По ту сторону льда Эльденберт Марина

– Легких собеседований, – отвечает она.

Выходит, оставляя за собой тонкий шлейф духов – кажется, Форрани Седфилз, «Падшие небеса». Я заказывал их для Эллегрин, точнее, их заказывала Одер, и мысли об Эллегрин на миг отбрасывают меня в прошлое. В те дни, где под словом «контроль» я понимал только желание отца всем и вся говорить, что они должны делать.

Эту часть воспоминаний я отсекаю резко и без малейших сожалений: возвращаться сюда мне сейчас точно не стоит. Прошлое вообще не стоит того, чтобы им заниматься, а будущее я создаю сам. Каждый миг.

Поэтому сейчас снова касаюсь коммуникатора:

– Одер, когда следующее собеседование?

– Через полчаса, ферн Ландерстерг.

– Хорошо.

Только сейчас я понимаю, что мы с Ригхарн говорили от силы десять минут. Десять? Если не пять.

По сути, это не так уж мало, особенно в контексте моего графика. Я едва успеваю погрузиться в работу, когда снова пиликает коммуникатор.

Претендентки, по большей части, скучны.

Кто-то восхищается моей реформой, кто-то изображает хорошую девочку (может статься, и не изображает), кто-то пытается впечатлить познаниями в области истории, экономики и политики. После обеда я понимаю, что убить полдня на эти собеседования было бесполезной тратой времени.

Бы.

Если бы этот фоновый шум не вышибал меня из мыслей о Рагране и о том, что Лаура Хэдфенгер, возможно, носит моего ребенка.

Когда поток благородных девиц всех сортов и мастей иссякает, я предупреждаю Одер, что беспокоить меня нельзя, и с головой ухожу в последние сводки, стекающиеся ко мне от глав департаментов.

В Ниргстенграффе сейчас все относительно успокоилось, но там продолжаются поиски Лодингера. Стенгерберг говорит, что его бы обязательно засекли камеры, и что искать там уже нечего, но этот Лодингер не дает мне покоя.

С ним тоже могут быть проблемы, и гораздо более серьезные, чем кто-то может себе представить. Досье на этого психопата я изучил вдоль и поперек, поэтому поиски не прекратятся, пока мне не принесут его тело. Куски его тела. Или что там от него останется.

Информации много, в какой-то момент я теряю счет времени, а прихожу в себя от настойчивого сигнала.

– Слушаю.

– Ферн Ландерстерг, вы просили не беспокоить, но это уже третий вызов из приемной ферна Халлорана.

Я смотрю на часы: да, о времени я действительно забыл.

– Соедини нас. – Я ослабляю галстук и откидываюсь на спинку стула.

– Торнгер.

– Рэйнар. Что-то экстренное? – Не люблю долгие предисловия.

– Об этом я хотел спросить у тебя. Вчера один из наших спутников зафиксировал твой оборот.

Я посмотрел на руку. Сейчас, затянутая в перчатку, она выглядела совершенно обычно, но обычной она не была, и все, что со мной происходит – тоже.

– Скажем так, на то были причины.

– Какие именно?

– Такие, которые я не намерен разглашать.

На том конце мира ненадолго возникла пауза, в которой разрастался лед. Когда Рэйнар заговорил снова, его голос звучал значительно резче:

– Ты знаешь закон, Торнгер.

– Этот закон не имеет никакого отношения ко мне.

– Повтори, пожалуйста?

– Я голосовал против, – произнес я. – И ты знаешь мою позицию по поводу запрета на обороты.

На этот раз пауза была более короткой, но от этого не менее прохладной.

– Торнгер, я помню твою позицию, и разделяю ее. Отчасти. Тем не менее это решение было принято нами совместно, большинством голосов на заседании Мирового сообщества. Ты не хуже меня знаешь, что такое закон, и не хуже меня понимаешь, что будет, если мы перестанем его соблюдать. Особенно мы.

Рэйнар замолчал, но я не собирался ничего говорить. Поэтому продолжать пришлось тоже ему:

– Наше общество держится на соблюдении этих законов. Мы – сильнейшие, и если мы сами начнем переступать через то, что сохраняет наш мир, ничем хорошим это не кончится.

– Наш мир сохраняем мы, – произнес я. – И мы сохраняли его тысячелетиями, сильнейшие из нас. Помнишь, что было, когда мы начали терять силу и связь с теми, от кого началась наша раса? Тогда чуть не рухнуло все. Сейчас мы находимся у истоков нового мира, и наша сила растет. Мы не имеем права держать ее взаперти.

– Вместе с силой растет и ответственность.

«Сила – это ответственность, Торн. Пока ты это не поймешь, из тебя не получится ничего цельного».

«Я уже цельный. И моя ответственность больше, чем ты можешь себе представить».

Я хорошо помнил этот разговор с отцом, и помнил, после чего он состоялся. Тогда мне было одиннадцать, но сейчас никто не станет мне говорить и указывать, что я должен делать.

– Ты прав, сила – это личная ответственность каждого. Я ни разу не позволил вам усомниться в том, что я ей злоупотребляю, не так ли?

– Мировое сообщество встревожено событиями с семьей Хэдфенгеров.

– Тех, которые счастливо живут в Зингсприде в настоящее время?

– Тех, кого ты выслал из Ферверна. Это – злоупотребление властью.

– Что насчет Лодингера, Рэйнар?

Вот теперь пауза повисла долгая.

Настолько долгая, что я сполна успел ей насладиться. По правде говоря, Халлоран своей идеальностью уже настолько меня достал, что сейчас я готов был высказать ему все. И высказал бы, если бы, выражаясь его словами, не ответственность, которая на меня возложена.

– Я не обязан перед тобой отчитываться, Торнгер.

– Совершенно правильно. Точно так же, как не обязан перед тобой отчитываться я.

– В твоем возрасте я совершил много ошибок, – его голос стал еще жестче, – и считаю своим долгом тебя предупредить, что намерен сообщить о случившемся остальным.

– Сообщай. – Я смотрел на перчатку, которая расползалась лохмотьями. – В моем возрасте ты еще не отвечал за целую страну. Удачного дня, Рэйнар.

Ответственность.

Круглосуточный контроль, каждый день, каждую минуту – вот что было в моей жизни с самого детства. Если Халлоран думает о том, что знает, каково быть ответственным за такое, он сильно ошибается.

Драконы не спят по четырнадцать суток: для них это нормальный физиологический процесс – бодрствование в течение такого промежутка времени. Мой рекорд, по крайней мере, рекорд осознанный, когда я оставался в сознании с чистым разумом – пять. Поэтому вторые, по сути, для меня не значили ничего. Я не просто не спал, потому что был занят – а раньше это было именно так. Я не хотел спать.

Ночь Хайрмарга раскрывалась по ту сторону окон миллионами огней, а я проводил время в спортзале. Оборудованный на втором этаже моего пентхауса, он не уступал ультрасовременным фитнес-центрам. Раньше тренировка была для меня обязательной по утрам, для поддержания формы. Силовые тренажеры, беговые, проверка реакции и координации. Чередование стрессовых условий – ледяной душ и ослепляющая жара, которая в теории возможна при столкновении синего и красного пламени в бою.

Сегодня по возвращении из Айрлэнгер Харддарк я провел в спортзале пять часов, но не выжал из себя и десятой части энергии, которая во мне клубилась. Арден был прав, со мной происходило что-то странное. Или что-то странное происходило с драконом во мне, который бился о прутья клетки человеческого тела, рычал, рассыпая внутри ледяные искры. В такие моменты ладонь начинала нестерпимо гореть. Ладонь и клочок запястья, на которое заползал изломанный узор чешуи.

Пиликнул напульсник: пришел отчет Стенгерберга.

Он присылал отчеты о ней три раза в день, и мне казалось, что это длится целую вечность.

Двое суток как вечность: остается только гадать, до каких пределов вечность способна растягиваться.

Строчки были скупыми – разумеется, они не могли отразить ее взгляда, когда Лаура Хэдфенгер спускается по ступенькам грязного перехода. Не могли отразить ее жестов, движений, и уж совершенно точно они не могли отразить тонкую хрупкость ее запястий под моими пальцами.

Шелк кожи.

Пульсацию жилки на шее и хриплые вздохи, когда я был в ней.

Припухшие губы.

Тихое:

– То-орн… – на выдохе.

Глаза в глаза.

Сейчас она вся – раскрытая подо мной.

Моя до последнего вздоха.

Я поймал себя на пределе сил, на боевом тренажере-симуляторе ближнего боя, после чего зашвырнул себя в ледяной душ. Дракон внутри снова сходил с ума, и это было основной причиной, по которой я собирался продолжать обороты.

Этот зверь, с которым мы должны быть единым целым, не станет мной управлять.

Хлещущие по телу ледяные струи сейчас ощущались как летний дождь: спустя пару минут тело перестает воспринимать холод и адаптируется. По-хорошему, ни холода, ни жара не существует – настолько, чтобы выбить меня из равновесия. Именно это определяет мое состояние – равновесие и контроль. Которые я создаю сам.

Угрозой этому не будет никто.

«Отмени слежку».

Я отправляю приказ раньше, чем сознание успевает проникнуться им.

Где-то внутри крошатся осколки вырванных кадрами фотограмм – стоящий у ее дома Эстфардхар с букетом цветов.

Харргалахт над небольшой аккуратной грудью. Я не должен его видеть, но я его вижу – чужой знак принадлежности на нежной коже, отблесками полыхающий на ее белизне. И напряженный сосок под тонким кружевом белья.

И судорожный вздох – когда она раскрывается, когда лежит, раскинув бедра, и пламя льется сквозь них, концентрируясь в харргалахт и отражаясь в его глазах.

Что-то с грохотом рушится.

Лед хрустит под ногами, иглами впивается в кожу, шипы ледяных кристаллов вспарывают каждый сантиметр пространства вокруг, чтобы с грохотом обрушиться вниз. Здесь, в тренажерном зале, тоже звуконепроницаемые стены, и когда последняя изломанная панель осыпается крошкой, как кольцо в моей ладони, я наконец-то чувствую вибрацию.

Вибрация напульсника, сообщающая, что звонит Стенгерберг.

Я стою посреди того, что было тренажерным залом, на хрустящих осколках льда.

– Да, – отвечаю коротко.

– Всю слежку? – уточняет он. – Даже фоновую?

– Всю.

Я отключаюсь и иду в душ.

Тот, что в другой части пентхауса, рядом со спальнями.

Тот, который уцелел.

Автоматическая дверь за моей спиной натыкается на ледяные иглы, раздается жалобный хруст.

Который сменяется тишиной.

Глава 3

Сегодня на Солливер платье стального цвета. Оно идеально вписывается в интерьер и остужает его, по меньшей мере, градусов на десять, если не сказать больше. Для встречи с ней я выбрал ресторан  «Эрхарден», в переводе с древнефервернского «Непокоренная высота». Располагается он на сто четвертом этаже здания, спроектированного Ульрихом Нигельманном. Сюда наравне с нашими знаменитыми высотками и смотровой площадкой комплекса Грайрэнд Рхай водят экскурсии, но даже летом, в лучах заходящего солнца, интерьер сверкает кристалликами заснеженных вершин.

Нам предстоит ужинать в общем зале, на платформе, возвышающейся на четвертом ярусе у панорамного окна величиной в шесть этажей. Когда Ритхарн идет по залу, на нее оглядываются: и мужчины, и женщины. Она – воплощение элегантности, волосы собраны на затылке, только два завитка обрамляют лицо. Из украшений на ней – только серьги, и я могу сразу сказать, что эти серьги созданы из фервернского льда по эксклюзивному заказу в «Адэйн Ричар».

– Прекрасно выглядите, Солливер. – Я поднимаюсь ей навстречу, и она улыбается.

– Я ждала, что вы это скажете.

– Я так предсказуем? – Мне снова хочется улыбнуться.

– Нет, просто ваши комплименты – это нечто особенное.

Я отодвигаю для нее стул, а после возвращаюсь на свое место. По ощущениям, Солливер не испытывает ни малейшей неловкости от того, где ей приходится ужинать, с кем ей приходится ужинать, и в каком окружении ей приходится ужинать. Мергхандаров она, кажется, не замечает – как само собой разумеющееся.

– Как прошел твой день, Торн?

Инициативу она тоже не стесняется проявлять, равно как и на «ты» переходит с небывалой легкостью.

– В работе.

– Мой тоже. – Она изучает меню на планшете, благодарит официанта за стакан воды (который выбрала вместо аперитива), но акцентирует внимание на моем взгляде. Мы сталкиваемся ими, и в ее глазах я вижу что-то похожее на то, что мог бы видеть в своем. Сканирующий эффект.

– Съемка? – уточняю я.

– Угадал! – Солливер смеется, и, надо признать, смех у нее весьма заразительный. – Известность отрезает сразу несколько возможных тем для разговора. Например: кем вы работаете, и все в том же духе. Или дело вовсе не в нашей известности?

– Кем работаю я, ты точно знаешь.

– Почти справедливо.

– Почти?

– У меня нет на тебя досье.

Она опускает глаза раньше, чем я успеваю ответить, роняя уголки тени от длинных густых ресниц на высокие скулы. А когда поднимает, интересуется:

– Можешь посоветовать хорошее вино?

– Ты не знакома с картой вин «Эрхардена»?

– Тебя это удивляет?

– Скажем так, немного. – Я открываю электронное меню на первой странице барной карты.

– Как я уже сказала, вчерашний вечер у меня был занят, сегодняшний день – тоже. Ну и потом, о том, куда мы едем, я узнала от Хестора.

Я отправил за ней водителя Лауры. Так или иначе подводя черту под этой страницей своей жизни – и я действительно не вспоминал о ней до того, как прозвучало имя водителя. Нет, не о ней. О снимках, на которых она вместе с Эстфардхаром изучает Рагран.

– У тебя было целых сорок минут, чтобы поинтересоваться меню.

– Целых? – Солливер откидывается назад и смотрит мне прямо в глаза. – Я не привыкла заниматься делами, когда еду расслабляться.

Я выделяю несколько вин, и у нее в меню они перехватывают подсветку.

– Странно, у меня создалось ощущение, что ты привыкла изучать игровое поле.

Она приподнимает брови. Делает это так изящно, что мне невольно хочется коснуться ее лица. Ригхарн все делает изящно. Закидывает ногу на ногу. Подается вперед. Даже бокал с водой поднимает так, будто там уже самое дорогое вино.

– Привыкла, – отвечает Солливер. – Если это критично.

Она отмечает вино двухсотлетней выдержки и еще несколько бутылок, смотрит на меня.

– В остальном полностью полагаюсь на твой выбор.

Мы делаем заказ, и спустя пару минут официант уже расставляет бокалы и добавляет необходимые приборы.

– На чем мы остановились? – спрашивает она, когда мы снова остаемся наедине.

– На критичных узлах игрового поля.

– Ах, да. – Солливер закусывает губу – на миг, а после снова пьет воду.

Воду она пьет так, что я сразу представляю ее губы на своем члене.

– Так что для тебя критично? – спрашиваю, так и не дождавшись продолжения от нее.

– Критично… предположим, тот факт, что ты выбрал столик в общем зале, и что нас сейчас могут видеть все. Ты же хотел, чтобы нас все видели, Торн?

– Для тебя это имеет значение?

Мы смотрим друг на друга, и она не отводит взгляд.

– Вероятно, да. Если я спрашиваю. – Солливер чуть наклоняет голову. – Мне нужно понимать правила игры.

– Ты понимаешь их не хуже меня.

Можно сказать, наш разговор завершен, но он продолжается. Продолжение заключается в том, как официант наливает мне вино – на два глотка, и когда я его пробую, она меня изучает. Дожидается, пока я поставлю бокал, и только после этого берет свой. Оплетая изящными пальцами ножку и едва касаясь стекла верхней части.

– Приятное, – выносит свой вердикт.

Я киваю, и официант разливает вино, после чего ставит бутылку на специальный столик-подставку, и уходит.

– Ты что-то говорил о сюрпризе.

– Сюрприз – на то и сюрприз, чтобы оставаться таковым до конца.

Мне нужно понимать, что Солливер не обременяют лишние чувства и надежды по поводу наших отношений, и они ее действительно не обременяют. Либо она прекрасная актриса (потому что на краткий миг мне показалось, что в ее голосе прозвучало некоторое разочарование). Как бы там ни было, сейчас она улыбается:

– Я полагаю, это ужин станет частью нашего соглашения?

– Все верно. – Смотрю на нее поверх сцепленных рук. – Как так получилось, что ты стала моделью?

– Мне хотелось доказать всему миру, что я невыносимо прекрасна. Полагаю, ты стал политиком по той же причине?

А она хороша. Если честно, мне начинают нравиться наши пикировки, и пусть это не входило в планы, будет приятный бонус.

– Совершенно точно нет.

– Нет? Тогда почему?

– В моей жизни стоял выбор между политикой и военной службой. Последнее оказалось невозможным по причине того, что я не готов подчиняться.

– Вот как? – Она снова пригубила вино. – Любишь, чтобы подчинялись тебе?

– Подчиняться тому, кто видит ситуацию шире – наиболее разумный и рациональный способ как можно скорее прийти к наиболее выгодному для себя результату. Пока дожидаемся ужин, поделись своими соображениями по поводу моей реформы.

– А они должны у меня быть? – Солливер снова приподняла брови, но тут же приняла расслабленный и скучающий вид.

– Не должны?

– На мой взгляд, нет. Реформа – твоя, с какой стати мне ее оценивать.

– Я спрашивал не оценки, а твоего мнения.

– Прости, но ты меньше всего похож на мужчину, которого интересует чье-то мнение, Торн.

Я едва скользнул взглядом по мергхандарам.

– Свободны. Ждите внизу.

– Опасно, – заметила Солливер, когда мергхандары спустились по лестнице и остановились у нее.

Пара за соседним столиком, расположенным на полуровня ниже, не сводила с нас глаз. Расстояние до них, правда, было такое, что они вряд ли могли что-то слышать – в этом плане «Эрхарден» идеален.

– Опасно говорить со мной в таком тоне, – сообщил я. – Надеюсь, мы друг друга поняли?

– Тем не менее в ресторан ты пригласил именно меня, а не одну из этих… девочек-припевочек. – Солливер подняла руки. – Я не собираюсь воевать с тобой, Торн. Я просто хочу, чтобы ты уважал мои границы. Мы друг друга поняли?

Она пожала плечами и чуть подалась назад:

– Кроме того, я просто сказала правду. Мне бы хотелось, чтобы между нами с самого начала была исключительно правда – насколько это возможно. В деловых соглашениях я ценю честность, открытость и прямолинейность. Ты всеми этими качествами обладаешь на двести процентов. Только пожалуйста, избавь меня от светских разговоров в ключе «я спрашиваю это у каждой».

– Не у каждой, – хмыкнул я. – Честность и смелость всегда подкупают.

Солливер развела руками.

– Если бы я не могла ответить именно так, я бы не пришла на встречу. Ты же меня сожрешь и не подавишься. И если уж говорить открыто – о твоей реформе – это было честно и смело, и ты сделал это раньше остальных, хотя назревало это десятилетиями. Именно поэтому остальные так бесятся.

Я оперся о подлокотник и подпер подбородок рукой.

– Давно ты следишь за политической ситуацией?

– Я не слежу. Я просто неплохо ориентируюсь в мире современной информации и делаю соответствующие выводы. Драконов ради, это уже напоминает не деловой ужин, а политические переговоры. За нас!

Солливер подняла бокал, мы едва успели сделать по глотку, когда к нам снова поднялся официант.

– Это произведение искусства, – произнесла она, когда мужчина поставил перед ней тарелку с салатом.

– Благодарю, ферна Ригхарн. Я передам ваш комплимент шеф-повару.

– Обязательно.

– Что ты думаешь об отключении щитов?

Этот вопрос я не собирался ей задавать. Но сейчас, наблюдая за легкой игривой непринужденностью, с которой она перевоплощалась, просто не удержался.

– Вероятно, мне полагается высказать что-то очень умное, но я недостаточно хорошо разбираюсь в драконах, Торн. Думаю, со временем ты мне все расскажешь, и я сделаю определенные выводы. А пока давай поставим этот момент на паузу.

Больше мы к политике не возвращались. Обсуждали современную кухню (которая в таких ресторанах больше напоминает искусство), вина и все, так или иначе связанное с этим направлением. Она пришла в восторг, узнав про Доража Эмери и про его карьеру, и в еще больший – когда я пообещал их познакомить.

– Мы, творческие люди, всегда найдем общий язык, – воодушевленно сказала Солливер. – Особенно те, кто сделал себя сам.

– Модельный бизнес – это творчество?

– Еще какое! – Она рассмеялась. – Иногда уже не представляешь, как еще встать, чтобы это не сделали сотни раз до тебя. Я уже не говорю о выражениях лица.

– Уверен, с этим у тебя все в порядке.

– Ты слишком во мне уверен, Торн.

– Иначе тебя бы здесь не было. – Я отложил салфетку. – Как ты смотришь на то, чтобы продолжить вечер в моей резиденции?

Солливер чуть приоткрывает рот, или просто размыкает губы: у нее это выглядит настолько откровенно, что даже к услугам фантазии прибегать не надо.

– То есть ты обещал мне сюрприз, и он, полагаю, находится именно у тебя в резиденции?

– Именно так.

Вот теперь она подается назад и смотрит на меня с улыбкой.

– Ты играешь нечестно, Торн Ландерстерг.

– Я политик.

– Ты сейчас называешь всю политику нечестной игрой?

– Нет, я называю вещи своими именами. Политика – искусство добиваться того, что тебе нужно так или иначе. Не ожидай тебя сюрприз в резиденции, вряд ли бы ты согласилась.

– Сюрприз или предложение, от которого нельзя отказаться. – Она складывает ладони, и тут же кладет их на стол. – А если я все-таки откажусь?

– Тогда ты не узнаешь, что я хотел тебе предложить.

Солливер вздыхает – легко, а после кивает:

– Могла бы сказать, что ты не оставил мне выбора, но это не так. Предполагаю, это что-то очень интересное.

Вместо ответа я поднимаюсь и подаю ей руку. Наше шествие по ресторану отслеживают все, в гардеробе, где я накидываю пальто ей на плечи, и на парковке все тоже смотрят на нас. Я к этому привык и Солливер – тоже. Она реагирует на внимание так, как должна реагировать первая ферна. Она его принимает как должное.

Мы садимся во флайс, и там Ригхарн кладет ногу на ногу.

– Даже не представляла себе, что это будет так.

Чулки она не носит. Или носит, но не постоянно.

Изгиб бедра под платьем вызывает желание скользнуть ладонью по теплой коже под тонкой защитой колготок. Обманчиво-тонкой, когда три года назад изобрели синтетическую ткань, способную сохранять тепло и при этом не выглядеть как наряд рейдера в фервернские пустоши, ее изобретатель обогатился. Точнее, изобретательница, посвятившая этому лет десять своей жизни, которые сейчас сполна окупились.

Страницы: «« 123 »»

Читать бесплатно другие книги:

Книга о людях, их судьбах и письмах, в которых эти судьбы нашли отражение. Автор предпринимает путеш...
Одно из самых значимых произведений Мердок, затрагивающее тему стремления человека к духовности и об...
Столкновение интересов, идеалов, цивилизаций в Южной Африке 1930-х превратило ее в бурлящий котел. В...
Французский писатель Луи Буссенар – автор многочисленных приключенческих романов, не уступающих лучш...
Ночью туманы в городе Семиречье стирают любые следы, и убитых колдовством (да и обычным способом) по...
«Книга Перемен» – это в первую очередь технология принятия управленческих решений. И в этом переводе...