Иногда я лгу Фини Элис

Alice Feeney

SOMETIMES I LIE

Серия «Двойное дно: все не так, как кажется»

Печатается с разрешения агентств Curtis Brown Group Limited и The Van Lear Agency

Перевод с английского Виктора Липки

Под редакцией Валентины Люсиной

Оформление обложки Яны Паламарчук

© Alice Feeney, 2017

© Липка В., перевод, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2018

Меня зовут Эмбер Рейнольдс. Обо мне вам следует знать три вещи:

1. Я лежу в коме.

2. Мой муж меня больше не любит.

3. Иногда я лгу.

Сейчас

День рождественских подарков, 26 декабря 2016 года

Меня всегда восхищало особое состояние невесомости в промежутке между сном и явью. Эти драгоценные полубессознательные мгновения, перед тем как ты открываешь глаза, когда ты еще продолжаешь верить, что твои сны могут быть реальностью. Момент острого наслаждения или острой боли, пока чувства не перезагрузятся и не сообщат тебе, кто ты и что ты. Короткий миг, на какую-то секунду дольше обычного, я наслаждаюсь целительной иллюзией, представляя, что могу оказаться кем угодно и где угодно, что меня можно любить.

Сквозь закрытые веки пытается пробиться свет, мое внимание привлекает платиновое кольцо на пальце. Сегодня оно будто тяжелее, чем обычно, и как-то даже тянет меня к земле. Тело накрыто простыней, она пахнет непривычно, и в голову приходит мысль, что я, вероятно, в отеле. Воспоминания о сновидениях бесследно испарились. Я пытаюсь оттянуть момент окончательного пробуждения, пытаюсь остаться кем-то другим и задержаться там, где меня больше нет, – но напрасно. Ничего не изменилось: я это я, и нахожусь там – теперь это уже понятно, – где мне совсем не хочется. Все тело болит, меня одолевает такая усталость, что даже нет желания открывать глаза. И вдруг я вспоминаю, что даже если захочу, у меня это все равно не получится.

По телу порывом ледяного ветра проносится паника. Память ничего не говорит о том, что это за место и как меня сюда занесло, но зато мне известно, кто я: Меня зовут Эмбер Рейнольдс; мне тридцать пять лет; у меня есть муж Пол. Эти три факта крутятся в голове, будто пытаясь меня спасти, хотя мне и ясно, что в этой истории недостает нескольких глав, что из нее вырвали пару последних страниц. Собрав воспоминания в кучу, насколько это вообще возможно, я хороню их до тех пор, пока они не успокаиваются в голове, пока ко мне не возвращается способность думать, чувствовать и предавать осмыслению все, что произошло. Один отголосок прошлого отказывается уходить, упорно пробиваясь на поверхность, но у меня нет желания ему верить.

В сознание врывается мерный рокот какого-то аппарата, лишая последней надежды, оставляя меня наедине с пустотой, которую заполняет единственно понимание, что я лежу на больничной койке. От стерильной вони палаты меня тошнит. Ненавижу больницы. Они – обители смерти и сожалений, теперь совершенно неуместных, и совсем не то место, где мне когда-нибудь хотелось бы побывать, тем более в качестве пациента.

Недавно – вспомнила! – здесь были какие-то люди, совершенно мне незнакомые. Произнесли слово, которое мне совсем не хотелось слышать. Все суетились, говорили на повышенных тонах, в воздухе висел страх, и не только мой. Я стараюсь откопать в памяти что-нибудь еще, но разум отказывается мне служить. Случилось что-то очень плохое, но что и когда – я вспомнить не могу.

Почему здесь нет его?

Задавать вопрос, заранее зная на него ответ, может быть опасно.

Он меня не любит.

Эту мысль я откладываю на потом.

До слуха доносится звук открываемой двери. Шаги, потом вновь наступает тишина, но какая-то испорченная, которую уже нельзя назвать непорочной. В нос бьет стойкий, прогорклый запах табака, справа раздается скрип бегающей по бумаге ручки. Слева кто-то кашляет, и я понимаю, что их двое. Чужаки, скрывающиеся во тьме. Становится холоднее, чем раньше, я кажусь себе ужасно маленькой. Такого ужаса, как сейчас, раньше я никогда не знала.

Хочется, чтобы кто-нибудь что-то сказал.

– Кто она? – спрашивает женский голос.

– Понятия не имею. Бедняжка, какой ужас! – отвечает ей другой, тоже женский.

Уж лучше бы молчали. Я кричу:

Меня зовут Эмбер Рейнольдс! Я радиоведущая! Почему вы не знаете, кто я?

Я повторяю одно и то же снова и снова, но на меня никто не обращает внимания, потому что снаружи я молчу. Во внешнем мире я никто, у меня даже нет имени. Я хочу, чтобы они посмотрели на меня. Хочу сесть, протянуть руку и прикоснуться к ним. Хочу опять что-нибудь ощутить. Что угодно. Кого угодно. Хочу засыпать их вопросами. Думаю, у меня есть право получить на них ответы. Они повторили то же слово, что говорили и другие, слово, которое я не хочу слышать.

Медсестры закрыли за собой дверь, но слово с собой не забрали – теперь мы остались с ним один на один, и у меня больше нет возможности его игнорировать. Я не могу открыть глаза. Не могу двигаться. Не могу говорить. Слово пузырем всплывает на поверхность, обрушивается на меня, и теперь я знаю – это правда.

Кома.

Недавно

Неделей раньше – понедельник, 19 декабря 2016 года

Я на цыпочках спускаюсь вниз в предрассветной тьме, стараясь его не разбудить. Все, казалось бы, на своих местах, но в душе зреет уверенность – чего-то не хватает. Я надеваю тяжелое зимнее пальто, чтобы защититься от холода, и приступаю к повседневному ритуалу. Для начала несколько раз дергаю ручку задней двери, чтобы убедиться, что она закрыта.

Вверх-вниз. Вверх-вниз. Вверх-вниз.

Потом встаю перед большой длинной плитой и сгибаю в локтях руки, будто собираясь дирижировать внушительным оркестром газовых горелок. Пальцы обеих рук складываются в привычную фигуру: указательный и средний смыкаются с большим. Я тихо шепчу и внимательно осматриваю конфорки, проверяя, все ли выключено. Повторяю процедуру три раза, пальцы при этом отстукивают азбуку Морзе, расшифровать которую, кроме меня, не дано никому. Удовлетворенно констатировав, что все в полном порядке, я выхожу из кухни, но в коридоре задерживаюсь, задаваясь вопросом, не стоит ли сегодня вернуться и проверить все еще раз. Похоже, что нет.

По скрипучим половицам я прокрадываюсь в холл, беру сумку и проверяю ее содержимое. Телефон. Кошелек. Ключи. Закрываю ее, но тут же открываю снова и проверяю опять. Телефон. Кошелек. Ключи. Потом, уже по пути к выходу, повторяю еще раз. На мгновение замираю и потрясенно смотрю на незнакомку, взирающую на меня из зеркала. У меня лицо женщины, которая когда-то, пожалуй, была красива, хотя теперь я ее совершенно не узнаю. Пестрая палитра светлого и темного. Большие зеленые глаза, прячущиеся под густыми карими бровями, обрамлены длинными черными ресницами; под ними залегли унылые тени. Кожа бледным полотном обтягивает скулы. Темно-каштановые, почти черные волосы рассыпаны по плечам – ничего лучше я придумать не могу. Я причесываю их пальцами и стягиваю в хвост, закрепляя его снятой с запястья резинкой. Теперь на меня смотрит лицо, будто специально созданное для радио.

Потом спохватываюсь, что времени уже много, и напоминаю себе, что поезд ждать не будет. Я не сказала «до свидания», но не думаю, что это важно. Выключаю свет, выхожу из дома, трижды проверяю, заперла ли входную дверь, и шагаю через сад по утопающей в лунном свете тропинке.

Хотя еще рано, я уже опаздываю. Мадлен к этому времени уже явится в офис, прочтет все газеты и выудит из них все интересное. Продюсеры станут копаться в бренных бумажных останках, потом она разорется и станет их стращать, чтобы они подыскивали для ее шоу только тех, с кем можно сделать замечательное интервью. Такси будут подбирать и извергать чересчур воодушевленных и плохо подготовленных гостей эфира. Каждое утро происходит что-то новое, но все равно все время одно и то же. Полгода назад я влилась в коллектив передачи «Кофейное утро», и пока все идет совсем не так, как я планировала. Многим может показаться, что у меня сказочная работа, но ведь сказки бывают очень страшными.

Я останавливаюсь в вестибюле, чтобы купить кофе себе и коллеге, а потом поднимаюсь по каменным ступеням на пятый этаж. Лифты я не люблю. Перед тем как перешагнуть порог, надеваю улыбку, напоминая себе, что лучше всего у меня получается мимикрировать под окружение. Я могу изобразить «Эмбер-подругу», «Эмбер-жену», но сейчас время воплотить другой образ – Эмбер из передачи «Кофейное утро». Мне по плечу сыграть любую роль, которую предложит жизнь, потому что за долгие годы репетиций я выучила назубок каждую реплику.

Солнце едва поднялось над горизонтом, но наш небольшой, преимущественно женский коллектив уже в сборе. Три моложавых продюсерши, подгоняемые кофеином и честолюбием, склонились над своими столами. Окружив себя кипами книг, старых сценариев и пустых чашек, они с таким увлечением барабанят по клавиатурам, будто от этого зависит жизнь их любимых кошек. В дальнем углу, в личном кабинете Мадлен, горит лампа. Я сажусь за стол, включаю компьютер, попутно отвечая на дружеские улыбки и теплые приветствия коллег. Люди – не зеркала, они видят тебя совсем не такой, какой видишь себя ты.

В этом году у Мадлен сменились три личных помощницы. Ни одна не смогла продержаться долго – всех она быстро увольняла. Лично мне не нужен ни отдельный кабинет, ни ассистенты; мне нравится сидеть вместе со всеми. За столом рядом со мной никого нет. Странно, что Джо до сих пор не пришла, как бы с ней чего-нибудь не приключилось. Я бросаю взгляд на остывающий кофе, потом говорю себе, что его лучше отнести Мадлен. Будем считать, что я ее так задабриваю.

Дверь распахнута, я замираю в проеме, словно вампир, ожидающий, когда хозяин пригласит его войти. Ее кабинетик смехотворно мал и в самом прямом смысле слова представляет собой кладовку. А все потому, что она отказывается сидеть вместе с остальными членами нашей команды. На хлипких стенах висят в рамочках фотографии самой Мадлен в компании разнообразных знаменитостей, позади стола красуется небольшая полка с призами и наградами. Она не поднимает головы. Я гляжу на ее уродливые короткие волосы, седые корешки которых нагло выглядывают из-под черных прядей. Подбородки, как положено, громоздятся друг на друга, в то время как остальная колышущаяся плоть, к счастью, скрывается в складках мешковатого черного костюма. Настольная лампа освещает клавиатуру, над которой порхают унизанные перстнями пальцы. Я знаю, что она меня видит.

– Мне показалось, вы не откажетесь от кофе, – произношу я, несколько разочарованная своей фразой, которая получилась очень незамысловатой, хотя мне понадобилось немало времени, чтобы ее придумать.

– Поставь на стол, – отвечает она, не отрывая от экрана глаз.

Не стоит благодарности.

В углу тихо воркует небольшой калорифер, и исходящее от него тепло, немного отдающее гарью, медленно обволакивает мои ноги и не дает уйти. Я вдруг понимаю, что мой взгляд прикован к бородавке на ее щеке. Глаза порой проделывают со мной такую шутку: сосредотачиваются на недостатках человека, на мгновение забывая, что это может быть заметно и что люди предпочли бы, чтобы я не разглядывала их изъяны.

– Как ваши выходные? – отваживаюсь спросить я.

– Мне сейчас не до разговоров, – отвечает она.

Ну что же, пусть готовится.

Вернувшись на свое место и усевшись за стол, я просматриваю накопившуюся с пятницы почту: пару жуткого вида романов, которые мне никогда не прочесть, несколько писем от фанатов и приглашение на благотворительный концерт, которое привлекает мое внимание. Потягивая кофе, я представляю, что бы я надела и кого бы с собой взяла, если бы решила туда пойти. По правде говоря, мне нужно больше заниматься благотворительностью, но для этого у меня, по-видимому, не хватает времени. А вот Мадлен у нас не только голос «Кофейного утра», но и лицо благотворительной организации «Дети кризиса». Лично мне ее тесная связь с крупнейшим в стране детским благотворительным фондом всегда казалась странной, если учесть, что она просто ненавидит детей и никогда не заводила семью. В этой жизни она совсем одинока, хотя ничуть от этого не страдает.

Разобрав почту, я пробегаю глазами информационные материалы сегодняшней утренней программы – перед шоу всегда полезно составить о нем общее представление. Не в состоянии отыскать свою красную ручку, я направляюсь к шкафчику с канцелярскими принадлежностями.

Их запасы недавно пополнились.

Я бросаю взгляд через плечо, потом опять смотрю на аккуратные полки. Хватаю несколько пачек стикеров, горсть красных ручек и распихиваю все это по карманам. Выгребаю из коробки все до единой. Ручки других цветов оставляю без внимания. Когда я возвращаюсь, никто не поднимает на меня глаз. И когда вынимаю свое богатство из карманов, перекладываю в ящичек стола и запираю его, никто этого не замечает.

Я начинаю было волноваться оттого, что до сих пор не пришла моя единственная подруга Джо, но тут она с улыбкой на лице переступает порог офиса. Одета как всегда – голубые джинсы и белая футболка, будто ей никак не удается распрощаться с девяностыми. Каблуки ненавистных ей сапог стерты, белокурые волосы мокрые от дождя. Она садится за стол рядом со мной, напротив остальных продюсеров.

– Извини, я опоздала, – шепчет она.

Кроме меня, этого никто не замечает.

Последним заявляется Мэтью, редактор программы. Странно, обычно он приходит раньше. Пояс его облегающих чиносов, чуть ли не трещащих по швам, слегка приспущен, чтобы над ним было удобнее расположиться выступающему брюшку. Для его долговязой фигуры они немного коротковаты – из-под них выглядывают ноги в цветастых носках и коричневых, начищенных до блеска туфлях. Ни с кем не поздоровавшись, он направляется прямо к своему столу у окна. То обстоятельство, что дамским коллективом, делающим передачу для женщин, руководит мужчина, выходит за рамки моего понимания. Но именно Мэтью решил рискнуть и взял меня на эту работу, когда моя предшественница неожиданно ушла, так что, по идее, я должна быть ему благодарна.

– Мэтью, раз уж ты пришел, зайди ко мне в кабинет! – кричит Мадлен через весь офис.

– В этот момент он подумал, что утро началось хуже некуда, – шепчет мне Джо. – Ну так что, мы пойдем сегодня выпивать?

Я киваю, испытывая облегчение оттого, что она не собирается вновь ускользнуть сразу после эфира.

Мэтью хватает свои заметки и бросается в кабинет Мадлен, полы его роскошного пальто развеваются и хлопают его по бокам, будто намереваясь поднять в воздух и отправить в полет. Но уже через несколько мгновений вылетает обратно – весь красный и какой-то растерянный.

– Пора двигать в студию, – говорит Джо, прерывая мои мысли.

Неплохая идея, если учесть, что до эфира осталось десять минут.

– Пойду посмотрю, готова ли Ее Величество, – отвечаю я и с радостью вижу, что Джо улыбается.

Но тут же замечаю взгляд Мэтью, который поднимает в мою сторону выгнувшуюся аккуратной дугой бровь. Не надо было говорить этого вслух.

По мере того как часы отсчитывают последние минуты, все занимают свои места. Мы с Мадлен идем в студию и садимся на затемненном возвышении в центре. На нас, будто на двух совершенно непохожих животных, по ошибке оказавшихся в одном вольере, через огромное окно устремлены взгляды Джо и других продюсеров, расположившихся на галерее. У них там шумно и светло, на пульте полно разноцветных кнопочек, которые выглядят на удивление замысловато, если учесть, что мы, по сути, делаем очень простую вещь: разговариваем с людьми и усиленно делаем вид, что нам это доставляет удовольствие.

В студии, напротив, темно и царит тягостная тишина. Все ее убранство составляют стол, несколько стульев да пара микрофонов. Мы с Мадлен сидим в полумраке, молчаливо игнорируя друг друга, и ждем, когда зажжется красная лампочка, возвещая о начале прямого эфира, и начнется первый акт.

– Здравствуйте, сегодня у нас понедельник, добро пожаловать на очередной выпуск программы «Кофейное утро». Я – Мадлен Фрост. Чуть позже к нам в студии присоединится автор бестселлеров, писательница Э. Б. Найт, но сперва мы обсудим рост числа женщин – кормилиц семьи. Что же касается вопросов в прямом эфире, то мы приглашаем к разговору всех, кто готов поделиться своими мыслями на тему воображаемых друзей. Был ли у вас такой друг в детстве? Или, может быть, и сейчас есть?

Привычный звук ее эфирного голоса приносит успокоение, и я переключаюсь на автопилот, дожидаясь своей очереди что-нибудь сказать. Интересно, Пол уже проснулся? В последнее время он сам не свой: засиживается допоздна в своей хибаре, ложится незадолго до того, как я встаю, если, конечно, ложится вообще. Ему нравится называть хибару хижиной. Мне нравится называть вещи своими именами.

Как-то раз, когда первый роман Пола обернулся неожиданным успехом, нам посчастливилось провести с Э. Б. Найт вечер. Это случилось около пяти лет назад, вскоре после нашей первой встречи. В те времена я работала на телевидении корреспондентом. Ничего сногсшибательного, местные новости, не более того. Но в отличие от радио, без конца видя себя на экране, ты волей-неволей прилагаешь усилия, чтобы соответствующим образом выглядеть. Тогда я была стройненькая и совершенно не умела готовить – до Пола было некому, а стараться для самой себя было лень. К тому же у меня была очень напряженная работа. Обычно я рассказывала о рытвинах на дорогах или краже свинцовых полос с церковных крыш, но в один прекрасный день в мою жизнь решила вмешаться удача. Репортер из отдела шоу-бизнеса заболела, и меня вместо нее послали взять интервью у какого-то модного нового писателя. Я даже не читала его книгу. Меня мучило похмелье, мне до смерти не хотелось делать чужую работу, однако когда он вошел в комнату, все изменилось.

Для этого интервью издатель Пола снял апартаменты в отеле «Риц». Они были похожи на сцену, а я на актрису, напрочь позабывшую свои реплики. Помню, я чувствовала себя не в своей тарелке, опасаясь не справиться с возложенной на меня задачей, но когда он сел на стул напротив, вдруг поняла, что он нервничает куда больше меня. Для него это было первое телевизионное интервью, и мне каким-то образом удалось его успокоить. Когда он потом попросил у меня визитку, я ничего такого не подумала, но вот мой оператор, пока мы шли к машине, с превеликим удовольствием описывал, как мы с ним «вошли в контакт». Вечером раздался звонок, я подняла трубку и, услышав его голос, почувствовала себя как школьница. Говорить с ним было совсем не трудно, мы будто давно знали друг друга. Он сказал, что через неделю ему надо быть на церемонии награждения, добавил, что идти туда ему не с кем, и спросил, не смогу ли я в тот вечер составить ему компанию. Я согласилась. На церемонии мы сидели за тем же столиком, что и Э. Б. Найт, и это одновременно был ужин с легендой и незабываемое первое свидание. Она была очаровательна, умна и искрометна. Поэтому, узнав, что ее пригласили на программу, я с нетерпением ждала новой встречи.

– Рада вас видеть, – говорю я, когда продюсер проводит ее в студию.

– Взаимно, – отвечает она, занимая отведенное ей место.

Проблеска узнавания в ее глазах я не вижу: как же легко меня забыть. Маленькое изящное лицо восьмидесятилетней женщины обрамляет ее фирменная прическа – боб на седых волосах. Она безупречна, даже морщинки – и те будто образуют элегантный узор. Годы, конечно же, давно взяли свое, но ум ее остался быстрым. Щеки подрумянены, внимательный, проницательный взгляд голубых глаз быстро окидывает студию и тут же находит свою цель. Писательница тепло улыбается Мадлен, будто встретила какого-нибудь героя. С гостями такое бывает, но меня это абсолютно не задевает.

После шоу мы все тащимся в переговорку на разбор полетов. Сидим и ждем Мадлен. Когда она наконец входит, становится тихо. Мэтью принимается комментировать фрагменты передачи – что получилось удачно, а что нет. На лице Мадлен не видно ни малейших признаков счастья, она кривит губы, которые принимают такой вид, будто ей в этот момент вдруг взбрело в голову разворачивать задницей ириски. Все остальные хранят молчание, и я опять даю волю мыслям.

Мадлен недовольно хмурится.

Мадлен цокает языком и закатывает глаза.

Когда Мадлен уже не знает, как еще показать свое недовольство, все встают и направляются к выходу.

– Эмбер, на два слова… – говорит Мэтью, вырывая меня из мира грез.

Он закрывает дверь переговорки, я сажусь и вглядываюсь в его лицо, пытаясь понять, что меня ждет. Что-то на нем прочесть, конечно же, невозможно – даже если сегодня умрет его мать, он даже виду не подаст. Потом Мэтью берет с тарелки печенье, предназначенное для гостей, и жестом приглашает меня последовать его примеру. Я качаю головой. Желая что-нибудь сообщить, Мэтью вечно устраивает целый спектакль. Поначалу он пытается мне улыбаться, но потом усилия его утомляют, и он вместо этого откусывает кусочек печенья. Несколько крошек уютно устраиваются на его тонких губах, которые, когда он пытается подобрать нужные слова, быстро открываются и закрываются, будто у золотой рыбки.

– Знаете, я могу с вами поболтать о том о сем, спросить, как у вас дела, сделать вид, что мне это небезразлично, и все такое прочее, а могу сразу взять быка за рога, – произносит он.

Внутри у меня все сжимается от страха.

– Так, продолжайте, – говорю я, хотя этого и не хочу.

– Какие у вас сейчас отношения с Мадлен? – спрашивает он, откусывая еще кусочек.

– Те же, что и всегда: она меня ненавидит, – отвечаю я, вероятно, слишком поспешно.

Теперь уже моя очередь нацепить на лицо фальшивую улыбку. Этикетку я с нее не снимала, так что, когда закончу, смогу ее вернуть в магазин.

– Да, действительно, и в этом вся проблема, – говорит Мэтью.

Ничего неожиданного он не сказал, и все же я удивлена.

– Мне хорошо известно, что когда вы только к нам пришли, она устроила вам веселую жизнь. Но, согласитесь, ей тоже было трудно привыкнуть к тому, что вы теперь рядом. И напряжение между вами, похоже, не спадает. Может показаться, что на это никто не обращает внимания, но это не так. Хороший эмоциональный контакт между вами необходим для шоу и для всей команды.

Он смотрит на меня, ожидая ответа, но я понятия не имею, что ему сказать.

– Как вы думаете, вам под силу наладить с ней нормальные отношения?

– Э-э-э… попробовать можно…

– Вот и хорошо. До сегодняшнего дня я не понимал всю серьезность ситуации. Мадлен предъявила мне что-то вроде ультиматума, – он умолкает, откашливается и продолжает: – Требует, чтобы я вас заменил.

Я жду, что Мэтью скажет что-то еще, но он больше не произносит ни слова. Его слова повисают в воздухе, и я пытаюсь их осмыслить.

– Вы меня увольняете?

– Нет! – горячо протестует он, хотя на его лице, когда он задумывается, что сказать дальше, отражается совсем другой ответ.

Он подносит руки к груди, сдвигает ладони и соединяет кончики пальцев, будто изображая колокольню или готовясь к лицемерной молитве.

– Пока нет. Чтобы исправить ситуацию, даю вам срок до Нового года. И прошу прощения, Эмбер, что вынужден донимать вас этой проблемой накануне Рождества.

Он вытягивает ноги и откидывается на стуле, насколько это возможно, чтобы оказаться подальше от меня. В ожидании моего ответа его рот кривится в гримасе, будто ему только что пришлось попробовать на вкус что-то отвратительное. Я не знаю, что ему сказать. Мне кажется, порой вообще лучше ничего не отвечать, хотя бы потому, что молчание нельзя исказить.

– Вы замечательный человек, мы вас очень любим, но поймите и вы нас: без Мадлен, которая ведет «Кофейное утро» вот уже двадцать лет, этой передачи просто не будет. Мне очень жаль, но если мне придется делать между вами и ею выбор, боюсь, у меня будут связаны руки.

Сейчас

День рождественских подарков, 26 декабря 2016 года

Я пытаюсь представить, что меня окружает. Это не обычная палата, для этого здесь слишком тихо и спокойно. Но и не морг – я чувствую, что дышу, а прилагая усилия, чтобы набрать в легкие кислорода, каждый раз ощущаю в груди слабую боль. Единственное, что мне слышно, – это приглушенный звук какого-то аппарата, бесстрастно гудящего рядом. Каким-то непостижимым образом он приносит успокоение – мой единственный спутник в невидимой вселенной. Я начинаю считать его гудки и мысленно собираю их в голове, страшась, что они вот-вот умолкнут, и понятия не имея, что это может означать.

Я прихожу к выводу, что это отдельная палата. Представляю, что надежно заперта в этой больничной камере: время неспешно стекает с четырех ее стен и образует лужи грязной, медленно поднимающейся тины, которая вскоре меня поглотит. Но это будет потом, пока же я существую в бесконечном пространстве, где иллюзия неотделима от реальности. Вот чем я сейчас занимаюсь: существую и жду, хотя и не знаю, чего. Я обнулила настройки и из человека действия вновь превратилась в человека бытия. За невидимыми мне стенами бурлит жизнь, в то время как мне не остается ничего другого, кроме как лежать – молча и недвижно.

Настоящая физическая боль упорно заявляет о себе. Интересно, у меня серьезные повреждения? Череп покоится в специальном зажиме, похожем на тиски. В висках пульсирует в такт биению сердца. Я приступаю к мысленному обследованию собственного организма, тщетно пытаясь поставить диагноз, который хоть что-то бы мне объяснил. Рот открыт, губы ощущают какой-то посторонний предмет, засунутый меж зубов, – скользя мимо языка, он скрывается где-то в горле. Мое странно-незнакомое тело будто принадлежит другому человеку, хотя все вроде бы на месте, вплоть до ступней и полного комплекта пальцев на ногах. Они ощущаются явственно, что приносит небывалое облегчение. Интересно, на кого я сейчас похожа? Меня причесывают, умывают? Хотя тщеславием я не болею и предпочитаю, чтобы меня скорее слышали, а не видели, а еще лучше не замечали совсем.

Во мне нет ничего особенного, я совсем не такая, как она, и, откровенно говоря, теперь больше похожа на тень. Маленькое грязное пятно.

Хотя я и напугана, какой-то первородный инстинкт подсказывает, что мне удастся выбраться из этой передряги. Со мной все будет хорошо, должно быть. Я всегда умела преодолевать трудности.

Дверь открывается, и до моего слуха доносится звук приближающихся к кровати шагов. Затуманенный взор фиксирует колыхание теней. Их две. Я вдыхаю запах дешевых духов и лака для волос. Они о чем-то говорят, но смысла их слов я пока уловить не могу. На данный момент их голоса для меня лишь шум, что-то вроде фильма на иностранном языке без субтитров. Одна из них вытаскивает из-под простыни мою руку. Странное ощущение – будто все конечности самовольно болтаются, как у младенца. Почувствовав кожей кончики ее пальцев, я мысленно вздрагиваю. Не люблю, когда ко мне прикасаются незнакомые люди, когда ко мне прикасается кто-нибудь, даже он. Она закрепляет что-то чуть повыше локтя на левой руке, и по тому, как предмет стягивает мою плоть, я прихожу к выводу, что это жгут. Потом мягко кладет руку обратно, встает и заходит с другой стороны кровати. Ее коллега – они, надо полагать, медсестры – стоит в ногах. Я слышу, как ее пытливые пальцы листают страницы, и представляю, что она читает либо роман, либо мою историю болезни.

Звуки без каких-либо усилий с моей стороны становятся отчетливее.

– Это последняя, закончим с ней, и можешь идти. Как она здесь оказалась? – спрашивает та, что ближе ко мне.

– Ее привезли поздно вечером, какой-то несчастный случай, – отвечает другая и куда-то направляется, – давай расшторим окно и впустим немного дневного света, может, так будет веселее.

Я слышу недовольный ропот неохотно разъезжающихся в стороны гардин, окутывающее меня сияние становится ярче. Потом, без предупреждения, в руку возле локтя вонзается что-то острое. Ощущение совершенно новое, боль вновь заставляет меня погрузиться в себя. Под кожей разливается что-то прохладное и змеей ползет по телу, пока не становится частью моего естества. Голоса возвращают меня к действительности.

– Родственникам сообщили? – спрашивает та, что постарше.

– У нее есть муж. С ним несколько раз пытались связаться, но неизменно попадали на голосовую почту. Вообще-то, когда все отмечают Рождество, а твоей жены нет, это трудно не заметить.

Рождество.

Я сканирую библиотеку своих воспоминаний, но обнаруживаю, что в ней теперь слишком много пустых полок. Вспомнить что-либо о Рождестве не представляется возможным. Обычно мы отмечаем его в кругу семьи.

Почему рядом со мной никого нет?

Вдруг до меня доходит, что во рту страшно пересохло и ощущается привкус запекшейся крови. За стакан воды я не пожалела бы ничего на свете. Как бы привлечь их внимание? Я сосредотачиваю все усилия на губах, пытаюсь придать им определенную форму и издать в этой оглушительной тишине хоть самый слабый звук, но у меня все равно ничего не получается. Призрак, оказавшийся в ловушке собственного тела.

– Ну что, если ты не против, я пошла домой?

– До скорого, передавай привет Джеффу.

Дверь распахивается, я слышу отдаленные звуки радио. В уши врывается знакомый голос.

– Кстати, она работает на передаче «Кофейное утро», – говорит та, что собралась уходить. – Когда ее привезли, в сумочке нашли пропуск.

– Да ты что? Ни разу о ней не слышала.

Зато я вас прекрасно слышу!

Дверь захлопывается, вновь становится тихо, я опять уплываю. Меня здесь больше нет. Я безмолвно кричу в поглотившем меня мраке.

Что со мной произошло?

Несмотря на внутреннее смятение, внешне я совершенно неподвижна и нема. В реальной жизни мне приходится работать на радио, получая деньги за болтовню, но теперь злой рок обрек меня на молчание и тем самым превратил в ничто. Тьма кружит мысли до тех пор, пока их не останавливает звук – кто-то опять открывает дверь. Скорее всего, вторая медсестра… Она, вероятно, тоже уходит, и мне хочется закричать, попросить ее остаться, объяснить, что я всего лишь заблудилась в кроличьей норе и мне просто нужно помочь выбраться обратно. Но это не она. В комнату только что вошел кто-то еще. Я вдыхаю его запах, слышу, как он плачет, и чувствую ужас, охватывающий его, когда он смотрит на меня.

– Прости, Эмбер. Вот я и пришел.

Он берет меня за руку и сжимает ее, немного сильнее, чем надо. Я заблудилась, он потерял меня много лет назад и уже не найдет. Вторая медсестра уходит, чтобы мы побыли одни, а может, просто чувствует, что ситуация слишком неприятная, что здесь что-то не так. Я хочу, чтобы она меня не бросала наедине с ним, но вот почему – мне неведомо.

– Ты слышишь меня? Прошу тебя, очнись… Пожалуйста… – повторяет он снова и снова.

От звука его голоса мозг приходит в ужас. Зажим сдавливает череп с новой силой, в виски будто стучит сразу тысяча пальцев. Я не могу вспомнить, что со мной случилось, но непоколебимо уверена, что этот человек, мой муж, к этому каким-то образом причастен.

Недавно

Понедельник, 19 декабря 2016 года, после полудня

Когда Мэтью сказал, что отпускает меня на весь день, сначала я испытала чувство благодарности. Коллеги уже разбрелись на обед, что помогло мне избавиться от их вопросов и притворного участия. И только теперь, шагая по Оксфорд-стрит, будто рыба, плывущая против плотного потока туристов и покупателей, я вдруг понимаю, что он сделал это ради себя: ни одному мужчине не понравится сидеть и смотреть на зареванное, изуродованное потеками туши лицо женщины, зная, что виноват в этом только он и больше никто.

Хотя на улице декабрь, небо над головой в этот полдень ярко-голубое. Солнце пробирается по небосклону среди редких зачаточных облачков, создавая иллюзию хорошего дня на фоне дымки сомнений. Мне просто надо постоять и подумать, что я, собственно, и делаю. Прямо на людной улице, к вящей досаде прохожих.

– Эмбер?

Я поднимаю глаза и вижу прямо перед собой улыбающееся лицо высокого мужчины. Поначалу ничего не происходит, потом в голове вспыхивает проблеск узнавания, а за ним накатывает волна воспоминаний: Эдвард.

– Привет, как дела? – с усилием выдавливаю из себя я.

– Все отлично. Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть.

Он целует меня в щеку. Вообще-то я не должна бы беспокоиться по поводу своей внешности, но все-таки я обхватываю себя руками, будто пытаясь спрятаться. Он практически не изменился и даже почти не постарел, хотя в последний раз мы виделись с ним лет десять назад. Загорел, будто только что вернулся из теплых краев; в каштановых волосах мелькают более светлые прядки, но на седину нет даже намека. В обертке из задубевшей на солнце кожи он пышет здоровьем, выглядит удивительно ухоженным и цветущим. Новая, дорогая одежда, и, подозреваю, костюм под его длинным шерстяным пальто сшит на заказ. Я всегда знала, что его ждет большое будущее.

– У тебя все в порядке? – спрашивает он.

Тут я вспоминаю, что недавно плакала. Да, видок у меня, вероятно, еще тот.

– Да. Хотя нет. Просто сегодня мне сообщили не самые приятные новости.

– Да, досадно.

Я киваю, он ждет от меня каких-то слов, но меня будто охватывает оцепенение, не давая начать. Единственное, что я помню, – это какие я ему принесла страдания. По правде говоря, он так и не услышал от меня объяснений, почему мы с ним перестали общаться. Просто как-то утром я ушла из его квартиры, перестала отвечать на звонки и вообще с ним порвала. Тогда мы были студентами и учились в Лондоне. В то время я еще жила с родителями, но старалась оставаться у него как можно чаще, потом у нас все закончилось и мы больше не виделись.

В меня врезается женщина, на ходу строчащая смску, и качает головой, словно это я виновата, что она не смотрит, куда идет. Столкновение с ней вытряхивает несколько слов из моего тайничка, в котором они привыкли прятаться.

– Рождество будешь отмечать в Лондоне? – спрашиваю я.

– Ага. Недавно я со своей девушкой переехал сюда с севера, буду теперь работать в этом муравейнике.

На смену моему чувству облегчения вскоре приходит что-то еще. Ну конечно, он давно обо всем забыл. Я говорю себе, что рада за него, заставляю себя кисло улыбнуться и как-то по-дурацки кивнуть.

– Надо полагать, тебе сейчас не до меня, – говорит он, – но вот тебе моя визитка. Давай как-нибудь встретимся и поболтаем. Я опаздываю на встречу, Эмбер, но все равно очень рад тебя видеть.

Я беру карточку и снова пытаюсь изобразить улыбку. Он легонько касается моего плеча и исчезает в толпе. Ему явно хотелось поскорее распрощаться.

Я собираю в кучу те жалкие крохи, которые от меня остались, и переключаюсь на автопилот. Ноги сами несут меня в небольшой бар в двух шагах от Оксфорд-стрит. Раньше, когда мы с Полом только-только начали встречаться, мне приходилось часто здесь бывать. Теперь нет, я даже не помню, когда в последний раз мы вечером куда-нибудь ходили. Надежда на то, что в знакомой обстановке мне станет уютнее, не оправдывается. Заказав большой бокал красного вина, я направляюсь к единственному свободному столику у камина без решетки. Хотя мне хочется согреться, отодвигаю стул подальше от огня.

Я вглядываюсь в бокал «Мальбека», успешно отгораживаясь от предпраздничной суетливой толпы. Мне необходимо завоевать симпатию женщины, которая ненавидит весь мир. Надеюсь, если достаточно долго пялиться на вино, решение придет само собой. На данный момент у меня его нет.

Делаю глоток, совсем маленький. Вкус отменный. Потом закрываю глаза, выпиваю еще, а когда напиток обволакивает горло, наслаждаюсь этим ощущением. Какая же я все-таки дура – все так хорошо складывалось, а теперь я рискую все потерять. Нужно было прилагать больше усилий, чтобы поладить с Мадлен, строго придерживаясь разработанного плана. Я не могу лишиться этой работы. Может быть потом, но только не сейчас. Должно же быть какое-то решение, просто в душе нет уверенности, что мне удастся найти его самой. Мне нужна она. Я тут же сожалею об этой мысли и решаю выпить еще.

Прикончив бокал, заказываю еще один и, ожидая, когда его принесут, достаю телефон. Набираю номер Пола. Надо было ему сразу позвонить, не знаю, почему я этого не сделала. Когда он не отвечает, предпринимаю еще одну попытку. Опять без ответа, если не считать таковым голосовую почту. Сообщения я ему не оставляю. Когда приносят заказ, делаю глоток, необходимый, чтобы меня оглушить, хотя у меня стойкое ощущение, что надо бы сбавить темп. Мозг должен работать четко, если я собираюсь исправить ситуацию, и я ее действительно исправлю – это необходимо. Надо бы справиться с этой проблемой самостоятельно, но у меня для этого нет сил.

– Вижу, ты уже начала без меня, – говорит Джо, разматывает до нелепости длинный шарф, снимает его и устраивается на стуле напротив.

Когда она внимательнее всматривается в мое лицо, улыбка на ее губах блекнет.

– Что случилось? Видок у тебя – краше в гроб кладут.

– Значит, ты ничего не знаешь?

– О чем?

– Я говорила с Мэтью.

– Так вот почему ты такая унылая, – говорит она, изучая винную карту.

– Думаю, меня скоро выпрут с работы.

Джо пристально смотрит на меня, будто пытаясь что-то найти на моем лице.

– Что за бред ты несешь?

– Мадлен выдвинула ему ультиматум. Либо я, либо она.

– И он указал тебе на дверь, да?

– Не совсем. Дал мне срок до Нового года ее переубедить.

– Так переубеждай!

– Как?

– Не знаю… Но они не могут с тобой так поступить.

– Мой контракт заканчивается в январе, поэтому если не решить проблему, его не продлят, только и всего. Мне не за что будет зацепиться. Более того, за рождественские каникулы начальство наверняка подыщет мне замену.

Джо обдумывает мои слова и, судя по ее виду, приходит к тому же выводу, к которому несколько часов назад пришла я.

– Что ни говори, а горести преследуют тебя по пятам.

– Я все похерила, да?

– Пока еще нет, – говорит она. – Мы обязательно что-нибудь придумаем. Но сначала давай все же выпьем вина.

– Вы не могли бы повторить? – прошу я проходящего мимо официанта, показывая на свой бокал и поворачиваюсь обратно к Джо. – Я не могу потерять эту работу.

– Ты ее и не потеряешь.

– У меня не хватило времени сделать все что нужно.

Официант все еще топчется неподалеку, озабоченно глядя на меня. Я улыбаюсь. Он вежливо кивает и идет за вином. Я смотрю по сторонам, изучающе скольжу взглядом по глазам посетителей и убеждаюсь, что говорю слишком громко. Такое со мной бывает, особенно под влиянием усталости или спиртного. Я напоминаю себе, что нужно вести себя потише.

Когда приносят вино, Джо велит мне вытащить из сумки ручку и блокнот. Потом приказывает написать наверху чистой страницы большими красными буквами два слова: ПРОЕКТ МАДЛЕН. Я так и делаю, да еще на всякий случай их подчеркиваю. Джо принадлежит к тому типу девушек, которые обожают все записывать. Но если не соблюдать осторожность, с таким подходом можно огрести кучу проблем. Она неподвижно смотрит в блокнот, я выпиваю еще вина, наслаждаясь чувством опускающегося вниз по телу тепла. Я улыбаюсь, Джо ухмыляется в ответ – нам, как это часто бывает, приходит в голову одна и та же мысль. Она диктует, и я лихорадочно записываю каждое слово, стараясь не упустить ничего из услышанного. Идея отличная.

– Наша примадонна полагает, что они никогда от нее не избавятся, потому что «Кофейное утро» и есть Мадлен Фрост.

Я замечаю, что к своему бокалу она даже не прикоснулась.

– Точно то же самое сказал и Мэтью. Нужно сделать с этой строчкой новую рекламную песенку, – говорю я, надеясь, что она улыбнется.

Однако Джо сохраняет серьезность.

– Но Ее Величество не знает, о чем Мэтью с тобой говорил. Поэтому нам надо убедить Мадлен, что она достала начальство своими вспышками гнева и что избавиться собираются не от тебя, а от нее! – говорит она.

– Они никогда на это не пойдут!

– Наверняка она этого знать не может. Незаменимых, как известно, нет, и мне начинает казаться, что если мы бросим достаточно семян, подобная мысль в ее голове обязательно прорастет. Потеряв работу, она останется у разбитого корыта. Это ее жизнь, кроме нее у Мадлен больше ничего нет.

– Согласна. Но как? Тем более что времени у нас в обрез.

Я опять начинаю плакать, не в состоянии с собой справиться.

– Все в порядке. Если надо, поплачь, не держи эмоции в себе. К счастью, это у тебя получается хорошо.

– У меня вообще ничего не получается хорошо.

– Это еще почему? Ты красивая. Правда, тебе надо прилагать больше усилий, чтобы…

– Спасибо.

– Извини, но это правда. Отказ от косметики делает женщину не загадочно-бледной, а просто скучной и тусклой. У тебя отличная фигура, но у меня такое ощущение, что ты постоянно пытаешься спрятать ее за одними и теми же старыми шмотками.

– Я и правда стараюсь ее прятать.