Кошка Зимы Чередий Галина

Да, молодость пощады не дает,

когда она не хочет слышать правды.

(Еврипид)

Глава 1

– Да-а-а-а, райончик шикардос прям, – кисло протянул Кир, презрительно осматривая двор между четырьмя пятиэтажками, как только мы вылезли из такси. Сплюнул под ноги, пнул пакет от семечек и зло зыркнул на меня.

– Нормальный район. Скажи спасибо, что вообще не на улице оказались, – огрызнулась, отказываясь в очередной принимать его эгоистичные упреки на свой счет. Тут моей вины нет.

На самом деле у меня и у самой аж зубы сводило от злости и обиды. Мама, как же ты могла с нами так? Из-за мужика!

– Спасибо огромное! – брат поклонился мне в пояс, кривясь. – Всю жизнь же я мечтал из элитной хаты в новостройке в жопу мира на окраине переехать. Красота, чё!

– Не мечтал, так и обрядился бы в их балахоны и ехал бы с ними мантры распевать и дзен постигать!

Достало меня все! Как будто это он один тут пострадавший. Ведет себя как капризный детсадовец.

– Может, и поехал бы, если бы ты в хлам не разосралась!

И, пнув одну из коробок, которые выгружали рабочие, он потопал в подъезд. Псих малолетний. Будто здесь и правда чисто моя вина и я не сражалась за наше прежнее жилье с этим сектантским уродом и сбрендившей матерью до последнего.

Господи, что я только не пыталась сделать! Взывала к разуму и логике у нее, плакала, умоляла опомниться, ругалась, вышвыривая к чертям их кришнаитское барахло и вонючие благовония на помойку, устраивая отвратительные сцены этому гаду Паше, что свернул мозг матери набекрень своей дурью про отъезд в Индию. С кулаками на него бросалась, выгоняя из квартиры. Под конец дошло совсем до мерзости – я вызывала то милицию, выдумывая поводы, без стыда оговаривая, то психиатрическую неотложку, сочиняя симптомы шизы. Даже взятку дать им пыталась, упрашивая забрать мать и признать какой-нибудь временно помешавшейся. Вот после этого мы и стали, похоже, окончательно чужими и даже врагами. И главное, все бесполезно. Мать объявила, что с нее хватит нас. Нас, ее родных детей! Что мы оба с Киром совершеннолетние, а квартира, оставшаяся после папиной гибели, принадлежит ей, и ее право делать с ней, что она пожелает. А желала она ее продать и свалить со своим Пашенькой в бесконечное паломничество, дабы просветляться, чего-то там постигать и наслаждаться обоюдным счастьем. А раз мы этому враги, то и знать она нас больше не желает, пока мы тоже мозгами не просветлеем.

Простите-прощайте, детки, и будьте безмерно благодарны, что они с Пашенькой жертвуют нам с барского плеча двушку, оставшуюся ему от бабки. Типа он ее сдавал последние лет десять, но не оставлять же нас на улице, так что берите, и досвидос. Живите, радуйтесь, не вякайте и больше не отсвечивайте.

– С пустыми руками чего пошел?! – вяло возмутилась я в удаляющуюся сутулую спину брата, но, естественно, он на меня не среагировал, скрывшись за обшарпанной дверью.

Я с тоской оглянулась. Бывают, конечно, старые дворы очень даже приличные. Лавочки в свежей краске, цветы-кусты, детская площадка там. Но точно не здесь. Щербатый асфальт с глубокими мутными лужами после вчерашнего ливня, перевернутая урна перед подъездом, мусор повсюду, сломанные доски на косых лавках с заметными следами грязных ног. Ладно, может, внутри веселее. Прорвемся как-нибудь.

Увлеченная своими безрадостными переживаниями, я наклонилась за коробкой и тут же получила смачный шлепок по ягодице. Взвизгнув, я аж взлетела над землей, отпрыгивая.

– Это что за жопа тут зачетная? Чего я ее не узнаю? – раздался хрипловатый голос сзади и дружный ржач.

Не думая, что делаю, я с развороту врезала ладонью… ну… по чему попала. А попала по твердому, как деревяшка, плечу верзилы, оказавшегося за моей спиной. Вот это рост! Нормальному-то человеку как раз бы по щеке от меня прилетело, но не этому громиле. Кисть пронзило острой болью, и я зашипела, хватаясь за нее непострадавшей рукой.

– Эй, потише, кошка, я телкам позволяю руками только в постели махать, – прищурил на меня голубые наглые зенки незнакомец и без малейшего стыда уставился еще и на мою грудь. – Сиськи маловаты, но сойдет. Беру!

И действительно потянулся под еще более громкий смех своих прихлебателей. Прямиком к той части моего тела, о которой только что отозвался столь уничижительно. И это при моей уверенной троечке. Да, не пятый, но для моего роста то что надо!

– Да что ты себе позволяешь, щенок! – выпалила я, хлопнув его по здоровенной лапе, и отскочила подальше, оглянувшись в поисках грузчиков. Как назло, никого, все уже ушли внутрь.

Шлепнувший меня наглец так и остался стоять с протянутой рукой. Одна его бровь приподнялась, глаза прищурились и наконец поднялись к моему лицу. Молодой, ровесник мой, если не младше. Прическа по нынешней моде: виски и затылок выбриты почти под ноль и только на макушке торчащие волосы пару сантиметров длины. Прямые широкие брови с заметным шрамом под правой. Пронзительный взгляд ярко-голубых глаз с длинными, густыми, прям девчачьими ресницами. Явно ломаный нос с крупными ноздрями. Впалые щеки. Губы будто навечно изогнутые в прилипшей к ним едкой ухмылке. Черная футболка без рукавов с изображением рок-группы, выставляющая напоказ его накаченные руки, забитые татухами. Широченные штаны, в карманы которых он сейчас и сунул кулаки, бесцеремонно продолжая меня оглядывать. Пристально, цинично, будто кусок мяса на рынке. За его спиной топтались еще трое приятелей-качков, пялящихся на меня с не меньшей наглостью. Натуральная гопота.

– Ты кто такая? – спросил меня засранец номер один. – Новенькая на районе?

– Не твое дело! – огрызнулась я. – Кто ты такой, чтобы перед тобой отчитываться? Идите, куда шли!

– А ты не попутала ли… – зло начал один из его прихлебателей, но этот гопник цыкнул зубом, не оборачиваясь, и он захлопнулся.

– Слышь, кошка, звать как? – спросил он, чуть покачнувшись на пятках и явно нарочно напрягая мышцы на ручищах.

Пугает, демонстрируя превосходство в живой массе? Или рисуется? Собственно, плевать. Мне с этими быдловылупками говорить не о чем. Поэтому многозначительно фыркнув, я задрала подбородок и последовала примеру брата, потопав к подъезду. Во-первых, надо сразу показать, что ловить со мной таким босякам нечего. А во-вторых, инстинкт самосохранения никто не отменял. Вон они какие здоровые. Тем более как раз показались грузчики, вернувшиеся за следующей партией коробок, и я почувствовала себя вроде как под защитой. Напрасно. Стоило только шагнуть в сумрак, вдохнув вонь кошачьей мочи и еще черт-те чего, как на моем локте сжались пальцы, больше похожие на железные прутья. Рывок, и я оказалась прижата к измалеванной, замызганной стене с облупившейся краской.

– Слышь, кошка, если я спрашиваю, то мне отвечать надо, – процедил громила, нависнув надо мной. Шумно задышал, не стесняясь понюхав мои волосы.

Совершенно инстинктивно я тоже рвано вдохнула, ловя его запах. Ожидая пивной и сигаретной вони, но ничего такого. От него пахло потом или, скорее уж, испариной на чистом сильном теле, чем-то парфюмерным, горьковато-терпким и… еще… не собираюсь анализировать!

– С какой стати? – На самом деле мне резко стало не до шуток и не до глупой отваги, но не показывать же этого сходу.

– С такой, что я хочу знать. – Мерзавец опустил голову и ткнулся носом теперь мне в висок. Снова глубоко вдохнул.

– А, стало быть, ты получаешь все, что хочешь?

Я встрепенулась под ним, силясь выскользнуть, но ничего не вышло. Вот теперь становилось действительно страшно. Как это вообще? Белый день на дворе, люди вокруг. А меня зажал какой-то ушлепок малолетний, страх совсем потерявший.

– Без вариантов. Мужик у тебя есть?

– Что? – обалдела я от резкой смены темы.

– Трахарь есть, спрашиваю? *бет тебя такую борзую кто?

– Да ты совсем рехнулся, что ли, мальчик? А ну лапы убрал и отвалил! Я милицию сейчас…

– Ага, милицию. Значит, мужика нет, – шокировал он меня в очередной раз, и не подумав отступить. Наоборот, привалился сильнее, вжав в стену, и плавно, но мощно двинул бедрами, дав ощутить животом степень того, как рады новенькой на районе. И еще раз, и еще.

– Я закричу, – взвизгнула, чувствуя, как с перепугу колени подогнулись. Не зажимал бы – точно бы упала.

– А то, – легко согласился он и отступил все же, потому как в дверях появился рабочий транспортной компании с коробкой в руках. – Короч, увидимся, кошка. Забегу по-соседски на палку чая.

– Только посмей! – ляпнула уже ему в спину, осознавая,что всю аж потряхивает. Конечно от страха.

Пошла по лестнице, невольно потирая место на животе, где твердая выпуклость в его штанах будто выжгла клеймо сквозь ткань.

Ненавижу с ходу этот район! Мама, вот за что ты так с нами?

Глава 2

– Слышь, Зима, а чё это такое только что было? – гоготнул Крапива. Антон Крапивин.

Отчего-то аж чуток шатнуло, когда по глазам, перед которыми еще маячила офигевшая женская мордаха, в полутьме резануло косым солнечным лучом. Крапива уставился в упор, цепко и настороженно, хоть и скалился для вида. Он мой друг с младых соплей, знает как облупленного, вот и пялился, когда я, хмурясь, вынырнул обратно из вонючего подъезда, где за каким-то хером подзажал это белобрысое мелкое борзое недоразумение. Ему ли не быть в курсе, что скакать козлом за бабой, хватать и тискать насильно не мое совсем. На кой? Сами вокруг трутся постоянно.

Больше никто рта не раскрыл, только глянув на мою и до этого мрачную рожу, это только Крапива такой смелый. Его родаки переехали в наш район, когда нам обоим было по пять. А первый же день на детской площадке мы с ним сцепились, уж черт знает почему – кто ж сейчас вспомнит. Мутузили друг друга самозабвенно, валяя в песке, пока нас не растянули бабульки, выгуливавшие поблизости внучат. Он мне расквасил нос, я ему выбил два зуба, благо, что тогда еще молочные. По сути, фигня, но кровищи было! Держали нас, пока дергались, и принудительно заставили помириться. А потом как-то само собой и повелось, что мы стали не разлей вода. Крапива признал еще тогда, что я сильнее и с тормозами у меня беда, и больше не бодался. Ничего не может сдружить пацанов быстрее и надежнее, чем хороший вступительный мордобойчик, что четко определяет, кто есть кто в иерархии.

– Ни хера особенного, – огрызнулся я. – Приветствовал по-соседски.

– Ну да, – фыркнул Крапива, и я скривился, отворачиваясь, и попер куда и шли – на стрелку, забитую у гаражей ох*вшим вкрай носатым барыгой, решившим, что мой запрет толкать дурь на районе на него не распространяется. Ничего, сейчас быстро достучимся до его одной извилины и поведаем, что такое хорошо, что такое плохо и кто здесь решает все.

Если честно, я и сам не соображу, как так вышло, что зацепился с этой овечкой беленькой пушистой, что на самом деле кошкой наглой оказалась. Была такая у соседки нашей чудаковатой. Белая, пушистая, один глаз голубой, другой зеленый. Смотришь – ну чисто облачко небесное, рука тянется потрогать – красота ведь. А эта тварь вечно меня по рукам когтями херачила, да и по морде даже пару раз попадала, глаза чуть не лишила. Лежит посреди дороги, спит вроде, но только тронь – и как бес в нее вселялся. Вот и эта… королевишна, нос задравшая, что по нему сразу показательно щелкнуть приспичило.

Нет, я, что ли, виноват, что она прям посреди дороги в позу бегущего оленя встать решила, именно когда мимо шел? И жопку, такую круглую вкусную, как специально отклячила. Натуральная картина маслом «Засади ты мне с разбегу, засади». Я бы ее без этого и не заметил. Не, то есть взглядом сразу выцепил ее фигурку около газели с логотипом транспортной компании – любые движняки на моей территории мимо не проходят. Но мелкие телки – это не мое. При моих габаритах предпочитаю девах повыше и покрепче, повместительнее. Чтобы по швам не разошлась, когда натяну основательно. Потому как миндальничать я не привык. *бать бабу нужно в кайф, причем обоим, а не бояться засадить от души. Я же не садюга какой, мне надо, чтобы визжали подо мной не от боли. Но и осторожничать со всякими там «так хорошо?-не слишком?-потише?» нах оно надо? Это разве трах и расслабуха, когда сам себе яйца зажимаешь и крадешься, как по минному полю?

Ну дернулась рука сама собой. А у кого бы не дернулась по такой красоте хлопнуть? Чего сразу драться-то кидаться? Себя же только покалечила вон. Мне-то, бугаю, что щекотка. Глянуть хотел же, что с рукой, так нет, давай опять за свое. Еще и вытянулась вся в струну, ишь, осанка прям аристократическая. Глазищами зеленющими засверкала, шкатулка малахитовая драгоценная. Нос задрала, ноздрями тонкими породистыми заиграла, ну ни дать ни взять – кобылка тонкокожая чистых горячих кровей. Губешки игрушечные, аккуратненькие, не вареники пухлые совсем по моде нынешней у*бищной скривила. Будто я мусор какой, дерьма кусок, в который она ненароком вляпалась. Нафырчала на меня и поперла в подъезд, вертя тем самым задом, что мою лапу-то и притянул. Охренела, засранка?

Ломанулся следом, под восхищенное «ябвдул» Крапивы. Вдую тут для начала я. Бля буду, но вдую. Обуздаю сучку и объезжу так, что ноги потом не сойдутся неделю! Чтобы знала, на кого фыркать можно, а с кем и глазки в пол опускать, овечка кучерявая. Вот реально овечка. Весу в ней небось тридцать кило, и макушкой как раз под мышку мне влетит, если обнять. И волосы пушистые, в миллионе мелких-мелких завитков, почти белые, совсем чуток на солнце блеснули золотистым. И пахучие. Вдохнул, зажав у стенки, и черепушка вдруг опустела. Аж до звона. Тресни сейчас – и на весь район будет слышно наверняка. Как и звон в за секунду окаменевших яйцах. И перед зенками заливать все красным стало. Я прижал ее, а прижало на самом деле меня. Да так внезапно и невдолбенно, что тереться членом внаглую об нее прям там стал и чё нес, где лапал – хер вспомню. Только основное – без обиняков сообщил наглой кошке, что я ее поимею, без вариантов. И что не трахнул на месте только потому, что помешали.

– Они, видно, в харитоновскую бывшую хату въезжают, – не унимался Крапива, поравнявшись со мной, пока я пер вперед, одновременно приказывая члену лечь. По делам идем, а этот змей одноглазый ожил, смотри. Попозже навестим королевишну. Куда денется. Она.

Я промолчал, выглядывая впереди у*бка Самвела и его шакалят. Один не придет, ясно же. Эти носатые всегда толпы собирают. Толпой же оно не так ссыкотно, да? В одиночку они только и умеют телок прессовать и то из тех, кто попугливее, или малолеток.

– Окна напротив. – Бля, ты чё такой до*бистый-то? Я сам не знаю, что ли. – Судьба, Зима, прям судьба.

Смотрю, кто-то в себе Петросяна отрыл.

– Тебе зубы жмут? Или все целые кости организм напрягают? – затормозив, развернулся я к придурку говорливому. – Чё выпрашиваешь?

– Эй, тормози, Зима, – заржал он примирительно, но по глазам я просек – дружбан уловил, что почти напросился. – Я ж просто так… Ну свежее мясцо на районе нарисовалось. Ничо такое. Типа кто первый…

– Отвали, бля! Нашелся тут *барь-тероррист! Первый всегда я. Если захочу. А до меня все мимо ходят, ясно?

Костян и Самсон мигом закивали, зная мою натуру. А вот Крапива… чё-то мне его пристальный взгляд, что он не отвел, не понравился. Прищурился, бровь поднял, губой верхней дергает. Уж не скалиться ты на меня собрался, дебил? Из-за телки, что мельком увидал?

– Зима, братишка, как поживаешь, дарагой? – загнусавил за спиной Самвел.

– Х*й моржовый тебе брат, – с ходу не стал миндальничать я, разворачиваясь.

Ну так и есть, десяток чернявых, кто с битами, кто с цепями. И зная их поганую натуру, не факт, что за углом еще столько же не сныкалось. Пох*й, мразоты. Копытами козлиными вон в землю бьют, плюются демонстративно, шеями, типа разминаясь, поводят. Ну мы сейчас вас разомнем – хер кто обратно соберет. А с кошкой белобрысой и оборзением внезапным Крапивы потом разберусь.

Глава 3

– Если ты думаешь, что я буду постоянно убирать весь твой бардак и терпеть вот это возлежание с пивом, то черта с два!

Вот уже два дня, как я отдраивала это пристанище многолетнего срача, пока Кир продолжал корчить из себя несчастного принца крови в изгнании. Валялся на продавленном диване, сосал пиво прямо с горла, зажевывая чипсами, и пялился в потолок. Он даже курить прямо в квартире попробовал для начала, но, схлопотав мокрой тряпкой, стал выходить на захламленный балкон. Он и вставал-то только покурить, смотаться слить пиво в санузел и за новой партией до ближайшего ларька. При этом бутылки и пакеты от чипсов за собой собирать не утруждался.

– Отвали, Варька! – огрызнулся он, даже не глянув на меня. – Типа от твоего мельтешения с тряпками этот свинарник как-то поменялся.

К сожалению, его правда. Квартира была натуральной помойкой. Господи, даже не представляю, кто в ней мог жить, тем более снимать за деньги. Бомжам и то я бы приплачивала, чтобы они тут согласились остаться. Сантехника, трубы – сплошная ржавчина, сырость, потеки и плесень. Из обоев на стенах – только пузырящиеся клочья. Линолеум весь в трещинах, местами пропален. В зале лежал ковер, цвета и рисунка неопределимого, потому как был просто каким-то сплошным куском грязи. Зато в спальне, которую я сразу объявила своей, будто все стены, матрас на древней скрипучей кровати и остальная мебель пропитались запахами аптеки. Открытые настежь окна мало спасали. У меня даже глаза слезиться от этого амбре начинали, и голова трещала. Меры тут нужны радикальные.

Короче, первоочередной задачей явно было избавление от провонявшего черт-те чем хлама. Его-то я и стаскивала в прихожую, в которой уже было не проступить. Пока кое-то корчил из себя чертова Обломова.

– А если пиво хлестать и лежать пластом, все, конечно же, само собой лучше станет! – пропыхтела, оттянув-таки свернутый рулоном мерзопалас. Никаких шансов, что я эту тяжесть дотяну до помойки. – На какие шиши, кстати? Ничего, что нам кучу всего нужно закупить, да еще питаться на что-то.

– Похрен!

– Кир, хорош бесить меня! Вставай и давай перетаскивай хлам из прихожей на мусорку!

– Тебе надо – ты и таскай.

– Ну какой же ты гад! – не выдержав, взорвалась я. – По-твоему, это я во всем виновата? Я, что ли, матери этого Пашу нашла? Я делала что могла, чтобы…

Горло перехватило, и я позорно разревелась. Кир подорвался с дивана.

– Варьк, ну ты чего? – он обнял меня за плечи, утыкая носом в свою впалую грудь. – Ну я ж не хотел… бесит просто все это.

– А ме… меня, думаешь, нет? Но я делаю, что могу. Хоть что-то. А ты еще и нервы мне на кулак мотаешь.

– Ну прости… сеструх, мне бы пообвыкнуть…

– Нечего к грязи привыкать.

– Ладно, права-права. Вытащу я сейчас твой мусор.

– Он не мой.

Он отпустил меня, бубня что-то нецензурное под нос, и пошаркал-таки в прихожую.

– Блин, я это заманаюсь носить, – проныл брат. – Может, хоть что полегче сама, а?

– Ну какой же ты… – закатила я глаза. – Ну ладно, только в порядок себя приведу.

– О, начнется счаз, – буркнул брат, и через секунду хлопнула входная дверь.

А я потопала в ванную. Умываться и краситься. Потому что никогда, вот вообще никогда не позволяла себе выйти за дверь в а-ля натюрель виде. И, думаю, каждая натуральная блондинка меня поймет. Мало того, что сейчас, после рева, у меня нос красный и опухший. С моей бледнопоганковой кожей это на раз. Так еще и зрелище моих светлых, почти белых ресниц-бровей и бесцветных обычно губ не для слабонервных. Вот ненавижу за это нашу породу дурацкую, хотя мама и говорила, что в нее именно вот такую отец без памяти влюбился с первого взгляда прям на улице. И у Кира все то, что мне у себя видится уродским, выглядит симпотно.

А я, так, немочь бледная. Еще и роста бог не дал. Вечно все смотрят свысока. Вот как тот хам трамвайный, что зажимал у стены. Надо было извернуться и ему по яйцам врезать. Надо! И почему смелые гениальные идеи всегда посещают уже постфактум? Но, с другой стороны, я здесь теперь живу. Сегодня врежешь такому, а завтра он тебя подстережет в темном углу и… врежет в лучшем случае. Что в худшем – я и думать не хотела. А еще больше не хотела думать о том, какого черта мысли об этом «в худшем» вытворяли какую-то безумную фигню с моим либидо. Тут же я начинала снова ощущать, как наяву, немаленький такой твердый горячий бугор, вжимающийся в мой живот, и вокруг начинал витать еле уловимый запах сильного, слегка вспотевшего мужского тела. Боже, Варька, потный оборзевший гопник, спросивший в лоб, есть ли у тебя… э-эм-м-м любовник. Фу, вот фу на такое заводиться! Это ни в какие во…

Дверь за спиной скрипнула, когда я только собралась накрасить второй глаз.

– Ну, привет, кошка. Заждалась?

Глава 4

Пару дней после групповой свиданки с Самвелом и Ко мне было не до всяких кошачьих концертов. Хотя бы потому, что засранец Крапива угодил после нее в травму. Видно, ему это в тот день по-любому светило. Не от меня, так от этих гондонов словил битой по башке. Все же пятнадцать голов против нас четверых – немало. Затоптали мы их, конечно, в итоге, но сотряс и сломанная ключица Крапиве обломились. И остальным по мелочи. Я основательно словил цепью по ребрам и вдоль хребта. Короче, пришлось денек отлежаться, а потом самому заниматься со своими группами и с подопечными Крапивы. Бабская группа самообороны – это, я скажу вам, та еще жесть. Правильно, что я себе девок не набирал. Мало того, что виснут и тупят по-жесткому, так еще и грызло, глядя на них, что-то… Ну, типа вина. Вот девок учу, как вломить, если кто зажмет, а сам… хорош. Кошек на сухую трахаю в темных углах, согласия не спрося. Типа гребаный стыд. Правда, это никак не помешало, намацавшись бабских сисек и жоп в обучающих целях, вздрочнуть на воспоминание, как она ощущалась почти размазанная подо мной у той поганой стенки. Смотрела как… борзо, отчаянно скрывая страх. Горячо, сдохнуть просто как. Мелкая, косточки тонкие, скулки острые, губки *баным бантом. Именно эти губки я в своей дрочильной фантазии и имел. Толкнул кошку на колени, прям там в подъезде, волосенки пуховые сжал, голову запрокинул и принять заставил. Да-а-а, чтобы аж подавилась, и слезы ручьем по щекам, и смотрела чтобы, будто я ее х*ев повелитель… Повелитель х*я, что ее *бет!

Вот только с этой заразой даже передернуть не вышло по-моему. Сука, вот никак оно не кончалось на нее такую… вот так. Нереально было ее, какая есть, в вонючем подъезде, на грязном, заплеванном полу… даже представить. Даже глаза зажмурив до искр и рези. Мой, сука, долбанувшийся мозг упрямо сменял картинку. На сраные белые роскошные простыни, где она бы лежала как хреново сокровище. Такое, к которому на коленках только подползать. И, мать его ети, но кончил я, когда в моей проклятущей фантазии это самое долбаное сокровище просто развело для меня приглашающе ноги. Сверкнула, ослепляя розовым, мягким, влажным, и я, как пацан, ссыкун, живой голой бабы не видавший, закончал себя до самого подбородка.

В ум типа слегка пришел и решил, что к новой соседке схожу. Поговорить нормально. Посмотреть еще раз поближе. Вдруг там и не на что. Причудилось что. Извинюсь опять же. Слегка. Ну не скот же я совсем.

Оказалось, скот. Еще, бля, какой.

Белобрысый дрыщ попался мне на глаза внезапно, и именно его дурацкие по-девчачьи кучерявые патлы сбили меня с прежнего курса. Дурацкие у этого задрота, но так вставившие мне у его сестры. И да, я уже пробил обоих. Мою кошку звали Добролюбова Варвара. Двадцать два. А меня еще мальчиком звала. Студентка какого-то там понтового музыкального ВУЗа или училища, хер проссышь, чё у них там. Небось на скрипочке пиликает или по клавишам тарахтит, а наверняка вокруг нее пасутся стада разномастных мажористых придурков, мечтающих ее на этом рояле и разложить. Живописно так. Я даже представил. На таком белом-белом. Голую. Глаза закрыты, губы искусаны, одна рука кружит на бледно-розовом сморщенном соске, вторая между ног… Откуда в моей топорной башке такое?

И перед этими петухами гамбургскими поди она свой нос породистый не задирает, да? Болт я на это клал, ага. На меня тоже смотреть научу по-другому.

Короче, вышел из дома смотаться за жрачкой, а тут он. Задрот белобрысый. Кривится, матерно бухтит, прет какой-то хлам.

– Эй, не подскажете, мусорка тут где? – крикнул он пацанве на великах, и те указали ему направление.

Он поплелся на помойку, а я только и осознал, что сменил курс, когда стал подниматься по лестнице. Увидел этого, и прижало глянуть в зеленючие зенки его сестрицы. Вотпрямсчаз.

Придурок даже дверь не захлопнул, и та приглашающе распахнулась, только я раз стукнул костяшками. В прихожей – гора хлама, в квартире тихо, и только в ванной возня какая-то. Конечно, я должен был стучать нормально. Конечно, стоило крикнуть. Конечно, ни хера не правильно запираться в чужую квартиру без приглашения. Но чует мое седалище, что приглашения я хер дождусь. Да и в принципе только открыл дверь в ванную и увидел мою кошку, в коротком домашнем халатике, стоящую на одной босой ноге, поджав вторую, все стало глубочайше пох*й. Потому что эта зараза опять стояла, отклянчив свою круглую жопку, гримасничая перед зеркалом. Бл*дь, ну вот напрашивается сучка! Откровенно. А когда девушка так упорно просит, как я могу отказать?

На мое вполне себе вежливое приветствие она взвизгнула, разворачиваясь на месте. Глаза вытаращила, рот раскрыла, задницей вжалась в раковину. Не, мне как было, больше нравилось.

– Ты! Какого черта ты делаешь в моей квартире?! – От ее вопля в маленькой ванной я чуть не оглох. – Пошел вон!

И нет бы стояла на месте и орала, так нет же, давай в меня швырять чем ни попадя. А потом и рванула, видно надеясь прорваться. Куда, бля, в этом проеме дверном и мне-то самому тесно.

– Сука-а-а-а! – зашипел, когда она впоролась своим острым плечом точнехонько в то место на ребрах, где до нее отметились цепи.

Шагнул неловко, перехватывая засранку, и тут под ногу попалась одна из тех бабских хернюшек, которыми она в меня швырялась. Срань эта оказалась, как назло, крепкой и круглой, кошка брыкалась отчаянно, вот я и рухнул на спину, роняя и ее на себя. Не остановившись и на секунду, бешеная девка рванулась опять, за малым не вмазав мне коленом в пах.

– Да, бл*дь, достала! – рявкнул я, переворачиваясь и подминая ее под себя. – А ну лежать!

– Отвали-и-и-и! Тварь-скот-животное! Пусти-и-и-и!

Да ну *бжетвоюмать, сейчас сюда полрайона сбежится.

– Да заткнись же ты! Я ни хера тебе…

– А-а-а-а-а-а!

Накрыл ее рот ладонью, затыкая.

Да что за дура истеричная! Слова сказать не дает. Но с другой стороны, когда между твоих дрыгающихся ног внезапно лежит здоровенный мужик, чей железобетонный стояк уперся тебе в живот, то на беседы не тянет. Но, бля, нах же так ерзать? У меня же и так перед глазами опять за один вдох красно, и в башке все похотью на раз вымело. Трется об конец мне жаришкой своей, сиськами об грудь, ручонками колотит, а у меня уже яйца поджались, еще чуть – и спущу. Давай, Зима, сползай, пока не опозорился.

– Не ори больше! Поняла? Не насилую я баб. Нах не надо. Сама дашь, куда денешься.

Толкнулся бедрами последний разок… и еще, ну слишком ох*ительно. Ну все, подъем. И тут она меня укусила. Со всей дури, пронзая прямым свирепым взглядом, будто бросая вызов.

Глава 5

– Ах ты ж-ж-ж-ж! – зашипел придавивший меня к полу мерзавец и отдернул руку от моего рта.

Я снова бесполезно рванулась, хватнула воздуха под его неподъемным весом и завизжала. Прямиком в его заткнувший меня рот. Крик стал мычанием, и, взъярившись, я цапнула его за губу. Точнее, клацнула зубами, потому что гад опередил меня, резко отстранившись за мгновение.

– Только укуси – я тебя прямо тут вы*бу, – прошипел он, тяжело дыша мне в губы и сжигая зверским взглядом.

– Скот, отпусти меня немедленно! – ответила я ему тоже рычанием и напряглась, силясь сдвинуть этого слона хоть немного. Как бы не так, он только сильнее вжался в меня, распластывая по полу. От давления его твердого члена на мой лобок у меня в глазах цветные пятна поплыли. Самое унизительное, что моему идиотскому телу нравилось все это. И вес его неподъемный, и железная твердость мышц, и ощущение бессилия, почти обездвиженности, и дыхание рваное у моих запылавших от контакта с его губ. И, провались он в бездну адову, болезненное давление немаленькой такой мужской плоти, пульсацию в которой я, кажется, улавливала даже сквозь разделявшую нас ткань. Или это у меня все так пульсирует? Как это вообще? Как! Как испуг и ярость вспышкой обратились в похоть?!

– Отпущу, орать не станешь? Я поговорить хочу.

– Пошел к черту! Мне с насильником не о чем разговаривать! – Я треснула по его плечу.

– А я тебя насилую? – Он, как и не заметив моего удара, шумно дыша, провел носом по моей скуле и поймал губами мочку уха. Касание иррационально нежное, полная противоположность его общей грубости. Меня от него от макушки до враз позорно поджавшихся пальцев ног прострелило. И я задергалась, заизвивалась еще отчаяннее, задохнувшись от стыда.

– Бля, да не ерзай же так, ну это же п*здец какой-то! – прохрипел он, и бедра его легко двинулись. Крошечное, по сути, движение, а у меня низ живота свело микросудорогами. – Сама же нарываешься. Я железный, думаешь?

– Слезь, сволочь! – Мой голос сломался, наверняка выдавая меня с потрохами, и, не в силах выносить этот позор, я заорала снова: – Слезь-слезь-пусти-и-и!

Крик оборвался новым затыкающим поцелуем. В этот раз действительно поцелуем, потому что на обычном зажимательстве он не остановился, втолкнув нагло язык между моих зубов и властно огладив мой. Одновременно бедра его заработали в интенсивном темпе, больше без остановок, натирая в таком чувствительном месте, что меня затрясло. Он, как тяжелая волна, накатывался на меня и отступал, вырубая остатки разума и подчиняя. Мое мычание стало протяжным стоном, и, вместо того чтобы укусить подлеца, я дала ему больший доступ. Конечно, я хотела вытолкнуть его хамский язык своим. Хотела… хотела… но это влажное трение, настойчивое, безапелляционное, но при этом безумно нежное, окончательно сожгло мои благие намерения. Ни черта я его не выталкивала. Со злостью вцепилась в короткие волосы на макушке, вгоняя ногти в кожу наверняка до крови, и подалась навстречу, практически начав съедать его заживо. Лизала, кусала, борясь с нахалом за право вести в этом поцелуе. В ушах загрохотало, грудь, которую он расплющивал своей, мучительно заболела. Между ног разлился болезненный жар. Кожа вспыхнула, как в лихорадке.

– Кошка… бешеная… – пробормотал гопник, оторвавшись и ловя каждый мой выдох. Лизнул подбородок, как натуральное животное, и я откинула голову, подставляясь. – Овечка сладкая… сожру тебя…

И принялся воплощать угрозу в реальность. Жесткие поцелуи, почти укусы, от которых меня простреливало новыми волнами жара, посыпались бесконечным потоком на щеки, шею, ключицы. Огромная ладонь грубо стиснула мою грудь, и засранец зарычал, как зверюга, в мою распаленную им кожу.

– Изомну заразу… сука… какая же ты… порву нах! – рванул ворот вместе с лифчиком. Ткань испуганно треснула, и мой сосок обожгло сначало прохладой, а потом я вскрикнула и засучила под ним ногами от того, каким же горячим показался его жадный рот на твердой вершинке.

– Сожру с потрохами… – хрипел он, то втягивая мою плоть в рот алчно, царапая зубами, то резко отпуская, чтобы тут же броситься терзать снова.

Жесткие пальцы скользнули по животу и надавили на насквозь промокшую промежность через хлопок трусов. С жалобным стоном я задергалась, только ухудшая все.

– Ах ты… мокрая ведь… горячая… хочешь… хочешь… М?.. Хо-о-о-очеш-ш-ш-шь…

Он оттолкнул трикотаж со своего пути и вогнал в меня сразу два пальца, замычав в мою грудь, как от боли. А я снова забилась, насаживаясь сильнее.

– Вот… так… да-а-а-а… малыш… сладкая… сожми меня… – бормотал он, задыхаясь, а мои глаза уже закатились, в голове взрывалось раз за разом, унося все мощнее от каждого властного с пошлым влажным чавканьем толчка его руки в меня. А он не жалел, вгонял, вкручивал пальцы по самые костяшки. Задевая внутри некую точку, красную кнопку, провоцирующую во мне микровзрывы. Выдыхая в момент полного погружения резко, с фырканьем, будто это он сам получал удары под дых.

Я не соображала, за что цепляюсь, елозила пятками по полу, взбрыкивая навстречу, раскрываясь шире. Напряжение стало просто запредельным, я замотала головой, жалобно выстанывая, выпрашивая освобождения от этого сладкого ада.

– Тш-шш… сейчас… потерпи секунду… – Он поднялся надо мной, и зашуршала ткань. – Сейчас… все будет… кошка моя… Хорошо будет… сейчас…

Освободившись от его тяжести и жара огромного тела, я распахнула глаза, пьяно уставившись на незнакомца. И это секундное промедление сработало как жесткое отрезвление. Будто меня из огня швырнуло в прорубь. Влепили оплеуху, приводя в ум. Что я творю? Огромный быдлогопник, хам и грубиян прямо сейчас раскатывает по своему здоровенному члену презерватив, чтобы поиметь меня, как какую-то дешевку, шлюху. Прямо на полу моей же квартиры, в которую он ввалился, наплевав на все законы. И я перед ним развалилась, приглашающе раздвинув ноги, как шалава конченая, что дает каждому встречному.

– Не-е-е-ет! – завизжала что есть сил и оттолкнулась пятками, выезжая из под него.

Взлетела на ноги, как подстреленная, ломанувшись прочь. Но заревев «Куда, бля!», ублюдок схватил меня за щиколотку и дернул, роняя на кучу хлама лицом вперед. Я лягнула его, но без толку. Он навалился на спину, матерясь на чем свет стоит, и раздвинул мои ноги своими бедрами, безошибочно пристраиваясь. Массивная головка надавила на мои позорно мокрые складки, неумолимо начав проталкиваться внутрь.

– Это что за херня?! – гневный выкрик брата остановил этот ужас. – Убью, бл*дь, урод!

Глава 6

*баный. Стыд! Позорище. Конченое. Это же п*здец космического, мать его, масштаба. Меня, Зиму, того, кто в асфальт столько раз вколачивал каждого мудака, на кого наши девчонки жаловались даже за попытку поприжать. Того, на кого девки сами чуть не с разбега прыгали, меня поймали со спущенными штанами и гондоном на члене, который я почти засунул в женщину насильно. В проклятущую кошку, что мне башню своротила, похоже, начисто! Это как вообще так? Ведь только что вся гнулась подо мной, текла на руку, пальцы в себе сжимала, что я чуть не ослеп, на нее глядя, такую ох*ительно горячую, и зубы не стер от каждого ее обнимающего сжатия. Тугая, меня как в лихорадку лютую кидало от одного только предвкушения, как натягивать ее на себя буду. А потом… Стыдобища! Сам бы себя по яйцам отпинал за такое! Она же кричала «Нет!» Даже убежать пыталась. Но разум цивилизованный уже отрубился, остался только голый ревущий инстинкт, велящий догнать, подмять, присвоить. Хотя сейчас, как накрыло отходняком от чистой ярости в первый момент, мои шары и так свело безбожно, хоть вой. Но тогда… говорю же – п*здец эпичнейший, и, скорее всего, без вариантов что-то исправить. Уж не после того, как я чуть не удавил у стены брательника гребаной занозы-овечки. Он врезал мне вдоль спины чем-то. Вроде шваброй, которая тут же об мою хребтину и переломилась. В чувство не приводя. С точностью наоборот. Окончательно заливая все в башке багровым. Смертник встал между мной и тем, что я в ту секунду хотел получить до безумия. Как никогда, ничего, никого. Дрыщ колотил меня куда попало, лягался, пока я вжимал его в дверь, ухватив за хлипкую шею и оторвав от пола. Как не убил… бог отвел, не иначе. Хотя с чего бы богу помогать такому у*бку, каким я, оказывается, являюсь.

Опамятовался только от того, что кошка, визжа истошно, запрыгнула мне на спину и принялась колошматить жалкими кулачками по голове, а потом и укусила, чуть не оттяпав ухо. Поделом мне. И шваброй, и кулаками, и зубами. Вот как можно так *бнуться за считанные минуты? Маньяк во мне таился, что ли, и вылез только сейчас. Серийный, мать его за ногу, насильник. Только какой-то придолбнуто серийный. Потому как каждая серия про одну и ту же девку. Вот как вижу – и на тебе, новый, бл*дь, эпизод. И следующий х**вей предыдущего. Что, не приведи господи, в третий случится? Сука, надо на все выходные в загул. Так, чтобы член из бабы только поссать сходить вынимать! Чтоб по лобок нах стерся.

Хер тебе, Зима, а не загул. Иди, бля, сухари с барахлом собирай. Уже, небось, едут по твою душу пропащую дядьки с мигалками. И опять же так мне, мудаку тупому, и надо. Вот только… раз уже все равно светит небо в клеточку и сам себя дерьмом считаю, лучше бы оттрахал подставу эту кучерявую. Хоть знал бы, как это – засадить такой бабе, от которой у тебя мозги в хлам и инстинкты ревут как никогда в жизни. Ведь даже того, как она ощущалась на пальцах, мне хватает, чтобы опять в башке плыло. Стоял, уткнувшись лбом в стену на кухне в своей квартире, куда хер вспомню как дошел, пыхтел, как паровоз, все не в состоянии справиться с собой. Потому что… это же что за у*бищная засада, а? Я же уже почти в ней был. Членом. Сраная резинка нисколько не умаляла ее жара. Она горела. Для меня. Да, бежала. Ну потому что сам я дебил. Надо было еще поласкать. Надо было утащить куда-нибудь в спальню. И дала бы. Дала. Да не появись этот задрот, и там дала бы. Да, рвалась. Но я бы все исправил. Зацеловал, нагладил. Кончила бы подо мной и забыла бы. Простила. Девки, они добреют, хорошо оттраханные. А я бы уж ее так драл, что дар речи оба потеряли бы.

– Да, сука, кончай это, дебил! – прошипел я члену, что и так-то не опал, а от мыслей этих снова стал тяжелеть.

Стукнул ладонью в стену у своего лица. Больно, но легче не стало. А все потому, что, глубоко вдохнув, я осознал, что все мои пальцы в ее запахе. Те самые, которыми я трахал ее, готовя под свой член.

– Да ну *б же твою мать! – долбанулся я уже несколько раз лбом. – Что же за напасть такая?

Вышел на нетвердых ногах на лестничную площадку, затарабанил в соседскую дверь.

– Закурить дай! – потребовал у соседа Лехи, и он протянул пачку, изумленно глядя на меня. Ну еще бы! Меня с сигаретой еще с сыкунячьего возраста никто не видал. Как бросил еще в учебке в армии, так и все.

Сел на ступеньки, закуривая. Какая нах разница, где ментов дожидаться.

Но в тот день так никто за моей задницей и не приехал. И на следующий, после бессонной ночи, пока меня попеременно то крючило от стыда, то снова припирало похотью. Хоть подрочить на нее. Стиснуть х*й той самой рукой, пальцы которой в ней побывали… Запрещал себе. Наказывал, бля. Но даже курил левой. Чтобы вонь дешевая табака не перебила этот аромат ее. Никогда бабам нос между ног не совал. Чуял, как пахнут, когда текут, да. Ну не без обоняния же. А тут. Я то и дело сглатывал, потому как слюной чуть не давился. Нюхал снова и снова, матеря себя. И так и уснул потом, положив на морду ладонь в ее аромате. И снилась она мне снова. Гадина. Овечка белобрысая кучерявая. Кошка драная проклятущая. Ноги покорно разводила, дразнила меня опять, слепя блеском скользкой влаги на розовой мягкости. Манила, пытала. Гнулась, сосками острыми глаза выжигала. А я пер к ней, пер… Жилы рвал, тянулся. Вот сейчас уже дотянусь, схвачу… Но нет! Как и наяву, эта дрянь только обещала, изводила, но в руки не давалась. Словно я в невидимое стекло упирался, что не прошибешь, как ни бейся.

– Зима, чё у тебя двери настежь?

Голосу Крапивы не хер делать в том месте, где моя кошка голая! Как и ему самому.

Открыл опухшие зенки и уставился на друга, что стоял в ногах моей кровати. Под обоими глазами фингалы налило, рука со стороны поломанной ключицы в фиксации.

– Хера ты из больницы выперся? Выглядишь как говно.

– Хочу тебя порадовать: у тебя видок не лучше моего. Ты чё, бухал? Подрался еще с кем? И чё так табачищем несет?

– Крапива, мне потрахаться нужно. Вот прям п*здец как срочно. – Вот я дожил. Ага, помощи прошу, чтобы раздобыть бабу в постель. А все потому, что хрен доверяю себе. Выйду – и опять очнусь под дверью этой заразы. Как под дурью я, собой не владею. – И чтобы без заморочек.

Он поморгал, недоуменно пялясь на меня.

– Чё случилось-то, Зима?

Да случилось такое, что я подавлюсь словами рассказать тебе, дружище. Даже если бы вдруг захотел. А откровенничать – по жизни не мое. Сам потом узнаешь, Крапива, когда слухи по району пойдут.

– Бухло и телки, Крапива. Сейчас.

– Ну хер с ним, – помотал башкой друг, поняв видно, что не добьется из-под меня ни черта. – Есть безотказный вариант.

Глава 7

– Ме… ментам звони, – прохрипел Кир, которого я дотащила до дивана, как только вломившийся ублюдок отпустил его и ураганом унесся за дверь. Правда, перед этим он уставился на меня в упор, будто поверить во что-то не мог, помотал головой и только потом ломанулся, громко матерясь.

– Нельзя, – всхлипывая, я растирала его распухающее на глазах горло левой рукой, потому что правая тоже наливалась адской болью. Ведь я колотила моего почти насильника, не жалея себя, а этот гад был как из дерева вырезан.

– Какого черта?

– Кир, он местный, и у него тут дружки. Заявим, и они нас потом… нельзя.

– Дура, он же тебя…

– Нет-нет, не успел…

– А будешь ждать, когда успеет? – вскинулся на диване брат, сверкая на меня злым взглядом. – Не сдашь его ментам, он вообще обнаглеет. Я таких знаю! Откуда ты знаешь-то его? У вас с ним, что ли…

– Нет же! Я с ним в первый раз тут перед подъездом столкнулась в день переезда.

– Так чего он тогда?

– Не знаю я, Кир!

– Ты, блин, не ребенок! Чего бы он он на тебя средь бела дня прям в квартире полез, если не мутили вы, а? Потому и сдавать не хочешь?

– Что такое несешь?! – захлебнулась я снова стыдом и, бросив его, метнулась в ванную.

Закрылась, согнулась над раковиной, уставившись на себя в зеркало. Зрелище то еще. Глаза безумные, под тем, что успела накрасить, потеки, зрачки огромные. Волосы растрепаны, халат еле держится на груди, скрывая, что лифчик порван. И самое жуткое – в трусах мокро насквозь. Это что же за чертовщина такая? Что тут происходило? До того, как стало ужасом, что это было? Я почти отдалась какому-то босяку-гопнику, который заперся в нашу квартиру. Да. Так и есть. Не соврешь себе. Если бы он не замешкался с презервативом, то мой брат застал бы совсем иную картину. Как его сестра занимается диким сексом прямо на полу с парнем, имени которого даже не знает. А то, что он был бы диким, таким, какого у меня и в помине еще не было, я почему-то не сомневалась. Внезапно будто снова ощутила таранящие меня жестко его длинные большие пальцы, и следом то, как распирало между ног от одного только обещания его вторжения, и ноги затряслись, и на голову будто кипятка плеснули, окатывая до ступней огнем.

– Варьк, ну прости, – просипел Кир под дверью. – Я же за тебя испугался. Если у тебя что с этим… блин, Варьк, на кой тебе такой бычара психованный нужен? Он же тебя переломает всю. Я его глаза бешеные видел. Он совсем неадекват. Не связывайся с таким, Варьк.

– Да ни с кем я не связывалась! – огрызнулась. – Просто понимаю, что заявим – и его дружки нас со свету сживут. Сам мозгами пошевели. Не полезет он больше!

– С чего решила?

«Вот так… малыш… сладкая… сожми… сожми меня…»

Как, как я буду смотреть в глаза какому-нибудь участковому и рассказывать про это? Про то, что в какой-то момент сама начала его целовать. Про то, что не дралась до последнего, не орала на весь дом «помогите», а извивалась, как шалава какая-то, и на пальцы его насаживалась, скуля и выпрашивая большего.

– Кир, давай замнем! – крикнула, содрала халат и белье и залезла в пустую ванну.

– Ну как знаешь.

Знаю. Знаю, чувствую, что на этом все еще не закончилось. Но я взрослая женщина и положу конец идиотским домогательствам этого охамевшего вкрай придурка. Совсем, видно, у кого-то сперма на мозг надавила. Неспроста мне показалось, что он моложе меня. Небось, лет восемнадцать лосю. Мои ровесники уже повменяемей, одним членом не думают. По крайней мере парни из моего окружения. А этот… Господи, Варька, он-то молодой, а ты? С Семеном мы расстались полгода назад, так неужто это я так по сексу оголодала за шесть месяцев? Никогда же, никогда ни с кем из моих бывших у меня таких помутнений не случалось. Вот и не верь потом Натахе, которая утверждает, что сексом надо заниматься регулярно ради душевного равновесия и хорошего настроения. Даже если парня и отношений нет.

«Себя надо любить, Варька, себя. Любить и баловать. В том числе и в постели. А то мхом все там порастет, пока очередной принц найдется».

Села на дно ванны и принялась поливать себя из душевой лейки холодной водой, пока вся не окоченела. А потом вытерлась и ушла в спальню, не глядя на мрачно пялящегося в стену брата. Упала на кровать, чувствуя себя выжатой до предела, и уснула мертвым сном.

Проснулась уже утром. Чуть не полсуток, выходит, проспала.

– Ай! – случайно оперлась, вставая, на правую руку, и тут же прострелило болью. – Вот же гаденыш! Чтоб тебе икалось и не стоял пять лет. Не будешь тогда лезть… к дурам всяким озабоченным вроде меня!

Баюкая руку, сходила в удобства. Кира дома не было. Записки тоже. Ну хоть бардака за собой не оставил, и то радует. Чуть не облилась кофе, машинально опять потянувшись пострадавшей от тупой башки гопника рукой.

– Блин, похоже, без визита в травмпункт не обойтись, – прошипела сама себе, кривясь от боли.

Одеваться, пользуясь одной рукой, – та еще задачка. Краситься левой – вообще жесть. Чуть без глаз себя не оставила, поминая «хорошими» словами виновника моих неудобств.

– Да что ж ты в самом деле, Варя! – топнула ногой, злясь на себя. – Этот мерзавец стоит, что ли, того, чтобы с языка у тебя не сходить?!

Вот ляпнула, и тут же в жар кинуло, от того как это прозвучало в тишине ванной. И его вкус проклятущий вспыхнул на языке, и властные движения, влажное порочное скольжение вспомнилось, как наяву. И тут же в низ живота кто как кулаком надавил. Мягко, но властно и настойчиво. Игнорировать невозможно. Ну прямо как саму причину всего этого бардака. У-у-у-у, ненавижу тебя, гад безымянный!

Снимок показал, что никаких трещин и переломов у меня нет, но ткани распухли от серьезного ушиба.

– Как же вас так удариться угораздило? – судя по взгляду молодого доктора в район моей груди, интерес его был не простым, а с умыслом. Но рыжие коренастые крепыши не в моем вкусе.

– Не удариться, а ударить. Причем во множественном числе, – ворчливо ответила я, глядя на то, как он упаковывает в бинт мою кисть.

Он зыркнул на меня изумленно. Ага, я такая. Руки распускаю запросто, держись подальше. Еще и кусаюсь.

Из травмпункта я решила пойти в гости к Ирке. Благо она буквально в трех кварталах оттуда жила. И, к счастью, оказалась дома.

– Варька, заходи! – полезла с ходу обниматься она. – Ой, ё-ё-ё! Что с рукой-то?