Город вечной ночи Чайлд Линкольн

47

Марсден Своуп сидел за единственным письменным столом в его крохотной квартирке. Часы показывали шесть утра 3 января.

3 января. Дата, с которой пойдет отсчет очищения города.

У Своупа не было иллюзий. Он знал, что все начинается с малости, если, конечно, можно назвать такое число паломников «малостью». Но у него имелся инструмент, которым не обладали пророки до него: Интернет. Единственное его наставление своим последователям состояло в том, чтобы они не избавлялись от своих сотовых телефонов. Телефоны были важной составляющей по двум причинам: во-первых, они позволяли ему руководить логистикой костра, а во-вторых, они смогут задокументировать великое событие.

То, что началось как единичный акт очищения на Манхэттене, будет распространяться на мегаполисы, на малые городки, из Америки в Европу, далее – везде. Мир, более чем когда-либо разделенный на имущих и неимущих, с нетерпением ждал этого послания. Люди поднимутся и объединятся, чтобы освободить свою жизнь от алчности, материализма и уродливого социального разделения, вызванного деньгами, они оставят богатство ради жизни в простоте, чистоте и почетной бедности.

Но он не должен торопить события. Он вымостил путь, привел мир в движение, и его следующий шаг становился исключительно важным. Своуп знал, что его последователи ждут сигнала. Трудность будет состоять в том, чтобы собрать их на Большом лугу в точно выбранное время, не насторожив при этом власти.

Вернувшись к своему столу, он сочинил твит для своих сторонников, лаконичный, информативный и по существу:

СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ. Молитесь, поститесь и готовьтесь к грядущим событиям. Окончательное МЕСТО СБОРА и инструкции в 15:00.

Страстный Паломник (@SavonarolaRedux)

3 января, 6:08

Он прочел послание один раз, второй и потом, удовлетворенный, выпустил его в мир. В три он пошлет окончательные инструкции, и дальше все будет в руках Божьих.

48

Сотовый Говарда Лонгстрита заверещал сразу после шести утра.

Он сел, недовольно крякнув, и посмотрел на телефон. Это был не его личный мобильный телефон, а служебный, из тех, что Бюро выдавало своим агентам и руководителям. Телефон мог отправлять и получать как обычные тексты, так и зашифрованную почту, и иконка на экране сообщила ему, что он только что получил зашифрованное послание от специального агента Алоизия Пендергаста.

Он взял телефон со стола, пропустил послание через дешифратор и прочел:

Нам необходимо поговорить о предмете огромной важности. Совершен значительный прорыв. Связи оказываются гораздо более глубокими, чем мы предполагали. Секретность чрезвычайно необходима. Встречаемся в старом «Кингс-Парке», здание 44, в 14:00 для составления плана ареста преступников (sic!). Любая попытка контакта до этого момента нежелательна. Нужна силовая поддержка; возьмите с собой лейтенанта д’Агосту, которому я тоже отправил письмо.

P. S. За нами следят.

А.

Лонгстрит стер послание и задумчиво положил телефон на ночной столик. «Преступники». Множественное число не было опечаткой, на что указывало латинское «sic» – «так». Значит, их больше чем один. Дело и в самом деле серьезнее, чем ожидалось. Может, это Хайтауэр и другие? Лонгстрит попытался расширить фактологическую часть короткого послания Пендергаста. Получалось, что тот нашел что-то очень важное о разоренном предпринимателе. Но из послания также вытекало, что связи Хайтауэра с полицией гораздо глубже, чем они подозревали. «Преступники». А что, если Пендергаст намекает на заговор внутри нью-йоркской полиции? Что ж, всем известно про ее прежние шалости. Неудивительно, что секретность была так важна, в особенности еще и потому, что у Пендергаста имелось достаточно оснований, чтобы использовать слово «арест».

Лонгстрит знал, что Пендергаст не любит отправлять электронные послания и редко это делает. Однако в данном случае ситуация сложилась настолько критическая, ставки так выросли, а подозреваемые преступники занимали такое высокое положение, что это требовало чрезвычайных мер предосторожности.

А что насчет слежки за ними? Не означает ли это, что рабочий телефон Лонгстрита подвергается опасности? В подобное верилось с трудом; ФБР пользовалось новейшими системами шифрования и защиты. Черт бы подрал Пендергаста и его намеренно загадочные методы. Лонгстрита одолевало любопытство: что же такое нашел агент? И еще… что это за место – «старый „Кингс-Парк“»?

Он включил ноутбук, открыл безопасный браузер «Тор» и с его помощью вышел в темную сеть. Подобное действие со стороны высокопоставленного сотрудника ФБР было нарушением правил, но если его электронная почта, телефон и эсэмэс оказались уязвимы, как намекал Пендергаст, то небезопасен и его предпочтительный браузер. А с «Тором» он хотя бы мог провести неотслеживаемый поиск.

Уже через несколько минут он узнал, что «Кингс-Парк» – это огромная, разбросанная на большой территории психиатрическая больница на Северном берегу Лонг-Айленда, построенная в конце девятнадцатого века, а теперь заброшенная. Он вывел на экран карту этого места. Здание 44 представляло собой небольшое складское сооружение, которое поначалу использовалось как склад съестных припасов для всего этого огромного комплекса.

Запомнив карту, Лонгстрит закрыл браузер, потом быстро выключил компьютер. Почему психиатрический центр в «Кингс-Парке»? Но, подумав немного, он понял, что Пендергаст нашел идеальное место для встречи: оно находится за пределами Нью-Йорка, что снижает эффективность любого грязного наблюдения со стороны нью-йоркской полиции, при этом оно уединенное и в то же время легкодоступное. А здание 44 явно было выбрано по той причине, что к нему можно подъехать с Олд-Док-роуд, рассекающей территорию больницы на две части.

Оставалось только одно – связаться с д’Агостой. Для этого Лонгстрит решил воспользоваться своим обычным телефоном, сделать всего один звонок, вроде как ни о чем. Он просмотрел список своих контактов, нашел номер д’Агосты, набрал.

Хотя не было еще и половины седьмого, д’Агоста ответил после первого звонка, и его голос не звучал сонно.

– Да?

Лонгстрит отметил, что д’Агоста не назвался.

– Лейтенант?

– Да.

– Знаете, кто я?

– Я абсолютно уверен, что наш общий знакомый называет вас иногда только первой буквой – Г.

– Верно. Пожалуйста, отвечайте максимально коротко. Он вышел с вами на связь?

– Да.

– И назвал место, куда мы с вами должны отправиться?

– Нет. Только сказал, чтобы я ждал звонка от вас – важного и конфиденциального.

– Отлично. Я буду ждать вас в полдень у входа в вашу фирму.

– Хорошо.

– Абсолютно конфиденциально.

– Понял.

Тишина в трубке.

Лонгстрит положил телефон на столик. Несмотря на свою долгую карьеру в области тайных операций, он не мог не почувствовать, как в нем нарастает возбуждение. После того как он много лет командовал крупными ударными группами, маленькая тактическая операция вроде той, что им предстояла, казалась возвращением к корням. Ох уж этот Пендергаст – вечно жди от него сюрпризов. Он чрезвычайно умело все это делал. Тем не менее участие лейтенанта будет крайне важным, если в дело вовлечена полиция.

Лонгстрит лег на кровать, не для того чтобы заснуть – сон теперь был невозможен, – а ради ясности ума и сосредоточения на цели. До полудня осталось всего ничего, и тогда дело войдет в свою финальную фазу – арест. Лонгстрит надеялся, что кошмарной цепочке серийных убийств будет положен конец.

Начинающийся рассвет позолотил шторы его спальни, и он закрыл глаза.

49

Вооруженные тюремные надзиратели провели Брайса Гарримана по голым коридорам изолятора временного содержания на Манхэттене в небольшую комнату со столом, прикрученным к полу, двумя стульями, часами и светильником в потолке, причем часы и светильник были забраны проволочной сеткой. Окна здесь отсутствовали, и он знал, что сейчас четверть девятого утра, только по часам.

– Пришли, – сказал надзиратель.

Гарриман помедлил, глядя на двух упитанных бритоголовых персонажей, уже находившихся в камере, которые разглядывали его, словно оценивая кусочек редкого ростбифа.

– Ну же, заходите!

Надзиратель легонько подтолкнул Гарримана, тот вошел, и дверь за ним с лязгом закрылась, задвижка со щелчком встала на место.

Он прошаркал ногами по полу и сел на стул. Хорошо хоть ножные кандалы с него сняли, но жесткий оранжевый тюремный комбинезон царапал кожу. Все последние часы прошли в каком-то жутком тумане. Арест, поездка в полицейской машине в ближайший полицейский участок, ожидание, предъявление обвинения и задержание за хищение, потом гнетуще короткая поездка в изолятор временного содержания всего в нескольких кварталах оттуда, закончившаяся прежде, чем он успел понять, что с ним случилось. Все это было словно в кошмарном сне, от которого никак не избавиться.

Как только надзиратель ушел, один из дюжих парней подошел вплотную к Гарриману, остановился и вперился в него взглядом.

Не зная, что ему делать, Гарриман наконец поднял голову:

– Что?

– Это мое место.

Гарриман поспешно вскочил, и человек сел. Два стула – три человека. Койки нет. День обещал быть долгим.

Он сел на пол, прислонился спиной к стене и прислушался к гулу голосов и выкрикам других заключенных в блоке. Совершенные им ошибки проплывали перед его мысленным взором словно в каком-то идиотском шоу. Самоуверенность, подкрепленная неожиданно пришедшей к нему недавно славой, ослепила его, и он роковым образом недооценил Антона Озмиана.

Первая его ошибка, на которую не преминул ему указать сам Озмиан, состояла в том, что он не задал себе очевидного вопроса: почему Озмиан вообще избил священника? Почему для него не наступило последствий? Избиение, к тому же столь жестокое, произошло на глазах множества прихожан, и репортерское чутье Гаримана должно было подать ему сигнал, сильный сигнал.

Вторая его ошибка носила тактический характер: он показал Озмиану статью до публикации. Этим он не только раскрыл карты, но и дал Озмиану время для реагирования. С горьким осознанием собственной глупости он вспомнил, как помощница Озмиана вышла на несколько минут в начале их встречи и вернулась, ясное дело, уже приведя в действие их мошенническую схему. А потом они продержали его в кабинете за разговорами, пока схема раскручивалась. К тому времени, когда он вышел из здания «ДиджиФлад», окрыленный успехом, он уже был мертвецом. Новая волна разочарования и стыда нахлынула на него, когда он вспомнил слова Озмиана: «Как вы можете себе представить, в нашей компании немало прекрасных программистов, и они создали восхитительную цифровую кражу, указывающую прямо на вас. И у вас просто нет ни знаний, ни ресурсов, чтобы самостоятельно возвратить деньги». Все это были не пустые слова: во время одного из нескольких звонков, которые ему позволили сделать, он рассказал своему редактору о том, что с ним случилось, как его подставили и как он напишет совершенно убийственную историю про Озмиана, где все будет объяснено. Петовски в ответ обозвал его лжецом и повесил трубку.

Спустя целую вечность, а на самом деле всего через шесть часов двое его сокамерников, которые, к счастью, игнорировали его, были уведены из камеры. Потом настала его очередь. Пришел надзиратель, отпер дверь и провел Гарримана по коридору в крохотную комнату со стульями и столом. Ему велели сесть, и минуту спустя появился человек в хорошо сшитом костюме и блестящих туфлях, поскрипывающих на ходу. У него было светлое, почти ангельское лицо. Это был Леонард Гринбаум, адвокат, нанятый Гарриманом, – не общественный защитник, а опытный и беспощадный адвокат, самый дорогой, какого мог позволить себе Гарриман… с учетом того, что бльшая часть его активов оказалась заморожена. Адвокат приветственно кивнул ему, положил свой тяжелый кожаный портфель на стол, сел напротив Гарримана, открыл портфель, достал оттуда стопку бумаги и разложил перед собой.

– Я буду краток, мистер Гарриман, – сказал он репортеру, просматривая документы. – Собственно, в данный момент и сказать особо нечего. Сначала плохие новости. Прокурор района располагает неопровержимыми материалами против вас. Установить бумажный след не составило труда. У них есть видеозаписи того, как вы открыли счет на Кайманах, как вы входите в банк, как вы тайно переводите все средства фонда, и свидетельства, что вы собирались бежать из страны послезавтра – они обнаружили билет на ваше имя в одну сторону до Лаоса.

Последнее стало новостью для Гарримана.

– Бежать из страны? В Лаос?

– Да. Постановлением суда ваша квартира была обыскана, все документы и компьютеры арестованы. Там все это есть, мистер Гарриман, все ясно как божий день, включая электронный билет.

Голос Гринбаума звучал грустно, даже укоризненно, словно он недоумевал, почему Гарриман такой тупой.

Гарриман застонал, опустил голову на руки:

– Послушайте, это все подстава. Ложные улики, чтобы шантажировать меня. Озмиан высосал все это из пальца. У него лучшие хакеры в мире, они работают на него, и они все сфальсифицировали! Я говорил вам о моих встречах с Озмианом, о том, как он мне угрожал. Можно найти записи с видеокамер, на которых я захожу в здание, и не раз, а даже дважды.

– Мистер Озмиан подтверждает, что вы были в здании, но говорит, что вы хотели выудить из него еще какую-нибудь информацию для новой статьи.

– Он делает все это, чтобы отомстить мне за мои статьи о его дочери! Как только я вышел из здания, он отправил мне текст с объяснением, что он сделал и почему!

Адвокат кивнул:

– Насколько я понимаю, вы ссылаетесь на текст, которого нет на вашем телефоне и вообще нигде нет.

– Он должен быть где-нибудь!

– Согласен. Это проблема. По моему опыту – и, несомненно, опыту прокуратуры – тексты просто не могут удалять сами себя. Какой-нибудь след где-нибудь непременно остается.

Гарриман сгорбился на стуле:

– Послушайте, мистер Гринбаум, я нанял вас, чтобы вы меня защищали. А не перечисляли мне все липовые свидетельства моей вины!

– Прежде всего, называйте меня, пожалуйст, Ленни. Боюсь, что нам долго придется работать вместе. – Он уперся локтями в столешницу, подался вперед и заговорил сочувственным голосом: – Брайс, я буду защищать вас всеми своими силами. Я лучший в этом бизнесе, поэтому вы и наняли меня. Но мы должны смотреть фактам в лицо: у прокурора безукоризненные свидетельства. Если он настоит на передаче дела в суд, вы получите приговор по полной. Единственный ваш шанс – единственный! – это чистосердечное признание.

– Признание? Вы считаете меня виновным, да?

– Позвольте мне закончить. – Гринбаум глубоко вздохнул. – Я говорил с прокурором, и при определенных обстоятельствах он готов проявить снисходительность. Это ваше первое дело, до этого вы были честным, законопослушным гражданином. Кроме того, вы известный репортер, который выполнял свой общественный долг перед городом, когда стали происходить обезглавливания. Поэтому прокурор готов отнестись к случившемуся как к единичному умопомрачению, пусть даже и чудовищному. В конечном счете похищать деньги из благотворительного фонда для больных раком, учрежденного якобы в память о покойной подруге… – Голос его сошел на нет.

Гарриман сглотнул:

– Снисходительность? Какого рода снисходительность?

– Это будет решено, если вы дадите мне разрешение на переговоры. Факт в том, что ни цента из украденных денег не было израсходовано. Я могу выставить это только как намерение. Если вы признаете свою вину, то при везении вам придется отбывать срок не больше двух, максимум трех лет.

Гарриман снова застонал и уронил голову на руки. Кошмар! Другого слова для того, что с ним происходит, не существовало, – настоящий кошмар наяву, кошмар, от которого, похоже, он не сможет проснуться как минимум два года.

50

В нескольких милях к северу от Манхэттенского изолятора временного содержания, у брезентового полотнища, расстеленного в центре Большого луга, стоял Марсден Своуп. Он ждал с трепетом удовлетворения, смешанного со смирением, и вот на тропинках, из-за деревьев, со стороны близлежащих улиц стали появляться люди. Они шли медленно, осторожно, словно ощущая огромное значение происходящего, выходили на огромный луг и молча собирались вокруг Своупа. Несколько прохожих, спешивших по своим делам в этот холодный январский день, замедлили шаг, глядя на растущую толпу. Но внимание властей они пока не привлекли.

Своуп знал, что его послание достигло самых разных людей, это воистину был срез американского общества, но он и предположить не мог такого разнообразия. Люди всех возрастов, вероисповеданий, имущественного положения безмолвно окружали его, кольцо собравшихся становилось все плотнее. Люди в деловых костюмах, в головных уборах, смокингах, сари, бейсбольных униформах, кафтанах, гавайских рубашках, в цветах банды – их становилось все больше, и больше, и больше. Именно на это он и надеялся с такой страстью, – на то, что один процент и девяносто девять процентов соединятся в своем отвержении богатства.

«Благодарю Тебя, Господи, – прошептал про себя Своуп. – Благодарю Тебя».

И вот настало время разводить костер. Он сделает это быстро, чтобы копы не смогли остановить процесс или, пробравшись через толпу, загасить пламя.

Своуп выпрямился во весь рост, стоя в середине освобожденного для него паломниками круга диаметром десять-пятнадцать футов. Жестом театральным и, как он надеялся, одновременно уважительным он снял накидку и остался в одежде, которую сплетал себе много мучительных вечеров, – во власянице из самых грубых, самых колких волос животных, какие ему удалось найти. Затем он отшвырнул в сторону брезент, под которым обнаружился большой белый крест – Своуп еще раньше нарисовал его на траве с помощью баллончика. Рядом стояли две канистры с керосином.

– Люди! – воскликнул Своуп. – Дети Бога живого! Вы собрались здесь, богатые и бедные, со всех уголков страны, с одной целью – чтобы объединиться в избавлении себя от роскошных и щекочущих гордыню вещей, столь ненавистных Господу, от богатства, которое, как ясно сказал Иисус, не позволит вам попасть на небеса. Давайте же теперь торжественно поклянемся отречься от этих побрякушек алчности и очистить наши сердца. Давайте же здесь и сейчас сделаем символическое приношение в костер тщеславия, и пусть оно станет нашим обещанием с этой минуты и до конца наших дней жить в простоте!

Он отошел от нарисованного креста, подхватив канистры, и влился в переднюю линию толпы, затем достал из кармана драных джинсов авторучку с золотым пером, подаренную ему отцом (которого он не видел и не слышал уже лет десять) в день окончания им семинарии иезуитов. Своуп поднял авторучку в руке, чтобы люди видели, как благородный металл сверкает в лучах заходящего солнца. Потом он кинул ее в середину круга, и она вонзилась пером в центр нарисованного креста.

– Пусть те, кто хочет идти путем благодати, последуют моему примеру! – нараспев проговорил он.

По толпе прошла короткая рябь, словно дрожь предвкушения. За этим последовал миг неподвижности. А потом посыпался невероятный дождь предметов – их кидали из толпы, и они приземлялись в траве, обозначенной крестом: дизайнерские сумочки, одежда, драгоценности, часы, ключи от машины, свернутые в рулон ценные бумаги, полиэтиленовые пакетики с наркотиками, кульки с марихуаной, пачки стодолларовых купюр, книги, подробно описывающие диеты и способы быстрого обогащения; а также всевозможные курьезные штуки: фаллоимитатор, усыпанный драгоценными камнями, электрогитара с корпусом, выполненным в стиле «книжный разворот», пистолет «смит-вессон». Бесчисленное количество других вещей, не поддающихся описанию, упали в круг или приземлились на быстро растущую груду. Гора сверкающей, показушной и никчемной роскоши становилась все выше, и в ней удивительным образом преобладали женские туфли, в основном на гвоздиках.

Необыкновенное сияние, ощущение божественной неизбежности осенило Своупа, как ласка ангела. «Видимо, то же самое чувствовал Савонарола во Флоренции много веков назад», – подумал он. Взяв одну из канистр с керосином, он шагнул вперед, открыл канистру и вылил ее содержимое по расширяющейся спирали на сверкающий и растущий мусор тщеславия. Предметы падали рядом с ним, попадали ему в голову и спину, но Своуп ничего не замечал.

– А теперь! – торжественно произнес он, отбрасывая в сторону пустую канистру и доставая коробок безопасных спичек. – Пусть наша новая жизнь в очищении начнется с огня!

Он чиркнул спичкой и бросил ее, вспыхнувшую, на гору вещей, выросшую перед ним. И в устремившемся вверх громадном желто-оранжевом хлопке огня и жара он на миг увидел высвеченные в сумерках, словно дневным светом, темные фигуры тысяч новых паломников, приближающихся со всех сторон Большого луга, чтобы присоединиться к этому костру тщеславия последнего дня и бросить в огонь новые предметы роскоши.

51

Сумерки опускались на город, когда миссис Траск возвращалась на север по Риверсайд-драйв с сетчатой сумкой овощей, купленных к вечернему ужину. Обычно она отправлялась за покупками гораздо раньше, но сегодня закрутилась с мытьем и перестановкой третьесортного фарфорового сервиза и забыла про время. Проктор предложил ее подвезти, но она в последнее время предпочитала пешие прогулки – вечерний моцион шел ей на пользу, к тому же благодаря реконструкции района, проведенной в последние годы, она получала удовольствие, делая покупки в местном супермаркете «Хол Фудс». И вот, направляясь по круговой подъездной дорожке к входу для слуг в задней части дома, она с удивлением заметила в тени у главной двери темную фигуру.

Первым ее порывом было вызвать Проктора, но тут она увидела, что это всего лишь мальчик. Вид у него был беззащитный и грязный (миссис Траск выросла в лондонском Ист-Энде и в свое время повидала немало таких уличных мальчишек), и, когда она приблизилась, он вышел из тени.

– Прошу прощения, мадам, – сказал он, – но это и есть дом мистера… мм… Пендергаста?

Он даже говорил с акцентом, с каким говорят мальчишки в центре Лондона.

Миссис Траск остановилась перед ним как вкопанная:

– Зачем тебе нужно это знать, молодой человек?

– Затем, что мне заплатили, чтобы я передал ему вот это. – Он вытащил из заднего кармана конверт. – Но тут, похоже, никто не открывает.

Миссис Траск задумалась на минуту. Потом протянула руку:

– Хорошо, я позабочусь, чтобы это письмо попало к мистеру Пендергасту. Давай его мне и уходи.

Мальчишка передал ей письмо, развернулся, тряхнув вихрами, и поспешил прочь по подъездной дорожке.

Миссис Траск провожала его взглядом, пока его фигура не исчезла в городской суете. Покачав головой, она пошла к заднему кухонному входу. С таким работодателем, как у нее, никогда не знаешь, чего тебе ждать.

Она нашла Пендергаста в библиотеке, он сидел в кресле и смотрел на неяркий огонь в камине, а рядом на столике стояла нетронутая чашка зеленого чая.

– Мистер Пендергаст, – позвала миссис Траск, стоя в дверях.

Агент не ответил.

– Мистер Пендергаст, – повторила она чуть громче.

На этот раз он встрепенулся.

– Да, миссис Траск? – спросил он, поворачиваясь к ней.

– У дверей стоял мальчик. Он сказал, что никто не открывает дверь. Вы не слышали звонок?

– Нет.

– Он сказал, что ему заплатили, чтобы он доставил вам это письмо. – Она вошла в библиотеку, неся на серебряном подносе грязный, сложенный вдвое конверт. – Не могу понять, почему Проктор не ответил на звонок, – не сдержалась она, так как не вполне одобряла те вольности, которые Проктор иногда позволял себе по отношению к своему нанимателю.

Пендергаст посмотрел на письмо с непонятным для миссис Траск выражением:

– Я думаю, он не ответил на звонок, потому что тот не звонил. Мальчик вам солгал. Будьте добры, положите письмо на стол.

Она поставила поднос рядом с чайным набором:

– Что-нибудь еще?

– Пока нет, спасибо, миссис Траск.

Пендергаст дождался, когда она выйдет из библиотеки, когда ее шаги стихнут в коридоре, когда во всем доме воцарится тишина. Но и тогда он не шелохнулся и ничего не сделал – только разглядывал конверт, как мог бы разглядывать взрывное устройство. Он не знал, что в этом конверте, но предчувствие чего-то дурного было слишком сильным.

Наконец Пендергаст наклонился вперед, взял конверт за уголок и развернул его. На конверте стояло одно-единственное слово, напечатанное на пишущей машинке: АЛОИЗИЙ. Он долго смотрел на него, ощущая, как тревога усиливается. Потом он осторожно вскрыл конверт ножом с выкидным лезвием, который держал поблизости специально для вскрывания писем. Внутри конверта лежали сложенный вчетверо лист бумаги и маленькая флешка с USB-разъемом. Пендергаст вытряхнул лист на поднос и развернул его кончиком ножа.

Записка, напечатанная на пишущей машинке, была короткой.

Дорогой А. Пендергаст.

Пишет вам Головорез. Вот и подошел конец игре. На флешке вы увидите короткое видео с лейтенантом д’Агостой и исполнительным заместителем директора Лонгстритом в главных ролях. Они пленники. Если откровенно, то они наживка – чтобы вызвать вас ко мне на специальный вечер. Я нахожусь в здании 44 в заброшенном психиатрическом центре «Кингс-Парк». Приезжайте один. Не присылайте кавалерию. Не берите с собой Проктора или кого-либо еще. Не говорите об этом никому. Если вас не будет в 9:05 вечера, а это приблизительно через пятьдесят пять минут, если мое письмо было доставлено надлежащим образом, то вы больше не увидите любого из ваших друзей живым.

Хотя вы еще не знаете, кто я, вам определенно немало известно о моих талантах. Как человек разумный, вы оцените ситуацию, в которой теперь оказались, и поймете, что сделать вы можете только одно. Конечно, вы посмотрите видео, поразмыслите и оцените разные образы действий; но в конце концов вы поймете, что у вас нет иного выбора, кроме как приехать сюда сейчас и в одиночку. Так что не медлите. Часы тикают.

И еще одно требование: Возьмите с собой ваш «Лес-баер 1911» калибра.45 и дополнительный магазин на восемь патронов, полностью заряженные, и чтобы в патроннике был патрон, общее количество патронов – семнадцать. Это очень важно.

Искренне ваш,

Головорез

Пендергаст два раза перечитал письмо, вставил флешку в порт компьютера; на ней обнаружился единственный файл, и он щелкнул по нему.

На экране появилось видео: д’Агоста и Лонгстрит, связанные, с кляпами во рту и обездвиженные, у каждого свободна только одна рука. Они смотрели в камеру, обливаясь потом, и держали между собой в свободных руках утренний номер «Нью-Йорк таймс». Видео шло без звука. На заднем фоне виднелся интерьер складского помещения. Двое в кадре были избиты и окровавлены – д’Агоста в большей степени, чем Лонгстрит. Видео продолжалось всего десять секунд и проигрывалось снова и снова в бесконечной петле.

Пендергаст просмотрел видео еще несколько раз, снова прочел письмо, потом положил и то и другое в конверт и спрятал его в карман пиджака. Три минуты он сидел совершенно неподвижно, освещаемый подмигивающими язычками пламени в камине, и наконец поднялся.

Головорез прав: у него не было иного выбора, кроме как подчиниться указаниям.

Пендергаст имел лишь туманное представление о «Кингс-Парке» – гигантской заброшенной психиатрической больнице на Лонг-Айленде, неподалеку от города.

Быстрый интернет-поиск позволил узнать подробности: больница прекратила функционировать много лет назад, осталось множество полуразрушенных зданий, раскиданных на огромной территории за сеточной оградой; заведение приобрело скандальную известность благодаря электрошоковым методам лечения, применявшимся без всяких на то показаний к безнадежным больным до того, как появились эффективные лекарственные средства. Больница располагалась в округе Сассекс, между Ойстер-бей и Стоуни-брук.

Пендергаст распечатал карту психиатрического центра, сложил, спрятал в карман, вытащил из ящика дополнительный магазин с патронами калибра.45, проверил, полон ли он, сунул в другой карман, потом достал «лес-баер» проверил, полон ли его боекомплект пистолета. Он заслал в патронник один патрон, вытащил магазин, вставил еще один патрон в освободившееся место и убрал пистолет в карман.

Когда он надевал пальто в передней, к нему тихо, как кот, подошел Проктор:

– Я могу быть вам полезен, сэр?

Пендергаст посмотрел на него. Миссис Траск, вероятно, сказала ему про письмо. Он видел на лице Проктора рвение, необычное и одновременно вызывающее тревогу. Проктор определенно знал гораздо больше, чем говорил ему Пендергаст. Или догадывался.

– Нет, спасибо, Проктор.

– Вам не понадобится водитель?

– У меня возникло желание прокатиться вечерком в одиночестве.

Он протянул руку в ожидании ключей.

Несколько секунд Проктор стоял неподвижно, на его лице застыла бесстрастная маска. Пендергаст прекрасно понимал, что Проктор чувствует его ложь, но времени, чтобы сочинить что-нибудь более убедительное, у него не было.

Не говоря ни слова, Проктор вытащил из кармана ключи от «роллса» и отдал Пендергасту.

– Спасибо.

Пендергаст кивнул и, пройдя мимо Проктора, направился в гараж, на ходу застегивая пальто.

Через сорок восемь минут он свернул с шоссе 25А на Олд-Док-роуд, проходившую по территории психиатрического центра «Кингс-Парк». Было почти девять часов, холодная тьма уже опустилась на землю. Пендергаст вел свою большую машину по пустой дороге, по обеим сторонам которой виднелись темные очертания зданий, заколоченных и заброшенных.

Он сбавил скорость, развернулся в обратном направлении, переехал через тротуар, выключил фары и по мерзлой земле докатил до группки деревьев, за которыми и остановил машину так, чтобы ее не было видно с дороги. Потом он достал карту и сориентировался. По другую сторону дороги стояло несколько зданий, обозначенных на его карте как «Группа 4» или «Четверка»; здесь когда-то содержались душевнобольные преклонного возраста. Справа от Пендергаста, в двухстах ярдах за сеточным забором, окружающим территорию больницы, вырастало огромное десятиэтажное здание, обозначенное на карте как «Сооружение 93», вздымающее свои коньки и башни к ночному небу. Обширный фасад купался в призрачном лунном свете, а пустые черные окна смотрели на безжизненную территорию прежней больницы, словно какое-то многоглазое чудовище. Пендергаст созерцал здание, чувствуя шепоток, дрожь воспоминаний, которые хранил этот дом о пациентах, запертых внутри, тараторивших что-то невнятное, плачущих, шагнувших за грань отчаяния, о пациентах, на которых опробовались экспериментальные лекарства, лоботомия, электрошоковые процедуры, а может, и что-то похуже. Над зубчатыми стенами здания поднималась распухшая луна, прикрытая вуалью спешащих куда-то облаков.

В тени огромного здания пряталось двухэтажное сооружение гораздо меньших размеров, известное как здание 44, – Пендергаст видел его на карте. Там он найдет Головореза.

Выйдя из машины и бесшумно закрыв дверь, он прежде всего убедился, что улица пуста, и лишь тогда подошел к ограде. В его облаченной в перчатку руке появились кусачки, и всего за две минуты он проделал в дешевой проволочной ограде отверстие достаточных размеров, чтобы проникнуть внутрь, не порвав пальто, которое ему очень нравилось. Очутившись за оградой, он беззвучно зашагал по застывшей земле, выдыхая клубы пара в морозный воздух. Миновал здание 29 – генераторную, сооруженную в начале 1960-х, а теперь ржавеющую и опустелую, как и все остальное. Дальше он увидел заброшенную железнодорожную ветку и пошел по ней туда, где она упиралась в тупик у разгрузочной платформы здания 44.

Из своих поисков в Интернете Пендергаст знал, что в здании 44 размещался продовольственный склад психиатрического центра. Это небольшое сооружение было заколочено, на его окнах установлены щиты из обитой жестью фанеры, двери заперты, навесные замки скреплены продетыми в петли цепями. Через трещины изнутри не проникало ни лучика света.

Пендергаст снова огляделся, потом тихо запрыгнул на разгрузочную платформу здания в конце железнодорожных путей, взялся за ручку двери, стараясь свести к минимуму неизбежный скрип ржавого металла, медленно поднял ее и проскользнул внутрь, когда проход под дверью стал достаточным. Он подождал, прислушиваясь. Но изнутри не доносилось ни звука.

Он находился в большой разгрузочной зоне, пустой, если не считать опутанного паутиной штабеля деревянных палет в углу. В другом конце помещения с полом из потрескавшегося цемента, в дальней от Пендергаста стене виднелась открытая дверь, за которой угадывался очень слабый отблеск света. Это было похоже на ловушку, но Пендергаст с самого начала знал, что здесь его поджидает ловушка.

Ловушка специально для него; но ловушки иногда работают в обе стороны.

Пендергаст помедлил и посмотрел на часы – они показывали две минуты десятого, до истечения назначенного времени оставалось три минуты.

Он бесшумно пересек просторное складское помещение, приблизился к двери и, прикоснувшись пальцами к ручке, открыл дверь пошире. За дверью тянулся узкий коридор с распахнутыми по обе стороны дверьми. Из одной двери справа, лишь чуть-чуть приоткрытой, лился призрачный свет, слабо освещая коридор. В здании 44 стояла абсолютная тишина.

Вытащив пистолет, Пендергаст проскользнул в коридор и пошел к двери, из-за которой проникал свет. Он подождал несколько секунд, чтобы удостовериться, что никакой активности за дверью нет. Наконец он положил ладонь на ручку двери, резко толкнул ее, вошел внутрь, держа оружие перед собой, и обвел комнату взглядом.

Освещение было настолько слабым, что он видел лишь небольшую часть пространства непосредственно перед собой. То, что находилось дальше, за рядами пустых полок, было погружено в темноту. В центре круга света стоял стол, за которым сидел на стуле человек спиной к Пендергасту. Даже со спины агент мгновенно его узнал: этот помятый костюм, мощная фигура и длинные седые волосы могли принадлежать только одному человеку – Говарду Лонгстриту. Он смотрел куда-то в чернильную темень комнаты, оперев голову на руку в позе бдительного покоя.

Пендергаст замер от удивления. Этот человек не был связан, на нем не было никаких видимых пут.

– Говард? – произнес Пендергаст почти шепотом.

Лонгстрит не ответил.

Пендергаст сделал шаг в сторону сидящей фигуры.

– Говард? – повторил он.

Лонгстрит по-прежнему молчал. Может быть, он без сознания? Пендергаст подошел к нему вплотную, положил руку на плечо Лонгстрита и осторожно встряхнул его.