Москва-сити Незнанский Фридрих

Подумав, Якимцев решил, что сам он отправится на место происшествия, одного из членов следственной группы, а именно дотошного Сидорчука, пошлет в местное управление внутренних дел — добрать протоколы следственных мероприятий и поспрашивать ребят там, «на земле». А ну как они что-то такое заметили, что и в протоколы не попало, вдруг оно, это «что-то», окажется очень важным… А на бумаги, в мэрию, он отправит прикомандированную к ним от МУРа оперуполномоченного старшего лейтенанта Елагину. Леночка — умница, красавица, и такая бумажная работа ей, аккуратистке, вполне может прийтись по душе. Главное — внушить ей, что важнее этого дела ничего нет и быть не может. Но это уж он сам должен постараться навешать лапши на уши не слишком опытному старшему лейтенанту милиции Елене Петровне Елагиной как можно убедительнее. Хотя почему лапши? В бумажных хитросплетениях добросовестный глаз способен открыть мно-огие тайны, спрятанные за семью печатями. Можно, скажем, утаить сам факт воровства, но всегда ли удается скрыть факт расходования уворованных денег?

Его же самого интересовало, конечно, не место происшествия вообще — у него был совершенно конкретный интерес. Во-первых, девочки-продавщицы из магазинчика «Продукты на Клеонтьевском», где Топуридзе нашел первое укрытие. А во-вторых, конечно, тот охранник фирмы «Квант», который принял непосредственное участие в развернувшихся событиях. Если верить тому, что говорил этот охранник, Соколов Андрей Леонидович, он пытался оказать преступникам реальное сопротивление, даже вроде бы стрелял в сторону нападавших, но не попал и в конце концов был обезоружен преступниками, страховавшими киллера, получил черепно-мозговую травму (в деле присутствовала медицинская справка из травмопункта об опасном для здоровья ушибе затылочной части головы и обширной гематоме пострадавшего)… Как бы то ни было, а табельное оружие Соколова А. Л. — а это была не газовая какая-нибудь игрушка, а пистолет Макарова, 9 мм — оказалось в руках преступников, и, мало того, именно из него, кажется, был убит водитель, везший Топуридзе.

Словом, на ближайшие сутки-другие работой Якимцев был загружен по самое не балуйся.

Первым номером у него значилась встреча с девочками из магазина «Продукты на Клеонтьевском». Это был магазинчик самообслуживания — вытянутый, как кишка (он занимал какое-то бывшее служебное помещение на первом этаже жилого дома), и вдоль всей этой кишки стояли стеллажи с продуктами — выбирай на вкус, расплачивайся на выходе. На выходе же сидели две миловидные кассирши, к которым он и обратился:

— Здравствуйте, девочки. Я следователь городской прокуратуры, фамилия моя Якимцев Евгений Павлович, и я хотел бы с вами поговорить о том, что произошло девятнадцатого…

— Ой, — обрадовалась одна, одетая и накрашенная более ярко, чем вторая, — мы вам все расскажем! Мы уже рассказывали следователю… не вам, другому, но, если надо, еще расскажем, правда, Маш?

Вторая бросила на Якимцева быстрый взгляд, но ничего не ответила.

— Я знаю, что вы уже рассказывали, — стараясь быть обаятельным, улыбнулся Якимцев, — но, может, вы что-то упустили? Может, сегодня я узнаю от вас что-то новое. Такое важное, что мы сразу найдем преступников.

Та, что поярче, охотно затарахтела, вспоминая все что можно и не обращая внимания на двух застрявших у кассы посетителей, — в магазине в этот час было пусто, да и вообще он, наверно, пустовал большую часть дня. Изредка вставляла одно-два слова и вторая — эта между делом быстренько отпустила покупателей, которые, впрочем, сразу не ушли — еще стояли какое-то время на выходе, делая вид, будто беседуют о чем-то своем, а на самом деле прислушиваясь к разговору следователя с девушками-продавщицами.

Выяснилось, что девушки видели через большие витринные стекла почти все и почти с самого начала. Хотя и боялись, как бы в них тоже не попали: сразу поняв, что это не кино, что все по-настоящему, они, что называется, прилипли к окнам. Но, собственно, их рассказ лишь подтверждал все, что было уже известно: мужик с автоматом стоял внаглую на дороге, прямо перед машиной. Откуда он появился, девушки не видели, но видели, как обстрелянный черный автомобиль, вдруг совсем сбросив скорость, затормозил чуть ли не у самых ног киллера. А потом к этому, с автоматом, подскочил еще один: он, в отличие от стрелявшего, был в такой черной маске… знаете, как большие очки, и рот все шарфом закрывал, как простуженный. Этот сбоку заглянул внутрь машины, а потом выстрелил туда из нагана, а потом они оба побежали. Один вон туда — говорившая показала рукой в сторону центра, а вторая, Маша, вставила: «Он автомат свой бросил — вот так, отшвырнул и побежал…» Первая кивнула и продолжила с того же места, на котором прервалась: «А другой побежал вон туда…»

Если верить яркой девушке, второй побежал по Клеонтьевскому, в противоположную сторону той, откуда ехала машина.

— А почему вы говорите, что он стрелял из нагана? — заинтересовался Якимцев.

— Ну… этот из автомата стрелял, а у того такая небольшая штука была в руке, как в кино…

Якимцев распахнул куртку и вытащил из кобуры своего «макарова».

— Такая «штука»?

Обе девушки с уважительной опаской посмотрели на его пистолет.

И тут возник хозяин магазина — могучий брюнет кавказской наружности. Еще издали было заметно, как он строг, почти гневен.

— Что происходит? — грозно спросил он. — Что за шуры-муры? Девочки, вы почему не работаете, а развлекаетесь?

Вопрос глупый хотя бы потому, что перед кассами никого не было. Впрочем, увидев пистолет, кавказец сразу расплылся во вполне доброжелательной улыбке.

— Э… издравствуйте, — заискивающе сказал он подобострастно, не сводя с Якимцева глаз.

— Здравствуйте, — буркнул ему Якимцев, даже не подумав поддержать эту расположенность. Впрочем, как бы компенсируя это, он ухитрился (хоть и хмуро) пошутить — сказал, имея в виду пистолет: — Это не налет. Я следователь. С вашего позволения отвлеку девочек еще на несколько минут. Если вас это не устраивает, мне придется вызвать и их, и вас к нам в горпрокуратуру…

— Пожалуйста, пожалуйста! — еще охотнее расплылся в улыбке хозяин. — Если надо, мы всегда готовы помочь чем можем. Даже продуктами… Если надо…

— Продуктами не надо, спасибо, — отмахнулся Якимцев. Кавказец его вообще не интересовал — Якимцев уже знал из материалов дела, что владелец магазина во время покушения отсутствовал в магазине, ездил закупать товар. И это вполне могло быть правдой: магазин в Москве держать — дело ой какое хлопотное…

— У, сука чернож… — с неожиданной ненавистью сказала вдруг говорливая девчонка, когда хозяин наконец исчез, унося с собой последнюю, самую медоточивую улыбку.

— Что так? — усмехнулся Якимцев. — Притесняет?

— А то вы сами не знаете! — неожиданно включилась в разговор вторая, молчаливая. — Сволочь та еще…

— Да ладно тебе, Маш, — остановила ее говорливая. Она, видимо, вообще проще смотрела на жизнь.

Якимцев с легкой досадой подумал, что это маленькое происшествие слегка изменило ход их беседы, а ведь надо было двигаться дальше. Итак, второго участника покушения девочки видели. Теперь надо было выяснить, запомнили ли они его внешность. Но тут они ничего сказать не могли. Он был в пальто, в этих своих черных очках… ну да, в полумаске, а в общем-то… Ведь они и видели-то его совсем мельком… Роста? Роста ну вроде немного выше среднего… А когда все кончилось, когда они решились выскочить посмотреть, что там, в расстрелянной машине, нападавших уже и след простыл — не было их в переулке ни с той, ни с другой стороны…

— Значит, вы не можете сказать, ни как он выглядел, тот, второй, ни куда он пошел, верно я вас понял?

— Знаете, — сказала Маша, — когда он руку с этим, ну с пистолетом, тянул в сторону машины, мне показалось, что у него вот здесь, около пальцев, какие-то буквы выколоты — вроде как «Вова», что ли… У меня в общем-то глаза очень хорошие, но тут далеко… Может, я и ошибаюсь, но такое пятно… синее и по виду — именно как буквы…

Якимцев зафиксировал этот факт с некоторым сомнением. Все-таки девчонка и сама сомневается… Хоть и серьезная, а все равно, наверно, думает: «Как это так — меня спрашивают, а мне и сказать нечего!» Он попытал их еще насчет киллера — но тут показания девушек полностью совпали с тем, что уже было зафиксировано дежурной группой: коренастый, плотного телосложения, славянской внешности, кажется, блондин, движения выдают в нем человека тренированного, что действительно может говорить либо о спортивном прошлом, либо о какой-то спецподготовке. Правда, говорунья Лена добавила все же новую черточку:

— Вот еще — взгляд у него какой-то нехороший… Как стеклянный… Знаете, у меня брат наркоман… был, сейчас помер… Он, когда свою дрянь вколет, точно вот такой становился… Как стеклянный…

— Это что значит? — уточнил Якимцев.

— Ну знаете, глаза как остановились, даже на вас когда смотрит, как будто что-то совсем другое видит, а не вас. И движения… Движения — они какие-то не медленные, не плавные, а как-то… как бы по отдельности — если рука шевелится, то шея или там нога уже не сдвинутся, не повернутся. Понимаете? Сначала рука, потом нога, потом шея, потом глазами хлопнет… Понимаете?

Якимцев не очень понимал, но кивал — вроде бы достаточно и намека на то, что киллер вел себя как человек, находящийся под наркотическим воздействием. Отбросить лишние слова говоруньи — так оно и получится. Это как раз зафиксировать можно, этого раньше не выявилось…

— Скажите, — задал он девочкам следующий вопрос, — а вот вы вышли из магазина, пошли к машине… Еще кто-то на улице был? Кто-нибудь еще подошел вместе с вами?

Девушки переглянулись.

— Был, был! — обрадовалась вдруг Лена. — Мы почему-то про него забыли…

— Нас никто про него не спрашивал, — поправила ее строгая Маша.

— Ну да… Но это неважно… Короче, вот тут машина стояла, «шестерка» синяя… А около нее стоял дядька. Он, наверно, все время, пока стреляли, около нее и стоял, боялся шаг сделать. А тут увидел, что мы выскочили, и тоже на середину улицы вылез. Все стоял и приговаривал: «Вот черт! Вот черт!»

— Сразу приговаривал или когда что-то увидел?

— Сразу, — сказала Лена.

— Нет. Когда увидел, что дядька этот жив — ну который потом звонил, — не согласилась Маша. — Что он из машины живой вывалился…

— Ну и что дальше?

Что было дальше, девушки не знали, потому что этот якобы перепуганный насмерть человек из «шестерки» как-то незаметно исчез, хотя машина его продолжала стоять чуть ли не до вечера. Ее тоже потом милиционеры осматривали…

По описаниям девушек этот третий мужчина был невысок ростом, немолод, одет как-то не по-московски.

— Как колхозник, — сказала Лена.

— Знаете, как будто он только что с вокзала, — сказала более развитая Маша. — И еще — брови у него такие, знаете… Вот бывает у пожилых людей волосы начинают расти из носа, из ушей, да? Вот какие-то такие у него брови — где нормальные, а где какие-то длинные, косматые…

Якимцев зафиксировал и это, предположив, что «шестерка», на которой к моменту осмотра не было номеров, принадлежала группе, в которую входил киллер; машина, как показал осмотр, стояла у магазина чуть не всю ночь, раньше она здесь не замечалась; никто, увы, не запомнил, были ли на ней номера вообще.

Ну что ж, можно было сказать, что поразмышлять ему уже есть над чем. Однако Якимцев собирался выжать из этой встречи все что можно.

— А скажите, — спросил он, — как вы догадались, что в расстрелянной машине кто-то жив? Почему вы решили ему помочь? Ведь отсюда, из магазина, наверно, невозможно понять, есть ли там кто-нибудь живой, в машине… Да и страшно, поди, было, а?

— Ужасно страшно, — подтвердила говорливая Лена. — А только мы даже не успели толком к машине подойти — мы только к кабине сунулись, а он сам наружу и вывалился… Я, знаете, даже закричала, а вы говорите — не страшно. Знаете, сидит на грязной мостовой, лицо белое, руки все в крови, как в краске, и рот то откроет, то закроет. Не то хочет что сказать и не может, не то так дышит… Мы как раз с Машкой к нему кинулись, чтобы помочь, да, Маш? А он сам встал и к нам пошел. Вот здесь встал, рядом с машиной, руками об нее оперся, а руки все в крови… брр… Шагнул к нам и говорит так, — она показала, зачем-то скривя рот, как он говорил. — Девочки, говорит, я министр московского правительства Топуридзе. На меня, говорит, совершено покушение, я ранен, водитель машины убит… Позвоните в милицию… У вас, говорит, наверно, есть телефон… И начал вдруг так садиться, садиться… А потом руками за снег хватается, а по снегу кровавые полосы — как в кино, честное слово! А потом вроде как очухался и снова: «Девочки, я министр московского правительства… У вас есть телефон? Вызовите, пожалуйста, „скорую“ и милицию…» Ну Машка вон и вызвала пошла, а я здесь осталась. А он, ну который министр-то, вырубился совсем. И главное, я потом смотрю — а у него мобильник из кармана торчит, представляете?

— Ясное дело — шок, — сказала та, которую звали Машей. — Это он от шока забыл, что у него телефон есть… Мы его к себе в магазин потащили, чтобы все-таки не на улице… Знаете, морозит маленько, а он, наверно, крови много потерял… Мы его у нас около двери в уголок посадили, чтобы особо покупателей не пугать, а он очнулся… Я сижу около него на корточках, плачу, а он смотрит на меня снизу и все просит: «Девочка, милая, не отходи от меня, я тебя умоляю, не отходи…» То ли боялся один остаться, то ли думал, что эти, убийцы, снова вернутся… Как будто я его спасу… Это ведь шок, правда?

— Да ну, — сказал вторая. — Испугался, да и все. И мы с тобой испугались, скажешь, нет?

— Сравнила тоже! — Маша строго и требовательно посмотрела Якимцеву прямо в глаза. — Скажите, а он живой остался?

— Живой, живой, — засмеялся следователь. — Я думаю, когда выздоровеет — придет, спасибо вам скажет. Если бы не вы, ему бы так быстро «скорую» не увидеть, мог бы прямо тут, около машины, и умереть…

Он сказал это и подумал, что у него нет никакой уверенности в том, что Топуридзе придет в голову благодарить каких-то продавщиц. Но сам бы он поступил именно так…

Якимцев выписал повестки. Объяснил Маше и Лене, что они должны явиться к нему на Новокузнецкую для обстоятельного и детального допроса.

Теперь ему нужен был охранник «Кванта» Соколов Андрей Леонидович, 1965 года рождения. Что-то с товарищем Соколовым и его «наганом» получалось не то — либо какая-то нестыковка, либо кто-то что-то наврал…

«Квант» был совсем рядом с местом покушения на Топуридзе, на той же стороне улицы, что и продовольственный магазинчик. Что «Квант» контора не бедная становилось очевидным с первого же взгляда: парадный вход отделан богатым красно-розовым гранитом, бронзовая, сияющая золотом табличка, плотный охранник в полувоенной форме, жующий жвачку, а вдобавок ко всему у него над головой, немного левее самого входа, камера наблюдения. Вернее, не камера — камера должны была быть, но ее не было, зато был хорошо знакомый Якимцеву кронштейн для нее. Кстати, подумал Якимцев, надо будет изъять и камеру, и кассету — чем черт не шутит, а вдруг на ней зафиксировались киллеры во всей красе.

Подходя к охраннику, Якимцев заранее достал свое удостоверение, раскрыл и показал жующему церберу.

— Следователь по особо важным делам Московской городской прокуратуры, — сказал он, освобождая охранника от тяжелой повинности читать документ. — Я хотел бы видеть кого-нибудь из вашего руководства.

— Ничего не знаю, — сказал охранник и равнодушно отвернулся, и не думая пропускать его к двери. Он даже не хамил, просто по-другому, наверно, не умел разговаривать. «Интересно, уж не тот ли это самый Соколов, который мне нужен!» — усмехнулся про себя Якимцев.

Он не чувствовал себя ни задетым, ни оскорбленным или ущемленным. Ему поведение охранника было вовсе не в диковинку: работая в прокуратуре, приходится сталкиваться со всякой дрянью. Поэтому он среагировал так, как всегда реагировал в этих случаях, зная, что подобного дурака можно взять только на испуг. Поэтому Якимцев сказал особым, выработанным для таких случаев деревянным голосом, в котором не было ни злости, ни раздражения, ни угрозы:

— Вызовите своего старшего, если не хотите неприятностей.

Охранник угрюмо сплюнул в сторону и снова принялся жевать свою жвачку, оглядывая при этом следователя с недоброй усмешкой — будто оценивал его физические возможности, прикидывал реальность угрозы насчет неприятностей.

Якимцев тоже недобро усмехнулся, достал мобильник. Крайняя мера, конечно, брать человека, исполняющего свои должностные обязанности, на понт, но, похоже, иначе нельзя… А ведь и впрямь неслабая, наверно, контора этот самый «Квант», если даже какой-то охранник уверен, что может не бояться прокуратуры…

— Семеныч, — крикнул он в трубку, сделав вид, что набрал номер секретаря. — Это я, Якимцев. Да, да. Пришли мне человек пятнадцать «тяжелых» по адресу, — тут он посмотрел на табличку на углу строения, занимаемого «Квантом», — Клеонтьевский, 16. Ну да, где вчера стреляли. Кстати, скажи моим, чтобы подготовили побыстрее справочку, что это за шарашка такая «Квант» и на кого она работает…

И, не глядя на переменившегося в лице охранника, пошел к своей машине — якобы ждать, когда подъедут «тяжелые», то бишь ОМОН. Якобы потому, что мудрый Семеныч, уже знающий все уловки следаков, будет конечно же дожидаться подтверждения этого вызова. Послать пятнадцать человек во всей экипировке — дело не дешевое.

Прием, как всегда, сработал безотказно: уже через полминуты у его машины извивался какой-то «ведущий менеджер» фирмы «Квант»: «Ах, извините, работник нашей охраны неправильно вас понял… и хотя у него свое начальство, но я гарантирую, что он обязательно понесет наказание». Сам же «работник», стараясь не смотреть в их сторону, тоскливо и злобно переминался на столь бдительно охраняемом им высоком гранитном крыльце.

Уже через пять минут менеджер, назвавшись Кириллом Суровым, развлекал его в одном из уютных офисных помещений «Кванта», щедро угощая кофе с печеньем, пока специально посланная машина мчалась с заданием добыть хоть из-под земли и привезти в контору тяжко травмированного охранника Соколова Андрея Леонидовича. Словом, фирма делала все, чтобы никому не нужный инцидент был исчерпан окончательно.

— Вообще-то, как вы понимаете, — пояснил менеджер, — это не совсем, так сказать, в нашей компетенции. Охраной занимается совершенно самостоятельная организация, с которой у нас договор, но мы конечно же поставим вопрос об увольнении этого человека… Соколова, и, думаю, его начальство обязательно к нам прислушается…

— Ну почему же? — несколько деланно удивился Якимцев. — Я, правда, с ним еще не беседовал, подробностей, так сказать, из первых рук не имею, но ведь он вроде как проявил служебное рвение, пытаясь помешать преступникам?

— Ну это как посмотреть… — не согласился менеджер, вальяжно прихлебывая кофе. Кажется, сейчас он был в своей стихии. Есть такая порода никчемных чиновников: любят сидеть вот так, развалясь, за кофе и часами молоть ни о чем, переливать из порожнего в пустое… — Он должен был охранять свой пост, для чего и нанят. Это раз. А второе: если он так легко распрощался с табельным оружием, какой же из него, извините, охранник, бодигард, так сказать? На него, как вы понимаете, и понадеяться нельзя!.. И вообще, он, как вот прямо сейчас выяснилось от его непосредственного начальства, склонен к употреблению горячительных напитков, а это, как вы понимаете, тоже не способствует поддержанию боевой формы…

— Ну… кто ж у нас в России не склонен к употреблению этих самых напитков? Это вы, пожалуй, перебарщиваете, а?

Однако сам Соколов А. Л. замечательно подтвердил последнее обвинение менеджера Кирилла: находясь вне службы и плодотворно используя представившиеся ему выходные, он позволил себе проанестезировать пострадавший организм, да так хорошо, что это чувствовалось и на расстоянии нескольких метров. Похоже, жуткая травма головы нисколько ему в этом не помешала.

— Не болит? — спросил Якимцев, показав на его забинтованную голову.

— Не, — дерзко ответил тот. — Не болит. — И повернулся к менеджеру: — Слушай, Кирилл, что это за рыло?

— Ма-алчать! — рявкнул на него Кирилл, сорвавшись на фальцет.

На что Соколов А. Л. довольно равнодушно согласился:

— Ладно, молчу.

Менеджер Кирилл начал молотить что-то насчет того, что хотя охранники им не подчинены, парни там подобрались просто отличные, ничего плохого сказать о них он не может. При этом Кирилл почему-то придерживал сидящего с идиотской ухмылкой Соколова за руку — словно боялся, что тот вдруг вскочит и убежит.

— Может, слышали, охранное агентство «Гвардия»? Все бывшие служащие, прошедшие горячие точки…

Якимцев кивнул — слышал. Хотя по внешнему виду Андрея Леонидовича трудно было признать в нем человека с боевым опытом, а тем паче героя какой-нибудь горячей точки. Это был типичный прапор из хозяйственников. Когда Якимцев служил в армии, таких звали «макаронниками» за то, что они оставались на сверхсрочную из-за немногих, но совершенно очевидных армейских благ: служишь — и не надо думать ни о квартире, ни об одежде, ни о жратве. Живешь на всем готовом — что может быть лучше для какого-нибудь ванька из глубинки, который никак толком не придумает, что ему делать со своей дурацкой жизнью. Впрочем, может, он был несправедлив к Соколову, может, им двигало что-то другое, какая-нибудь потаенная военная косточка… Одно только немного смущало: для прапора он был, пожалуй, суховат, излишне жилист. Может, шел не по интендантской, а по строевой части? Продувную его рожу, то и дело принимавшую кислое выражение — так он давал понять всем, в том числе и Якимцеву, что страдает от ранений, — украшали какие-то фанфаронские усики. Якимцев уже готов был поверить, что и страдает, и мучается охранник по-настоящему, если бы не поймал вдруг на себе его остро-напряженный, опасливый взгляд, который Соколов тут же увел в сторону. Чего-то он опасался. Чего? Чего опасаться герою, чуть не задержавшему киллера? Ответственности за утраченное оружие? Или еще чего-то, чего Якимцев пока не знал?

В небольшой, но даже уютной офисной комнате, которую отвел ему для разговора с охранником менеджер Кирилл, имели место стол с компьютером, пара современных конторских кресел на высокой трехпалой ножке, сейф, а также обитые деревянными панелями стены — не то претензия на роскошь, не то просто желание продемонстрировать, что фирма «Квант» не чурается современного дизайна.

— Я, наверно, пойду, да? — нерешительно спросил Кирилл. — Я думаю, вам здесь будет удобно. Телефон к вашим услугам. — Он показал на аппарат. — Если надо, я тоже. — И строго обернулся к Соколову: — Ты давай дурака больше не валяй, понял? Отвечай все как есть. Этот товарищ — следователь по особо важным делам!..

— То молчи, то отвечай, — пробубнил себе под нос Соколов и осекся, заметив не принимающий никаких шуток взгляд менеджера.

Кирилл наконец исчез, и какое-то время Якимцев с Соколовым, оставшись вдвоем, сидели молча. Следователь молчал, потому что решил сначала хоть немного изучить охранника, а тот, видимо, ждал его первого вопроса, боясь сказать что-нибудь лишнее. Терпел, добросовестно изображая страдание от ран.

— Что, очень болит? — насладившись его физиономией, участливо спросил Якимцев.

— Болит, — не вдаваясь в подробности, ответил охранник. — Вы у меня что спросить-то хотите?

— Э, так дело не пойдет, — усмехнулся Якимцев, достав из «дипломата» бланк протокола допроса свидетеля. — Сначала давайте-ка я вам официально представлюсь, чтобы вы поняли, что с этого момента несете особую ответственность за каждое свое слово. Я провожу допрос. Вот здесь распишитесь об ответственности за дачу заведомо ложных показаний и за отказ от дачи показаний. Это статьи 307 и 308 Уголовного кодекса. Ясно? Я следователь по особо важным делам Мосгорпрокуратуры Якимцев Евгений Павлович.

Соколов промолчал. Якимцев на ответе и не настаивал.

— Я расследую недавнее происшествие здесь у вас, в Клеонтьевском переулке, свидетелем которого вы оказались…

— Это вы про стрельбу, что ли? — уточнил охранник.

— Про стрельбу, — усмехнулся Якимцев. — Давайте все по порядку, как положено. Ваше имя, отчество, фамилия.

— Ну вы же знаете… — начал тот, но осекся. — Ну Соколов Андрей Леонидович. Чего дальше-то?..

— Я же говорю: все по порядку. Адрес, номер паспорта. Почему вы оказались на месте происшествия, что видели, как поняли, что происходит что-то неладное… Давайте-давайте, не тяните время…

Охранник собрал морщины на лбу и тут же болезненно скривился — видимо, от этого движения шевельнулась кожа на затылке, и вправду причинив ему боль.

— Ну я дежурил в тот день… Мы вообще сутки через трое дежурим, поэтому извините, если от меня пахнет…

— Не отвлекайтесь, не отвлекайтесь, — остановил его Якимцев, которому вдруг показалось, что, после того как Соколов сам напомнил ему об этом обстоятельстве, перегаром в этой небольшой комнатке запахло еще сильнее.

— Ну вот, дежурил… Пост у меня как раз при входе в контору. Мы вообще-то вдвоем дежурим на улице, меняемся каждые четыре часа. Я в восемь заступил, а в двенадцать должен был смениться… А где-то вскоре после того, как я заступил, пальба и началась.

— Э нет, — снова остановил его Якимцев. — Так дело не пойдет. Давайте-ка поточнее. Во сколько, по-вашему, началась эта, как вы говорите, пальба?

— Ну, думаю, в девять — девять с небольшим.

— Почему вы так считаете? Вы каким-то образом заметили время?

— Специально нет… Но в том доме, около которого все произошло, в одиннадцатом, живет заместитель руководителя администрации президента… Ну это здесь все знают… Он всегда в одно и то же время ездит, у него неслабый такой «мерседес», с мигалкой, со спецномерами…

Когда он дошел до того места, как киллер, в открытую держа автомат в руках, вышел на проезжую часть, навстречу нешустро едущему в сторону центра «ниссану», Якимцев снова вынужден был его остановить:

— Вы не удивились, увидев посреди Москвы вооруженного человека, да еще имеющего какие-то явно не мирные намерения?

Охранник даже не задумался:

— Нет, я не удивился. В Москве все не так, как везде. Еще и не такое можно увидеть. Вышел, — значит, имеет право.

— Вот как?

— Ну, может, это неправильно, но я тогда как раз так подумал: имеет право. А потом все происходило так быстро, что особо и думать-то стало некогда…

— А описать вы этого человека могли бы?

— Описать? Можно попробовать… хотя приметного в нем ничего не было… Автомат — обычная «акашка», «калаш» с деревянным прикладом, с подствольником… А сам мужик… Ну так… среднего роста, вроде меня… Такой из себя… крепкий… С оружием обращается уверенно… Либо бандюга, либо наш, из армейских… Такое на нем было темное пальто… нет, куртка — ничего особенного… Ударил по «ниссану» в упор, можно сказать… потом, видать, собирался добить из подствольника — я видел, у него граната уже запыжена была… Но из подствольника он не стал…

— Почему, как думаете?

— Думаю, слишком близко машина оказалась. Его бы самого тогда осколками достало.

Якимцев кивнул — похоже, это было действительно так.

— Значит, вы видели, как киллер расстреливает чью-то машину, вполне возможно, собирается стрелять из подствольного гранатомета, и что? Вы что, просто стояли и смотрели?

— Если б просто, — усмехнулся Соколов и снова сморщился, — был бы цел и невредим. — И, гримасничая, пощупал пострадавший затылок. Он явно сейчас собирался гордиться собой, даже, наверно, уже любовался как бы со стороны, потому что и в гримасе его, и в позах прибавилось некой театральности, а опаска, с которой он поначалу реагировал на следователя, ушла из его глаз. Рассказ приближался как раз к той точке, в которой ему было чем гордиться…

— Ну и что же вы в таком случае предприняли? — спросил, словно одобрил эту накатывающую на охранника гордость собой, Якимцев.

Охранник посмотрел на следователя как на недоумка.

— Ну я же не просто стою на посту, как вы понимаете, у меня оружие. Настоящее, боевое, пистолет Макарова.

— Вот как? — Якимцев сделал вид, что удивлен. — Насколько я знаю, частным охранным предприятиям запрещено использование боевого оружия.

— Кому запрещено, а нашей «Гвардии» разрешено, можете не сомневаться, тут все чисто… Я вытащил пистолет и выстрелил, вернее, хотел выстрелить…

— Хотели выстрелить или выстрелили?

— Ну выстрелил… Я по инструкции действовал…

— Ну по инструкции вы, наверно, вообще вмешиваться не должны были, да?

— Не должен, верно… Это если вообще происшествие вне охраняемого объекта. Но тут же явно людей убивали… Вы бы, например, неужели не вмешались?

— Не знаю, — честно сказал Якимцев. — Ну и что? Вы, значит, по инструкции выстрелили в воздух…

— Ну да! Выстрелил в воздух, дурак, а надо было, наверно, на поражение стрелять сразу… Но как-то я сначала не решился, а потом мне не дали…

— Что значит — не дали? Рассказывайте, рассказывайте, мне до ночи тут сидеть с вами недосуг! Это же вы там были, а не я! Вы видели, я нет, поэтому давайте, давайте! Да по возможности побыстрее, но чтобы со всеми подробностями! Поняли?

— Да мне особо и рассказывать-то нечего. Он, этот, который стрелял, был, выходит, не один, потому что меня сзади кто-то ошарашил по затылку — и все, я больше ничего не помню. Как еще не упал-то! Пришел в себя — башка болит, шишка страшенная, пистолета моего нету, а около машины одни уже только девчонки, ну продавщицы из продуктового магазинчика нашего, возятся с мужиком каким-то, а он весь в крови…

— Так вы, значит, не видели того, кто вас ударил? Ну а с какой стороны он появился? Предположительно хотя бы?

— Видеть я его не видел, говорю же, сзади ошарашили меня и вырубили. Там вроде стоял на тротуаре мужик — невысокий такой, без шапки, белобрысый вроде… Не, не помню… Но это мало ли чего он там стоял, верно?

— Скажите, а на этом невысоком мужчине не было больших таких очков, вроде маскарадных.

— Да я его смутно как-то… Нет, наверно, очков все-таки не было, уж это-то я бы все-таки запомнил…

— Скажите, а вот этот человек — он не возле синих «жигулей» шестой модели стоял?

— Вообще-то какая-то машина там была… Нет, врать не буду…

Во всей картине теракта, которая возникла в воображении Якимцева после сегодняшних допросов свидетелей, было одно, но довольно серьезное белое пятно: исходя из имеющейся у него информации, он никак не мог установить, в какой именно момент возник «чистильщик», тот, который, вероятно, вырубил охранника Соколова и, судя по тому, что контрольный выстрел был предположительно сделан из пистолета Макарова, предположительно же добил водителя машины. Кроме того, кое-что нуждалось в уточнении: Якимцев так и не понял, как именно Соколов лишился своего пистолета. Сначала вроде получалось, что он потерял сознание. Теперь же вот он сказал, что хорошо, хоть не упал. Значит, он все же был в сознании?

Якимцев протянул руку к голове Соколова.

— Не возражаете, пощупаю вашу… м-м… травму?

Охранник дернулся от его руки, усмехнулся криво:

— Что, не верите, что ли? Щупайте, мне не жалко. Только не сильно, а то болит очень…

Следователь, осторожно сдвинув бинты, прошелся пальцами, раздвигая сальноватые волосы охранника. Да, шишка, то бишь гематома, была хорошая, что и говорить. Но чем его били, что она такая аккуратная? То есть Якимцев вовсе не хотел бы, чтобы у охранника была проломлена затылочная кость, но если Соколова били, как и положено, чем-то тяжелым, металлическим — кастетом, например, рукояткой пистолета, — там была бы обязательно порвана, рассечена кожа. Здесь же имела место гладенькая, как яйцо, хорошо налившаяся застойной кровью шишка — и все. И никаких ран… Якимцев решил направить Соколова на судебно-медицинскую экспертизу.

— Скажите, Андрей Леонидович, а вы не в курсе, как была похищена камера слежения, та, что должна висеть у вас над входом?

Якимцев снова брал охранника на понт — камера могла исчезнуть и за день до покушения на Топуридзе, и сегодня утром, и вовсе не обязательно, что ее кто-то похищал…

— Камера? — искренне удивился Соколов. — Похищена? А, да, камера… телеглаз этот…

— Что — а, да? Вы видели или нет?

— Нет, я не видел… Я, наверно, уже был без сознания. А вам кто сказал про камеру?

Якимцев хотел проигнорировать этот вопрос. Да и не камера ему была нужна, конечно, а кассета, на которую могло быть запечатлено если не все происшествие, то хотя бы изображение киллеров… Где вот только ее искать… Нет, надо было все же попробовать дожать охранника.

Помучившись еще немного совестью — не слишком ли неправильным будет этот обман, — Якимцев решил, что в том, что он задумал, все же нет ничего особо противоречащего профессиональной этике, и сообщил, доверительно наклоняясь в сторону Соколова:

— Вы спрашиваете, кто сказал? Сказал ведущий менеджер охраняемой вами фирмы Кирилл Суров. Тот самый, что нас с вами познакомил.

Соколов среагировал на эту провокацию вполне пристойно.

— Ну если Кирилл Петрович сказал, значит, так оно и есть. Ему-то зачем зря болтать, верно? Они небось, когда меня вырубили, и камеру тоже того… чтобы не засветиться…

— Скажите, — задал Якимцев еще один вопрос про камеру: — Кто эту аппаратуру перезаряжает? Ведь кассеты, наверно, как-то потом хранятся. Вы, охрана, или это делают служащие фирмы?

Соколов снова наморщил лоб и снова болезненно скривился, кажется опять по-настоящему, — теперь, похоже, можно было безошибочно угадать, насколько полнокровно очередное умственное усилие охранника.

— По-моему, наши…

— Значит, вчерашняя пленка должны быть где-то здесь, в здании, да?

— Ага! — обрадовался Соколов тому, что все это напрямую его не касается. Конечно же! Они, придурки, камеру сперли, а ведь пишется-то все здесь внутри! Точно! — Он даже хлопнул себя от удовольствия по коленкам. — Значит, вы их найдете, гадов этих, да? Найдите, товарищ следователь! Ведь у них, у сволочей, пистолет мой… Нет, я, конечно, понимаю, что они двух человек замочили… но пистолет-то… Ведь они и еще кого-нибудь шлепнут, верно? А вина как бы на мне будет, да?

— Пожалуй, — сказал Якимцев, хотя подозревал, что Соколов ждал от него совсем другого ответа.

Чем дольше он допрашивал Соколова, тем сильнее в нем становилось какое-то брезгливое к нему недоверие. Какая-то липа обнаруживалась во всем, что было с ним связано. В том, как он страдал, как неестественно переживал из-за пропавшего пистолета, в его рассказе о собственном несостоявшемся героизме, в этих дурацких усах, наконец. Но чем вызвано это ощущение неправды, он до конца так и не мог понять. «Ладно, — решил Якимцев, — не последний раз видимся. Докопаюсь еще…»

— Скажите, а где вы служили? Я имею в виду в армии? — задал он вдруг не относящийся к делу вопрос. Может, что-то прояснится, если он узнает, из какой такой горячей точки возник этот охранник.

— В/ч 51256, – бодро, не задумываясь, отбарабанил Соколов.

— Ну это мне, штатскому, не по зубам, — усмехнулся Якимцев. — Что за часть?

— БАО. Батальон аэродромного обслуживания. Здесь, под Москвой. Точнее не могу — военная тайна.

Ну вот, кое-что уже понятно: БАО считались рассадниками сачков и пижонов даже в ту, большую войну. Наверно, потому и охранник из Соколова был соответствующий: для красоты, для мебели стоять у входа в фирму — это пожалуйста, тем более что за это платят, и наверно неплохо. А как до серьезного дела дошло, до настоящей опасности… Хотя, если верить ему, все-таки он не струсил…

— Ну и почему вы уволились из армии? — спросил Якимцев, давая охраннику на подпись протокол допроса свидетеля.

— Что, я один, что ли, такой, — буркнул Соколов, довольно въедливо водя глазами по немногочисленным строчкам, зафиксировавшим основное из того в его ответах, что относилось к покушению на Топуридзе. — Надоело все. Вместо двухсот человек по штату осталось нас всего сорок семь. Главное — рядовых, считай, нету, с последнего призыва вообще ни одного человека. Сплошное начальство. Ну и соответственно чуть не каждый день то дежурить, то дневалить, то в карауле стоять. На кой хрен это кому сдалось! Я дома по нескольку ночей не ночевал! Вот вы бы остались служить при таких делах?

Якимцев промолчал, не считая необходимым отвечать на этот вопрос, и бывший прапорщик воспринял его молчание как полную с ним, страдальцем, солидарность.

— Вот и я не остался, — с воодушевлением продолжал он, протягивая подписанный протокол. — Тут я хоть и рискую головой, зато деньги получаю. Ладно, хоть баба помягчела, а то когда последние месяцы служил, чуть не все печенки перегрызла. Бабы, они знаете какие… Нет, теперь полегче…

И он, снова трагически сморщившись, еще раз потрогал свой пострадавший затылок. Чтобы Якимцев не забывал, какой перед ним заслуживающий всяческой симпатии человек.

Оперуполномоченный Мура старший лейтенант милиции Елена Елагина

Все-таки странный народ эти мужики! Все меряют по себе, почему-то думают, что ее прельщают погони, перестрелки, всякие там единоборства, что идеалом ее должен быть если не Ван Дамм, то железная Синтия Ротрок, способная одной левой ногой десятерых преступников увалять. Грязнов, когда отправлял ее в Горпрокуратуру, даже пояснил, как бы извиняясь, с нехорошей такой усмешкой: «На усиление посылаем». И члены группы — что этот симпатяга следователь Якимцев, что весельчак старший оперуполномоченный МУРа Сидорчук — тоже вроде как переживают, что послали ее не в засаду куда-нибудь, а всего лишь в архив мэрии. Да вы по себе-то не судите, мужики! Может, она всю жизнь только и мечтала, что рыться в бумажках, а потом анализировать, раскидывать мозгами — ловить гадов, не вставая с места. Вот как какой-то великий астроном, Гершель кажется, вычислил планету. Увидеть ее нельзя, а воздействие на другие небесные тела не заметить невозможно. Без ракет, без компьютеров, сидя на диване, установил человек, где она находится, какова ее орбита… С тех пор все знают, что такая планета есть, что она открыта… Вот так и ей бы: объект «А» отклонился от объекта «Б» или, наоборот, притянулся к объекту «В». А почему так, хотелось бы знать. Да потому, что на объект «А» воздействовала какая-то сила. Какая? А какой-нибудь «В», Жора Магаданский, который, отмотав срок, вернулся и внедрился в самую сердцевину местных уголовных связей, произведя в них некоторые искажения, возмущения, как говорят астрономы и физики. Кто-то скажет: ерунда все это, пустые рассуждения. И будет прав. Начнем с того, что это мечта, о которой она никому пока рассказывать не собирается. Это во-первых. А во-вторых, кто ей мешает проверить эту идею в реальной действительности и доказать всем ее жизненность? Вот сейчас она поедет в мэрию — сначала в отдел кадров, потом пойдет в бухгалтерию, оттуда в архив. И посмотрит, из-за чего планета Топуридзе сбилась вдруг со своей орбиты, что за невидимое пока тело стало причиной этого самого «возмущения».

Ей было весело бежать по центру города приготовившегося к встрече Нового года. Она давно уже чувствовала себя вполне взрослой, но до сих пор любила, как маленькая, этот единственный в своем роде праздник, пахнущий мандаринами и елкой, праздник загадывания самых больших и самых заветных желаний… Кстати, вот еще одно преимущество ее принадлежности к женскому полу: кто ей что скажет, если она возьмет да уйдет из здания бывшего Моссовета пораньше, чтобы пробежаться по магазинам? Да никто, потому что это ее святое женское право…

Однако же мечты — они только в мечтах и хороши, потому что, едва переступив порог бюро пропусков, она поняла, что оказалась чуть не по горло в вязкой жиже бюрократической трясины — как будто ничего здесь не поменялось со времен Моссовета. И пропуск пришлось ждать довольно долго, хотя он был заказан заранее и шла она не со слезливым прошением починить канализацию или выделить причитающуюся по закону жилплощадь, а, напротив, со стремлением помочь самой этой конторе найти виновников покушения на одного из ее главных чиновников… Потом она так же долго ждала, когда ее допустят к тайнам отдела кадров…

Приникнув наконец к этим тайнам, она вдвойне пожалела потраченного времени — информация, предоставленная ей кадровиками, была все-таки небогата. В «деле» Топуридзе был довольно подробно зафиксирован послужной список Георгия Андреевича. Кое-что в этом списке наводило на кое-какие размышления, но знаменитым астрономом с такой информацией, пожалуй, не станешь…

Она читала:

«Топуридзе Георгий Андреевич, национальность — грузин, родился… в гор. Боржоми Груз. ССР.

В 1966 году окончил среднюю школу.

В 1971 году окончил Тбилисский политехнический институт по специальности инженер-механик.

По окончании института работал мастером участка на Тбилисском механическом заводе.

С 1973 года на комсомольской работе — секретарь райкома, секретарь республиканского ЦК ЛКСМ Грузии.

С 1982 года в Москве — секретарь ЦК ВЛКСМ.

С февраля 1990 года в Московской мэрии — советник по внешнеэкономическим связям, вице-премьер правительства Москвы по внешнеэкономическим связям.

Женат, имеет двух дочерей».

Здесь же, в папке, она обнаружила справку, приготовленную кадровиками, очевидно, по какому-то запросу сверху.

Поначалу шло все то же самое: родился, крестился, послужной список. Но поскольку запрашивающих интересовали, очевидно, деловые качества Топуридзе, в справке были перечислены его основные подвиги на ниве общественно-социальной.

В восьмидесятые годы Топуридзе, оказывается, был создателем и координатором так называемой «комсомольской экономики» — руководил деятельностью стройотрядов, создавал на их базе МЖК — молодежные жилищные кооперативы и так называемые центры НТТМ (научно-технического творчества молодежи), при его непосредственном участии создавались первые коммерческие банки. В этой работе ему активно помогал в качестве помощника секретаря ЦК Исмаилов Джамал, переведенный в центральный аппарат из Грозного по инициативе самого Топуридзе Г. А. В мае 1990 года вместе с Борисом Рождественским организовал Московскую биржу (МБ).

В конце справки значилось:

«В то же время Г. А. Топуридзе являлся руководителем инновационных фирм СССР. Именно в этот период, занимаясь акционированием, он, очевидно, и стал обладателем того состояния, которое позволило председателю Государственной налоговой службы причислить Топуридзе Г. А. к числу самых богатых людей страны.

Г. А. Топуридзе отличают эрудиция, высокоразвитый интеллект, необычайная работоспособность, коммуникабельность. Великолепный организатор. Морально устойчив.

Широкий круг знакомств. Друзей не имеет. До недавнего времени поддерживал очень тесные отношения с упомянутым Джамалом Исмаиловым, ныне предпринимателем, совладельцем гостиницы „Балканская“.

Хобби — охота, кулинария. Общеизвестна любовь к хорошему застолью. Алкоголь — в меру. В состоянии алкогольного опьянения в общественных местах замечен не был.

Данных о действительных размерах состояния не имеется».

И мудрая приписка в самом конце вместо подписи: «Дано для предоставления по месту запроса». «Да, времена старые прошли, а кадровики старые остались», — усмехнулась Лена, подумав, что раз есть вот такая вот справочка «для предоставления по месту» с перечислением добродетелей, то почему бы не существовать и справочке о грехах этого, судя по всему, довольно неординарного человека? Вот бы получить-то! Да только кто ей такую бумажку даст!

Она снова пробежала справку глазами, придвинула лист бумаги, записала: Рождественский, Исмаилов. Рождественский был заместителем мэра, и факт их с Топуридзе давнего знакомства не мог не натолкнуть ее на некоторые размышления. Так же как и прерванная дружба с Исмаиловым. Этот Джамал был замешан в нескольких довольно шумных финансовых скандалах; каким-то образом его фамилия связывалась в Лениной памяти с покушением на Топуридзе, но вот каким — она никак не могла сообразить. Как бы то ни было, эта справочка уже пошла на пользу: она натолкнула Лену на мысль проверить круг старых знакомых потерпевшего. Именно там, в старых знакомствах, могут таиться какие-то события, случившиеся впоследствии в будущем, которое стало теперь настоящим…

Она еще раз пролистала дело. С фотографии на нее смотрел довольно симпатичный грузин с ямочкой на подбородке, с чувственными губами и по-грузински красивыми, немного печальными глазами. «Ишь ты, — подумала Лена. — Смерть девкам, да и только!.. Интересно, как он в профиль. Жалко, если носатый, нос все может испортить».

Она со вздохом закрыла папку, не переставая размышлять о содержащейся в ней необычной справке. Раньше она с такими не встречалась… Эта, очевидно, создавалась недавно, для последнего назначения Топуридзе — на должность заместителя председателя правительства… Надо, пожалуй, посмотреть приказ об этом назначении — уж там-то, поди, обозначен круг его обязанностей. В таком деле уже сами обязанности могут натолкнуть на соображения о причинах преступления…

И она попросила инспекторшу отдела кадров, неприветливую тетку, которую к ней сразу прикрепили, показать ей если не должностные обязанности Георгия Андреевича (должны же быть такие, верно?), то приказ о его назначении.

— Ну должностные обязанности я вам не дам, — не задумываясь, отрезала инспекторша, — только если мэр прикажет. Что он не прикажет — в этом я абсолютно уверена. А приказ о назначении сейчас найду…

Приказ, подшитый в специальной книге «Приказы мэра», был довольно лаконичен: «Назначить Топуридзе Георгия Андреевича заместителем председателя правительства г. Москвы по внешнеэкономическим связям…»

Страницы: «« « 123 » »»