пеленавшая цыганенка, как две капли воды похожего на Зарко-цыгана, только маленького и приговаривавшая – вот, папка вернется, ты у него гнедого украдешь; Марта, обучавшая маленькую дочь метать ножи в человека, прикованного к позорному столбу. Не удивлюсь, если в колодки закован именно я. Не дожидаясь, пока приснится сын герцоги, натравливающий на меня собак, я проснулся.
Если кто спросит, что я чувствую, понимая, что где-то растут мои дети, то честно отвечу – ровным счетом ни-че-го. Нет во мне ни чувства вины и отцовские чувства тоже глубоко спят. Какие чувства могут быть к детям, которых я никогда в глаза не видел?
Еще в голову пришла мысль – а зачем я понадобился герцогу? Но эти мысли, как показывает опыт, бессмысленны. Как ты голову не ломай, не фантазируй, а реальность будет совсем иной, нежели ты ее себе представляешь.
Выгнав из тела холод, сковывающий все члены, осмотрелся. Похоже, мы же уже к Шварцвальду подъезжаем. Только проснулся, а уже скоро снова придется становиться на ночлег.
Дорога вывела на знакомую поляну. Снега почти нет, земля промерзшая, черная, с буро-зеленой травой, пожухлой от холода, место легко узнать. Вон, там развернулось сражение с рыцарями Силлинга, а вот и наше кострище. Здесь останавливались гномы (кофе, кстати, у них замечательный, надо еще купить), а кострище после себя не оставили, молодцы, все присыпали, угольки собрали. И по-прежнему, словно часовые, вокруг поляны стоят деревянные кресты – изрядно покосившиеся, поросшие мхом, но хранившие от всякой напасти. Если поискать, отыщу братскую могилу жандармов, которых мы с цыганом убили, я для нее собственноручно крест делал. А под теми березками, из которых соорудил крест, отыскал медный панцирь рыцаря Йоргена…
Но на могилу я не пошел. Что мне там делать? В храм я уже сходил, за души усопших помолился, патеру исповедался. Покойников не боюсь, а терять время – нелепая трата времени.
Пока Генрик распрягал кобылу, возился с телегой, сеном, я успел расседлать Гневко, нарубить сушняка и разжечь костер. Сходил к ручейку и набрал воды. Утверждая котелок на огонь, услышал:
– Господин граф, а чё это вы всё сами-то?
– Делом лучше занимайся, а глупые вопросы задавать потом станешь, – хмыкнул я, вспоминая, где и в каком мешке у нас припасы?
– Так я уже все сделал, – деловито отрапортовал слуга. – Лошадок напоил и накормил. Может, лучше я сам кашу сварю? Вы все-таки граф, вам нельзя.
Сам так сам, я разве против? Тем более, что готовить терпеть не могу. Вот, разве что яичницу сделать могу, и неплохую. Уступив парню право кашеварить, спросил:
– Генрик, а откуда ты знаешь, что можно делать графу, а что нет?
– А Томас сказал, что лучше вас к котелку не допускать, – бесхитростно отозвался парень, промывая крупу. – Дескать, если господин граф возьмется кашу варить, то она у него обязательно подгорит, да еще и посолить он ее забудет… Ой, – спохватился Генрик, – простите, господин граф.
Вспомнив, как варил кашу – забыл промыть пшенку, а потом еще и половину спалил, я захохотал. Еще бы, если я варил пшенную кашу первый раз в жизни? Вот ведь, старина Томас, все он запомнил, хотя и валялся раненым. Отсмеявшись, поинтересовался:
– Что еще про меня Томас сказал?
– Сказал, чтобы я шнапс и пиво при вас не пил, и сырую воду из ручья не хлебал, дескать, вы это не любите, – сообщил слуга, засыпая в кипящую воду крупу.
Хм, вон как надо кашу варить. А я ее холодной водой заливал, а потом на костер ставил. Наверное, оттого моя каша и горчила? А про сырую воду с парнем разговоры вести не стану, не поймет, что из-за воды можно не просто заболеть, а умереть. Пусть думает, что мне не нравится. Шнапс и пиво при мне пить нельзя, а без меня можно? Ну, старина Томас, научишь ты молодежь, а мне еще с ней до столицы ехать.
– А еще старый сказал, что рука у вас очень тяжелая, – вздохнул Генрик. – Коли что не по нраву – разговоры вести не станете, а просто в ухо дадите.
Ничего себе, каким злодеем меня старик обрисовал. Можно подумать, что я только и делаю, что всем по ушам бью. Томас, скажем, ни разу от меня в ухо не получил. Но заранее радовать парня не стоит, ему вредно.
– В ухо я своим слугам никогда не бью, – хмыкнул я. – Стукнешь, а у него барабанная перепонка лопнет, оглохнет. И на хрен мне глухой слуга нужен? А про шнапс Томас соврал. Его не только при мне нельзя пить, и без меня. Можно, если я сам разрешу.
Покамест, парнем я доволен. Коней обиходил, кашу сварил вкусную, воду пил кипяченую, ночлег обустроил, превратив место под телегой в маленький.
И ночью ничего страшного не приснилось – ни убитых жандармов герцога Силинга, ни загубленных диких собак. Вообще, покойник явился мне один-единственный раз в жизни и то, нищий бродяга, случайно убитый мной во время побега с каторги. Но этот старик, меня спас, а не погубил. Правильно говорят мудрые люди – у мертвецов совсем другие заботы и интересы, а такая мелочь, как месть живым, их не прельщает.
К тому времени, когда я проснулся, слуга успел накормить и напоить лошадей, и варил кулеш. Я даже начал думать, что существуют на свете идеальные слуги. Или все-таки нет? Ладно, посмотрим, что не так у моего Генрика.
А что «не так», выяснилось достаточно скоро. Среди пейзан редко находятся охотники, а коли такие и есть, не сознаются, но вдруг парнишка умеет стрелять из лука?
– На охоте приходилось бывать? – поинтересовался я. Видя, что парень мнется, поощрительно улыбнулся. – Говори, ничего страшного. У меня у самого лесов нет, а если ты на стороне браконьерствовал, никому не скажу. Ты из лука предпочитаешь дичь бить, или с рогатиной?
– Я, господин граф, крови боюсь, – чистосердечно признался Генрик. – Даже куренку голову не отрублю, без чувств падаю. Мамаша, если свинью колоть нужно, к соседу ходила, а курам сама головы отрубала.
Вот те на… Бывают, конечно, такие люди, но очень редко.
– А в смысле подраться? Вон, какой ты здоровый…
– Не знаю, не пробовал, – вздохнул Генрик.
Не пробовал? Вот в такое не поверю. Не бывает так, чтобы дети росли, и не дрались друг с другом. Уж на что я, выросший среди нянек, гувернеров и воспитателей, умудрялся подраться даже с детьми лакеев и садовников, а когда был помладше, хаживал и с разбитым носом, и синяками. Отец говорил – мол, если граф хочет драться, деритесь с ним всерьез, без поддавков. А те и рады были наподдавать возможному наследнику престола.
– А тебя самого в детстве не колотили? – хмыкнул я, и подначил. – Наверно, ты постоянно битым ходил?
– Не-а, ни разу. Соседи меня в обиду не давали, не разрешали бить, мол, нельзя такого телепня бить, добрый слишком. Да и мать побаивались.
– А кто у тебя мать? – насторожился я. Может, ведьма или колдунья? Чего не надо мне в дороге, так это балованного сына ведьмы. Прибью ненароком, а мамаша заколдует.
– Мать у меня – повивальная бабка, – с гордостью сообщил Генрик к моему облегчению. – Она у половины деревни роды принимала, как после этого меня бить? И бабка моя – все повитухами были, а вот матери не повезло, парень родился, я, то есть. А парню повитухой зазорно быть.
Генрик вздохнул. Неужели расстраивается, что не родился девкой и не смог стать повитухой? В Швабсонии я видывал мужчин-лекарей, принимавших роды, а в Силингии этим занимались исключительно женщины.
– А сам ты лекарем стать не хочешь? – поинтересовался я, в надежде услышать, что мать научила его распознавать травы, полезные для души и тела, а еще способам врачевание ран, что для меня стало бы очень полезным, но ответ был неутешительным:
– Лекарем? Не-а. Там тоже крови много бывает, особенно, если жилу отворяют. Видел я как-то, потом два дня пластом лежал. Я конюхом хочу стать. Мне Томас пообещал – как только помрет, вы меня на его место возьмете.
Весело. Крови он, видите ли боится. Стало быть, если меня, не дай бог, ранят, то мой слуга, вместо помощи пластом ляжет? Ну, старый Томас, удружил…
– А как ты конюхом собираешься стать, если крови боишься? У лошадей всякое случается – и ноги они ломают, и раны получают, и сами подраться могут, – хмыкнул я. – Видел хоть раз, как жеребцы друг дружку кусают?
Я не стал говорить, что в жизни бывает так, что коня приходится добивать, чтобы не мучился. У меня самого – тьфу-тьфу, подобного еще не происходило, но все может произойти.
– Коняшки, это другое, – выдохнул Генрик. – С коняшками я ничего не боюсь. Ни крови, ни навоза. Коня, они же лучше людей, и кровь у них иная. Чего бояться?
Что ж, принимаем за данность. Генрик много на что способен. Но воевать или лечить он не сможет. Значит, ищем положительные стороны. Впрочем, если понадобится, я смогу нанять прислугу и в Силинге. А кто сказал, что мне понадобится слуга-воин, или слуга-лекарь? Может, и бед никаких не будет, к чему себя накручивать раньше времени? А конюх, он всегда пригодится, хоть дома, хоть на войне.
Глава пятая
Накидка с гербом
Когда отъезжали от поляны, мы с Гневко принялись осторожничать – с рыси перешли на шаг, сообразный ходу телеги. Время от времени я озирался по сторонам, словно деревьев раньше не видел, а гнедой, чаще, чем обычно, глубоко вдыхал морозный воздух.
Если гнедой учуял плохое место раньше меня, то ненамного – на полминуты, не больше. Гневко стукнул копытом и застриг ушами:
– Иго-г-о.
Можно подумать, я сам не понял, что пятачок, где дорога проходит вдоль пологого склона, заросшего старыми соснами и тополями – идеальное место для засады. А птиц, встревоженно круживших над головами злоумышленники, как любят писать о том авторы романов, не было и в помине. Настоящая засада устраивается загодя, чтобы лесные птахи успокоились, угомонились и не выдавали присутствие человека.
Есть, говорят, такие люди, что нюхом чуют засаду, умудряясь по запаху определить количество сидевших в ней злоумышленников. Но у меня нос обычный и Гневко здесь подсказать не может. Он все-таки конь, а не охотничья собака. Предупредил, что не нравится место, уже спасибо.
– Доставай арбалет, – приказал я слуге и тот вытащил из-под сена подарок Томаса – деревянную дуру, из которой старик сам себя подстрелил позапрошлым летом.
Пальнуть, что ли в сторону елей, чтобы у злодеев нервы сдали? Пожалуй, не стоит. Незачем переводить арбалетный болт. Не знаю как, но нутром чую, что там уже никого нет.
Я спешился, на всякий случай обнажил меч, осмотрелся и, выбрав место, куда уселся бы сам, прошел за разлапистую ель, скрывавшую полянку.
Засада здесь точно была, и те, кто в ней сидел, ушли недавно. Вот, здесь топтались люди, а там стояли лошади. Увы, снега нет, а подмороженная земля следов почти не оставила. Хотя, кое-что высмотреть можно – кучи еще дымящегося лошадиного навоза, несколько кучек человеческого дерьма, подсказали, что ждали долго, не меньше суток, коли успели все здесь засрать, но и не больше, иначе бы развели костер, хотя бы и небольшой, чтобы погреться по очереди.
Засада… Вот, на кого только? Себя, как объект для нападения отметаю сразу – кому я нужен, да и кто мог узнать, что поеду здесь и сейчас? На купцов? Вполне возможно, но на обозы не охотятся наобум. Засядешь, так можно прождать и до бесконечности. Купцов «пасут», «вываживают» в течение недели, а то и месяца, наблюдают за ними, передают по цепочке, а уже потом нападают. Чаще всего в обозах имеются наводчики, или разбойники оставляют сообщников на постоялых дворах, чтобы передавали весточки в лес, к тутошним «добрым малым». Да и классические разбойники, живущие круглый год в лесу – редкая штука. Нет, нынешние грабители предпочитают жить дома, в тепле, рядом с женой, мыться хотя бы раз в месяц, а выходят на «промысел» лишь тогда, когда твердо знают, что добыча идет прямо в руки.
Купеческие караваны здесь ходят редко, предпочитая дальнюю дорогу, ибо репутация Шварцвальда пока остается скверной, а тех, кто не боится пройти через Черный лес, останавливать себе дороже. Видел я обоз гномов – от эскадрона отмашутся, а не то, что от каких-то лесных бродяг. Так на кого устраивали засаду? Крутится в голове одна мысль, но если она верна, значит, дела в герцогстве очень хреновы.
– А… ме … т-а-мм… – услышал я рядом.
Мой слуга, встав на телегу во весь рост, принялся размахивать руками и о чем-то говорить, но получалось плохо.
– Четко скажи, а не блей! – рявкнул я так, что откуда-то сверху упала испуганная белка, а мой слуга едва не брякнулся оземь. Пришлось понизить голос, и уже ласково попросить: – Генрик, дяденька добрый, бить он тебя не станет, но ты расскажи, что увидел?
Слуга вообще впал в ступор, пришлось его малость потрясти, и только тогда он сумел взять себя в руки и ответить нормальным голосом, указывая в сторону:
– Вон, тамотка, господин граф, смотрите.
М-да… Не люблю ошибаться, но это как раз тот случай, когда хотелось бы оказаться неправым. Увы, но я снова был прав, потому что засада организована на гонца герцога Силинга. Вот и он сам – привязанный к дереву, а на ветвях уже сидят мудрые нахохлившие вороны, в ожидании, когда живые уйдут.
Тело еще не успело остыть, хотя на холоде кровь остывает быстро. Умер гонец час, от силы, часа два назад. Написал бы, что в глазах застыл ужас, но глаза выколоты, лицо в порезах и ссадинах, одежда в крови. Пальцы почерневшие, переломанные. Похоже, парня жестоко пытали, потом убили ударом в сердце. Еще и ограбили. Карманы вывернуты, сапоги сняты, оружия нет. И не хватает сюрко. Стало быть, не случайные разбойники. Ткань, должно быть, пропиталась кровью, и не годится даже на половую тряпку. А коли и годится, так дураков нет таскать с собой черно-белую накидку с гербом Силинга. Скорее всего, сюрко убийцы прихватили с собой, в качестве доказательства.
Какую тайну пытались выяснить? И задаваться вопросом – выдал ли гонец тайну, нет ли, глупо. Разумеется, выдал. Допускаю, что существуют на свете люди, стойко переносящие истязания, но сам я за всю жизнь таких не встречал. Но неужели вызов в столицу малоизвестного Артакса, такая тайна, за которую убивают?
А главное – зачем убивать? Что, о приказе Силинга нельзя было узнать от какого-нибудь писаря, от герцогской фаворитки, или от конюха? И во что такое меня впутывает мой сюзерен? Здесь пахнет, как минимум, заговором против правящего герцога. Один уже был, когда попытались избавиться от наследника. И что, уже второй? Ну, пусть оммажа я герцогу не давал, но что это меняет? Раз не отказался от титула, стало быть, я теперь вассал герцога с потрохами и мне придется защищать интересы своего сюзерена. Коли так, придется везти мертвеца в столицу.
– Генрик, иди сюда, – позвал я слугу. – Когда парень на негнущихся ногах подошел, кивнул. – Перерезай веревки.
На слугу было больно смотреть, но он делал успехи. В обморок не упал, истерику не устроил.
Труп гонца мы уложили на телегу, прикрыли рогожей, а сверху еще и сеном. Ни к чему, чтобы все видели мертвеца. Вполне возможно, что злоумышленников не трое, а больше.
Мой возница собирал иней с деревьев, тер руки о замерзшую землю, тихонько скулил. Смеяться над парнем не стал, понимаю, как тяжело дотрагиваться до покойника, ощущать на своих ладонях холод и липкую кровь. Самому когда-то было неприятно, но ничего, попривык, да и перчатки завел. Вот, доедем до ближайшего колодца, или наткнемся на ручеек, то руки вымоем с мылом. А потом и одежду постираем. Но все потом.
Чтобы отвлечь парня от мрачных мыслей, спросил:
– Увидел что-нибудь любопытное? Ну, следы какие-нибудь?
– Про людей ничего не скажу, не знаю, – вздохнул Генрик. – Но коняшек здесь вначале три было, потом четыре.
Все правильно. Трое убийц и трое коней. Четвертая лошадь гонца.
– Молодец, – похвалил я парня. – Что-нибудь еще?
– У четвертой лошадки нога болит.
– Нога болит? – не понял я. Кажется, сам неплохо разбираюсь в конях, но определить по следам, болит ли у лошади нога, я бы не смог.
– Вот глядите, господин граф, – оживился Генрик, указывая на два серебристых тополя по краям дороги. – Вон там веревка была натянута.
И впрямь… Если как следует присмотреться, можно заметить, что в паре футов от земли кора дерева слегка потерта. Я бы и не заметил.
Веревка, натянутая между деревьев, всадник, вылетевший из седла… А даже если не вылетел, удержался в седле, то все равно, убийцы получили дополнительный шанс. Грамотно все рассчитали, сволочи.
– Так может и ничего, и не ушибся конь, – попытался я утешить Генрика. – Споткнулся, вот и все.
– Может, – вздохнул слуга. – Но все равно, жалко коняшку.
Да, жалко. Гонца тоже жалко, но он человек.
– И вот еще что, господин граф, – вспомнил вдруг Генрик. – У одного коня подкова болтается.
– Как это ты понял? Земля промерзшая, снега нет, – нахмурился я.
– Я там ухналь нашел. Вот, смотрите.
Ухналь, сиречь гвоздь для подковы, рассматривать я не стал, поверю на слово. Что я, ухналей не видел? Не факт, что подкова разболталась, в нее засаживают и шесть, а то и восемь гвоздей. А коли и разболтается, что это нам даст? Даже если бы я помчался ловить убийц прямо сейчас, их уже не догнать. У них фора в пару часов, а наша скорость – скорость телеги, в которую запряжена рабочая лошадь. Что же, доедем до столицы, сдадим труп гонца, имени которого я не знаю, а там пусть герцог сам разбирается, дает поручение капитану дворцовой стражи, моему знакомцу фон Шлангенбургу.
От места гибели гонца мы поехали еще медленнее, чем раньше. Казалось, телега потяжелела в несколько раз, да и не полагается с покойником быстро ездить.
Составить представление о стране можно по рассказам бывалых людей, по книгам и картам, но лучше, если самому, разочек-другой проехать ее из конца в конец. В Урштадте у гномов я приобрел карту Силингии – не очень понятную, с чужими условными обозначениями, дорогую. Расспрашивал купцов и бродячих ремесленников, бывавших в других частях нашего герцогства, сопоставлял и, даже умудрился нарисовать собственную карту. Теоретически, смог бы пройти по Силингии с помощью самодельной карты, но вспоминая свой собственный опыт воинского начальника, имевшего схемы, составленные разведчиками и, оказывавшиеся абсолютно несоответствующие реалиям, понимаю, что пока не померяешь землю собственными ногами или копытами коня, то страну ты так и не узнаешь.
Урштадтские земли, прикрытые Шварцвальдом, были лишь частью Силингии и, не самой большой. Дорога, по которой мы ехали, вливалась в широкий тракт, как ручей соединяется с полноводной рекой, куда вливаются десятки других дорог.
Пока выбирались на тракт, у меня было время заняться самокритикой. Начнем с того, что граф я неправильный. Тащусь рядом с простой пейзанской телегой, в которую впряжена кобылка, хотя по своему статусу положена свита. Пусть не такая, как предписывают правила, гласящие, что рыцарь в дороге обязан иметь двух дорожных коней, одного парадного, и пять боевых, а с ними оруженосца, а лучше – двух, а еще трех-четырех конюхов, не считая личной обслуги. И у каждого должны быть лошади. Разумеется, никто подобной толпой не ездил. Большая свита за неделю пути сожрет доход поместья за целый месяц, не говоря о том, что приобрести столько лошадей сумеет не каждый граф, не говоря уже о простом рыцаре. Если оценивать стоимость лошадей не сообразно деньгам, а по стоимости быка, получается, что дорожный конь равен двум быкам, парадный – трем, а боевой аж четырем! Разоришься, и не заметишь.
Но все-таки, следует иметь двух коней, и двух верховых спутников, выполнявших обязанности слуг и телохранителей. И если я о том не задумываюсь, то об этом помнят мои «собратья» – хоть титулованные, хоть нетитулованные рыцари, для которых субъект, вроде меня, путешествующий в одиночку (не считать же возчика за сопровождающего?) непонятен, а если учесть наличие превосходного гнедого, стоящего не меньше шести быков, может послужить добычей.
А ведь я, как сейчас помню, собирался обзавестись собственным войском. А потом подумал – а с кем я стану воевать и, на хрена кормить дармоедов, отрывая деревенских парней от сохи? Армию не заводят для собственного удовольствия, должна быть определенная цель и конкретный противник. А у меня нет ни воинственных соседей, собирающихся оттяпать надел, ни крепостных крестьян, угрожавших восстанием. Спрашивается, для чего? Отвечаю – хотя бы для того, чтобы в случае надобности, взять в дорогу не слугу-добряка, а пятерку воинов, не боящихся крови.
Нет, по возвращению домой точно заведу себе личную дружину, человек этак с дюжину. Деньги есть, могу себе позволить содержать целую сотню бездельников и, делать мне нечего, буду их потихонечку муштровать, обучать владению оружием, верховой езде. И дом прикажу обнести стеной, выстрою башни, выкопаю рвы. Пусть мои ратники несут службу и заступают в караулы, играют вместе со мной в войну. И никого моя дурость не удивит, раз есть деньги, имею право.
Вот и еще одна миля позади, и показался постоялый двор, обросший строениями. Это уже не просто дом для усталых путников с парой сараев, а небольшое селение. Гостиницу Зарко-цыгана (если он не заскучает на одном месте, и не сбежит), ждет та же судьба. Через полгода рядом появится кузница, потом какая-нибудь портомойня, а там одна лавчонка, вторая, третья и рядом с проклятым лесом вырастет городок, начало которому положил конокрад. Забавно. Но часто так и бывает, что города основывают не герои, а какие-нибудь разгильдяи и преступники, вроде цыгана.
У коновязи четыре лошади с аппетитом хрумкали овес. Неужели убийцы здесь? Впрочем, почему бы нет? Дело сделали, теперь хочется перекусить. И про погоню они и ведать не ведают.
Я спешился, кинул поводья выскочившему откуда-то чумазому мальчонке, кинул ему монетку:
– Привяжешь, а потом сгинь куда-нибудь подальше, чтобы тебя здесь никто не видел.
И тут Генрик заорал громким шепотом, указывая пальцем на копыто одного из коней:
– Вон, у того мерина подкова слетела.
Надо бы похвалить парня, но тыкать пальцем – неприлично, так что обойдется без похвалы.
– Стой здесь, – приказал я слуге и кивнул на охапку поленьев, лежавших у входа. – Если кто выбежит, бей его по башке. – Уже берясь за ручку двери, уточнил. – Если выбегу я, меня бить не надо.
Надеюсь, справится и ничего не перепутает.
В трактире почти пусто, за исключением одного стола, занятого тремя молодыми мужчинами – двое лицом к входу, один спиной. Одежда не новая, но добротная, плащи без заплаток и штопки. Посетителей можно бы принять за приказчиков, если бы не мечи, висевшие на поясах. Меч не каждому купцу по карману, не то, что их подручным.
Троица дружно обсасывала косточки, выплевывая их прямо на стол, запивая еду пивом. При появлении чужака слегка насторожились, скользнули взглядом по мне, особое внимание уделили плащу, под которым угадывался меч.
Подойдя к «приказчикам», я посмотрел на их миски, принюхался и спросил:
– Рагу из баранины?
Может, это и не они? Ладно, потом извинюсь, если ошибся.
Не дожидаясь, пока сидевшие за столом начнут хамить, посылать нежданного гостя подальше, левой рукой ухватил за волосы того, кто сидел поближе, ткнул его мордой в рагу, подержал там немного – мне хотя бы один «военнопленный» нужен для допроса, а правой метнул кистень, проламывая череп сидевшему с края.
Третий «приказчик» вскочил, заметался, пытаясь выбраться, запрыгнул на стол и, на ходу вытаскивая меч, ринулся на меня.
Молодец парень. Быстрый. Или, как говорит один мой знакомый – стремителен, как понос! Жаль только, не повезло. Споткнулся на чем-то скользком, запутался в собственном плаще, полетел носом вниз, любезно подставив затылок под удар.
Вывод напрашивается сам собой – даже если хотите иметь место для обзора, не забивайтесь туда, откуда трудно вылезти. И не устраивайте свинарник на столе, вам же хуже.
Что-то под моей левой рукой стало слишком спокойно – человек не пытается вырваться, не елозит.
Орфоэп твою в душу талер и два хромых цыгана в придачу! Острая косточка вошла прямо в глаз, и дошла до мозга. Не везет мне, лишился пленного.
Вся троица мертва, а все доказательства преступления – подкова. М-да… Ну, извините ребята, если ошибся.
Я перевел взгляд на стойку, за которой насмерть перепуганный хозяин, вооружившийся тесаком, собирался отстаивать свою жизнь. Откинув полу плаща, я похлопал по эфесу меча, заодно продемонстрировав серебряный дворянский пояс.
– Эй, любезный, убери свинорез, и пойдем со мной, – кивнул я на выход, а когда хозяин замешкался, повысил голос: – Тебе помочь?
Входную дверь открывал осторожно, посматривая, чтобы Генрик с перепугу не огрел поленом. Добряки они все такие – вначале бьют, а потом сожалеют.
Мой слуга, честно прождавший на улице, с поленом наперевес, обрадовался, завидев меня. Дав парню отмашку – мол, бить никого не надо, подвел хозяина постоялого двора к телеге, разворошил сено и, откинув рогожу, показал лицо мертвеца.
– Узнаешь?
Даже если гонец и останавливался на постоялом дворе, узнать его теперь трудно, но хозяин, всмотревшись, пробормотал:
– Узнаю… Гонец Его Высочества герцога. Господи, кто же его так? Останавливается, останавливался, то есть, у меня, если в Урштадт скачет… скакал, а потом назад. Поест, чарку шнапса пропустит, а как лошадь отдохнет – снова в путь.
– Ага, – рассеянно кивнул я, жестом подзывая слугу. – Генрик, седельные сумки осмотри. Знаешь, что искать? Вот и ладно. – Озадачив парня, повернулся к хозяину. – Тебя как звать-то?
– Тормош, ваша милость, – ответствовал хозяин.
– А меня зовут господин Артакс, – представился я. Хмыкнув, решил уточнить: – Можешь именовать меня попросту – господин граф. И что, любезный Тормош, ты мне про ту троицу можешь сказать?
– А что говорить-то? – не понял хозяин.
– Кто они такие? Чьи о люди? – терпеливо уточнил я.
– Ваша Светлость, не знаю, – замотал хозяин башкой. – Я ни имен не знаю, и ни того, кому они служат. Кто мне докладывать-то станет?
Светлость, оно конечно приятно, но я не Светлость, а только Сиятельство. Возможно, дядька и не врет.
– Тормош, если ты мне соврал… – начал я, собираясь сказать – мол, в этом случае тебе будет плохо, но пугать людей не люблю, потому сформулировал по-другому: – Так вот, сам подумай, что будет, если ты мне соврал, а на самом-то знаешь, чьи это люди… Гонца я нашел неподалеку от твоего постоялого двора. Понимаешь?
Я малость приврал, но это для пользы дела. А Тормош мужик тертый, понимает, что убийство гонца – очень серьезное преступление. Гораздо хуже, нежели убийство жандарма или сборщика податей. А коли тело герцогского гонца отыщется близ селения, а убийца не найден, то герцог народ казнить не станет, но зато он вправе сжечь все дома, а пепелище посыпать солью.
Надо отдать должное Тормашу. Дядька побледнел, но на колени падать не стал. Осеняя себя крестным знамением, сказал:
– Господин граф, чем угодно клянусь, не знаю. Этих людей я второй раз в жизни вижу. Первый раз дня четыре назад были, очень рассерженные, на меня наорали, Юшку – это конюшонко мой, вон, сейчас за солому прячется, ни за что, ни про что стукнули. Вроде они куда-то опоздали, кого-то не встретили, но не знаю и врать не стану. А куда потом уехали, не сказали, да я и не спрашивал. Сегодня приехали, довольнехоньки. А кто такие, как звать, я не знаю. Мне-то до этого какое дело?
– Господин граф, нашел! – донесся ликующий голос Генрика. – Как вы и сказали – в сумке лежала.
Слуга гордо взмахнул побуревшей накидкой с гербом герцога. Ишь ты, и в обморок не упал. Значит, та троица, и на самом деле убийцы. И зачем это я извинялся?
Глава шестая
Рассуждения о трофеях
Живых допросить не удалось, поглядим, о чем может рассказать покойник? Не так и много, но кое-что. Во-первых, троица не производить впечатление ни псов войны, ни случайных бандитов, нанятых для выполнения конкретного преступления. Волосы подстрижены, бороды подбриты, белье сравнительно чистое. И одежда, словно бы сшита у одного портного – ткань схожая, и фасон. Скорее всего, доверенные слуги, проживающие при каком-то владетеле, либо воины личной дружины. Вот этот, лет около сорока, с приметным шрамом пониже левого глаза, старший. Он и сидел у стены, но с краю, и кроме ножа на поясе, имел еще и кинжал – дорогой, рукоять и ножны украшены позолотой. Кажется, я его раньше уже где-то видел. Да, у герцогского гонца, вспомнил. А кто забирает себе дорогое оружие? Главный, кто же еще. У гонца на боку болталась еще и шпага, но здесь ее нет. У этого же, со шрамом, у единственного имелся стальной меч, у остальных простые, кованные из железа.
Что же, мертвецы рассказали не так и много, но и не мало. Приметы я запомнил, возможно, герцог Силинг расскажет побольше. Тот, что со шрамом, не просто слуга, или ратник, а доверенное лицо кого-то могущественного, желающего потягаться за власть в герцогстве.
Мертвецов, раздетых до нижнего белья, вытащили из трактира, отнесли в сарайчик и аккуратно сложили рядышком. Ничего, полежат, не протухнут, зима на дворе. Народ на постоялых дворах всякое видел, покойником никого не удивишь и не испугаешь, а они сами уже никого не тронут. Главное, чтобы крысы не объели, тогда опознать сложно. В Силинг я мертвецов точно не повезу, граф Артакс с единственным слугой не похоронная команда, хватит нам и одного трупа, ежели что – герцог за остальными кого-нибудь пришлет.
Вообще, первая мысль была такова – бросить телегу здесь, на постоялом дворе, перекинуть труп гонца через седло, а потом, меняя коней, галопом нестись в столицу. Но пораскинув мозгами, решил, что мчаться, сломя голову, смысла нет, нигде не горит. В Силинге заказчик убийства ждет исполнителей, так и пускай ждет, зачем устраивать панику раньше времени? Сегодняшний день все равно потерян, пара часов в дороге мало что даст, а потом сумерки. А на хрена ночевать под телегой, если есть возможность поспать в тепле, а утром, после завтрака и выехать? Поедем, как ехали, возьму с собой только лошадь гонца, а сам он, как лежал на телеге, так пусть и лежит. Остальных коней оставлю здесь, под присмотром Тормоша, денег немножко отсыплю на овес, а по возвращению заберу лошадок в Аппельгарден. Все равно собирался прикупать коней для поместья, а здесь готовые и почти даром. Томасу работы прибавится, вот пусть Генрика в помощники и берет.
Стало быть, остаток дня можно посвятить осмотру трофеев.
По собственному опыту знаю, что собирать трофеи после боя увлекательное самого боя. Вот, если бы отыскать способ заполучить чужое добро, не вступая в схватку с его владельцем, это было бы замечательно. Но таким способом владеют немногие – банкиры, ростовщики и правители. Говорят, еще и цыгане, но цыган, по сравнению с ростовщиками, все-таки немного.
В походных мешках или в карманах поверженных врагов чего только не отыщешь! И в них всегда найдется что-нибудь ценное и полезное. А ненужное можно продать, в крайнем случае – подарить, потому что любая вещь кому-то необходима и всегда имеет собственную цену. В Швабсонии даже тряпки, негодные для мытья полов, подбирают и продают, потому что они годятся для изготовления бумаги, кое-кто на этом живет. Кстати, в Силингии тоже варят бумагу, стало быть, в предыдущей главе, говоря о накидке гонца, я был не совсем прав.
И уж поверьте на слово – не бывает ненужных вещей. То, что не нужно вам, позарез необходимо кому-то другому. Я как-то обнаружил среди вещей малахольного шибздика – кавалериста, пытавшегося зарубить меня, но не преуспевшего в этом деле, две круглые костяные рамки, вставлявшиеся друг в друга. Хотел поначалу выбросить, но решил показать полковой маркитантке – кость все-таки, а не дерево, а когда девка завизжала от радости, предложив мне за эту нелепость целый талер, решил сделать приятное женщине, просто подарив ей странную штуку. Оказывается, рамки называются пяльцы и нашей маркитантке их не хватало, чтобы стать добропорядочной и замужней женщиной, а и всего-то надо было показать будущему супругу – долговязому Францу из соседней роты, свои навыки рукодельницы и вышить какую-то сентиментальную хрень на салфетках, после чего тот обещал отвести ее под венец. Свадьбу назначили через неделю, и семь дней, (точнее – ночей), маркитантка благодарила меня за подарок. Слышал, что живут они с Фрицем счастливо, кучу детишек нарожали. А что бы было, если бы выкинул рамки? Так что, ненужная для меня вещь составила счастье двум любящим сердцам, да еще и ребятишек произвести на свет помогла.
Читать бесплатно другие книги:
