Фактор умолчания Плетнёв Александр
Где дальне-рубежный эсминец получил приказ продолжить прессинг.
К делу дополнительно подключился «камов», покидывая буи, долго не отпуская субмарину с «крючка».
Порезвились!
Восток просыпался, начав розоветь. Еще трижды акустики баламутили приемные посты ложными сообщениями о контакте с неустановленными подлодками.
– Подводный рубеж прошли, – предположил флагманский оперативный дежурный, – мы держим «семнадцать», чтобы нагнать нас, а лучше обогнать, субмарине надо дать как минимум узла на три-четыре больше, что вызовет повышенный шум и сразу ее выдаст.
Командующий согласительно кивнул… немного устало – ночь не спал и, видимо, день тоже не даст отдыху:
– Я поднимусь на мостик. Общее действие эскадры нахожу удовлетворительным. Но еще раз проверьте управление и обратную связь с отдельными кораблями. Обратите внимание на слабые места в боевом взаимодействии командных пунктов подразделений. Думаю, с часок будет пауза, а потом прилетят… как солнце покажется. Ночью ж видели – не летали. Остерегаются, наверное – в темноте по неопознанной цели, можно же и схлопотать ненароком. А?
– Ну да, – офицер чуть улыбнулся в ответ и тут же поправился строго по-уставному: – Так точно, товарищ контр-адмирал!
Не через часок, а всего через пол – появился! К тому времени контр-адмирал умудрился слегка прикемарить в походном командирском кресле на мостике. Разбудил его несдержанный матрос, принявший звонок оперативного дежурного с КП:
– Сообщают – ВЦ по пеленгу 45![52]
На него зашикали, но Анохин уже встряхнулся:
– Что?
– Воздушня цель – пеленг 45, высота шесть тысяч, удаление 50.
– Разведчик. «Орион»?
И продолжали наблюдать за перемещением самолета. Через каждые две минуты теперь уж присмиревший матрос бубнил, репетуя на мостик данные по «цели», что не торопилась приближаться.
– А чего это он такой деликатный?
«Орион» действительно – в задаче наблюдателя вполне мог зайти в пространство ордера, опустившись до бреющего, кружа вдоль бортов, суя свой нос чуть ли не под клюзы. Единственное, чего избегая – пролетать над самим кораблем: неписаное правило – пролет над палубой приравнивался к пролету над чужой территорией. Которое, впрочем, частенько нарушали пилоты истребителей, видимо чувствуя в ручках управления маневренность, а главное мощь и скорость своих машин, полагая себя в безнаказанном праве.
Этот же странный «орион» так и висел в пятидесяти километрах на приличной высоте.
– Это не «Орион», – сделал неожиданный, а скорей обоснованный вывод дежурный офицер, – это «Хокай». А возможно, что «Проулер»!
– Вот черт! – выругался Анохин, сразу догадавшись, что это может значить. – РЭБ и целеуказание. Сообщений от разведки Ту-95 не поступало?
– Никак нет!
– Если «Хокай» по делу, с «Констеллейшина» уже должны были подняться «фантомы»… или «хорнеты» (по всем данным именно эти машины сейчас базируются на авианосце). Вопрос – сколько и с какими задачами.
– Но если от Ту-95 нет сообщений, значит все спокойно? Мы уже…
– Так сделайте запрос! – не дослушав, раздражаясь, приказал Анохин, сам подумав: «Ничто не помешает американцам средствами РЭБ заглушить “медведей”[53]. И тогда сообщение они смогут передать, только выйдя из-под радиоэлектронного воздействия. А если за “тушками” увяжется “Проулер”, затянуться это может в сотню две полетных километров».
Но ожидаемого самолетного наплыва противника все не было.
«Деликатный орион» оказался… «Орионом».
А с первыми, можно сказать, лучами солнца нарисовалась надводная цель.
«Взял» его «камов» дальнего курсового ПЛ-дозора, определив, как «крейсер УРО», но был вынужден возвращаться на корабль базирования по причине выработки топлива.
– Пусть истребители его как следует облетают – поглядят, что за «гусь» пожаловал, – не спешил возвращаться на КП адмирал, снова жестом стреляя у кого-то из офицеров спички.
В небе как раз просвистела первая четверка «мигов», выше эшелоном чертили инверсионные следы «ту-шестнадцатые».
Раскиданная походным ордером эскадра резала волны – бинокль, мощный визир позволяли увидеть практически каждый корабль соединения.
Море купалось в лучах утреннего солнца, отдавая свою пронзительную лазурь, наверное, больше просящую на свою гладь величавых мачто-парусных красавцев…
«Но и наши серенькие приземистые тоже красивая сила, – выразил потаенный восторг Анохин, – но будет. Долой романтику».
Летуны подтвердили: «кильватер сверху, как направляющая стрелка – супостат идет с норд-оста курсом на сближение», даже сумели зафиксировать бреющим пролетом бортовой тактический номер, что позволило, нырнув в справочник по натовским кораблям, окончательно определиться с классом и названием… вертолетчики не ошиблись.
– Крейсер УРО «Ривз»!
Вскоре его уже «брали» корабельные навигационные РЛС, и командующий законно распорядился:
– Определить элементы движения цели!
Минутой позже «хрюкнуло» в динамиках «Каштана»[54] – старший группы РТР доложил:
– Начал новый галс! Пересекает наш курс, переходя на правый крамбол… ордера. «Фонит» чем-то, судя по сигнатурам – это РЛС-наведения боевых систем.
– «Чем-то», – передразнил Анохин, – когда уже научатся докладывать старшему только четко проверенные и определенные данные? «Фонит»… что-то этот американский шкип-капитан совсем позабыл о «соглашениях по инцидентам». А ну-ка, дайте мне его сюда на ГКП… на «международных».
Возникла небольшая заминка. Озадаченный офицер долго переговаривался по инстанции, уже переходя на заморские наречия. Наконец до чего-то докричался и подал трубку:
– Товарищ контр-адмирал, американец на связи!
Перл-Харбор.
Штаб ВМФ США
Гавайская должность для главнокомандующего Тихоокеанским флотом США адмирала Сильвестра Фоли по-прежнему оставалась теплым местечком… во всех смыслах: «Хотя будем честными, эта тропическая жара без кондиционера порой просто невыносима».
Удивление и радость, что «не поперли в отставку, с позором, без права…», успели поблекнуть. Зато в Вашингтоне «обрадовали» новыми противоречивыми задачами и навязыванием очередной гражданской шишки.
«Один уехал, – отметил адмирал, имея в виду директора ЦРУ Уильяма Кейси, – другой приехал. Впрочем, цэрэушники рангом помельче остались».
Новый гость – бывший советник бывшего президента уже как-то виденный им издалека на одной из высоких встреч в Пентагоне – тогда сразу вызвал антипатию. Тут же забытую, поскольку близко общаться, слава богу, не пришлось.
Сейчас все вспомнилось, сыграв по-новому – кому понравится «сидящий» над головой политический бюрократ, который еще и, судя по всему, чего-то недоговаривает.
«Такая у них, видимо, парадигма – не можешь сказать всю правду, помалкивай на умняке. Как там его? – вспомнил сопроводительный документ Фоли. – “Советник президента по особым вопросам и с особыми полномочиями”?»
Прежде чем прибыть на Гавайи, Бжезинский сумел надавить на какие-то рычаги, свою руку приложило ЦРУ – русским стало неспокойно в Камрани, и они вышли.
– Не факт, что этот вариант лучше, нежели они оставались бы в Индокитае, – и начальник штаба морских операций в тихоокеанском регионе попунктно приводил вполне аргументированные и обоснованные доводы. А особый порученец Белого дома отстаивал свою версию:
– Сам факт – мы оказываем постоянное давление на «красных». Это равносильно тому, как ваши летчики постоянно задирают самолеты «комми»!
– Наши, – мрачно поправлял адмирал.
Бжезинский упрямо поджимал губы кверху, оттого выпячивая подбородок, хищно топорща клюв-нос:
– …и когда подписывается договор «о предотвращении инцидентов на море и в воздухе», замечу – обоюдный, Кремль облегченно вздыхает – для большевиков это выходит, как наша снисходительная поблажка. Такая, знаете ли, политическая психология… comprendre?[55]
– Что? – не понял последнее слово адмирал. – Компрэ?..
Советник махнул рукой, де «не обращайте внимания»… но пояснил все же:
– Издержки плотного общения с вьетнамцами. Совместно с господами из Лэнгли обрабатывали варианты заброски на территорию СРВ диверсантов-сайгонцев против русских на полуострове. А у этих мяукающих азиатов… уж очень глубоко в них въелась французская колонизация.
Солнце заглянуло на Гавайи чуть раньше, чем на долготу Индокитая и в Южно-Китайское море, но с выходом советской эскадры из Камрани сутки для штаба Тихоокеанского флота, как и для самого Фоли потеряли свой нормированный график.
С нескрываемым интересом, даже с усмешкой просмотрев донесение, адмирал заметно сдержанней озвучил:
– На командира крейсера «Ривз», что оперирует в зоне видимости соединения «красных», вышел их командующий, контр-адмирал, и прямым текстом объявил, что «любой корабль или самолет, берущий советское судно на сопровождение оружейными системами наведения, будет немедленно атакован». Это, господин советник, к вопросу договора семьдесят второго года[56] и вашей настоятельной рекомендации «позадирать» русских. В том числе в послании было подчеркнуто, что в ходе следования эскадры будут проводиться военные маневры с применением боевых средств, поэтому русский адмирал настоятельно рекомендовал кораблям и самолетам других стран не заходить в зону ордера и ближнюю зону эскадры, во избежание…
– Насколько я понимаю, это уже против международных морских правил? – Чуть подался вперед Бжезинский. – Блеф?
– Совершенно верно. Подобны мероприятия подходят под морские военные учения и требуют заблаговременного оповещения и предупреждения по дипломатическим каналам. Должны проходить вне оживленных морских и воздушных путей. Не столько блеф… – адмирал слегка вильнул, – сколько неофициальное предупреждение.
– Но нас подобный демарш устраивает как никогда! Не так ли?
Адмирал пожал плечами, дескать, «да», кнопкой вызывая офицера, чтобы отдать распоряжения.
Столичный гость резко встал и, не прощаясь, направился к двери.
«Точно ему невтерпеж», – мелькнуло догадкой, даже хотелось крикнуть вслед: «Гальюн налево!» – это была старая, еще курсантская хохма для таких хлыщей… гальюн был «направо».
Еще раз пробежался глазами по шифровке с «Ривза» – полный текст освещать «советнику по особым» он не стал… просто не видел смысла.
Командующий советской эскадрой совсем перегибал палку.
«Как там он выразился? – Фоли отыскал зацепившие глаз строки. – “Глушить рыбу”? В принципе, ничто им не помешает уронить пару глубинных бомб в ордере. Или в ближней зоне. Наших ПЛ там все равно нет. Русские показали неплохую напористость и выучку, без эксцессов для себя миновав подводную завесу. Теперь нашим парням, чтобы не быть услышанным, нужно по большой дуге обходить соединение. Это займет немало времени».
Коротко постучавшись, вошел офицер-порученец.
– Соедините меня с командующим TF-12, – приказал адмирал, заметив, что произнес это будто с неохотой – все же считал все эти «задиристые игры» самолетами лишь неплохим поводом размяться парням палубной авиации.
«Если и кусать русских, то исподволь и не оставляя следов».
Южно-Китайское море
«А ведь так идти (когда тебя вываживают, опекают, и ты ни за что не отвечаешь) вполне комфортно», – наслаждался неожиданным покоем капитан 2-го ранга Скопин.
Стоял на верхней палубе, прислушиваясь к своим ощущениям, внешним источникам, чувствуя, как в надстройку из низов едва уловимо передается вибрация турбозубчатого агрегата, мысленно дорисовывая жаркое гудение паровых котлов.
Вода дыбилась из-под форштевня, шипела вдоль ватерлинии, клокотала за кормою – крейсер проходяще глотал мазут и мили.
Два впередиидущих теряющихся в ночи СКРа помаргивали-перемаргивались ратьерами… в дополнение к другим незримым эскадренным привязкам.
Ветер не только освежал море, что крылось равномерной рябью, но и щекотал кожу, трепал волосы, задувал, забираясь под форменную «тропичку».
В небе улыбался народившийся криворотый полумесяц (перевернутый чуть вбок), царапались колючками звезды.
Оценил, поулыбался в ответ, провел ладонью по народившейся колючке-щетине – мы, если что, тоже могём.
«До Владика две с половиной тысячи миль. Минимум три дозаправки мазутом – в Южно-Китайском через тысячу кэмэ, вторая после Тайваня в Восточно-Китайском. Самое узкое место в Корейских проливах. Интересно – каким пойдем? Пусанским? Нет, наверняка Цусимским. Блин, у штурмана даже карт своих нормальных не осталось – выданы новые советские. Все лихоимцы забрали – и вахтенный журнал, и все штурманские прокладки от самых Фолклендов, все уехало в Москву. Секретные».
Повторяясь…
Часть корабельных офицеров-спецов с «Петра Великого» укатило вместе с «железом» в Союз.
Добавить к этому израсходованные, расстрелянные «форт», «гранит», «кинжал» и снятую радиоэлектронику других боевых систем – состав и организация БЧ крейсера свелись к минимуму. Матросов-то понятно – вдоволь, а офицерские наряды пришлось переписывать по-новому: кто будет стоять дежурным по кораблю, кто – вахтенным. Кто в БИЦ, кто по оставшимся (уцелевшим) боевым частям. Словом, кто в лес, кто по дрова.
Камранское стояние закончилось неожиданно. Вышли в море, взятые под плотное обеспечение.
«Будто на веревочку и бантик сверху повязали», – кто сказанул? Да вроде бы штурман. Но с штабными на «Сене» (так КРУ «Адмирал Сенявин» называли) уговорились, что оперативную обстановку по внутриэскадренной связи на «Петю» все же будут скидывать. А иначе как? – «Раздетый» ТАРКР, конечно, уже не мог считаться полноценным боевым инструментом… но что есть, то есть – законный участник походного движения со своими средствами наблюдения, вполне себе интегрированный в эскадренную оборону.
По крайней мере, подкильная гидроакустическая станция крейсера была в деле.
Отдельный канал связи был у полковника КГБ – свои шуры-муры через ЗАС-аппаратуру[57], напрямую и непосредственно с самой Москвой. «Чекисты» еще и вохру всю свою на борт впихнули… с автоматами, пистолетами.
Скопин напрямую подошел к главному:
– Вы нас что – расстреливать будете, если угроза захвата или ко дну пойдем? Или когда будем в узостях проливов около Кореи проходить – дабы пресекать попытки махнуть за борт вплавь?
Полковник на такую прямоту даже не изменился в лице, видимо, уже понял, что «тут ему не там»:
– Желательно, чтобы никого постороннего и лишнего на палубе в сомнительных ситуациях не было. У меня приказ.
В общем, вышли в море.
И пока определилось, установилось эскадренное построение и место «Петра»…
Пока оно еще, если честно, скребло кошками (оглядываясь на недавние бои в Филиппинском море – «ща как начнется, только успевай отмахиваться!»), Скопин и не думал сменяться – продолжал тянуть командирскую лямку на мостике.
Со всей ответственностью.
Естественно, и как положено соответствующий инструктажный «накрут» был устроен вахте и всему экипажу… хоть боевая готовность и держалась по номеру «два».
И мух, надо сказать, не ловили! Бдели, чем было, и тем, что работало!
И первыми установили эхоконтакт с неизвестной подлодкой, пробравшейся прямо в ордер.
– Вода сложная[58], но мы взяли! – Рдел гордостью лейтенант с центрального поста АГАК[59]. – Гражданский «полиномщик», заводчанин из Союза уверяет, что наш комплекс круче, «шагнувший вперед» по режимам разным и вообще…
– Верю, – сохранял снисходительность Скопин, – зачет! Скиньте наводку на СКР сопровождения, пусть дальше по инстанции дают.
И без того ребята протабанили[60], так хоть тут от контр их адмирала втыков меньше будет.
А так – и ты молодец, и эскорт тоже будет молодец.
В остальном шли без дерганий, спокойно оттопав остаток ночи.
Вахту «врио» все-таки сдал, но «отбиваться» не спешил, самому было интересно – «что день грядущий нам готовит»!
А чтоб не путаться под ногами да не смущать никого на «ходовом», вышел на «правый сигнальный». Потягиваясь, позевывая, отправив вестового за кружкой бодрящего, да побольше.
Утром дали по эскадре «семнадцать» – «Петр» рассекал зеленоватые воды Южно-Китайского моря, только дым из трубы!
Утро (пока еще не припекало) выгнало наружу на палубы всех причастных и непричастных, в смысле несших службу и не очень.
Корабль оживал… правильней – оживлялся.
Кофе все не несли, зато неожиданно наверха забрел (вот уж штатское беспечное племя, боцмана на вас нет) тот самый «кадр», что в состоянии эйфории под действием животворящего классического «шила» устроил заплыв «на потеху» ППДО и остальным переполошенным. Видно, заперся на «ходовой» – искал его (врио командира), ему и указали на дверь.
Кстати, оказался он тем самым спецом-«полиномщиком» из «Морфизприбора»… И явился далеко не праздно… Но сначала деликатно предложив закурить…
Закурили. Почему бы нет.
С «сигнального» вид на корабль был и вперед и в корму.
Доцент все чего-то пялился, пялился, молчал, тянул, мялся… наконец стал вопросы задавать:
– Андрей Геннадьевич, все забываю спросить. Я ведь на «Кирове» – прародителе вашего, бывал, и не раз (системы по нашему заводскому профилю устанавливал)…
«Надо же, какой выдрессированный в секретном НИИ, – мелькнуло у Скопина, – “системы по профилю” и не более… даже тут не оговорился».
– …а у вас корабль, конечно, иной, – продолжал инженер, – вот я помню на носу «Кирова» штука таая стояла. А тут отсутствует.
– Где именно?
– Вот там, в носу за ракетной палубой.
– На баке, – понял кавторанг, – на «Кирове» там «Метла» торчала[61]. У нас поновей оружие – «Водопад», расположен не на открытой палубе, а во внутрях.
– Вот-вот, поновей, – явно завелся инженер, – комплекс «Полином» на вашем корабле… он обладает рядом характеристик, отличных от тех, что сейчас освоило наше НИИ. Связано это с другим программным обеспечением автоматизации. Но в наших интересах есть еще фактор! Сейчас в этих тропических водах… хм, мы у себя в лабораториях таких уникальных условий «на живую» не повторим. Хотелось бы провести ряд тестовых работ на разных режимах, снять показания. А ваш лейтенант отказал, сославшись…
– Простите… вас Вадим Яковлевич, насколько помню?
– Да.
– Так вот, Вадим Яковлевич, если старший группы акустиков говорит, что лучше не надо, стало быть, не надо! Воздержимся от всяких экспериментов. Мы не на прогулке.
– Понимаю, – неожиданно легко уступил инженер, пробормотав: – Черт, но попробовать я должен был. А когда будем во Владивостоке? Как пойдем мимо Тайваня?
«Ну-ну, ты бы об этом у особиста поспрашал, на радость его подозрительности», – снова с усмешкой брякнуло в голове Скопина. Вслух же совершенно несерьезно:
– Это вам к штурману. У него прокладка.
– Какая прокладка?
В этот момент в небе сравнительно низко ревуще просвистела пара «двадцать третьих» «мигарей», принужденно отвлекая – головы задрали дружно вверх, провожая взглядом.
– Карта прокладки курса. Не путать с женской гигиенической! – Голос немного еще тонул в самолетном уходящем, поэтому Скопин не сразу понял – кто произнес, и удивленно уставился на представителя советского ВПК: «Это мы все жертвы рекламы, а этот-то откуда взял?»
Оказалось – не «этот». Оказалось – на мостик выткалась фигура Харебова! Фигура подозрительно прямая, что являлось первым признаком – майор не совсем трезв (дескать, держу марку, чеканю шаг):
– Всем утро добр-р! А я тут, понимаешь, бездельем томим…
– Товарищ командир, – прервал высунувшийся наружу из «ходового» матрос, – «трюмачи» на БИЦ доложили, что «семнадцать» не тянут.
– А я вам за каким х… – вспылил капитан 2-го ранга, – я вахту сдал, сами решайте. Есть пом![62] Есть оперативный дежурный! Решайте!
– Так там думали…
– Всё, я сказал!
Матрос нырнул обратно. За всем этим как-то совсем незаметно, извинившись, ретировался и гражданский. Просвистела по ушам вторая пара «мигарей». Оказывается, выше в небе давно чертит белые полоски пара «ту-шестнадцатых».
Ближайший на скуле СКР чуть сбавил ход на сокращение дистанции, дав двойной гудок, высыпав череду сигнальных флажков.
И наконец, вернулся с заказанным (целым кофейником) вестовой.
– Будешь? – предложил старпом Харебову, уже собираясь матроса за второй чашкой гнать…
– Не надо. У меня свое, – майор деловито отвинтил крышку фляжки-нержавейки. Увидев осуждающий взгляд, стал оправдываться: – А я чё?! Я ничё. Я нормально.
Успев прихлебнуть кофе, Скопин отмахнулся, облокотившись на деревянную накладку планшира.
Оставшегося безлошадным майора понять можно. «Камовы» чуть ли не первыми «уехали» в Союз, с техниками, бортинженерами. А Харебов кто? – простой пилотяга! Пусть и не совсем простой.
И ангару вертолетному от «гарпуна» досталось – там не покукуешь. Вот и слоняется.
– Вижу, что ты на ногах, – выпитый горячим кофе бросил в испарину, – но все равно на личный состав действуешь разлагающе. Сидел бы в каюте…
– И пожалуйста, при всем удобстве! И катись оно все к черту! Да что-то меня в последние дни выцарапывает. Такое впечатление, что мы уже вечность назад перенеслись в Южную Атлантику и всю эту мать ее вечность брели море-океаном, сражались, снова плавали-летали, дубасили-получали. И конца и краю этому…
– Событийность, – попытался найти объяснение Скопин, – очень насыщенно: на события, на смену мест, на происшествия. Сам подумай, сколько всего произошло всего-то за пару-тройку месяцев. Блин… провокатор чертов, что там у тебя?
– Как что? «Шило»! На апельсиновых корочках, честно заработанных на аргентинской службе. Ты ж все равно в подвахте. На сон… хлебнешь?
– Чуть-чуть, – подставил опустевшую чашку. Оговорка об «аргентинской службе» сразу напомнила, как на премиальное золотишко целая специальная бригада «фиников»[63] приезжала – взяли пробы, взвесили-перевесили, составили акт, все под опись.
«Интересно, нам (экипажу) хоть краюха перепадет?»
– Пока до Союза идем, пока в море – последние денечки на воле, – разливая, между тем приговаривал, как баюкая, Харебов, – а вот когда дотянем наш пепелац на Плюк…
– На Плюк? А-а-а… «Кин-дза-дза»!
– Ага. И судя по нашим особистам и прочим слугам партии, Плюк нам светит еще тот. И «ку» партсекретарям на раз-два-три приседать придется. Зуб даю, во Владике опять заявятся: парторг, комсорг, замполит. Все на подбор! Черт! А может, мне веру поменять? В смысле в партию вступить?
– На хрена? – Кавторанг сразу и не понял, что майор прикалывается.
– А чтобы был ресурс для наказаний. Вас, непартийных, когда накосячите, чем бичевать? Нечем! Отрезанный ломоть! Диссиденты! А на мне – вся партийно-воспитательная работа, полный набор: сначала замечание, следом выговор, затем снятие выговора, снова замечание по партийной линии! Пристыдят, пожурят, попеняют отобрать билет члена КПСС. А в конце, когда уж совсем потеряют надежду, любовь и веру… в мое стремление к светлому будущему, торжественно и сурово в назидание другим, наконец, отберут! И я уже не член! Гы-гы!
– Да ну тебя! Расписал, блин. Достаточно, что полкан-особист о нашем моральном разложении доложит куда надо.
– Особисты не наши и нам не указ. Да и плевать им на нашу «демократию»[64]. На них больше висит секретность и предотвращение утечки.
– Ладно, давай уж, а то греем, – Скопин с сомнением глядел на содержимое чашки – пить, не пить?
– У меня тост! – Майор поднял свою фляжку. – Чтоб не болеть!!! А если и… то от такой болезни, от которой самое лучшее лекарство – это рассол!
Выпили.
Нарезав большой круг, «миги» резво кинулись в восточном направлении.
Оборвав инверсионные следы в верхних слоях атмосферы, меняя эшелон, в дело вступали Ту-16.
Зная, что оттуда, с востока скорей всего, появятся незваные гости, Скопин вглядывался, жалея, что не прихватил с собой бинокль. Пробормотав, между прочим:
– Интересно, что там нам со «сторожевика» дудели и «набор» меняли, не разобрал?
Оглянулся – стриженая башка вестового все еще торчала в дверях на стреме и на подхвате:
– Боец (фамилия вылетела из головы), узнай – чего там нам «Грозящий» сигналил?
И снова смотрели в небо (старшина сигнальщиков уступил бинокль). Там упорядоченной россыпью появились новые персонажи – мелкие точки-насекомые.
Отличить снизу было практически невозможно, тем более на удалении по горизонту, но все говорило о том, что краснозвездные самолеты стараются теснить белозвездных от ордера.
– Мало наших, – Харебов щурил зоркий пилотский глаз, хмелюга в нем играла. – Вот! Надо организовать подкрепление. «Боевых бакланов»! Тебе налить?
Скопин покосился на майора, сразу не врубившись в шутку[65]. Но юмор не поддержал. Как и не поддержал «по второй»:
– А ведь дело там наверняка назревает нешуточное.
– Тащ командир, – выскочил, потеряв пилотку, сверкая белобрысым ежиком стрижки, вестовой, – докладываю: «сторожевик» поблагодарил, что мы «поделились акустикой» по атомной ПЛ. Флагманский контр-адмирал «открытым» штатовцам выдал, что шутить со взятием на боевую сопроводиловку не намерен – без разговоров будет атаковать! Амеры ответили тем же. У нас тоже на всякий случай предупреждающие бирки в стрельбовых постах повесили – чтоб никто сдуру облучение не воткнул.
– Тю-ю, – протянул Хареов, – а чем там нам вообще пулять? Скорострелками «кортика», да «стотридцаткой»[66].
– Тем не менее, – сдержанно возразил Скопин, – а ты… шел бы ты, милок, баиньки.
– Цель воздушная, групповая, высотная, скоростная! Пеленг 110, дистанция 180, расчетное подлетное время – 10 минут!
Доклад дежурного поста ПВО на флагманский командный пункт «Адмирала Сенявина» никого врасплох не застал. Появление самолетов потенциального противника ждали. Знали, где примерно «топчется» АУГ, а американцы, видимо, и не думали лукавить – появились с восточного пеленга. Впрочем, допускалось, что это не все визитеры – что-то могло приближаться незаметно на бреющем, да и с любого ракурса.
– Дайте на «миги» целеуказание, пусть они «перехватят» их на максимальном удалении, – распорядился начальник штаба (сменил «отбившегося» контр-адмирала). – «Орион» все еще в зоне?
– Так точно. Мы тут гадали – чего здесь делать базовому патрульному самолету с противолодочной специализацией… летчики «мигов» уверяют, что этот «Орион» в варианте ЕР-3В.
– Что за птица?
– Переоборудованный под радиоразведку.
Деликатный «Орион» так и не стал подходить близко к ордеру, оставаясь и на достаточной высоте. Фиксировали работу его РЛС, других излучений, но когда он стал вести интенсивные кодированные радиопередачи, пристроившийся эшелоном выше Ту-16П (самолет РЭБ) начал глушить и подавлять передатчики.
«Перехват» «миги» осуществили без затей, подойдя на малой высоте, изобразив маневром атаку, впрочем, вовремя встреченную.
Встречала шестерка палубных F-18 «Хорнет» (F/А, если по правилам – истребитель-штурмовик). Машины новые, их еще не успели по-петушиному размалевать – лишь положенные опознавательные знаки, бортовые номера, надписи «NAVY» на фюзеляже и код «NF» на килях.
Среди «хорнетов» затесалась совсем уже редкая птица – «Крусейдер»[67], предположили, что это самолет видовой фоторазведки RF-8G. И скорей всего не ошиблись – «крестоносец» держался особняком и выше – в позиции удобных ракурсов для объективов.
Довершив вираж, «миги» пристроились в стороне, уравняв скорости.
Пилоты «палубников» не возражали, резких движений не совершали.
Шли не крыло к крылу, но довольно близко – видны были головы пилотов.
Обычно американцы вели себя… в общем, по-разному вели: могли пальцами гадости показывать и гримасничать, могли зубоскалить и прикладывать к остеклению фонарей голых теток из порножурналов. Сейчас же все держали морды «кирпичом». И даже оружием не бряцали – не становились на крыло, нарочито выставляя подвески. Что наводило на нехорошие мысли… о чем было доложено вниз на «Сенявин».
С флагмана советской эскадры американских пилотов открытым каналом предупредили, что воздушное пространство над ордером является запретным.
Те отмолчались, однако точно в отместку начав крутить хороводы.
«Миги» держались поодаль – «четыре» против «шести плюс один» сомнительный контроль.
«Хорнеты» медленно наращивали темп.
Так или иначе, БГ (боевую готовность) по эскадре сохраняли на прежнем уровне. Данные объективного контроля наносились на планшет ПВО, анализировались флагманскими специалистами, поступая оперативному дежурному и непосредственно на КП. Повода объявлять боевую тревогу пока не было, обе стороны соблюдали условия, не провоцируя системами наведения.
– Поддерживать оперативный режим ПВО, – разошлось с флагмана по сети, – наблюдать, держать в режиме кругового обзора! Базовому воздушному прикрытию действовать согласно поставленной задачи. Палубные «яки» ТАВКР «Минск» – в готовности № 2. Дежурная пара – в режиме ожидания.
В небе
От подвесных топливных баков избавились после первых же выкрутасов на виражах – командир звена приказал «под мою ответственность», зная, что зам по ИАС[68] будет ныть за утопленную матчасть, грозя вычесть с зарплат.
При численном перевесе противника говорить о «завоевании превосходства в воздухе» было просто наивно, а тут еще и этих три – один под брюхом, два крыльевых бака-пилона… «миг» будто беременный.
Ерунда это, конечно, с «вычетом из зарплат»… все всё понимали и действия летчиков являлись обоснованными, но техникам-спецам теперь предстоит паять оборванные разъемы, а потом тратить время на проверку выработки и сигнализацию.