Мальчик из леса Кобен Харлан

Глава тридцать третья

— То есть как это — в тюрьму?

Саул Штраус держал обе руки на руле.

— Почему все так сильно хотят меня найти?

— Вот вопрос получше: где вы были?

— У меня есть враги, Уайлд. Уверен, это вас не удивляет. Поэтому, когда расчетливый фашист вроде Гэвина Чеймберса, работающий на нигилиста вроде Расти Эггерса — кстати говоря, имеющего привычку горстями глотать таблетки, — стучится ко мне в дверь, я не очень-то спешу открывать. Поняли, о чем я?

— Понял, что вы не желаете говорить, где были.

— Какое вам дело? Какое дело Гэвину?

Уайлд не видел причин отмалчиваться:

— Пропал Крах Мейнард.

— Что значит «пропал»? Погодите, так вот почему эта запись попала на экран?

Уайлд не ответил.

— И вы что — думаете, что я имею к этому отношение? Все вы?

— А вы имеете к этому отношение?

— Да, конечно, я держу Краха Мейнарда у себя дома. Между прочим, эту семью охраняет Гэвин. Сколько там у него людей с оружием?

Верно подмечено, подумал Уайлд.

— Как вы меня нашли?

— Когда, сейчас? Один мой приятель вхож в поместье Мейнардов. Кстати, кто придумал назвать это место Мейнард-Мэнор? Это же невероятное, даже неприличное хвастовство. То есть, если вам нужны доказательства, что богачи чересчур богаты, я бы предложил в первую очередь взглянуть на это поместье. В любом случае вас там заметил мой приятель.

— А вы были неподалеку?

— Мне нужно было с вами увидеться.

— Чтобы отвезти меня в тюрьму?

— Да.

— В половине двенадцатого мне нужно быть у Мейнардов.

— Это ненадолго. Слышал, Хестер беседовала с Эрни Поплином.

— Как вижу, Саул, вы много чего слышите.

— Это точно. Предположу, что теперь Хестер ему верит.

Уайлд сменил тему разговора:

— Тем вечером, в баре гостиницы «Шератон», почему вы так интересовались Наоми Пайн?

— Меня интересовала не она, а Крах Мейнард.

— И сейчас он пропал.

— Я говорил вам, что у Мейнардов есть компромат. Но вы мне не поверили.

— И теперь этот компромат крутят по телевизору.

— Ага, я смотрел новости, — сказал Штраус. — И видел реакцию. Всем плевать, что Эггерс поцеловал несовершеннолетнюю девочку. Разве что кроме тех, кто и так не стал бы за него голосовать.

Они проехали по мосту Таппан-Зи и направились на север, вдоль Гудзона. Если Штраус не шутил насчет «тюрьмы», Уайлд прекрасно представлял, куда его везут.

— Синг-Синг? — спросил он.

— Да.

— Почему?

— Хочу, чтобы вы увидели все своими глазами, Уайлд. Хочу, чтобы вы все поняли.

Исправительное учреждение Синг-Синг (меньше часа езды от Манхэттена) — одна из самых известных тюрем на свете. Построенная в первой половине девятнадцатого века, эта тюрьма пряталась на самом видном месте. Пассажиры, регулярно совершающие поездки на «Метро-Норт» до Центрального вокзала Нью-Йорка, всякий раз проезжают мимо Синг-Синга. С Гудзона можно рассмотреть само здание тюрьмы, расположенное на завидном участке земли с видом на реку. В Синг-Синге находится печально известный электрический стул Олд Спарки, на котором приняли смерть более шестисот человек, включая предполагаемых советских шпионов Юлиуса и Этель Розенбергов, казненных в 1953 году. Говорят, что Юлиус первым сел на электрический стул, и смерть его была быстрой. Затем к этому же стулу подвели Этель — страшно подумать, что она чувствовала в тот момент, — но ее казнь прошла не так гладко. Свидетели утверждают, что смерть наступила лишь после нескольких попыток. Что сердце ее, несмотря на электрические разряды, продолжало биться, даже когда от головы пошел дым.

Уайлд понять не мог, зачем Саул Штраус везет его в Синг-Синг.

Штраус остановился на тюремной парковке для посетителей и заглушил мотор.

— Пойдемте. Это ненадолго.

Похоже, Саул подергал за нужные веревочки, поскольку они с Уайлдом быстро оказались в самом начале очереди. Вывернули карманы и прошли через арочный металлоискатель. Зал для посетителей выглядел как школьная столовая на стероидах. Столы и стулья, никаких стеклянных перегородок с телефонными трубками, как показывают по телевизору. Заключенные в открытую обнимались с любимыми, и никто им не мешал. Уайлд ожидал увидеть здесь жен, подруг, родителей, братьев и сестер, но посетителями по большей части были семьи с маленькими детьми. В зале было полно детей. Некоторые проводили время в пестром «семейном уголке», похожем на комнату в детском саду, с настольными играми, детскими книжками, игрушками и материалами для поделок. Некоторые выходили во двор и проводили время на детской площадке.

Охранники проводили Штрауса и Уайлда к столику в четвертом ряду, возле двери для арестантов. Им велели сесть и не вставать, пока к ним не подойдет заключенный. Уайлд хотел было уточнить подробности, но решил: раз уж дело зашло так далеко, пусть Штраус играет свою роль до конца. Что-то зажужжало. Дверь, ведущая в тюрьму, отъехала вбок. Из нее хлынул поток заключенных. Все бросились к своим семьям. Уайлд взглянул на Штрауса.

— Наш выйдет последним, — сказал тот.

Уайлд не понял, о чем он, но подумал, что вскоре все узнает. Когда поток мужчин иссяк (в Синг-Синге отбывают наказание одни лишь мужчины), в зале появился последний человек — в кресле-каталке. Уайлд понял, почему их усадили у самой двери.

Чтобы не утруждать инвалида.

Мужчина в кресле был чернокожим. Волосы короткие и седые, кожа задубелая, глаза желтушные. Уайлд решил, что ему за пятьдесят. Может, за шестьдесят. Тюрьма старит человека. Конечно, это речевой штамп, но иной раз штампы бывают весьма уместны.

Долговязый Саул Штраус выпрямился во весь рост, а потом наклонился и обнял чернокожего мужчину:

— Привет, Реймонд.

— Привет, Саул.

— Знакомься, это Уайлд. Уайлд, это Реймонд Старк.

Уайлд пожал мужчине руку. Рукопожатие Старка было крепким.

— Приятно познакомиться, Уайлд.

— И мне, — сказал Уайлд, потому что не знал, что еще сказать.

Реймонд Старк посмотрел на него снизу вверх и улыбнулся. От улыбки все лицо его засияло.

— Вас нашли в лесу, когда меня держали в Ред-Онион, — сказал он. — Это тюрьма строгого режима в Вирджинии. Тогда я только сел. Еще на что-то надеялся, понимаете? Верил, что власти осознают свою ошибку. И меня с минуты на минуту выпустят на волю. — Уайлд понял, что этот человек провел в тюрьме больше тридцати лет. — Про вас тогда было много статей. Я все их читал. Эта ситуация… То есть у вас не было ни семьи, ни каких-либо связей. Ни прошлого, верно?

— Верно.

— Даже не знаю, благословение это или проклятие. — (Саул сел и жестом велел Уайлду сделать то же самое.) — Спасибо, что пришли, — сказал Реймонд, обращаясь к Уайлду.

Уайлд взглянул на Реймонда, затем на Штрауса:

— Не хотите объяснить, зачем я здесь?

— В тысяча девятьсот восемьдесят шестом году Реймонда арестовали за убийство молодого человека по имени Кристофер Энсон. Энсона зарезали в Динвуде, это район Вашингтона. Полиция решила, что Энсон хотел купить наркотики. И оказался там, где оказываться не следовало. Хотя, чтобы не очернять имя жертвы, в прессу об этом не сообщали. В общем, его ударили ножом — один раз, в сердце, — и ограбили. Вы тогда были слишком юны, поэтому ничего не помните. Но дело было громкое. Энсон был белый, из богатой семьи, учился в колледже. Общественность требовала вынести смертный приговор.

Реймонд коснулся руки Уайлда. Тот обернулся и заглянул в желтушные глаза.

— Я его не убивал.

— Можете себе представить, каково это было. СМИ, мэр, требования раскрыть дело. Наверное, копы получили анонимную наводку: дескать, Энсон покупал наркотики у черного паренька в Динвуде. Поэтому замели всех черных пареньков, до которых сумели дотянуться. Ничего не объясняли, не давали спать, допрашивали с пристрастием — ну, вы понимаете, о чем я.

— Да, — сказал Уайлд. — Но не понимаю, зачем я здесь.

— В конце концов, — настойчиво продолжил Штраус, — какой-то паренек сказал, что Реймонд продает наркотики богатеньким белым ребятам.

— Марихуану, — сказал Реймонд. — Отчасти это правда. Но в основном я работал курьером.

— Судья выдал ордер на обыск, и детектив из полиции округа Колумбия по имени Шон Киндлер нашел нож у Реймонда под матрасом. Нож проверили. Оказалось, это орудие убийства. Сами представляете, как быстро все покатилось по наклонной плоскости.

— Это был не мой нож, — произнес Реймонд. Он снова смотрел Уайлду в глаза. — Я его не убивал.

— Мистер Старк? — сказал Уайлд.

— Зовите меня Реймонд.

— Реймонд, я видел, как конченые социопаты смотрят мне в глаза — прямо как вы — и лгут мне в лицо.

— Да, знаю, — сказал Реймонд Старк. — Я тоже такое видел. Вижу каждый божий день. Я живу среди конченых социопатов. Но я не знаю, что еще сказать, Уайлд. Я провел тридцать четыре года за решеткой. Отбываю срок за чужое преступление. Я старался изо всех сил. Много учился, окончил здесь школу, колледж, даже получил степень доктора юриспруденции. Писал письма с опротестованием дел сокамерников. И своего дела. Но бесполезно. Все всегда бесполезно. — Сложив руки на столе, Реймонд отвел глаза. — Представьте, что вас закрыли в подобном месте. Что вы ежедневно пытаетесь донести до людей правду. Докричаться всеми известными вам способами. Но вас никто не слышит. Хотите, расскажу кое-что странное?

Уайлд ждал.

— Мне постоянно снится один и тот же сон. Что я выхожу отсюда, — продолжил Реймонд с едва заметной улыбкой. — Снится, что мне наконец поверили. И выпустили на волю. А потом я просыпаюсь у себя в камере. Представьте этот момент, когда я понимаю, что это всего лишь сон. Пытаюсь удержать его, но это все равно что ловить руками туман. Раньше меня навещала мать, дважды в неделю. Больше двадцати лет. А потом у нее в печени нашли новообразование. Рак ее сожрал. И я все думаю — ежедневно, ежечасно, — может, этот стресс подорвал ее иммунную систему? Она ведь знала, что ее сына закрыли ни за что. Может, это ее и убило?

— Реймонд, — вмешался Штраус, — расскажите Уайлду, как вы оказались в инвалидном кресле.

— Ничего не изменится, Саул. — Реймонд медленно покачал головой. — Пожалуй, не стоит. Вряд ли Уайлд поверит мне, выслушав еще одну печальную историю. Верно, Уайлд? — (Уайлд ничего не сказал.) — Поэтому не прошу вас сжалиться надо мной. Не прошу поверить моим глазам, выражению моего лица. Вместо этого попрошу уделить мне еще несколько минут. Вот и все. Я не стану жаловаться, что невиновен. Никаких эмоций. Просто дослушайте Саула до конца.

Уайлд собирался сказать, что сейчас ему некогда, что у него есть собственные проблемы, да не простые, а промышленного масштаба, и даже если он убедится, что Реймонда Старка подставили, это ничего не изменит: в подобных делах Уайлд не может тягаться с Саулом Штраусом и его организацией.

Но не сказал. Потому что понимал, что Штраус привез его в тюрьму не просто так, а по некой серьезной причине. У Штрауса были собственные соображения насчет ситуации с Крахом Мейнардом и Наоми Пайн, и он настоял на этой поездке. Поэтому Уайлд решил, что сейчас не время опротестовывать резонность своего присутствия в зале для посетителей. Но проявить уважение, провести с ними еще несколько минут… Это не повредит. И не изменит ход событий в Мейнард-Мэнор, оставшемся в другом мире, предельно далеком от мира Синг-Синга.

Реймонд Старк кивнул Штраусу, и тот продолжил:

— Два года назад мы — совместно с программой «Истина» — выяснили, что детектив Киндлер как минимум в трех случаях подбрасывал улики, чтобы выполнить план по арестам, прослыть борцом с преступностью и продвинуться по службе. Генпрокуратуру округа Колумбия вынудили пересмотреть многие из арестов Киндлера. Один приговор уже отменили, но дело это не быстрое. К тому же никто не хочет заниматься убийством Кристофера Энсона.

— Почему? — спросил Уайлд.

— Как я уже говорил, дело было громкое. Все были уверены, что Энсона убил Реймонд, — полиция, прокуратура, СМИ, родственники и друзья убитого. Если сейчас всплывет, что нож подбросили, ситуация будет очень неловкая. И даже если мы сможем это доказать, многие все равно скажут, что убийца — Реймонд. Вспомните дело О. Джея Симпсона. Очень многие считают, что окровавленную перчатку подбросил Марк Фурман, — и все равно уверены, что О. Джей убил свою бывшую жену.

Штраус протянул Уайлду зернистую фотографию юнои с широкой улыбкой и вьющимися волосами. На юноше были синий пиджак спортивного покроя и красный галстук.

— Это жертва убийства, Кристофер Энсон. Фото сделано за две недели до его смерти. Парню было двадцать лет, он учился на первом курсе Суортмор-колледжа. Типичный американец до мозга костей: капитан бейсбольной команды, завсегдатай дискуссионного клуба, средний балл — три целых восемь десятых. Сами Энсоны из Массачусетса. Семейство голубых кровей. На лето снимали в Ньюпорте огромное поместье. Ну, вы понимаете.

Уайлд промолчал.

— Я пробовал связаться с этой семьей. Рассказать, что мы узнали про детектива Киндлера. Они не желают ничего слушать: дескать, убийца пойман и получил по заслугам. Вполне обычная реакция. Если тридцать лет во что-то веришь, становишься глух и слеп.

— Саул? — перебил его Реймонд. — Уайлд очень терпеливо нас выслушивал. Покажите ему вторую фотографию.

— Я бы предпочел сперва ввести его в курс дела, — сказал, помедлив, Саул.

— Он все поймет, — произнес Реймонд. — Покажите.

Штраус раскрыл желто-коричневую папку и достал еще одну фотографию.

— Сперва мы не обратили на нее особенного внимания. Но потом появился Эрни Поплин со своими заявлениями.

Он передал Уайлду групповой снимок: тридцать — сорок молодых людей, все хорошо одеты, пышут здоровьем, полны жизни. Фото было сделано на свежем воздухе, на бетонных ступенях. Некоторые из молодых людей сидели, другие стояли. Уайлд тут же узнал Кристофера Энсона: тот, второй слева, стоял в верхнем ряду. Первый снимок, что Штраус показывал Уайлду, был увеличен с этой же фотографии.

На заднем плане, над улыбающимися лицами, Уайлд увидел знакомый белый купол вашигтонского Капитолия.

И почувствовал, как по шее пробежал холодок.

— Тем летом Кристофер Энсон проходил практику. Работал на массачусетского сенатора.

Уайлд как следует рассмотрел фотографию. Теперь он все понял — все увидел, — но ждал, что скажет Штраус. Тот указал на человека, стоящего третьим от Энсона:

— Это Дэш Мейнард.

Палец его переместился к молодой женщине. За все эти годы она почти не изменилась.

— Это Делия Мейнард, в девичестве — Делия Риз.

Палец скользнул к соседнему лицу.

— А это, друг мой, нынешний сенатор от славного штата Нью-Джерси, Расти Эггерс.

Глава тридцать четвертая

С парковки Синг-Синга Уайлд позвонил Мейнардам, узнать новости. Новостей не было. До момента, когда похитители пообещали отпустить Краха, оставалось два часа.

— Давайте проверим, правильно ли я понял вашу версию, — сказал Уайлд, усевшись в машину Штрауса.

— Давайте.

— Эрни Поплин утверждает, что слышал, как Расти признался в убийстве. И это признание есть на записи у Дэша. Вы считаете, что речь об убийстве Кристофера Энсона.

— Если вкратце, то да. Но есть кое-что еще.

— Например?

— Той ночью обоих не было дома.

— Кого?

— Кристофера Энсона и Расти Эггерса. Выяснить это было непросто. Эти практиканты — все они ребята из весьма богатых семей, так что их имен не было в опубликованных отчетах.

— По столь громкому делу?

— Тем более по столь громкому делу. «Будем сотрудничать только в том случае, если нас заверят, что имя нашего драгоценного чада останется девственно чистым». Сперва заключают сделки о конфиденциальности, потом дают показания. Оказывается, что прокурор не считает нужным приводить их в зал суда. Достаточно одного ножа. Тем не менее бармен местного клуба «Локвуд» видел тем вечером компанию молодых практикантов. Мы подключили к делу наших лучших людей. Почти все тогдашние практиканты отказались с нами говорить — черт, больше тридцати лет прошло, — но мы выяснили, что Расти Эггерс не очень-то ладил с Кристофером Энсоном. В этой компании оба претендовали на место альфа-самца. Конкуренция по любому поводу. По словам бармена, тем вечером они поссорились. Кому-то из приятелей пришлось их разнимать.

— Расти и убитого?

— Да?

— Не знаете, кто их разнял?

— О, вам это понравится. Мы показали бармену групповое фото практикантов на ступенях Капитолия. Угадайте, на кого он указал?

Теперь до Уайлда дошло.

— На Дэша Мейнарда.

— Любопытно, да?

— Итак, Дэш их разнял. И что потом?

— Судя по нашей информации, Кристофер Энсон выбегает из клуба. Уходит первым. Затем — то ли через полчаса, то ли через час — уходит Расти Эггерс. Вторым.

— Полиция об этом знает?

Штраус кивнул:

— По их версии, Энсон ушел пораньше, чтобы купить наркотики. Он и раньше их покупал. В компании он был кем-то вроде… ну, дилер — это слишком сильно сказано. Скорее парень, у которого всегда есть чем разжиться. Полицейские решили, что Энсон был пьян. Вывалился из бара, побрел за наркотиками, а район опасный. Энсон был неплохо одет — все еще в практикантском костюме и красном галстуке. Легкая добыча. Тут его видит Реймонд Старк. Или Энсон подходит к нему и спрашивает: «Есть чего?» Что так, что так: белый парнишка с мишенью на спине. Реймонд решает его ограбить, достает нож. Может, Энсон оказывает сопротивление. А может, и нет.

— Реймонд Старк бьет его ножом.

— Да. Но у этой версии масса недостатков.

— Например?

— Труп Энсона нашли в переулке. Наш эксперт из программы «Истина» изучил фото с места преступления и пришел к выводу, что парня убили в другом месте.

— А потом тело привезли в переулок?

— Наш эксперт говорит, что да.

— Адвокат Реймонда поднимал этот вопрос на суде?

Штраус отрицательно покачал головой:

— Его защищали на общественных началах. У Старка не было денег на нормального адвоката.

— А прокурор, насколько я понимаю, предпочел не распространяться на эту тему?

— Есть вероятность, что эксперт обвинения пришел к другому выводу. Но не исключено, что здесь классическая ситуация из разряда «молчи, пока не спросили». За прокурорами водится такой грешок. Не думаю, что эта подробность повлияла бы на решение присяжных. Прокурор заявил бы, что Реймонд зарезал Энсона где-то еще, а потом спрятал тело в переулке.

Уайлд уселся поудобнее. Они пересекли Гудзон по новой полосе моста Таппан-Зи и снова оказались в Нью-Джерси. Хестер прислала эсэмэску:

У Ролы есть кое-что по матери Наоми.

Уайлд набрал ответ:

Буду через полчаса.

— Значит, вы думаете, что Кристофера Энсона убил Расти Эггерс?

— Он был там в ту ночь, — начал Штраус. — И они поссорились.

— Это ничего не значит.

— Само по себе? Согласен. Но много лет спустя Эрни Поплин подслушивает разговор Расти с Дэшем. Расти признается в убийстве и волнуется насчет записи. — Штраус снял одну руку с руля и протянул ее Уайлду. — Да, я знаю, что у Эрни не все дома, но задумайтесь о поведении Расти Эггерса. Для охраны Мейнардов он нанял Гэвина Чеймберса — пожалуй, лучшего специалиста в США. Почему?

— Потому что записи действительно существуют, — сказал Уайлд. — Одну мы недавно видели.

— Думаете, Эггерс нанял Чеймберса охранять запись с Кэнди Пейт?

— Возможно.

— Возможно, — повторил Штраус, — но это не так. Потому что мы упускаем кое-что еще.

— О чем вы?

— Расти Эггерс — бездушный социопат. Может, родился таким, а может, слетел с катушек после той аварии, когда погибли его родители, но это ясно как день. Он само очарование, до неприличия умен, но у него серьезные проблемы с психикой. Если заглянуть в его прошлое, увидите: многие из тех, кто стоял у него на пути, уже мертвы.

Уайлд скривил лицо. Штраус покосился на него:

— Что такое?

— Я прохладно отношусь к теориям заговора.

— Не важно, — сказал Штраус. — А вот что важно: избрание Расти Эггерса может повлечь за собой гибель миллионов людей. Таковы уж харизматичные лидеры. Вы изучали историю. Не притворяйтесь, что не видите опасности.

Какое-то время они ехали молча.

— Судя по вашим речам, у вас очень сильная мотивация, — сказал Уайлд.

— Какая? — улыбнулся Штраус. — Похитить двух подростков?

Уайлд повернулсяк нему.

— Я же говорил, что у меня есть информаторы, — объяснил Штраус.

— Да, похоже на то.

— И вы, блин, не догоняете. Кому-то очень нужна эта запись. Этот «кто-то», похоже, пойдет на что угодно, лишь бы ее заполучить. И не факт, что сделает это из альтруистических побуждений. Что я и пытаюсь вам объяснить. Если эти люди доберутся до записи раньше нас, ее могут уничтожить. Или хорошенько спрятать. А если это произойдет, Реймонд Старк будет и дальше сидеть в тюрьме за преступление, которого не совершал. Это на микроуровне. Что касается макроуровня, не исключено, что Расти Эггерс станет президентом. Вы же не слепой. И лишь притворяетесь, что безмерно устали от жизни. Сами знаете, какой хаос способен посеять Расти Эггерс.

Уайлд задумался о всяком. О записи, о Расти Эггерсе, но в первую очередь — о сновидении Реймонда Старка, в котором он выходит из тюрьмы. А потом, пробуждаясь, понимает, что это был всего лишь сон, что призрачная надежда вот-вот улетучится и в жизни не останется ничего, кроме тюремных стен.

— Как Реймонд оказался в инвалидном кресле? — спросил Уайлд.

Штраус, здоровяк с большими грубыми ладонями, еще крепче стиснул руль.

— В каком-то смысле, по этой причине семья Энсона всегда будет винить Реймонда в смерти Кристофера. Даже если докажем, что нож подбросили.

Уайлд ждал.

— Энсоны добивались смертной казни. После приговора в новостях показали старшего Энсона. Репортер спросил у него, можно ли считать, что справедливость восторжествовала. Энсон ответил отрицательно. Сказал, что теперь у Реймонда Старка будет бесплатное жилье, бесплатная одежда и трехразовое питание. В то время как мертвое тело его любимого сына пойдет червям на корм. — Штраус оторвал руку от руля и потер подбородок. Рука его дрожала. Он заморгал. — На пятом месяце отсидки на Реймонда напали какие-то парни. В душевой. Уложили его на живот, прямо на кафель. Двое взялись за руки, двое — за ноги. Все четверо потянули на себя. Устроили ему что-то вроде средневековой дыбы. Еще один прижимал его лицо к полу, расплющил нос о кафельную плитку. А четверо тянули. Изо всех сил. Потом шестой — по словам Реймонда, толстый, за триста фунтов, — подошел к нему и сказал: «Это тебе привет от Энсонов».

Дыхание Штрауса стало прерывистым. Уайлд сидел рядом и, как ни странно, боялся шевельнуться.

— Толстый встал над телом растянутого Реймонда. Затем запрыгнул на него, словно рестлер, ну, вы знаете, как они прыгают с верхней веревки на борцовском матче. Это слова Реймонда, не мои. Четверо тянули еще сильнее, боль невыносимая, а толстый всем весом рухнул ему на поясницу, как кувалдой ударил. Реймонд слышал, как хрустнул позвоночник. Говорит, звук был такой, словно от ветра сломалась сухая ветвь на старом дубе.

Тишина. Такая глубокая, такая тяжелая, что стекла машины едва не треснули. Тишина придавила Уайлда так, что он не мог продохнуть. Эта тишина была похожа на истошный вопль.

— Саул?