День непослушания. Будем жить! Щепетнов Евгений

© Щепетнов Е.В., 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Глава 1

23 июня, день.

Андрей Комаров

– Андрей… что делать? – Настя смотрела на меня так, что мне стало немного не по себе. Черт возьми, я же всего лишь пятнадцатилетний подросток! Она не младше меня! И какого черта вы все от меня хотите?! Я вам что, вождь всех народов?! Ну откуда, откуда я знаю – что делать?!

– Она ходит за девчонками и… смотрит! Смотрит! И облизывается! – Голос Насти сорвался. – Облизывается, как на пирожное! Что делать-то?!

Мне стало так нехорошо, так мерзко, что я едва не застонал. Ну почему, почему я должен решить ЭТО?!

– А что ты предлагаешь? – выдавил из себя после долгого молчания. – Есть варианты? Если есть – сообщи мне о них, пожалуйста.

Молчит. Не дура ты, Настя! Совсем не дура!

– Никаких вариантов…

Голос Лены, как всегда, спокоен до ненормальности. После того как ее изнасиловали, избили, сделали рабыней, – в ней что-то изменилось.

Настя мне так сказала. Лена была домашней девочкой в замечательной семье интеллигентов – преподавателя истории и учительницы русского языка и литературы. Она даже раздеться стеснялась в присутствии чужих людей, даже девчонок! А теперь… теперь я не знаю, кто она.

Нет, так-то знаю, что это Лена Самохина, что ей почти шестнадцать лет, что ее звали Дюймовочкой за малый рост и красоту. (Ох и красивая же! Это что-то потрясающее!)

Знаю все, что мне нужно знать. Все, что я у нее спросил. Вернее, о чем осмелился спросить. Уверен, спроси я о подробностях того «случая», когда они с Настей попались группе из десятка кавказских парней, – она бы мне рассказала абсолютно все. Даже об ЭТОМ. Но я не хочу ЭТОГО знать. И вообще собираюсь о той беде говорить как можно меньше. Слава богу, пока нет никаких признаков, что Настя и Лена после изнасилования залетели.

– Хорошо, – пожал плечами я, не желая брать на себя ответственность. – Лена, а что бы ты сделала на моем месте?

– Ты хочешь скинуть с себя ответственность? – Голос Лены был спокоен, как обычно, но мне показалось – это не голос, а острая иголка, и воткнула она мне ее прямо под дых. – Ладно. Тогда я скажу. Ее нужно убить. Иначе всем конец. Пока она ходит медленно, потом будет ходить быстрее и от нее уже не уйти. Запереть ее в комнате навсегда, кормить и ухаживать за ней? Кто это будет делать? Да и зачем? У нас на руках толпа девчонок, так и не вышедших из состояния безумия. Они едва соображают, когда им приказываешь что-то делать. И мутанта нам не надо.

– Андрюх… давай я это сделаю! – Голос Митьки был хриплым. Мой друг едва цедил слова, и было видно, что даются они ему с трудом. – Только похоронить надо по-человечески, она ведь ни в чем не виновата.

– Все мы ни в чем не виноваты! – резко бросил Мишка, фактический хозяин дома, в котором мы сейчас сидим. Бывший мажор, а теперь просто хороший парнишка, незлобивый и дельный. И отличный боец – и стрелок, и рукопашник. Ушуист, однако, не хухры-мухры!

– Никто ни в чем не виноват! – продолжил Мишка. – Но она теперь одна из нас! И мы должны ее похоронить. Только не дома. Не будем устраивать тут кладбище. Похороним на горе, над Волгой. Там будет кладбище для наших. Боюсь, что их будет гораздо больше…

– Жребий? – предложила Настя.

– Нет! – Я встал и положил руку на кобуру с пистолетом. – Если я ваш командир, значит, и ответственность нести мне. Митя, Миша – лопаты в машину. Берете оружие, боеприпасы – как на серьезную вылазку. Да в принципе все вылазки у нас серьезные! Так что без запаса боеприпасов не выходим. Вообще, ребята, привыкните, какая бы ни была жара, выходим только полностью одетые – разгрузки, комбезы и полный боекомплект. Увижу, что кто-то вышел за ворота раздетым, набью морду. Даже девчонкам!

– У нас не морды, у нас лица! – фыркнула Настя, и я бесстрастно подтвердил:

– Набью морды и лица.

– Чёй-то «морды»! – возмутился Мишка. – Я красавчик! Это у Митьки морда!

Митька попытался сказать какую-то гадость в адрес приятеля, с которым они совсем уж скорешились в эти дни, но я пресек их болтовню:

– Хватит балагана! О серьезном говорим. Не забывайте, по какой причине мы тут собрались. Что за шуточки в самом-то деле?

Все сразу посерьезнели. И правда, какие, к черту, шутки? Ну да, я понимаю – защитная реакция мозга. Не ходить же постоянно в депрессии? Так и спятить можно! А спятивших у нас и так слишком уж много – целый десяток девчонок от десяти до пятнадцати лет. Все бывшие рабыни, которых мы освободили после налета на гнездо банды исламистов. До сих пор, уже неделю после освобождения, они так и не пришли в себя. Делают все, что им говорят, безропотно исполняя приказы, любые приказы, но из состояния «робот» они так пока и не вышли. Я думаю, что их психика все-таки справится с навалившимся на нее безумием, постепенно они отойдут, поздоровеют, но когда это будет – неизвестно. Мы не форсируем события. Пусть все идет своим чередом.

И только одна проблема нас беспокоит так сильно, что пришлось собраться и решить ее как можно быстрее: девчонка, которая на наших глазах превращается в монстра.

После Дня непослушания, как я назвал день, в который на мир свалились метеориты, несущие смертельную болезнь, в живых остались только дети, подростки от десяти до пятнадцати лет. И то не все.

Я не знаю, от чего зависело, кто останется жить, а кто нет, я ведь не биолог. Да скорее всего и биологи не смогли бы определить, что за болезнь скосила все население этого мира. Только нет теперь никаких биологов, некому искать вакцину от этой болезни. Да и зачем она, та вакцина? Кого спасать? Если только мутантов…

Да, как оказалось, не все подростки проснулись после комы нормальными людьми. И не все взрослые умерли. Я не могу мутантов назвать «зомби» – ведь как мы, насмотревшись дурацких фильмов, представляем себе облик зомби? Умер человек, а потом взял и пошел – мертвый и смертоносный. Он воняет, разлагается, но обязательно охотится на людей, потому что таков его инстинкт – догнать живого и слегка покусать. Чтобы и живой стал таким же зомби, хотя непонятно, зачем мертвецу это нужно.

Только вот здешние зомби отличались от канонических зомби из фантастических фильмов и романов абсолютно радикально. Ну да, они тоже жрали трупы. Но кроме трупов они еще жрали все подряд – начиная с гниющего мусора из контейнера и заканчивая живыми людьми.

