Носферату Хилл Джо
В комнате неожиданно потемнело, словно солнце исчезло за огромным облаком. Вик покачнулась.
Отец коснулся ее лица тыльной стороной руки, которой держал бутылку рома. Свои костяшки он обо что-то стер.
– Господи, ты вся горишь! Эй, Лин?
– Я в порядке, – сказала ему Вик. – Мне бы просто полежать минуту.
Она не собиралась ложиться прямо там. Она хотела вернуться в свою спальню и вытянуться под потрясающим новым плакатом Дэвида Хассельхоффа. Но ноги вдруг подогнулись, и она упала. Отец поймал ее, прежде чем она ударилась об пол. Он подхватил ее в воздухе – одной рукой под ноги, другой за спину – и вынес в коридор.
– Лин, – снова позвал Крис Маккуин.
Линда вышла из спальни, прижимая к углу рта мокрую мочалку. Пушистые каштановые волосы были взлохмачены, а глаза – сонными, словно она только что проснулась. Однако ее взгляд тут же прояснился, как только она увидела Пацанку на руках мужа.
Отец донес ее до детской. Линда вытянула руку с тонкими пальцами, откинула волосы с лица Вик и прижала ладонь к ее лбу. Кожа матери была холодной и гладкой, и от ее прикосновения девочка задрожала – то ли из-за тошноты, то ли от удовольствия. Родители больше друг на друга не сердились. Если бы Пацанка знала, что для их примирения всего лишь нужно было заболеть, она бы не гоняла через мост в поисках браслета, а просто сунула пальцы в рот.
– Что с ней случилось?
– Она упала в обморок, – ответил Крис.
– Не падала, – поправила его Пацанка.
– У нее температура под тридцать восемь, упала в обморок, еще и спорит со мной, – восхитился отец.
Ее мать опустила мочалку, которую прижимала ко рту.
– Тепловой удар. Три часа в машине, потом поездка на велосипеде без солнцезащитного крема. Она ничего не пила, кроме прокисшего молочного коктейля.
– Это фраппе, – поправила ее Вик. – Там это называют фраппе. А ты губу поранила.
Ее мать лизнула уголок раздувшихся губ.
– Пойду налью стакан воды и возьму ибупрофен. Нам обоим не помешает.
– Забери на кухне свой браслет, – сказал Крис. – Он лежит на столе.
Линда сделала пару шагов, прежде чем до нее дошли слова мужа. Она оглянулась. Крис Маккуин стоял у дверей в комнату Вик, по-прежнему держа дочь на руках. Пацанка уже видела Дэвида Хассельхоффа над своей кроватью. Тот улыбался и выглядел так, словно едва сдерживал желание ей подмигнуть: «А ты хороша, подруга».
– Браслет был в машине, – сказал Крис. – Пацанка его нашла.
Дом
Вик спала.
Ее сны представляли собой бессвязную череду неподвижных образов: человек в противогазе на цементном полу, мертвая собака с размозженной головой на обочине дороги, лес из высоких сосен, увешанных слепыми белыми ангелами.
Последний образ был таким живым и таинственно-пугающим – сверкающие ангелы, свисающие с ветвей мрачных сосен двадцать метров высотой, которые покачивались на ветру, словно опьяневшие кутилы на языческой церемонии, – что она чуть не разрыдалась.
Она пыталась закричать, но не могла издать ни звука. Ее погребла под собой удушающая темная лавина – большая, как гора, куча мягкого безвоздушного вещества. Она старалась выбраться из-под нее, отчаянно прокапывая себе проход наружу, со всем гневом, на который была способна, из последних сил молотя руками, пока внезапно не поняла, что сидит в своей постели, покрывшись потом. Отец сидел у нее за спиной на краю кровати и держал ее за запястья.
– Вик, – говорил он. – Вик! Расслабься. Ты мне чуть голову не свернула, так сильно ударила. Тише. Это папа.
– Ох, – сказала она. Отец освободил ее, и она опустила руки. – Извини.
Он сжал свою челюсть между большим и указательным пальцами и поворочал ее немного туда-сюда.
– Кажется, нормально. Видимо, есть за что.
– За что?
– Не знаю. За что-нибудь. Все мы в итоге получим по заслугам.
Вик склонилась к нему, поцеловала в щетинистый подбородок, и он улыбнулся.
– Температура уменьшилась, – сказал отец. – Тебе лучше?
Девочка пожала плечами. Она ведь выбралась из-под кучи черных одеял и зловещих рождественских елей – значит, ей уже лучше.
– Ты была не в себе, – сказал он. – Такой бред несла.
– Что я говорила?
– Что-то про летучих мышей, улетающих с моста, – ответил отец. – Наверное, ты имела в виду колокольню.
– Да. Я имела в виду… То есть нет! Я говорила о мосте.
На какое-то мгновение Вик забыла о Коротком Пути.
– Пап, а что случилось с мостом?
– Каким?
– Старым крытым мостом. Он исчез.
– А, ты об этом, – ответил отец. – Вроде какой-то тупой сукин сын пытался проехать по нему на машине, но убился сам и обрушил вместе с собой большую часть моста. Остальное демонтировали строители. Поэтому я просил, чтобы ты не ездила к этой чертовой штуке. Его стоило снести до конца еще лет двадцать назад.
Она вздрогнула.
– Посмотрела бы ты на себя, – произнес отец. – Дрожишь, как мелкий песик.
Она вспомнила свой лихорадочный сон, в котором видела пса с размозженной головой. Внезапно мир озарила вспышка яркого света, а затем все погрузилось в темноту. Когда зрение прояснилось, отец прижимал к ее груди резиновое ведро.
– Если что-то попросится наружу, – сказал он, – постарайся попасть в ведро. Господи, больше ни ногой в чертов «Терри».
В памяти возник образ потного Пита и липкие ленты, покрытые мертвыми мухами. Ее вырвало.
Отец вышел с ведром и вернулся со стаканом ледяной воды.
Она опустошила стакан в три глотка. Вода была такой холодной, что Вик снова задрожала. Крис навалил на нее одеял, обнял за плечи и молча ждал, пока дрожь пройдет. Как хорошо, что папа был здесь! Они так славно молчали. Вик постепенно ускользала в сон. Ускользала или, возможно, уезжала… Даже с закрытыми глазами она чувствовала, что снова мчится на своем велосипеде, без усилий погружаясь в темноту и покой.
Когда отец поднялся, чтобы уйти, она была еще в полудреме. Девочка издала возглас протеста и потянулась к нему, но он ускользнул от ее рук.
– Отдыхай, Вик, – прошептал отец. – Скоро снова будешь гонять на своем велосипеде.
Она засыпала. Голос отца доносился все тише, словно издалека.
– Жаль, что мост Короткого Пути снесли, – сказал он.
– Я думала, он тебе не нравится, – прошептала она, перекатываясь на другой бок, чтобы он мог встать и уйти. – Мне казалось, ты боишься, что я прокачусь на нем на велосипеде.
– И то верно, – признался он. – Боялся. Но мне жаль, что его снесли без меня. Если бы власти надумали его взорвать, то могли бы разрешить мне установить заряды. Этот мост всегда был смертельной ловушкой. Все знали, что однажды он кого-нибудь да убьет. Я рад, что он не угробил тебя. Спи, моя малышка.
Различные места
1986–1989 гг.
Несколько месяцев спустя происшествие с браслетом практически позабылось, и если Вик и вспоминала о нем, то убедила себя, что нашла вещь в машине. Она старалась не думать о Коротком Пути. Спутанные воспоминания о путешествии через мост походили на бред и только навевали мысли о том сновидении, в котором ей привиделись высокие деревья и мертвые собаки. Ничего хорошего эти воспоминания в себе не несли, поэтому она спрятала их в сейфовую ячейку внутри своего разума – заперла, спрятала в дальний уголок и забыла.
Так же она поступала и в других случаях.
А их было немало: в последующем она не раз проезжала на своем «Роли» через несуществующий мост в поисках потерянных вещей.
Однажды ее подруга Вилла Лордс потеряла мистера Пентака – своего вельветового пингвина, который приносил ей удачу. Родители Виллы устроили уборку в ее комнате, когда та ночевала в гостях у Вик. Вилла решила, что мистера Пентака выбросили в мусор вместе с феей Тинкербелл и сломанной рисовальной доской. Девочка была так опечалена, что даже отказалась идти в школу – и в тот день, и на следующий.
Но Вик исправила ситуацию. Оказалось, что Вилла взяла мистера Пентака с собой на ночевку. Вик нашла его под кроватью посреди груды запылившихся игрушечных зайчиков и забытых носков. Трагедия была предотвращена.
Безусловно, Вик не верила, что нашла мистера Пентака, добравшись на «Роли» через лес к тому месту, где когда-то стоял мост Короткого Пути. Она не верила, что мост ожидал ее там, как не верила и в надпись на стене, нанесенную зеленой аэрозольной краской: БОУЛИНГ. Она не верила и в громкий шум помех, и в таинственные мигающие вспышки света в просветах между сосновыми досками.
Она четко представляла, как едет по Короткому Пути, а затем попадает в еще закрытый в семь утра боулинг-центр. Крытый мост до нелепости глупо примыкал к стене и выходил на дорожки для игры. Вик вспомнила это место. Две недели назад здесь праздновали день рождения их знакомой. Они пришли сюда с Виллой. Смазанный чем-то сосновый пол блестел как зеркало. Велосипед заскользил по нему, как масло на горячей сковородке, и Вик упала, разбив себе локоть. Мистер Пентак лежал в камере забытых вещей под полками с обувью для игры.
Эта история привиделась ей в ночь перед тем, как она обнаружила мистера Пентака под кроватью. Той же ночью она чувствовала себя не очень хорошо – обливалась липким потом, страдала от рвотных позывов, а сновидения были неестественно красочными.
Царапина на локте зажила через пару дней.
В десять лет она нашла бумажник отца между подушками на кушетке. На кушетке, а не на стройке в Эттлборо. После этого левый глаз пульсировал несколько дней, словно кто-то ударил ее по нему.
Когда ей исполнилось одиннадцать лет, семейство де Зуте, живущих через улицу, потеряли своего старого тощего черно-белого кота Тейлора. Он выбежал погулять перед летним ливнем, но так и не вернулся домой. На следующее утро миссис де Зуте обошла всю улицу, щебеча как птица и окликая Тейлора по имени. Мистер де Зуте – человек-пугало в галстуке-бабочке и подтяжках – безучастно стоял во дворе с граблями. В его бледных глазах читалась безысходность.
Вик нравился мистер де Зуте – особенно его забавный акцент, как у Арнольда Шварценеггера. У старика в кабинете было миниатюрное поле битвы; от него пахло кофе и трубочным табаком, и он разрешал Вик разрисовывать его маленьких пластиковых пехотинцев. Кота Тейлора Вик тоже любила. Во время мурлыкания из его груди доносилось скрипучее пощелкивание, напоминающее работу механизма со старыми шестеренками, живущими своей шумной жизнью.
Никто больше не видел Тейлора… хотя Вик выдумала, как ездила по мосту Короткого Пути. Она нашла бедного кота – окровавленного и облепленного мухами – в мокрой траве у обочины, куда он уполз после того, как машина его переехала. Пацанка даже заметила кровь на асфальте.
С тех пор она возненавидела шум помех.
Пряная угроза
1990 год
Шугаркрик,
штат Пенсильвания
Объявление было размещено на одной из последних страниц журнала «Пряная угроза» за август 1949 года. На обложке была изображена голая кричащая женщина, вмороженная в глыбу льда («Она оказала ему холодный прием… так что он сразу к ней охладел!»). Оно занимало всего одну колонку под огромной рекламой бюстгальтеров «Адолы» («Охтыжмизируйте свою фигуру!»). Бинг Партридж заметил объявление только после долгого и внимательного изучения леди в рекламе «Адолы». Бра с конусными формами и металлическим блеском наполняли бледные, кремовые большие груди. Глаза женщины были закрыты, а губы – слегка приоткрыты, словно она спала и видела сладкие сны. Он представил себе, как пробуждает ее поцелуями.
– Бинг и Адола сидели на трубе, – напевал Партридж, – и трахались, ой-йе.
Он сидел, прижавшись голой задницей к пыльному бетону в укромном местечке в своем подвале. Свободной рукой он делал то, о чем вы, скорее всего, уже догадались, но на самом деле пока даже не приступил к основному действию. Он листал страницы журнала в поисках самого сладенького. Тогда-то он и наткнулся на небольшой кусок текста в нижнем левом углу страницы. Снеговик в цилиндре указывал согнутой рукой на обрамленные снежинками строки.
ВЕРИТЕ ЛИ ВЫ В СТРАНУ РОЖДЕСТВА?
НА ЧТО ВЫ ГОТОВЫ, ЧТОБЫ ПРОВЕСТИ ВСЮ ЖИЗНЬ В СТРАНЕ, ГДЕ КАЖДОЕ УТРО – РОЖДЕСТВЕНСКОЕ УТРО, А НЕСЧАСТЬЕ ЗАПРЕЩЕНО ЗАКОНОМ?!?
НЕ ОТКАЗЫВАЙТЕСЬ ОТ ЧУДА!
НЕ ОТКАЗЫВАЙТЕСЬ ОТ СВОЕЙ МЕЧТЫ!
Мы ищем ЦЕЛЕУСТРЕМЛЕННЫХ ЛЮДЕЙ, которые ЛЮБЯТ ДЕТЕЙ
и не боятся ПРИКЛЮЧЕНИЙ!
Узнайте больше об ОСОБЫХ ВОЗМОЖНОСТЯХ
в нашем ОТДЕЛЕ БЕЗОПАСНОСТИ.
Это не работа…
а СУДЬБА!
СТРАНА РОЖДЕСТВА ждет…
ТОЛЬКО ВАС!
Бингу нравилась реклама на последних страницах журналов – оловянных шкатулок с игрушечными солдатиками («Воссоздай ужасные события Верденской мясорубки!»); винтажного снаряжения времен Второй мировой войны («Штыки! Ружья! Противогазы!»); книг, в которых раскрывались тайны, как заставить женщин возжелать тебя («Научи ее говорить: «Я тебя люблю!»). Он частенько вырезал бланки для заказов и отправлял их почтой, оплачивая пересылку мелочью или засаленными долларовыми купюрами, в надежде получить муравьиную ферму или металлоискатель. Он от всего сердца хотел «Восхитить своих друзей!» и «Удивить родственников!», не осознавая, что список его друзей ограничивался всего тремя придурками, которые работали под его началом в команде по уборке помещений «НорХимФарм», а единственные прямые родственники Бинга покоились на кладбище за церковью Новой американской веры. Бинг даже не догадывался, что коллекция эротических журналов отца, тихо-мирно плесневевшая в картонной коробке, была старше его самого, а большинство корпораций, которым он отправлял деньги, давно прекратили свое существование.
Однако объявление о Стране Рождества, которое он только что прочитал, а затем перечитал еще раз, вызвало у него совсем другие чувства. Его позабытый обрезанный и пахнущий дрожжами пенис обмяк в левой руке. Зато душа его воспарила в церковную башню, в которой разом зазвонили все колокола.
Бинг понятия не имел, что это за Страна Рождества и где она находится. Он никогда про нее не слышал и все же неожиданно почувствовал, что всю жизнь мечтал туда попасть… пройтись по мощеным улочкам; прогуляться под покосившимися фонарными столбами в виде карамельной трости; послушать, как кричат дети, катаясь на карусели с оленями.
«На что вы готовы, чтобы провести всю жизнь в стране, где каждое утро – рождественское утро?» – гласила реклама.
Бинг прожил целых сорок два Рождества, но в его памяти хорошо запечатлелось только одно рождественское утро – и оно стоило всех остальных. В то утро его мать достала из духовки сахарные печенья в форме рождественских елей, и весь дом наполнился ванильным ароматом. Это было задолго до того, как Джон Партридж получил шурупом в висок. А тем утром он сидел на полу с Бингом, внимательно наблюдая, как его сын разворачивает свои подарки. Бинг помнил, что самым лучшим был последний подарок: в огромной коробке лежал и большой резиновый противогаз и помятая каска. В тех местах, где облупилась краска, виднелась ржавчина.
– Это снаряжение помогло мне остаться в живых в Корее, – сказал отец. – Теперь оно твое. Для троих узкоглазых, которые гниют в земле, этот противогаз стал последним, что они увидели в своей жизни.
Бинг надел противогаз и посмотрел на отца сквозь прозрачные пластиковые линзы. Изнутри гостиная выглядела как маленький мир, запертый внутри автомата для продажи жевательной резинки. Отец надел каску на голову Бинга и отдал ему честь. Мальчик торжественно отсалютовал в ответ.
– Ты тот самый, – спросил его отец, – маленький солдат, о котором все твердят? Мистер Неудержимый. Рядовой «Хрен-вам-живым-не-возьмете». Верно?
– Рядовой «Хрен-вам-живым-не-возьмете» к службе готов, сэр, есть, сэр, – отрапортовал Бинг.
Его мать издала нервный короткий смешок.
– Джон, следи за языком, – сказала она. – Рождество же. Нельзя так. В этот день мы приветствуем рождение Спасителя нашего на земле.
– Ох уж эти мамки, – вздохнул Джон Партридж, когда мама Бинга поставила на стол сахарные печенья и вышла на кухню за какао. – Дай им только волю, всю жизнь будешь титьку сосать. Хотя, с другой стороны… разве это плохо?
И подмигнул.
А снаружи валил снег. Крупные хлопья напоминали гусиные перья. Они провели дома весь день. Бинг носился в шлеме и противогазе. Он играл в войнушку, вновь и вновь стреляя в отца. Джон Партридж умирал раз за разом, падая с кресла перед телевизором. Один раз Бинг убил и маму: она покорно закрыла глаза, обмякла и оставалась мертвой бльшую часть рекламной паузы. Она не просыпалась, пока он не снял противогаз и не поцеловал ее в лоб. Тогда она улыбнулась и сказала: «Благослови тебя Боже, малыш Бинг Партридж. Я люблю тебя больше всего на свете».
На что он готов, чтобы чувствовать себя так каждый день? Вновь вернуться в то рождественское утро и найти под елкой настоящий противогаз, прошедший всю Корейскую войну? Чтобы мать снова медленно открыла глаза и сказала: «Я люблю тебя больше всего на свете»? На самом деле вопрос в другом: на что он только не готов ради этого?
Бинг сделал три шага в сторону выхода, прежде чем вспомнил, что нужно натянуть штаны.
После того как Джон Партридж уволился со службы, мать Бинга устроилась в церковь секретаршей. Ее электрическая печатная машинка «Оливетти» стояла в шкафу в коридоре. Литера «О» не работала, но Бинг знал, что ее можно заменить цифрой 0. Бинг вставил лист бумаги и начал печатать:
Д0р0гие ХХХХХ, уважаемые владельцы ХХХХ Страны Р0ждества.
0твечаю на ваше 0бъявление в журнале «Пряная угр0за». Х0чу ли я раб0тать в Стране Р0ждества? ЕЩЕ КАК! Я 18 лет раб0тал в к0мпании «Н0рХимФарм» в Шугаркрике, штат Пенсильвания, и 12 лет был ХХХХ менеджер0 м в к0манде п0 уб0рке. В м0и 0бязанн0сти вх0дят к0нтр0ль и исп0льз0вание сжатых газ0в (кисл0р0д, в0д0р0д, гелий и сев0флуран). Д0гадайтесь, ск0льк0 инцидент0в пр0из0шл0 в м0и дежурства? НИ 0ДН0Г0!
Чт0 нужн0 сделать, чт0бы каждый день был0 Р0ждеств0? К0г0 я д0лжен УБИТЬ, ха-ха-ха!!! На св0ей раб0те в «Н0рХимФарм» я чем т0льк0 не занимался. Мне прих0дил0сь 0чищать забитые туалеты и пр0мывать ХХХХХ сами знаете чт0, смывать м0чу с0 стен и травить крыс «Грязн0й дюжин0й». Вы ищете т0г0, кт0 не б0ится испачкать руки? Т0гда ваш п0иск п0д0шел к к0нцу!
Я т0 т чел0век, к0т0р0г0 вы ищете: целеустремленный чел0век, чт0 любит детей и не б0ится приключений. Мне мн0г0г0 не нужн0 – лишь бы был0 где раб0тать. Раб0та п0 без0пасн0сти – эт0 мне п0 плечу. Если г0в0рить начист0ту, я к0гда-т0 х0тел служить св0ей г0рд0й нации в ф0рме, как м0й п0к0йный 0тец в0 время К0рейск0й в0йны, н0 из-за 0шибки м0л0д0сти и мн0жества печальных семейных пр0блем не вышл0. Ладн0! Не буду б0льше жал0ваться. П0верьте, если вы примете меня в ряды 0храны Страны Р0ждества, я с0чту эт0 за великую честь. Я с0бираю в0енные реликвии. Есть личн0е 0ружие, и я знаю, как им п0льз0ваться.
В заключение надеюсь, чт0 вы 0тветите мне п0 нижеследующему адресу. Я верен делу и г0т0в умереть за такую в0зм0жн0сть. Я г0т0в на ЧТ0 УГ0ДН0, чт0бы заслужить мест0 среди перс0нала Страны Р0ждества.
ХХХХХ С праздник0 м!
Бинг Партридж
БИНГ ПАРТРИДЖ
25, БЛ0Х-ЛЕЙН
ШУГАРКРИК, ШТАТ ПЕНСИЛЬВАНИЯ, 16323
Он вынул лист из печатной машинки и перечитал текст, шевеля губами. Его рыхлое, похожее на огромную картошку тело обливалось потом – столько усилий от него потребовала концентрация мыслей. Он решил, что ясно и обстоятельно изложил о себе факты. Он беспокоился, что зря упомянул «ошибки молодости» и «печальные семейные проблемы», но в конце концов решил, что адресаты, вероятно, так или иначе узнают о его родителях. Лучше хладнокровно во всем признаться, чем скрывать правду. Это случилось давно, и он много лет как вышел из Молодежного центра, более известного как Мусорка. После отсидки он работал не покладая рук и ни дня не пропустил в «НорХимФарм».
Он сложил письмо и поискал конверт в шкафу. Вместо этого ему попалась коробка неиспользованных рождественских открыток. Мальчик и девочка в ворсистой пижаме выглядывали из-за угла и с широкими от удивления глазами смотрели на Санта-Клауса, стоявшего во мраке перед рождественской елью. Пижама девочки была расстегнута, приоткрывая пухлую попку. Джон Партридж порой говорил, что Бинг тупой как пробка. Возможно, в чем-то он был прав, но кое-что в этой жизни его сын все-таки смыслил. Он вложил письмо в рождественскую открытку, а открытку – в конверт, украшенный листьями остролиста и блестящей клюквой.
Прежде чем опустить письмо в почтовый ящик в конце улицы, он поцеловал конверт, словно священник, преклоняющий голову, чтобы поцеловать Библию.
На следующий день в полтретьего дня он уже ждал возле почтового ящика. Именно в это время почтальон проезжал по улице на своем белом грузовичке. Цветы из фольги на переднем дворе Бинга лениво крутились, создавая едва слышимый шум.
– Бинг, – поприветствовал его почтальон, – а ты почему не на работе?
– Ночная смена.
– Война, что ли, на носу? – спросил почтальон, кивнув на одежду Бинга.
На Бинге была спортивная форма горчичного цвета, которую он надевал на удачу.
– Если и так, я буду к ней готов, – ответил Бинг.
Из Страны Рождества ничего не было. Да и как могло быть по-другому? Он ведь послал открытку лишь днем раньше.
Ничего не пришло и на следующий день.
И на следующий.
Бинг был уверен, что уж в понедельник ответ точно придет и даже вышел на крыльцо за полчаса до прибытия почтальона. Над гребнем холма – как раз за колокольней церкви Новой американской веры – чернели отвратительные грозовые тучи. Приглушенный гром гремел в трех километрах отсюда и пяти километрах в небе, отдаваясь вибрацией где-то в глубине Бинга и сотрясая его обернутые жиром кости. Цветы из фольги истерически вращались с таким звуком, словно свора детей, мчащихся на велосипедах вниз по склону.
Раскаты грома тревожили Бинга. В тот день, когда отцу не повезло с пневматическим молотком (именно так он об этом думал: в тот день он не убивал своего отца, просто случайно выстрелил инструмент), было очень жарко и так же гремел гром. Отец почувствовал ствол, который Бинг прижал к его левому виску, и покосился на возвышающегося над собой сына. Отец отхлебнул пива, почмокал губами и сказал:
– Было бы чего бояться. Духу не хватит.
Нажав на курок, Бинг сел рядом с отцом и прислушался к звукам дождя, барабанившего по крыше гаража. Джон Партридж распластался на полу, подергивая одной ногой, а на передней части штанов растекалась моча. Бинг ждал мать. Она истошно закричала, когда вошла внутрь. Настал ее черед – хотя на этот раз обошлось без молотка.
Затем Бинг вышел во двор и наблюдал, как грозовые облака громоздились в небе над церковью, стоявшей на вершине холма. Там в последние дни своей жизни работала его мать. Он был верно предан этой церкви, посещая ее каждое воскресенье – даже до того, как научился ходить и говорить. Одним из его первых слов было «луя» – так он пытался произнести «аллилуйя». Мать еще несколько лет называла его Луя.
Сейчас никто не проводил там службы. Пастор Митчелл сбежал с внушительной денежной суммой и замужней женщиной впридачу, а всю собственность конфисковал какой-то банк. По воскресеньям единственными грешниками в церкви Новой американской веры были голуби, которые жили на стропилах. Бинг немного побаивался этого места… его пугала пустота. Он считал, что церковь презирает его за то, что он отвернулся от нее и от Бога; иногда она наклонялась вперед и сверлила его своими витражными глазами. Бывали дни, наподобие этого, когда леса наполнялись безумным жужжанием насекомых, воздух дрожал от жара и церковь, казалось, парила в воздухе.
Гром громыхал весь вечер.
– Дождик, дождик, уходи, – тихо пропел Бинг. – Послезавтра приходи.
Первая теплая капля дождя ударила ему в лоб. За ней последовали и остальные, ярко сияющие в лучах света, косо падающего с голубого неба на запад. Они были такими же горячими, как брызги крови.
Почтальон запаздывал, и к тому времени, когда он приехал, Бинг промок до нитки и поеживался под навесом у входной двери. Он пробежал под ливнем до почтового ящика. Когда Бинг сунул руку внутрь, из облаков ударил разряд молнии и с грохотом вонзился в землю где-то за церковью. Мир осветился голубовато-белой вспышкой. Испуганный Бинг ожидал, что сгорит заживо от прикосновения божьего перста за то, что сделал с отцом пневматическим молотком, а после сотворил с матерью на кухонном полу.
В почтовом ящике лежал и счет от обслуживающей компании и рекламная листовка нового магазина матрацев. Больше ничего.
Девять часов спустя Бинг проснулся в своей кровати и с изумлением услышал трепетные звуки скрипки, к которым присоединилось роскошное пение, такое же мягкое и нежное, как ванильное печенье. Это был его тезка – певец Бинг Кросби. Мистер Кросби мечтал о белоснежном Рождестве, таком, как те, что видел прежде.
Бинг подтянул одеяло к подбородку и внимательно прислушался. Помимо музыки, слышалось мягкое царапание иглы на виниловой пластинке.
Он выскользнул из постели и подкрался к двери. Пол холодил босые пятки.
В гостиной танцевали родители Бинга. Отец в спортивной форме горчичного цвета стоял к нему спиной. Мать положила голову на плечо Джона, закрыла глаза и слегка приоткрыла рот, словно танцевала во сне.
Под приземистой, скромной и покрытой блестками елью ожидали подарки: три больших помятых баллона севофлурана, украшенные алыми бантами.
Его родители медленно повернулись, и Бинг увидел, что отец был в противогазе, а мать – голой. Она действительно спала. Ее ноги волочились по половицам. Отец обхватил ее за талию, его руки в перчатках сжимали белые ягодицы супруги. Голый зад матери сиял, как какое-то бледное небесное тело, напоминающее луну.
– Папа? – окликнул Бинг.
Его отец продолжал танцевать. Он снова повернулся спиной и увлекал мать за собой.
– ВЫХОДИ, БИНГ! – прокричал низкий, раскатистый голос, настолько громкий, что в шкафу зазвенел китайский фарфор.
Бинг покачнулся от удивления. Его сердце екнуло в груди. Игла патефона подпрыгнула и перескочила к концу песни.
– ВЫХОДИ! ПОХОЖЕ, РОЖДЕСТВО В ЭТОМ ГОДУ НАСТУПИЛО РАНЬШЕ! ХО-ХО-ХО!
Какая-то часть Бинга хотела вернуться в свою комнату и захлопнуть за собой дверь. Он решил закрыть глаза и уши, но не мог найти в себе силы сделать это. Он содрогнулся при мысли о необходимости сделать шаг, однако ноги сами понесли его вперед – мимо елки и баллонов севофлурана, мимо отца и матери, в коридор, к входной двери. Та открылась настежь, стоило ему протянуть к ней руку.
Цветы из фольги в его саду спокойно кружились в зимней ночи. Он получал по одному цветку за каждый год работы на «НорХимФарм» – в качестве подарка для персонала на ежегодной праздничной вечеринке.
На улице он увидел Страну Рождества. Санные горки грохотали и гремели, дети в салазках кричали и вздымали руки к морозной ночи. Большое чертово колесо – арктический глаз – вращалось на фоне незнакомых звезд. На рождественской ели высотой с десятиэтажный дом и шириной с дом Бинга горели свечи.
– СЧАСТЛИВОГО ЕБУЧЕГО РОЖДЕСТВА, БИНГ, ЧОКНУТЫЙ ПРИДУРОК, – прокричал громогласный голос. Когда Бинг посмотрел на небо, он увидел, что у луны появилось лицо. Единственный выпученный и налитый кровью глаз смотрел с тощего скуластого лика, испещренного кратерами и выступающими костями. Оно ему усмехнулось:
– НУ ЧТО, БЕЗУМНЫЙ МАМКОЕБ? ГОТОВ К ПОЕЗДКЕ ВСЕЙ СВОЕЙ ЖИЗНИ?
Бинг сел в постели – на этот раз он проснулся по-настоящему. Сердце колотилось в груди. Он насквозь промок от пота, его пижама с солдатами «Джи Ай Джо» липла к коже. Бинг рассеянно заметил, что его отвердевший член даже слегка болел, выпирая через поверхность штанов.
Он задыхался, как будто не проснулся, а всплыл на поверхность после длительного пребывания под водой.
Комнату наполнял холодный и бледный, цвета кости, свет безликой луны.
Почти полминуты Бинг глотал воздух, прежде чем понял, что все еще слышит «Белоснежное Рождество». Песня преследовала его из сна. Она доносилась откуда-то издалека и, казалось, с каждым мгновением становилась все тише. Бинг знал: если он не посмотрит, что происходит, она исчезнет, и завтра утром он поверит, что все ему приснилось. Партридж поднялся и на негнущихся ногах подошел к окну, чтобы выглянуть во двор.
В конце квартала отъезжала старая машина – черный «Роллс-Ройс» с выступавшими бортами и хромированным крепежом. Задние фонари вспыхнули красным, осветив номерной знак: NOS4A2. Затем автомобиль свернул за угол и исчез, унося с собой радостные звуки Рождества.
«НорХимФарм»
Бинг знал, что к нему приедет человек из Страны Рождества, задолго до того, как появился Чарли Мэнкс и пригласил его прокатиться. Он также понимал, что этот мужчина не будет похож на остальных людей и что охрана Страны Рождества не походила на другие работы – в чем Партридж действительно не разочаровался.
Он видел это в своих снах, которые казались ему куда живописнее и ярче, чем вся его предыдущая жизнь. В сновидениях он никак не мог добраться до Страны Рождества, но видел ее из окон и из двери, чувствовал запах мяты и какао, смотрел на свечи, горящие на десятиэтажной елке. До него доносились звуки салазок на разболтанных старых деревянных Санных горках. Он слышал музыку и крики детей. Если не знать, в чем дело, можно было подумать, что их убивают.
Он видел это не только в своих снах, но еще и догадывался из-за машины. После того случая Бинг встретился с ней еще раз во время работы на погрузочной платформе. Какие-то ребята нарисовали аэрозольной краской на задней стороне здания большой черный член, извергавший сперму на пару красных шаров, которые, предположительно, изображали сиськи, но выглядели, на взгляд Бинга, как рождественские игрушки. Он работал снаружи в защитном прорезиненном костюме и промышленном противогазе, с ведром щелочного раствора в руке, чтобы отскоблить металлической щеткой краску со стены.
Бинг любил работать со щелоком. Он любил наблюдать, как тот растворяет краску. Денис Лури – аутист из утренней смены – рассказывал, что щелок может расплавить тело человека до состояния жижи. Денис и Бинг положили дохлую летучую мышь в ведро с щелочью и оставили ее на сутки, а на следующее утро там не было ничего, кроме выглядящих как бутафория полупрозрачных костей.
Он отступил назад, любуясь своей работой. Яйца почти исчезли, обнажив под собой красный кирпич; остались только черный член и сиськи. Внезапно он увидел, как на стене появилась его тень, четко очерченная на грубом кирпиче.
Бинг повернулся на каблуках, чтобы посмотреть назад, и увидел черный «Роллс»: тот был припаркован по другую сторону проволочного забора. Высоко расположенные фары ближнего света слепили ярким светом.
Можно всю жизнь наблюдать за птицами, не понимая, чем воробей отличается от дрозда, но лебедя все признают с первого взгляда. То же самое и с машинами. Возможно, кто-то не отличит «Санфайр» от «Файрберда», но стоит ему увидеть «Роллс-Ройс», он тут же его узнает.
При виде машины Бинг улыбнулся и почувствовал, как к сердцу прилила кровь: сейчас это произойдет. Водитель откроет дверцу и спросит: «Молодой человек, а не вы ли Бинг Партридж, который написал нам по поводу работы в Стране Рождества?» И жизнь начнется. Наконец начнется новая жизнь.
Однако дверь не открылась… пока что. Человек за рулем – Бинг не разглядел его лица из-за слепящих фар – ничего не сказал и даже не опустил стекло. Однако он приветственно мигнул дальним светом, прежде чем развернуть машину по широкому кругу и отъехать от здания «НорХимФарм».
Бинг снял противогаз и сунул под мышку. Под защитной маской его лицо раскраснелось, и прохладный в тени воздух приятно обдувал его кожу. Он услышал доносившийся из машины рождественский гимн «Радуйся, мир!». Да. Именно так он себя и чувствовал.
Он не понимал, приглашает ли его с собой человек за рулем или нет. Должен ли Бинг бросить маску, ведро с щелоком, обойти забор и сесть на пассажирское сиденье? Но как только он сделал шаг, машина медленно покатилась вперед.
– Подождите! – крикнул Бинг. – Не уезжайте! Подождите!
Он пришел в ужас от вида уезжающего «Роллса» и уменьшающегося вдали номерного знака NOS4A2.
Ошеломленный Бинг, уже впадающий в панику, кричал вслед:
– Я видел ее! Я видел Страну Рождества! Пожалуйста! Дайте мне шанс! Пожалуйста, вернитесь!
Вспыхнул стоп-сигнал. «Роллс» на мгновение замедлился, словно услышал крики Бинга, но затем поехал дальше.
– Дайте мне шанс! – закричал Партридж. – Всего один шанс!
«Роллс» уже исчез за углом. Раскрасневшийся Бинг обливался потом, сердце гулко стучало в груди.
Он все еще стоял там, когда бригадир, мистер Паладин, вышел покурить на погрузочную платформу.
– Эй, Бинг, ты еще член не стер, – сказал он. – Ты этим утром работаешь или отпуск решил взять?
Бинг беспомощно смотрел на дорогу.
– Отпуск на рождественские выходные, – сказал он тихим голосом, чтобы мистер Паладин не мог его услышать.
Бинг не видел «Роллс» всю неделю из-за смены графика: ему пришлось пахать за двоих – с шести до шести. На складах было чертовски жарко – настолько жарко, что можно было обжечься о баллоны со сжиженным газом. Бинг сел в свой обычный автобус до дома: сорок минут езды, шумные вентиляторы, задувающие горячий воздух в салон, и надрывающийся всю дорогу младенец.
Он вышел на остановке «Фэйрфилд-стрит» и следующие три квартала прошел пешком. Воздух сложно было назвать воздухом, он скорее походил на жидкость, которая, казалось, вот-вот закипит. Жар поднимался от размягченного асфальта и наполнял собой воздух – так, что дома в конце квартала дрожали, как отражение в неспокойном пруду.
– Жара, жара, уходи, – напевал Бинг. – Прохладу мне приведи…
«Роллс» стоял на улице перед домом. Человек за рулем выглянул из окна, посмотрел на Бинга и улыбнулся ему, как старому другу, затем махнул длинными пальцами: давай быстрее.
Бинг неловко взмахнул рукой в ответном приветствии и засеменил по улице нелепой трусцой толстяка. Появление «Роллса» у дома взволновало Бинга. Какая-то его часть верила, что человек из Страны Рождества когда-нибудь да приедет за ним. Однако другая часть начинала тревожиться, что его мечты и случайные встречи с машиной больше походили на ворон, круживших в преддверии чего-то нехорошего – например сумасшествия. С каждым шагом ему все больше казалось, что NOS4A2 начнет двигаться, что автомобиль уедет и исчезнет навсегда. Но машина оставалась на месте.
Человек на пассажирском сиденье вообще-то сидел за рулем, потому что в «Роллс-Ройсе», старом английском автомобиле, рулевое колесо располагалось справа. Водитель доброжелательно улыбнулся Бингу Партриджу. Бинг с первого взгляда понял: хотя этому человеку точно перевалило за сорок, он был намного старше своих лет. Его спокойные глаза оттенка выцветшего морского стекла на самом деле были глазами старика – неизмеримо древними. В вытянутом лице сквозили мудрость и доброта, даже несмотря на неправильный прикус и кривоватые зубы. Некоторые люди, предположил Бинг, могли бы сравнить его лицо с мордочкой хорька, но в профиль он смотрелся как лик на монетах.
– Вот он! – закричал мужчина за рулем. – Пылкий молодой Бинг Партридж. Герой дня! Нам давно следовало побеседовать, молодой человек! Готов поспорить, что это будет самая важная беседа в твоей жизни!
– Вы из Страны Рождества? – севшим голосом спросил Бинг.
Старик – или, возможно, неподвластный времени мужчина – приложил палец к одной стороне носа.
– Чарльз Талент Мэнкс-третий к твоим услугам, мой дорогой! Генеральный директор компании «Страна Рождества»! Начальник увеселений и президент забав. А также Его Преосвященство! Король дерьма с холма навоза, хотя этот чин и не значится в моей визитке.
Он щелкнул пальцами, и словно из ниоткуда в его руке появилась визитная карточка. Бинг взял карточку и внимательно ее изучил.
– Если лизнешь, почувствуешь вкус леденцов, – сказал мистер Мэнкс.
Бинг взглянул на него и провел шершавым языком по карточке. Она имела вкус бумаги и картона.
– Шутка! – закричал Чарли и врезал Бингу по плечу. – Кто я, по-твоему, такой? Вилли Вонка? Залезай! Забирайся в машину! Сынок, выглядишь так, словно вот-вот превратишься в лужицу бингового сока! Позволь угостить тебя лимонадом! Нам нужно обсудить кое-что важное!
– Работу? – спросил Бинг.
– Будущее, – ответил Чарли.
Читать бесплатно другие книги:
