Лорды гор. Белое пламя Арьяр Ирмата
И еще повезло, что ушайды пока молчали, и никто, кроме них, не заметил вторжения в святилище. Змеи шипели только в драках, когда атаковали врага, или от испуга. Драться тут не с кем, а слабую синтку можно не бояться, у нее ни жреческого топорика, ни кинжала нет на поясе.
Девушка старалась не смотреть вниз и дышать через маску неглубоко, чтобы ядовитые испарения, поднимавшиеся из логова змей, не слишком быстро затуманили разум. Маску тоже нельзя носить больше часа, иначе она начнет прирастать к незащищенной коже.
Но другого способа проникнуть в тайны Саэтхиль у девушки не было.
Только в этом месте в массивной задней стене личной кельи главной жрицы была небольшая трещинка. Оставалось только просунуть в щелку полую трубку с веером тончайших металлических листьев на конце, скрепленных таким образом, что при повороте кольца они расходились воронкой – лучший способ для подслушивания сквозь стены, подсказанный духом погибшего отца неоты. Трубку ей подарили горы в один из дней, когда Безымянной разрешалось подняться на поверхность.
Отец показал, где вейриэны оставили для нее инструмент. Он часто показывал ей такие вещи, о которых девушка не могла никому рассказать, даже матери-жрице. Никто не должен знать, что вейриэн Грэмир с ней разговаривает.
Впрочем, считалось, что матери у неоты тоже нет. Неота – ничто. Ей даже еда не положена, она могла съесть только то, что отскребет от котелков после того, как поест последний из презренных обитателей подземного храма. Или найдет на поверхности в щедрых лесах и озерах горных долин.
При воспоминании о еде в животе громко заурчало. Так громко, что девушка испугалась, как бы не услышали собравшиеся в келье собеседники.
Напрасно боялась: за стеной разгорался ссора.
Спорили тихо, но яростно, и по меньшей мере трое. Голос двух участников она знала: ее родной матери Онриль и главной синтской жрицы – полубезумной старухи со странным именем Отраженная Саэтхиль.
А вот третий голос, принадлежавший мужчине, был ей незнаком, но Безымянная без сомнений отнесла его к благородным лордам-риэнам, хозяевам Белых гор. Для подземных жителей, обладавших мелодичными и нежными голосами, у него был слишком грубый и резкий тембр.
– Ты всего лишь жрица, Онриль, мне не нужно твое согласие, чтобы взять твою дочь! – рычал взбешенный мужчина.
– Господин прав, я всего лишь жрица, но моя дочь – нет!
– Не забывайся, – перебил ее дребезжащий старушечий голос Саэтхиль. – Девчонка должна отрабатывать свою пищу, как все жрицы.
– Как все жрицы? – язвительно переспросила Онриль. – Может, кто-то видел ее хоть раз в нашей трапезной? Тогда почему никто не взялся ее обучать нашим тайнам? Почему на ее поясе не висит жезл синтэ с бутоном эутаа? А самое главное – почему Чаша Цветка не дала ей имени? Или ты его услышала, саэтхиль, и никому не сказала? Ты же у нас главная, должна была услышать. А если Чаша не приняла девочку, то она не может считаться дочерью храма, и нет над ней ничьей власти, кроме материнской! А свое согласие я не дам! – торжественным певучим тоном завершила Онриль.
Девушка, продолжая прислушиваться через слуховую трубку, смахнула предплечьем проступивший на лбу пот, покосилась на кишевшую белесыми телами яму: нельзя было оставлять змей без внимания. Твари угомонились, словно уснули. И неота снова приникла к щели.
– Это так, Саэтхиль? – спросил мужчина.
– Не так! – прошипела старуха. – Неота – вещь храма, а вещи не имеют ни имени, ни желаний. Онриль давно внесла эту вещь в качестве первичного взноса, чтобы войти в круг жриц.
Что она говорит такое? – ужаснулась Безымянная. Но потрясения не закончились.
– Я покупаю у вас эту вещь по высокой цене, – заявил мужчина. – Кроме оговоренной суммы, я готов дать ей имя и взять младшей женой.
Обе жрицы изумленно помолчали, потом Онриль пришла в себя:
– Но высокие лорды женятся только на леди-риэнне, а многоженство у вас не практикуется, сиятельный.
Лорд! – сжалось сердце неоты. Это даже не глава ювелирного дома одного из многочисленных синтских родов, который положил на нее глаз. Это гораздо хуже! С лордом-риэном Отраженная Саэтхиль предпочтет договориться. Никто не может перечить горным магам.
– Зато у вас оно процветает, – мерзенько хохотнул маг. – Я женюсь по вашим обычаям, синтка. С соблюдением всех ваших ритуалов, если девчонка – именно та, кого я ищу, и на кого мне указал… дух.
От Безымянной не ускользнула заминка в голосе мужчины, и тревожное предчувствие поселилось в груди. Что имеет в виду чужак? Кого он ищет? И зачем?
– По нашим обычаям? – затаив дыхание, переспросила Онриль. – Но… Такого никогда не было. Никогда. Чтобы высокий лорд пусть даже временно, но назвал перед богами женой синтку-полукровку?
– Я неясно сказал, жрица? А после за развод и ваше молчание я заплачу отдельно, и девка вернется в твои паучьи лапки. Но я должен сначала увидеть и испытать девчонку, чтобы не ошибиться.
– Это лишнее, – проворчала старуха Саэтхиль. – Другой дочери от ветра ущелий и крови недр у нас нет. А по обычаям чужак не может видеть никого, кроме жриц Чаши.
– К демонам обычаи. Если бы никто не мог видеть маленьких беленьких синточек, то как бы появилась на свет ваша Безымянная? – хохотнул риэн. – Соглашайся, Онриль, пока я готов заплатить за твою никчемную девку. Иначе мои духи просто выследят ее на поверхности и похитят, и ты останешься ни с чем. И плевать на закон и договор. Никто ничего не докажет. Видишь я даже не скрываю своих планов. Мне нужна эта девка.
– Если бы ты мог, сиятельный лед вершин, ты бы давно так сделал, – тихо ответила мать неоты. – Но на поверхности мою девочку защищают духовные братья моего погибшего мужа, и все твои родовые духи – ничто против стража Белогорья.
– Не забывайся, жрица! – разозлился чужак. – Видят предки, я хотел сделать все чисто.
– Ступай уже, Онриль, – проскрипела Саэтхиль. – Если этот лед начнет кипеть, он затопит все наши норы. А твоя неота, чую, где-то неподалеку.
Безымянная услышала легкие удаляющиеся шаги и уловила стук закрывшейся двери. Ммать отправилась на поиски. Но, пока сама Саэтхиль не отправилась за ней, можно не беспокоиться.
– А твои молоденькие жрицы сделают мое ожидание приятным. Не так ли, Саэтхиль? – с предвкушающей вкрадчивостью спросил чужак. – Есть у тебя кто-нибудь свеженький? Позови!
– Сиятельный господин, позвать не сложно, но, может быть, в этот раз твое терпение окажется сильнее твоей жажды? Ты хочешь, чтобы твоя будущая жена с первого мгновения поняла, что ее ждет?
– Не мели ерунды, старуха, – голос мужчины стал совсем грубым. – Какая из нее жена? Мы оба знаем, что это пустое слово. Ее ждет роль подстилки и кожаного мешка для вынашивания… моего ребенка, – опять легкая заминка давала понять, что мужчина лгал. – Что в вас хорошо, так это непереносимость солнечного света: и захочет – не сбежит.
– Эта безымянная зряча там, где слепнет кровь гор.
– Оставь, ведьма, свои иносказания для тупых куриц, которыми управляешь. Говори нормально, моим языком. Ты хочешь сказать, в отличие от чистокровных синтов, ваша полукровка не слепнет и не покрывается ожогами?
– Именно так. Разве ты не слышал о ней? Неота довольно часто бывает наверху.
– Тем хуже для нее. Но если ты мне солгала, ведьма, ты умрешь в таких муках, что тебе и не снились.
– Я знаю, как выглядит моя смерть. Я видела его лицо, и этот горец будет твоей платой за мою помощь, сиятельный. Отдай мне жизнь Яррена из дома Ирдари, и мы в расчете. Жизнь за жизнь.
– Что?! – завопил чужак. – Да ты… Ты соображаешь, о ком говоришь? Если бы я не знал, что ты давно рехнулась, решил бы, что ты сошла с ума. Он – младший лорд и под охраной духов. Мало того, он – ученик высшего мастера Рагара. Ты хочешь войны между моим домом и вейриэнами? Да они сотрут меня и весь мой род в порошок от начала и до конца веков!
– Высшего мастера уже этой ночью не будет в горах. Я видела в Чаше его отъезд. Он уедет с наследником огненного короля и оставит здесь второго ученика. Я видела, как горы охватывает небывалое пламя. Ты удивишься его цвету.
– О чем ты болтаешь, ведьма?
Но на старуху уже накатил приступ безумия. Неота прекрасно знала, что длиться он может часами.
– Грядут великие перемены, сиятельный. Всё может случиться. Могут и горы перевернуться, и тогда наверх поднимутся неведомые прежде силы. Ты можешь им послужить, а можешь и возглавить. Разве корона и величие твоего рода не стоят риска? Разве бессмертие, не зависящее от воли потомков, не стоит маленьких усилий и хитрости? Яррен тут, в штольне. Отдай мне его, и ты получишь больше, чем мечтал. Ты убьешь огненного короля и сам станешь королем.
– Глупости. Не забивай мне мозги. Зачем тебе Яррен?
Старуха хихикнула.
– В кроватку. Каменную. Раскаленную. О! Как будет вонять его кипящая инсейская кровь! – голос ее стал тише. – Я увидела его имя в Чаше. На пути величия синтов стоит этот мерзкий полукровка. Не он один, велика честь для такого, но он – первый камень. Он стоит и на твоем пути, риэн, но ты пока этого не знаешь. А Чаша мне показала. Всё показала, нужно только уметь увидеть. Ты отдашь мне его, тогда и получишь свою девку с синими глазами.
– Хорошо. Забирай. Я что-нибудь придумаю, как скрыть его смерть. К тому же, на нем браслеты. Ты сможешь сожрать свою жареную инсейскую рыбку.
– Я приведу тебе свеженькую жрицу, господин. Ее красный цветок еще не распустился, а губы нежны и умелы.
– Прибереги ее для меня, старуха. А мне, пожалуй, пора. Нужно кое-что подготовить, чтобы наша сделка состоялась. Не так просто вытащить Яррена из-под надзора. А ты, когда найдешь эту вашу неоту, сразу надень на нее вот этот амулет.
– Обязательно, лед вершин. Обязательно. Я провожу тебя.
А вот это уже опасно. Безымянная отлипла от стены и, осторожно ступая по карнизу, выбралась на безопасное место, но тут же скользнула в скальную щель. Раздался скрежет железной двери, и послышались легкие шаги в священной пещере.
– Неота, ты здесь? – позвал ее голос Онриль.
Девушка промолчала, и жрица ушла.
Железная дверь вернулась на место.
Подождав еще немного, неота забралась по неровной стене к отверстию воздуховода, открыла решетку с густыми ячейками и, не забыв закрыть за собой решетку с помощью заранее привязанной веревки, поползла по узкому лазу, шипя сквозь зубы, когда шершавый камень впивался в ее обнаженную тонкую кожу, смазанную толстым слоем жира.
Она выбралась из воздуховода в подземном саду, где легко спрятать что угодно среди фосфоресцирующих растений, забрала припрятанную под камнем одежду, но переодеваться не стала. Не так много у нее одежды, чтобы пачкать ее жирной грязью.
«Отец?» – позвала она. Надо передать, что Яррену фьерр Ирдари угрожает опасность. Но дух не отозвался. Гора Ассияшт всегда «глушила» их связь.
Тайными лазами она пробралась к арке перехода. Пусть попробуют ее найти. Горы огромны.
Она добралась до своих любимых теплых источников в заброшенной пещере. Здесь синты не жили, а безымянный, как и она сама, Лепесток увял.
Так всегда случалось, когда угасал род магов-риэнов, живший на поверхности горы. И говорили, это случалось всё чаще. Некому было ни призвать, ни приструнить духов-хранителей, никто не мог следить за состоянием горной породы, и здесь никто не мог чувствовать себя в безопасности ни на земле, ни под землей.
А значит, никто не сунется сюда за беглянкой.
Неота кое-как соскребла с себя жирную пыль, вытерлась пучками сухого мха и, одевшись, завернулась в меховой плащ и подтянула колени к груди, пытаясь согреться.
«Отец?», – снова позвала она, чувствуя, как страх втекает в душу. Молчание.
Ей казалось, она только-только закрыла глаза, как ее уже разбудил ворвавшийся в сон голос: «Дочь! Звездочка моя, проснись!»
«Да, папа? Почему ты не отвечал? Папа, Саэтхиль хочет убить Яррена».
«Вот как? Ну-ну! – хохотнул дух. – Солнышко мое, найди себе более безопасное место и спрячься. В горах сегодня будет горячо».
Глава 4. Адова Пасть
Знаешь, мой принц, а ведь действительно легче сосредоточиться на главном, когда ведешь мысленную беседу с близкой душой под предлогом того, что пишешь письмо, которое не собираешься отправлять.
Может быть, я излишне самонадеян, считая себя близким другом наследного принца. Что ж, по крайней мере, я точно знаю, что был единственным твоим другом в Белых горах.
Кстати, мои родители почему-то запрещали мне передавать тебе письма и записки с помощью нашей магической почты. Обычно мы вообще не заморачиваемся перепиской, а отправляем духов с поручением передать слова. Все равно от них ничего не утаить. Если уж совсем хочется тайны, то можно прибегнуть к шифровке, но ее тоже не утаить от существ, которым доступны все твои помыслы. Небольшая, но крайне неприятная плата за бессмертие и помощь высшего мира. Интересно будет узнать, что ты об этом думаешь, когда-нибудь спрошу.
От своего отца я знаю о некоторых ограничениях, которые были наложены на твои знания и передвижения по Белым горам. Да и твоя мать, королева Хелина, недвусмысленно запретила трепаться под угрозой отлучения от дома Грахар. Я дал ей слово и не мог его переступить. Это все из-за того, что ты станешь королем равнин и сможешь использовать знания против нас. Я этой уверенности не понимал: с чего они решили, что ты предатель?
К счастью, ты не особо и спрашивал. Меня всегда удивляла в тебе эта отстраненность, словно ты не в нашем мире живешь, а в каком-то своем, словно околдован. Бред, конечно. Не могла леди-риэнна и королева опаивать собственного сына. Она же будущего короля воспитывала, а у правителя должен быть ясный ум и твердая воля.
Но я отвлекся.
Так вот, в некоторых местах Белогорья даже мне бывать не приходилось, что неудивительно, ведь горы огромны.
Штольня «Адова Пасть» в горе Ассияшт – одно из таких мест. Запретное. Особо охраняемое.
По пути меня трижды останавливали стражи: прямо в небе окружали летящего Эльдера, из вредности сотворившего себе обличье синего дракона, но не для того, чтобы полюбоваться на игривого ласха, а спрашивали наш пропуск. Как такового, у меня его не было, зато свиток, полученный мной от Рагара, производил похожее впечатление: меня пропускали без лишних вопросов.
Подлетая к горе, я чувствовал себя так, словно попал в иное Белогорье. Тут всё пахло невероятной древностью. Когда-то штольня принадлежала давно угасшему роду, носившему то же имя, что и гора. От родового замка на горном склоне осталась лишь высеченная в скале драконья морда. Впрочем, уже давно не видная под толщей наросшего за века льда. О барельефе мы знали лишь по миниатюрам летописей.
Дальеги давно покинули ставшие безжизненными места: без защиты духов рода, не оставившего живых потомков, вымерла вся растительность долины, раньше пышным кольцом обрамлявшая гору. Зверье сюда не забредало, даже белые орлы не вили здесь гнезд – ледяной панцирь спустился почти до подножья. Когда нет живых сердец, согревающих землю, она словно остывает быстрее. Соседние пики покрывались панцирем лишь наполовину, а высота одинакова.
В сердце горы скрыта глубочайшая расщелина. Хроники говорят, что здесь, почти в центре Белогорья, тысячи лет назад прорывался вулкан, и его взрыв был остановлен огненным магом Саймиром – последним сыном рода Ассияшт – и запечатан его смертью. Окончательной смертью, без грядущего возрождения.
С тех пор в недрах убитого вулкана находят воистину бесценные алмазы, чистейшие и крупнейшие в мире.
Хроники скупо повествуют, что силы дара Саймира не хватало справиться с бедствием, и он положил на чашу весов вечности свое бессмертие, и тем перетянул их.
Я этой истории не мог понять. Героизм – это замечательно, этим можно гордиться. Но разве Белогорье не способно вернуть жизнь своим героям? Разве о горных королевах не говорится, что их величайший дар – способность призвать любых духов любого горного рода от начала времен и дать им вторую плоть? Кроме первопредков. И, конечно, кроме божественных айров – тех, кто создал нас, риэннов, наделив дикое племя горцев белым волшебным пламенем, а затем создал и остальных магов мира – красных аринтов, синих ласхов, желтых шаунов и даже зеленых инсеев.
Так неужели наши великие маги, погибшие ради жизни Белых гор, недостойны бессмертия? Какая безумная несправедливость!
Или, – думал я в полете над горными кряжами, – герои, подобные последнему риэн-лорду Ассияшт, опустошившие в себе магическое пламя до самого дна, до последней искры, превращаются в тех первопредков, которые еще не были наделены волшебными дарами и не обладали бессмертием? Куда же уходит их развоплощенный дух?
А может быть – как я страстно надеялся – подвиг таких лучших из горцев, как Саймир, так велик, что он достигает даже ушедших в иные небеса айров, и герой становится равным им божеством?
Тогда было бы понятно, почему и дух Саймира, и духи горцев, подобных ему, и духи всех до единой горных королев – не подвластны зову потомков. Королевы тоже уходит навсегда и не обретают вторую жизнь во плоти.
Я не мог помыслить, что боги так несправедливы. Или даже – глупы.
Не мог представить, что участь правительниц и героев, служивших Белогорью душой и сердцем, отдававших жизнь и посмертное бытие ради нас – стать ничем. Развеяться и телом, и духом в бессмысленной пустоте. Разделить участь простых смертных и участь обычных животных.
Не мог принять этого, потому что при таких мыслях не воспаряет душа, ссыхается сердце и не хочется жить, какие уж там подвиги.
Ты бы со мной согласился, Лэйрин. В тебе всегда было обостренное чувство справедливости. Именно потому я знаю, что из тебя получится отличный король, куда лучше твоего отца. Если, конечно, он не утянет тебя по своим бесстыжим стопам.
Тьфу, опять вспомнил…
Тут Эльдер, по третьему кругу облетевший гору Ассияшт, нашел трещину во льдах, скрывшую устье пещеры, и опустился на выступе перед входом.
Ласха пришлось оставить снаружи: его не пропустили охранявшие вход в штольню стражники-дальеги – крепкие и смуглые обитатели горных долин. Да он и сам не пожелал, проворчав:
– Я тут не червяк земляной, чтобы по норам ползать. Здесь тебя подожду. Не забудь потом к двум бочонкам черничного добавить малиновое варенье. За простой кареты.
– Ну ты и жулик, Эльдер. А джем подойдет?
– Вполне. Видишь, какой я сговорчивый?
– И бескорыстный.
– Это точно. Бессребреник, – оскалился во всю пасть снежный дьявол.
Дальеги вряд ли знали грамоту, но печать на приказе изучили и провели меня в пещеру, откуда начинался длинный ход в глубины скал. Там околачивалась четверка вейриэнов в белых одеяниях. Помнишь, Лэйрин, нас с тобой всегда поражало, как Рагар умудряется сохранять идеальную чистоту одежд в любых условиях? Так вот, эти переплюнули идеальностью даже твоего учителя.
Прочитав документ и задав пару уточняющих вопросов, они передали меня, как эстафетную палочку, бледноликим подземным жителям – синтам.
– А этот Яррен из дома Ирдари точно у нас? – задумчиво обронил один из вейриэнов, когда я уже повернулся к выросшему рядом тоненькому синту с белыми волосами, заплетенными в косу, свисавшую до колен, и с длинными, как щупальца, пальцами, унизанными перстнями.
– Если это тот, в чьих жилах смешаны вышний свет риэнны и глубины вод инсея, то искомый полукровка находится на пятнадцатом ярусе, – мелодично отозвался хранитель недр, сощурив по-совиному огромные желтые глаза.
Из-за характерного цвета синтских глаз многие подозревали, что у белобрысого и желтоглазого негодяя Наэриля в роду все-таки побывала синтка, что более чем странно. Поскольку синты не смешивают кровь ни с кем, даже с благородными горными лордами (потому сплетням о Наэриле не особо верилось). А чтобы их кровь обновлялась, они заключают браки с такими же подземными жителями других гор всего Эальра, даже с далекими Синими горами. Издалека, пробираясь ночами, поскольку плохо переносят солнце, они привозят мужей своим дочерям и расплачиваются за женихов алмазами или отдают в чужие горы своих дочерей и сыновей. Потому еще горные лорды никогда не откроют своих тайн синтам, чтобы о них не узнали враги.
– Я только что с пятнадцатого яруса, – возразил вейриэн. – Новых работников там нет. И в списке, переданном мне, это имя не значится. Как он выглядит, этот Яррен?
– Сейчас трудно сказать точно, белый ветер ущелий, – синт не к месту ввернул метафору, которой поэты шифровали вейриэнов.
Мне впервые за последние часы захотелось улыбнуться: точность и синт – абсолютные противоположности, когда речь не идет о ювелирном мастерстве. В том, что касается драгоценностей и способов их обработки, синты – непревзойденные мастера точности. Но во всем остальном – велеречивые поэты.
Между тем, подгорный житель вдохновенно повествовал:
– Три шага небесного яруса тому назад (у синтов время измеряется в шагах, шаг равен получасу), когда привезли изменчивоглазого мастера жидкого света (тут даже вейриэны не смогли сдержать изумления, я засек), он выглядел так плохо, что наша кровь стала от ужаса из алмаза углем. Мы – хранители чрева великой Ассияшт, а не убийцы детей ее сестер, – желтые глаза синта сверкнули так ярко, словно зажглись солнца. – И тогда поднялась из забвения Отраженная Саэтхиль, сведущая в тайнах горной крови, и сказала, что даст юноше ту силу, какой он достоин, и увела его на излечение. Потому нет его имени в списках тех, кто подлежит исправлению, а белый ветер ущелий пролетел мимо и не услышал биения чужого сердца.
– Вот оно что, – вейриэн хмыкнул и отвернулся. – Тогда проводи парня к вашему подопечному.
Я представил, сколько мне придется выслушать по пути цветистых оборотов речи синта, взявшего за образец бесконечные гимны айров, и содрогнулся.
– Проводников мне не надо, – сказал. – Меня дух доведет.
Синт хлопнул глазищами и, молча поклонившись, растворился во мраке пещеры. Словно светильник погас.
Подземных белокожих и беловолосых жителей недр наши поэты называют «кровью гор». Странный это народ даже для меня, привыкшего к чудесам, которые в Белых горах встречаются на каждом шагу.
По внешнему виду синта трудно сказать, девушка перед тобой или парень. Все – тоненькие, безгрудые, невысокие. У каждого на поясе – изящный топорик-кайло. У всех – бесцветные гладкие личики, огромные желтые глаза на пол-лица, белые волосы ниже талии, а их талию, к слову, двумя пальцами обхватить можно. И еще у них нежнейшие на свете птичьи голоса. Кому-то синты казались сказочно прекрасными, но я считал их блеклыми и одинаковыми, как муравьиные личинки.
Спустившись на ярус, я вынул из-за пазухи один из амулетов, сплетенных матерью, сосредоточился. Лорд может и без амулета обратиться к духам за помощью, особенно, к своему личному покровителю. Но это тяжелее стократ, и не факт, что зов услышат и соизволят прийти.
У женщины-риэнны все проще и быстрее происходит. С женщинами даже духи не спорят – слетаются, как миленькие, стоит только пальцем с капелькой крови поманить. В каждом моем амулете была капля крови риэнны дома Этьер.
В отличие от женщины, мужчина-риэн не способен дать духам плоть. Потому к нам и не спешат на зов своевольные предки, если нет прямой угрозы жизни потомка. А сейчас мне всего-то надо, чтобы кто-нибудь провел меня сквозь скальную породу кратчайшей дорогой, открытой только духам. Блажь, с точки зрения бессмертных.
Едва я приложил ладонь к амулету, в затылок дохнуло ледяным холодом.
– Дадут мне сегодня покой или нет? – старческий голос проскрипел несмазанной телегой. – Только что одна ведьма трясла дурной кровишкой, явиться вынудила, а теперь ее отпрыск за те же шалости!
– Прости, что нарушил твой небесный покой, лорд Рогнус.
– Да какой я тебе лорд! – левое ухо обдало холодной злостью. – Сколько говорил тебе, юнцу беспамятному: неужели к моему прекрасному и грозному имени обязательно нужна какая-то глупая нашлепка никому не нужного титула?
– Не буду, Рогнус.
С ним мне крупно не повезло. Моим личным опекуном стал пренеприятнейший из предков – брюзгливый, как тысяча больных старух. Тупой нож в печень – такое удовольствие я испытывал от общения с типом, жившим за тысячу лет до меня.
Даже среди духов Рогнус был редким оригиналом – отказался от второй плоти, предложенной ему матерью в награду за опекунство. Он, видите ли, больше не хочет стеснять и пачкать свободный дух бренным прахом. «Ты еще предложи мне заняться сексом в полном рыцарском доспехе», – врезались в память его слова, сказанные моей матери. Мне тогда было двенадцать лет, и я не мог понять всех тонкостей сравнения.
– Ну, позвал, так говори, зачем? – раздраженно спросил Рогнус.
– Мне надо как можно быстрее попасть на пятнадцатый ярус штольни и найти Яррена фьерр Ирдари.
Дух, разумеется, взъярился.
– И только ради этого ты меня вытащил в ваш вонючий мир? Лентяй! Зачем я только потомков оставил, чтобы какой-то оболтус позорил мою вечность! Ты хоть о цене зова помнишь, истинноживущий олух, не желающий мозолить нежные ножки? – язвительно осведомился брюзга.
Вот это и было самым мерзким – плата. Одно дело, когда опекающий дух сам приходит. Тогда он ничего не потребует и будет доволен любой подачкой. Другое дело, когда тебе от него что-то надо, помимо спасения собственной шкуры. А берут они болью и страданиями. Так мне тогда казалось.
– Помню, Рогнус. Бери.
– Я немного возьму, не трясись так, мой несчастный потомок, – с неожиданной теплотой вздохнул дух. – Знаешь ведь, что иначе мне не помочь тебе в плотном мире. Мне самому противно, поверь.
Это было что-то новенькое в наших непростых отношениях. Неужели его проняло, что подопечный вот-вот надолго покинет Белые горы? Так ведь это ничего не значит, вызвать я его могу хоть на краю земли.
В этот момент он меня коснулся, и я едва сдержался, чтобы не заорать от боли и отвращения. Словно в меня медленно и со вкусом впивалась семиглавая ледяная змея.
Сначала она прогрызла макушку, потом лоб между бровей, и втекла в мозг. Через миг – ледяной укус в яремную впадину. Потом проскребло стальными когтями сердце. Но самое мерзкое, когда змея вторглась в солнечное сплетение, на долгую минуту лишив меня дыхания, сползла к пупку и едва не вывернула кишки – меня затошнило. А потом будто вгрызлась в пах. Тут я взвыл.
И почему хроники говорят, что раньше – до того, как была убита королева Лаэнриэль – соприкосновение с предками рода приносило радость, сравнимую с озарением, обеим сторонам – и живым, и мертвым? Извращенцы!
Я почувствовал себя нанизанным на копье. С семью наконечниками. Винтовыми.
И это Рогнус назвал «возьму немного»? Обычно он обходился инспекцией содержимого моего черепа и сердечной сумки. А тут…
– Все, Дигеро, уже все, – шепнуло в моем выскобленном ледяными скребками черепе. – Мы на месте. Если бы ты расслабился, нам обоим было бы не так больно.
– Обоим? Что может болеть у бесплотного духа? – прохрипел я, отдышавшись.
Чужой смех внутри черепа – это жуткое ощущение.
– Рогнуссс, – процедил я. – Мне хочется разбить себе голову, когда ты щекочешь ее изнутри.
– Неблагодарный! – обидевшись, дух заткнулся.
Обстановка вокруг, действительно, сменилась. Вопреки ожиданиям, вместо векового холода и тьмы, царивших в подгорных глубинах, здесь было светло и жарко до духоты. Алый свет шел от казавшихся раскаленными стен широкого и низкого хода. На самом деле они были едва теплыми, а жар наплывал волнами откуда-то снизу, словно там клокотала вулканическая лава.
Название самой глубокой штольне гор дали самое подходящее. С меня уже ручьями сбегал пот.
А ведь мстительный Наэриль не случайно именно сюда отправил Яррена. Даже будь мой приятель чистокровным инсеем, то не сможет здесь воспользоваться даром водной магии. Он высохнет здесь, как лужица от лесного пожара!
Наэриль задумал убийство, это очевидно, хотя пока бездоказательно.
– Тебе стоит поторопиться, – на этот раз Рогнус проявил тактичность и шепнул не где-то под черепом, а в ухе.
Я двинулся в сторону пекла, не сворачивая в отнорки, разрезавшие блестящие гладкие стены.
Пот уже перестал струиться – высыхал на лету. Через полсотни шагов из бокового хода вынырнул, наконец, хранитель-синт и заступил дорогу, низко склонившись.
– Могу я узнать, зачем благородный и чистый лед вершин избрал путь конечной гибели? – с пафосом прозвучал его голос – на удивление глухой, словно надтреснутый колокольчик. Да и его обладатель выглядел необычно. Серый балахон с капюшоном, из-под которого выглядывало востренькое ссохшееся личико с лихорадочно блестевшими охряными глазами под белыми ресницами. Впервые я видел старика-синта. Или старуху.
– Я ищу Яррена фьерр Ирдари. У меня приказ об его освобождении.
– Не сочтет ли фьерр за праздное любопытство, если я спрошу, почему нужно искать его в Чаше Цветка, где вот уже полтора века не появлялись смотрящие на солнце?
– В какой чаше? – я облизнул пересохшие губы. – Мне сказали, что Яррен отбывает наказание… То есть, лечение на пятнадцатом ярусе.
Синт затрясся в беззвучном смехе.
– На пятнадцатом? А что тогда благородный лед делает на первом уровне, где растает лишь через шаг небесного яруса?
Речь этого существа наводила на подозрения, что в пекле ссохлось не только его тело, но и рассудок.
«Убей ее», – ожил в голове Рогнус. – Или дай мне ее убить».
Дух тоже свихнулся.
«Не смей! – приказал я, отметив мельком, что мы с духом не сошлись в определении пола существа. – За что ее убивать? Мы – покровители синтов, а не…»
«Убей немедленно!» – с визгливыми нотками заорал предок.
Они и меня так сведут с ума!
– Это не может быть первым ярусом, – ответил я синтке. – Ну, хорошо, скажи мне, где я могу найти Отраженную Саэтхиль?
– Здесь, – раздвинулись сморщенные губы существа, обнажив беззубые почерневшие десны. – Здесь, тающий лед вершин, здесь. На пятидесятом ярусе в ваших свитках. Идем, я провожу тебя к ней.
– Подожди, ты сказала – пятидесятый ярус?
«Ничего себе ты промахнулся, родственник!» – заметил я духу.
За ним не заржавело: «Тебе нужна была дурацкая цифра, или место, где найти Яррена?»
Старуха, сделав пару шагов, оглянулась:
– Именно так обозначен у вас первый уровень смерти. Идем же!
«Раздави гадюку, пока не поздно!» – зарычал кровожадный дух.
В кишках засвербело, к горлу подступила тошнота. Ну что за сволочь у меня предок!
Я остановился, пытаясь справиться с приступом. Синтка снова оглянулась. Глаза ее недобро сощурились, рука приподнялась ко рту.
«Дай мне убить ее!» – взорвалась голова воплем Рогнуса.
Под его ли импульсом, или от привычки действовать, не дожидаясь, когда в тебя выстрелят отравленной иглой, я метнул дротик. Но старуха непостижимым образом скакнула, как скачет по стене тень, когда колеблется пламя свечи, и дротик лязгнул о камень. Что за дьявольщина!
Я выхватил второй дротик, а синтка приложила кулак к губам, и в этот момент из отверстия в стене, у которого остановилась старуха, вылетела тонкая, едва видимая нить, захлестнула ее горло и… срезанная голова синтки покатилась по наклонному полу, заливая его кровью, а через миг покачнулось и рухнуло туловище, конвульсивно дергая конечностями. Из правой ладони трупа выкатилась серебряная духовая трубка.
Рогнус разжал впившиеся в мою плоть невидимые когти, но меня все-таки вывернуло. Хорошо, что я сегодня почти ничего не ел.
– Как ты убил ее, Рогнус? – прошептал я, вытерев губы рукавом. – Я же запретил!
«Это не я убил, к моему великому стыду за себя и тебя. Нас опередили, – довольным тоном сообщил дух. – Давай-ка, шевели ногами, лентяй!»
Я поспешил к трещине в стене, перешагивая через красные разводы – кровь убитой уже высыхала, превращаясь в сухую пыль.
В узком отнорке лежало еще одно человеческое тело. Едва я наклонился, оно пошевелилось.
Человек поднял голову, и я с трудом узнал Яррена. Его кожа посерела и растрескалась, как сухая земля после месячного зноя, губы почернели и запеклись. Но глаза – свирепые и почему-то ярко-синие, с полыхавшими у зрачков золотыми искрами – пару мгновений смотрели так, словно Яррен, и умирая, прикидывал – хватит ли ему сил убить и меня.
– Рагар, – сказал я волшебное слово. – Прислал меня за тобой, Яррен.
Ярость в глазах полукровки мгновенно сменилась торжеством.
– Сдохла, ссука… – хрипя, то ли спросил, то ли сообщил он.
– Старуха? Да. Без головы не живут.
Он удовлетворенно прикрыл веки, сделал попытку встать и отрубился.
«Силен. Учись, потомок, – прокомментировал дух. – Бери парня и… уж прости, но я возьму у тебя больше, чем намеревался. Двоих тащить труднее, а с Яррена я не смогу ничего взять».
Мне было уже плевать, пусть хоть целиком меня сожрет.
Дух вынес нас на площадку перед носом задремавшего Эльдера. Ласх совсем не удивился жуткому зрелищу, словно предполагал, что иначе и быть не могло. Он молча извлек откуда-то небольшой сосуд и даже не подумал возиться с пробкой – откусил горлышко, выплюнул, а содержимое склянки влил в губы Яррена, кончиком крыла щедро размазав остатки пойла по изуродованному лицу умирающего.
– Клин клином, – услышал я странное заклинание.
Шипело так, что мне показалось: ученик Рагара останется без кожи.
Пока ласх возился с ним, дух меня воспитывал. Но я так переживал за Яррена, что у меня в одно ухо влетало, в другое благополучно вылетало, и я ни слова не запомнил из поучений. Рогнус плюнул на недоумка. Винтовые копья вывернулись из моего тела в обратном порядке.
Когда дух предка покинул меня, буркнув напоследок: «А тут не так и скучно оказалось. Расти дальше, потомок. И не забудь пригласить меня в следующую передрягу!», – я понял, что такое настоящее блаженство.
Все это заняло у нас буквально пару минут. Когда из устья пещеры показались взбудораженные вейриэны и даже избегавшие солнца синты в специальных масках, я уже затащил Яррена на спину ласха, и мы рванули в небеса.
Когда-нибудь я спрошу у тебя, Лэйрин, почему ты уютной, безопасной и мгновенной тропе духов предпочитаешь путешествия на ласхах, этих летающих ледяных торосах с торчащей хуже стеклянных осколков чешуей. От них, извини, задница безбожно леденеет! Хотя скорость у них, конечно, непревзойденная. Только это и спасает от обморожений.
Глава 5. Вира
Тысячелепестковый храм Чаши, раскинувшийся в толще Белых гор, огромен. Никто не представлял его истинные размеры. Под каждой горой и сопкой имелись его Лепестки, и жрицы шептались, что некоторые находились даже за пределами Белогорья, а самые древние, на самых нижних ярусах, были заброшены, потому что никто не знал их ключ.
Сделать план, то есть, сопоставить внутреннюю структуру ходов и внешние очертания каменных пик тоже никто не мог: горы дышали, ходы между Лепестками то закрывались, то открывались новые, а иногда и весь Лепесток внезапно исчезал, как не было.
Еще никогда этого не происходило, если в пещере была хотя бы одна жрица. Потому одна из парий дежурила в своем храме всегда.
Читать бесплатно другие книги:
