Герои. Человечество и чудовища. Поиски и приключения Фрай Стивен

Золотой дождь

Владыка Аргоса[2] Акрисий, не родив ни единого мужского наследника на царство, обратился с вопросом к Дельфийскому оракулу: как и когда возникнет наследник? Ответ жрицы встревожил Акрисия не на шутку:

У царя Акрисия не будет сыновей, но внук его убьет его.

Акрисий обожал дочь ДАНАЮ, свое единственное дитя, но жизнь любил еще больше. Из слов оракула следовало, что Акрисию необходимо сделать все возможное, чтобы никакой половозрелый мужчина к Данае даже не приближался. Запертую в сверкающем неприступном узилище Данаю осыпли любыми земными благами и окружали любыми спутницами женского пола, каких она только пожелает. В конце концов, говорил себе Акрисий, сердце-то у него не камень.

Царь запер бронзовые покои[3] от любых вторжений, но не учел похоть всевидящего, всеизощренного Зевса, чей взор пал на Данаю, и олимпиец уже размышлял, как бы проникнуть в запечатанные покои и насладиться. Зевсу нравились препятствия. В своей долгой любовной биографии царь богов, гоняясь за желанными самками, а иногда и самцами, превращался во всевозможные причудливые предметы. Зевс понимал: чтобы завладеть Данаей, ему придется придумать что-нибудь получше всяких обычных быков, медведей, вепрей, жеребцов, орлов, оленей и львов. Тут понадобится нечто чуть более диковинное…

Однажды ночью сквозь зкую щель слухового окна просочился золотой ливень, пал на бедра Данаи и проник в нее[4]. Может, и нетрадиционный это вариант соития, но Даная забеременела, в свой срок при помощи верных девушек-служанок родила здорового смертного мальчика и назвала его ПЕРСЕЕМ.

Помимо крепкого здоровья, как и положено смертному младенцу, Персей оказался наделен парой могучих легких, и как бы Даная и ее помощницы ни пытались, подавить вопли и крики младенца им не удалось, шум проник сквозь бронзовые стены узилища – и достиг ушей отца Данаи двумя этажами выше.

Страшна была ярость Акрисия, увидевшего внука.

– Кто посмел пробраться в твои покои? Назови его имя, и его оскопят, замучают и удавят его же кишками.

– Отец, похоже, ко мне сошел сам Владыка Неба.

– Ты хочешь сказать, – кто-нибудь, заткните ребенка! – что это был Зевс?

– Не стану врать, отец, это он.

– Да уж конечно. Небось братец какой-нибудь клятой служанки из твоих, а?

– Нет, отец, было, как я сказала. Зевс.

– Если этот паршивец не перестанет вопить, я удавлю его подушкой.

– Он просто голоден, – сказала Даная, прикладывая Персея к груди.

Акрисий лихорадочно размышлял. Несмотря ни на какие разговоры о подушке, царь понимал, что нет страшнее проступка, чем убийство кровника. Если прикончит родственника, из загробного мира явятся эринии и будут гнать его до самого края земли, жечь железными кнутами, пока не освежуют заживо. Не оставят его, пока не сведут с ума. И все же пророчество оракула означало, что позволить внуку выжить нельзя. А что, если?…

Следующей ночью, пока не видят болтливые горожане, Акрисий запер Данаю и младенца Персея в деревянном сундуке. Солдаты заколотили крышку и швырнули сундук со скалы в море.

– Вот так, – сказал Акрисий, отряхивая руки, словно снимая с себя всякую ответственность. – Если сгинут – а сгинут-то они точно, – никто не скажет, что это впрямую из-за меня. Море виновато, скалы и акулы. Виноваты боги. Я ни при чем.

И с этими лукавыми словами самоутешения хорек Акрисий проводил взглядом сундук, прыгающий по волнам.

Деревянный сундук

Брошенный в бурные волны морские деревянный сундук било и швыряло от острова к острову, от берега к берегу, однако ни о скалы не расколотило, ни на мягкий песок в целости и сохранности не вынесло.

Во тьме сундука Даная кормила ребенка и ждала, когда настанет им конец. На второй день их тяжкого бурного странствия Даная ощутила могучий рывок, а затем устрашающий удар. Через несколько мгновений неподвижности она услышала, как крышка сундука скрипнула и сдвинулась. Внутрь тут же прорвался свет, а с ним – сильный запах рыбы и вопли чаек.

– Так-так, – произнес приветливый голос. – Ну и улов!

Сундук попал в рыбацкие сети. Заговоривший подал Данае сильную руку и помог выбраться из сундука.

– Не бойся, – сказал он, хотя, по правде говоря, испугался сам. Что это все значит? – Меня зовут Диктис[5], а это моя команда. Мы тебя не обидим.

Остальные рыбаки столпились вокруг, застенчиво улыбаясь, но Диктис отпихнул их подальше.

– Не напирайте на госпожу. Не видите, что ли, она утомилась? Хлеба и вина давайте.

Через два дня они пристали к Серифосу, родному острову Диктиса. Он отвел Данаю с Персеем в свой маленький домик за дюнами.

– Жена моя умерла родами сына, а потому Посейдон, может, послал вас мне взамен – не в том смысле, что… – поспешно добавил он, смутившись. – Я, конечно же, не жду… Никаких требований к тебе как…

Даная рассмеялась. Неподдельная доброта и простота – как раз в таких условиях она и хотела растить своего ребенка. Ей самой в жизни очень не хватало бесхитростной благожелательности.

– Ты так добр, – сказала она. – Мы принимаем твое предложение, правда, Персей?

– Да, мама, пусть будет по-твоему.

Нет, это не Чудо Говорящего Младенца. На Серифосе миновало семнадцать лет. Персей вырос в красивого и сильного юношу. Спасибо приемному отцу Диктису, Персей – уверенный и умелый рыбак. Стоя в лодке в неспокойном море, он способен попасть острогой в стремительную рыбу-меч и выхватить пальцами форель из быстрых вод ручья. Бегает он проворнее, бросает дальше и прыгает выше, чем любой юнец на Серифосе. Борется врукопашную, объезжает диких мулов, умеет доить коров и укрощать быков. Он порывист, временами немного хвастлив, но Даная вправе гордиться им и считать лучшим и самым храбрым мальчиком на острове.

Непритязательность обиталища Диктиса показалась Данае тем более примечательной, когда узнала она, что этот скромный рыбак – брат ПОЛИДЕКТА, царя Серифоса. Владыка острова – гордый, жестокий, бесчестный, жадный, похотливый, безудержный и капризный – был воплощением всего, чего у Диктиса не было. Поначалу он почти не обращал внимания на гостью Диктиса. Однако с годами его черное сердце все сильнее бередила тяга к красавице-матери того юнца, того дерзкого мальчишки.

Чутье подсказало Персею самый раздражающий способ вклиниваться между матерью и царем. Полидект завел привычку заявляться в гости, когда брата наверняка нет дома, но всякий раз гадкий Персей тут как тут:

– Мама, мама, ты не видела мои беговые сандалии?… Мама, мама! Пошли к скалам, засеки, сколько у меня получится не дышать под водой.

Ох до чего же раздражало.

Наконец Полидект придумал, как отослать Персея подальше. Он воспользуется тщеславием юнца, его гордостью и бахвальством.

Всем юношам на острове разослали приглашения во дворец на пир в честь решения Полидекта просить руки ГИППОДАМИИ, дочери царя ЭНОМАЯ из Писы[6]. Смелый и неожиданный жест. Так же, как оракул предрек царю Акрисию Аргосскому смерть от руки внука, сказано было Эномаю, что погибнуть ему от руки зятя. Чтобы не допустить замужества дочери, любому, кто дерзал просить ее руки, Эномай предлагал состязаться в гонке на колесницах: проигравший расстается с жизнью. Эномай был в тех краях лучшим колесничим – больше десятка голов юношей, надеявшихся на лучшее, украшали деревянные штыри, что окружали поле гонок. Гипподамия была очень красива, Писа – очень богата, и соискатели не переводились.

О том, что Полидект решил тряхнуть стариной, Даная узнала с восторгом. Ей уже давно докучало его присутствие, а от неожиданной новости, что сердце Полидекта принадлежит другой, Данае стало легче. До чего великодушно это – позвать ее сына на пир и тем самым показать, что царь не держит обид.

– Это честь – такое приглашение, – сказала она Персею. – Не забудь вежливо поблагодарить царя. Не пей много и постарайся не разговаривать с набитым ртом.

Полидект усадил юного Персея на почетное место по правую руку от себя и все подливал да подливал ему крепкого вина. Поймал юношу на крючок и выводил его, как Персей играл бы с рыбой.

– Да, эта гонка на колесницах уж точно будет не из легких, – сказал он. – Но лучшие семьи Серифоса пообещали мне по лошади. Можно ли просить тебя и твою мать?…

Персей вспыхнул. Его нищета – вечный источник неловкости. У всех юношей, с кем он состязался в спорте, с кем устраивал рукопашные бои, охотился и гонялся за девчонками, были слуги и конюшни. А Персей по-прежнему жил в каменной рыбацкой лачуге за дюнами. У его дружка Пирро имелся раб, которому надлежало обмахивать хозяина опахалом в жаркие ночи. Персей спал под открытым небом на песке, и уж скорее ущипнет его клешней краб и тем разбудит, нежели служанка с кружкой свежего молока.

– У меня, вообще говоря, нет лошадей как таковых, – промолвил Персей.

– Лошадей как таковых? Не знаю, известно ли мне, что такое «лошадь как таковая».

– Я ничем, вообще говоря, не владею, кроме одежды, которая на мне. О, у меня есть коллекция ракушек, говорят, они однажды могут значительно вырасти в цене.

– Ох батюшки. Ох батюшки. Вполне понимаю. Конечно же. – Сочувственная улыбка ранила Персея глубже любой кривой ухмылки. – С моей стороны это чересчур – рассчитывать на твою помощь.

– Но я хочу тебе помочь! – воскликнул Персей чуть громче необходимого. – Все, что могу, я сделаю. Скажи что.

– Правда? Ну, есть одно дело, но…

– Какое?

– Нет-нет, это уж слишком.

– Скажи мне, чт это…

– Я всегда надеялся, что однажды кто-нибудь добудет мне… но как тут просить тебя, ты же еще мальчик.

Персей грохнул по столу кулаком.

– Добудет тебе – что? Только скажи. Я силен. Я смел. Я находчив, я…

– …немножко пьян.

– Я знаю, о чем говорю… – Персей шатко встал и произнес так, чтобы все в зале услышали: – Скажи мне, чего ты желаешь, мой царь, и я добуду это. Скажи.

– Что ж, – проговорил Полидект, горестно и обреченно пожимая плечами, как человек, загнанный в угол. – Раз уж юный герой настаивает, есть кое-что вечно желанное для меня. Добудешь ли ты голову МЕДУЗЫ?

– Да запросто, – отозвался Персей. – Голову Медузы? Считай, она у тебя.

– Правда? Не шутишь?

– Клянусь бородой Зевса.

Чуть погодя Персей, спотыкаясь, добрел через пески к дому; мать уже ждала его.

– Ты припозднился, солнышко.

– Мам, а что за Медуза такая?

– Персей, ты пил?

– Может, и пил. Бокал всего-то.

– Икал без счета – вот что мне слышно.

– Нет, ну правда, какая такая Медуза?

– А тебе зачем?

– Да имя уловил и задумался.

– Если перестанешь метаться туда-сюда, как лев в клетке, и сядешь, я тебе объясню, – сказала Даная. – Медуза, по слухам, была юной красавицей, которую уестествил морской бог Посейдон[7].

– Уестествил?

– К несчастью, это произошло на пороге храма богини Афины. Она так рассердилась на это святотатство, что покарала Медузу.

– А Посейдона не покарала?

– Боги друг друга не карают – во всяком случае, такое бывает редко. Они карают нас.

– И как же Афина покарала Медузу?

– Она превратила ее в горгону.

– Ну и ну, – проговорил Персей, – а что такое «горгона»?

– Горгона – это… Ну, горгона – ужасное чудище, у нее клыки, как у вепря, бритвенно острые когти из меди и ядовитые змеи вместо волос.

– Да ты что!

– Так говорят.

– А что такое «уестествил» все же?

– Веди себя прилично, – сказала Даная, шлепнув сына по руке. – На всем белом свете есть еще два таких же чудища, как она, – Стено и Эвриала, но они родились горгонами. Они бессмертные дочери древних морских божеств – Форкия и Кето.

– А эта Медуза тоже бессмертная?

– Вряд ли. Она же была когда-то смертной…

– Точно… и если… ну, допустим… кто-то собрался отыс-кать ее?

Даная рассмеялась.

– Глупец этот человек. Горгоны живут вместе где-то на острове. У Медузы есть одно особое оружие – оно жутче даже ее волос-змей, ее клыков и когтей.

– И что же это за оружие?

– Один ее взгляд превращает тебя в камень.

– В смысле?

– В смысле, что, если вы встретитесь с ней взглядами хоть на миг, ты окаменеешь.

– От ужаса?

– Нет, окаменеешь – превратишься в камень. Застынешь навеки. Как статуя.

Персей поскреб подбородок.

– Ой. Так вот что такое Медуза? Я как-то надеялся, что она окажется какой-нибудь исполинской курицей – ну или свиньей.

– А тебе это все зачем?

– Ну, я вроде как пообещал Полидекту, что принесу ему ее голову.

– Ты… что?

– Ему нужна была лошадь, понимаешь, и как-то речь зашла об этой Медузе, и я возьми да скажи, что добуду царю Медузину голову.

– Ты завтра же поутру вернешься во дворец и скажешь Полидекту, что ничего такого делать не будешь.

– Но…

– Никаких «но». Я запрещаю безоговорочно. О чем он вообще думал? Неслыханно. Так, давай-ка ложись, проспись от выпитого. На будущее: не больше двух чаш за вечер, ясно тебе?

– Да, мама.

Персей убрался в постель, как было велено, однако проснулся в бунтарском настроении.

– Я уеду с острова и найду эту Медузу, – заявил он за завтраком и, что бы Даная ни говорила, стоял на своем. – Я дал слово при всех. Это вопрос чести. Я уже дорос, чтобы странствовать. Искать приключений. Ты же знаешь, какой я шустрый и сильный. Какой хитрый и находчивый. Мне нечего бояться.

– Потолкуй ты с ним, Диктис, – отчаявшись, сказала Даная.

Диктис с Персеем гуляли по пляжу почти все утро. Когда они вернулись, Данае результат не понравился.

– Персей дело говорит, Даная. Он уже вырос, чтобы принимать самостоятельные решения. Медузу он, конечно, никогда не найдет. Даже если она существует. Отпусти его на материк, пусть жизни нюхнет. Скоро вернется. Он вполне способен о себе позаботиться.

Прощаясь, мать обливалась слезами и страдала, а сын гладил ее по руке и утешал.

– Все со мной будет хорошо, мам. Ты знаешь хоть кого-нибудь, кто бегает быстрее меня? Ну что плохого может со мной случиться?

– Я никогда не прощу Полидекта, никогда.

Ну хоть что-то, подумал Диктис.

Он отвез Персея в лодке на большую землю.

– Не доверяй тем, кто предлагает тебе что бы то ни было за так, – поучал Диктис пасынка. – Много найдется таких, кто захочет с тобой дружить. Кому-то доверять можно, а кому-то нет. Не пялься по сторонам, будто впервые оказался в большом порту или городе. Вид имей скучающий и уверенный. Словно знаешь, что тут куда. И не бойся просить наставлений у оракулов.

В какой мере Персей последует этим замечательным советам, Диктис предвидеть не мог. Мальчишку он любил, а еще больше любил его мать, и ему горестно было оказаться сообщником в этом глупом приключении. Но, как сам он сказал Данае, Персея с пути не своротишь, и если б они с матерью расстались, наговорив друг другу всякого вгорячах, отсутствие Персея было бы переносить еще тяжелее.

Когда добрались они до материка, Персей подумал, что рыбацкая лодочка Диктиса смотрится очень маленькой и убогой рядом с большими кораблями у пристани. Человек, которого он звал отцом с тех самых пор, как научился говорить, вдруг показался Персею таким же маленьким и убогим. Обнял его Персей пылко и нежно, принял серебряные монеты, что сунули ему в руку. Пообещал, что постарается прислать на родной остров весточку, как только возникнут достойные новости, и, терпеливо выстояв на набережной, махал вслед Диктису и его лодочке, хотя отчаянно рвался разведывать этот неведомый новый мир материковой Греции.

Двое незнакомцев в дубовой роще

Суета большого города на материке смутила Персея, сбила с толку. Никому, казалось, нет до него дела – если только кто-нибудь не пытался выжулить у него то немногое серебро, какое при нем имелось. Довольно скоро Персей понял, что Диктис прав: чтобы вернуться к Полидекту с головой Медузы, нужно искать совета. Оракул Аполлона в Дельфах далеко, но зато он бесплатный для всех желающих[8].

Персей встал в длинную очередь просящих и через два долгих дня наконец оказался перед жрицей[9].

– Чего желает знать Персей?

Персей тихонько охнул. Она знает, кто он такой!

– Я, ну, я… я хочу знать, как мне найти и убить Медузу, которая горгона.

– Персею предстоит отправиться в землю, где люди питают себя не золотым зерном Деметры, а плодами дубового дерева.

Персей ждал, что ему скажут еще что-нибудь, но больше не услышал ни словечка. Жрец потянул его в сторону.

– Проходим, проходим, пифия свое сказала. Ты задерживаешь очередь.

– Ты, видимо, не знаешь, что она имела в виду?

– Мне есть чем заняться, я не выслушиваю каждое пророчество из ее уст. Не сомневайся: сказанное – мудро и истинно.

– Но как люди выживают на плодах дуба?

– На плодах дуба? Нет такого. Давай-давай, не задерживайся.

– Я знаю, что она имела в виду, – проговорила старушка, одна из многих постоянных посетителей, что ежедневно приходили посидеть на траве и поглядеть, как очередь просящих движется навстречу своей судьбе. – Пифия велела тебе навестить оракула в Додоне.

– Другого оракула? – У Персея екнуло сердце.

– Люди там делают муку из желудей, что падают с дубов, священных для Зевса. Болтают, что те деревья умеют говорить. Додона далеко на севере, миленький, – просипела оа. – Очень далеко!

И впрямь. Невеликий запас серебра, какой был у Персея, истощился, и, странствуя на север, спал он среди живых изгородей, а питался едва ли не одними дикими фигами да орехами. Когда добрался в Додону, смотрелся он, видимо, совсем уж жалко, поскольку местные женщины обошлись с ним ласково. Погладили по голове и накормили ломтями вкуснейшего хлеба из дубовой муки, толсто намазанными ядреным козьим творогом и подслащенными медом.

– Приходи рано поутру, – посоветовали они. – Дубы разговорчивее в прохладные часы, до полуденного солнца.

Когда на рассвете следующего дня Персей отправился к дубовой роще, над округой висела пелена тумана.

– Кхм, доброе утро? – обратился он к деревьям, чувствуя себя необычайно глупо. Дубы и впрямь вздымались высоко, горделиво и величаво, но ни ртов у них не имелось, ни лиц с каким бы то ни было понятным выражением.

– Кто говорит?

Персей вздрогнул. Это голос, вне всяких сомнений. Спокойный, негромкий, женский, но сильный и очень властный.

– Готовы помочь.

Еще один голос! В этом, кажется, слышалась тень насмешки.

– Меня зовут Персей. Я пришел…

– О, я знаю, кто ты, – произнес, выступая из теней, молодой мужчина.

Он был юн, поразительно хорош собой и чрезвычайно необычно одет. Если не считать набедренной повязки, шляпы с узенькими полями и крылатых сандалий, мужчина был наг[10]. Персей заметил двух змей, свивавшихся вокруг жезла в руках у незнакомца.

Позади него возникла женщина со щитом. Высокая, суровая и красивая. Стоило ей вскинуть на Персея взгляд серых глаз, как Персей ощутил потрясающий прилив чего-то такого, что он не смог толком определить. Решил, что эта женщина просто величественна, и потому склонил голову.

– Не бойся, Персей, – проговорила она. – Твой отец прислал нас помочь тебе.

– Мой отец?