Битва за Рим Маккалоу Колин

– Задумали, – мрачно ответил Друз. – Я прибыл, чтобы предупредить: у тебя остается шесть нундин, чтобы постараться смягчить удар. К лету комиссии начнут работу и повсюду появятся объявления, расписывающие выгоды доносительства. Алчные людишки смогут заработать по четыре, восемь, двенадцать тысяч сестерциев; кто-то основательно разбогатеет. Я согласен, что это позор, но весь народ – да-да, и патриции, и плебс! – утвердили проклятый закон почти единогласно.

– Где будет ближайшее место заседания суда? – спросил Мутил, скривившись.

– В Эсернии. Местами заседаний назначены римские или латинские колонии.

– Еще бы, куда же им еще сунуться!

Повисло молчание. Ни Мутил, ни Силон ни словом не обмолвились о войне, что встревожило Друза гораздо сильнее, чем если бы они обсуждали ее не таясь. Он знал, что вокруг плетутся заговоры, и угодил в безвыходное положение: Друз был слишком предан Риму, чтобы не выдать мятежников, прознай он о них, но одновременно дружба с Силоном препятствовала ему выпытывать что-либо о заговоре. Приходилось тщательно следить за каждым своим словом.

– Что ты нам предлагаешь предпринять? – спросил у него Мутил.

– Я уже сказал: приложить максимум усилий, чтобы смягчить удар. Убедить всех жителей римских и латинских колоний, безосновательно объявивших себя гражданами, в необходимости спасаться бегством. Им не захочется покидать обжитые места, но вы должны использовать всю силу убеждения! Если они останутся, их ждут бичевание, штраф, поражение в правах и выселение.

– Но это же чушь! – вскричал Силон, сжимая кулаки. – Пойми, Марк Ливий, так называемых лжеграждан слишком много! Риму придется прикинуть, сколько у него объявится врагов, а уж потом действовать согласно новому закону. Одно дело – задать кнута италику здесь, италику там, и совсем другое – подвергнуть экзекуции целые деревни, не говоря уже о городах! Это безумие! Страна не покорится, клянусь!

Друз зажал ладонями уши и в отчаянии покачал головой:

– Не произноси таких слов, Квинт Поппедий! Умоляю, ни единого слова, которое я мог бы расценить как измену! Ведь я не перестал быть римлянином! Я здесь с одной целью – помочь тебе по мере сил. Не втягивай меня в дела, которые, как я искренне надеюсь, не принесут плодов. Лучше заставь всех лжеграждан покинуть те места, где их ждет разоблачение, если они не уйдут сами. Причем сделай это немедленно, пока они могут спасти хоть какие-то средства, вложенные в римском или латинском поселении. Не важно, что о причине их отъезда будут знать все до единого: главное, чтобы они оказались достаточно далеко, там, где до них не доберутся. Вооруженных ополченцев слишком мало, к тому же они будут заняты охраной судей; им недосуг кидаться в погоню. Тебе есть на что уповать – на всегдашнюю нерешительность, которая охватывает сенат всякий раз, когда речь идет о тратах. В сложившейся ситуации это тебе на руку. Уведи своих людей! И позаботься, чтобы италики заплатили Риму все подати. Никто не может быть освобожден от уплаты податей на основании подложного гражданства.

– Мы так и поступим, – молвил Мутил, который, будучи самнитом, знал, как беспощадно мстят римляне. – Мы уведем людей на родину и станем приглядывать за ними.

– Хорошо, – успокоился Друз. – Уже одно это уменьшит число жертв. – Он опять заерзал на стуле. – Мне нельзя здесь оставаться, я должен уехать до полудня и добраться до наступления темноты до Касина, где пребывание Ливия Друза вызовет меньше подозрений, нежели в Бовиане. Там у меня, по крайней мере, есть земля.

– Так торопись! – воскликнул Силон. – Не хватало только, чтобы тебя обвинили в измене! Ты поступил с нами как истинный друг, и мы очень ценим это.

– Сейчас исчезну. – Друз нашел в себе силы улыбнуться. – Сперва дайте мне слово, что не начнете войну, пока есть иные пути. Я еще не утратил надежду на мирное решение проблемы, тем более что в сенате у меня нашлись могущественные единомышленники. Гай Марий вернулся из далекого путешествия; мой дядя Публий Рутилий Руф тоже принял вашу сторону. Клянусь, вскоре я постараюсь занять должность народного трибуна и уж тогда проведу через народное собрание закон о предоставлении равных прав всем жителям Италии. Сейчас из этого ничего не вышло бы: сперва надо заручиться поддержкой влиятельных людей в Риме, особенно в среде всадников. Возможно, lex Licinia Mucia еще сослужит вам добрую службу. Разобравшись, к каким последствиям он ведет, многие римляне станут относиться к италикам с большей симпатией. Конечно, путь этот болезненный и дорогостоящий, однако на этом пути среди вас появятся герои, которыми вы будете гордиться. Поэтому я голосую за.

Силон проводил его до коновязи. Друз сел на свежего коня из конюшни Мутила; тут выяснилось, что он путешествует в одиночестве.

– Марк Ливий, ехать одному очень опасно! – всполошился Силон.

– А иметь попутчика, даже раба, и того опасней, – возразил Друз. – Люди любят судачить, а я не могу дать Цепиону повод обвинять меня в плетении заговоров в Бовиане.

– Даже притом что никто из нас, предводителей италиков, не зарегистрировался как гражданин, я не смею сунуться в Рим, – проговорил Силон, глядя снизу вверх на Друза, голова которого, подсвеченная сзади солнцем, украсилась нимбом.

– Вот и не суйся, – усмехнулся Друз. – Ведь в нашем доме засел соглядатай.

– Юпитер! Ты распял его?

– На беду, мне приходится делить с ним, то есть с ней, кров: это моя девятилетняя племянница Сервилия, дочь Цепиона, – вся в отца! – Друз залился краской. – Выяснилось, что, когда ты гостил у нас в последний раз, она зашла в твою комнату, – вот почему у Цепиона появились основания назвать Гая Папия одним из инициаторов массовой лжерегистрации! Можешь сообщить ему об этом, чтобы и он знал, как италийский вопрос разделил Рим. Нам следует добиться мирного объединения всех народов, населяющих полуостров. В противном случае ни Рим, ни италики не смогут двигаться вперед.

– А ты не можешь отослать эту негодницу к ее папаше? – спросил Силон.

– Он знать ее не желает – даже за такое вероломство по отношению к моим гостям, – хотя она, наверное, надеялась, что после этого подвига он сменит гнев на милость. Я засадил ее под замок, но она все равно может сорваться с поводка и броситься к своему родителю. Так что лучше не показывайся вблизи Рима и моего дома. Если тебе понадобится срочно увидеться со мной, пошли записку, и мы встретимся в укромном месте.

– Согласен. – Уже занеся ладонь, чтобы хлопнуть скакуна Друза по спине, Силон вспомнил, что хотел сказать еще кое-что. – Передай от меня сердечный привет Ливии Друзе, Марку Порцию и, разумеется, дорогой Сервилии.

Друз посерел. Конь, повинуясь шлепку, поскакал прочь. Друз успел крикнуть через плечо:

– Она умерла! О, как мне ее недостает!

Quaestiones – специальные комиссии, созданные в соответствии с lex Licinia Mucia, – начали работать в Риме, Сполетии, Косе, Фирме-Пиценском, Эсернии, Альбе-Фуценции, Капуе, Регии, Луцерии, Пестуме и Брундизии; предполагалось, что, покончив с делами там, суды переберутся в другие центры. Комиссии не было только в Лации.

Вождям италиков, собравшимся в Грументе спустя неделю после встречи Силона и Мутила с Друзом в Бовиане, удалось вывести почти всех лжеграждан из римских и латинских колоний. Некоторые, разумеется, отказывались верить в худшее; другие, все понимая, просто не могли помыслить об отъезде из обжитых мест. На них-то и обрушились quaestiones.

Помимо председателя-консуляра и двоих сенаторов-судей, в каждой комиссии имелись писцы, по двенадцать ликторов (председатель был равен проконсулу) и по сотне вооруженных конных ополченцев из отставных кавалеристов и бывших гладиаторов, способных управлять лошадьми, пущенными в галоп.

Отбор судей происходил по жребию. Ни Гай Марий, ни Публий Рутилий Руф не попали в их число, чему не приходилось удивляться: видимо, их деревянных шариков даже не оказалось в закупоренном кувшине с водой, так что они никак не могли вылететь наружу через дырочку, когда кувшин встряхивали.

Квинт Лутаций Катул Цезарь вытянул Эсернию, великий понтифик Гней Домиций Агенобарб – Альбу-Фуценцию; принцепс сената Скавр не попал в число «счастливчиков» – в отличие от Гнея Корнелия Сципиона Назики, которому достался Брундизий, что повергло его в уныние. Метелл Пий Свиненок и Квинт Сервилий Цепион оказались среди помощников, равно как и шурин Друза – Марк Порций Катон Салониан. Сам Друз тоже остался без должности, что несказанно обрадовало его, ибо в противном случае ему пришлось бы взять самоотвод, поскольку этого требовала его совесть.

– Кто-то не побрезговал сплутовать, – поделился с ним догадкой Марий. – Если бы у них была голова на плечах, то им следовало бы, наоборот, сделать так, чтобы ты вытянул жребий и был вынужден сам разоблачить себя. В нынешней ситуации это не пошло бы тебе на пользу.

– В таком случае я рад, что они безголовые, – весело отозвался Друз.

Цензору Марку Антонию Оратору выпало председательствовать в quaestio в самом городе Риме. Это пришлось ему по душе, поскольку он знал, что найти нарушителей здесь будет куда труднее, нежели в провинции, где наблюдалась массовая подложная регистрация, а он любил головоломки. Кроме того, он предвкушал, как заработает на штрафах многие миллионы сестерциев; осведомители уже сбегались к нему со всех сторон, волоча длинные списки.

Количество уличенных зависело от места. Скажем, Катулу Цезарю очень не понравилось в Эсернии – городе, расположенном в сердце Самния, где Мутил уговорил бежать почти всех, не считая горстки самых недоверчивых, и где римские граждане и латиняне не могли сообщить ему никаких сведений. О том, чтобы самниты выдавали соплеменников, даже за большие деньги, не могло идти и речи. Поэтому с оставшимися пришлось расправиться в показательном порядке (во всяком случае, как это понимал Катул Цезарь): председатель суда нашел среди охранников особенно жестокого человека, которому и поручил наказывать виновных кнутом. Но даже такое развлечение не сделало пребывание в Эсернии менее скучным, поскольку закон предписывал разбираться с каждым новым «гражданином» по отдельности. Время чаще всего тратилось впустую: оказывалось, что очередной вызванный более здесь не проживает. Ответчик появлялся перед судом всего раз в три-четыре дня – встречи, которых Катул Цезарь просто жаждал. Трусость не была в числе его недостатков, и он не обращал внимания на гневный ропот и злобное шипение, встречавшие его повсюду, а также на открытые проявления ненависти, обращенные не только против него, но и против его судей, писцов и ликторов и даже людей из охраны. Всадники то и дело оказывались на земле из-за оборванных постромок, питьевая вода портилась, все насекомые и пауки Италии собрались в одном месте – там, где квартировали члены суда с присными, змеи облюбовали их сундуки и постели. Повсюду находили кукол, обернутых в окровавленные, вывалянные в перьях тоги, а также дохлых цыплят и кошек. Пищевые отравления стали случаться настолько часто, что председатель суда ввел обычай насильственно кормить рабов за несколько часов до того, как принимал пищу сам, а также выставлять при съестном караул.