Мальчик из леса Кобен Харлан
— Я нашла страничку Шерил в «Инстаграме».
— Ах вон оно что, — сказал Орен.
— Ты ее видел?
— Нет, не видел. Не хожу по соцсетям.
— Но ты о ней знаешь?
— Да, знаю.
— Ты все еще думаешь о Шерил?
— Предполагается, что я отвечу отрицательно, да?
— Я видела фотки.
— Угу.
— Так что не буду тебя винить.
— Ну конечно, я о ней думаю. Но не в таком ключе. Мы же были женаты двадцать восемь лет. Ты еще думаешь про Айру? — (Хестер ответила не сразу. Собираясь на свидание, она перемерила с десяток нарядов, пока не выбрала подходящий. И только взглянув на свое отражение в витрине, поняла, что надела платье, которое Айра всегда называл сексуальным.) — Мы люди с прошлым, Хестер. И я, и ты.
— Просто… — Она никак не могла подобрать слова. — Мы такие разные. Мы с Шерил.
— Да, это так.
— Понимаю, это у нас первое свидание, но она такая… секси.
— И ты тоже.
— Не льсти мне, Орен.
— Ни в коем случае. Я все понимаю. Но это же не конкурс красоты.
— И слава богу. По твоим словам, Шерил тебя бросила.
— И да и нет.
— То есть?
— Пожалуй, я бросил ее первым. По крайней мере, в эмоциональном смысле. Наверное, поэтому она и ушла. — Отложив палочки, он подчеркнуто аккуратно вытер губы салфеткой. — Когда дети разъехались, Шерил, наверное, почувствовала, что ее бросили на произвол судьбы. Ты же знаешь, какой у нас городок. Он для семейных людей. А когда дети выросли и семья снова превратилась в пару… У тебя, допустим, есть карьера. Но Шерил огляделась по сторонам, и оказалось, что детей рядом нет, я по-прежнему каждый день хожу на работу, а она или сидит дома, или играет в теннис, или ездит на фитнес, или что там еще.
— И она решила, что с нее хватит? Вот так просто?
— Необязательно кого-то винить — ни ее, ни меня. Развод — еще не повод говорить, что брак был неудачным.
— Ох, позволь не согласиться. Развод — это логическая развязка неудачного брака.
Орен, стиснув зубы, на мгновение отвернулся.
— Мы с Шерил прожили вместе двадцать восемь лет. Вырастили троих отличных детей. У нас есть внук, и еще один на подходе. Скажем так: если ты двадцать восемь лет ездила на одной и той же машине и она наконец сломалась — значит ли это, что машина неудачная?
Хестер нахмурилась:
— Ну и аналогия. Ты крепко преувеличиваешь.
— Тогда вот тебе еще одна аналогия. Жизнь — это книга, и мы оба перешли к следующей главе. Шерил всегда будет важна для меня. И я всегда буду желать ей только счастья.
— Продолжая твою мысль, Шерил больше нет в твоей книге?
— Вот именно.
— Господи, какая мудрая позиция. — Хестер покачала головой. — Меня сейчас стошнит от такой мудрости.
— Потерпи, — улыбнулся Орен, — пока я не попробовал дамплинг с бычьим хвостом.
— Ну ладно, последний вопрос, — сказала Хестер.
— Запросто. Спрашивай.
— Шерил подтянула себе сиськи, да? — Хестер поднесла ладони к груди. — Ну, в смысле, они у нее так высоко, что могут сойти за серьги, если не присматриваться.
Орен рассмеялся. У Хестер завибрировал телефон. Раз, другой, третий.
— Три вжика, — сказала она. — Нужно ответить.
— Не понял?
— Один вжик — обычный звонок. Два — по работе. Три — что-то важное, пропускать нельзя.
Орен развел руками:
— Просто бери да отвечай.
Она приложила телефон к уху. Звонила ее помощница Сара Маклин.
— Что случилось? — спросила Хестер.
— Вы на свидании?
— Да, и ты не вовремя.
— Сделайте фотографию, хотя бы тайком. Хочу взглянуть.
— У этого звонка есть какие-нибудь другие причины?
— А что, должны быть?
— Сара!
— Ну ладно. Вы просили связаться с матерью Наоми. Я связалась.
— И?
— И она отказывается с вами разговаривать. Сказала, чтобы вы не лезли не в свое дело, и повесила трубку.
Гэвин Чеймберс стоял у окна своего кабинета, расположенного в мидтаунском небоскребе, и смотрел на пикетчиков: во внутреннем дворе здания собралась разношерстная группа стареющих людей неряшливого вида. Человек двадцать, не больше. Они вяло скандировали: «Покажите записи!» В руках у псевдобродяг были плакаты со всевозможными левыми лозунгами. Две женщины были в выцветших вязаных шапочках розового цвета. Судя по атрибутике, собравшиеся хотели освободить Палестину, распустить иммиграционно-таможенную полицию, добиться отставки президента, но сегодня они не вкладывали в это душу. С точки зрения Гэвина, протест был какой-то вялый.
Делия подошла к окну:
— Кто это там? Неужели…
— Саул Штраус, — кивнул Гэвин.
Заметить старого боевого товарища было нетрудно: шесть футов шесть дюймов и седой конский хвост, выглядевший столь органично, что ясно было: консультанты по имиджу вложили в эту органичность немало труда.
Завершив телефонный разговор, Дэш подошел к жене. В их отношениях всегда были легкость и непринужденность, и, хотя у Гэвина в жизни было много замечательных отношений, он завидовал этим двоим. Бывает, люди дурачат окружающих, такое случается сплошь и рядом, но Гэвин провел немало времени с Мейнардами и успел понять, что Дэш с Делией не притворяются. Настолько любят друг друга, что чувства других людей — не важно, насколько они сильны, — начинают казаться сущей мелочью. Дело не в том, как они говорили друг с другом. Не в том, как они переглядывались или касались друг друга. Их отношения были непостижимы: смесь искренней дружбы и взаимного физического притяжения. Гэвин считал, что оба — и Дэш, и Делия — нашли свою половинку, того идеального партнера, которого почти невозможно найти. Но Дэшу и Делии, похоже, это удалось.
— Чего хотят пикетчики? — спросила Делия.
— Вы же слышите, — ответил Гэвин. — Хотят, чтобы вы опубликовали записи.
— Нет у нас никаких записей, — сказала Делия.
— Они думают, что есть.
— А вы, Гэвин? — спросила она.
— Какая разница, что я думаю.
— Это не ответ.
— Независимо от моего мнения я обеспечу вам защиту.
— Она не об этом спросила, — напомнил Дэш.
Гэвин взглянул на него, потом на Делию и сказал:
— Разумеется, записи существуют. Но настолько ли они опасны для Расти, как полагают наши обкуренные друзья внизу? Этого я сказать не могу.
— В таком случае вы понимаете ситуацию. — Дэш вернулся за стол.
Гэвин не потрудился ответить.
— Нам грозит опасность. — Делия подошла к мужу. — Просто представьте, что к Краху вот так запросто подойдут в школе…
— Такого больше не случится.
— Свежо предание. — Дэш обнял жену за плечи, и Гэвин снова отметил, каким нежным, естественным, непринужденным был этот простой жест.
— Кто был тот человек? — спросила Делия.
— Крах вам не рассказал?
Делия покачала головой:
— Сказал лишь, что он все спрашивал про Наоми Пайн.
— Его зовут Уайлд.
— Погодите, он тот странный парень с гор, которого нашли в лесу?
— Да.
— Не понимаю. Какое отношение он имеет к Наоми Пайн?
— Он кто-то вроде приемного отца для Мэтью Краймштейна. По некой причине Мэтью и его семью интересует местонахождение Наоми.
— Краймштейн, — повторил Дэш. — Хестер Краймштейн?
— Да.
Это никому не понравилось.
— Крах клянется, что ничего не знает про Наоми, — заявила Делия. Гэвин промолчал, и она спросила: — Как думаете, он говорит правду?
— Крах поддерживал с ней связь. В смысле, с Наоми Пайн. Вы, наверное, знаете, что примерно неделю назад она пропала. Решила принять участие в челлендже.
— Да, слышала, как об этом говорили мамаши в школе.
— Крах… повлиял на ее решение.
— Хотите сказать, он ее заставил?
— Нет, но надавил на нее. И это сыграло решающую роль.
— Вы же не думаете, что Крах сделал с этой девочкой что-то нехорошее?
— Очень сомневаюсь, — сказал Гэвин. — Мы с него глаз не спускаем. — Оба заметно расслабились. — Но это не значит, что Крах ничего о ней не знает.
— Так что же нам делать? Мне это не нравится. — Делия снова выглянула во двор. Саул поднял глаза. Казалось, он видит Делию сквозь зеркальное стекло. — Все это.
— Я бы посоветовал вашей семье отдохнуть от этого города. Возможно, съездить за границу.
— Почему?
— Многие воспринимают Расти Эггерса как экзистенциальную угрозу.
Гэвин Чеймберс ожидал возражений, но никто не стал с ним спорить.
— Гэвин? — сказала Делия.
— Да?
— Нам ничего не грозит, верно? Вы ведь не допустите, чтобы с нашим сыном что-то случилось?
— Вам ничего не грозит, — подтвердил Гэвин. — И ему тоже.
Глава двадцать первая
Мэтью сделал себе бутерброд с арахисовым маслом и желе. Сел за кухонный стол, съел бутерброд и не наелся. Сделал второй. Когда доедал, в заднюю дверь постучали.
Выглянув в окно, он с удивлением — пожалуй, его удивление граничило с шоком — увидел Краха Мейнарда. Не зная, чего ожидать, Мэтью осторожно приоткрыл дверь.
— Привет, — сказал Крах.
— Привет.
— Можно войти ненадолго?
— Что такое? — Мэтью не двинулся с места и не стал открывать дверь шире.
— Просто… — Крах вытер глаза рукавом и оглянулся на внутренний двор. — Помнишь, мы когда-то играли здесь в кикбол?
— В пятом классе.
— На занятиях у мистера Ричардсона сидели за одной партой, — сказал Крах. — Он вроде как не в себе был, да?
— Да.
— Но все равно отличный мужик.
— Да, отличный, — согласился Мэтью.
— Мы тогда крепко дружили, помнишь?
— Угу, — сказал Мэтью. — Наверное.
— Все было проще.
— Что конкретно?
— Да все. Никому не было дела, у кого дом красивее или что о ком говорят. Нам просто… нравилось играть в кикбол.
Мэтью знал, что это не совсем так. Времена были получше, но не настолько.
— Зачем пришел, Крах?
— Хочу извиниться. — По щекам у него струились слезы. Он всхлипнул. — Черт, я так виноват.
— Давай заходи. — Мэтью отступил от двери.
Но Крах не пошевелился.
— Вокруг моей семьи сейчас столько говна бурлит… Понимаю, это не оправдание, но я как будто на вулкане живу. В любой момент может начаться извержение.
Куда только подевались его самоуверенность, презрительная усмешка, чванливые манеры… Мэтью не знал, как все это понимать, но дело тут было нечисто.
— Говорю же, заходи, — повторил он. — Помнишь, мы когда-то любили «Ю-ху»? По-моему, у мамы есть пара бутылок в холодильнике.
— Не могу. — Крах помотал головой. — Меня будут искать.
— Кто?
— Просто хочу, чтобы ты знал. Мне стыдно, что я тебя ударил. И что обидел Наоми. То, что я сделал…
— Крах, ты зайди…
Но Крах уже убегал прочь.
Уайлду пока не хотелось возвращаться в экокапсулу.
Он был завсегдатаем (насколько это слово применимо к его персоне) бара, расположенного на Семнадцатом шоссе, в крытом дворике стеклянного здания гостиницы «Шератон» в Мауве, штат Нью-Джерси. Гостиницу позиционировали как «демократичное место с отличным сервисом», что было недалеко от истины. Здесь останавливались заезжие бизнесмены — на одну ночь. Максимум на две. Такое положение вещей устраивало всех, включая Уайлда.
В баре «Шератона» была стеклянная крыша. Казалось, что сидишь на свежем воздухе. Бармены — например, Николь Маккристал — приветливо улыбались, когда Уайлд входил в зал. Клиенты — по большей части молодые управленцы, желающие стравить пар, — всегда были разные, но бармены оставались одни и те же. Уайлду нравились гостиничные бары: непостоянство и открытость публики, а если понадобится комната с кроватью — вот она, в пределах одной поездки на лифте.
Не слишком ли рано?
Может быть, но сколько еще ждать? Неделю? Две? К чему лишние условности? Никакой личной трагедии — ни у него, ни у Лейлы.
Как есть, так есть.
— Уайлд! — окликнула его Николь. Похоже, она была рада его видеть.
Она принесла ему пиво. В отношении пива Уайлд был человеком столь же демократичным, как и гостиница «Шератон» в отношении клиентов: охотно пил любое местное, что было на разлив. Сегодня это был «блонд-лагер» от пивоварни из городка Асбери-парк. Перегнувшись через стойку, Николь звонко чмокнула Уайлда в щеку. Том, стоявший в другом конце бара, помахал ему рукой.
— Давно ты не заходил. — Николь улыбнулась. У нее была добрая улыбка.
— Ага.
— Снова вышел на охоту? — (Он сам еще не знал ответа на этот вопрос, поэтому промолчал.) Николь придвинулась к нему. — О тебе спрашивали. Пара-тройка твоих трофеев.
— Не называй их трофеями.
— А как их называть? — Какой-то парень, причалив к дальнему концу стойки, поднял руку, и Николь сказала: — Подумай, какой вариант тебе больше нравится. А я подойду чуть позже.
Уайлд отхлебнул из кружки и прислушался к гулу гостиницы. Зажужжал телефон. Звонила Хестер.
— Уайлд? — Голос ее был едва слышен из-за фонового шума.
— Где вы?
— В ресторане.
— Ясно.
— У меня свидание.
— Ясно.
— С Ореном Кармайклом.
— Ясно.
— Уайлд, ты такой интересный собеседник. Столько энтузиазма.
— Мне что, закричать «ура»?
— Мать Наоми отказалась со мной разговаривать.
— Что вы имеете в виду?
— Сам-то как думаешь? Я имею в виду, что она не желает со мной говорить. Не перезванивает. Заявила, что ее дочь — не мое дело.
— Значит, Наоми у нее?
— Не знаю. Собиралась послать к ней моего сыщика, но она сейчас в путешествии. На юге Испании.
— Может, Наоми поехала с ней. Может, захотела сбежать от издевательств и мать увезла ее в Испанию.
— Где ты, Уайлд?
— В баре «Шератона».
— Поосторожнее там, — сказала Хестер. — Ты не умеешь пить. Чисто институтка на первом суаре.
— Что такое суаре?
— Подрастешь — узнаешь.
— И кстати говоря, кто такая институтка?
— Ха-ха. Утром поговорим. Мне пора к Орену.
— Ах да, вы же на свидании, — сказал Уайлд. И добавил: — Ура.
— Нахал.
Через какое-то время Уайлд разговорился с Сондрой, тридцатилетней рыжей хохотушкой в обтягивающих слаксах. Оба сидели у того края барной стойки, где было потише. Сондра родилась в Марокко, отец ее работал в посольстве.
— Цэрэушник, — объяснила она. — Почти все дипломаты — это разведчики. Не только американские. Какие угодно. Нет, ты только подумай. Допустим, нужно обеспечить кому-то охрану в самом сердце чужой страны. Или выкрасть нужного человека. Само собой, на такие задания посылают лучших людей из контрразведки. — В детстве Сондра часто переезжала из одного посольства в другое, по большей части в Африке и на Ближнем Востоке. — Все были в восторге от цвета моих волос. Насчет рыжих существует масса суеверий.
Сондра окончила Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе (ей там очень понравилось), где училась по специальности «гостиничное дело». Разведена, дома шестилетний сын.
— Я мало путешествую, но раз в год обязательно устраиваю себе такую поездку.
Сын сейчас у отца. Сондра с бывшим мужем неплохо ладят. Ей нравится останавливаться в «Шератоне». Ее всякий раз размещают в президентском номере.
— Ты просто обязан на него взглянуть, — сказала она тоном, способным обеспечить безобидному фильму рейтинг 18+. — Последний этаж. За окном — панорама Нью-Йорка. Номер трехкомнатный. Если захотим, можем посидеть в гостиной, пропустить по стаканчику. Ты только не подумай… — Наконец Сондра протянула ему ключ-карту. — Когда я вписывалась, мне выдали две штуки, — вкратце объяснила она. — Один от гостиной, другой от спальни. Ну, ты понял. — (Уайлд, все еще потягивая второй «блонд-лагер», заверил Сондру, что да, он все понял.) — В любом случае мне сейчас не уснуть. Джетлаг. Поработаю в гостиной. Если хочешь, поднимайся. Выпьем на сон грядущий.
На сон грядущий. Суаре. Институтка. Похоже, Уайлда занесло в 1963 год.
Он поблагодарил Сондру, но не стал ничего обещать. Она направилась к лифту. Чтобы не смотреть ей вслед, Уайлд уставился на ключ-карту. Выпить, значит. В гостиной, не в спальне. Может, все и правда так будет. Выпьют, и больше ничего.
— Ну что, будете подниматься? — спросил высокий мужчина с волосами, собранными в конский хвост. Возле стойки было штук двадцать свободных табуретов, но высокий решил сесть рядом с Уайлдом. — Она очень привлекательная, — сказал он. — Мне нравятся рыжие, а вам? — Уайлд не ответил. Высокий протянул ему руку. — Меня зовут Саул.
— Штраус, — добавил Уайлд.
— Вы знаете, кто я? — (Уайлд промолчал.) — Что ж, я польщен.
Уайлд не раз видел Штрауса в передаче Хестер. Саул неплохо смотрелся на телеэкране: суперпрогрессивный преподаватель из колледжа и в то же время — самый настоящий герой войны. Такой человек достоин восхищения. Но Уайлд недолюбливал экспертов. Они появляются в передаче лишь для того, чтобы разозлить собеседника или подтвердить его слова. В обоих случаях от них нет никакой пользы.
— Не расслышал вашего имени, — сказал Штраус.
— Но вы его знаете.
— Неужели вы такая известная персона? — Штраус с любопытством посмотрел на Уайлда. Наверное, от этого взгляда студентки (Хестер обозвала бы их институтками) так и млеют. — Вас зовут Уайлд, верно? Вы тот самый мальчик из леса.
Уайлд достал из бумажника сколько-то денег, бросил купюры на стойку и поднялся на ноги:
— Приятно было познакомиться.
Штраус остался неподвижен:
— Так вы подниметесь к ней в номер?
— Вы что, шутите?
— Только не подумайте, что я сую нос в ваши дела.
— Знаете, Саул… Можно обращаться к вам по имени?
— Конечно.
— Предлагаю закончить предварительные ласки и перейти к делу.
— Так вы и поступите, когда подниметесь наверх? — Штраус тут же поднял ладонь. — Прошу прощения, я зашел слишком далеко. — (Уайлд направился к выходу из бара.) — Слышал, сегодня у вас была стычка с сыном Мейнарда, — сказал Штраус. Уайлд вернулся к стойке. — Вы же просили закончить предварительные ласки, верно? — добавил Штраус.
