Княгиня Ольга. Стрела разящая Дворецкая Елизавета

Обнаружив, что Хакона в числе ловцов нет, он пустился бегом через лес, надеясь успеть предупредить «ловцов»: дичи не будет. Володислав сказал ему об этом, но сам, увлеченный желанием все же посостязаться Соколиной, не рассчитал время и не сообразил, что пеший гонец не успеет до места засады раньше всадников. Собственно, без Хакона Володиславу и не нужно было скакать именно туда, но он слишком много раз за эти дни прикидывал, как будет это делать, и привычная мысль повела его сама.

Пару мгновений Гляденец таращился на лежащую в полубеспамятстве девушку, потом кинулся сматывать веревку, для быстроты рубя ее на куски поясным ножом.

Соколина застонала и пошевелилась, попыталась сесть. Прикоснулась к лицу и с криком отдернула руки.

– Тише! – Ольтур схватил ее за руки, покрытые сохнущей кровью. – Не трогай! Перелом у тебя! Я вправил, заживет, но болеть еще будет. Ртом дыши.

Соколина наконец разлепила веки и устремила на него полубессмысленный взгляд. Этот парень ей был хорошо знаком, но она настолько не ждала увидеть его здесь и сейчас, что не верила глазам и считала, будто ей мерещится из-за падения.

– Кислый! – Ольтур обернулся. – За водой беги!

Поскольку парни ночевали у тропы, у них был с собой кувшин и котелок. Схватив то и другое, Кислый, не хуже того оленя, ломанулся через чащу к ближайшей речушке. Ольтур помог Соколине сесть, прислонил спиной к дереву.

В кустах зашуршало, и показался Володислав, верхом, ведя в поводу Аранку. При виде Соколины и Ольтура он переменился в лице, выпучил глаза, хотел закричать… но закрыл рот.

Он же им объяснял! Он же всем им, кощеевым детям, десять раз объяснял! Сперва проедет он сам. Потом – Свенельдова дочь. А уж потом рыжий! Сперва – он, потом – Соколина, потом – Якун! А эти глуподыры натянули веревку сразу после него! И не поглядели даже!

Но Соколина уже пришла в себя. Поэтому Володислав невероятным усилием проглотил, буквально затолкнул в себя рвущиеся наружу слова и бросился к ней.

– Касаточка моя! Да что же с тобой!

Она отпихнула его протянутые руки, опасаясь, что любое прикосновение причинит ей боль. Прокушенный язык распух, и она сунула палец в рот, торопливо проверяя, целы ли зубы.

– Она… на ветку налетела! – брякнул Кислый, держа в дрожащих руках мокрый черный котелок. Дикий страх из-за содеянного сделал его изобретательным. – Тут ветка… где она была…

– На ветку, точно! – Ольтур оценил выдумку. – Хорошо, не убилась…

У него сел голос. Сердце стучало в самом горле, глаза от потрясения лезли на лоб. Их спасли боги – как бы он жил дальше, если бы своими руками убил ее!

Ольтур бросил на Володислава зверский взгляд: вот кто все затеял! Собирался ловить Хакона, а вышло вон что…

Да, а Хакон-то где? Ольтур оглянулся в сторону тропы, но там было тихо.

Взяв у Кислого котелок, он помог Соколине кое-как обмыть лицо и выпить воды. У нее болела и кружилась голова, ее подташнивало, и пока она не задавала вопросов. Даже не спрашивала, откуда они двое, три дня как отосланные к Перемилу, здесь взялись. Но Ольтура пробирала холодная дрожь при мысли, что будет, когда за разбор дела возьмется сам воевода. Это сейчас сойдет – про ветку. Он даже глянул вверх, нет ли там и правда подходящей ветки.

– Везите ее домой, – устало сказал Володислав. На лице его отражались досада и разочарование, от которых даже черты лица стали как-то резче. – Ты можешь сесть в седло?

– А-а… – выдохнула Соколина, и это следовало понимать как «да».

Она не была уверена, что удержится на лошади, но одно было ясно: лов для нее закончен.

До Свинель-городца ехали шагом – один из парней вел Аранку под уздцы, второй следил за Соколиной, всегда готовый подхватить, если будет падать. Сама она вцепилась в гриву и все силы сосредоточила на том, чтобы не упасть. Раза три останавливались, девушку снимали с седла и укладывали на травке передохнуть. Она мечтала, чтобы каким-нибудь чудом здесь оказалась Предслава – та придумает, что делать, чтобы не шла кровь, не раскалывалась голова, не болели ребра и все мышцы.

Наверное, она теперь вся в синяках. Какое счастье, что, кроме носа, других переломов нет, только ушибы и ссадины. И порванный рукав… Платье испорчено – а ведь только второй раз надела. Челядинки отстирают пятна крови, а потом надо отдать Предславе – она сумеет перекрасить. А еще лучше – прямо сейчас оказаться дома, на своей лежанке… о-ох, тошно!

Нос сломан… сломан нос… Как у отца… как у брата Мистины… У них обоих сломаны носы; люди шутят, что, мол, видно близких родичей. Соколина, при всех ее мальчишеских ухватках, не была равнодушна к своей красоте и не могла спокойно думать о ее потере.

– От я теперь красота буду нена…глядная, – прогундосила она. – Вся в батюшку…

– Не, не такая, – утешил ее Ольтур, опечаленный донельзя. – У них с Мистиной переломы были сбоку – ну, когда краем щита или еще чем в нос со стороны бьют и сносят. А у тебя удар пришелся прямо спереди, так … может, горбинка останется, а может, ничего… Но ты не грусти – я тебя всякую любить буду.

Соколина не ответила. И обрадовалась про себя, что Хакон уехал и ничего этого не видел. Ни ее падения, ни распухшего красного лица. А потом еще будут синяки под глазами… хоть из дому не выходи. Добраться бы до него еще!

И вот Соколина дома. Охающие служанки раздели ее, уложили, еще раз умыли. Осинка пустился во весь дух в Искоростень за княгиней. Вот появилась Предслава – молчит, не причитает, шепотом распоряжается челядинками: греть воду, заваривать травы, делать примочки… Утешает больную и поругивает мужа-блудоумца: заигрался, чуть девку не загубил… Сует в руки кусочек льда из ледника, завернутый в чистую ветошку: приложи к носу.

Среди всех этих хлопот Предслава порой вдруг садилась на лавку и замирала, сложив руки на коленях и глядя куда-то в темный угол. Она с утра знала, что Логи-Хакон не поехал на лов, а отбыл обратно в Киев. А ведь у Володислава был какой-то замысел против него, для чего он хотел использовать и Соколину. «Придумал, с нами же девка поедет…». Володислав вызвал Соколину состязаться уже после того, как они с Маломиром обсуждали, как бы заставить Хакона скакать по нужной тропе…

Уж не надеялся ли Володислав, что Хакон поскачет за Соколиной! Таким образом он, Володислав, при помощи девушки приведет своего врага в ловушку! И конец его при этом будет выглядеть как бесславным, так и естественным: погнался за девкой да убился. Бывает…

Но Логи-Хакон ускользнул. А удар приняла на себя Соколина. Предслава с трудом сдерживала жгучее желание, дождавшись мужа с охоты, встретить его с пестом в руках и хорошенько наломать бока. За семь лет замужества ни разу у них такого не бывало, но сегодня, если ее догадки верны, он это заслужил!

Но время шло, а ловцы все не ехали. Вот стемнело. Предслава несколько раз посылала в Искоростень: нет, и князь не вернулся. Она не знала, что делать: то ли оставаться с Соколиной, то ли идти домой к детям. Да куда же все пропали: Володислав, Свенельд с обеими дружинами? И не говорили заранее, что останутся в лесу ночевать…

Лишь ближе к полуночи, когда Соколина заснула, Предслава кликнула свою челядь и собралась домой. А выйдя к воротам, увидела впереди на дороге множество огней – факелы в руках медленно приближающегося шествия. Сперва она обрадовалась, потом встревожилась. Предслава стояла у ворот, желая поговорить со Свенельдом о несчастье с дочерью. Может, он потому так и задержался, что хотел на месте определить причину? Не подозревает ли он умысла? И на кого возлагает вину?

Сердце ёкало: а что если воевода уже вскрыл вину Володислава, и между ними произошла ссора? В груди разливался холод, и хотелось бежать навстречу медленно приближающимся огням. О боги, да что же они так ползут?

Ни криков, ни усталого хохота, который всегда сопровождал даже позднее возвращение ловцов. Тишина, лишь шорох шагов и конский топ – тоже медленный, угрюмый. Как страшный сон… Не в силах выдержать этой тишины, Предслава сделала несколько шагов вперед, из ворот…

Вот они уже рядом. Передние ряды дружины смотрят на нее и молчат. Лица замкнутые, осунувшиеся, будто из битвы идут. Ни поздоровается никто, ни похвастается добычей, ни пожалуется: дескать, голоден как волк, быка печеного съем…

За первыми рядами ехала волокуша. Добыча? Нет, волокуша не сильно нагружена, в ней, кажется, всего одна туша… никаких рогов…что-то темное… Медведь? При свете факелов не видно шкуры. Скорее это похоже на…

– Боги мои! – Предслава схватилась за грудь. – Это… это?

Перед ней остановился Сигге Сакс. Постоял, помолчал – то ли сам собирался с духом, то ли хотел ее подготовить. Его округлое, довольно полное лицо, рассеченное старым шрамом от правой стороны лба до нижней челюсти слева, в отблесках огня казалось постаревшим и суровым. Потом ответил:

– Воевода наш… Медведь заломал.

Ловчие князя Володислава знали, что в выбранном для загона участке ходят олени и косули, не считая разной мелочи. Они лишь не ведали, что за ночь туда подобрался медведь. Дичь выскакивала с широкой стороны лядины, попадая под стрелы и сулицы ловцов. Все смотрели туда, и поэтому Свенельд заметил бурую тушу, на четырех лапах несущуюся прямо на него сбоку, когда та была уже совсем близко. Напуганный и разъяренный шумом и многолюдством, медведь шел на прорыв.

– Ого! – только и рявкнул Свенельд, подхватывая рогатину.

Он так и поехал с той, что обнаружил утром возле своей лежанки. Приготовил ее в расчете на кабанов, но и медведя встретил с охотой.

Вокруг раздались крики. В бурого полетели стрелы. Частью они свистнули мимо, частью достигли цели, но стрелой медведя не остановить.

– Это мне! – крикнул Свенельд и в радостном азарте подался навстречу зверю.

Увидев перед собой железный наконечник рогатины, тот встал на дыбы. Свенельд ударил прямо под грудь; наконечник вошел в мохнатую тушу, однако медведь с яростным ревом пер вперед, норовя добраться до врага.

А потом Свенельд ощутил, как упал напор на рогатину в его руках. Только потом расслышал хруст. Наконечник обломился, и медведь налетел на него воняющей душной горой, облапил, опрокинул, вонзая когти в бока и разевая пасть во всю ширь над головой упавшего…

Одновременно с этим отроки кинулись на него со всех сторон. Мгновенно медведь был утыкан десятком копий; стоял дикий рев, истошные вопли. О прочей дичи все забыли, спасенные олени и зайцы мчались сквозь строй ополоумевших ловцов и скрывались на другой стороне лядины.

Чья-то рогатина вошла медведю прямо в пасть и пронзила глотку, не дав желтым клыкам сомкнуться на голове Свенельда; зубы заскребли по железу. Множество клинков вонзилось в мохнатые бока; еще живой, медведь был поднят на них и отброшен. Ошалелые, охваченные ужасом отроки даже не заметили тяжести туши, желая поскорее освободить воеводу из захвата.