Метро 2035: Питер. Специальное издание Врочек Шимун
– Пошли, – сказал Косолапый. – Теперь ты ведущий.
Почему нет легких ответов на сложные вопросы?
Как бы это все упростило, да, Иван?
Так что тебе говорит дурацкий металлический стержень с рисками, это дурацкий нравственный императив?
Что сейчас правильно?
Думай, Иван, думай.
Забудь все. И все будет по-старому.
Иван встряхнул шарик еще раз, дождался, когда последняя снежинка опустится на землю. Убрал шарик в сумку. Закрыл глаза, досчитал до пяти. Открыл.
Встал.
– Ты Шакилова не видел?
Солоха оторвался от книжки, поправил очки, посмотрел на Ивана снизу вверх.
– Видел или нет?! – Иван начал терять терпение.
– Он в лазарете. Ты чего, командир?
Черт!
– А Пашку?
Солоха покачал головой, глядя на Ивана странным изучающим взглядом. Словно впервые видел. После своего «религиозного опыта» он был вообще-то чересчур спокойный. Взять Солоху? А потянет?
Иван задумался.
– Что потерял, Вань? – раздался за спиной знакомый голос.
«Сазонов». Так даже лучше. Пашка слишком совестливый, слишком мягкий. А тут нужна наглость, жесткость, даже жестокость…
– Ты-то мне и нужен, – сказал Иван, поворачиваясь. – Ствол у тебя при себе?
Знакомая кривая усмешка.
– А ты как думаешь?
Иван опустил взгляд. Рукоятка револьвера высовывалась из сазоновской перевязи, тускло светясь отраженным светом.
– Ага, – сказал Иван. Поднял голову. – Пошли, дело есть.
– Так срочно?
– Ага. Дело есть, а времени нету.
Сазонов улыбнулся.
– Понял, командир. Куда идти?
– За мной.
Жребий брошен. Начинаем военный переворот.
Туннели, туннели, туннели.
Иван вздохнул полной грудью. Здесь, в темноте и гулкой пустоте туннелей, он снова чувствовал себя самим собой.
– Найдешь генерала, – приказал он адмиральцу. – Скажешь, Иван Меркулов ждет его у сбойки. По поводу будущего. – Иван жестко усмехнулся. – Скажи ему, я знаю, где сейчас Ахмет.
«Купится, – подумал Иван. – Я ведь теперь с ним, верно?»
Адмиралец помедлил и убежал.
«Почему все всегда приходит к этому? Почему?»
– Иван, – сказали за спиной. Он повернулся, все еще погруженный в мысли… замер.
В руке Сазона был револьвер.
И револьвер этот смотрел на Ивана.
– Брось оружие, командир, – сказал Сазонов негромко. – Ты знаешь, как я стреляю.
Еще бы. Иван осторожно одной рукой стянул с плеча лямку «ублюдка». Опустил автомат на рельсы, звякнул металл. Иван выпрямился.
– Что это значит? – спросил он.
– Ты соврал генералу? – Сазонов улыбнулся. – А генерал соврал тебе. Как ты говоришь? Все просто.
Иван молчал.
Глупо. Надо было действовать быстрей. Но Сазон?
И тут картинка наконец сложилась.
– Это ведь ты убил Ефиминюка? – спросил Иван, глядя на бывшего друга.
Так вот почему Сазонова не было на блокпосту, где он должен был дежурить вместе с Ефиминюком! Сазонов в это время помогал команде адмиралтейцев пробраться к генератору. А потом вернулся и убил Ефиминюка… но зачем?
Затем, что генератор адмиралтейцам на хуй не нужен. Они бы его не стали тащить через все станции Альянса. А спрятали где-то рядом с Василеостровской… Может быть, даже на Приме. И Ефиминюк им помешал.
Уже тогда Сазонов вел двойную игру. Как он «удачно» расколол адмиралтейца, чтобы тот указал на бордюрщиков. И мы ринулись воевать. Иван сжал зубы от жгучего стыда. И я ничего не понял! Ничего.
Эх, Сазон, Сазон…
Каждый охотник желает знать.
– Он был придурком, – сказал Сазонов. – Он ведь и тебе не нравился, да, командир? Я знаю, что не нравился.
Иван молчал.
– Что, нет тут твоего Пашки? И Гладыша нет? Ай, яй, яй. – Сазонов покачал головой. – Не повезло тебе, Ванядзе. Не вернешься ты на «Ваську», похоже.
Иван продолжал молчать. Почему-то его совсем не задело «Ванядзе», но покоробило панибратско-презрительное «Васька».
Чем отличается-то? А отношением.
– Ванька на «Ваську» не вернется.
Сазонова откровенно несло. Нервничает.
– Знаешь, что интересно, – сказал Иван негромко. Сазонов наткнулся на его взгляд, замолчал. – Ты ведь неплохой человек, Сазон. Только запутавшийся. Тебе самому сейчас от себя тошно. Я же вижу.
– Говори, командир, говори, – пробормотал Сазонов. Улыбнулся, но так фальшиво, что у Ивана скулы свело.
– Лучшие палачи получаются из людей с совестью, верно? – Иван смотрел прямо, не мигая. Лицо превратилось в твердую маску – словно на нем резиновая морда. Словно можно снять свое лицо, как противогаз – и все закончится.
«Нет уж. Хватит с меня исполнения желаний», – подумал Иван.
«Теперь я до дна хлебну. От начала до конца. Проживу до доли секунды».
– В тебе совесть сейчас горит, – держать Сазона взглядом, держать. Не отпускать. – И плохо тебе, и мечешься. Ты уж извини, что делаю тебе больно. Ты, наверное, давай выстрели в меня, и все закончится.
– Знаешь. – Сазон вдруг шагнул вперед. Поднял руку с револьвером, направил Ивану в лоб. – А я так и сделаю. Готовься, Ван.
Дуло оказалось в метре от головы Ивана. Он видел даже туповатые, срезанные головки пуль в барабане. Стоп. Иван наклонил голову к плечу. Да ведь это же…
– Ты куда «наган» дел? – спросил Иван.
…не старый Сазоновский револьвер. А новенький, блестящий, из вороненой стали. Огромный, как вагон метро.
Маленькая сладкая пуля из красивого синего пистолета…
«Привет, Том Вэйтс.
Ты, как всегда, вовремя».
– Понятно, – сказал Иван. – Я так и думал. Как думаешь, могу я перед смертью позволить себе немного пафоса? А, Сазоныч? В «нагане» жила твоя честь, диггер. Ты потерял свое оружие и запятнал свою душу.
– Я никогда никому не завидовал, – сказал Сазонов.
Иван смотрел прямо.
– Так вот в чем дело, – произнес он медленно.
– Ты…
– Кто дал тебе эту блестящую штуку? – спросил Иван. – Впрочем, можешь не отвечать. Я сам догадаюсь. Орлов? Или генерал? Эх, Сазон, Сазон. Стреляй уже, задолбал, если честно. Каждый охотник желает знать, где сидит Са…
Иван прыгнул в сторону и вперед. Ствол револьвера дернулся за ним…
Выстрел.
Быстрый, сука, успел подумать Иван.
Интересно, в какой момент человек понимает, что уже мертв?
«Вот черт. Я даже дернуться не успею. Сазонов быстрее, чем все, кого я знаю. Может быть, даже быстрее Гладышева».
Думай, Иван. Думай.
– Чего мы ждем? – спросил он.
Сазонов улыбнулся. Из коллектора вышел начальник адмиралтейской СБ Орлов. Остановился, глядя на Ивана.
– Генерал дал вам шанс, Иван Данилыч, – сказал он негромко. – Шанс на будущее. – Тут он резко сменил манеру: – А ты спустил свое будущее в унитаз, недоумок!
– Куда спустил? – спросил Иван. – Погромче, я сегодня туповат.
Мертвенно-голубые глаза Орлова остановились на диггере. Начальник СБ открыл было рот, снова закрыл.
– Не важно, – сказал он наконец. Обратился к Сазонову: – Вадим, давай заканчивай.
Вот так номер.
Сазонов взвел курок большим пальцем. Какой неприятный звук. Посмотрел на Ивана:
– Прости, командир. Скажи: бато-ончики.
Иван молчал.
– Ну же, говори…
Орлов вздохнул:
– Да что ты с ним возишься. Стреляй уже!
Сазонов покачал головой, продолжая смотреть на Ивана поверх револьвера.
– Нет. Пусть он скажет. Не гнильщика какого убиваем… живую легенду практически. «План Меркулова», ага.
– Срать я хотел на твою легенду. Вадим, я…
– Пусть скажет. – Лицо Сазонова блестело от пота. – Говори, – приказал он Ивану. – Иначе обещаю: я вернусь и пристрелю твою Таню.
– Вадим! – Орлов повысил голос. – Хватит!
– Говори! – приказал Сазонов.
Иван выпрямился. «Похоже, пришло время платить по счетам. Хорошую я себе смену воспитал… Вот Косолапый бы за меня порадовался».
– Хорошо, – сказал Иван. – Готов, убивец? – улыбнулся с ненавистью. – Мои любимые конфеты: бато-о… – Иван прыгнул.
Все повторяется… В какой-то момент ему даже показалось, что он успеет…
Выстрел.
Опрокидывающийся потолок. Ржавый голос Трубного дерева в темноте:
«Ты не вернешься. Никогда».
Вспышка.
Часть II
Колыбельная
Глава 9
Хозяин туннелей
Ложка стучит по жестяной стенке банки, собирает остатки застывшего твердого жира и вкусной мясной жижи. Ам, говорит он, ням. Ложка ныряет в рот, касается гнилых пеньков, сильный язык мощно выбирает из нее содержимое, ложка делает зык-к об остатки зубов и выныривает. Снова банка…
Стоматологов в метро нет.
Есть знахари – вроде тех шарлатанов из учебника истории, что дергали зубы и заговаривали раны, ушибы и ссадины. Только еще хуже.
Есть еще военмедики с «Площади Ленина».
Но даже им он не доверяет. Ибо не фиг.
Когда тебе пятьдесят один, можно задуматься о смерти.
Впрочем, зачем? Старик покачал головой. Ложка нырнула в банку, он услышал характерный скребущий звук, нащупал кусок мяса, аккуратно отделил. Теперь зацепить… так, есть… пошел, пошел. Он аккуратно, чуть ли не филигранно вынул кусок говядины из банки и донес до рта.
Практика – великая вещь.
Кусок мяса упал на язык, он ощутил волокна и холод мяса, подержал так, впитывая ощущения. Он почти видел сейчас этот кусок. И кусок был прекрасен.
Теперь разжевать. Сок потек из мяса, зубы встретились с древними волокнами – и перемололи их. Врешь, не возьмешь.
Дожевав мясо до резиновости, усилием воли проглотил. В дело все сгодится.
Следующая ложка пошла. Стук жести.
Отличная все-таки штука – армейский НЗ. Тушенке уже лет тридцать, а она вполне ничего. Ностальгический вкус. Словно ему опять двадцать с чем-то, он сидит в руддворе и метает тушенку. После заброски на него всегда накатывал дикий голод.
И жажда.
Да, жажда. Сейчас бы темного пивка. Трезвыми тогда по туннелям никто не ходил, моветон-с. Идешь и смотришь, где, чего и как. Экстрим. Да и вообще – он отправляет в рот следующую порцию, задумчиво жует – кому-то надо было увидеть все это собственными глазами…
Кто же знал, чем все в итоге обернется?
Пригодились и санузлы, и гермы, и ФВУ-шки, и дизеля.
Тогда ходил и думал – интересно, как все это будет выглядеть, если заработает…
Все заработало. Хотя лучше бы не.
Жаль только, увидеть не удалось.
Он вздрагивает, неловкое движение, и следующий кусок вылетает из ложки. Твою маму!
Для того чтобы увидеть – нужны глаза.
А с глазами вышла фигня.
Но зато по звуку он теперь легко определяет, куда упал кусок мяса. Эхолокация не хуже, чем у летучих мышей.
А в память намертво вбиты схемы туннелей, бункеров, коллекторов и развязок. Мысленно ткни пальцем, и развернется карта. Вот туда бы сходить… и сюда, там теперь открыто наверняка… и еще здесь бы посмотреть…
Но что теперь увидишь? Он сидит некоторое время, не в силах пошевелиться. Чертовы глаза. Как глупо. Глупо и обидно вышло…
Проходит минута, другая. Наконец спина его распрямляется. Снова мерный стук ложки по жести. Звук работающих челюстей.
Завтрак туриста, бля.
Завтрак диггера.
«Петербург… Ленинград то есть – самый несоветский город Советского Союза. Его в этом смысле может переплюнуть только Таллинн. Две «н» на конце. Вот такая фигня».
Так, кажется, говорил Косолапый?
Ленинградская готика.
Зыбкость, серость, слякоть, туман, неопределенные, размытые контуры, мелкий дождь. Выплывающие из тумана дома. Выцветшие фасады. Статуя Медного всадника на Гром-камне.
Гуляющий по ночам бронзовый Пушкин.
Забитый, теперь даже ночью, Невский проспект. Брошенные сгнившие иномарки.
За серым, наплывающим волнами туманом скрывается нечто страшное…
Иван идет по Невскому, считая кофейни.
Один. Кофейня «Cafemax».
Два. Кофейня «Шоколадница». Обязательно закажите блинчики.
Кофейня «Идеальная чашка». Оранжевые столики застыли в темноте. Забытый кем-то зонтик до сих пор висит на накренившейся вешалке.
Далекое «ррр-гав». Тающее эхо. Зловещая громадина Казанского собора – с крыльями, обступающими с двух сторон, берущими в гулкий сырой капкан.
Дин-дон, дин-дон.
Царь Петр Алексеевич:
«Быть на сем месте городу великому»…
Затянутое серой пеленой низкое небо. Вершина Казанского собора тонет в тумане.
Растрескавшийся, выгнутый асфальт под ногами, пробитый здесь и там бело-серыми побегами. С крыши падает камешек. Грохот водостока. Движение в тумане – нет, да. Да, там что-то движется, за пеленой, далеко отсюда. Огромное…
Когда Иван смотрит на фасады домов, ему кажется, что он не различает цвета.
Мы все уже умерли.
Том Вэйтс, звучащий в мертвой тишине заброшенной кофейни. Питерский сырой блюз дождливой ночи Невского проспекта…
Белая чашка на толстом блюдце. Внутри черная высохшая корка. Рядом на столе – забытый пакетик сахара. Бумажный, с надписью «Сладко»…
Оранжевая салфетка.
С пятницы лабаю этот блюз
То держусь, то сука снова нажрусь,
Сколько лет я бьюсь и бьюсь об эти стены головой —
Они все уже соленые на вкус…
Хриплый, ужасный голос Тома Вэйтса звучит у Ивана в ушах. В мертвой тишине потрескивают миллирентгены, и гамма-излучение проходит сквозь тонкие стены.
Эхо.
Иван стоит на улице и слушает радиоактивный блюз.
У него в руке двуствольное ружье.
Он идет по Невскому, обходя машины. Почти все дома без окон, скалятся темными провалами – мрачный жутковатый Петербург смотрит на Ивана слепыми глазами. Он стар. Он безумен. Он ужасен.
Он беззубый старый негр-блюзмен в пожелтевшей манишке.
У Ивана в руке двустволка «ИЖ-43К». Он поворачивает рычаг – щелк, переламывает стволы – тускло блестят капсюли. Двенадцатый калибр. Патроны – крупная картечь. Останавливающее действие с продлением боли.
Иван смотрит на капсюли – чистые, яркие – и защелкивает ружье. С четким стуком стволы встают на место. Иван взводит курки – один, второй. Чик, чик. Это не настоящие курки, они просто взводят боевые пружины. Но все равно это прекрасное ощущение.
Иван проходит мимо книжной лавки. Здесь, на Невском, их много – на каждом углу. Или примерно через дом. Кофейни и книжные магазины. Иногда одежда. Словно до Катастрофы в Питере ничем другим не занимались – кроме чтения книг за распитием кофе, а одежду выбирали, исходя из цвета поблекших фасадов.
Еще магазин. Разбитая витрина, пластиковый манекен с бусами на шее. Белая рука лежит отдельно. На ней фиолетовый браслет.
Феньки. Фенечки.
Иван переходит улицу, лавируя между машинами. Это был насыщенный день – день, когда все закончилось. Теперь машины стоят. Их сотни. Тысячи. Мертвые, любопытные, с хозяевами на сиденьях. Он обходит белую «шкоду» с откинувшим голову скелетом на месте водителя и встает на поребрик. Впереди, за железным забором будет вход на станцию «Площадь Восстания». Круглый вестибюль с башенкой и шпилем. Смешной, как присевший карлик.
Некогда темно-горчичные стены потемнели, они только слегка выступают из окружающей серой мглы – туман ложиться мягким подбрюшьем на круглую крышу наземного вестибюля.
Иван поднимает голову – за вестибюлем метро пятиэтажное здание с надписью гигантскими белыми буквами «Город-герой Ленинград».
Часть букв отвалилась.
Какое совпадение, думает Иван. То же самое произошло и с моей жизнью.
– Иван, – слышит он.
Поворачивает голову. «Что ж… – думает он. – Я почти не удивлен».
– Иван, – говорит Косолапый. – Проснись, Иван.
– Зачем? Я умер, – говорит он. – Я знаю, что я умер. Меня завалило взрывом на «Приморской». А потом мне снилась война. Смерть. Жестокость. Предательство. Станция цвета крови. Ржавеющий в заброшенном туннеле дизель. А теперь я вижу тебя. Возможно, это самая последняя из моих наносекунд жизни. Кислородная смерть мозга, правильно?
– Нет, – говорит Косолапый. – Все это было на самом деле.
Иван некоторое время обдумывает его слова, потом говорит:
– Я не хочу возвращаться.
– Надо, Иван. Надо.
Первое, что он увидел, открыв глаза, – голубой свет. Это оказался единственный хороший момент, потому что свет отражался от лезвия ножа.
Тесак был огромный, ржавый, покрытый темными разводами. Ивану даже показалось, что он может различить присохшие к металлу волоски. Ну, Сазон! Блин, даже застрелить не может толком, подумал Иван с удивлением. Еще диггер называется…
– Вку-усный, – сказал лысоватый гнильщик. – Ты наверняка вкусный.
А сейчас меня съедят.
– П-по… – Иван попытался отодвинуться от непрошеного «гурмана». – Да пошел ты.
Тесак взлетел…
– Вы какого хуя здесь делаете? – раздался хриплый сильный голос.
Читать бесплатно другие книги:
