Вся ярость Хантер Кара

Cara Hunter

ALL THE RAGE

Copyright © Cara Hunter, 2020

© Саксин С.М., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Пролог

Ночь такая теплая, что окно у нее открыто; тюлевые занавески лениво трепещут от едва ощутимого дуновения летнего зноя. В квартире горит свет, но только в гостиной: вот откуда он узнал, что она одна. И еще играет музыка. Негромко, но он совсем рядом и потому слышит ее. Сначала это его пугало – то, что он может выдать себя, если подойдет слишком близко. Но теперь он спокоен: даже в светлое время суток повсюду стоят такие фургоны, как у него. Их перестали замечать. Даже люди наблюдательные. Такие, как она.

Он еще чуточку открывает окно. Должно быть, она собирается куда-то идти, потому что музыка быстрая, энергичная, бодрая, а не тот ленивый джаз, который она обыкновенно предпочитает. Он закрывает глаза, стараясь представить себе, что она собирается надеть, что она как раз сейчас натягивает на свою кожу – еще влажную после душа, который, как он слышал, только что приняла. Не черное платье с бисером, такое облегающее, что он может мысленно представить себе все изгибы ее тела: если б она собиралась поужинать со своим никчемным дружком, то не стала бы слушать такую мусорную музыку. И не со своими родителями: если б те приехали в Оксфорд, он увидел бы их машину. Нет, этот вечер она собирается провести с подругами. Из чего следует, что она выберет что-нибудь менее откровенное – что-нибудь сдержанное, вежливо намекающее на недоступность. Возможно, синее, с широкими рукавами. Из ткани, которую называют газом. Раньше он этого не знал. Красивое платье. Нейтральное. И одно из ее любимых.

Ничего этого она ему не говорила. Он сам все узнал. И сделать это оказалось совсем нетрудно. Достаточно только наблюдать. Наблюдать, ждать и делать выводы. Иногда достаточно всего нескольких дней, однако такие случаи редко приносят удовлетворение. Это же дело тянется больше трех недель, но он любит, когда все развивается медленно. И что-то подсказывает ему, что она будет того стоить. Как утверждается в рекламе шампуня, которым она пользуется. И в любом случае он убедился на собственном опыте, что торопить такие вещи нельзя. Именно тогда совершаются ошибки. Именно тогда все идет наперекосяк.

Кто-то идет. Он слышит стук каблуков по асфальту. Шпильки. Хихиканье. Он чуть перемещается, чтобы лучше видеть, и пластик сиденья скрипит под ним. На противоположной стороне улицы показываются две девицы. В этой парочке нет ничего сдержанного, это уж точно. Платья с блестками, ярко накрашенные губы, ковыляют на высоченных шпильках, словно шлюхи; дурочки уже здорово навеселе. Раньше он их не видел, но это точно ее подружки, потому что они останавливаются перед ее домом и начинают рыться в сумочках. Одна достает что-то и торжествующе размахивает этим, громко заявляя: «Вот она!» Яркая розовая лента, на которой написано что-то блестящими буквами, но он не может прочитать что. Впрочем, это ему и не нужно. Он прищуривается – такое дерьмо он уже видел. Это девичник. Долбаный девичник! С каких это пор ее интересует подобная дрянь? Девицы нагнулись друг к другу, и в их смехе и перешептываниях есть что-то такое, от чего у него по спине пробегают мурашки беспокойства. Господи, это не ее девичник! Этого не может быть… он обязательно знал бы… у нее даже нет кольца… он бы увидел…

Он подается вперед, стараясь рассмотреть получше. Одна из девиц жмет на кнопку звонка так долго, что наверху распахивается окно.

– Обязательно нужно так шуметь?

Она пытается выразить недовольство, однако в ее голосе звучит смех. Она свешивается в окно, и прядь длинных темных волос спадает на плечо. Волосы еще влажные после душа. У него пересыхает в горле.

Одна из девиц смотрит вверх и торжествующе вскидывает руки. В одной она держит пластмассовую корону, а в другой – розовый пояс.

– Эй! Смотри, что у нас есть!

Девушка в окне качает головой.

– Хло, ты же обещала – абсолютно никаких тряпок и никаких диадем!

Две девицы внизу заливаются хохотом.

– Вообще-то этот чрезвычайно изысканный декоративный головной убор мой, а не твой, – слегка заплетающимся языком говорит вторая девица. – А для тебя у нас вот эта штучка…

Она роется в сумочке и достает что-то, и когда на это падает свет фонаря, он получает возможность хорошенько рассмотреть: ярко-розовая заколка для волос с выложенным блестками словом «ЗАНЯТА».

Девушка в окне снова качает головой.

– Ну чем я провинилась, что заслужила таких подруг, а?

Она ныряет в комнату, слышится жужжание домофона, и две девицы вваливаются в дом, продолжая хихикать.

Мужчина открывает бардачок. Этой сучке повезло, что он не займется ею прямо здесь и сейчас, – это положило бы конец их мерзкой бабской вечеринке. Но он этого не сделает. Ему нужно приятное возбуждение ожидания – он хочет этого даже сейчас. Утонченное предвкушение, где важна каждая мелочь: как от нее будет пахнуть, какая она будет на вкус, какие у нее будут волосы… А также сознание того, что он может получить все это, когда пожелает, – и единственное, что его останавливает, это собственная сдержанность…

Он сидит какое-то время, сжимая и разжимая кулаки, позволяя своему сердцу замедлить ход. Затем вставляет ключ в замок зажигания и заводит двигатель.

Будильник звонит в семь, но Фейт Эпплфорд вот уже час как встала. Прическа, одежда, туфли, косметика – все это требует времени. В настоящий момент она сидит перед зеркалом, накладывает последние штрихи туши, подводя брови. Слышит, как мать окликает из кухни:

– Надин, ты еще валяешься в кровати? Если хочешь, чтобы тебя подвезли, ты должна через десять минут спуститься вниз.

Из соседней комнаты доносится недовольный стон, и Фейт мысленно представляет себе, как сестра переворачивается на другой бок и накрывает голову подушкой. Постоянно одно и то же, по утрам Надин просто безнадежна. В отличие от Фейт. Та всегда готова заблаговременно. Всегда полностью собрана.

Фейт снова поворачивается к зеркалу и крутит головой вправо и влево, проверяя углы, подергивая прядь волос, поправляя ворот свитера. Красивая. И это не просто показная красота. Она действительно красивая. Очень красивая.

Фейт поднимается на ноги и выбирает сумочку из нескольких висящих на двери. Замшевую. Ну, на самом деле это не настоящая замша, но нужно присмотреться очень внимательно, чтобы это разглядеть. Зато цвет – как раз то что надо, особенно вместе с этим жакетом. Идеальный оттенок синего.

Адам Фаули

1 апреля 2018 года

09:15

– Нормально? Не холодно?

Я почувствовал, как Алекс вздрогнула, когда прибор прикоснулся к ее коже, однако она поспешно качает головой и улыбается.

– Нет, все в порядке.

Медсестра отворачивается к монитору и стучит по клавиатуре. В палате все приглушено. Свет неяркий, звук глухой, словно под водой. Вокруг бурлит своей жизнью больница, однако здесь, прямо сейчас, время замедлилось до сердцебиения.

– Ну, вот и готово, – наконец говорит медсестра и с улыбкой разворачивает монитор к нам.

Изображение на экране оживает. Головка, носик, крошечный кулачок, поднятый словно в приветствии. Движение. Жизнь. Алекс сжимает мне руку, однако ее взгляд прикован к ребенку.

– Вы видите это впервые, мистер Фаули, да? – продолжает медсестра. – По-моему, во время первого осмотра вас здесь не было…

Несмотря на жизнерадостный тон, в ее голосе сквозит осуждение.

– Понимаете, Адам тут ни при чем, – спешит вмешаться Алекс. – Это я… я страшно боялась, вдруг случится что-то неладное… не хотела сглазить…

Я крепче сжимаю ей руку. Мы это уже обсудили. Почему Алекс ничего мне не сказала, почему не могла даже жить со мной до тех пор, пока не узнала точно. Пока не узнала наверняка.

– Все в порядке, – говорю. – Главное – то, что сейчас я здесь. И у ребенка все отлично.

– Ну, сердечко стучит ровно, сильно, – говорит медсестра, снова стуча по клавиатуре. – Развивается малыш нормально, сейчас он именно такой, каким и должен быть на двадцать второй неделе. Я не вижу никаких причин для беспокойства.

Ловлю себя на том, что выдыхаю, – я даже не заметил, что перестал дышать. Мы – родители в возрасте, мы прочитали все брошюры, сдали все тесты, и все-таки…

– Вы абсолютно уверены? – спрашивает Алекс. – Потому что я совсем не хочу, чтобы со мной случился амнио…

Медсестра снова улыбается, тепло, искренне.

– Все в полном порядке, миссис Фаули. Вам не о чем беспокоиться.

Алекс поворачивается ко мне со слезами на глазах.

– Все хорошо, – шепчет она. – Все будет хорошо.

На экране ребенок внезапно кувыркается – крошечный дельфин, резвящийся в серебристой темноте.

– Итак, – говорит медсестра, снова беря прибор, – вы хотите узнать пол?

Фиона Блейк ставит перед дочерью тарелку с хлопьями, но Саша ничего не замечает. Она не отрывает взгляда от телефона с тех самых пор, как спустилась вниз, и Фиона едва сдерживается, чтобы не высказаться. В этом доме не принято приходить в обеденный зал с телефоном. Не потому, что Фиона так приказала; они договорились, мать и дочь, что так делать не надо. Фиона отворачивается, чтобы налить в чайник воды, но когда возвращается к столу, Саша по-прежнему таращится на этот чертов экран.

– Неприятности? – спрашивает Фиона, стараясь скрыть в своем голосе раздражение.

Саша отрывается от телефона и качает головой.

– Извини, просто Пэтс сказала, что сегодня не пойдет в школу. Ее выворачивало всю ночь.

Фиона строит гримасу.

– Зимняя рвота[1]?

Саша кивает, затем отодвигает телефон.

– Похоже на то. Вроде ей совсем плохо.

Фиона придирчиво рассматривает дочь: у Саши горят глаза, щеки слегка раскраснелись. Если задуматься, она такая уже целую неделю.

– Саша, ты хорошо себя чувствуешь? Выглядишь так, словно у тебя температура.

Она удивленно раскрывает глаза.

– У меня? Я себя чувствую хорошо. Честное слово, мам, я в полном порядке. И умираю от голода.

Саша улыбается матери и тянется за ложкой.

В дежурной комнате полицейского участка Сент-Олдейт констебль Энтони Асанти пытается улыбнуться. Выражение лица сержанта Гислингхэма позволяет предположить, что получается это у него не очень хорошо. И дело не в том, что Асанти лишен чувства юмора, просто юмор его не из серии кремовых тортов и банановой кожуры. Вот почему ему никак не удается найти что-либо смешное в перевернутом вверх дном стакане с водой у себя на столе. И еще он злится на себя за то, что забыл, какой сегодня день, и почему, черт возьми, не проявил должной осторожности. Ему следовало бы разглядеть нечто подобное за целую милю: самый молодой член команды, только что закончил учебу, прямиком из Мет[2]. С таким же успехом он мог бы написать большими буквами у себя на лбу: «Мишень для шуток». И вот теперь все стоят вокруг, смотрят на него и ждут, как он себя поведет, покажет, что он «парень что надо» или же просто «так себе» (как считает констебль Куинн, судя по презрительной усмешке, которую тот даже не пытается скрыть, хотя Асанти так и подмывает спросить, чью роль, горшка или котла, играет в этом сам Куинн[3]). Собравшись с духом, Асанти растягивает улыбку чуть шире. В конце концов, могло быть и хуже. Один придурок в первый день службы Асанти в Брикстоне оставил у него на столе связку бананов.

– Так, ребята, – говорит Энтони, обводя помещение взглядом, в котором, как он надеется, в должной пропорции сочетаются мрачная ирония и «все это я уже видел», – очень забавно.

Гислингхэм сияет, испытывая нескрываемое облегчение. В конце концов, шутка есть шутка, а в этом ремесле нужно принимать шутки и самому подкалывать своих товарищей, но все-таки он еще не вполне освоился со своим новым положением, обусловленным сержантскими лычками, и не хочет, чтобы его видели насмехающимся над кем бы то ни было. И в первую очередь над единственным чернокожим членом команды. Гислингхэм треплет Асанти по плечу со словами: «Молодец, Тони», после чего решает, что ему, пожалуй, лучше на этом закончить, и направляется к кофеварке.

Адам Фаули

1 апреля 2018 года

10:25

– Ну, и как все будет дальше?

Алекс медленно усаживается на диван и закидывает ноги вверх. Я протягиваю ей кружку, и она обхватывает ее пальцами.

– Это ты о чем? – говорит Алекс, притворяясь простодушной, но с хитрым выражением на лице.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, – о той мелочи, что я пол не знаю, а ты знаешь.

Алекс дует на чай, затем поднимает взгляд на меня – сама невинность.

– И почему с этим должны возникнуть какие-либо проблемы?

Я отодвигаю подушку и подсаживаюсь к ней.

– Как ты собираешься сохранить это в тайне? Рано или поздно ты обязательно проговоришься.

Она улыбается.

– Ну, до тех пор, пока ты не прибегнешь к своей печально знаменитой технике ведения допросов, полагаю, я уж как-нибудь смогу. – Увидев мое лицо, Алекс смеется. – Слушай, я обещаю держать в уме два списка возможных имен…

– Хорошо, но…

– И не покупать ничего голубого.

Прежде чем я успеваю раскрыть рот, она снова улыбается и легонько толкает меня ногой.

– И розового.

Я качаю головой, неубедительно изображая неодобрение.

– Я сдаюсь!

– Нет, неправда, – говорит Алекс, уже совершенно серьезно. – Ты никогда не сдаешься. Ни при каких обстоятельствах.

И оба мы понимаем, что она имеет в виду не только мою работу.

Я встаю.

– Постарайся сегодня отдохнуть, хорошо? Без поднятия тяжестей и прочих глупостей.

Алекс вопросительно поднимает брови.

– А я как раз собиралась поколоть дрова, придется это отложить… Черт!

– И если тебе что-нибудь понадобится в магазине, дай мне знать по «мылу».

Шутливо козырнув, Алекс снова пихает меня ногой.

– Ступай! Ты уже опоздал. А я уже проходила через все это, не забывай. Обои в комнате Джейка я клеила, когда живот у меня был вдвое больше, чем сейчас.

Алекс улыбается мне, а я вдруг ловлю себя на том, что не могу вспомнить, когда она в последний раз так говорила. Все эти месяцы после смерти Джейка Алекс воспринимала материнство лишь как горечь утраты. Не только скорбь по сыну, но и отчаяние от невозможности иметь других детей. Все это время она могла говорить о нашем сыне лишь с болью. Но сейчас, возможно, ей наконец удастся воскресить и ту радость, которую он дарил. Этот ребенок никогда не сможет стать заменой Джейку, даже если б мы того захотели, но, быть может, он – или она – все-таки сможет стать искуплением…

И только подойдя к двери, я оборачиваюсь.

– Какая еще печально знаменитая техника ведения допросов?

Смех Алекс провожает меня всю дорогу до калитки.

Времени уже 10:45, а Эрика Сомер все еще стоит в заторе на шоссе А33. Она собиралась вернуться домой из Гемпшира еще вчера вечером, однако каким-то образом прогулка по берегу моря перешла в ужин, а ужин перешел в лишний выпитый бокал, и в половине десятого они с Джайлсом согласились, что за руль ей лучше не садиться. Поэтому новый план заключался в том, чтобы встать в пять утра и опередить понедельничный утренний час пик, но почему-то и этого также не случилось, и было уже девять с минутами, когда Сомер наконец смогла выехать. Однако она не жалуется. Она улыбается, кожа ее до сих пор приятно зудит, несмотря на горячий душ и холодную машину. Хотя это означает, что ей не во что переодеться и она не успеет заскочить домой. Телефон пищит, и Эрика смотрит на экран. Сообщение от Джайлса. Читая его, Сомер снова улыбается; ее так и подмывает написать лукавый ответ насчет того, что сказал бы суперинтендант, если б Джайлс по ошибке отправил такое ему, однако машина впереди наконец трогается. Джайлсу – в кои-то веки – придется подождать.

Увидев девушку, водитель такси сначала решил, что она пьяна. «Еще одна дура-студентка, – подумал он, – налакалась дешевого сидра и бредет среди ночи домой». Девушка была в доброй сотне ярдов впереди, но таксист видел, как ее мотает из стороны в сторону. И только подъехав ближе, он сообразил, что на самом деле она хромает. Девушка была в туфлях, но на одной сломался каблук-шпилька. Именно это заставило таксиста сбросить скорость. Это, а также то, где все это происходило. На пустынной Марстон-Ферри-роуд, за много миль до чего бы то ни было. Но в то же время Оксфорд где-то неподалеку. Посигналив, таксист свернул на обочину к девушке, по-прежнему полагая, что она пьяна.

Но затем он увидел ее лицо.

Когда поступает звонок, во всем участке, можно сказать, никого нет. Куинн где-то гуляет, Фаули должен появиться не раньше обеда, а Гислингхэм на учебе. Что-то связанное с управлением людьми, как объясняет Бакстер. После чего криво усмехается и замечает, что не понимает, зачем сержант тратит на это время: все, что нужно знать на этот счет, Гис может получить от своей собственной жены.

Сомер только что вернулась с салатом и кофе для всех, и тут звонит телефон. Эверетт снимает трубку и зажимает ее плечом, продолжая набирать текстовое сообщение на компьютере.

– Извините? – внезапно восклицает она и, забыв про электронную почту, сжимает трубку. – Вы можете повторить еще раз? Вы уверены? И когда это произошло? – Хватает ручку и что-то черкает на листе бумаги. – Передайте: мы будем на месте через двадцать минут.

Сомер оглядывается по сторонам, что-то ей подсказывает, что салату придется подождать. Опять. Горячие блюда она уже давно перестала покупать.

Эверетт кладет трубку.

– На Марстон-Ферри-роуд обнаружена девушка.

– Обнаружена? Что значит «обнаружена»?

– В состоянии шока, на запястьях следы от веревок, которыми она была связана.

– Связана? Она была связана?

Лицо Эверетт мрачное.

– Боюсь, все гораздо хуже.

Адам Фаули

1 апреля 2018 года

12:35

Когда мне звонит Эверетт, я все еще на кольцевой дороге.

– Сэр! Мы с Сомер направляемся в Лейкс. Примерно десять минут назад поступил звонок – на Марстон-Ферри-роуд обнаружили девушку в невменяемом состоянии. Судя по всему, на нее напали.

Включив поворотник, я съезжаю с шоссе на стоянку и беру телефон.

– Сексуальное нападение?

– Точно мы этого не знаем. Но, если честно, пока что мы мало что знаем точно.

Я чувствую, что дело серьезное, по одному только ее голосу. А если я что-то и знаю об Эв, так это то, что у нее великолепное чутье. Великолепное чутье и недостаточно уверенности, чтобы полагаться на него. И на себя саму. Гислингхэму нужно будет этим заняться, когда он вернется со своих курсов по отношениям между людьми.

– Тебя что-то беспокоит, ведь так?

– Одежда на ней разорвана и перепачкана, на руках следы от веревок…

– Господи!..

– Понимаю. Судя по всему, девушка находилась в ужасном состоянии, но все дело в том, что она наотрез отказалась обратиться в полицию или к врачу. Она попросила обнаружившего ее водителя такси отвезти ее прямиком домой и ничего не заявлять в полицию. К счастью, последней просьбе тот не внял.

Я роюсь в бардачке в поисках бумаги и прошу Эв повторить мне адрес в Лейкс. И если вы недоумеваете, как не заметили все эти водные пространства[4] во время обзорной экскурсии по Оксфорду, знайте: на самом деле на многие мили вокруг здесь нет ничего крупнее пруда. Лейкс – это жилой район в Марстоне, который начал застраиваться в 1930-е годы. Называют его так потому, что многие улицы здесь названы в честь озер: Дервент, Конистон, Грасмер, Райдал. Мне хочется думать, что давным-давно какой-то архитектор скучал по родным долинам на севере Англии, на что Алекс говорит, что я неисправимый романтик.

– Нам известно имя девушки?

– Мы полагаем, ее могут звать Фейт[5]. Таксист сказал, что на ней было ожерелье с этим именем. Хотя, возможно, ожерелье было из серии «Вера, Любовь, Жизнь»… Вы наверняка такие видели.

Видел. Но уж точно не на Эв. Что же касается таксиста, он, похоже, оказался не просто великодушным, но и наблюдательным. Чудесное совпадение.

– Судя по спискам избирателей, по этому адресу проживает некая Диана Эпплфорд, – продолжает Эв. – Она переехала сюда около года назад, никаких неприятностей с законом за ней не числится, нигде себя не проявила. А вот никакого мистера Эпплфорда нет – по крайней мере, проживающего вместе с ней.

– Хорошо, мне ехать минут десять.

– Мы сейчас как раз сворачиваем на Райдал-уэй, но можем подождать вас.

Дом Дианы Эпплфорд – опрятный домик, примыкающий одной стеной к соседнему, с вымощенным двориком, обнесенным невысокой стеной из белого кирпича, разделенного прожилками цемента. Когда я был маленьким, точно такой же забор был у наших соседей. В сочетании с кружевными занавесками на окнах это придает дому такой вид, будто он застрял году этак в 1976-м.

Я вижу, как Сомер и Эверетт выходят из машины и направляются ко мне. Эверетт в своем стандартном сочетании белой блузки, темной юбки и чувственного макияжа, хотя ярко-алый шарф определенно придает ей бунтарский вид. Сомер – разительный контраст – в черных джинсах, кожаной куртке и полусапожках на высоком каблуке с бахромой сзади. Обыкновенно она на работу так не одевается, поэтому я решаю, что она провела выходные у своего ухажера и не заезжала домой. Увидев меня, Сомер слегка краснеет, что подтверждает справедливость моего предположения. С ним она познакомилась, когда мы занимались делом Майкла Эсмонда. Я имею в виду ухажера. Джайлс Сомарес. Он тоже коп. И я до сих пор не решил, хорошо это или плохо.

– Добрый день, сэр, – говорит Эверетт, поправляя ремешок сумочки на плече.

Я сую руку в карман за мятной конфеткой. Теперь я постоянно ношу их с собой горстями. Бросать курить – страшное испытание, однако это не обсуждается. Под этим я подразумеваю – не обсуждается с самим собой, у Алекс я не спрашивал.

– Хорошо ли это? – спрашивает Сомер, глядя на конфетку. – Я хочу сказать, для зубов.

Я хмурюсь, затем вспоминаю, что сам сказал им, где буду сегодня утром. У зубного. Самая предпочтительная универсальная ложь во спасение. И не то чтобы ребенок – это какая-то тайна, в свое время все всё узна2ют. Но просто… понимаете… не сейчас.

– Как оказалось, у меня все в порядке, – говорю я. – Врач мне ничего не лечил. – Поворачиваюсь к Эв. – Итак, скажете что-нибудь еще, прежде чем мы нагрянем в дом?

Она качает головой.

– Вы знаете столько же, сколько знаем мы.

У женщины, которая открывает дверь, выцветшие светлые волосы, на ней белые спортивные штаны и белая футболка с надписью «Так себе мамаша». На вид ей сорок с небольшим. Выглядит она уставшей. Уставшей и раздраженной.

– Миссис Эпплфорд?

Женщина смотрит на меня, затем на моих спутниц.

– Да. А вы кто такие?

– Я инспектор Адам Фаули. Это констебль Эверетт и констебль Сомер.

Женщина крепче стискивает ручку двери.

– Фейт же ясно выразилась: она не хочет вмешивать полицию. Вам незачем…

– Фейт – это ваша дочь?

Женщина колеблется мгновение, словно подтверждение даже этого очевидного факта станет предательством.

– Да. Фейт моя дочь.

– Водитель, подобравший ее, был крайне обеспокоен ее состоянием. Как и мы, разумеется.

Сомер трогает меня за плечо и указывает назад. Но мне даже не нужно оборачиваться. Я буквально слышу шелест раздвигаемых занавесок.

– Миссис Эпплфорд, мы можем войти? Всего на одну минуту. Говорить в доме гораздо удобнее.

Женщина бросает взгляд на противоположную сторону улицы, она также замечает любопытных соседей.

– Ладно. Но только на одну минуту, хорошо?

Гостиная выкрашена в бледно-лиловый цвет, диван и кресла, очевидно, подбирались в тон, однако краски настолько холодные, что это действует на нервы. И, пожалуй, для такого помещения мебель чересчур громоздкая. Меня постоянно ставит в тупик, почему люди не измеряют свои комнаты, прежде чем покупать мебель. Чувствуется сильный запах освежителя воздуха. Лаванда. Кто бы сомневался.

Хозяйка не предлагает нам сесть, поэтому мы неловко переминаемся на узкой полоске ковра между диваном и кофейным столиком со стеклянной столешницей.

– Миссис Эпплфорд, ваша дочь вчера ночью была здесь?

Женщина молча кивает.

– Она провела дома всю ночь?

– Да. Она никуда не выходила.

– Значит, вы видели ее за завтраком.

Еще один кивок.

– Когда это случилось? – спрашивает Сомер, украдкой доставая из куртки записную книжку.

Женщина обхватывает себя руками. Я стараюсь не делать заключений из языка ее жестов, однако это непросто.

– Полагаю, где-то без четверти восемь. Мы с Надин вышли ровно в восемь, но Фейт сегодня утром не торопилась. Она ушла около девяти, чтобы успеть на автобус.

Значит, на самом деле она не знает, чем сегодня утром занималась ее дочь. От того, что какое-то событие постоянно происходит так, еще не следует, что и сегодня было так же.

– Надин – это тоже ваша дочь? – спрашивает Сомер.

Женщина кивает.

– Я отвожу ее в школу по дороге на работу. Я секретарша у одного врача в Саммертауне.

– А Фейт?

– Она учится в колледже дальнейшего образования[6] в Хедингтоне. Вот почему она ездит на автобусе. Это в противоположную сторону.

– Сегодня в течение дня вы общались с Фейт?

– Я отправила ей сообщение насчет тенниса, но она не ответила. Это была просто ссылка на статью про Меган Маркл. Сами понимаете, свадьба. Платье. Фейт интересуется всем этим. Она учится на модельера. У нее настоящий талант.

– И это было необычно – я имею в виду, то, что она не ответила?

Женщина задумывается, затем пожимает плечами.

– Да, наверное.

Снова моя очередь.

– У Фейт есть парень?

Женщина чуть прищуривается.

– Нет. В настоящий момент нет.

– Но она бы вам сказала, если б он был?

Она бросает на меня неприязненный взгляд.

– У Фейт нет от меня никаких секретов, если вы к этому клоните.

– Не сомневаюсь в этом, – примирительно говорит Сомер. – Мы просто стараемся выяснить, кто это сделал. Если это был кто-либо из тех, кого ваша дочь знает…

– Парня у нее нет. Она не хочет заводить парня.

Пауза.

Сомер бросает взгляд на Эв: «Почему бы тебе не попробовать?»

– Вы были дома, – говорит Эв, – когда таксист привез вашу дочь?

Женщина смотрит на нее, затем кивает.

– Вообще-то меня не должно было быть. Но я забыла дома очки и вернулась за ними.

Эв и Сомер снова переглядываются. Кажется, я знаю, о чем они подумали: если б миссис Эпплфорд случайно не оказалось дома, вполне вероятно, девушка попыталась бы скрыть случившееся и от матери. Что же касается меня, я все больше и больше убеждаюсь в том, что Эв права: тут определенно что-то не так.

Я делаю шаг вперед.

– Миссис Эпплфорд, вы знаете, почему Фейт решила не говорить с нами?

Она встает на дыбы.

– Она не обязана! И этого достаточно, ведь так?