Во-вторых, как оказалось, эти твари размножаются! Мишка видел, как парочка мутантов занималась сексом прямо перед окнами его дома! Нет, конечно же, мы не видели, как мутанты рожают и какое у них потомство. Но ведь логично предположить, что, если некто занимается сексом без предохранения, уж наверное, он произведет потомство? Потому я и сделал вывод – скоро нам придется столкнуться с потомками этих самых новообразованных из людей существ: невероятно быстрых, сильных, выносливых, а еще – практически неубиваемых. Если, конечно, им не выстрелить в голову.

Но неприятнее всего оказалось новое открытие, касающееся животных. Как оказалось, они тоже могут становиться мутантами. И более того – укус мутанта, если он не привел к смерти за счет банального физического разрушения тела, приводит к тому, что укушенный медленно, но верно превращается в мутанта. Вначале его лихорадит, потом наступает кома. Примерно сутки он лежит в коме. Затем превращается в существо с белесыми глазами, которое бродит за людьми и облизывается, будто видит сладкое пирожное.

Когда я увозил рабынь из общежития училища, в просторечии именуемого «Бакланкой» (от «баклана», потому что в училище в основном учились «бакланы», на уголовном жаргоне это означает «мелкие хулиганы», «шпана»), одну из девчонок укусила крыса, выбежавшая из контейнера с мусором. Результат этого укуса сейчас сидит запертый, вернее, запертая – в одной из многочисленных комнат дома, в двери которой имеется внутренний замок. И вот теперь настал момент наконец-то решить судьбу этой девчонки.

– Миша, Митя, надеваете перчатки, прежде чем ее вязать. Ни в коем случае не даете ей шанса вас укусить. Мить, ты мой старый друг, и, хотя ты раздолбай еще тот, надеюсь, осознаёшь, насколько неприятно мне будет расплескать твои мозги по мостовой, когда ты превратишься в монстра. Миша, тебе говорю то же самое! Если ты позволишь себя укусить, начнешься превращаться в обезьянку…

– В Митьку, что ли? – задумчиво бросил Мишка и тут же получил брошенным ботинком в спину и охнул, а я укоризненно посмотрел в глаза бывшему мажору:

– Миша, ну какого черта? Ты когда вырастешь?

– Не знаю! – пожал плечами Мишка и нарочито тяжело вздохнул. – Может, я в корень пойду! Останусь карликом, а сам… буду производить род человеческий! Я вообще-то согласен.

– Производитель хренов! – фыркнула Настя. – Почковаться будешь, что ли?

– Что, мало у нас девчонок? – безмятежно улыбнулся Мишка, и тут я рявкнул, как американский сержант из глупого кинофильма:

– Молчать! Стоять смирно! Миша, я что сказал только недавно?! Какого черта вы превращаете серьезную проблему в балаган?! Миш, вот поручу тебе это дело – чтобы в другой раз знал, как хохмить! Узнаешь тогда!

– Да нечего узнавать, – вздохнул Мишка. – Поручишь, так сделаю. Она уже вообще-то не человек. Да и знать я ее не знаю – кто она и зачем она. А нам что теперь, целыми днями плакать и рыдать? Не мы такие – жизнь такая. Мир умер, но мы-то не умерли! Так что зря ты на нас наезжаешь, командир!

Хм… может, и зря. Прав Мишка. И девчонка нам вроде как чужая, мы даже имени ее не знаем, и дела надо делать – а всех не пережалеешь. Да и не человек она теперь. Монстр!

– Перчатки и веревки, – мрачно подтвердил я свой приказ. – И быстро сюда. Будем ее вязать.

– А что, здесь нельзя дело сделать? – резонно заметила Настя.

– А потом машину мыть? Вонять будет! И комнату всю перепачкаем! – выходя, бросил Митька. – Правильно Андрюха говорит, отвезем и на месте кончим!

Я поморщился. Неприятно все-таки это слышать! «Кончим»! Нельзя было как-то понежнее? Ликвидируем, к примеру. Или… ну, хотя бы «застрелим»! Нельзя так пренебрежительно относиться к смерти. Все-таки она наша девчонка, даже если необратимо изменилась. Нехорошо!

Всё это я тут же довел до сведения поморщившегося Митьки, и он унесся искать веревку.

Мы едва справились. Запоздали, надо было еще дня два назад этим заняться. Сейчас же гибкая, худенькая девчонка лет двенадцати уже обладала силой взрослого мужика, и мы трое летали по комнате, как кегли. Пока мне это все не надоело и я не двинул ее крюком слева, в челюсть. Челюсть хрустнула, а мутантка потеряла сознание – все-таки что ни говори, а некоторые рефлексы у мутантов остаются прежними, человеческими. Врезали по башке, сотрясли мозг – он и отключился. А мозг всему голова! Хорошо, что на мне были толстые кожаные перчатки – не дай бог попал бы по зубам, занес в ссадину содержимое слюны мутантки, и тогда…

Хм… а вообще-то я и не знаю, что именно случилось бы тогда. Может, был бы жив, а может, и нет. Хотя… назвать жизнью существование этих трупоедов язык не повернется. Но если считать, что те, кто передвигается в пространстве, питается и размножается, обязательно живые существа, значит, мутанты тоже живые существа.

Когда мы ее связали и уселись на пол, тяжело дыша, отдуваясь и ощупывая повреждения, полученные в результате нашей бурной возни, Мишка вытер лоб запястьем и задумчиво сказал:

– Знаешь что, Андрей… я теперь готов вымыть пол, после того как очередному мутанту вынесут мозги. И даже сам готов их выбить. Но то, что мы сейчас делали, было полным идиотизмом, ты не находишь?

– Нахожу… – вздохнул я, и мы замолчали. А что еще можно было сказать? На месте надо было решать вопрос, а не устраивать шоу с поимкой и пеленанием. А если бы и правда укусила? А если бы оказалась настолько сильной и быстрой, что сумела бы нас разбросать и уйти на волю? А там перекусала бы остальных девчонок, и мы вместо одной мутантки получили бы целый отряд! Что лучше: вымыть от крови и мозгов одну комнату или подвергнуть опасности всех здоровых людей в этом доме? По-моему, ответ очевиден.

Мы загрузили дергающуюся и мычащую мутантку в багажник джипа, предварительно проверив, насколько крепки ее путы. Очень уж не хотелось, чтобы кто-то впился мне в затылок, пока я буду вести машину. А потом загрузились и выехали из дома.

На удивление электричество все еще продолжало работать (две недели после апокалипсиса!), хотя я каждый день, каждый час ожидал, что вот-вот его вырубят и мы останемся сидеть в темноте.

В принципе мы к этому были готовы. Уже на второй день после того, как вернулись после набега на общежитие «Бакланки», мы все скопом поехали в «Леруа Мерлен», предварительно пригнав из Юбилейного тот самый «КамАЗ»-«лаптежник», с помощью которого мы с Митькой некогда взломали полицейский отдел. Этот «КамАЗ» плюс фура, ранее загруженная снаряжением из оружейного магазина (ее мы отобрали у банды кавказцев), – и мы хорошенько почистили «Леруа Мерлен», взяв оттуда множество всяких нужных в хозяйстве инструментов, в том числе бензогенераторы, вырабатывающие ток. Там были всякие, начиная от маленьких киловаттников и заканчивая здоровенными пятикиловаттными агрегатами.

Пришлось сделать несколько рейсов, но мы не смогли вывезти и пяти процентов того, что имелось в магазине и на его складах. Чтобы вывезти все подчистую, нужно несколько десятков грузовиков и не меньше недели времени – по крайней мере мне так казалось.

Когда я все-таки сумел «задавить жабу» и остановил наше хомячество, все мои соратники и я сам просто валились с ног от усталости. Мы вывозили инструменты три дня по нескольку рейсов в день. Тащили, загружали в машины, отвозили на базу, выгружали и возвращались. По три рейса в день.

Когда я объявил, что на некоторое время «мародерка» прекращается, вся наша «банда» облегченно вздохнула. Основная нагрузка, само собой, легла на трех особей мужского пола, но и девчонкам тоже пришлось несладко. У машин мы обычно оставляли по очереди то Лену, то Настю – дежурить с оружием наготове, чтобы не остаться в дураках, если налетит какая-нибудь лихая группа мародеров, остальные же таскали почти на равных с нами, парнями. Да, мы старались девушек не перегружать, давали им посильные задачи, но… всякое бывало. Грузим тележку, девчонки впрягаются и волокут к машинам. А как ты определишь, посильный девушки тащат вес или нет? Сами они ничего не говорят. Делают то, что им прикажешь, – как роботы. С одной стороны вроде бы и удобно, но… чувствуешь себя чем-то средним между рабовладельцем и оператором-роботехником. Вообще-то, если честно, неприятное ощущение. Смотришь в глаза девчонки и понимаешь, что перед тобой пустая оболочка. Нет в ней души, живой робот.

Барахло рассовывали по многочисленным хозяйственным пристройкам и помещениям в гостевом доме, в котором была сделана генеральная уборка. Убирали, само собой, девчонки-«роботы». Как говорили некогда ныне покойные англичане: «В каждом свинстве есть свой кусочек бекона». Вот и тут – если бы девчонки были в разуме, вряд ли у них хватило бы силы воли убрать все то, что некогда натворила в гостевом доме резвившаяся там парочка мутантов.

Впрочем, и нам работы хватило. Кости, оставшиеся от хозяина дома, отца Миши, и от его гостей и прислуги, мы похоронили в углу сада, выкопав полутораметровую могилу. Опознать и отделить кости Мишиного отца от костей других людей не было никакой возможности, так что похоронили их всех вместе.

Гостевой дом отмыли девчонки под наблюдением Лены, которую не брал ни жуткий запах, смесь дохлятины и протухшего на жаре дерьма, ни вид разбросанных по полу останков людей вперемешку с дерьмом мутантов.

Странная она девчонка. Тоже своего рода «робот», только разумный, не то что остальные спасенные девушки. Лена никогда не улыбается, никогда не шутит. Говорит всегда по делу, очень разумно и… ничего лишнего. Более того, она совершенно лишена присущих девушкам… хм… не знаю, как это даже и назвать… особенностей поведения? Да, наверное; так будет сказать вернее.

Например, никогда не использует косметику. Более того, сделала все, чтобы не выглядеть как девушка. Взяла да и отрезала свою роскошную золотую косу. Когда я спросил, зачем она это сделала, ничего не ответила, только таращилась на меня ярко-голубыми глазами, не моргая, будто рептилоид. Сделала себе «тифозную» прическу, постригшись «под расческу», так и ходит, больше похожая на юного мальчика-ангелочка, чем на девушку почти шестнадцати лет от роду.

Я спросил Настю, зачем Лена отрезала косу, и вообще – что такое с девчонкой сталось. Настя долго молчала, смотрела в пространство, не глядя на меня, и я уже подумал, что она мне так и не ответит. Но Настя все-таки ответила:

– Понимаешь… когда ее насиловали… ну… все, толпой… то держали за косу. И она ей стала глубоко противна. У Лены до насилия был некий комплекс… или как бы это назвать… психическое отклонение. Она не могла никому показаться голой. Или даже раздетой до трусиков. Только ты не смейся…

Я смеяться не собирался, о чем тут же уведомил Настю, и она продолжила:

– И вот представь: ее, которая даже перед девушками стеснялась показаться раздетой, насилует толпа парней, а потом заставляет ходить голой перед всем миром, да еще и с собачьим ошейником на шее. Тут и у обычной-то девчонки крыша поедет, а у нее… у нее развился небольшой такой психоз: она теперь ненавидит волосы! Они вызывают у нее отвращение! Как напоминание о насилии. Видел, у нее даже на руках нет волос?

Я кивнул, но, честно сказать, не рассматривал Лену, потому и не обратил на это внимания. А Настя продолжала:

– Представь себе – она все свободное время тратит на то, что сидит глядя в пространство или выдирает у себя волоски! Пинцетиком! Дерг! Дерг! Разденется догола – и дергает! Одно хорошо – теперь у нее нет комплекса по поводу раздевания. А если сказать точнее – ей плевать, раздета она или одета. Если бы ты не требовал, чтобы девчонки ходили дома всегда одетыми – она бы точно ходила голой. Так ведь прохладнее, а ей, как я уже сказала, плевать, одета она или раздета. Главное, чтобы было удобно.

Я внутренне содрогнулся – ведь ненормальная! А у нее оружие! Вдруг возьмет да и в спину стрельнет?

Настя меня успокоила, когда я сообщил о своих опасениях:

– Даже и не думай! Чушь это все! Я тебе больше скажу: она считает, что обязана тебе по гроб жизни. И живет только потому, что должна тебе помогать, должна тебя оберегать! И она сделает все, что прикажешь сделать. Абсолютно все! Понимаешь? Прикажешь убить – она убьет. Прикажешь ей убить себя – она тут же снесет себе башку. Прикажешь… хм… стать твоей наложницей – она будет делать все, что ты прикажешь. Как бы тебе объяснить… не знаю, поймешь ли… у нее сдвиг в голове. Лена считает, что уже умерла. Здесь только ее оболочка, которая осталась жить только для того, чтобы помогать тебе. Ты для нее и царь и бог. Да, это ненормально, но Лена и была слегка того… со сдвигом. И вот теперь образовался новый «сдвиг» на почве известных событий. Так я это вижу.

Честно скажу – я обалдел! Нет, ну а как я должен реагировать на известие, что одна из моих соратниц представляет собой психически ненормальную больную, которая вбила в себе в голову некую сверх-идею поклонения Андрею Комарову?! Не любовь, не страсть, а нечто древнее, окаменелое, что-то среднее между самурайским поклонением господину и обетами, принимаемыми древними монахами.

Нет, ну в самом-то деле – как можно серьезно воспринимать слова о том, что некий человек посвятил свою жизнь тебе и готов покончить с собой, если ты ему прикажешь это сделать? Только если принять за основу, что человек серьезно болен психически. Или он самурай древнего рода и мы живем сейчас в пятнадцатом веке. Или в каком там веке жили настоящие самураи? Я не историк, не знаю…

Может, они меня разыгрывают? Настя не лишена чувства юмора, это точно. Девчонка довольно-таки ехидная, за словом в карман не полезет. Ее пикировки с Митькой и Мишкой я слышал, и надо признать – отбривала она их виртуозно, так, что те краснели и хихикали. И кстати, материться она умеет не хуже Митьки. Хотя и редко это делает.

Да, на самом деле я запретил девчонкам разгуливать голышом. Или даже только в трусиках-лифчике. Нет, мне всегда нравились красивые девушки, мне было приятно разглядывать обнаженных красоток, но зачем, выходя из душа, разгуливать по дому в натуральном, так сказать, виде или в одних маленьких трусиках? Зачем провоцировать парней, которые сразу начинают заикаться, краснеть и отводить глаза? Мне не нужно лишних раздражителей, которые уменьшают обороноспособность моих парней. Да и мою тоже, если быть честным… Мы, можно сказать, на войне, так что все должны быть готовы в любой момент открыть огонь по врагу – бандам или мутантам. А как может открыть огонь голая девица, пистолет которой остался в спальне? Или как может быстро отреагировать на опасность парень, который задумчиво смотрит якобы в пространство, а сам косит глазом на проплывающую мимо попу соблазнительной девицы? Нет уж – все в камуфляж, все с оружием и никаких шашней и мыслей о таковых развлечениях.

В последний раз, когда наши девушки ходили голыми, так сказать, в общественном месте, это была уборка в гостевом доме. Ну в самом деле – тут уже деваться некуда. Пачкать одежду во всей той дряни, что валялась на полу, было бы просто нерационально. Голышом убирались. Потому, когда все было закончено, девчонок просто выстроили на лужайке и всех хорошенько отмыли, поливая из шланга. А потом уже загнали в горячий душ (благо что электричество еще есть, а значит – работает газовый котел).

Не знаю… может, я и напрасно беспокоюсь – новая жизнь требует новых правил, новых законов и новой морали. Принято было до Дня непослушания, чтобы все ходили одетыми – вот мы и продолжаем придерживаться прежних правил, законов и морали. Но по большому счету какое мне дело, как в свободное от службы время ходят мои подчиненные? Голые или одетые? Несут службу исправно – да и ладно. И потому пусть хоть ремнями перепоясаются через голые сиськи – мне-то какое дело?

Я понимал это, но все равно продолжал настаивать на соблюдении правил, похожих на те, что были до катастрофы. Цеплялся за эти правила так, будто в них заключен некий особый смысл. Вроде как, если не будешь соблюдать эти правила, перестанешь быть человеком. Глупо, конечно, ума у меня хватало, чтобы это все понять, но… пусть пока будет так. Потом с моими соратниками обсудим нашу жизнь и выработаем новые законы и новые правила жизни. Сейчас нам не до того.

23 июня, день.

Настя Самойлова

Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Трое сильных, крепких, тренированных парней отлетали от худенькой девчонки так, как если бы она была чемпионом мира по боям без правил. Понятно, что они хотели упаковать ее, не повредив тела, не сломав рук и ног, – годами в головы этих правильных домашних парней вбивалось правило, гласящее: «Девочек бить нельзя!»

Но сейчас глупо с ней церемониться, глупо до невозможности. Сейчас это Нечто, что неделю назад было стройной девчонкой лет двенадцати-тринадцати, повезут фактически на расстрел, и они при этом боятся поставить ей синяк?! Идиоты! Все-таки парни бывают такими идиотами! И какого черта надо было ее ловить? Здесь надо было уничтожить мутанта! А если она их покусает? Что тогда делать?!

Настя уже потянулась за пистолетом, который торчал из кобуры на ее поясе, когда Андрей наконец-то догадался и ударом в челюсть вырубил это существо, уже начавшее меняться. Девчонка, имени которой Настя так и не узнала (за что себя ругала, и не раз), уже начала обрастать шерстью. Еще не очень заметно, но начала. И похоже, что у нее начали деформироваться кости – она стала ниже и вроде как массивнее. В еде ей не отказывали, все эти дни кормили не хуже, чем остальных девушек, так что набрать массу она могла. И набрала.

Потом парни сидели на полу, потные и злые, а через полчаса они все вместе ехали в джипе, прислушиваясь к тому, как билась в багажнике спеленутая мутантка.

Настя не испытывала к ней такой уж большой жалости. Ну так-то жаль, конечно, – девчонка жила бы еще да жила. Но что теперь поделаешь? Ну не плакать же по ней днями и ночами напролет?

Во-первых, Настя ее совсем и не знала. Даже имени – и то не знала (может, и к лучшему?).

Во-вторых, Настя уже не воспринимала ее как человека. Каждый, кто смотрит на мир белесыми глазами зомби, не может быть человеком. По крайней мере, для Насти. В этом теле уже нет человека, а есть психически ненормальное существо, некий рептилоид, занявший тело живой девушки. А значит, его нужно уничтожить.

Все просто, и никаких тебе самокопаний. Это парни пусть самокопаются, а для Насти все просто и ясно. Мутанта надо убить, живого надо защищать. Простые и очевидные истины.

Лена сегодня была дежурной, так что ее оставили на базе – наблюдать за порядком и охранять сокровища, коих здесь было превеликое множество. Главные сокровища этого мира – оружие и боеприпасы. Часть из них парни выгребли из полицейского районного отдела, часть – некогда было содержимым охотничьего магазина под названием «Егерь» и было замародерено кавказцами, убитыми потом в перестрелке с парнями Андрея.

Карабины, охотничьи ружья, помповики и огромное количество патронов – все это было самым настоящим сокровищем и надеждой на выживание. Если у тебя есть оружие, ты можешь смелее смотреть в будущее на Земле, на которой не осталось никаких законов, кроме закона сильного. А кто сильнее? Тот, кто вооружен правдой, подкрепленной пулеметом или автоматом. Ну и карабином калибра девять миллиметров. Правда, она без оружия как-то и не катит… слабовата такая Правда.

Лена… ох, Лена, Лена! Вначале Настя и сама слегка побаивалась той перемены, что произошла в ее новообретенной подруге. После насилия, совершенного над Леной толпой слюнявых глумливых подростков, можно было ожидать чего угодно, но только не того, что произошло на самом деле. Лена полностью изменилась. Даже не так – она превратилась в другого человека. Абсолютно другого! Домашняя девочка, стеснявшаяся своего тела, не решавшаяся раздеться даже при ней, при Насте, – стала холодной, расчетливой, практически лишенной эмоций машиной для убийства. Для Лены сейчас прикончить какого-нибудь бандита – все равно как сморкнуться. Она абсолютно лишилась чувства стеснения, малейшего стыда – могла спокойно разгуливать по дому голышом, не обращая внимания на дикие взгляды соратников, и только после категорического приказа Андрея ходить одетой стала тщательно, продуманно одеваться, прежде чем выйти из спальни или ванной комнаты.

Вначале Настя думала, что Лена, пренебрегая одеждой, как-то провоцирует парней, непонятно только зачем. Но потом, понаблюдав за ней, поговорив с ней, полностью уверилась – девчонка не в себе. У нее и вправду произошел некий надлом, или, проще сказать, поехала крыша. И Лена все, что происходило вокруг, стала воспринимать совсем по-другому, не так как раньше.

Когда Андрей стал расспрашивать о происходящем с подругой, Настя ему все рассказала, предварительно взяв обещание, что он ничего никому не скажет. В том числе и самой Лене. Неизвестно ведь, как она на это отреагирует.

Когда рассказывала о подруге, следила за реакцией Андрея. За тем, как он отреагирует на известие о том, что некая девчонка готова для него на все. Не загордится ли? Не сделается ли самодовольным болваном? Но Андрей с честью прошел испытание. Он только удивился и, судя по всему, очень даже озадачился. Похоже, он не был избалован вниманием девчонок и представить себе не мог, чтобы кто-то из них был влюблен в него до такой степени.

Впрочем, это и понятно: несмотря на его взрослый, мужественный и брутальный вид, лет Андрею всего ничего – пятнадцать, а значит, какие, к черту, любовные приключения? Это девчонки начинают раньше – с парнями гораздо старше себя. А вот парни… тут все сложнее. Особенно если все свободное время занято спортивными тренировками.

Андрей Насте нравился. Очень нравился. Нравился так, что иногда она думала, что влюблена в него. И это было странно. Нет, странным казалось не то обстоятельство, что она была влюблена именно в Андрея, – почему бы и нет? Высокий, сильный, красивый, да еще и здешний вождь – почему бы в него не влюбиться? Дело совсем не в том. Прошло всего ничего времени после того, как Настю изнасиловали, избили, после того, как она едва спаслась от смерти. И по всем канонам детективных романов Настя сейчас должна была бы испытывать ненависть и отвращение ко всем особям мужского пола. Ведь ее насиловали парни – значит, она должна ненавидеть всех парней.

Но такого не было. Ей нравился парень, и ей было приятно рядом с ним находиться. На самом деле ведь не он ее насиловал! Наоборот, он спас ее от насильников!

Кстати, и Лену тоже. Потому та и предана ему, как собака хозяину. Настя даже слегка заревновала – вообще-то это ее, Настина, подруга! Это ради Лены Настя придумала хитрую комбинацию, в результате которой была уничтожена этническая банда и освобождены рабыни! А Лена взяла да и отдала всю свою любовь и верность какому-то чужому парню! Ну как это так? А если Андрей вдруг (ну фантазии, да – но все равно!) прикажет Лене убить Настю? Выполнит Лена приказ? И тут же себе с горечью отвечала – наверное, выполнит. Точно выполнит! И осознавать это было очень даже неприятно.

Но да ладно. Пока что все идет как надо. Устали только, таскаючи барахло из «Леруа Мерлен», вымотались. Но никто не протестовал – хомячили, как настоящие хомяки. Пригодится барахло, им ведь тут жить. Кстати, очень удачно, что этот магазин под боком, можно время от времени туда наведываться и вывозить товары. Даже если кто-то догадается сделать то же самое – хватит на всех, барахла столько много, что месяц вывозить, и то не вывезешь!

Ехать было не очень далеко, в район мечети. Тут же, на горе над Волгой, было мусульманское кладбище, но туда не пошли. Отъехали чуть в сторону, поднялись по проселочной дороге вверх от яхт-клуба и, найдя ровную площадку, приступили к делу. Вернее, приступили к делу только парни, Настя же забралась на экспедиционный багажник джипа и сверху озирала окрестности на предмет подкрадывания злых мутантов и не менее злых бандитов. Парни же в это время копали могилу.

Настя время от времени поглядывала на мокрые мускулистые спины парней, раздевшихся по пояс, и с отвращением прислушивалась к стуку и мычанию в багажнике, где лежала мутантка.

И едва не пропустила атаку!

Это были собаки. Две собаки, они, вероятно, некогда принадлежали хозяевам здешних коттеджей. Немецкая овчарка и ротвейлер.

Настя знала породы собак. Более того, мечтала: когда вырастет – купит себе собаку. Мать не разрешала заводить ни собак, ни кошек – кошки дерут драгоценную мебель, собаки гадят на землю, чтобы красивые женщины испачкали этой мерзостью свои дорогие итальянские туфли. Так что никаких собак и кошек.

Видимо, это обстоятельство и явилось причиной того, что Настя не сразу начала стрелять. Стрелять по своей мечте – что может быть гаже? Только когда собаки подбежали совсем близко и стали видны их глаза – пустые, белесые, глаза зомбака-мутанта, – Настя вскинула автомат и всадила очередь из трех патронов прямо с забрызганную слюнями пасть монстра. Ротвейлер тяжело рухнул на капот джипа, содрогаясь в муках уходящей жизни, а немецкая овчарка вдруг затормозила всеми четырьмя лапами и понеслась к деревьям, рассчитывая укрыться за старыми дубами.

Настя взяла упреждение и второй очередью перебила собаке позвоночник. Та взвизгнула и на передних лапах поползла дальше, время от времени оглядываясь, и тогда были видны ее глаза. А еще – клыки. Не обычные, собачьи, – такие клыки Настя видела в книжках о древних людях, где рассказывалось о саблезубых тиграх, охотящихся на людей. У этой твари, которая раньше была немецкой овчаркой, зубы стали именно такими – огромными, каждый сантиметров по семь, не меньше. Они торчали из пасти и сверкали на солнце, вызывая ощущение абсолютной нереальности, ведь в остальном издалека собака казалась такой же, как и раньше, до мутации! Если бы не глаза да страшные саблевидные зубы – попробуй-ка отличи ее от обычных собак!

Настя бессильно опустилась на землю и уже привычным движением сменила магазин на полный – так, на всякий случай. Потом добьет патронами початый. Мимо прошел Митька с пистолетом в руке, и через короткое время бухнул один выстрел, еще через минуту – другой. Готово!

– Теперь не встанут, – констатировал Митька. – Знаете, а они ведь шевелились. Обе. Если этим тварям не прострелить башку, похоже, их никакой раной не убить. Восстанавливаются, сволочи! И не просто башку прострелить, а сам мозг!

Все покивали, Андрей успокаивающе похлопал Настю по плечу. Мол, молодец! Она и сама знала, что молодец, но ласка парня ей в самом деле была приятна.

Он вообще приятный, этот Андрей! И ведь никого не бьет, никого не ругает, не орет, а все охотно подчиняются ему, и он на своем месте. Прирожденный лидер, точно. Когда на него смотришь, сразу успокаиваешься, и все становится на свои места. Веришь, что в конце концов все будет хорошо.

Странно, но Настя раньше никогда не встречала таких парней. Все больше мажорчики разной степени гадостности. Ну, вот такие, как Мишка! Нет, Мишка так-то замечательный парень, но он скорее исключение, чем правило. Среди молодежи, которой разрешено все и вся, молодежи, которая не умеет считать деньги (которых у нее море) и мнит себя солью Земли, – вырасти нормальным парнем очень и очень трудно. Может, в том и дело, что его сразу засунули в закрытый британский колледж, оторвав от мажорской среды? В Англии ему пришлось выживать среди высокомерных британских придурков, вот он и не принял их стиль поведения. Как не перенял и стиль общения российских мажоров, существ в большинстве своем в высшей степени противных. Настя насмотрелась на таких, она ведь училась в школе, где таких подростков было более чем достаточно.

Яма была уже готова. Неглубокая, копать было трудно, но вполне достаточная, чтобы труп не выкопали какие-нибудь падальщики. Настя не смотрела на то, как вытащили мутантку, как положили ее в могилу. Ее задача – охранять похоронную команду. И она охраняла. Смотреть, как расстреливают человека, ей совсем не хотелось. Хорошо, что стрелять пришлось не ей…

Хлопнул выстрел, ударив по ушам и по нервам. Настя вздрогнула, но не обернулась. У нее есть свой сектор наблюдения, и она будет за ним смотреть – что бы там позади нее ни происходило.

Зазвенели о камешки лопаты, зашуршала земля, с тихим стуком падая на что-то мягкое и, вероятно, теплое.

У Насти вдруг перехватило горло – ведь несправедливо! Это так несправедливо! Вырвалась девчонка, выжила, прошла через такие мучения, позор, истязания, и вот так?! Да за что же такое наказание?! Она и нагрешить-то не успела!

Ад. Земля – точно ад. Настя слышала такое, только где – не помнила. Наверное, где-то прочитала. Мол, Земля – это ад для нагрешивших душ. Если ты сильно нагрешил – будешь жить долго и в муках. Если не очень сильно – будешь жить долго, счастливо, богато – со всеми удовольствиями. А самые слабогрешившие отправляются назад уже в раннем детстве.

Интересно, а куда же тогда в этой теории укладывается всеобщее уничтожение человечества? Типа – отбыли срок? И как же Настя, Андрей, Мишка и Митька? Они, значит, еще не искупили прегрешения? Потому будут и дальше мучиться?

Внезапно вспомнился старый хороший фильм «Белое солнце пустыни». Там главного героя басмачи прихватили на пляже и спрашивают что-то вроде: «Тебя сразу кончить? Или желаешь помучиться?» И он им отвечает: «Желаю помучиться!»

Вот и Настя так – не торопится в «рай». Помучается еще! А вообще – все странно. Странно, и…

Додумать она не успела. Бикнул сигнал джипа, неожиданно тонкий и несерьезный для такой здоровенной тачки, и Настя запрыгнула в салон на заднее сиденье. Джип рванул с места и покатил по проселочной дороге, выбитой в твердой земле за долгие, долгие годы.

И снова подумалось – а ведь скоро такие дороги зарастут! Некому будет их натаптывать. Да и асфальтовые зарастут – кому за ними следить? И тогда – на чем ездить?

И вдруг по голове как обухом ударило – лошади! Черт подери, лошади на ипподроме! Они ведь умирают с голода или уже умерли! От голода и жажды! Ухаживать-то за ними некому!

Наверное, странно сейчас было бы говорить о том, что надо поехать и посмотреть, что с лошадьми. Но вдруг еще есть живые? Ведь они им точно когда-нибудь понадобятся! Дороги кто будет поддерживать? Лет через двадцать дорог вообще никаких не останется!

– Парни, мне с вами нужно кое о чем поговорить… – начала Настя и замолчала, подбирая слова…

23 июня, день.

Андрей Комаров

Я все больше и больше восхищаюсь Настей. Нет, не только тем, что она красивая, умная и дельная! Хотя все это так и есть. Она еще и талантливая! Ведь я знаю, что Настя никогда не держала в руках оружия – до тех пор, пока не оказалась у нас. И что теперь? С закрытыми глазами разбирает и собирает автомат, пистолет, пулемет! А как стреляет? Да она теперь стреляет не хуже меня! А может, даже и лучше. Вон как ловко срезала собак-мутантов! Молодец, ей-ей, молодец!

Парни достали из багажника и опустили в могилу девчонку, которая некогда была человеком, а теперь стала… кем она стала? Я не знаю. Но только ЭТО, кем… или чем она стала, жить не должно. Я уверен. И если со мной такое случится – пусть меня тоже убьют. Я не хочу бегать по дорогам безумным зомбаком и жрать трупы. Жрать человечину. Не по мне это!

Я поднял пистолет и нацелил его в голову мутантке. В последний миг перед выстрелом мне вдруг показалось, что в ее глазах мелькнуло понимание, она будто вынырнула из омута забытья и смотрела на меня пусть и белесыми, но вполне разумными глазами. Но скорее всего это мне просто показалось.

В любом случае – было уже поздно. Мой палец, нажимавший на спусковой крючок, выбрал слабину, дожал… и грохнул выстрел. Во лбу мутантки будто кто-то нарисовал красную точку, какую рисовали себе индийские женщины, а земля под затылком окрасилась вишневым цветом.

– Закапывайте! – хрипло сказал я и тихо, себе под нос, пробормотал: «Отче наш! Иже еси на небеси, да святится имя твое… да приидет царствие твое…»

Я дочитал молитву еле слышным шепотом, глядя на то, как лопаты бросают землю вниз, на хрупкое тело девчонки, и в горле у меня стоял ком. За что? Ну, в самом деле – за что нам это?! Нагрешило человечество, факт, но почему ВСЕХ надо наказывать?!

Впрочем, это был глупый вопрос. Если и есть на небесах бог, то он совсем не тот добрый и всепрощающий бог, о котором нам говорили в церкви. Нет, бог на самом деле жесток и равнодушен. Если бы он был всеведущ и добр, никогда бы не допустил того, что творилось в истории человечества все эти тысячи лет. Он бы не допустил, чтобы умерли все – и негодяи, и хорошие люди! Нельзя быть таким жестоким, таким безжалостным ко всем сразу! Это НЕСПРАВЕДЛИВО!

Потом мы поехали домой. Говорить не хотелось, и все молчали, подавленные, мрачные. Вряд ли кому-то из нас прежде доводилось кого-то хоронить. И уж тем более не приходилось присутствовать при расстреле…

– Парни, мне с вами нужно кое о чем поговорить…

Я не вздрогнул, но голос Насти прозвучал настолько неожиданно в тишине, разгоняемой лишь рыком мощного движка, что это показалось странным. О чем еще она может СЕЙЧАС говорить, когда на сердце непроницаемая тьма и печаль? Когда вообще ни о чем не хочется говорить! Моя рука еще ощущала тяжесть пистолета, из которого вылетела пуля, убившая несчастную девчонку, о чем сейчас можно говорить? Я не пью, но сейчас с удовольствием выпил бы что-нибудь такое, что отправит меня в глубокий нокаут!

– Парни, а вы не задумывались о том, что мы будем делать, когда дороги совсем зарастут? Когда на машинах ездить будет нельзя? Я понимаю, вы сейчас можете сказать, мол, будем ездить на вездеходах, дороги чистить тракторами.

– Что ты предлагаешь? – спросил я, заставив себя спокойно отреагировать на слова Насти. В самом деле – мужчина я или нет? Какого черта так разнюнился? Взять себя в руки! Успокоиться! Думать о будущем! Как Настя это делает! Она молодец! А я – осел и чертов ботан!

– Лошади. Надо поехать на ипподром и посмотреть, что с ними случилось. Вдруг они еще живы? Представляете, разведем лошадей и будем на них скакать! И машин не надо! И дорог! Машины ведь когда-то сломаются, а где брать запчасти?

– С запчастями проблем не будет еще лет сто, – хмыкнул Митька. – Ты представляешь, сколько машн стоит по дорогам?

– Стоят, да! Ржавеют, гниют! – вмешался Мишка. – Кстати, неплохо было бы подумать и о том, чтобы пригнать машины на запчасти. Сломается джип – на чем поедешь? Или «КамАЗ»?

– А ты умеешь ремонтировать? – не выдержал я. – Сможешь отремонтировать «КамАЗ»? Или «крузака»?

– Кто-то же его сделал? Значит, другой может и отремонтировать. Поискать книжки по ремонту в библиотеках! Может, кто-то из парней соображает в ремонте!

– Я так-то соображаю… – неохотно признался Митька. – Помогал соседу ремонтировать «Ниву». Но я только в «Жигулях» чуть-чуть соображаю, в иномарках ничего не смыслю.

– Эй, эй! Мы ушли от темы! – возмутилась Настя. – Что насчет лошадей?

– Скорее всего они уже померли, – с сожалением сказал я. – Без еды, без воды… представляешь, сколько времени прошло со Дня непослушания?

– Представляю, – грустно сказала Настя. – Ну а вдруг? Почему бы не посмотреть?

Все замолчали. И я молчал. Но думал. Усиленно думал! И правда, почему бы нам не завести лошадей? Дороги на самом деле скоро придут в негодность. Да и машины развалятся. А вот лошади… лошади – это навсегда! Не пешком же ходить в самом-то деле? Зимой ка-ак… занесет! Ка-ак… навалит сугробов! Машина не пройдет, а вот лошадь – запросто. Не везде, конечно, но пройдет. Только где им корм взять? М-да… тут тоже проблемы. Да ладно, потом разберемся. Идея вообще-то нормальная. Если только лошади живы…

– В общем, так… идея хорошая, но скорее всего ничего не выйдет, потому что коняги уже передохли. Но, чтобы убедиться в этом, надо туда поехать. А чтобы поехать не так просто, чтобы по делу, мы поедем на грузовиках.

– РОВД? – понимающе кивнул Митька.

– РОВД, – подтвердил я его догадку. – Берем бензогенератор, инструменты и… работаем! Если в одном маленьком отделе было столько оружия, то сколько его будет в большом УВД?

– Много! – веско сказал Митька. – Очень много! Два грузовика надо брать! И то – хватит ли?

– Думаю, хватит, – пожал плечами я. – В общем, готовимся. Завтра утром поедем.

– Почему утром, а не сегодня? – спросила Настя, состроив недовольную, кислую рожицу.

Я следил за ее лицом, время от времени оглядываясь назад. Мне было приятно на нее смотреть…

– Потому что надо подготовиться! – компетентно заметил Мишка. – Распределить роли, отработать ситуации, подготовить инструменты и снаряжение. И вот тогда… Подождут твои лошади. Если за две недели с голодухи не померли, значит, ночь еще проживут. Только вот не знаю – а где их держать? Для лошадей вообще-то нужны конюшни! Кстати, ребята… а что насчет крупного рогатого скота? И насчет мелкого не рогатого? Мы что, одними консервами будем питаться? Скот держать не будем?

Честно сказать, за все эти дни такая мысль мне в голову почему-то не пришла. Как-то само собой разумелось – есть магазины, в магазинах имеется все, что нам нужно. Зачем думать о сельском хозяйстве? Если только рыбы наловить! А оно вон что… И правда – нам-то хватит еды. А нашим детям? Нашим внукам? Если передохнут все коровы (скорее всего они уже передохли!), если вымрут овцы, что будут есть наши потомки? Как возрождать цивилизацию без сельского хозяйства?

М-да… интересную вводную дала Настя! Началось с лошадей, а закончилось… вон чем закончилось. Крупным рогатым и нерогатым скотом. А ведь еще и поля надо будет засеивать… А в городе где-то там есть селекционная база, какой-то там институт Юго-Восток, в котором ученые десятками лет культивировали различные сорта ржи, пшеницы, овса и всякой такой каши. Это ведь тоже нам понадобится! Не только скот!

Я ехал медленно, объезжая брошенные машины, и, уже когда до дома осталась пара минут езды, вдруг услышал выстрелы, донесшиеся откуда-то с окраины села. Или из центра? Палили, судя по всему, из охотничьего ружья – двойной, с малым промежутком выстрел. Двустволка, точно.

– Оп-па! Кто-то живой есть! – меланхолично прокомментировал Мишка и, открыв окно, впустил в салон горячий июньский воздух, пахнущий полынью и тленом. Запах тлена, запах гниющих трупов впитался в деревья, в заборы, в дома, в саму землю, и еще долго мы будем его чуять. Хотя уже давно к нему привыкли. Сейчас я, наверное, смог бы при желании сидеть в двух метрах от разлагающегося трупа и есть свой бутерброд с ветчиной. Привык уже к трупам… впрочем, как и все остальные.

– Оружие в боевую готовность. Окна откройте, будьте готовы стрелять! – приказал я и свернул вправо, поднимаясь в гору, к церкви.

Чуть дальше церкви, на взгорке, находился большой коттеджный поселок. Я там ни разу не был, но видел его улицы, когда мы въехали в Усть-Курдюм. Улицы поселка протянуты перпендикулярно основной трассе. Кстати, как раз напротив этого поселка мы и подхватили Мишку, спасавшегося от мутантов. Мишка шустро бежал… до самой окраины добрался!

Дома в поселке совсем не бедные, хотя и не такие дворцы, как у тех, кто захватил себе участки возле Волги. Все-таки возле реки всегда было жить престижнее, чем на сухом взгорке, вот там и собралась вся саратовская «блатата».

Усть-Курдюм – старая-престарая деревня, ведущая свое летосчисление со времен царицы Анны Иоанновны. А может, даже и с Петра. Когда-то деревня была далеко за городом, аж в тридцати от него километрах. Что для времен Анны Иоанновны очень даже далеко – день пути, не меньше. Но теперь Усть-Курдюм почти Саратов – ну что такое двадцать километров от КП ГАИ на Горе? Тьфу одно, если ехать на современной машине. Хм… а вот на лошади будет как раз день пути… или полдня. Это зависит от того, как ее погонять!

Мы свернули и остановились возле крайнего дома коттеджного поселка, не въезжая ни в одну из улиц (их тут было четыре), и стали слушать. Минут пять ничего не происходило, потом жахнуло, и явственно стало слышно, как то ли дробь, то ли картечь прозвенела по знаку «Уступи дорогу». Знак вздрогнул и покрылся оспинами попаданий.

– Ни хрена себе! – выдохнул Митька и, наклонившись, проверил предохранитель на автомате. – Щас по нам ка-ак врежет! Запоем тогда!

– Куда он палит? – Мишка недоуменно скривил губы. – Неужто в нас пытается попасть? А может, поехали отсюда? На кой черт нам этот дебил?

Я подумал, пожал плечами:

– Мало ли… может, от мутантов отбивается… да промазал!

– Ну и что делать? – Митька сплюнул в окно. – Да пошел он на хрен, такой… чудак! Поехали домой, Андрюх! Без него дел хватает!

– А если он там с мутантами бьется? Если погибает один и помочь некому? – вмешалась Настя. – Я пойду! Сейчас вылезу и пойду к нему!

– Не вылезешь и не пойдешь! – жестко сказал я. – Не хватало нам тебя потерять! Не пойдешь!

– Не хватало Андрюхе тебя потерять! Он же в тебя втрескался, только о тебе и думает! – влез Митька и тут же спохватился: – Ой! Прости, Андрюх… я просто языком трепанул не подумав! Извини!

– Андрюха прав! – слава богу, вовремя вмешался Мишка (предательский румянец пополз по моему лицу, и я не мог с ним ничего поделать). – Настя, из-под прикрытия машины выходить нельзя. Какая-никакая, а защита. Получишь заряд дроби в живот – мне кажется, тебе это не очень понравится. Ведь не очень?

– Не очень! – не удержавшись, фыркнула Настя и как-то странно посмотрела на меня, эдаким оценивающим взглядом. – Ну так что делать, предлагай, командир!

Я кивнул:

– Подъезжаем вплотную к забору… Тот, кто стреляет, садит откуда-то со второго или третьего этажа, а под забором он нас не достанет. Ну и кричим! Ты будешь кричать, Настя. Может, женский голос ему больше понравится. А то вдруг примет за банду и начнет по нам палить.

– А ты думаешь, в банде не может быть женщин? – резонно заметила Настя и махнула рукой. – Да нормально, другого ничего и не придумаешь. Давай!

Я завел движок, повернул руль и с места рванул тяжелую трехтонную машину прямо к забору, надеясь, что этот чел не станет по нам палить. Но чел стал. Дробь сыпанула по капоту, и грохот был таким, будто в нас запустили пригоршней гравия.

На удивление – даже краску не облупило! Покрытие металла джипа, похожее на окаменевшую кожу, с честью выдержало испытание, и на капоте остались только темные полоски от ударивших в него свинцовых шариков. «То ли «Раптором», то ли антигравием покрашено», – отстраненно подумал я и, почти вплотную прижав машину правым боком к забору, завопил в окно, забыв, что поручил это Насте:

– Эй ты, придурок! Какого хрена стреляешь?! У тебя что, крыша поехала?! Мы не хотим причинить тебе зла! Прекрати стрелять!

– Мутанты поганые! Всех вас убью! Всех!

Голос парня срывался, и было в нем что-то такое, что заставило меня страдальчески поморщиться. Терпеть не могу пьяных!

– Да он пьяный в умат! – удивленно протянул Митька. – Он ничего не понимает! К нему «белочка» пришла!

– Кто пришел? – заинтересовалась Настя.

– Белая горячка, – пояснил я. – «Белочка»… так белую горячку называют в народе. А Митька у нас плоть от плоти народа! Вот и…

– Сам-то? – фыркнул Митька. – Если мама врачиха, а папа мент – ты не от народа, что ли?

– От народа, от народа… – задумчиво протянул я, соображая, что делать, и вдруг оторопело уставился в нечто черное, длинное, что появилось из-за забора и уставилось на меня черными бездонными зрачками. Я уже не успевал ничего сделать, тем более что встал к забору правым боком и выстрелить мог только сквозь стекло. В принципе так и надо было сделать, но я почему-то замер (стекло лобовое пожалел, что ли?!) и только смотрел, как шевелятся «ноздри» двустволки, вынюхивая себе цель. А целью был я, окаменевший, как тупая статуя, и сидевший на своем месте, как истукан острова Пасхи.

Очередь прогремела так громко, что я слегка оглох. «ПК» калибра 7.62 снес с забора и двустволку, и того, кто ее держал в руках. Ненормальный не успел выстрелить, а вот Мишка – успел.

– Да ни хрена себе! – Митька вытер лоб и обернулся, широко раскрытыми глазами глядя на соратника. – Ты мне чуть башку не снес! Меня даже пламенем опалило! Чуешь, палеными волосами воняет – вот! Мишк, ты охренел!

– Не снес же, – мрачно заметил Мишка. – Он собирался Андрею башку снести, и что мне было делать? Пойдем смотреть, кто это был?

– А толку? – ожил я, чувствуя себя совершеннейшим ослом. Почему я застыл? Почему не выпрыгнул и не открыл огонь?! Ей-ей, меня будто парализовало!

М-да. Первый и последний раз так поступаю. Эдак и сдохнуть можно!

– Ну как… толку… посмотрим, дом разглядим! Может, там и еще кто-то есть! – запротестовал Митька, но я только рукой махнул:

– Не фига там делать. Убили – и убили. И пусть лежит. А если бы кто-то был жив – уже бы появился.

Все замолчали, обдумывая. Честно сказать, настроение, которое и так было отвратительным, испортилось окончательно. Что-то людей становится все меньше и меньше… как будем размножаться? И я невольно посмотрел на Настю. Она почувствовала мой взгляд и улыбнулась: