Приморский детектив Полякова Татьяна

В конце концов, это сауна, а не крематорий. В прежние времена Сазонов и сам любил попариться и доводил температуру в сауне до ста градусов, а то и больше…

Да, но при такой температуре он находился недолго, и он был спокоен. А тут дверь заперта, и ему придется провести здесь неизвестно сколько времени.

Сазонов не хотел смотреть на градусник – но глаза сами скользнули влево.

Шестьдесят четыре. И ртуть быстро ползет вверх.

Самое главное – успокоиться. Взять себя в руки. И опуститься как можно ниже – самый горячий воздух под потолком.

Сазонов сел на пол, скрестив ноги, как заправский йог, и стараясь дышать медленно и глубоко. Взгляд без разрешения, сам собой скользнул к градуснику.

Семьдесят два.

Без паники. Только без паники. Сюда непременно кто-нибудь зайдет… зайдет и выпустит его…

Да, но для этого нужно, чтобы его услышали.

Сазонов снова крикнул:

– Эй, кто-нибудь! Выпустите меня!

Собственный голос показался ему слабым, измученным, едва слышным.

Затравленный взгляд на градусник.

Восемьдесят четыре.

Дышать становилось все труднее, перед глазами заплясали цветные пятна, потом в глазах начало темнеть.

– Помогите!

Девяносто.

Сазонов лег на пол. Внизу воздух должен быть прохладнее – но он этого не почувствовал. Зато в голове мелькнула паническая мысль, что лежа он быстрее потеряет сознание, а тогда…

Было в его теперешнем положении и одно преимущество: снизу он не видел цифры на градуснике.

Нет, сдаваться нельзя. Он попытался снова сесть, но сил не было даже на это.

И тут за дверью послышался какой-то тихий, неуверенный, скребущийся звук.

Сазонов не поверил в него, подумал, что от жары и удушья начались галлюцинации. Но звук повторился, а потом раздался негромкий, неуверенный голос:

– Вы тут?

– Тут, тут! – прохрипел Сазонов, приподнимаясь из последних сил.

– Черт, никак не открыть… еще секундочку… ну, кажется, получилось…

Дверь кабинки распахнулась, и в легкие Сазонова хлынул свежий, благодатный, прохладный воздух. Он пополз навстречу этому воздуху, увидел перед собой женские ноги. Ноги были красивые. Затем над ним склонилось озабоченное лицо с круглыми глазами, и озабоченный голос проговорил:

– Ну, как вы?

Жизнь понемногу возвращалась к Сазонову. Он начал воспринимать окружающий мир во всей его полноте – и первым делом осознал, что лежит на кафельном полу, а над ним стоит, склонившись, Марианна. Та самая навязчивая, вездесущая, невыносимая Марианна, которая не давала ему прохода.

Сейчас он был этому несказанно рад, он готов был целовать Марианне ноги… которые, кстати, весьма и весьма ничего… он посмотрел, чтобы убедиться, но ноги были прикрыты длинным халатом. Наверно, ему показалось насчет ног. Надо же, целовать…

Эта нелепая идея окончательно отрезвила Сазонова. Он встал, покачиваясь, и сверху вниз взглянул на свою спасительницу.

– Только не спрашивайте, как я здесь оказался! – проговорил Сазонов, утирая пот рукавом ее халата.

– А я и не собираюсь, – ответила Марианна. – Я и так знаю.

– Знаете? – удивленно переспросил Сазонов.

После перенесенного стресса он соображал еще плоховато, но все же это не укладывалось у него в голове…

– Потом, потом! – отмахнулась Марианна. – Сейчас некогда, сейчас у нас очень срочное дело…

– Срочное дело? – переспросил Сазонов, все еще медленно соображая.

– Ну да, это же старуха вас заперла! Ну, эта… которая купается. Инна Михайловна.

– Ну да…

– Значит, ей именно сейчас нужно было вас изолировать. Значит, наступил тот самый момент…

– Тот самый момент? – снова переспросил Сазонов. – Что вы об этом знаете? Да кто вы вообще такая?

– Некогда, некогда! – отмахнулась от него Марианна. – Нужно перехватить старуху, пока не поздно… вы вообще как себя чувствуете? Можете работать?

– Нормально я себя чувствую! – проворчал Сазонов. – Но вот вы… откуда вы знаете?

– Ну так не будем терять время!

И Марианна бросилась на улицу, прочь из процедурного корпуса. Сазонову ничего не осталось, как последовать за ней.

До жилого корпуса они не успели дойти – Инна Михайловна величественно шествовала к морю в своем неизменном темно-красном купальном халате.

Сазонов подскочил к ней слева, Марианна – справа.

– Купаться идете? – проговорил Сазонов вполголоса.

– Вы? – Инна Михайловна взглянула на него удивленно, в ее глазах промелькнул испуг, но она тут же взяла себя в руки.

– Да, я, – усмехнулся Сазонов. – А что – картина называется «Не ждали»? Думали, что я уже сварился?

– Не понимаю, о чем это вы! – фыркнула Инна Михайловна и попыталась обойти Сазонова. Он деликатно, но сильно взял ее за локоть.

– Что вы себе позволяете? – старуха повысила голос. – С виду – такой приличный молодой человек!

– Я и был приличный, пока вы меня не заперли в сауне и не попытались сварить заживо. После этого я очень изменился. Можно сказать, стал другим человеком.

– Я вас заперла? Что вы говорите? Наверное, это получилось случайно. Я готова принести вам свои извинения. А сейчас отпустите меня! Отпустите немедленно!

– Что – вода остывает? – усмехнулся Сазонов. – Вы же обычно купаетесь по утрам до завтрака? На полный желудок вредно, сами говорили!

– Вам-то какое дело!

– Вы тоже с виду такая приличная пожилая дама, а на самом деле…

– Да что вам от меня нужно?

– Поговорить. Но разговор у нас будет долгий и очень серьезный, так что лучше пройдем в ваш номер, чтобы не привлекать лишнее внимание.

– Не хочу с вами ни о чем разговаривать!

– А придется! – и Сазонов потянул женщину к жилому корпусу.

Инна Михайловна повернулась к Марианне и жалобно проговорила:

– Девушка, но вы-то…

– Молчать! – рявкнула на нее Марианна. – Это он такой мягкий, а со мной шутки плохи!

Инна Михайловна понурилась и послушно поплелась между двумя сопровождающими. Они вошли в корпус, поднялись на второй этаж, вошли в номер.

– Ну, и что теперь? – проговорила Инна Михайловна, когда Сазонов закрыл дверь ее номера.

– А теперь все зависит от вас! – отчеканил Сазонов. – Либо вы все нам рассказываете…

– И отдаете Будду! – выпалила Марианна.

Сазонов покосился на нее.

Ну откуда она все знает? Кто она вообще такая? Ладно, сейчас не время разбираться…

– Ничего не знаю! – отрезала Инна Михайловна.

– Не знаете? – процедил Сазонов, сверля ее взглядом.

– Вы его заперли в сауне… – начала Марианна.

– Случайно! – перебила ее старуха. – В моем возрасте трудно контролировать свои действия!

– Дайте же мне договорить! – повысила голос Марианна. – Вы его заперли не просто так. Значит, вам именно сейчас нужно было его обезвредить. Значит, именно сегодня, именно сейчас должен приехать покупатель.

– Какой еще покупатель? – в голосе Инны Михайловны прозвучал испуг.

– Покупатель, для которого вы украли из музея Золотого Будду! – отчеканил Сазонов, сверля старуху взглядом. – Маленькую, но бесценную индийскую статуэтку эпохи Великих Моголов!

– Не знаю, о чем вы говорите!

– Очень даже знаете!

– Откуда?

– Статуэтка украдена две недели назад. А неделю назад нам удалось перехватить электронное письмо, отправленное с неизвестного адреса крупному французскому торговцу антиквариатом, о котором поговаривают, что он нередко переступает черту закона. Отправитель письма предлагал торговцу приехать, чтобы купить Золотого Будду. К письму была приложена фотография статуэтки на фоне свежей газеты, подтверждающая, что Будда находится у отправителя письма. Вычислить отправителя мы не смогли, но из письма узнали, что встреча состоится здесь, в этом санатории на берегу Финского залива. И вот я поселился здесь, чтобы помешать сделке и перехватить статуэтку…

– Да кто вы такой? Полицейский?

– Я не полицейский. Я – детектив страховой компании, которая застраховала эту статуэтку. Поэтому я – ваша последняя надежда. Если вы добровольно отдадите мне статуэтку – я, может быть, дам вам час времени, и только после этого вызову полицию.

– За кого вы меня принимаете? – фыркнула женщина. – Чтобы я своими руками… ищите свою статуэтку! – она обвела комнату взглядом. – Найдете – тогда у нас будет предмет для разговора, а иначе… убирайтесь из моего номера, или я позову администрацию!

– Не позовете! – подала голос Марианна. – Не посмеете! Ну что – обыщем номер?

– Это ничего не даст… – протянул Сазонов. – Она слишком в себе уверена… статуэтка не здесь…

Инна Михайловна выглянула в окно. Лицо ее напряглось. Сазонов проследил за ее взглядом и увидел подъехавшую к санаторию солидную черную машину.

– Ага… – протянул он, – покупатель пожаловал!

Он переглянулся с Марианной. Та прищурилась и проговорила:

– У меня возникло срочное дело. Я вас покину буквально на минуту. Вы здесь пока не скучайте!

Она выскочила в коридор, спустилась по лестнице и подошла к стойке ресепшен. Перед стойкой стоял высокий седовласый господин. С едва заметным акцентом он обращался к Лизавете:

– Я хотел бы найти госпожу Горностаеву…

– Инну Михайловну? – угодливо прощебетала Лизавета и тут увидела Марианну. – Марианночка, вы всегда все знаете. Где у нас Инна Михайловна, не видели?

– Инна Михайловна? – Марианна округлила глаза. – Как, разве вы не в курсе? Приступ у нее сердечный! Лежит, лежит у себя в номере. Лекарства уже приняла, пока не помогло, врача ждем, а если что – «Скорую» вызовем…

– Как? Приступ? – всполошилась Лизавета.

Она повернулась к седовласому господину, но того уже и след простыл. Из-за двери донеслось негромкое фырканье отъезжающей машины.

Марианна переглянулась с Лизаветой и устремилась обратно в номер Инны Михайловны.

– Ну что, – проговорил, увидев ее, Сазонов, – покупатель уехал… вон его машина выезжает с парковки!

– И чего вы теперь от меня хотите? – процедила Инна Михайловна.

– Отдайте статуэтку – и я вам дам час времени…

– А иначе – что? Вам мне нечего предъявить!

– А попытка убийства? – напомнила Марианна.

– Ой, не смешите меня! Какая попытка? Я – человек пожилой, не всегда отдаю себе отчет в своих действиях… иногда что-нибудь скажу или сделаю, а потом пытаюсь понять, что мной руководило… увидела незапертую дверь – и заперла… Все-таки возраст дает о себе знать…

– Ага, возраст! – усмехнулся Сазонов. – Трудно поверить! Здоровье бережете, на диете сидите, от инфаркта бегаете, по утрам в ледяной воде купаетесь! Вы – железная женщина!

Тут у него в глазах вспыхнула свежая мысль. Он взглянул на Инну Михайловну.

– Не зря вы каждое утро купались – а сегодня отправились к морю в другое время, как раз перед приездом покупателя! Марианна, постереги ее полчасика! Глаз с нее не спускай!

– Уж как-нибудь… – обиделась Марианна, но Сазонова уже и след простыл.

Он подошел к краю пляжа в том самом месте, где обычно купалась Инна Михайловна, бросил на песок полотенце, разделся и шагнул в воду. Ноги обожгло, как будто он вошел в кипяток. Он закусил губу и решительно пошел вперед.

У берега вода была мелкая, и он шел довольно бодро, но потом стало чуть глубже, и от ледяной воды перехватило дыхание. Ноги начали неметь. Сазонов шел, глядя себе под ноги, и с каждым шагом надежда на успех уменьшалась. Если Инна Михайловна спрятала статуэтку в воде – черта с два он ее найдет. Придется вызывать подмогу, перелопачивать дно у берега, это привлечет внимание посторонних… ох, как нехорошо!

С другой стороны, она должна была спрятать статуэтку так, чтобы ей самой легко было ее найти. Значит, должна быть какая-то примета… а может, он вообще ошибается, и статуэтки здесь нет?

Вода стала еще глубже. Ноги ломило от холода. И тут Сазонов увидел впереди выступающий из воды камень.

Сазонов огляделся. Этот камень был единственным приметным предметом, выступающим над поверхностью воды. Не случайно именно здесь каждое утро купалась Инна Михайловна. Наверняка первый раз она спрятала здесь Будду, а потом купалась просто так, чтобы все к этому привыкли и не обратили внимания, когда она пойдет сюда сегодня, чтобы забрать статуэтку.

Все это выглядело вполне логично, но Сазонов все равно волновался, когда подошел к камню, наклонился и начал обшаривать его со всех сторон. Зато от волнения он перестал чувствовать холод.

Он обшарил камень, запустил руки под него – и наконец нащупал в углублении под камнем какой-то небольшой твердый предмет. Вытащил его и увидел продолговатый сверток в непромокаемой обертке. Сверток был увесистый.

Сазонову очень хотелось тут же развернуть его и проверить, но он покосился на берег, на корпуса санатория – и представил, сколько глаз за ним сейчас наблюдает. Поэтому он не стал разворачивать свою находку и быстро пошлепал к берегу.

Теперь он почувствовал, как промерз. Выйдя на берег, наскоро растерся полотенцем, завернул в это же полотенце свою находку и припустил к жилому корпусу.

Сперва он бросился в свой номер, чтобы согреться и переодеться. Открыл дверь карточкой, шагнул внутрь… и попятился.

Возле окна спиной ко входу стоял широкоплечий, немного сутулый мужчина. В его облике что-то показалось Сазонову знакомым. Мужчина повернулся, и Сазонов облегченно вздохнул: он узнал своего шефа, Михаила Сергеевича, или просто Сергеича, как они называли его между собой.

– Это вы! – облегченно выдохнул Сазонов.

– А ты кого ждал? – усмехнулся шеф. – Ну что – нашел?

– Вот он – Золотой Будда! – Сазонов развернул полотенце и поставил на стол золотую статуэтку.

И только сейчас разглядел ее.

То есть он, конечно, видел многочисленные фотографии, но никакие фотографии не передавали исходящее от статуэтки чувство покоя и умиротворения. Что уж говорить – чувство величия. Сазонову, кажется, даже стало теплее.

– Вот он какой! – повторил Сазонов с новым чувством.

– Молодец! – ответил шеф и ласково погладил статуэтку, как будто к ней и относилась его похвала, но тут же уточнил: – Не подвел, Сазонов! Ну, я в тебе и не сомневался!

– Извините, Михаил Сергеевич, я в ванную ненадолго… – Сазонов снова почувствовал холод, проникший в каждую клетку тела. – Замерз, как собака…

– Иди, конечно иди!

Сазонов встал под струи душа и выкрутил горячую воду на максимум, пока возможно было терпеть. Холод ушел из тела, но он еще какое-то время стоял под душем. Наконец вспомнил, что шеф не любит ждать, растерся полотенцем, накинул халат и вышел из ванной.

Шеф сидел в кресле.

– А что со старухой? – спросил Сазонов, вытирая волосы.

– А что с ней? – переспросил шеф. – Мне главное – статуэтку вернуть, чтобы у компании не было неприятностей. А со старухой пускай полиция разбирается. Ей вроде плохо, сердце прихватило…

– Не верьте ей! Она такая артистка – мама не горюй!

– Ну, тем более – пускай полиция с ней возится, а может, и вообще не нужно ничего, там, в музее сказали – им шум ни к чему.

Тут Сазонов заметил, что, пока он был в ванной, в номере появилась какая-то девица. Она сидела тихо и смотрела в окно.

– Ну, Сазонов, ну герой! – преувеличенно громко восхищался шеф. – Ну, в воде не горишь и в огне не тонешь! То есть тьфу! – шеф махнул рукой и рассмеялся. – Ну, не подвел, ну как всегда не подвел, не зря мы в тебя верили…

Сазонов слегка напрягся, все в их компании знали, что если шеф начинает употреблять в разговоре местоимение «мы» вместо обычного «я», значит, рыльце у него в пушку, и он задумал какой-то подвох.

Сазонов выпрямился и уставился на шефа, сложив руки на груди.

– Ну ладно-ладно, – шеф примирительно улыбнулся, – ну, знаю твои условия, знаю, что ты всегда работаешь только один, без напарников. Ну тут такое дело, ценность-то какая! Можно сказать, судьба компании на кону. Если что не так пошло бы – нам вовек не расплатиться! А тут ты со своим гонором. Ну мы и решили подстраховать тебя, вон познакомься, новый сотрудник у нас, Скворцова Марианна. Пока на испытательном сроке была, но теперь уж точно в штат возьмем…

– Марианна? – Сазонов обалдело развел руками и еле успел подхватить развязавшийся некстати пояс халата. Девушка отвернулась от окна и встала. Куда подевалась коренастая фигура и явно лишний вес, где совиные глаза и фига на затылке?

Волосы были длинные, свободно спускавшиеся на половину спины. Поймав его взгляд, она чуть заметно усмехнулась, склонила голову набок, вытаращила глаза и округлила рот.

– Она? – довольно засмеялся шеф. – Вот какие кадры! Ладно, ребята, вы уж тут разбирайтесь, отношения выясняйте, а я поеду. Дай господи эту штуку до музея довезти, да и с плеч долой!

Дверь закрылась, и Сазонов почувствовал, что краснеет. Стоит тут под ее насмешливым взглядом в халате, как полный дурак.

– Вы молодец, – выдавил он наконец из себя, – очень мне помогли.

– Но я никогда не догадалась бы, что она спрятала статуэтку в море! – вздохнула Марианна.

«Нарочно льстит», – тут же понял Сазонов, но отчего-то стало приятно.

– Ну что, собираемся и едем отсюда! – сказал он. – Осточертел этот санаторий мне, а вам?

– Да уж… – согласилась она, – но… Андрей Палыч, не сочтите меня навязчивой, но мне бы очень хотелось и дальше работать с вами…

«Да ни за что!» – подумал Сазонов, но поглядел ей в глаза и сказал:

– Там посмотрим…

Евгения Михайлова

Морской козел

Несчастье было таким жестоким, таким непоправимым, что оно просто придавило Артемия Петровича. Он уже не первый час полулежал на диване, хватая воздух открытым ртом. Он видел себя со стороны, знал, что похож на большую, белую, умирающую на суше рыбу, и не мог даже шевельнуть рукой для собственного спасения. Вот она, смерть в одиночестве. Артемий всегда понимал, как это страшно. Но теперь, в этот черный беспросветный миг, он приветствовал свое одиночество. Никого не хотел бы он видеть сейчас рядом с собой. И не нужен ему пресловутый стакан с водой.

Несчастье, которое его убивало, называлось унижением. Он бы предпочел сгореть заживо на костре, только не это. Не издевательское, садистское, предательское истребление всего, чем он жил. Не взрыв, который разнес в клочья его иллюзии. Артемий никогда не допускал сомнений в своей исключительности. Его жизнь, по сути, – это поиск подтверждений. Он их находил! Подтверждения были произнесены, были написаны на бумаге. Они были правдой! И все завалено, задавлено парой чудовищных, преступных фраз. И горше всего то, что он поверил именно этим фразам. Прекрасной руке, которая их написала.

Он сумел изменить позу, скрючиться между диванными подушками. Боль была острой и нестерпимой. Но вздохнуть удалось. Значит, это не сердце, не инфаркт. Значит, это душа. Душа материальна, раз так страшно болит, как будто ее режут скальпелем без наркоза.

Он добрался до ванной и понял, что лежал на диване, умирая, вечер и полночи. Вспышка яркого светильника у зеркала обожгла слизистую глаз. Артемий смотрел сожженными глазами на отражение седого, мятого и жалкого старика. Он думал, что ничего ужаснее в жизни не видел. Этот богатый старик – нищее ничтожество. Он – посмешище. Он – повод для грубой шутки той, в ком наконец нашел идеал. Над ним надругалась, его растоптала и отбросила со смехом ногой та, которой он готов был служить на коленях. Та, в которую он вложил все свои надежды и свою последнюю страсть.

Артемий Гусаров был писателем. У него выходили красиво изданные, дорогие книги, его узнавали по портретам. О нем печатали длинные хвалебные рецензии серьезные критики с именами. Артемий вел переговоры с продюсерами и режиссерами об экранизациях. Были даже ролики с голливудским, очень известным продюсером, который говорил: «Гусаров – это будет бомба в кино». Проходили годы и десятилетия, но обещанной бомбы все не было.

Это и не бывает просто, понимал Артемий. Надо работать. Надо встречаться, объяснять, рассказывать. Надо, наконец, чтобы его романы прочитали по-настоящему профессиональные люди со вкусом и способностью понять чужую богатую душу. Душу гения. Артемий давно уже сказал себе это слово. Иначе ведь и не назовешь творца, который не может не общаться с миром с помощью таких произведений. Каких? Таких, которые будут окончательно поняты не сегодня. Они прозвучат и через века. А пока на их пути мелкая человеческая суета, низменные интересы, заказы, авансы, корысть тех, кто понимает ценность культуры лишь в суммах прописью…

И Гусаров щедро платил. За свои интервью в газетах, за портреты, за обещания продюсеров, за издания и переиздания книг в разных странах. Он начал издаваться, будучи богатым человеком. И был уверен, что каждую минуту приближает свой формат существования. Известность и богатство – это уже есть. А впереди вкус настоящей славы. И в качестве бонуса – прекрасная, идеальная спутница жизни, которая оценит его гений совершенно бескорыстно. Она просто полюбит. Она не сможет не ответить на его призыв, когда он найдет такую женщину.

До сих пор идеальный женский образ существовал лишь в его произведениях. А по жизни прошлись склочные, жадные бабы, которые семьей считали ежедневную пошлую торговлю. Они вырастили его дочерей своими подобиями.

Артемий до боли сжал веки. Он понял, что не может больше смотреть на себя. Что не сможет раздеться и увидеть дряблое, обвисшее тело. Тело никому не нужного, забракованного, заклейменного мужчины. Тело козла.

Он добирался до кровати, держась за стены. В темноте лег в одежде поверх покрывала. Провалился то ли в обморок, то ли в тошнотворное забытье, в просветах призывал ночь, чтобы послала глоток свежего воздуха. Ему казалось, что он задохнется от собственного нечистого запаха. И ночь сжалилась. Ночь послала… Тот самый день.

Артемий очень хорошо выглядел в тот день. Парикмахер в гостинице Иерусалима красиво уложил его богатую серебряную гриву. Его светло-карие глаза сияли в зеркале, как на самых лучших портретах. Это был взгляд мудрого человека, который любит и понимает всех людей, а сам даже не претендует на понимание. Его устраивает его положение непонятого гения, которого каждому только предстоит узнать и понять. Белая рубашка и бежевые брюки отлично сидели на крупной, статной фигуре. Он всего несколько дней в стране, побывал на двух пляжах, а морской воздух уже позолотил его кожу.

Артемий приехал на книжную ярмарку Иерусалима. Организаторы его отлично встретили. Его книги занимали почетное место. У стенда постоянно толпились журналисты. Артемий такие мероприятия никогда не пускал на самотек. Он шел легкой, энергичной походкой, улыбался знакомым. Подписывал желающим авторские экземпляры своих книг. Он всегда дарил книги, не допуская, чтобы читатели покупали их.

Эту женщину он заметил, когда вошел в маленькое кафе выпить кофе. Хрупкая, нежная, с прекрасным лицом, которое показалось ему знакомым. Он так ей и сказал, остановившись у столика, за которым она пила воду со льдом.

– Я не мог вас где-то видеть? – И представился: – Артемий Гусаров, писатель.

– Меня вряд ли, – улыбнулась женщина. – А мои фотографии могли видеть на книжной ярмарке. Как я видела ваши. Меня зовут Кристина. Кристина Карева, вряд ли вы слышали это имя. Я пишу скромные дамские романы. И читают их только женщины. В основном домохозяйки.

Артемий опустился рядом с ней за столик. На самом деле он просто пал, поверженный. Он мог бы придумать такой женский образ. А написать бы побоялся, так это было нереально. И просто не может быть, что такая женщина встретилась ему в этом маленьком кафе, в этом жарком и благоуханном городе, на пороге его будущих громких триумфов. В этом месте они казались такими очевидными.

Вечером они гуляли по городу. Затем пили кофе в его номере. Артемий не узнавал себя. Он не говорил о себе, он расспрашивал о ней. И все, что говорила Кристина, казалось ему откровением. Он попросил ее рассказать содержание хотя бы одного ее романа и почувствовал, как слезы потрясения, изумления закипели у него в глазах. Ее сюжеты были очень женские, и звучали они пронзительно по-женски, а в его сердце это нашло острый и щемящий отклик. А сама Кристина… Она нравилась ему так отчаянно, бешено, нестерпимо, что он боялся лишнего слова и вздоха, чтобы не выдать себя и не отпугнуть ее. И слышал, как будто со стороны, свой робкий голос, свои корявые слова, каких никогда вроде не произносил. Он говорил: «Я вас по-дружески уважаю, я вами профессионально восхищаюсь, я готов вас на коленях по-дружески благодарить за искренность и внимание ко мне».

Кристина уехала на такси с пакетом его подарочных изданий. Артемий даже не решился ничего написать над автографом. Он и автограф не поставил. Просто написал школьным почерком: «Гусаров».

Ночью Артемий пролетел свою мужскую жизнь в обратном направлении – к точке, с которой она начиналась. Он ворвался в тот незабываемый, чистый и беспощадный огонь.

Свою раннюю юность Артемий преодолевал в строгой, пуританской семье. В такой семье детям не говорят правду о том, как они появились на свет. Тайна отношений родителей за семью печатями. Муки собственной плоти, очень долго не понятые, не расшифрованные, застали Артемия врасплох. Ему не с кем было этим поделиться. Его тело рвалось на части, сердце билось на пределе, а он даже не знал, чего именно хочет. Он не знал, как называется то, что с ним происходит. Почему его бросает в жар при виде колена соседки. Обычной тетки, которая еще вчера была ничем не примечательна. Почему он взмокает до нитки, налетев на девочку-одноклассницу, которую недавно даже не замечал. А по ночам он пылал и мечтал. Он страдал и находил в том высшее счастье.

Юный Артемий влюблялся в собирательный женский образ из чужих книг. Его первым опытом любви были, пожалуй, эротические сны с бесплотными видениями. Они мало общего имели с живыми женщинами, которых он встречал. Наверное, именно так он и поверил в свой талант: воображение помогало ему преодолеть контраст между тем, о чем он мечтал, и тем, что получал. Где-то в этом постоянном раздвоении и родилось представление об особой миссии, о собственной уникальности, о том, что результат должен готовить ты сам. Это твоя работа.

И Артемий строил свое здание будущего неутомимо. Фундамент – деньги, это было яснее всего. Он вошел в бизнес, скрывая от всех, что это абсолютно неприемлемый для него способ существования. Просто в жизни все так грубо. Жизнь в принципе приспособлена только для грубых людей. И он должен ее обмануть. Что-то захватить, урвать ради только ему понятных высоких целей. Юношеский тайный восторг и трепет стали горько-сладким прошлым. А по жизни Артемий встречал обычных женщин, попадал в тюрьму неудачных браков и приходил к выводу о том, что только гениям и даны несбыточные мечты о страсти к идеалу. И посылаются они свыше тем, кому суждено оставить миру бессмертные творения.

И в ночь после встречи с Кристиной все прежние желания вернулись. Вернулись в самом немыслимом варианте. Он встретил тот идеал, ту мечту мальчика-мужчины, которой просто не могло быть на грубой и некрасивой земле. Но он встретил ее! И в этом не могло быть сомнений. Такой страсти, какую он в эту ночь испытал, вспоминая ее взгляд, ее губы, прядь волос, – такой страсти он не мог себе даже представить. Видеть перед собой в темноте ее грудь под закрытой блузкой, ногу под шелковой юбкой было высшей мукой и высшим наслаждением. Артемий даже боялся представить себе наготу Кристины. Его сердце могло бы разорваться.

А в эту ночь он видел только взрыв. Все взорвалось – тот день, те мечты, слова и встречи. Остался он один под пеплом и обломками.

Тогда, в Иерусалиме, журналистка Лена Чернова допоздна работала на книжной ярмарке, записывала интервью с авторами. Потом решила позвонить своей приятельнице – автору дамских романов, чтобы выпить с ней кофе и обсудить сегодняшний день.

– Кристина, не спишь? Ты что! Что с тобой? Ты плачешь?

– Рыдаю, – еле сумела выговорить Кристина. – Ты далеко? Заходи ко мне.

Когда Лена влетела в номер подруги, та шагнула к ней навстречу – красная, растрепанная, с залитым слезами лицом… Лена не успела испугаться. Кристина сползла по стенке на пол, простонала «ой, не могу», и через мгновение они обе, сидя рядом, хохотали до икоты. Кристина умела очень заразительно смеяться, она была так смешлива, что выходила из этого приступа с трудом.

Когда они добрались до комнаты, Кристина, пытаясь вернуться в нормальное состояние, посадила Лену в кресло и показала ей стопку красиво изданных книг. Одна книга была открыта.

– Ты Гусарова читала? – спросила она Лену.

– Нет. Видела, конечно, но как-то руки не доходили. Так плохо?

– Так хорошо! Так немыслимо, невероятно чудесно. Никакой пародист так над человеком не поиздевается, как он сам. Но он пишет всерьез. Понимаешь, он пишет шедевры! Какими себе их представляет. Прочитай этот абзац.

– Боже, – простонала Лена, пробежав глазами страницу. – Ты уверена, что он это пишет всерьез?

– Сто процентов. И больше.

– Какой козел. Он идиот?

– Да нет. Он милый, трепетный и доброжелательный дядечка. Такой Санта-Клаус с белыми кудрями. У него просто что-то с мозгами. Они у него, как будто у младенца, который набрался взрослых глупостей. Дай я тебе еще кое-что прочитаю… Ой, не могу. Я помираю, Лена. Дай мне воды, а еще лучше – вина. Я насмеялась сегодня на целый год. Надо это отметить.

Такая странная встреча случилась на книжной ярмарке в Иерусалиме. Мужчина нашел свою судьбу, а женщина даже не поняла, в какую нелепую ситуацию попала. И ей не удалось оставить это событие в качестве забавного эпизода в сюжете своей жизни.

…Утром обессиленный Артемий так и не дошел до ванной, так и не поел, не попил. Он отказался от мысли позвонить своему врачу: как он объяснит причину ужасного недуга? Разве у этой болезни может быть название? Можно ли назначить лечение? Артемий позвонил своему агенту, юркому и услужливому пареньку двадцати пяти лет.

Дима Зимин не один год удачно подворачивался под руку щедрому, амбициозному и крайне наивному автору, который так выделялся на фоне прожженных профессионалов. Никому, кроме Артемия Гусарова, Дима не взялся бы развивать мысль о своей безграничной и бескорыстной преданности. Исключительно во имя результата, во имя продвижения шедевров, который мир должен открыть для себя, если хочет быть измененным в лучшую сторону. Когда Дима говорил эти кондовые слова растроганному Гусарову, тот даже не сообразил, что он вычитал все нужные слова в его же книгах и интервью. Гусаров даже не допустил такую мысль. Ему была ближе идея об общей волне, о счастливом совпадении интеллектов и целей. А тот факт, что юноша оставляет за собой только техническую роль подачи чужого творчества, убеждал Гусарова в том, что Дима Зимин – подвижник. Личность, которая видит свое назначение в высшем служении гению. Это так благородно. И хотя Дима, разумеется, готов был все делать бесплатно, разве что за обед и ужин, Артемий постарался, чтобы мальчик ни в чем не нуждался. Он ведь ради него оставил работу в престижной редакции.

И был момент в их отношениях, когда Артемий, разочарованный полным безразличием своих дочерей, заговорил с Димой о завещании. Главным моментом в этой идее была судьба творческого наследия, конечно. Артемий не видел больше никого, кому это было бы важно. Ну, а солидное состояние, особняк и две квартиры просто прилагались. Юноше нужно на что-то и где-то жить, пока он пробьет толщу человеческого непонимания, продвигая шедевры своего кумира.

Этот разговор был как раз перед книжной ярмаркой в Иерусалиме. После возвращения в Москву Артемий тему не поднимал. Но как-то бросил вскользь, что у него немного изменились жизненные планы. Точнее, сильно изменились. Он нашел не просто соратника, но единомышленницу, которую хотел бы видеть самым близким человеком. Дима, что называется, проехал. Не выдал никакой реакции.

Этим страшным утром Дима Зимин примчался по звонку Гусарова в считаные минуты. Артемий снимал для него квартиру рядом.

– Что делать, Артемий Петрович? – встревожился и засуетился он. – Где ваши лекарства? Давайте я приготовлю еду. Скажите же, чем я могу вам помочь? На вас страшно смотреть. Почему вы не позвонили раньше? Человек в вашем возрасте может умереть только от переживаний. Неужели на вас так подействовало то, что я прислал?

– Да. Подействовало, Дима. И ты прав. Я действительно мог умереть. А позвал я тебя не для того, чтобы ты готовил мне завтрак. Дима, скажи мне правду. Это точно подлинная переписка? Извини, но я не верю. И я не знаю, возможно ли такое в принципе – просто взломать и прочитать чужую почту. Разве ты хакер? Тебе придется представить мне доказательства. Я даже подумал, что нужно привлечь к этому следствие…

– Вы точно заболели, – спокойно сказал Дима. – Привлечь следствие – это значит посадить меня, заявить на весь свет о том, что вы послали меня на преступление, что заплатили за взлом почты любимой женщины, известной писательницы, кстати. И пусть мое имя ничего не значит, но вы навсегда останетесь для мира не писателем, а обманутым интриганом, заказчиком.

– Какой ужас! Что ты говоришь? Что за слова, что за тон! Я не посылал тебя на преступление, я тебе за него не платил…

– Это пусть и проверяет следствие. Вы деньги мне переводите на карту. Позавчера перевели в два раза больше, чем обычно. Вот пусть они и решают…

– Мне плохо, Дима, кажется, я умираю. Позвони кому-то… Врачу, дочерям.

– Позвоню. А пока побуду с вами сам, подожду, может, бредовое состояние пройдет. Я захватил с собой успокоительные таблетки.

Кристина отдыхала третий день. Она как будто вернулась из тяжелой и напряженной командировки. Ее жизнь после книжной ярмарки в Иерусалиме превратилась в круглосуточную осаду и оборону. У милого Санта-Клауса с белыми кудрями совершенно не оказалось тормозов. В Москве Кристина стала просыпаться по его звонку. Работу у компьютера она начинала с разбора его писем – длинных, взбалмошных, наполненных нереальными планами и даже требованиями к ней. И все это перемешано с его восторгами по поводу ее таланта, красоты, женской исключительности.

Страницы: «« 123 »»

Читать бесплатно другие книги:

Еще вчера я была изгоем в своей академии из-за проклятого темного дара. А сегодня – одна из невест м...
Гвардейская воздушная армия под командованием молодого генерала Северова на острие атаки! Несколько ...
Лина спешила на свидание со своим парнем. Диме нужна была партнерша на ночь, чтобы хоть ненадолго за...
Впервые на русском языке многовековая история загадочного священного города – Мекки.Мекка – запретны...
«Когда-то он наслушался рассказов прадедушки, поэтому жертву выбирал очень и очень тщательно, чтобы ...
Роман Фад – финалист «Битвы экстрасенсов» на канале ТНТ. Известный колдун предлагает быстрое и эффек...