Ураган. Книга 2. Бегство из рая Клавелл Джеймс
Все посмотрели на него, поскольку обычно он никогда не ставил больше сотни.
Лочарт рассеянно бросил взгляд на свои карты, по-настоящему не интересуясь игрой, его мысли были в Загросе – и с Шахразадой. Вчера вечером Би-би-си рассказала о серьезных столкновениях, произошедших во время марша женщин в Тегеране, Исфахане и Мешхеде, и о новых демонстрациях, запланированных на сегодня и на завтра.
– Для меня многовато будет. – Лочарт бросил карты на стол.
– Ваша тысяча, док, и еще две сверху, – сказал Старк, и уверенность дока Натта растаяла без следа.
Натт сменил две карты, Старк – одну, Эйр – три.
Келли посмотрел на свой «стрит», 4–5–6–7–8.
– Твои две тысячи, Дюк, и еще три сверху!
– Бросил! – тут же откликнулся Эйр, выбрасывая свои две пары: короли и десятки.
– Без меня, – сказал Натт со вздохом облегчения, потрясенный собственной опрометчивостью минуту назад, и выбросил три дамы, которые ему сдали с самого начала, уверенный, что Старк натянул свой «стрит», «флеш» или «фул хаус».
– Твои три, Папаша, и еще тридцать… тысяч, – ласково пропел Старк, чувствуя себя очень хорошо.
Он разбил пару шестерок, чтобы оставить у себя четыре червы в надежде на «флеш». С тузом пик «флеш» получился совсем провальным, но при этом выигрышной комбинацией, если его блеф удастся и Келли испугается.
Все глаза обратились к Келли. В комнате стало тихо. Даже Лочарт неожиданно заинтересовался исходом партии.
Старк терпеливо ждал, следя за своим лицом и руками, его беспокоила аура спокойной уверенности, окружавшая Келли, и гадал, что будет делать, если Келли поднимет ставку еще выше, заранее зная реакцию Мануэлы на то, что он готов поставить недельную зарплату на несостоявшийся «флеш».
Ну, для начала она живот надорвет от хохота, подумал он и улыбнулся.
Келли потел. Он заметил неожиданную улыбку Старка. Один раз он уже подловил его на блефе, но это было много недель назад, и тогда речь шла не о тридцати тысячах, а всего о четырех. Я не могу позволить себе потерять недельную зарплату, и все же этот сукин сын, возможно, блефует. Что-то подсказывает мне, что Дюк блефует, а лишняя недельная зарплата мне бы никак не помешала. Келли еще раз взглянул на свои карты, чтобы убедиться, что его «стрит» действительно был «стритом». Конечно, это чертов «стрит» – и Дюк блефует! Он почувствовал, как его рот открывается, чтобы сказать: «Я добью твои тридцать тысяч», но вместо этого произнес:
– Да пошел ты в задницу, Дюк! – швырнул карты на стол, и все рассмеялись.
Кроме Старка. Тот собрал выигрыш, сунул свои карты в колоду и перемешал, чтобы уже никто не мог их увидеть.
– Готов поспорить, Дюк, что ты блефовал, – ухмыльнулся Лочарт.
– Я? Это со «стрит флешем»-то? – невинно поинтересовался Дюк посреди веселых возгласов и восклицаний и взглянул на часы. – Мне пора отправляться на обход. Давайте сделаем перерыв, продолжим после ужина, а? Том, не хочешь составить мне компанию?
– Конечно. – Том надел свою куртку и вышел вслед за Старком наружу.
В нормальные времена это было лучшее время дня для них обоих – перед самым закатом, когда полеты закончились, все вертолеты вымыты, заправлены и готовы к завтрашнему дню, впереди – возможность выпить, время немного почитать, написать несколько писем, послушать музыку, поесть, позвонить домой, потом – спать.
Обход показал, что база в полном порядке.
– Давай пройдемся, Том, – предложил Старк. – Когда ты возвращаешься в Тегеран?
– Как насчет прямо сейчас?
– Торопишься, а?
– Да. Я знаю, что Шахразада была на этом марше женщин, хотя и сказал ей, чтобы она туда не ходила. Ну и потом все остальное.
Вчера вечером Лочарт рассказал Старку о ее отце и все по поводу сбитого НВС. Старк был в шоке, до сих пор еще не пришел в себя и вновь благословил свою удачу за то, что ничего не знал об этом, когда Хусейн и его «зеленые повязки» забрали его на допрос.
– Мак сейчас уже, наверное, разыскал Шахразаду. Он позаботится о том, чтобы с ней ничего не случилось.
Когда Лочарт прибыл, они связались с Мак-Ивером по высокочастотной связи, которая в кои-то веки работала хорошо, и попросили его позаботиться о ее безопасности. Через несколько минут опять будет их ежедневный сеанс связи с управлением компании в Тегеране, единственный, который им был разрешен. «В отношении вас введены ограничения, но только пока все не вернется в норму, после чего вы сможете пользоваться рацией сколько захотите. Сейчас это может произойти в любой день», – сказал майор Чангиз, начальник базы. И хотя их разговоры прослушивались с главной вышки на базе ВВС, эти сеансы помогали им не сойти с ума и придавали их жизни некое подобие нормальности.
– После того как в воскресенье «Загрос-3» переберется сюда окончательно со всем оборудованием и всеми людьми, почему тебе не взять двести шестой в понедельник, прямо с утра? Я договорюсь с Маком, – сказал Старк.
– Спасибо, это было бы классно. – Теперь, когда его собственная база закрылась, Лочарт формально находился в подчинении у Старка.
– А ты не подумывал, чтобы вообще убраться отсюда, к чертям, полететь на двести двенадцатом вместо Скота? Когда он выберется сюда с «Загроса», я думаю, с ним все должно быть в порядке. Или, еще лучше, улететь на нем вместе вам обоим? Я поговорю с Маком.
– Спасибо, но не надо. Шахразада не может оставить свою семью прямо сейчас.
Некоторое время они шли молча. Ночь быстро опускалась на базу, холодная, но ясная, воздух был пропитан тяжелым запахом бензина с огромного нефтеперерабатывающего завода неподалеку, который до сих пор был почти полностью закрыт и погружен в темноту, за исключением высоких труб с факелами сжигавшегося попутного газа. На базе уже появился свет в окнах большинства бунгало, в ангарах и на кухне – у них были собственные резервные генераторы на случай отключения электроэнергии на военной базе. Майор Чангиз заверил Старка, что теперь не существует никакой опасности саботажа на силовой установке базы.
– Революция полностью завершилась, капитан, имам взял власть в свои руки.
– А левые?
– Имам приказал уничтожить их, если только они не станут верны нашему Исламскому государству, – тяжело и зловеще сказал майор Чангиз. – Левых, курдов, бехаистов, чужеземцев – любых врагов. Имам знает, что делать.
Имам. Во время допроса в комитете Хусейна Старк наблюдал все то же самое. Почти как если бы Хомейни был полубогом, подумал он. Хусейн был главным судьей и обвинителем в комнате суда – части мечети, – заполненной враждебно настроенными людьми всех возрастов, все с зелеными повязками, пять судей – никого из посторонних.
– Что вам известно о побеге врагов ислама из Исфахана на вертолете?
– Ничего.
Тотчас же один из оставшихся судей – все они были молодыми людьми, грубыми и едва умевшими читать, – воскликнул:
– Он виновен в преступлениях против Бога и преступлениях против Ирана как эксплуататор на службе американских сатанистов! Виновен!
– Нет! – возразил Хусейн. – Это суд права, действующий по законам Корана. Он здесь, чтобы отвечать на вопросы, а не за преступления, пока еще нет. Он не обвиняется ни в каких преступлениях. Капитан, расскажите нам все, что вам известно об исфаханском преступлении.
Воздух в комнате был зловонным. Старк не видел вокруг ни одного дружелюбного лица, а ведь всем им было известно, кто он такой, все они знали о сражении с федаинами в Бендер-Дейлеме. Его страх стал тупой болью, которая пришла с пониманием, что здесь ему никто не поможет, что он в их власти.
Он набрал в грудь побольше воздуха и заговорил, тщательно подбирая слова.
– Именем Бога Всемилостивого, Милосерднейшего! – произнес он, начав так, как начиналась первая сура Корана, и по комнате пробежал удивленный шепоток. – Я ничего не знаю сам, ничего из этого не видел своими глазами и ни в чем из этого не участвовал. А был в Бендер-Дейлеме в это время. Насколько мне известно, ни один из моих людей не имеет к этому никакого отношения. Я знаю лишь то, что Затаки из Абадана сообщил мне, когда вернулся из Исфахана. Вот его слова в точности: «Мы слышали, что во вторник какие-то приспешники шаха, все офицеры, бежали на юг в вертолете, который пилотировал какой-то американец. Да проклянет Аллах всех сатанистов!» Вот все, что он сказал. Вот все, что я знаю.
– Ты сатанист! – торжествующе оборвал его один из судей. – Ты американец. Ты виновен.
– Я человек Книги, и я уже доказал, что я не сатанист. Если бы не я, многие из вас были бы мертвы.
– Если бы мы погибли на базе, то сейчас были бы в раю, – сердито отозвался один из «зеленых повязок» в дальнем углу комнаты. – Мы исполняли труд Божий. К тебе это не имело никакого отношения, неверный.
Крики согласия. Внезапно Старк издал рев ярости.
– Клянусь Богом и Пророком Бога! – вскричал он. – Я – человек Книги, и Пророк дал нам особые привилегии и защиту! – Теперь его трясло от гнева, страх исчез, он досыта наелся этим балаганным судом, их слепотой, тупостью, невежеством, фанатизмом. – В Коране говорится, чтобы люди Книги не преступали границ правды в своей вере, как и не следовали желаниям тех, кто уже свернул и заставил многих других свернуть с прямого пути. Я не преступил, – хрипло закончил он, сжимая пальцы в кулаки, – и пусть Аллах проклянет того, кто скажет иначе.
Они все как один уставились на него, пораженные, даже Хусейн.
Один из судей нарушил молчание:
– Ты… ты повторяешь наизусть слова Корана? Ты и по-арабски читаешь так же хорошо, как говоришь на фарси?
– Нет. Не читаю, но Ко…
– Значит, у тебя был учитель, мулла?
– Нет. Нет, я чи…
– Тогда ты колдун! – воскликнул еще кто-то. – Как еще ты можешь знать Коран, если у тебя не было учителя и ты не читаешь по-арабски, на священном языке Корана?
– Я прочел его на английском, моем родном языке.
Еще большее изумление и недоумение, пока не заговорил Хусейн:
– То, что он говорит, правда. Коран переведен на многие чужеземные языки.
Молодой иранец с лицом, изрытым оспой, близоруко щурясь, уставился на него сквозь очки с толстыми треснувшими линзами:
– Если он переведен на другие языки, ваше превосходительство, то почему его нет на фарси, чтобы мы могли его читать, если бы умели читать?
– Язык Священного Корана – арабский, – ответил Хусейн. – Чтобы по-настоящему знать Священный Коран, правоверный должен уметь читать по-арабски. Муллы всех стран учат арабский по этой причине. Пророк, чье имя да будет благословенно, был арабом. Аллах говорил с ним на этом языке, чтобы другие потом записали за Ним. Чтобы истинно познать Священную Книгу, ее нужно прочесть так, как она была написана. – Хусейн обратил свои черные глаза на Старка. – Перевод всегда хуже оригинала. Не правда ли?
Старк заметил любопытное выражение его глаз.
– Да, – сказал он, следуя своей интуиции, которая подсказывала, что ему лучше согласиться. – Да, да, это так. Я бы хотел прочесть Священный Коран в оригинале.
Снова молчание. Молодой человек в очках спросил:
– Если вы знаете Коран настолько хорошо, что можете повторять его наизусть, как мулла, то почему вы не мусульманин, почему вы не правоверный?
Старк замялся, почти в панике, не зная, что ему ответить, но понимая, что ошибочный ответ наверняка будет означать смерть. Молчание сгущалось, потом он услышал собственный голос:
– Потому что Бог еще не снял кожу, закрывающую мои уши, равно как и не открыл пока еще мой дух. – Потом добавил невольно: – Я не сопротивляюсь, я жду. Я жду терпеливо.
Настроение в комнате поменялось почти ощутимо. Теперь молчание было добрым. Сочувствующим. Хусейн мягко произнес:
– Идите к имаму, и ваше ожидание закончится. Имам откроет ваш дух для славы Аллаха. Имам откроет ваш дух. Я знаю, я сидел у ног имама. Я слышал, как имам проповедовал Слово, давая Закон, распространяя вокруг Покой Аллаха. – (По комнате пронесся вздох, и все сейчас сосредоточились на мулле, смотрели в его глаза и горевший в них свет – даже Старк, который ощутил леденящий холод и одновременно с ним душевный подъем.) – Разве имам не пришел, чтобы освободить дух этого мира? Разве имам не появился среди нас, чтобы очистить ислам от зла и распространить ислам по всему миру, передать послание Аллаха… как это было обещано? Имам есть.
Это слово повисло в комнате. Они все поняли. Понял и Старк. «Махди!» – подумал он, пряча свое потрясение. Хусейн намекает, что Хомейни на самом деле махди, легендарный «скрытый имам», который исчез много веков назад и, как верят шииты, просто спрятался от глаз людей, – бессмертный, который, как обещал Аллах, однажды вернется, дабы очистить веру, открыть подлинный смысл Корана.
Старк видел, как они смотрели на муллу во все глаза. Многие кивали, по лицам других струились слезы, восторг поднял их всех над собой, дал удовлетворение, и не было среди них ни одного, кто бы не верил или усомнился. Боже милосердный, обескураженно подумал Старк, если иранцы облекут Хомейни в эту мантию, его власти не будет предела, двадцать, тридцать миллионов мужчин, женщин, детей будут отчаянно желать угодить ему, с радостью пойдут на смерть по малейшей его прихоти. Да и почему бы нет? Махди гарантирует им место в раю, именно гарантирует!
Кто-то произнес:
– Бог велик.
Остальные эхом повторили, и все разом заговорили друг с другом, Хусейн направлял их беседу, о Старке все забыли.
По прошествии времени его заметили и отпустили с напутствием:
– Повидайте имама, повидайте и уверуйте…
Возвращаясь в лагерь, Старк испытывал странную легкость в ногах. Он вспомнил, что никогда раньше воздух не казался ему столь сладостным, никогда еще радость жизни так не наполняла его. Может быть, это оттого, что я был близок к смерти, подумал он. Я был уже мертвецом, а потом каким-то непостижимым образом мне вернули жизнь. Почему? И Том, почему он избежал участи, уготованной ему в Исфахане, на плотине Диз и даже в самом НВС? Есть ли причина? Или все это просто удача?
И сейчас, глядя в сумерках на Лочарта, Старк глубоко переживал за него. Ужасно, что так получилось с НВС, ужасно, что так получилось с отцом Шахразады, ужасно, что Том и Шахразада угодили в тупик, из которого нет выхода. Скоро им обоим придется выбирать: вместе в изгнание, откуда они, вероятно, никогда уже сюда не вернутся, или расставание, тоже, вероятно, навсегда.
– Том, есть особый разговор. Совершенно секретный, строго между нами. Джонни Хогг привез письмо от Энди Гэваллана. – Они были на безопасном удалении от базы, шагая по дороге, тянувшейся вдоль забора из восьми рядов колючей проволоки, и можно было не бояться, что их подслушают, но Старк все равно понизил голос. – Если коротко, Энди в большом сомнении по поводу нашего будущего здесь и говорит, что подумывает об эвакуации, чтобы снизить убытки.
– Это ни к чему, – тут же ответил Лочарт, и в его голосе появилась неожиданная колючесть. – Все нормализуется, по-другому просто быть не может. Энди надо перетерпеть все это. Мы же терпим, значит и он тоже сможет.
– Он уже и так натерпелся выше крыши, Том. Это элементарная экономика, ты знаешь это не хуже любого другого. Нам не платят за работу, которую мы сделали месяцы назад, у нас сейчас нет достаточно работы для всех пташек и пилотов, которые находятся здесь и которых он оплачивает из Абердина. В Иране полная неразбериха, и у нас, куда ни кинь взгляд, одни проблемы и неприятности.
– Ты хочешь сказать, поскольку «Загрос-3» прикрыли, бухгалтерам придется списывать огромные убытки? Это не моя вина, черт подери, что…
– Не заводись, Том. Энди тут частным образом шепнули, что все иностранные авиакомпании, совместные предприятия или еще там какие, особенно вертолетные, собираются национализировать в самом что ни на есть ближайшем, черт их дери, будущем.
Лочарт почувствовал, как его сердце наполняется неожиданной надеждой. Разве это не идеальный предлог, чтобы остаться? Если они украдут – национализируют – наших пташек, им все равно понадобятся опытные пилоты. Я говорю на фарси, я мог бы обучать иранцев, это же и должен быть их конечный план, и… и как быть с НВС? Все упирается в НВС, беспомощно подумал он, все всегда возвращается к НВС.
– Дюк, откуда он это узнал?
– Энди говорит, что источник заслуживает абсолютного доверия. Что он спрашивает у нас – у тебя, Скрэга, Руди и у меня, – так это, если они с Маком подготовят реально осуществимый план, поведем ли мы и все пилоты, сколько их потребуется, наших пташек в неизведанные голубые дали за Персидским заливом?
Лочарт уставился на него, разинув рот:
– Господи, ты хочешь сказать, без разрешений и… вообще без всего?
– Ага… Только не ори так громко.
– Он с ума сошел! Как бы мы смогли скоординировать Бендер-Ленге, Бендер-Дейлем, Ковисс и Тегеран, ведь всем нужно будет взлететь одновременно, а расстояние у всех разное.
– Как-нибудь придется исхитриться. Энди говорит, либо так, либо закрываться совсем.
– Ушам своим не верю! Компания действует по всему миру.
– Он считает, если мы потеряем Иран, компании конец.
– Ему легко говорить, – с обидой произнес Лочарт. – Для него это просто деньги. Легко выкручивать нам руки, когда у тебя все миленько и безопасненько и все, чем ты рискуешь, – это только деньгами. Он думает, что, если эвакуирует только сотрудников и оставит здесь все остальное, «С-Г» всплывет пузом кверху?
– Да. Именно это он и утверждает.
– Я этому не верю.
Старк пожал плечами. Их уши уловили чуть слышный вой, похожий на крик баншей. Лочарт со Старком обернулись и начали всматриваться в дальний конец летного поля. В сгущающихся сумерках им едва-едва удалось разглядеть Фредди Эйра с его шотландской волынкой там, где, по общему согласию, ему было разрешено упражняться в игре на этом инструменте.
– Черт! – выругался Старк с кислой миной. – Эти звуки сводят меня с ума.
Лочарт пропустил его слова мимо ушей:
– Ты, конечно же, не согласишься участвовать в этом чертовом угоне, потому что именно угоном это все и будет! Я ни за что не подпишусь на это. – Он увидел, как Старк пожал плечами. – А что остальные говорят?
– Они еще не знают, и их до поры не спросят. Как я сказал, пока это все между нами. – Старк бросил взгляд на часы. – Скоро время выходить на связь с Маком. – Он заметил, как по телу Лочарта пробежала дрожь. Ветер доносил похоронный плач волынки. – Будь я проклят, если знаю, как кто-то может утверждать, что это музыка, – заметил он. – О плане Энди стоит подумать, Том. В качестве последнего средства.
Лочарт не ответил; ему было плохо, сумерки – плохо, все вокруг – плохо. Даже воздух был плохой, отравленный соседством с нефтеперерабатывающим заводом. И ему захотелось быть сейчас в Загросе, высоко в горах, поближе к звездам, где воздух и земля не были отравлены, и всем существом отчаянно хотелось быть в Тегеране, где все было загрязнено и отравлено еще больше, но там была она.
– На меня не рассчитывайте, – сказал он.
– Подумай об этом, Том.
– Я подумал. Я пас. Это безумие, вся эта затея. Как только ты все сам продумаешь, то сразу поймешь, что это план, придуманный бешеной собакой.
– Как скажешь, старина. – Старк спрашивал себя, когда его друг поймет, что он, Лочарт, больше, чем любой из них, был принят в расчет – так или иначе.
Глава 45
ОТЕЛЬ «ИНТЕРНЕШНЛ», ЭЛЬ-ШАРГАЗ. 18:42.
– Ты смог бы это сделать, Скрэг? – спросил Гэваллан; солнце клонилось к закату.
– Энди, мне было бы легко умыкнуть мои пять птичек и всех ребят из Бендер-Ленге, – ответил Скрэггер. – Понадобился бы подходящий денек, и нам пришлось бы пройти ниже радаров Киша, но мы могли бы это сделать, если ребята захотят стать соучастниками в этом деле. Но чтобы и со всеми нашими запчастями тоже? Никак не получится, невозможно.
– Ты бы сделал это, если бы было возможно? – спросил Гэваллан.
Он прибыл сегодняшним рейсом из Лондона. Деловые новости из Абердина были одна хуже другой: «Импириэл эр» наращивала давление, подрезая его в Северном море своими низкими расценками, нефтяные компании старались выжать из него все до последнего, и Линбар созвал специальное заседание совета для расследования «возможных» просчетов в управлении «С-Г».
– Ты бы сделал это, Скрэг? – снова спросил Гэваллан.
– Только сам по себе, а все остальные должны быть в безопасности за пределами Ирана.
– А твои ребята согласились бы?
Потягивая пиво, Скрэггер на мгновение задумался. Они сидели за столиком на одной из безупречных террас, окружавших плавательный бассейн самого нового из отелей, построенного в этом крошечном эмирате. На террасе тут и там виднелись другие посетители, но рядом никого не было. Благоухающий воздух, температура двадцать с небольшим градусов, ветерок, которого как раз хватало, чтобы подрагивали ветви пальм, и обещание чудесного вечера впереди.
– Эд Восси согласился бы. – Скрэггер ухмыльнулся. – В нем достаточно австралийского презрения к законам и американской легкости на подъем. Не думаю, чтобы Вилли Нойхтрайтер согласился. Ему будет тяжело нарушить столько правил, когда не ему на хвост наступили и не его благополучию грозит беда. А что говорит Дюк Старк? И Том Лочарт, и Руди?
– Еще не знаю. В среду я послал Дюку письмо через Джонни Хогга.
– Это вроде бы опасно, нет?
– И да и нет. Джонни Хогг – надежный курьер, но это большая проблема – наладить безопасную связь. Том Лочарт скоро будет в Ковиссе. Ты слышал о Загросе?
– Как не слышать! Они там в горах все на голову больные. А что старина Руди?
– Не знаю пока, как с ним безопасно связаться. Может, Мак что-нибудь придумает. Я утром лечу на сто двадцать пятом в Тегеран, и мы должны встретиться и переговорить в аэропорту. Потом я сразу вернусь, у меня билет на ночной рейс до Лондона.
– Ты, я смотрю, слегка подталкиваешь ситуацию, а, сынище?
– Есть у меня пара-тройка проблем, Скрэг. – Гэваллан внимательно разглядывал свой бокал, рассеянно покручивая виски вокруг кубиков льда внутри.
Мимо них проходили постояльцы отеля и среди них три девушки в бикини, с золотистым оттенком кожи, длинными черными волосами, с небрежно наброшенными на плечи полотенцами. Скрэггер заметил их, вздохнул, потом опять сосредоточился на Гэваллане.
– Энди, мне, возможно, придется доставить Касиги на завод «Иран-Тода» через день-другой. Старина Жорж не разгибает перед ним спины, упершись лбом в коленки, с тех самых пор, как Касиги согласился платить ему на два доллара больше. Касиги думает, что к Рождеству нефть будет стоить все двадцать долларов за баррель.
Эта новость встревожила Гэваллана еще больше.
– Если это произойдет, взрывная волна прокатится по всем промышленно развитым странам; инфляция опять взлетит до небес. Полагаю, уж если это кому и известно, так им. – Ранее, едва Скрэггер упомянул Касиги и компанию «Тода», Гэваллан отреагировал мгновенно: «Струанз» поставлял команды и арендовал многие из судов, которые строила «Тода шиппинг», и они были старыми партнерами. – Много лет назад я знавал босса этого Касиги, человека по имени Хиро Тода. Он об этом не упоминал?
– Нет, ни разу. Ты встречался с ним? Где? В Японии?
– В Гонконге. Тода вел дела с Благородным Домом – это компания, на которую я раньше работал. В те дни «Тода шиппинг» занималась главным образом строительством кораблей и не была еще тем огромным конгломератом, каким является сегодня. – Лицо Гэваллана стало жестким. – Моя семья с давних времен была из шанхайских китайских торговцев. Наша компания была практически разорена во время Первой мировой, потом мы объединились со «Струанз». Мой старик был в Нанкине в тридцать первом году, когда японцы устроили там резню, а потом попался им в руки в Шанхае сразу после Пёрл-Харбора и уже не пережил лагеря для военнопленных. – Гэваллан разглядывал отражения на бокале, мрачнея все больше и больше. – Мы потеряли много добрых друзей в Шанхае и Гонконге. Я не могу простить им того, что они творили в Китае, никогда не прощу, хотя, с другой стороны, надо ведь жить дальше, так? Приходит день, когда нужно зарывать топор, хотя стоит иногда поглядывать на старые следы от их зубов.
– И я чувствую то же самое. – Скрэггер пожал плечами. – Касиги вроде ничего. Где он сейчас?
– В Кувейте. Возвращается завтра, и я должен отвезти его в Бендер-Ленге на консультации, назначенные на утро.
– Если ты полетишь на завод «Иран-Тода», как думаешь, у тебя получится подскочить повидаться с Руди? Может быть, прозондировать его?
– Отличная мысль, Энди.
– Когда увидишь Касиги, упомяни при случае, что я знаю его председателя правления.
– Конечно, конечно упомяну. Я мог бы поинтересоваться у него, не… – Он замолчал, глядя поверх плеча Гэваллана. – Посмотри-ка, Энди, воистину сладостная картина для измученного взора!
Гэваллан повернулся на запад. Закат был совершенно неземной красоты: далекие облака расписаны красными, пурпурными, охряными, золотыми красками, солнце, почти на три четверти опустившееся за горизонт, окрасило воды Персидского залива в кровавый цвет, легкий ветерок играл пламенем свечей на крахмальных скатертях, уже постеленных для ужина на террасе ресторана.
– Ты прав, Скрэг, – тотчас согласился он. – Неподходящий сейчас момент, чтобы быть серьезным. Дела подождут. В мире нет картин великолепнее тех, что рисует заходящее солнце.
– А? – Скрэггер недоуменно уставился на него. – Господи ты боже мой, да я не закат имел в виду, а девчонку.
Гэваллан вздохнул. Девчонкой была Паула Джанкани в крошечном бикини, только что вышедшая из бассейна внизу под ними: капельки воды на коже поблескивали и вспыхивали бриллиантами в лучах заходящего солнца, она вытирала полотенцем то ноги, то руки, то спину, то опять ноги, потом накинула прозрачный купальный халатик, полностью и с веселым удовольствием отдавая себе отчет в том, что вокруг не было ни одного мужчины, который не оценил бы это представление, или женщины, которая ей не завидовала бы.
– Ты похотливый сукин сын, Скрэг.
Скрэггер рассмеялся и сказал, еще больше подчеркивая свой австралийский выговор:
– Тока одна радость в жизни у меня и осталась, хрен старый! Нет, ты глянь, эту Паулу прям хоть в книжку вставляй.
Гэваллан изучающе посмотрел на нее:
– Ну-у, в итальянских девушках вообще обычно есть что-то сверхособенное, но эта юная леди… она не такая потрясающая красавица, как Шахразада, и в ней нет этакой экзотической тайны, как в Азаде, но я с тобой согласен, Паула – уникальное создание.
Вместе со всеми остальными они провожали ее взглядом, когда она шла между столиками, возбуждая страсть и зависть, тянувшиеся за ней подобно шлейфу, пока не исчезла в огромном холле отеля. Они сегодня ужинали все вместе: Паула, Дженни, Мануэла, Скрэггер, Гэваллан, Шандор Петрофи и Джон Хогг. «Боинг-747» Паулы снова был в Дубае, в нескольких милях по шоссе от отеля, ожидая разрешения вернуться в Тегеран за новой партией итальянских граждан, и Дженни Мак-Ивер случайно встретила ее, когда ходила по магазинам.
– Энди, старина, – вздохнул Скрэггер, – мне непременно хотелось бы ей вставить, можешь не сомневаться.
– Толку тебе от этого все равно никакого не будет, Скрэг. – Гэваллан коротко хохотнул и заказал себе еще виски с содовой у безупречно одетого официанта-палестинца, мгновенно возникшего рядом с их столиком.
Некоторые из гостей отеля уже были элегантно и дорого одеты для чудесного вечера: последняя парижская мода, глубокие вырезы на платьях, накрахмаленные белые смокинги – или дорогая повседневная одежда. Гэваллан был в превосходно сшитом костюме для тропиков, Скрэггер надел традиционную форму: белая рубашка с коротким рукавом с погонами и наградными планками, черные брюки и ботинки.
– Еще пивка, Скрэг?
– Нет, спасибо, приятель. Я доработаю этот бокальчик и подготовлюсь для Пульсирующей Паулы.
– Мечтать не вредно! – Энди снова посмотрел на закат.
Гэваллан чувствовал себя лучше, его старый друг помог ему собраться, когда он расклеился. Солнце почти совсем скрылось за горизонтом, прекрасное как никогда, и он вспомнил закаты в Китае в былые дни, переносясь мыслями в Гонконг, к Кэти и Иэну, к веселью в Большом Доме на Пике – вся семья в добром здравии и прекрасном настроении, – к их собственному дому на мысе Шек-О, когда они жили вместе, а Мелинда и Скот были еще детьми и носились туда-сюда по всему дому, а далеко внизу сампаны, джонки и корабли всех размеров купались в лучах закатного солнца над спокойным морем.
Краешек солнца скрылся за полосой воды. С большой торжественностью Гэваллан несколько раз негромко хлопнул в ладоши.
– Это ты чего вдруг, Энди?
– А? О, извини, Скрэг. В былые дни мы имели привычку аплодировать солнцу, Кэти и я, в ту самую секунду, когда оно исчезало. Чтобы поблагодарить его за то, что оно есть, и за показанное нам уникальное представление, за то, что мы живы и можем им наслаждаться. Вот именно этот закат ты видишь в последний раз в жизни. Такой, как сегодня. Ты больше никогда не увидишь его снова. – Гэваллан пригубил виски, глядя на отсвет закатившегося солнца. – Первый человек, который поделился со мной этой мыслью, был удивительным парнем, мы стали большими друзьями – до сих пор дружим. Великий человек, и жена у него тоже потрясающая женщина. Как-нибудь я тебе о них расскажу. – Он повернулся спиной к западу, наклонился вперед и тихо спросил: – Бендер-Ленге. Ты думаешь, это возможно?
– Да. Если бы речь шла только о нас в Бендер-Ленге. Конечно, нам все равно пришлось бы все тщательно спланировать, радар на Кише сейчас дерганый, как никогда, но мы смогли бы проскользнуть под ним в подходящий день. Большая проблема заключается в том, что наш наземный иранский персонал вместе с нашим ныне дружелюбным, но фанатично настроенным комитетом и нашим новым недружелюбным клоуном из «Иран ойл» буквально в несколько минут сообразят, что мы дали деру, не могут не сообразить, когда все птички разом поднимутся в воздух и исчезнут. Они тут же завопят: «Тревога!», и Иранское управление воздушным движением тут же даст по радио ориентировки по нам в Дубай, Абу-Даби, сюда – по сути, вообще всем от Омана до Багдада, включая саудовцев и Кувейт, – с приказом задержать нас немедленно по прибытии. Даже если мы все благополучно сюда доберемся… Ну, старый шейх – отличный парень, либерал и друг, но, черт, он не сможет пойти против Тегерана, когда они будут в своем праве, даже если бы они были и не правы. Он не может себе позволить затеять драку с Ираном: у него довольно большой процент шиитов среди его суннитов, не такой высокий, как в одних странах Персидского залива, более высокий, чем в других.
Гэваллан встал, подошел к краю террасы и посмотрел вниз на Старый город – некогда великий порт ловцов жемчуга, пиратская крепость, рынок рабов, торговый центр, называвшийся, подобно Сухару в Омане, Воротами в Китай. С древних времен залив был золотым морским звеном, связывавшим Средиземноморье – в ту пору центр всего мира – и Азию. Морские финикийские торговцы, которые изначально были родом из Омана, господствовали над этим невообразимо богатым торговым маршрутом, выгружая товары из Азии и Индии в Шатт-эль-Арабе, откуда короткими караванными путями они доставлялись на рынки, образовав со временем в Средиземноморье свою морскую империю, основав города-государства, подобные Карфагену, которые могли угрожать самому Риму.
Обнесенный стенами Старый город с плоскими крышами был прекрасен в свете умирающего дня, неиспорченный и защищенный от современных построек, с господствующей над ним крепостью шейха. За эти годы Гэваллан познакомился с шейхом и научился восхищаться им. Его маленькое государство было окружено эмиратами, но оставалось независимым, суверенным анклавом, протянувшимся вглубь от побережья едва на двадцать миль при длине береговой полосы в семь. Но и на земле, и в море, на сотню миль до самых территориальных вод Ирана, под ним лежало несколько миллиардов баррелей нефти, до которых было легко добуриться. Поэтому Эль-Шаргаз имел Старый город и отдельный от него новый город с дюжиной современных отелей и небоскребов и с аэропортом, который пусть и впритык, но мог принимать «Боинги-747». Его богатство было ничтожным в сравнении с Эмиратами, или Саудовской Аравией, или Кувейтом, но его хватало, чтобы обеспечить избыток всего, если выбирать это «все» с головой. Шейх был таким же мудрым, как и его умудренные знанием жизни и света финикийские предки, таким же яростно независимым, и, хотя сам он не умел ни читать, ни писать, его сыновья окончили лучшие университеты в мире. Он, его семья и его племя владели всем, его слово было законом, он был суннитом, не фундаменталистом, и терпимо относился к своим иностранным подданным и гостям при условии, что они вели себя как положено.
– Он также ненавидит Хомейни и всех фундаменталистов, Скрэг.
– Да. Но задирать Хомейни он все равно не посмеет. Это нам не поможет.
– Это нам не повредит. – Гэваллан чувствовал себя очищенным закатом. – Я планирую зафрахтовать пару грузовых семьсот сорок седьмых, перегнать их сюда, и когда наши вертолеты прибудут, мы снимем с них лопасти, до упора набьем их утробы и двинем отсюда на всех парах. Быстрота – ключ к успеху. И планирование.
Скрэггер присвистнул:
– Ты и в самом деле намерен провернуть это?
– Я и в самом деле намерен посмотреть, сможем ли мы провернуть это, Скрэг, и каковы наши шансы. Дело самое серьезное, если мы потеряем все наши иранские вертолеты, оборудование и запчасти, мы закроемся. Страховки у нас никакой нет, и мы по-прежнему должны платить по своим счетам. Ты партнер, ты можешь сам посмотреть все цифры сегодня вечером. Я привез их тебе. И Маку.
Скрэггер подумал о своей доли в компании – все, что он имел, – и о Нелл, своих детях и их общих детях в Сиднее, и о ферме в Балдуне, которая в течение ста лет была их семейным хозяйством по разведению овец и коров, которую они потеряли во время великой засухи и к которой он присматривался уже много-много лет, мечтая снова ее выкупить.
– Энди, мне не нужно на цифры смотреть. Если ты говоришь, что дело плохо, значит плохо. – Он рассматривал рисунки облаков на небе. – Я тебе вот что скажу: я позабочусь о Бендер-Ленге, если ты сможешь придумать план и если остальные согласятся. После ужина мы, может быть, с часок сможем поговорить о технической стороне вопроса, а потом за завтраком закончим. Касиги не вернется из Кувейта раньше девяти утра. Мы расставим все по местам.
– Спасибо, Скрэг. – Гэваллан хлопнул его по плечу, возвышаясь над ним. – Я чертовски рад, что ты оказался здесь, чертовски рад, что ты был с нами все эти годы. Впервые я начинаю думать, что у нас есть шанс и что я не занимаюсь пустыми мечтами.
– Одно условие, старина, – добавил Скрэг.
Гэваллан тут же насторожился:
– Я не могу помочь с твоим медицинским освидетельствованием, если там что-то окажется не в порядке. Никак не смо…
– Может, помолчишь? – Скрэггер был задет за живое. – Это не имеет отношения к Грязному Дункану и моему медосмотру. Там все будет нормально, пока мне не стукнет семьдесят три. Нет, мое условие касается сегодняшнего ужина: ты посадишь меня рядом с Паулой Светозарной, затем Дженни, Мануэлу – рядом со мной с другой стороны, а этого приплясывающего от возбуждения венгра Шандора – в дальнем конце стола рядом с Джоном Хоггом.
– Идет!
– Ладушки! Так что ты, приятель, не волнуйся, меня на пяти войнах дрючило достаточное число генералов, чтобы я чему-то научился. Пора переодеться к ужину. – Эти разговоры про Бендер-Ленге уже становились скучными, тут и думать нечего. Он пружинящей походкой зашагал прочь, худой и стройный.
Гэваллан протянул кредитку улыбающемуся официанту-палестинцу.
– Это не нужно, сахиб, пожалуйста, просто подпишите счет, – сказал официант, потом тихо добавил: – Если мне будет позволено дать совет, эфенди, когда будете расплачиваться, не пользуйтесь «Америкэн экспресс», для администрации это самая дорогая карта.
Озадаченный, Гэваллан оставил чаевые и ушел.
На другом конце террасы два человека наблюдали, как он уходит. Оба были хорошо одеты, обоим было за сорок, один – американец, другой – житель Ближнего Востока. У обоих в ушах были вставлены крошечные телефоны. Ближневосточный житель поигрывал старомодной перьевой ручкой, и, когда Гэваллан проходил мимо хорошо одетого араба и очень привлекательной европейской девушки, увлеченно беседовавших друг с другом, человеку с перьевой ручкой стало любопытно, он направил ее в их сторону и перестал ею поигрывать. Тут же оба они услышали в своих наушниках:
– Дорогая, пятьсот долларов – это гораздо выше рыночной цены, – говорил мужчина.
– Это зависит от того, какие рыночные силы действуют в вашем отношении, мой дорогой, – ответила она с приятным центральноевропейским выговором, и они увидели, как она ласково улыбнулась. – Гонорар включает самое качественное шелковое белье, которое вы желаете порвать на куски, и щуп, который вы просите вставить, когда наступит ваш момент истины. Опыт есть опыт, и особые услуги требуют особого обращения. Если ваше расписание оставляет только время с шести до восьми завтра вечером…
Голоса исчезли, когда человек повернул колпачок и положил ручку на стол с кривой усмешкой. Это был красивый мужчина, занимавшийся импортом-экспортом ковров ручной работы, как и многие поколения его предков, получивший образование в Америке. Его звали Аарон бен Аарон, его основная работа – майор израильской специальной разведки.
– Никогда бы не подумал, что Абу бин Талак такой шалун, – сухо произнес он.
Его собеседник хмыкнул:
– Они все с выкрутасами. А вот девушку я бы за проститутку не принял.
Длинные пальцы Аарона поигрывали ручкой, он все никак не мог с ней расстаться.
– Славная штучка, Гленн, экономит уйму времени. Жаль, что у меня не было такой несколько лет назад.
– В этом году КГБ выпустил новую модель, работает на сто шагов. – Гленн Вессон сделал глоток бурбона со льдом. Он был американцем, много лет торговал нефтью. Его настоящая профессия – штатный сотрудник ЦРУ. – Она не такая миниатюрная, как эта, но очень эффективна.
– А ты мог бы раздобыть нам несколько штук?
– Вам самим это легче сделать. Просто вашим ребятам надо поговорить с Вашингтоном. – (Они увидели, как Гэваллан исчез в холле отеля.) – Интересно.
– Что ты об этом думаешь? – спросил Аарон.
– Что мы могли бы бросить Британскую вертолетную компанию на растерзание волкам Хомейни в любой момент – вместе со всеми их пилотами. Этого было бы достаточно, чтобы Талбот треснул от расстройства, и Роберт Армстронг, и вся Эм-ай-6, так что идея, в общем-то, неплохая. – Вессон негромко рассмеялся. – Талботу время от времени нужно вставлять покрепче. А что за проблема с «С-Г»? Ты полагаешь, они прикрытие для Эм-ай-6?
– Мы точно не знаем, что они собой представляют, Гленн, но подозреваем как раз обратное, вот почему я и считал, что тебе это тоже следует послушать. Слишком много совпадений. На поверхности все чисто, при этом у них работает французский пилот Сессон, который спит – и содержит – с Сайадой Бертолен, тайным курьером ООП с широкими связями; у них есть финн Эрикки Йокконен, тесно связанный с Абдолла-ханом, который точно является двойным агентом и больше склоняется на сторону КГБ, чем на нашу, к тому же он яростный антисемит. Йокконен в большой дружбе с сотрудником финской разведки Кристианом Толлоненом, который подозрителен по определению, семейные связи Йокконена в Финляндии сделали бы его идеальным супертайным агентом Советов. До нас только что долетел шепоток, что он со своим двести двенадцатым сейчас на Сабалане, помогает Советам демонтировать оборудование на ваших секретных точках радиолокационного наблюдения, разбросанных по всем горам.
– Господи! Ты уверен?
– Нет, я же сказал, шепоток долетел. Но мы проверяем эту информацию. Потом этот канадец Лочарт. Лочарт через свою жену входит в семью известного базаари и антисиониста, прямо сейчас в его квартире проживают агенты ООП, он…
– Да, но мы слышали, что квартиру реквизировали, и не забывай: он попытался помочь этим прошахским и произраильским офицерам бежать.
– Да, но их все равно сбили, они все мертвы, а вот он любопытным образом уцелел. Валик и генерал Селади наверняка были бы в числе приближенных к любому кабинету в изгнании или даже входили бы в него. Мы потеряли еще двух очень ценных людей. Лочарт под подозрением, его жена и ее семья – за Хомейни, а это означает – против нас. – Аарон сардонически ухмыльнулся. – Разве мы не самый великий Сатана после вас? Далее: американец Старк помогает отбить нападение федаинов на Бендер-Дейлем, становится очень большим другом еще одного фанатика, Затаки, бешеного врага шаха и Израиля, кото…
– Кого?
Читать бесплатно другие книги:
