Герои. Человечество и чудовища. Поиски и приключения Фрай Стивен
Персей обратился к Андромеде:
– Это правда?
– Да, – ответила она. – Но меня никто не спрашивал. Он же мой дядя, я вас умоляю[15].
– А это тут при чем? Ты моя, вот и весь сказ. А у тебя, – прорычал Финей, указывая мечом на Персея, – у тебя две минуты на то, чтобы убраться из дворца и из этого царства, – если ты, конечно, не желаешь, чтобы твоя башка украсила ворота.
Персей поглядел через весь зал на Финея. При Финее было человек шестьдесят вооруженных воинов. Но разговоры о башках, украшающих ворота, навели Персея на мысль, от которой эта самая башка у него пошла кругом.
– Нет, – сказал он. – Это я тебе даю две минуты, чтобы покинуть дворец, – если, конечно, не желаешь, чтобы ты и твои люди украшали этот зал.
Финей фыркнул весело и презрительно.
– Ну и наглец ты, не поспоришь. Кошель золота любому, кто первым прошибет стрелой глотку этому гаденышу.
Солдатня взревела от восторга и натянула тетивы.
– Кто со мной – прячьтесь у меня за спиной! – крикнул Персей, открыл суму и вытащил голову Медузы.
Андромеда, Кассиопея, Кефей и гости пира во главе стола возопили от изумления, увидев, как Финей и его шестьдесят воинов мгновенно застыли.
– Почему они замерли?
– О боги… да они окаменели!
Персей спрятал голову обратно в суму и повернулся к своим будущим свойственникам.
– Надеюсь, он вам был не очень дорог.
– Мой герой… – пролепетала Андромеда.
– Как тебе это удалось? – воскликнула Кассиопея. – Они же статуи. Каменные статуи! Как такое может быть?
– Ой, ну так, – сказал Персей, скромно пожав плечами. – Я тут прошлой ночью познакомился с Медузой горгоной. Ушел с ее головой. Решил, что в хозяйстве пригодится.
Громадное облегчение свое Персей скрыл. Он вовсе не был уверен, что у взгляда мертвых горгониных глаз сохраняется способность превращать живое в камень, но внутренний голос подсказал ему, что попробовать стоит. Вдохновением ли был тот внутренний голос или же совет нашептала ему Афина, Персей разобрать не смог.
Кефей положил руку юноше на плечо.
– На дух не выносил этого Финея. Ты меня очень выручил. Не знаю, как и благодарить тебя.
– Рука твоей дочери – вся благодарность, какая мне потребна. Надеюсь, ты позволишь мне забрать Андромеду с собой ко мне на остров Серифос и познакомить с мамой? Нельзя! – Персей шлепнул Кассиопею по руке – царица потянулась к клапану сумы. – Я б на вашем месте и не пробовал.
– Ох, мама… – Андромеда вздохнула. – Как об стенку горох.
Возвращение на Серифос
– У меня там не дворец, – предупредил Персей Андромеду, пока они неслись над морем к Серифосу. – Простой домик.
– Ты там вырос. Уверена, он мне очень понравится.
– Я тебя люблю.
– Само собой.
Но когда они приземлились на берегу, оказалось, что домик Диктиса сгорел дотла.
– Как такое могло случиться? Где все? Что произошло?
Персей отыскал рыбаков, чинивших сети неподалеку. Они грустно покачали головами. Данаю с Диктисом Полидект заточил в темницу.
– Говорят, царь устраивает во дворце большой пир.
– Ага. Вот прямо сейчас.
– Ради какого-то очень важного объявления.
Персей схватил Андромеду за руку и полетел с ней во дворец. Они оказались позади тронной залы как раз вовремя: увидели, как Данаю и Диктиса, связанных веревками, втащили и бросили перед Полидектом.
– Как вы посмели? Как посмели вы жениться без моего разрешения?
– Это все я, – сказал Диктис.
– Это все мы, – сказала Даная.
– Но я предложил тебе свою руку. Ты могла бы стать моей царицей! – завопил Полидект. – За это оскорбление вы оба умрете.
Персей выступил вперед и направился к трону. Полидект глянул за спины Данаи и Диктиса и увидел Персея. Широко улыбнулся.
– Так-так-так. Уж не храбрый ли юный Персей это? Ты сказал мне, что без головы Медузы не вернешься.
– А ты сказал мне, что собираешься соревноваться с Эномаем в гонках на колесницах за право на Гипподамию.
– Я передумал.
– Зачем ты пленил мою мать?
– Им с Диктисом суждено умереть. Можем и тебя рядышком повесить, если желаешь.
Даная с Диктисом воззвали к сыну:
– Беги, Персей, беги!
– Мама, Диктис, если любите меня – отвернитесь и смотрите на Полидекта. Молю вас! Все, кто любит меня, смотрите на царя!
Улыбка на лице Полидекта стала чуть менее уверенной.
– Что за чепуха?
– Ты потребовал голову Медузы. Вот она!
– Уж не ждешь ли ты от меня, что… – И больше ни слова не молвил Полидект.
– Всё. Можете повернуться и смотреть на меня, – сказал Персей, убирая голову Медузы обратно в суму. – Теперь это безопасно.
Статуя Полидекта, сидящего на троне, окруженном каменными воинами, стала популярной достопримечательностью Серифоса. Гости острова платили за то, чтобы посмотреть на это и потрогать статую, а на вырученные деньги островитяне возвели храм Афины и сто герм[16] по всему Серифосу.
Андромеда с Персеем оставили царя Диктиса и царицу Данаю на острове, а сами отправились своей дорогой. Они могли бы остаться и унаследовать царство. Могли бы вернуться на родину Андромеды и править объединенным царством Эфиопии и Египта. Но они были юны, пылки и настроены путешествовать, а Персею еще и хотелось навестить край своего рождения. Младенцем он пробыл там меньше недели. Его дед, царь Акрисий, сделал все, чтобы не допустить существования Персея и укоротить его жизнь, но Персею было любопытно поглядеть, каков он, знаменитый Аргос, царство его рождения.
Добравшись до Аргоса, Персей с Андромедой обнаружили, что Акрисий, выбросив дочку с внуком в море в сундуке много-много лет назад, сделался мрачен, жесток и деспотичен. Любимым правителем он никогда не был, и с трона его вскоре свергли. Никто не знал, где он теперь. Люди Аргоса, прослышав о потрясающих подвигах Персея, пригласили его взойти на пустовавший трон. Не зная, чем дальше заняться и где осесть, молодая пара поблагодарила аргосцев и попросила время на размышление.
Странствовали они по материковой Греции, и Персей зарабатывал им на жизнь призовыми деньгами, какие постоянно выигрывал на спортивных состязаниях. Дошли до них вести, что царь Лариссы устраивает самые богатые игры года, и они подались на север, в Фессалию. В тех играх участвовали лучшие спортсмены Греции, и велика честь тому, кто победит сразу во многих видах соревнований. Персей выигрывал один забег за другим, состязание за состязанием. Последним было метание диска. Персей зашвырнул его так далеко, что диск пролетел над самой дальней отметкой, покинул стадион и приземлился среди зрителей. Великий рев восторга, каким встретили этот невероятный результат, стремительно перерос в стон ужаса. Кого-то из зрителей тем диском зашибло.
Персей бросился в толпу. На земле лежал старик, из пробитой головы струилась кровь. Персей прижал его к себе.
– Прости меня, – проговорил он. – Какой ужас. Собственной силы не ведаю. Да простят меня боги.
К изумлению Персея, старик улыбнулся и даже смог выкашлять смех.
– Не тревожься, – молвил он. – Забавно, правда. Я обставил оракула. Много ли кто вправе такое сказать? Оракул предрек, что смерть мне будет от руки внука, а сразил меня в итоге какой-то неуклюжий болван-спортсмен.
Слуга старика отпихнул Персея.
– Не напирай на его величество.
– Его величество?
– Ты что, не знаешь? Это же царь Акрисий Аргосский.
Случайно или нет, предречено или нет – а все равно убийство кровника. Персей и Андромеда совершили скорбное паломничество на гору Киллену в Аркадии и в храм Гермеса и постояли рядом с пещерой, где родился этот бог. На алтарный камень возложили они шапку-невидимку и талари – крылатые сандалии. Выйдя за пределы храма и кратко помолившись Гермесу, они обернулись и поглядели на алтарь. Шапка и сандалии исчезли.
– Все правильно мы сделали, – проговорила Андромеда.
Отправились они в Афины и в недрах храма, посвященного Афине, спрятали серп, щит и суму с головой Медузы.
Богиня явилась им лично и благословила их.
– Ты справился, Персей. Наш отец тобой доволен.
Афина подняла щит, и они увидели, что лицо Медузы – изумленное, растерянное, печальное и по-своему красивое – смотрит на белый свет, навеки заточенное в сияющей поверхности бронзы. С тех пор щит стал эгидой Афины – ее знаком, штандартом и предупреждением миру.
Можно добавить – и ни о каком другом великом герое, какие приходят мне на ум, такого не скажешь, – что Персей и Андромеда жили-поживали потом да добра наживали. После своих странствий они вернулись на Пелопоннес – большой полуостров на юго-западе, связанный с материковой Грецией перемычкой суши под названием Коринфский перешеек[17], – и основали там Микены, великое царство, которое со временем, уже именуемое Арголисом или Арголидой, присоединило к себе соседние Аркадию и Коринф, а также и родной Персеев Аргос на юге.
Сын Персея и Андромеды Перс стал патриархом народа персов.
Прожив долго, Персей с Андромедой удостоились высшей награды, какая перепадает от Зевса смертным. Вместе с Кассиопеей и Кефеем их взяли на небо – созвездиями. Персей и Андромеда вместе присматривают за неукротимым потоком своих детишек-метеоров – ПЕРСЕИДОВ, их до сих пор видно и нам – раз в год они щеголяют в ночном небе.
Геракл
Род Персея
Долго еще после завтрака сидел Зевс в одиночестве за столом, размышляя о Герином сне. Кто-то придет на выручку – спасать бессмертных. Кто-то из рода Персеева. Не исключено, говорил он себе, что это всё лишь нахальные фантазии, насланные МОРФЕЕМ, чтобы морочить головы и сбивать с толку. Но есть возможность – хоть, допустим, и призрачная, но тем не менее возможность, – что эта греза и впрямь предупреждение – пророчество. Вреда не будет, если подготовиться. А может, попутно и повеселиться.
Итак. Род Персея. На чем мы остановились?…
Зевс глянул вниз на Тиринф, столицу Микен. Царственная пара Персея и Андромеды заслужила катастеризм – их вознесли на твердь небесную в виде созвездий, – но остались ли, задумался Зевс, какие-либо прямые потомки, что породили бы героя, чья родословная соответствовала бы условиям Гериного видния?
Имелось три очевидных кандидата. Первый – сын Персея и Андромеды по имени СФЕНЕЛ, теперешний царь Микен. Он был женат на молодой женщине по имени НИКИППА[18]. Покамест пара оставалась бездетной.
Второй живой наследник – внук Персея АМФИТРИОН, женившийся от большой влюбленности на своей двоюродной сестре, красавице АЛКМЕНЕ, тоже внучке Персея и Андромеды. Наследников пока не наплодили.
Стало быть, у одной из этих пар мог бы родиться великий герой. К слову, об Алкмене: Зевс не мог не приметить, что она очень, очень, очень хороша собой. А что, если ей забеременеть моим, а не Амфитрионовым сыном, задался вопросом Зевс. Поскольку сама Алкмена – внучка Персея, ребенок получится из его рода, все сходится, а значит, соответствует требованиям Гериного пророческого видния. Но и сыном Зевса этот ребенок будет тоже, потому, само собой, прирожденно героическая натура.
Чем больше Зевс об этом думал, тем больше ему эта затея нравилась. В результате возникнет именно такой герой, какого увидела Гера в своей грезе, а еще Зевс и удовольствие получит. Но как обрюхатить Алкмену? Они с Амфитрионом жили не в Тиринфе – аж в самих Фивах. Причина тому была мудреной, но занимательной.
Охотясь, Амфитрион ненароком убил Алкмениного отца ЭЛЕКТРИОНА (который, конечно же, дядя Амфитриона, а не только его тесть). Излишне напоминать, что убийство кровного родственника, случайное или нет, для греческого сознания было проступком самым жутким и непростительным. Амфитрион с Алкменой сбежали в Фивы, где владыка КРЕОНТ искупил кровавое преступление Амфитриона. Очищенный и обновленный, Амфитрион оставил жену в Фивах, вернулся в Микены и по требованию самой Алкмены взялся разбираться со сложным нагромождением династических неувязок.
Соответственно, в то время Алкмена жила на обширной фиванской вилле, где Креонт поселил их с Амфитрионом. Алкмена была женой верной и любящей, а потому Зевс решил возникнуть пред ней не в виде орла, козла, золотого дождя, медведя, быка или еще какого-нибудь зверя или явления, кем ему доводилось бывать в сладострастных приключениях, а в виде самог возлюбленного супруга Алкмены – Амфитриона[19].
При полном вооружении, весь в дорожной пыли Зевс-Амфитрион пришел однажды вечером на виллу и объявил восхищенной Алкмене, что в Микенах он все уладил. Завороженная подробным рассказом о том, как ловко он устранил все трудности, с какими она отправила его разбираться, и обрадованная возвращением мужа целым и невредимым, Алкмена приняла его на своем ложе. Одну ночь Зевс удлинил до трех – чтобы насладиться вволю. Когда же утро наконец настало, он удалился.
Амфитрион – настоящий Амфитрион – вернулся в то утро из Микен и потрясенно обнаружил, что Алкмена уже знает о его триумфальной кампании во всех подробностях.
– Да ты мне вчера вечером уже все рассказал, мой милый дурашка-муженек, – сказала она. – А потом мы любились – ух как чудесно любились! И не раз, и не два – да с таким огнем, с такой силой. Давай еще.
Амфитрион несколько дней подряд пылил по дороге из Тиринфа к Фивам и как раз истосковался по любовным утехам, а потому выкинул из головы эти ее странные замечания и благодарно прыгнул к жене в постель.
Когда они намиловались, Алкмена не удержалась и вслух отметила разницу между тем, как Амфитрион любил ее этой и прошлой ночью.
– Шутить изволишь, – проговорил Амфитрион. – Вчера ночью я все еще был в пути. Спроси мое войско.
– Но…
У них состоялся долгий разговор, и они решили, что одному лишь ТИРЕСИЮ достанет мудрости и прозорливости, чтобы пролить свет на эту тайну. Глазами Тиресий не прозревал ничего, зато пророческим умом своим – все.
Слепой фиванский провидец выслушал по отдельности рассказы обоих супругов о событиях предыдущего вечера.
– Первым гостем в твоей постели был Отец-небо, Зевс, – сказал Тиресий Алкмене. – И теперь внутри тебя происходит нечто замечательное.
Он не ошибся. Переспав подряд с Зевсом и Амфитрионом, Алкмена забеременела от обоих. В утробе ее развивались близнецы, два сына – один от Зевса и один от Амфитриона. Это явление, полиспермия, у млекопитающих – кошек, собак или свиней, например, способных на единовременный приплод из нескольких детенышей, – встречается довольно часто, а вот у людей – редкость. Редкость – но не совсем уж невидаль. И достославно именуется гетеропатернальной суперфекундацией[20].
На горе Олимп ничто из этого не ускользнуло от внимания Геры. Никогда прежде не бывала Царица небес так взбешена мужниными интрижками. В ее глазах Зевсовы шашни с СЕМЕЛОЙ, ГАНИМЕДОМ, ИО, КАЛЛИСТО, Данаей, ЛЕДОЙ и ЕВРОПОЙ – ничто по сравнению с этим чудовищным, унизительным предательством. Может, эта неверность просто добила Геру, стала последней любовной соломинкой, сломавшей спину верблюду, или, возможно, богиня почувствовала, что на сей раз Зевс увлекся по-настоящему, а особенно ее ошеломило, что все это произошло из-за ее сновидения, которым она поделилась с супругом. Как бы то ни было, неумолим мстительная Гера наблюдала, как у Алкмены близится срок, и решила сделать все от нее зависящее, чтобы уничтожить плод настолько оскорбительного союза.
В том, чтобы подвернулась оказия для мести, Гера могла полагаться – еще как могла – на мужнино тщеславие. За ночь до того, как Алкмене рожать, Царь богов сидел на Олимпе, навеселе. Зевс есть Зевс, ничего не смог с собой поделать.
– Тот, кто родится следующим в доме Персея, будет править всей Арголидой, – ляпнул он.
– Ты серьезно, супруг мой? – быстро переспросила Гера.
– Более чем.
– Поклянись перед всеми.
– Чего это?
– Если ты серьезно – клянись.
– Да пожалуйста, – сказал Зевс, растерявшись от такого напора, но уверенный, что все идет по плану. Алкмена же родит с минуты на минуту. – Объявляю тебе, – произнес он громко и отчетливо, – что следующий младенец рода Персея станет править Арголидой.
Вы же помните о сыне Персея – Сфенеле? Гера знала, что жена Сфенела Никиппа тоже беременна, хотя всего лишь на седьмом месяце. Этого обстоятельства хватило бы, чтобы остановить почти кого угодно, однако Гера – не кто угодно. Она богиня супружеской верности, Царица неба и, что самое главное, обманутая жена. Ее воля – а второй такой, как у Геры, и не сыскать – дорогу себе пробьет.
Гера призвала дочь свою ИЛИФИЮ, богиню родовспоможения[21], и велела ей немедля отправляться в Фивы, усесться в кресло при Алкмениной спальне, накрепко скрестить ноги и, не меняя позы, ждать дальнейших указаний. Эта поза в такой близости от беременной не даст Алкмене раздвинуть ноги и родить, а Гера знала, что через некоторое время дети, заточенные в утробе роженицы, задохнутся и умрут. Сама же Гера отправилась в Тиринф с зельем, чтобы Никиппа преждевременно родила их со Сфенелом сына.
Путаная, жестокая и мерзкая затея – зато ловкая и действенная. Силы волшбы, какими наделена была Илифия, и впрямь не дали Алкмене, корчившейся от боли, развести ноги. В Тиринфе же Никиппа успешно родила здорового мальчика, которого они с мужем назвали ЭВРИСФЕЕМ[22].
Гера торжествующе вернулась на Олимп.
– Мой дорогой муж, – пропела она, – возрадуйся же. Родился мальчик, прямой потомок Персея – ни больше ни меньше!
Зевс широко улыбнулся:
– А, да. Я подумывал, что случится такое вот.
– До чего же восхитительные новости, – продолжала чирикать Гера. – Я так счастлива за эту пару. Сфенел – сын Персея, конечно же, но и у Никиппы род образцовый. Вот так родословная у ребенка. Не только от Пелопа он происходит, но и…
– Погоди, погоди, погоди… Никиппа? Сфенел? Какое, к Аиду, отношение эти двое имеют к чему бы то ни было?
– Ой, я разве не сказала? – Вид у Геры был удивленный. – Никиппа со Сфенелом подарили миру сына.
– Н-но…
– И не придумать новости лучше, а? И теперь, как ты и поклялся, этот мальчик – названный Эврисфеем, – сын Сфенела и внук Персея, вырастет и станет править Арголидой.
– Но…
– Как ты поклялся, – повторила Гера сладчайшим голосом. – При всех. И, не сомневаюсь, ты приглядишь за тем, чтобы этот мальчик всегда оставался невредим. Ибо слово твое закон, и великий Космос возопит, Олимп сокрушится, а боги падут, сглупи ты и пойди против собственного слова.
– Я… я…
– Ротик открылся, дорогой, и с бороды слюна капает прямо тебе на коленки. Очень непривлекательно. Не прикажешь ли Ганимеду подать тебе салфетку?
Зевса обставили мастерски. Гера знала – знал и сам Зевс, – что придется чтить клятву и позволить этому нежданному внуку Персея, этому Эврисфею, править Арголидой – объединенными землями Микен, Коринфа, Аркадии и Аргоса. Все планы, которые понастроил Зевс для их с Алкменой сына, теперь того и гляди рухнут. Несчастный пацан родится мертвым, и Гера возьмет верх. Во вражде между мужем и женой ни один не даст противной стороне победить, будь на то их воля, но Зевсу не шло на ум, что делать дальше. Он сидел на троне и мрачно размышлял.
И Зевсу, и всему ходу истории повезло: Алкмена была милой не только внешне, но и обхождением. Хорошие люди притягивают верных, любящих друзей, и не было ни у кого более верных и любящих подруг, чем две женщины, что прислуживали Алкмене, – ГАЛАНФИДА и ИСТОРИДА. Семь дней и семь ночей смотрели они, как их несчастная подруга и хозяйка мучается от растущего в ней бремени. Наконец Историда, очень сообразительная дочь Тиресия, измыслила план.
Илифия сидела за дверью, окаменев, точно статуя, туго скрестив ноги и размышляя, сколько еще надо ждать, чтобы ребенок внутри Алкмены наверняка умер, и тогда встать уже наконец, чтобы кровь возобновила свой бег у нее в бедрах.
Вдруг из спальни донеслись крики. Уж не новости ли это, которых она ждет? Двери Алкмениной комнаты распахнулись, и выбежала Галанфида, хлопая в ладоши и вопя, но не от отчаяния, а от радости.
– Несите вести! Несите вести! – вопила она. – Владычица родила! Счастье-то какое, счастье!
Оторопев, Илифия вскочила.
– Быть того не может! – вскричала она. – Покажи!
Слишком поздно осознала она, что ее обманом вынудили встать и расплести ноги. В распахнутую дверь она видела Историду при Алкмене, роженица раздвинула ноги и тужилась. Появился сперва один, а за ним и второй малыш, оба сотрясали воздух здоровым заливистым плачем. Потуже запахнувшись в свои одеяния, Илифия дала деру. Она прекрасно знала, каким мощным бывает гнев Геры.
Читать бесплатно другие книги:
