Я – твой должник Кинселла Софи
Бариста заметно расслабляется и торопится за чаем. А парень в костюме смотрит что-то в своем ноутбуке. Потом он потрясенно смотрит на меня.
– Я не знаю, как вас благодарить. Вы мне жизнь спасли.
– Ну, не жизнь все-таки.
– Но мой кусок хлеба. Дело не в самом компьютере – это полбеды. А вот информация в нем… Информация, которую мне следовало бы сохранить. – Он на мгновение прикрывает глаза и качает головой. – Вот это урок.
– Бывает, – говорю я. – Мне повезло оказаться рядом.
– Это мне повезло, – говорит он, закрывая ноутбук и внимательнее глядя на меня. Его лицо как раз в лучах заходящего солнца. И у него такие лесные зеленые глаза, что мне мигом представляется олень на усыпанной цветами поляне, ветви деревьев и запах торфа. Я моргаю и снова переношусь в кофейню.
– Вам-то как раз не повезло, – продолжает парень. – Вы вся в штукатурке, и волосы мокрые. И все из-за меня. Мне ужасно неловко.
– Ничего не из-за вас, – бормочу я, смущаясь под его взглядом. На мне же майка промокла! Вопрос, насколько?
Как на конкурсе мокрых маек? Так вот почему на меня вся кофейня уставилась? Потому что на мне все прозрачное?
– Потолок обрушился, – говорю я, как бы невзначай скрещивая руки на груди. – Я и промокла. Вы здесь ни при чем.
– Но вы бы сюда не прыгнули, если бы я не попросил вас присмотреть за ноутбуком, – упирается он. – Ясно же, что нет. Вы запросто могли отскочить в безопасное место – с такой-то реакцией.
– Да ладно, – отмахиваюсь я.
– Ничего не ладно, – мотает он головой. – Я ваш должник. Может, я… Даже не знаю. Купить вам кофе?
– Нет, спасибо.
– А маффин? – Он кивает на дисплей. – Этот, двойной шоколадный, ничего смотрится.
– Не надо! – смеюсь я. – Правда!
– Может, тогда… А давайте я вас обедом угощу!
– Вряд ли Бриони это одобрит, – не удерживаюсь я. – Извините, подслушала.
На его губах появляется кривоватая улыбка.
– Туше.
– В любом случае приятно было познакомиться, – говорю я, принимая мятный чай у бариста. – Но мне, пожалуй, пора.
– Но должен же я вас как-то отблагодарить! – настаивает он.
– Правда, не надо, – так же твердо отвечаю я. – Со мной все в порядке.
Я вежливо улыбаюсь ему, поворачиваюсь и направляюсь к двери. Почти у самого порога вопль «Подождите!» заставляет меня оглянуться.
– Не уходите! – говорит он. – Пожалуйста… Погодите. У меня для вас кое-что есть.
Я так заинтригована, что делаю несколько шагов обратно. Парень стоит возле стойки и что-то пишет на манжете для стакана.
– Я всегда плачу свои долги, – говорит он наконец, подойдя ко мне. – Всегда.
Он протягивает мне манжету, и я читаю:
Я в долгу
Бессрочное обязательство
У меня на глазах он ставит подпись, такую витиеватую, что и не разобрать, и выводит дату.
– Если когда-нибудь вам понадобится помощь, – произносит он, поднимая глаза. – Я сделаю все, что смогу. Что угодно.
Он лезет в карман, достает визитку и озирается, наморщив лоб.
– Мне нужна скрепка, хоть какая-нибудь.
– Пожалуйста. – Я отставляю чашку, лезу в сумку с покупками и извлекаю заколку с блестяшками.
– Превосходно.
И он прикрепляет визитную карточку к манжете для кофе заколкой для волос.
– Это я. Себастьян Марлоу.
– А я Фикси Фарр, – отзываюсь я.
– Фикси, – серьезно кивает он и протягивает руку. – Очень приятно.
Мы обмениваемся рукопожатиями, и Себастьян протягивает мне манжету.
– Возьмите, пожалуйста. Я серьезно.
– Вижу. – Я не могу сдержать улыбки. – Если мне в будущем понадобятся инвестиции, дам вам знать.
Он сияет, не уловив иронии.
– Да! Пожалуйста! Договоримся о встрече, и я буду счастлив дать вам совет…
– Это вряд ли, – прерываю я его. – Не мой случай. Но за предложение спасибо.
До него с опозданием доходит, что я прикалываюсь, и он улыбается.
– Тогда что-нибудь, что вам действительно понадобится.
Он все еще держит манжету в протянутой руке, и наконец я ее принимаю.
– Хорошо. Спасибо.
Чтобы взбодрить его, я прячу манжету в сумочку и похлопываю по ней.
– Здесь она будет в целости и сохранности. А теперь мне и правда пора. У нас семейное торжество, на которое я должна успеть.
– Вы думаете, я пошутил, – говорит он, глядя, как я подхватываю свой стакан чая. – А это не так. Я перед вами действительно в долгу, Фикси Фарр. Помните это.
– Обязательно, – вру я и одариваю его на прощание ослепительной улыбкой. – Непременно запомню.
Глава четвертая
Никакого Райана у нас и в помине нет. И Джейка тоже.
Очутившись дома, я подкрадываюсь к гостиной и осторожно заглядываю в дверь, готовая удрать, если что. Если они здесь, то непременно сидят на диване и дуют пиво. Но их нет. Пронесло.
Я иду на кухню, по дороге миновав Николь. Она фотографирует бумажную гирлянду на стенке. Это, как я понимаю, к празднику, хотя в чем в чем, а в украшениях наш дом не нуждается. Мама годами увешивала каждый уголок семейными фотографиями, коллажами и всякими сувенирами. У мамы художественная жилка, передавшаяся Николь, но меня эта наследственность обошла стороной, с супермодельной внешностью на пару. Зато мы с Джейком переняли от папы темные волосы и глаза, и это можно назвать «яркостью». Но Николь ошеломляюще красива, хотя как следует она так в модельный бизнес и не втянулась. Овал лица, бирюзовые глаза, брови вразлет… В этом есть нечто волшебное. Даже я готова на нее целый день любоваться, хоть она мне и сестра.
– Привет, Николь, – здороваюсь я, и она кивает, глядя в мобильник. Она замужем, но временно живет здесь, потому что Дрю, ее муж, на полгода подался в Абу-Даби: работает там над компьютерной системой для какого-то международного проекта, а Николь уезжать не захотела.
– Абу-Даби? – произнесла она, как будто это было достаточным основанием, чтобы остаться дома. – Абу-Даби?
И подытожила:
– А моя йога?
Так Дрю отбыл в Абу-Даби, квартиру они сдали внаем, и Николь на время вернулась в лоно семьи. Холодильник набит йогуртами с пробиотиками, повсюду раскиданы этнические бусы, и каждое утро я слушаю, как подсознание под музыку флейт убеждает ее, что не надо себя осуждать.
Николь приходится хуже, чем она ожидала: Дрю далеко, и она все время вздыхает над телефоном и рассказывает каждому встречному, как тяжело переносит разлуку. Дрю мне тоже жаль. Он названивает нам на городской, если не может поймать Николь по мобильному, и иногда изливает душу нам с мамой. Я выслушала все об изнурительной жаре, бессоннице и о служебных разборках с каким-то Базом. В последний раз он звонил совсем разбитый, и мы с мамой отправляли ему ссылки на всевозможные нагугленные болезни.
Они с Николь познакомились за год до свадьбы; Дрю пахал в какой-то компьютерной фирме, и до того, как они поженились, я его толком не знала. Но после его отъезда мы достаточно часто говорили по телефону, чтобы я составила о нем представление. У Дрю отличное чувство юмора, и неудивительно, что Николь за него вышла. Но почему она не поехала с ним в Абу-Даби, я тоже понимаю. Они же вроде вместе на йогу ходили?
– Николь, ты мое сообщение получила? – спохватываюсь я. – Мы говорили вчера с Дрю, так вот, это явно не малярия.
– А, хорошо, – рассеянно отзывается Николь. – Прекрасно ведь? – спрашивает она с гораздо большим энтузиазмом и приподнимает гирлянду. – Размещу ее на Пинтересте. Похоже на… на…
Я жду, пока она закончит, и соображаю, что она уже все сказала. С Николь такое бывает: мысли куда-то уплывают, пока ты вежливо дожидаешься продолжения.
– Изумительно, – говорю я. – А где Джейк?
– Не видела.
– Но он часа два назад собирался домой, чтобы помочь маме.
Николь пожимает плечами и делает еще один снимок.
– Так кто помогает маме?
Знаю, что звучит обвинением, но на самом деле я в оборонительной позиции. Надо было идти домой, а не слоняться по магазинам и кофейням.
– Я! – уязвленно отвечает Николь. – Я все украсила.
– Конечно, – осторожно говорю я. – Но я имела в виду готовку, уборку, все такое.
– Но должна же я отвлечься на что-нибудь художественное. Мне нужно дать выход эмоциям, Фикси. – Николь бросает на меня злобный взгляд. – Мой муж на другом конце света, если ты в курсе. У меня сепарационная тревога. Я должна заботиться о себе.
– Я знаю, но…
– Мой учитель йоги говорит, что если я не стану заботиться о себе, то это может подорвать мое душевное здоровье.
Последнюю фразу она выдает как козырную карту.
– Само собой, – после паузы говорю я. – Сочувствую.
Я спешу на кухню и распахиваю дверь. Так я и знала: мама хлопочет над столом. В джинсах и фартуке, с седеющими волосами, собранными в хвост, она кромсает пластиковым ножом розовую сахарную пасту. На мочке уха след от глазури и, как обычно, никакого макияжа.
Выкроила она хоть минутку, чтобы вымыть голову или сделать косметическую маску? Ясное дело, нет. И наверняка еще не решила, что наденет. Самая трудная задача на таких торжествах – заставить маму принарядиться.
– Привет, мам!
Но мама, сосредоточенно насупившись, меня останавливает. Она по-настоящему красива: с высокими скулами и подвижной мимикой. Понятно, в кого пошла Николь.
– Помочь тебе?
– Тш-ш! Подожди.
Она сосредоточенно делает пион из сахарной пасты. Тщательно складывает вырезанный кусочек в форме цветка и украшает листочком зеленого цвета.
– Красиво! – хлопаю я.
– Хорошо получилось, да? – Мама пристраивает пион на покрытый глазурью кекс и похлопывает по пластиковому ножику. – Хороший. И цена в самый раз. Надо бы закупить такие.
Мама никогда не занимается чем-то одним. Вот и сейчас, готовя кексы к собственному дню рождения, она обдумывает, что бы еще сделать для магазина. Мама никогда ничего не закупит, пока лично не убедится, что оно того стоит. Каждая кастрюля, каждый пищевой контейнер и любой кулинарный прибамбас проходят проверку мамой. Работает ли? Стоящее ли? И нужно ли оно покупателям?
– Ванессе понравится, – добавляет она.
– Наверняка, – киваю я, с улыбкой подумав о Ванессе с ее пестрыми жилетами, красным дождевиком и кипучей энергией. Она одна из наших самых постоянных клиенток и член Пирожного клуба, который собирается у нас по вторникам. Морэг показывает, что делать, на демонстрационной кухне, а все остальные стараются за ней повторять. Доска посетителей в магазине увешана фотографиями пирогов, есть специальная страница в Инстаграме. Вот что отличает Фарров: у нас свое сообщество.
– Я доделаю, – говорю я, улучив момент. – А ты готовься.
Мама впервые поднимает голову – и меняется в лице.
– Фикси, что с тобой случилось? Погода не настолько плохая!
Она смотрит на окно, за которым капает легкий летний дождик – начался, пока я добиралась до дома.
– Нет, просто маленькая неприятность приключилась. Все в порядке.
– Жуткий у нее вид, правда? – роняет Николь, вплывая на кухню.
– Мам, – снова начинаю я. – Почему бы тебе собой не заняться? Прими ванну. Отдохни чуток.
– Еще парочку сделаю. – Мама раскатывает новую порцию сахарной пасты.
– Хорошо. А я приведу волосы в порядок, – говорю я. – Пара секунд.
– Может, приготовишь мне кофе, дорогая? – обращается мама к Николь. – Раз ты ничем другим не занята.
– Ой. – Николь с сомнением морщит носик. – Кофе. Ты же знаешь, я в этой технике ничего не понимаю.
Джейк подарил маме кофеварку на прошлое Рождество. Она сложная, но если постараться, то разобраться можно. Но у Николь патологическая неспособность с ней справиться. Она пялится на кофеварку и спрашивает: «А как это – освободить поддон?» Все разжевываешь, объясняешь три раза, но она все равно не въезжает. В конце концов делаешь все сама.
– Я приготовлю, – поспешно говорю я, хватая чашку.
– Привет, мам! – Джейк врывается в кухню, благоухая гелем для душа и пивом. – С днем рождения!
Он целует ее в щеку и вручает пакет от Кристиана Диора.
– Дорогой! – Глаза мамы лезут на лоб при виде блестящего пакета. – Не надо было!
Обычно, когда говорят «не надо было», имеют в виду «надо, надо». Но это не мамин случай. Она не выносит, когда на нее тратятся, особенно дети. Она, конечно, тронута, но и расстроена – потому что считает такую трату напрасной.
Мама считает ненужным очень многое в мире. Она редко пользуется косметикой. Никогда не ездит за границу. Даже выходные редко берет. Не читает газеты. Я даже не уверена, что она голосует (говорит, что да, но это, по-моему, просто чтобы мы не лезли с поучениями).
Единственные сайты, которые она посещает, – это всякое рукоделие, товары для кухни и тому подобные штучки. Она смотрит «Жителей Ист-Энда», руководит «Фаррз» и занимается зумбой – все. Иногда я предлагаю ей съездить за границу или сходить на спа-процедуры. Но она только мягко улыбается в ответ: «Это все не для меня, дорогая».
О другом мужчине и говорить нечего. После папиной смерти она никого не замечала и ни с кем не встречалась. Говорит, что папа по-прежнему рядом, говорит с ней и никто другой ей не нужен. А когда Джейк заикнулся о какой-то программе знакомств «Серебряные годы», мама просто вскипела, чего за ней обычно не водится.
– Джейк, давай ты маме кофе сделаешь, – говорит Николь. – А где Лейла?
– Я ее за пивом послал, – бросает Джейк, и я представляю бедняжку Лейлу, которая тащит с десяток упаковок своими тонкими ручками.
Я ни о чем не собиралась спрашивать, слова вылетели сами собой:
– Райан здесь?
Голос звучит хрипло, и я багровею, когда все оборачиваются на меня. Я бы и не заикнулась о Райане, просто не по себе стало: вдруг он возьмет да появится прямо в кухне. У меня волосы еще не высохли, и джинсы рабочие – хоть в холодильник прячься.
– Нет еще. – Джейк меряет меня взглядом. – Это ты для вечеринки хорьком-утопленником вырядилась?
Николь разражается смехом.
– Ой, Фикси, и правда: хорек-утопленник!
– На меня упал потолок! – ощетиниваюсь я. – Я не виновата.
– Дорогая, ступай наверх, прими душ, и все будет в порядке, – говорит мама успокаивающим тоном. Успокаивающим, но с металлическими нотками – как предостережение Джейку и Николь.
Мама у нас вроде жокея. Чуть-чуть изменится голос – и мы живенько меняем курс, точно лошади на скачках. Даже Джейк.
– Ты как, Фикси? – смешавшись, спрашивает Николь. – Прости, я же не знала.
– Я не хотел тебя обидеть, Фикси, – говорит Джейк. – Иди, переоденься. Не торопись. Я здесь все сделаю.
Он такой милый, что я прямо таю. Брат умеет быть лапочкой, когда захочет.
– Хорошо. – Я подхватываю сумку с заколками. – Приму душ. Мама, может, заодно тебе наряд выберем?
– Минуточку, – говорит мама, сворачивая очередной пион.
Я решаю, что маму будет легче уговорить, когда я себя приведу в порядок. Бегу наверх, стаскиваю влажные джинсы и майку и лезу в душ в нашей старомодной ванной.
Я не всегда жила дома – одно время мы устроились вместе с Ханной. Она купила квартиру в Хаммерсмите и объявила, что я просто обязана там пожить, а ренту она со своим крутым заработком берет на себя. Но потом у них заладилось с Тимом, и мне стало неловко ныкаться по углам каждый вечер.
Потом провалилась моя затея с кейтерингом, и все пришлось менять. Это именно мама сказала: «Дорогая, многие девушки в твоем возрасте живут в родном доме» – и мне не было стыдно вернуться. Положа руку на сердце, я только обрадовалась.
Я заворачиваюсь в полотенце и выхожу на лестничную площадку, чтобы высушить волосы: там и просторней, и зеркало больше. И замираю, расслышав через шум фена какие-то звуки снизу. Это разговаривает Джейк.
Дом у нас небольшой, полы и стены тонкие. И хотя я не могу разобрать слов, тон слышен очень хорошо. Он говорит и говорит, и никто его не останавливает, и это кажется подозрительным. Как была, в полотенце, я спешу вниз.
Теперь хорошо слышно, как Джейк тянет в своей обычной вальяжной манере:
– Я же сказал, нам выпала прекрасная возможность. У этих масел мировой вкус. Но я не хочу грузить тебя подробностями, у тебя и так дел хватает. Давай я просто сделаю заказ? Бутылок десять?
Что?
Я свешиваюсь через перила, задыхаясь от негодования. Нарочно меня отослал, выбрал момент, когда мамины мысли другим заняты!
Черт. Я роняю полотенце.
Я снова второпях наматываю его на себя и направляюсь к кухне.
– Мама! – Я врываюсь к ним, грудь вздымается от гнева. – Насчет оливкового масла…
Вокруг роится воронье, но мне без разницы.
– Я уже говорила об этом с Джейком… и я правда не думаю…
Черт. Голос дрожит. Выдохлась моя храбрость. Ненавижу себя!
– Тебя это не касается, Фикси. – Джейк бросает свирепый взгляд в мою сторону.
– Касается! – Я отвечаю ему таким же взглядом.
– Джейк. Фикси, – раздается мамин спокойный голос. – Вы же знаете, что я никогда не закажу новый продукт, не узнав подробностей. Покажи мне бумаги, Джейк.
– Это твой праздник! – восклицает Джейк с нарочитой веселостью. – Ты же не будешь сейчас с этим возиться.
– Буду, – мягко сообщает она. – Дай сюда.
– Ну хорошо, – произносит Джейк наконец.
Он протягивает маме стопку бумаг, и мы ждем, пока она их просматривает. Наконец она доходит до прайс-листа, и глаза у нее лезут на лоб.
– Слишком дорого, милый, – говорит она, возвращая бумаги Джейку. – Несоизмеримо дорого. Это не для нас.
– Но это для притязательного покупателя! – заводит свое Джейк. – Это совершенно другой тип продуктов!
Но мама качает головой.
– Для амбициозных у нас пищевые красители с блестками. Но не такое.
– Мам, ну не надо так себя недооценивать, – ноет Джейк. – Прекрасно такое покупают! Правда! В «Хэрродз»…
– Может, в «Хэрродз» они это и сбывают, – спокойно обрывает его мама. – Но выставить у нас на полке оливковое масло за сотню фунтов – мало того, что мы его не продадим. Мы расстроим людей. Они будут задеты.
До меня доходит, что она права. Представляю, как Ванесса проносится по магазину, потрясая бутылкой масла. «Сто фунтов за это?! Да это грабеж средь бела дня!»
– Но…
– Нет, Джейк, – мама прерывает его так же решительно, как в десять лет, когда он нахватался взрослых грубых словечек. – Довольно. Мой ответ – нет. Папа сказал бы то же самое.
Раз речь зашла о папе, обсуждать больше нечего. Джейк косится на меня так, словно это я во всем виновата, но мне наплевать. У меня камень упал с души. Ну и дурочка же я! Поверила, будто Джейк запудрит маме мозги. Да это же мама! Она рулит.
– Пойду причешусь, – говорю я, и мама поднимает глаза. Оглядывает с ног до головы и – уж не знаю, что она во мне увидела, – улыбается, по-особенному, ободряюще и мягко.
Когда мама улыбается, на ее лице появляются морщинки. Солнечными лучиками разбегаются от глаз, покрывают щеки, глубокими бороздами пересекают лоб. Их изрядно добавило горе. Я сама заметила. И пусть другим они кажутся уродством – я вижу в них жизнь и любовь.
– Может, попросим Николь сделать тебе особую укладку? – спрашивает она и оглядывается на сестру.
– А? – Николь отрывает рассеянный взгляд от телефона. – Прекрасно, сделаю, конечно. Пошли наверх.
Знаю, маме хотелось бы, чтобы мы с Николь были ближе друг к другу. Как сестры в кино: вечно обнимаются, секретничают вместе, все такое.
Я бы и рада. Но это так же просто, как если бы масло захотело быть поближе к воде. Мы просто несовместимы.
– И Джейк, – говорит мама, когда он лезет в холодильник за пивом. – Может, сначала поможешь мне расставить кексы? Только не задень глазурь.
– Конечно, – без энтузиазма отвечает Джейк и ставит пиво на место, а я подавляю улыбку. Никто не оторвет моего братца от пива, чтобы расставить кексы. Никто, кроме мамы.
Глава пятая
Комната Николь выглядит так, словно воплотилась в жизнь страничка Инстаграма. Повсюду ее фотографии, картинки с цитатами или стильными аксессуарами. Я задерживаюсь перед черно-белым коллажем со свадебными снимками и невольно вздыхаю: надо же быть такой хорошенькой без всяких усилий. Каково это – просто проснуться поутру и быть Николь?
На всех снимках Дрю смотрит на Николь так, словно не может поверить в свою удачу. Он высок и хорош собой, с густыми темными волосами и приятным открытым лицом, но они с Николь не очень-то подходят друг другу. Это даже его мать признавала. Я смотрю на снимок, который они рассылали нам вместе с благодарственными открытками. Они стоят под деревом, и у Дрю вид совершенно одуревший от любви, а Николь смотрит…
Скажем, с нежностью. Да, точно. Она смотрит с нежностью.
Я никогда не вникала в тонкости отношений Дрю и Николь, и это неудивительно. Сестра о таких вещах не распространяется. Она не откровенничает ни с кем, даже с мамой. Если кто-нибудь начинает наседать или докапываться, она просто меняет тему разговора или смотрит с отсутствующим видом.
С Дрю ее познакомил кто-то из друзей, и сначала он должен был помочь ей с разработкой нового цифрового стиля. Их встречи принимали все более оживленный характер, и мы гадали, чем это кончится. К затее с новым оформлением Николь остыла, но с Дрю у них уже все наладилось, и вскоре они объявили о помолвке. Маму, кажется, беспокоило, что все произошло слишком быстро, но, с другой стороны, Дрю был таким милым, успешным и благонадежным… и свадьба получилась просто загляденье.
Я отвожу взгляд от коллажа и смотрю на новые подушки, разбросанные по кровати. На них вышиты фразочки: «Люби себя», «Мое время», а на самой большой – «Из пустой чашки не глотнешь – сначала позаботься о себе».
Николь зажигает ароматические свечи в стеклянных подсвечниках, тоже с надписями: «Любовь. Душа. Сострадание».
– Сейчас я преисполнена сострадания, – серьезно объясняет Николь, заметив, куда я смотрю. – Сострадание совершенствует душу. Оно делает нас человечными.
Я изумленно хлопаю глазами. Сострадание? В жизни от нее такого не слыхала.
– Полностью согласна! – пылко соглашаюсь я, пока она лезет в ящик комода за плойкой. – Знаешь, я иногда подумываю, что мы могли бы больше делать для людей в нашем магазине. Кулинарную группу для пожилых, например, или еще что-нибудь?
Может, мы могли бы стать ближе как сестры, думаю я. Начнем новый проект, который объединит нас… Но тут Николь поворачивается и устремляет на меня отсутствующий взгляд.
– Я не об этом дурацком магазине, – жалостливо бросает она. – Вечно вы с мамой только о нем и думаете.
О дурацком магазине?! Меня охватывает негодование. А не этот дурацкий магазин дает ей крышу над головой? Не оттуда ли взялись деньги на ее свадьбу?
Вслух я ничего этого не говорю: стараюсь быть позитивной и участливой.
– Это сострадание к себе, – мудро изрекает Николь. – Это твой поиск. Обрести свой свет и заставить его сиять.
– Конечно, – бормочу я, слегка сбитая с толку. – Просто я подумала, что некоторым из наших клиентов бывает одиноко…
И понимаю, что Николь меня не слушает.
– Сострадание – очень важный принцип буддизма, – сообщает она, включая плойку разогреваться. – И если сострадание не распространяется на тебя самого, то оно несовершенно. Это из высказываний Будды. Тебе бы заняться этим, Фикси. Это как…
Я жду, как что же это окажется, и наконец понимаю, что она уже все сказала.
– Может, когда-нибудь, – киваю я. – Наверняка.
– Моя преподавательница йоги, Анита, говорит, что мне сейчас надо избегать категоричных заявлений, – добавляет Николь. – Мне сейчас надо разгонять эндорфины, потому что в отсутствие Дрю я совершенно уязвима.
Она окидывает меня серьезным взглядом.
– Я могу завить спиралью.
– Хорошо, – быстро говорю я. – Просто ужасно. Бедняжка.
– Анита советует мне ставить себя на первое место, – продолжает Николь. – Позаботиться о себе. И знаешь что? Принято думать о других, но иногда надо сказать: «Пошло оно все, я важнее. Я этого заслуживаю». Садись.
Николь кивает на стул, и я сажусь. Она расчесывает мои волосы, сбрызгивает каким-то средством из пульверизатора, отделяет прядь и накручивает ее.
Я замечаю на туалетном столике книжку «Твоя звериная психологическая сущность», и Николь следует за моим взглядом, делая плойкой тугое колечко.
– Я еще занимаюсь психологическим типированием, – говорит она. – Я стрекоза. Дам тебе вопросник. И ты сможешь организовать свою жизнь в соответствии… – Она умолкает и критически смотрит на следующий завиток. – У тебя ведь волосы не блестят?
– Нет, – подтверждаю я, – не блестят.
Волосы у меня такой же длины, как у Николь, – до лопаток. Но если у нее они ниспадают, сверкая и переливаясь разными оттенками, то мои просто висят. Николь снова обрызгивает мою голову из пульверизатора и натягивает волосы так туго, что на глазах у меня выступают слезы.
Читать бесплатно другие книги:
