Акулы из стали. Ноябрь Овечкин Эдуард
Так, Александр Игоревич, отчего вы купили открытку из уцененных? Да, несмотря на то что вы тщательно все стерли, я по оттискам увидела – почему молчишь и не говоришь, что у тебя нет денег? Мы же с тобой договаривались! Весь в своего отца, ну такой же вот точно носорог! На днях вышлю тебе не очень много, но тут и бабушка передала, и у меня кое-что скопилось, и не смей мне слать их обратно! Я, знаешь, не посмотрю, что ты вымахал. Я, знаешь, мать твоя, могу еще и всыпать!
И Сашенька, ну если у меня день рождения 7 ноября, то открытка с гвоздиками и красным флагом немного не то – я все-таки не Великая Октябрьская революция, хотя мне приятно, что ты придаешь мне такое же значение!
Пьете там со своим дружком этим, антихристом? Ну, только смотрите же, знайте норму и держите себя в руках! Вы же морские офицеры. Боже, такие красавцы! Как приезжали тот раз – мне соседки до сих пор чуть не кланяются от восторга.
Все, бегу на дежурство, целую, жду развернутого ответа!
Мама
P.S. Видела вчера Верочку, дочку тети Вали, ты знаешь – вернулась из института, такая невеста выросла, такая красавица и не замужем! Про тебя спрашивала. Или ты правда там женился, не сказав матери? Хочешь, я тебе ее фотографию пришлю? Ты когда в отпуск?
P.P.S. Деньги вышлю послезавтра – не забывай про правильное питание, витамины и береги свое здоровье, не застужайся, не сиди на холодном и не кури! Ты бросил? Ты мне обещал!
Все, что забыла, напишу в следующем, это хочу бросить по дороге.
Целую моего любимого морячка!
Мама».
– Ну что там мама пишет? – Костя трясся в кунге сзади.
– Пишет, что невесту тебе нашла и привет передает!
– А, ну и ей от меня! Фотка-то невестина есть?
– Не, следующий раз вышлет, я даже не сомневаюсь. Если что – штурману ее передадим. Надо же и ему когда-то, правильно? Знаешь что, а шинель-то тебе пошить сколько стоит?
– А что?
– Да рука правая чешется – видать, к деньгам. Не пропивать же их опять, правильно, когда друг твой, как чучело, ходит в трофейной химической шинели?
– Да что ты такое говоришь, будто мы алкаши какие, когда это мы пропивали?
– Мы-то никогда, да… Но рассказывают всякое, знаешь. Штурман! Штурман! Штурмана толкните там кто-нибудь! Слушай, а в колодцы плевать можно? Да в обычные, при чем тут конденсатные – совсем крыша на службе этой поехала? Сам такой!
С тещиного языка вниз кунг катился намного веселее, вернее так весело, что в конце его (это если смотреть сверху), перед крутым поворотом вправо к Нерпичьей, иногда и на два колеса вставал, вписываясь в вираж. «Ура! – дружно кричали тогда офицеры и мичманы. – Мы все умрем, и не надо будет идти на службу!»
Зима приблизилась еще на шаг, и уже темно было почти всегда, только ночью, когда сверкали звезды или полоскало по небу сияние, становилось веселее, а сейчас, утром, когда звезды уже потухли, а черноту неба никто разгонять и не собирался, Шура смотрел в окно на черное небо, у которого будто не было начала и конца, и вспоминал, как с мамой ездили они на дачу к тете Вале в августе; и сам-то он тогда еще был маленький, только в школу собирался, а Верка и вовсе едва-едва научилась более-менее внятно говорить, и они с ней висели на краю деревенского колодца и смотрели вниз, а там было так же черно, как сейчас тут, в небе, и они гадали, есть ли у того колодца дно и как оно далеко, а если в него упасть, то сколько лететь, пока расшибешься о воду, но расшибешься уж точно, так что и косточек потом не соберут, потому что видишь, Верка, как долго эхо от нашего разговора возвращается, и какое оно гулкое, и холод оттуда дышит – вот то-то и оно, а плевать в колодец нельзя – там черти живут, и когда в них плюют, они злятся и мстят тебе потом: так делают, что ты никогда не вырастаешь и на всю жизнь остаешься маленьким; а вокруг было так тепло, гомонили где-то куры, и жужжали уже сонные мухи, и мама кричала с порога: «Дети! Где вы? Быстро марш обедать!»
Тоже мне месть, думал теперь Шура, и чего я тогда в колодец не плюнул?
Дело было не в бобине
– Скучно мы что-то плывем, – побарабанил пальцами по столу командир дивизии, и я прямо почувствовал, как прошелся по моему затылку его взгляд. – Да, ребята?
«Ну, хуй его знает, товарищ командир дивизии! Так-то да: медведи на велосипедах с балалайками по отсекам не пляшут, но вот чтоб прямо скучно, то вряд ли!» – можно было бы так ответить ему, если бы он не был контр-адмиралом, на флоте не существовало бы субординации или, например, до этого мы не знали, чем все это обычно заканчивается.
После прошлых раз, когда ему становилось скучно, мы:
– фактически отрабатывали заклинку кормовых горизонтальных рулей на погружение;
– чуть не утонули от того, что как бы откачивая из уравнительной цистерны, на самом деле принимали в нее;
– всплывали раком, потому что часть клапанов продувания оказалась на ручном управлении;
– почти подняли бунт из-за лепки пельменей вместо сна;
– чудом не остались до сих пор висеть на якоре где-то в Баренцевом море.
И это так, без всяких мелочей, которые досаждали, но крови не портили. К концу второго месяца плавания – оно да, не так весело, как в самом его начале. Все слабые места уже себя проявили и были вылечены, механизмы и системы работали как часики, с выпученными глазами в рваном РБ по кораблю действительно никто уже не носился, ключей друг у друга не просил и мозговыми штурмами не занимался. Даже к трех-четырехчасовому режима сна организм уже привык. Хотя нет, не привык, а скорее смирился и терпел, раз надо. В сауне стали появляться механики, и даже пару случаев было: «О, Вася, так и ты с нами в море пошел, надо же!» Но чтоб прямо кто-то страдал от того, что его не веселят… Ну не знаю, не знаю.
– Меня штурман в штурманскую вызывает! – объявил старпом и скрылся в штурманской.
И когда это они со штурманом успели изучить телепатическую связь?
– Так, – опять побарабанил пальцами комдив, и я внутренне приготовился: барабанил он пальцами прямо у меня за спиной, а кроме нас с ним в центральном остались Антоныч, которого комдив никогда не трогал вообще из чувства глубокого к нему уважения, секретчик на вахтенном журнале, которого не трогал вообще никто, и двое рулевых, которые, проснувшись, немедленно схватились за рукоятки управления рулями, хотя те стояли в автомате и на рукоятки не реагировали.
Ну, думаю, раз у рулевых прокатывает, попробую и я! И как давай активно на кнопки нажимать…
– Думаю я, Антоныч, что надо расширять техническую грамотность наших офицеров, как ты считаешь?
– Абсолютно правильно, тащ комдив! И углублять тоже! А то с шириной у нас более-менее, а глубины часто не хватает!
– А вот правильно! И начнем мы, пожалуй….
…Нажимаю проверку ламп, проверку закрытого положения арматуры, собираю схему откачки с одного борта через другой – лампочки то красные, то зеленые, то желтые, то горят ровным светом, то мигают. Ну красота же, ну что он – не видит?
– …а вот с Эдуарда и начнем.
Нет, выходит, что не видит.
– Тэ-э-э-эк. По трюмному дивизиону спрашивать его смысла нет, тут он все знает…
– Хуй там, – шепчет Антоныч, – он киповец и в трюмных делах, как свин в апельсинах!
Делаю Антонычу обиженные глаза – ну в одном окопе же сидим, ну что за подставы-то?
– …С электричества, что ли, начать?
А вот это вот зря он так – в электричестве корабельном не всякий электрик без описания обойдется, а уж я-то…
– А он электрик же по специальности, – выручает Антоныч, – тоже, думаю, не завалите!
– Я-то и не завалю?
– Нет, вы-то завалите. Но, в общем, я бы на вашем месте, если позволите, начал бы со средств движения корабля!
О, вот это я понимаю взаимовыручка! Там-то простота, когда разберешься, а я в этом как раз недавно разобрался. Да и одно дело, если бы меня механик по образованию пытать собирался. А тут – люкс. Если что, навру ему легко и красиво.
– Ну как скажешь, Антоныч! Эдуард! А доложи-ка мне, будь так любезен, устройство ГТЗА, если тебя это, конечно, не затруднит!
– Есть, – отвечаю, – доложить устройство ГТЗА!
Достаю листок и, с трудом сдерживая себя, чтоб не насвистывать от облегчения, начинаю чертить принципиальную схему. Черчу секунд пять – как раз первый квадратик успел нарисовать.
– Ну? Чего молчишь?
– Схему рисую!
– Какую схему?
– Какую задано, ту и рисую – ГТЗА!
– Покажь! – Смотрит на мой квадратик. – Да ну! Схему ГТЗА любой школьник нарисует!
Не знаю, как там у них было в школах Витебской области, но у нас, в Минской, я в школе даже и слов-то таких – «ГТЗА» – не знал.
– Давай, брат, конкретику мне! Не надо мне киселя этого по губам разводить! Давай коротко и ясно!
– Главный турбозубчатый агрегат… – начинаю я давать.
– Не-не-не – конкретно давай, без предварительных ласк!
– …состоит… э… Турбины у нас две!
– Зачо-о-о-от! Шучу, шучу, не бойся, – не зачет еще! Пройдемся по конкретным цифрам. Так…Что бы у тебя спросить-то… Полегче, для начала. А! Блядь, точно! Сколько лопаток в турбине? Докладывай!
Я, конечно, не турбинист и техническое описание турбины изучал довольно поверхностно, можно даже сказать, что и наискосок, но удивительно, – как я даже порядок цифр не запомнил? Кошусь на Антоныча – Антоныч усиленно не замечает этого.
– Не знаю, тащ контр-адмирал, – честно признаюсь я, потому что пауза затягивается и загибать пальцы, шевеля губами, тоже не вариант – нет у меня столько пальцев.
– Видал! Ха-ха! Первый выстрел и сразу в яблочко! Вот как с вами плавать-то можно, когда вы таких элементарных вещей не знаете, а? Стыдно тебе хоть?
Странно, но чувствую, что нет.
– Так точно, – отвечаю, – стыднее и не бывало!
– Эх и офицерики нынче пошли… Не то что раньше, да, Антоныч?
– Да, тащ адмирал, мельчают калибром. Не то что в наше время!
– Мы-то – да-а-а-а…
– Да-а-а-а… мы-то… это…
– Мы-то устройство… Эх, помнишь? Ползали, грызли, учили, да?
– О-го-го!
– Вот как на них флот оставить? Развалят же все?
– Как пить дать!
– Так. Пойду курить от расстройства. Потом спать, а к утренней вахте доложишь мне, Эдуард! И не надейся – я не забуду! Антоныч – под твою ответственность!
И, довольный, уходит.
– Уф, – из штурманской выглядывает старпом, – пронесло вроде на этот раз, да?
– Да, – подтверждает Антоныч, – но не всех! Эдуарду, вон, прямо ни за что еще одна бессонная ночь прилетела!
– Ну жалко его, да. Но с другой стороны – нам-то не прилетела, правильно? Поэтому чего уж душой кривить: Эдуарду прилетело, значит, так ему и надо! О, видали, как я в рифму.
– Здесь вообще нет рифмы! – бурчу я в ответ.
– Это у тебя нет, а у нормального офицера – раз старпом сказал «в рифму», значит в рифму!
– Антоныч, – спрашиваю, – так что там с лопатками-то этими?
– Ну они есть, это точно, но количество их мне не известно. Звони на пульт.
Звоню на пульт.
– Ой, иди на хуй, – отвечает мне один пульт, а за ним и второй, – еще не хватало, чтоб трюмные лейтенанты пульты ГЭУ подъебывали!
– Что пульты? – уточняет Антоныч.
– Не знают, – говорю.
– Ну звони комдиву-раз, я его только что на завтрак поднял.
Звоню комдиву-раз.
– Доброе, – говорю бодрым голосом, – утро!
– Не знаю, настолько ли оно доброе, это утро, если двадцать три часа, а я в железной банке посреди Северного Ледовитого океана собираюсь завтракать в компании тех же самых хмурых рож. Ну, ты в этом не виноват, и поэтому ладно – чего хотел-то?
– Юрий Владимирович! Сколько лопаток в турбине?
– Надо же, – задумчиво хмыкает Юрий Владимирович, – такой перспективный был лейтенант и в первой же автономке сошел с ума! Кто бы мог подумать, что такое горе и на наши головы. Это тебе не ко мне, родной, это тебе к доктору же надо.
– Доктор точно не знает, сколько лопаток в турбине!
– Согласен! Мало того, доктор даже, скорее всего, вообще не знает, что такое турбина, сколько их и где они у нас стоят. Но зато у доктора столько разных таблеток есть, что у тебя сразу отпадет охота задавать людям дурацкие вопросы!
– Так это не я, Юрий Владимирович! Это командир дивизии меня пытает! Говорит, что если до утра не расскажу, то высадит меня на ближайшем безлюдном острове!
– Командир дивизии?
– Он самый.
– Ну, с его сроком службы не удивительно, и ему даже доктор уже не поможет.
Антоныч забирает у меня трубку:
– Юра! Серьезно, он не шутит! Представляешь? Да! Да, а потом же он и до вас дойдет! Да я понимаю, что ты не знаешь, ну давай приходи, а я механика вызову.
– Повезло тебе, – говорит Антоныч, – Эдуард, что комдив задал тебе вопрос, на который не знает ответа никто. Поэтому ты вроде как и опозорился, но не сильно – могло бы быть и хуже. А тут мы хотя бы все живы останемся! Так что прими эту жертву как должное!
Будто у меня есть выбор, ага, кроме как ходить теперь в роли униженного и оскорбленного на фоне остальных, которых в этот раз не унизили и не оскорбили по чистой случайности. Ну что ж – на каждого Сивку найдется своя Бурка, как говорится в русской народной поговорке. Или не совсем так говорится, но смысл тот же.
Позвонили механику, тот сонный и от этого благодушный пришел в центральный, уселся между нами с Антонычем и долго ерзал, устраиваясь поуютнее. Зевнул.
– Ну? Чего тут у вас? Победила, наконец, Мировая революция? Или так, по пустякам опять беспокоите?
– А тут у нас, Хафизыч, командир дивизии решил расширить горизонты наших знаний!
– Так. Пока не очень страшно звучит…
– Сколько лопаток в турбине?
– Да Антоныч, давай что там с адмиралом, а это – потом.
– Так именно это адмирал и спросил у Эдуарда.
– А что Эдуард?
– Честно сказал, что не знает.
– Ну и отдадим его как жертву адмиралу, а с нас и взятки гладки!
– Так-то бы да, но я, Хафизыч, сомневаюсь, что он одним Эдуардом насытится!
– А ничего, что я тут сижу? – робко уточняю.
– Ничего, ничего, – великодушно разрешает механик, – сиди, ты же на вахте тем более! Так. Ну давайте ждать комдива-раз, я что-то не помню такой цифры, но, вполне возможно, что уже и от старости.
Первый комдив пришел сразу после завтрака прямо в кремовой рубашке. Довольный.
– Ну что, попались, неучи? – смеется.
– Смейся, да, пока он до вас не добрался! – пригрозил Антоныч. – Так сколько лопаток в турбине?
– Не знаю.
– И ты так просто это говоришь? – удивился механик.
– А как мне это говорить? Ну хотите, трагически взмахну руками?
– Нет, хотим, чтобы ты нам сказал, как нам это узнать.
– По недолгой пока, но довольно доброй традиции нашего экипажа если мы чего-то не знаем, а уж тем более в турбине, то давайте позовем…
– Дедушку Мороза? – нашел и я куда вставить свои три копейки.
– Игорь Юрича! – правильно угадал Антоныч.
Игорь Юрич был всего на год старше меня выпуском, но мало того, что служил турбинистом, отличался особым умом, прилежностью и сообразительностью. Впрочем, я вам об этом уже рассказывал.
– Так он же спит сейчас, – попытался я выгородить друга и соседа по каюте. – Во вторую смену же ему.
– Эдуард. У тебя рот сейчас открывается, будто ты что-то говоришь, а вот что говоришь – непонятно. Видно, опять пустое что-то и не по делу. Давай не трать зря наш кислород, а звони вахтенному седьмого, вызывай наш мозг в центральный пост.
Игорь Юрич пришел хмурый, лохматый, заспанный и недобро на всех посмотрел. А когда вначале я рассказывал, что все уже устроилось и работало, не вызывая особых проблем, я имел в виду все, кроме испарителей, которые находились как раз в заведовании у командиров турбинных групп и варили воду на первый контур и весь остальной экипаж. В теории варили, а на самом деле вели себя как капризные барышни или какие-то древние ревнивые божки, требовавшие неусыпного к себе внимания и ряда ритуалов, без проведения которых отказывались работать напрочь! Я не удивлюсь, если когда-нибудь узнаю, что для того, чтобы они работали, турбинисты мало того что на них молились, но и приносили им жертвы. Даже возможно человеческие, просто это настолько секретно, что об этом никому не рассказывают до сих пор.
– Вызывали?
– Нет, – ответил механик, – не вызывали. Это Эдуард, видимо, пошутил так. Ладно, ладно, шучу. Вызывали. Докладывай, сколько лопаток в турбине?
Игорь недоверчиво посмотрел на механика. Потом на меня, потом на старпома, потом по очереди на двух из трех командиров дивизионов и опять закатил взгляд на механика. Я делал вид, что вовсе тут не при делах, старпом тоже, а командиры дивизионов дружно покивали: да, мол, докладывай немедленно!
– Вы серьезно? – все-таки решил уточнить Игорь и поднял брови так, что даже след от подушки немного разгладился.
– Ну конечно!
– Ябля (Игорь Юрич показал на себя руками) сплюбля (сложил ладошки лодочкой у щеки) в своейбля (показал руками на переборочный люк) каютебля (нарисовал в воздухе квадрат). Отдыхаюблялежабля (повысил голос, но не до крика, из уважения к старшим, а на пару тонов всего)! Мнебля в трибля на вахтублявставатьбля (показал нам свои раскрытые ладони)! Высерьезнобля? Какогобля? Абля?
– Мастер! – похвалил старпом. – Так нас всех отчихвостил и ни разу не выругался! Вот она – интеллигенция в наших кругах! Горжусьбля!
– А можно было? – уточнил Игорь.
– Нет, но мы бы тебе простили бы, если бы да. Переходи к существу вопроса. Тут, понимаешь, честь всей твоей боевой части задета, только на тебя надежда! Докладывай!
– Что докладывать?
– Сколько лопаток в этой турбине.
– Да ебу я? А вы вообще про какие лопатки спрашиваете?
– Ну, в турбине которые!
– Я понял. Так нет, не понял. Понял-то я, что вы слабо себе представляете устройство турбины, будто это какая-то железная палка, утыканная лопатками, и все.
– А что – не так? – делано удивился старпом.
– Так-то так, Сей Саныч, но про какие лопатки и какой части турбины идет речь? Переднего хода? Заднего? Реверсивные? Атэгэшные? И как их считать, исходя из их предназначения? Умножать их между собой? Суммировать? Вычитать друг из друга?
– Бля, горшочек, не вари! Про все! Общее число лопаток нам скажи!
– А чем вас мой ответ «да ебу я» не устроил?
– А нет такого числа. Ты серьезно не знаешь, что ли?
– А кто знает?
– Ну, кто-нибудь, да знает уж наверняка!
– Если я не знаю, то никто не знает, потому что раз я не знаю, значит, этого нет в технической и эксплуатационной документации!
– О, проснулся! – обрадовался механик. – Значит, нет у меня маразма еще! Ладно, иди спи, а мы тут того… документацию потрясем. Короче, Юра, заступай, я в секретку, вы – на чай, а потом здесь собираемся и изучаем документы.
Секретных документов по турбине оказалось шесть фолиантов.
– Берем по одному, а потом передаем их по кругу. Ищем тщательно, но быстро! – скомандовал механик. – Жаль, что всего пять офицеров – было бы шесть, быстрее бы дело пошло.
– Так минер же вон, – махнул я головой в сторону вахтенного офицера второй боевой смены, который пришел стоять в первую по какой-то там своей нужде.
– Точно! – обрадовался механик. – Минер! Сообрази нам кофейку!
Старательно листали, внимательно бегали глазами по цифрам и водили пальцами по схемам, передавали по кругу и снова листали, за этим увлекательным (на самом деле – нет) занятием и не заметили, как подошло время заступать второй боевой смене и в центральный зашел Игорь, уже менее злой, но более торжественный.
– Ну что? Нету?
– Нету.
– А я вам что говорил?
– Говорил, что нету.
– Ну так послушайтесь умного человека и займитесь делом!
– Да это не мы! Адмирал спрашивает!
– Не хуй делать этому вашему адмиралу, вот что я вам скажу! Как обычно, оказалось, что дело было не в бобине!
– Имеет право! Он же адмирал! Так что делать-то будем? Пошлем радиограмму на завод-изготовитель?
– Ну, – Игорь решил поиздеваться, – я вот что предлагаю: дробь БП, стопорим ход, висим в пучине морской, аки лев в засаде, а я разбираю турбину, кручу ее на ВПУ и считаю лопатки. Дня за два управлюсь!
– Какой лев, Игорь Юрич?
– Понятно, что морской, какой же еще!
– Издеваешься?
– А вы надо мной что давеча делали?
– Все, свободен.
– Дело было не в бобине! Я вам говорю! – И Игорь, довольный, что опять всех уел, удалился.
Помолчали.
– Так давайте ему просто скажем, что нет такой цифры! – предложил второй комдив, который пришел заступать.
– Коля, ну ты совсем, что ли? Как мы скажем адмиралу, что он спрашивает всякую хуйню? – Антоныч с адмиралами общался намного больше Коли и знал, чем обычно заканчивается, когда ты намекаешь адмиралу, что он не прав, но не в том смысле, что лев, а в том, что раз он штурман по образованию, ну так и проверял бы, как штурман прокладки прокладывает.
– Спать-то хочется уже, – задумчиво пробормотал механик. – Так! Мне все ясно, выхода нет и, поэтому будем прорубать его сами, своими руками. Принимаю волевое решение! Лопаток в турбине – четыре тысячи двести восемьдесят семь! Цифру заучить и довести до всего личного состава, чтоб все пиздели одинаково! Вопросы? Ну все, тогда я – спать.
Утром адмирал явился довольный. Впрочем, это все равно что написать «когда светит солнце, то светло» – если ты адмирал и на подводной лодке в море, то доволен ты всегда, даже когда делаешь вид, что недоволен. Вы, конечно, можете упрекнуть меня в том, что откуда мне знать точно, если я адмиралом на лодке никогда не бывал, как, впрочем, и без лодки тоже. Но, ребята, представьте: вы, для примера, царь. И в вашем маленьком царстве у вас абсолютная власть. Все слушаются вас охотно, делают вид, что вы самый умный, и возражать не смеют ни в коем случае. А если и делают все равно по-своему, то незаметно, чтоб не ущемлять вашего достоинства. Нет демократии, оппозиции и средств массовой информации вообще – ну чем тут можно быть недовольным? Разве что отсутствием женщин. Но и тут ты точно знаешь, что это, во-первых, временно. А во-вторых, были бы женщины, откуда бы взяться тогда абсолютной власти?
– Товарищ контр-адмирал! – начал было доклад старпом.
– Погоди, – отмахнулся от него комдив, – сначала важные вопросы!
Уселся в старпомовское кресло, надел очки, развернул блокнот, прокашлялся:
– Эдуард!
– Я!
– Выполнил ли ты мое приказание?
– Так точно!
– Докладывай!
– Товарищ контр-адмирал, лопаток в турбине ни много ни мало, а четыре тысячи двести восемьдесят семь штук! Доклад окончил!
– Антоныч?
– Так точно, товарищ контр-адмирал! Четыре тысячи двести восемьдесят семь штук!
– А не врешь ли ты мне, выгораживая своего непутевого подопечного?
– Никак нет! У кого хотите можете спросить!
– А и спрошу, а как вы себе думали! Старпом, я тут нужен?
Старпом на секундочку завис. Ну, типа, на кой хрен вообще тут может быть нужен беспокойный контр-адмирал? Но так же адмиралу не скажешь, правильно? Такт и все такое.
– С вами, конечно, спокойнее, но я справлюсь!
– Если что – кричите!
И адмирал, сложив блокнот, очки и ручку в карманы, вышел.
– Предупреди корму! – Антоныч будто и не видит, что я и так уже звоню на пульт.