Цепной пес самодержавия Тюрин Виктор
– Погодите! Месяц назад? Но первое письмо мы получили два месяца назад! Как это понять?!
– Я это тоже отметил, ваше величество.
– Хм! Пьет? Женщины?
– В подобных пороках не замечен, ваше величество.
– Аскет?
– Нет. Есть друзья. Занимается какой-то японской борьбой.
– Японской борьбой? Ну, не знаю. Как-то все это не складывается. Вы так не считаете, генерал?
– Считаю, ваше величество, и смею предположить, что все может быть не так, как мы видим.
– То есть вы думаете, что этого русского богатыря нам специально подставили? Сделали из него ширму, за которой скрывается истинный провидец?
– Да, ваше величество. Подобный дар надо прятать и охранять так, чтобы никто не мог даже близко к нему подобраться.
– То есть мы ничего толком не знаем?
– Да, ваше величество. Пока у нас на подозрении есть только Богуславский.
– У вас есть какой-то план?
– Есть, но боюсь, он не сильно понравится вашему величеству.
– Я слушаю вас, Эрих.
– Нам надо выйти на прямые переговоры с Николаем Вторым. Изложить наши требования, но при этом не ставить перед ним жестких условий. Предваряя ваш вопрос, сразу скажу: в 1916 году Германия запросит мир, но его не получит. Вы помните эту фразу?
– Помню. Погодите! Вы думаете, что мы тогда предложили такие условия сделки, что русские сочли неприемлемыми?
– Точно так, ваше величество. Иначе бы этого предсказания на том листочке не было.
Германский император бросил косой взгляд на генерала. Ему хотелось перенести свое нарастающее раздражение на кого-нибудь другого, но при этом он понимал, что если и выплескивать его, так это на самого себя. Он настолько был загипнотизирован двумя последними фразами, что на фразу о перемирии не счел нужным обратить внимание. Почему он упустил это? И тут же сам себе ответил: он уже тогда поверил. Легкий холодок страха поселился в его сердце с того самого дня, когда он прочитал это проклятое предсказание русского оракула. Он пытался не верить, говорил сам себе, что это чепуха, но страх, занозой сидевший в его сердце, был прямым доказательством, что это не так.
«Верден. Ютландское сражение. Война растягивается на неопределенное время, и это притом, что еще англичане не вступали в войну по-настоящему. Нет сомнения, что после пары значительных успехов на их стороне выступит Америка. К тому же Австро-Венгрия показала себя слабым союзником. Будь на ее месте Россия… Попробовать предложить Николаю II мир? Вот только условия…»
– Эрих, надо поработать над условиями возможного мира с Россией. Найдите надежных людей, которые могли бы проработать все возможные детали такого договора. Пока мы не убедились в правильности наших выводов, необходимо все держать в строжайшей тайне.
– Понимаю, ваше величество.
– Вы свободны, генерал.
Выходя от императора, Эрих фон Фалькенхайн думал о том, что если переговоры и пройдут, то они будут необычайно трудными.
«Вильгельм слишком упрям и своенравен, а у русского царя нет практичности, зато в голове полно всякой славянской чепухи. Но это надо сделать! Или иначе меня ждет незавидная судьба!»
Прибыв на место службы, генерал первым делом вызвал подполковника Дитриха фон Лемница, свое доверенное лицо, и после двух часов совещания за закрытыми дверями тот срочно выехал в Берлин. Потом произошел прорыв генерала Брусилова на Восточном фронте, и все дела отошли на другой план, но окончательно забыть о нем не дал телефонный звонок, раздавшийся через три недели утром, когда генерал только сел завтракать. На пороге возник дежурный адъютант со строгим выражением лица:
– Звонок из личной канцелярии его императорского величества, господин генерал.
– Соедините с моим кабинетом.
После звонка генерал снял трубку.
– Здравствуйте, генерал.
– Здравствуйте, ваше императорское величество.
– Как продвигаются наши дела?
Генерал сразу понял, что речь идет не о положении на фронте, так как император регулярно получал сводки о положении дел, поэтому ответил обтекаемой фразой, суть которой могла быть понятна только кайзеру:
– Еще неделя, ваше императорское величество и у вас будут все необходимые документы.
– Не затягивайте, генерал.
Начальник Генерального штаба повесил трубку и сразу подумал о том, что беспокойство Вильгельма в таких делах обычно ему несвойственно.
«Он боится. Боится! Больше ничем это не объяснишь. Дьявол всех раздери! Эти предсказания невольно заставляют думать о себе словно о пешке. Кто-то играет, а ты стоишь на доске и ждешь своей участи», – он посмотрел на остывающий завтрак и резко отодвинул от себя тарелку. Есть уже не хотелось.
Неделя пролетела как один день. Неожиданный прорыв русских дивизий спутал все планы германского командования, но, несмотря на это, рано утром на пороге кабинета кайзера появилась подтянутая фигура генерала Эриха фон Фалькенхайна.
– Ваше императорское величество, генерал…
– Здравствуйте, Эрих! – оборвал его кайзер. – Вы довольно раннее время выбрали для визита. Что-то случилось? Докладывайте!
– Пришло новое послание, ваше величество. Этим и объясняется мой столь ранний приход к вам. Оно пришло три дня назад, но я узнал о нем только вчера, так как был с инспекцией в войсках.
– Дайте мне письмо!
Кайзер не стал на этот раз рассматривать конверт, а сразу его надорвал. Достав листок, торопливо его развернул и впился в него глазами. Дважды пробежал по тексту глазами, затем протянул бумагу генералу. Начальник генерального штаба, охваченный в равной мере, как любопытством, так и нетерпением, чуть ли не выхватил ее из рук императора и быстро прочитал вслух текст.
– Битва на Сомме. Большие потери. Гм! Сомма. Англичане и французы готовят наступление? – задумчиво задал сам себе вопрос генерал.
– Это я должен задать этот вопрос Главному штабу!
– Для меня это не новость, ваше величество. Мне уже докладывали о скоплении артиллерии и подходе новых английских дивизий. Да-а… Значит, они все решились. Пусть идут, нам есть чем их встретить.
– Вы так уверены, Эрих?
– Ваше величество, наши позиции обороны достигают в глубину до семи-восьми километров, система опорных пунктов…
– Генерал!
– Извините меня, ваше величество! Мне только хотелось… – но увидев легкую гримасу раздражения на лице своего императора, Эрих фон Фалькенхайн на мгновение запнулся, но решил продолжить: – Раньше я бы с легкостью в душе сказал вам, что уверен в надежности линии обороны, стойкости и храбрости германских солдат, но теперь, с появлением этого оракула, ни в чем уже не уверен. Словно кукла-марионетка, которую дергают за ниточки…. Извините меня, ваше величество.
Вильгельм, который последнее время нередко приходил к подобным мыслям, бросил на генерала сочувствующий взгляд. Эрих фон Фалькенхайн не смог по достоинству оценить его, так как, изучив характер кайзера за многие годы, вообще не предполагал наличия у него чувств, подобных этому. Император, которому подобная ситуация нравилась еще меньше, словно наказывая себя за секундную слабость, отдал приказ резким тоном:
– Генерал, по возвращении в ставку принять немедленные меры! Вы поняли предстоящую перед вами задачу?!
– Будет выполнено все в точности, ваше величество!
– Присядьте, Эрих. Как говорят русские: в ногах правды нет. Вам что-то удалось узнать о русском провидце?
– Ничего особенного, за исключением одной поездки. Богуславский ездил на Сестрорецкий оружейный завод. Пробыл там в общей сложности два часа, потом уехал. Что он там делал, выяснить не удалось.
– Что может делать прорицатель на оружейном заводе?
– Никогда не сталкивался с ясновидцами, поэтому не представляю, на что они способны.
– Непонятно и запутано, – задумчиво произнес германский император.
– Может, это просто отвлекающий маневр русских, ваше величество?
– Возможно, а теперь мне хотелось бы услышать ваше мнение по поводу нового предсказания.
– Очевидно только одно, ваше величество. Предсказание малопонятно из-за чувства союзнического долга. Русские нам как бы говорят: мы знаем о том, что произойдет, но подробности вам раскрывать не будем. Еще, мне так кажется… что этим они дают нам понять, чтобы мы поторопились с договором.
– Почему вы так решили, Эрих?
– Мне кажется, что все эти три предсказания, словно вехи, указывают нам путь, ведущий к перекрестку. Когда мы его достигнем, нам предстоит выбрать путь.
Император с некоторым удивлением посмотрел на своего начальника штаба.
– Что-то раньше подобных выражений я от вас не слышал, Эрих.
Генерал замялся.
– Не хотел об этом говорить, ваше величество… Гм. Вся эта круговерть с оракулом и предсказаниями настолько сбила меня с толку, что, будучи в Берлине, я решился пойти к одной известной ворожее… Понимаю, что это все звучит глупо, но сделать с собой ничего не могу: невольно начинаю во все это верить.
– Не вы один, Эрих, – не смог удержаться от признания германский император, но сразу ушел от скользкой темы. – Интересно, как там мой кузен Ники?
– Вы думаете, что с ним происходит то же самое?
– То же самое или другое, но и так понятно, что он еще в большей степени, чем мы, зависит от них! – с нарастающей злостью воскликнул германский император. – Его толкает страх! Это очевидно! Иначе что могло его подвигнуть на переговоры! Ведь неуверенность, слабость и вялость характера – в этом весь мой кузен! Всю свою жизнь он изображает из себя рыцаря без страха и упрека, но все видят, что это только защита для того, чтобы скрыть слабость и неуверенность в себе.
Кайзер сейчас выплескивал из себя злость и раздражение этими словами. Генерал слушал и радовался тому, что все эти чувства и слова обрушились не на него, а на русского царя.
Неожиданно кайзер оборвал сам себя и резко спросил:
– Полагаю, что папка у вас в руках – это наши требования к русским?
– Да, ваше величество. Девяносто шесть листов.
– Изложите основные пункты.
– Прошу покорнейше простить меня, ваше величество, но мне эти документы были переданы перед самым отъездом, поэтому мне не удалось их изучить настолько основательно…
– Оставьте ее мне! – оборвал его извинения кайзер. – Сам посмотрю. Вы мне лучше скажите: сколько мы сможем снять дивизий с русского фронта в случае заключения перемирия?
– До двадцати дивизий, ваше величество. Думаю, это даст нам возможность окончательно сломить сопротивление англо-французской обороны, а возможно, даже закончить войну в начале следующего года.
– Надо еще подумать, под каким предлогом мы можем объяснить германскому народу заключение мира с нашим врагом?
– Думаю, что наша пропаганда придумает достаточно веское объяснение, но если вы хотите знать мое личное мнение, то мне кажется народ Германии примет ваше волеизъявление без лишних вопросов. Наши люди не какие-нибудь там славяне, а истинные тевтоны! Порядок и дисциплина у нас в крови, ваше величество!
– Вы, конечно, правы, Эрих, но нам не нужны лишние разговоры за спиной. Впрочем, этот вопрос вас не касается.
– Понимаю, ваше величество.
– Мне еще хочется узнать ваше личное мнение, генерал, на реакцию наших союзников.
– Австро-Венгрия оказалась слаба и настолько увязла в войне с Россией, что ей ничего другого не остается, как последовать нашему примеру и попытаться заключить с ней мир. Вот только в отличие от нас ей придется заплатить за него частью своих территорий и главным камнем преткновения подобных переговоров, думаю, станут Сербия и Черногория, так как Россия просто помешана на идее славянского единства. М-м-м… Турция… исконный враг России. Будет драться до последнего, но при этом наши военные советники в один голос утверждают, что ее оборонные линии растянуты и слабы, а солдаты ленивы, ненадежны и слабы духом. К тому же русский царь, как мне известно, давно уже заглядывается на черноморские проливы.
Только услышав намек на возможное благоденствие Российской державы, император снова стал злым и колючим. Генерал чертыхнулся про себя, ведь он прекрасно знал о болезненной ревности кайзера к русскому царю.
– Нам не нужна сильная Россия! Разделив наших врагов этим миром, мы сначала сломаем хребет французам и англичанам, а потом… мы заставим русского царя подписать новый договор! Ему он сильно не понравится, вот только помощи уже будет ждать не от кого!
– Ваше величество, вы забыли о русском провидце.
– Действительно. Хм! Этот вопрос придется как-то решить, но об этом мы поговорим позже, после переговоров. Кто поедет в Стокгольм?
– Могу предложить подполковника Дитриха фон Лемница, тем более что он уже введен в курс дела.
– Думаете, справится?
– Он опытен, осторожен, а главное, очень мне предан.
– Хорошо. С русской стороны пусть пришлют нам генерала Татищева. Я знаю, что он бесконечно предан моему кузену, поэтому если приедет он, значит, переговоры ведет русский император. На этом все, генерал!
Генерал вскочил с кресла:
– Ваше величество, разрешите отбыть к месту назначения?!
Сразу по прибытии начальника генерального штаба в ставку германская разведка получила приказ нащупать возможные направления прорыва противника, но не успела, так как уже спустя двое суток началась артиллерийская подготовка со стороны противника, продолжавшаяся семь дней и тем самым давшая начало наступательной операции англо-французских войск против германцев на реке Сомма.
Глава 2
Я готовил себе незатейливый ужин, когда зазвонил телефон. Поднял трубку.
– Здравствуй, Сергей. Просьба к тебе есть, – голос у Пашутина был энергично-деловой, чем он меня сразу заинтриговал.
– Здравствуй. Слушаю тебя.
– У нас на курсах инструктор по стрельбе заболел. Ты не мог бы подменить его на пару-тройку дней?
– Ты хочешь сказать, что во всей славной императорской армии нет замены инструктору по стрелковой подготовке? – съехидничал я.
– Хоть бы и так. Поможешь?
– Что, у господина подполковника нет других забот, как искать инструкторов по стрельбе?
– Ты, милый друг, кажется, забыл, что я состою в должности заместителя начальника курсов, в чьи обязанности входит…
– Все понятно! – оборвал я его. – С утра у меня тренировка, а после часа могу подойти в любое время.
– Отлично! Подходи завтра, к двум дня. Пропуск будет тебе выписан.
– Договорились.
Прибыл в назначенное время. Меня встретили и провели к тиру, где уже дожидались курсанты, девять человек. Все офицеры, в званиях начиная от подпоручика и кончая штабс-капитаном. Быстро прикинул про себя: молодых среди них нет, все в возрасте от тридцати и до сорока пяти лет. Мне было уже известно со слов Пашутина о том, что, отсылая офицеров на эти курсы, армейское командование подобным образом избавляется от ненужных ему, по тем или иным причинам, людей.
Подойдя к ним, наткнулся на любопытно-пренебрежительные взгляды. Что здесь делает здоровяк, без малейшего следа военной выправки? Классическая штафирка.
– Добрый день, господа. Меня попросили заменить инструктора по стрелковой подготовке на пару дней. Разрешите представиться. Богуславский Сергей Александрович.
– Вам бы, господин Богуславский, судя по ширине ваших плеч, силовую гимнастику преподавать, а не из пистолета учить стрелять, – с ехидцей в голосе заметил жгучий брюнет, капитан интендантской службы.
– У меня и то и другое очень даже недурственно получается.
– Значит, стреляете хорошо, господин Богуславский. Ха! С вашим богатырским здоровьем и навыками стрельбы вам самое место на войне быть. Или вы так не считаете? – не скрывая издевки, спросил меня поручик-драгун с холеным породистым лицом аристократа.
– Уже был. Получил ранение, после чего признали негодным к строевой службе, а теперь давайте закончим с вопросами и приступим к занятиям, господа.
– Погодите! Так вы тот самый Богуславский?! – вдруг воскликнул светловолосый капитан – пехотинец с намечающимся брюшком.
– Степан Васильевич, ты это о чем? – спросил его интендант.
– Это не мне отвечать, а господину Богуславскому, – ушел от ответа пехотинец, после чего внимание переключилось на меня, и я снова оказался в перекрестье девяти пар глаз. Этот кусок прошлого касался только меня, и я не собирался обсуждать его с кем-либо, поэтому сказал:
– Господа, время уходит. Прошу вас пройти за мной в тир.
Я уже развернулся, как за спиной раздался голос поручика-драгуна:
– Мне так думается, господа, что эта таинственность имеет под собой нечто такое, о чем стыдно рассказывать в приличном обществе.
Судя по всему, поручик-драгун явно был из породы задир и любил, чтобы последнее слово оставалось за ним.
«Похоже, сам по себе он не успокоится», – с этой мыслью я развернулся к нему.
– Перед тем как высказываться, вы бы для начала представились, поручик. Или мама вас не учила в детстве элементарному этикету вежливости?
– Извольте. Граф Бахметьев-Кречинский, – в глазах поручика сверкнули злые искры. – Так мы вас слушаем, милостивый сударь.
– Погодите, граф, не торопитесь. Я тоже человек, а значит, любопытен и, со своей стороны, хочу поинтересоваться: вы сами как здесь оказались?
Реакция на простой вопрос оказалась не просто резкой – лицо графа буквально перекосило, но спустя несколько секунд он сумел взять себя в руки и только губы скривились в злой ухмылке.
«Что-то нечисто с этим типом».
– Из-за дуэли. Вас устраивает такой ответ? – в его голосе звучал вызов.
Мне не хотелось подводить Пашутина, но и спускать наглые выходки не собирался, поэтому ответил поручику в его тоне.
– В моем случае – личная месть. Вас устраивает такой ответ?
– Не устраивает!
– Похоже, поручик, вы собираетесь свести все к новой дуэли. Я прав?
– Вы испугались?!
Я усмехнулся:
– Похоже, вы так просто не уйметесь! Хорошо. Тогда поступим так: идемте в тир и там решим наши разногласия.
Граф несколько растерялся. Завуалированный вызов на дуэль не произвел на здоровяка никакого внимания. Другие офицеры, видно, хорошо зная нрав поручика-драгуна и видя, к чему он ведет, заволновались. Неужели дуэль? Несколько секунд стояла тишина, которую первым нарушил капитан-интендант:
– Как вас понимать, господин Богуславский?!
– Понимайте это как приглашение на практические занятия по стрельбе, господин капитан. Ну, а граф мне в этом поможет. Вы готовы мне в этом помочь? – и я повернулся к Бахметьеву-Кречинскому.
Тот явно не понимал, что у меня на уме: то ли инструктор испугался и, таким образом, хочет уйти от опасности, то ли это своеобразное согласие на дуэль.
– Называйте, как хотите, а мне только нужно, чтобы цель была видна, – задира, взяв себя в руки, усмехнулся. – Осталось разрешить один вопрос: вы дворянин?
– Да.
– Отлично! Тогда я к вашим услугам, господин Богуславский!
– Господа! – обратился я к остальным офицерам. – Мы и так уже потеряли много времени. Идемте быстрее.
– Вы что, собираетесь стреляться? – уже напрямую спросил меня капитан-пехотинец.
– Господа, время уходит! Извольте идти за мной!
Мои слова оказались ушатом холодной воды, вылитой на голову каждого из курсантов. Они разом замолчали и начали переглядываться друг с другом с недоумением. Как понять этого инструктора: или умом тронулся, или настолько уверен в себе? Но стоило мне направиться к дверям тира, как все дружно последовали за мной.
В помещении тира было просторно, сухо и светло. Офицеры настороженно замерли, ожидая услышать, что им сейчас скажут, при этом бросая неприязненные взгляды на графа.
– Господа, давайте представим себе, что находимся на поле боя, а перед тобою враг. Теперь перейдем к условиям схватки. Граф, становитесь на позицию. Поручик, – обратился я к поручику-артиллеристу, – отмерьте, пожалуйста, пятнадцать метров от него.
Когда тот выполнил, я встал на указанное место. Все это было проделано в полной тишине.
– Теперь нам нужен человек, который подаст команду к началу практической стрельбы. Господа, прошу вас!
– Первый раз вижу подобного рода водевиль, так почему бы не сыграть в нем роль, – вдруг заявил с веселой ухмылкой поручик-кавалерист. – Приготовьтесь, господа! Начинаем на счет «три»! Раз! Два! Три!
Долгие и упорные тренировки, как в коппо-дзюцу, так и в стрельбе, заложили в меня программу холодной сосредоточенности и мгновенного реагирования на любого рода опасность в любой обстановке, вот и сейчас мой мозг и тело были «заряжены» на успешное выполнение задачи, поставленной передо мной.
Пуля ударила по револьверу графа в тот самый момент, когда он только начал жать на курок. Он невольно вскрикнул, когда револьвер, выламывая пальцы, вылетел из его руки и тем самым приковал внимание зрителей, но только на мгновение, чтобы убедиться, что тот не ранен, а затем все уставились на меня. Так маленькие дети, смотрят на фокусника, после того как тот на их глазах достал из шляпы кролика.
– Господа, вам был сейчас продемонстрирован пример стрельбы, приближенной к боевым условиям. Поручик, я вам признателен за то, что вы помогли демонстрации наглядного урока, который без сомнения всем вам пойдет на пользу. Вы со мной согласны, граф?
Поручик, массажируя руку, ничего не сказал, только на губах появилась кривая усмешка, зато злорадные ухмылки, появившиеся на лицах остальных офицеров, были совсем другого рода. Все они явно получили удовлетворение от унижения графа, которого, теперь это было ясно видно, недолюбливали. Я повернулся к ним.
– Какие выводы можем сделать из всего этого, господа? – я сделал небольшую паузу, привлекая еще большее внимание к своим словам. – Чтобы успешно владеть личным оружием, нужно самообладание плюс постоянные тренировки и хорошо развитая или природная реакция. Это и есть три составляющие, на которые должен опираться хороший стрелок. Так какие приемы стрельбы вам показывал господин Маркин?
– Уж точно не такие, как вы, господин Богуславский, – с восхищением в голосе ответил офицер в звании штабс-капитана. – Где вы так научились стрелять, господин Богуславский, позвольте узнать?
– Извините, но у нас и так ушло много времени на пустые разговоры. Приступим, господа, к стрельбе по мишеням, после чего я постараюсь указать вам на возможные ошибки.
Закончив занятия, я вышел из тира последним и сразу наткнулся на поджидавшего меня графа. Его поза и лицо выражали вызов, но при этом нетрудно было заметить, как из-под этой маски гордой непринужденности просачивался страх.
– Мне не нужна милостыня, господин Богуславский!
– Вы горды и самолюбивы безмерно, а это грех. Так бы сказал мой один знакомый священник, но только не я.
– Что вы хотите этим сказать?
– Только то, что уже сказал.
Граф хотел ссоры, но в то же время опасался меня. Хладнокровие и мастерство этого человека прямо указывало на то, что ссора с ним опасна, но будучи азартным игроком, поручик уже не мог остановиться и был готов довести дело до конца.
– Извольте объяснить свои слова, сударь или…
– Это вы зря, граф, – неожиданно перебил его знакомый голос, раздавшийся за моей спиной. – Извините, господа, что нарушил вашу беседу, но лучше сделать это сейчас, прежде чем дело дойдет до взаимных оскорблений.
Пашутин встал рядом со мной, поглядел нас обоих, а затем сказал:
– Судя по всему, господин поручик, вы опять стали причиной очередной ссоры. Я прав?
– Как всегда, господин подполковник, – с оттенком вызова ответил ему граф.
– Вы чересчур самолюбивы и кичливы, господин Бахметьев-Кречинский, – граф горделиво вскинул подбородок и только открыл рот, как подполковник опередил его: – Не торопитесь мне дерзить, я еще не все сказал. Так вот. Из-за этих вздорных качеств вы попали в очень неприятную историю, которая вполне могла закончиться уголовным следствием и несмываемым позором для всего вашего рода. С великим трудом это дело удалось замять. При вашем поступлении сюда меня ознакомили с ним и просили хранить его в тайне.
– Вы мне угрожаете, подполковник?!
– Помилуй бог, граф. Наоборот. Спасаю вас от смерти.
– Мне не нужно ни вашей и ни чьей-либо снисходительности! Я всегда сам решаю, как себя вести и что мне делать! Я доступно объяснил?!
Пашутин поморщился. Похоже, что эта выходка у графа была далеко не первая.
«И не последняя. Чего он его терпит? Гнал бы в шею!»
Подтверждение моим мыслям было озвучено подполковником сразу, стоило мне так подумать.
– Господин поручик, у нас здесь не воспитательное учреждение, а военные курсы, но, похоже, тот, кто определил вас сюда, не видел в этом никакой разницы! Так я это исправлю! Прямо сейчас вы пойдете со мной в канцелярию, где я прикажу выдать вам документы на отчисление с курсов по состоянию здоровья. Следуйте за мной, поручик!
Татищев в Стокгольм поехал не один, взяв с собой секретаря-референта из Министерства иностранных дел, которого знал с того времени, когда пребывал в Берлине в качестве личного представителя императора. Фонарин Леонид Феоктистович должен был запустить механизм встречи с немцами, явившись в русское посольство по прибытии в Стокгольм, к тому же в дальнейшем опять же через него должна была осуществляться связь с российским посольством. Татищев оставался единственным человеком, который непосредственно войдет в контакт с германцами. Это было сделано для того, чтобы в случае срыва переговоров или серьезной утечки информации никто не мог обвинить Россию в том, что она ведет переговоры за спиной союзников.
Мы расположились в соседнем купе и вели дежурство, одновременно приглядываясь к секретарю, полному и начавшему лысеть, лет тридцати восьми – сорока, чиновнику. Леонид Феоктистович, несмотря на свой длинный нос, брюшко и намечавшуюся лысину, имел волнующий тенор и хорошо подвешенный язык, благодаря которым быстро нашел себе компанию из двух дамочек бальзаковского возраста, с которыми и провел почти все время нашего путешествия.
Для меня поездка оказалась довольно скучным занятием. Пили, ели, а в промежутках развлекали себя игрой в карты и пустопорожними разговорами. По прибытии в шведскую столицу Татищев с секретарем направились в гостиницу, которую ему посоветовал Фонарин, ранее неоднократно бывавший в Стокгольме по делам министерства. По совету Пашутина мы не стали селиться в этом отеле, а сняли номер в маленькой гостинице, расположенной в полусотне метров от места проживания наших подопечных. На следующее утро Фонарин отправился в русское посольство, а еще через три часа к окну своего номера подошел Татищев и стал любоваться видом на улицу. Он простоял так ровно три минуты, после чего развернулся и отошел от окна. Это был условный знак, означавший, что ему звонили немцы и назначили встречу. Пашутин сразу перезвонил ему и узнал о месте встречи. Им оказался небольшой ресторан, где хозяином был агент германской разведки, живший в Стокгольме уже более десятка лет.
Сопроводив Татищева на небольшую прогулку, а затем в ресторан, спустя пару часов мы вернулись обратно и сидели за столиком в кафе, витрина которого выходила на отель, где жил Татищев со своим секретарем, как вдруг раздался звон разбитого стекла. Выбежав на улицу, увидели разбитое окно в номере Фонарина. Что произошло?
Войдя следом за Пашутиным в отель, я быстро огляделся. В глаза сразу бросился мужчина, одетый в светлый чесучовый костюм и желтую щегольскую шляпу, разговаривавший с портье. За ними, в глубине зала сидело двое пожилых мужчин в мягких креслах, с явным удовольствием куривших сигары. Между ними стоял столик, на котором, кроме пепельницы, стояли две пузатые рюмки с коньяком. Судя по их слегка осоловевшим взглядам и повышенным тонам, эти рюмки были у них не первые. В следующее мгновение двери лифта начали раскрываться, заставив нас напрячься, но тревога оказалась ложной. Из лифта вышла супружеская пара с двумя детьми, и они неторопливо пошли к выходу.
Пашутин только зашагал к лифту, как вдруг неожиданно остановился. Проследив его взгляд, я сразу понял, кто вызвал особый интерес разведчика. Служащий отеля был явно чем-то встревожен и сейчас пытался скрыть свое состояние за искусственно натянутой улыбкой. Резким контрастом его поведению выглядело нарочито спокойное поведение мужчины в желтой шляпе. Обменявшись короткими взглядами, мы направились к стойке портье. Дальнейшие действия Пашутина меня несколько удивили, так как тот не приступил к допросу служащего, а вместо этого нанес весьма чувствительный удар по ребрам «желтой шляпы» стволом пистолета, заставивший его дернуться всем телом от неожиданной и резкой боли. Стоило ему развернуться к подполковнику и открыть рот, как получил новый удар, уже в солнечное сплетение, после чего согнулся, хватая ртом воздух. При виде этой картины портье, с мучнисто-белым лицом, замер, почти не дыша. Загородив Пашутина своей широкой спиной от любителей коньяка и сигар, я стал с интересом наблюдать, как тот культурно просит портье поделиться с ним информацией. Тот попытался изобразить непонимание, что от него хотят, что было видно и без знания английского языка, поэтому я решил взять процесс переговоров в свои руки. Сделал зверское выражение лица, после чего попросил разведчика:
– Скажи портье, что я ему прямо сейчас сломаю руку.
Не успел подполковник перевести ему мои слова, как портье отпрянул от стойки, словно собрался бежать, а затем, не сводя с меня испуганного взгляда, принялся говорить. Уже спустя минуту Пашутин удовлетворенно кивнул головой:
– Желтая шляпа, наш клиент.
– Спроси, где у них черный вход?
Пашутин не стал строить удивленные глаза, а быстро спросил у портье, после чего перевел его ответ мне:
– За лифтами. По коридору налево.
– Пошли.
В следующее мгновение «желтая шляпа» сделал попытку вырваться, но после легкой болевой терапии проявил готовность следовать за мной. Я уже заворачивал за угол, как из лифта вышли Татищев и Фонарин. Пашутин, остановившись, бросил:
– Иди. Я догоню.
Пройдя полутемный коридор, мы с англичанином вышли в небольшой дворик, позади отеля, заставленный по большей части мусорными баками. Подтащив его к стене, я спросил:
– По-русски понимаешь?
Тот сделал бессмысленное лицо.
– Тебе же хуже.
Мгновение, и лицо агента исказилось от жуткой боли, глаза полезли из орбит, затем пришла очередь тела. Скрученный судорогой, он упал на бок и стал биться о пол так, словно у него начался припадок эпилепсии. Когда спустя какое-то время хлопнула дверь черного хода, на пороге появился подполковник. Подойдя, он с минуту наблюдал, а потом спросил:
– Долго его так будет колотить?
– Еще пару минут.
– Они похитили копию договора.
Читать бесплатно другие книги:
