Вторая попытка Стил Даниэла

Джон хотел, чтобы для Фионы все прошло как можно легче и безболезненнее.

— Через пару недель после возвращения домой? Никаких гостей. Только ты и я. Ну, может быть, сэр Уинстон.

— Я обязательно должен жениться еще и на собаке?

— Даже не сомневайся, — Фиона произнесла это абсолютно серьезно, и Джон не собирался с ней спорить. Он был слишком счастлив сейчас.

— Ты расскажешь своим детям до того, как мы это сделаем? — поинтересовалась Фиона.

— Думаю, нет. Вряд ли они захотят нас поздравить. Лучше сказать им потом. Как ты считаешь?

— Наверное, ты прав. Потом, позже, можем устроить вечеринку. Но когда мы будем совершать «это», — ей было по-прежнему страшно называть вещи своими именами, — я не хотела бы, чтобы вокруг было много свидетелей.

— Назови день, дорогая, выбор за тобой.

Джон обнял ее, затем быстро вскочил с кровати, вынул из кармана пиджака кольцо и поспешно надел его Фионе на палец. Несколько секунд Фиона изумленно смотрела на кольцо, засиявшее на ее пальце, затем слезы вдруг медленно покатились по ее щекам. Неужели все это происходит с ней? Неужели она решилась? Потом они долго лежали, обнявшись, и Фиона чувствовала себя так, словно после долгих скитаний наконец обрела дом. Рядом с этим человеком она чувствовала себя в безопасности. Она могла доверять ему. И любила его всем сердцем.

Глава 11

День свадьбы был замечательным, все сложилось так, как хотела Фиона. После работы, заранее договорившись, они заехали за лицензией. Затем Фиона переговорила со знакомым священником. Условились, что он поженит их в ближайшую субботу.

Это была не совсем та свадьба, о которой мечтал Джон. Зато она оказалась как раз такой, какой ее представляла Фиона. Они приехали к церкви на такси, куда Фиона торжественно усадила сэра Уинстона. Фиона шла к алтарю в белом костюме и белой шубе, которую надевала очень редко. Волосы ее были распущены.

Никогда еще Фиона не казалась Джону такой красивой, как в тот момент, когда они произнесли свои клятвы перед алтарем и Джон надел ей на палец тонкое золотое кольцо. Подняв на него глаза, Фиона поняла окончательно, что она принадлежит этому человеку вся, без остатка. А он принадлежит ей. Фиона была немного удивлена тем, какое значение имеет для нее на самом деле эта церемония. Она дала обет, который не нарушит ни за что в жизни, и твердо знала, что для Джона его клятва так же крепка и нерушима. И именно поэтому она вышла замуж за Джона Андерсона. Потому что оба они верили своим клятвам.

Приехав домой, они распили бутылку шампанского. Фиона вдруг глупо захихикала, и Джон удивленно посмотрел на нее.

— Не могу поверить, что я действительно сделала это, — объяснила она свой смех.

— Мне тоже трудно поверить. Но я так рад, что ты это сделала. Что мы это сделали.

Они решили не звонить дочерям Джона до завтрашнего утра. Не хотели ничем омрачать такой чудесный день.

Всю ночь они занимались любовью, потом дремали в объятиях друг друга. И счастье казалось вечным и безмятежным. А когда Джон и Фиона проснулись утром, на улице выпал снег, укутав все вокруг волшебной белой пеленой.

Они позавтракали, выгуляли сэра Уинстона, а в саду Джон, хитро глядя на Фиону, вдруг спросил:

— И как же вас теперь зовут, леди? Как я должен представлять вас знакомым?

— Интересный вопрос! Не кажется ли тебе, что Фиона Андерсон звучит как-то не очень? А Фиона Моиаган-Андерсон слитком громоздко и претенциозно. Так и быть, попробую пару недель «Фиону Андерсон». И если мне понравится…

— Вполне разумно. Будем надеяться, что тебе понравится.

Вернувшись домой, Фиона стала звонить Эдриену, а Джон поднялся наверх, чтобы связаться с дочерьми.

Эдриен, естественно, пришел в полный восторг, услышав такую сногсшибательную новость. А обе девчонки в очередной раз нагрубили отцу. Джон понимал, что они надеялись удержать его от этого шага своими выходками, и очень расстроились, узнав, что их усилия оказались напрасными. Но теперь они уже точно ничего не могли с этим поделать. Он все-таки женился на Фионе! Оставалось только надеяться, что постепенно дочери примирятся с их союзом. Если же нет, это уже ничего не изменит.

Фиона не стала задавать Джону никаких вопросов. Она и так видела по лицу Джона, какова была реакция его детей.

На следующий день Эдриен спросил ее, собирается ли она в Париж на январскую Неделю высокой моды.

— Разумеется, — ответила Фиона. — Я же не ушла с работы. Я всего лишь вышла замуж.

Ей понадобилось сорок два года, чтобы понять, что игра стоит свеч!

У них почти не оставалось времени отпраздновать это событие. Фиона сказала, что медовый месяц был у них еще до свадьбы, на Карибах. Через десять дней она улетела в Париж на показ коллекций весна/лето. А сразу по возвращении ее ожидала Неделя прет-а-порте. Фиона работала без отдыха, и первый месяц после бракосочетания они с Джоном не очень-то подолгу находились в обществе друг друга. Они так и не выкроили время устроить свадебную вечеринку.

Когда приехали на очередные праздники его дочери, Джон твердо заявил, что они могут пожить у них с Фионой или он с Фионой поселится на это время в своей квартире, но он не станет больше бросать ее и переезжать один.

И, к ужасу Фионы, несносные девчонки нехотя согласились с тем, чтобы Джон приехал домой вместе с ней. Джон уговорил ее провести в его доме хотя бы один уик-энд. Фиона понимала, как важно это для него. Что ж, ей предстояло принести одну из тех жертв, о которых предупреждал Эдриен. Фиона скрепя сердце согласилась.

Все было ужасно, как она и предполагала. Девушки почти не разговаривали с ней, а если все-таки разговаривали, то отпускали всевозможные колкости или откровенно дерзили. Что ж, по крайней мере они согласились терпеть присутствие Фионы в доме, и это было уже кое-что. Миссис Вестерман чуть не отравила ее, подав такой острый карри, что у Фионы долго болел потом желудок. К тому же, к ужасу и изумлению Джона, экономка «случайно» выпустила из кухни Фифи, которая немедленно кинулась к левой ноге Фионы. На этот раз дело обошлось одним швом.

Эдриен с ужасом смотрел на перебинтованную ногу Фионы.

— Как? Опять? Они что там все — с ума посходили? Когда они уймут своего вампира?

— Я думала, Джон убьет экономку. Он так орал, что даже я испугалась. Обе девицы плакали, а экономка пригрозила уволиться. К следующему визиту милых дочек домой мне надо основательно подготовиться. А вообще-то, Эдриен, мне совсем не до смеха!

— Надеюсь, девицы сами не захотят приезжать домой. Джон уволил эту чертову экономку?

— Не смог. Девочки очень любят ее.

— Фиона, она пытается извести тебя!

— Ну да! Смерть от карри. У меня до сих пор изжога от ее стряпни. Слава богу, собака слишком мелкая, чтобы допрыгнуть до моего горла. Иначе она бы непременно это сделала. Но мне придется терпеть, Эдриен. Я так люблю его!

— Ты любишь Джона Андерсона, но ты не обязана любить собаку, экономку и его несносных дочек.

— Да, их мне вряд ли удастся полюбить, — честно признала Фиона.

Джон был удручен поведением дочерей и экономки. К тому же у него возникли трудности на работе, и неделя выдалась очень тяжелой. Фиона тоже работала не покладая рук. В журнале все стояли на ушах. Увольнялись люди, изменился формат, возникли проблемы с новой рекламной кампанией, и надо было срочно менять всю концепцию. Эта была их с Джоном общая проблема. К тому же один из фотографов подал на журнал в суд, а известная супермодель устроила себе передозировку прямо на съемочной площадке, и се едва удалось откачать. Это привлекло к «Шику» нежелательное внимание прессы. Фиона приходила домой не раньше десяти. К тому же ей пришлось довольно часто отправляться в командировки. Три раза за месяц она летала в Париж, потом застряла на две недели в Берлине. Оттуда пришлось лететь в Рим на важную встречу с Валентино. Джон жаловался, что совсем не видит жену, и был абсолютно прав.

— Я все понимаю, дорогой, — оправдывалась Фиона. — Ну, прости меня. Я не знаю, почему это все на меня свалилось разом. Никак не могу все наладить. Только решу одну проблему, как появляется другая.

У Джона на работе дела обстояли не лучше. Агентство в очередной раз меняло хозяина, и это создавало массу проблем в работе. В апреле одна из дочерей заявила ему, что забеременела и ей пришлось делать аборт. Она обвинила во всем отца, сказала, что если бы он не женился на Фионе, то она не была бы так расстроена и не забыла бы о том, что надо предохраняться. Это звучало нелепо, но Джон тем не менее почувствовал себя виноватым, причем обвинял не только себя, но как-то раз, перебрав спиртного за ужином, упрекнул и Фиону.

— Ты действительно считаешь, что я в этом виновата? — изумленно переспросила она. — Ты уверен, что в беременности и аборте Хилари есть моя вина?

— Я не знаю, не знаю, что думать обо всем этом, — повторял Джон. — Наша свадьба действительно расстроила девочек. И… я совсем не вижу тебя последнее время, Фиона.

Это расстраивало его больше всего.

— Но какое это имеет отношение ко всему остальному?

Я чувствую себя так, будто женат на стюардессе. Ты прибегаешь домой, чтобы переодеться и собрать чемодан. И снова убегаешь. А я остаюсь с твоей чертовой собакой и полоумным, который бегает тут по квартире полуголый, когда я прихожу с работы. Мне хочется, чтобы в доме было как-то уютнее. Да-да, после всех моих стрессов мне хочется приходить в нормальный дом.

Слова его больно ранили Фиону.

— Тогда тебе надо было жениться на нормальной женщине, — только и смогла произнести она.

— Я и думал, что женюсь на нормальной женщине, которая поймет, что я не в состоянии жить в таком хаосе.

— В каком еще хаосе? — удивилась Фиона.

Она практически не устраивала больше своих знаменитых вечеринок, потому что не хотела расстраивать Джона. И она пообещала в очередной раз, что скажет Джамалу, чтобы он ходил по дому одетым. Но что толку! Фиона уже говорила ему об этом раньше, и, казалось, Джамал принял ее слова к сведению. Но когда ее не было дома, Джамал делал все, что хотел. Но разве он нанес этим вред кому-нибудь? Джамал отлично относился и к ней, и к Джону.

Эдриен заметил на следующее утро, какой сердитой явилась Фиона в редакцию, и сказал ей об этом. Фиона объяснила, что они с Джоном снова поругались из-за Джамала.

— Я же говорил тебе, что надо идти на компромиссы, — напомнил Эдриен. — Купи Джамалу форму и объясни, что он обязан ее носить.

— Но какая, черт побери, разница! Кого волнует, в чем одет Джамал, когда пылесосит дом?

— Джона, — строго отрезал Эдриен. — И кстати, что ты предприняла по поводу перепланировки в доме? Выделила наконец место для вещей, заметь, не Джона, а своего мужа?

— У меня не было времени что-то предпринять. Последние три месяца я живу в самолете. Ты ведь прекрасно знаешь об этом, Эдриен.

— Но тебе просто необходимо что-то сделать. Ты ведь не хочешь потерять Джона…

— Я не собираюсь его терять, — твердо заявила Фиона. — Ведь мы теперь женаты.

— Кто бы говорил! С каких пор это стало гарантией?

— Но для чего же еще люди женятся? — упрямо стояла на своем Фиона. — Что тогда значат все эти клятвы?

— Ну да, ты можешь полностью положиться на клятвы, если уверена, что выходишь замуж за святого.

— Хорошо, хорошо, я отдам ему целый шкаф, — сдалась Фиона. — Вот только зачем ему шкаф? Все равно большая часть его вещей по-прежнему осталась у него на квартире. Вместе с вещами его жены и ее портретом, который я ненавижу. Мы уже поругались один раз из-за этого портрета. Он, видишь ли, сказал, что хочет принести его ко мне, чтобы девочки чувствовали себя здесь как дома. Ну объясни мне, почему в моем доме должен висеть портрет его покойной жены?

Компромисс, компромисс и еще раз компромисс, — Эдриен погрозил ей пальцем. — В его рассуждениях есть здравый смысл. Может быть, это заставило бы его детей относиться к тебе лучше. Ты могла бы повесить портрет в отведенной им спальне. И не смотреть на него.

— Но я не хочу превращать свой дом в храм, где поклоняются Энн Андерсон. Я не могу так жить!

— Первый год всегда самый трудный, — глубокомысленно изрек Эдриен. — Не забывай о компромиссе, больше мне нечего тебе посоветовать.

Хорошо ему было рассуждать — ведь это не ему требовалось идти па компромисс. Впрочем, Фиона тоже не собиралась делать ничего подобного. Она хотела, чтобы в ее доме все оставалось как было. И всякий раз, когда Джон переставлял или перевешивал что-нибудь, Фиона устраивала легкий скандал. Она даже сказала однажды Джамалу, что Джон не должен ничего менять в доме в ее отсутствие. В результате, когда Фиона была в Лос-Анджелесе, где снимали для журнала «Шик» Мадонну, между Джоном и Джамалом произошла крупная стычка. Джон пытался разместить в библиотеке свои книги, а Джамал не давал ему это сделать. Джон позвонил Фионе в Лос-Анджелес и сказал, что немедленно переедет обратно к себе, если она не уймет Джамала. Впервые услышав от него такие слова, Фиона испугалась и велела Джамалу разрешить Джону поступать так, как ему нравится. А Джамал стал спорить и говорить, что она сама распорядилась не давать Джону менять что-либо в доме. Фиона чуть не сорвала голос, убеждая его по телефону. Ей стоило больших трудов успокоить Джамала, а потом уговорить и Джона не злиться на Джамала. В тот же вечер расстроенный Джамал перезвонил и предупредил, что уволится, если ему придется еще раз вступить в спор с хозяином, а Фиона уговаривала его этого не делать. Фионе хотелось, чтобы вокруг были знакомые люди, места и вещи, но все неожиданно изменилось.

Теперь у нее были две падчерицы, которые ее ненавидели, и мужчина, который стремился переделать по-своему если не ее жизнь, то ее быт. Но после стольких лет независимости, когда отвечаешь за все только сама, Фиона воспринимала любую попытку Джона что-то изменить как посягательство на ее свободу. Даже один вид его книг на полке в библиотеке нервировал Фиону. Тем более что он переставил кое-что из ее книг на верхнюю полку, чтобы освободить более удобное место для своих.

В общем, в жизни Джона и Фионы наступил такой период, когда они постоянно ругались, обвиняя друг друга во всех смертных грехах, и даже кричали друг на друга. Миссис Вестерман снова пригрозила уволиться, Джон подумывал о продаже квартиры, и его дети были по-прежнему настроены непримиримо.

При этом Фиона понимала, что если Джон продаст квартиру, милые дочурки, приезжая на каникулы, будут останавливаться у нее. И потом — что бы ни случилось, она ни за что не хотела видеть его собаку. Фиона обещала придавить чем-нибудь маленькую мерзавку, если только увидит ее у себя в доме. Джон умудрился проболтаться о ее словах дочкам, и теперь они ненавидели ее еще больше.

В общем, это была бесконечная череда непонимания, неправильно переданных слов, испорченных нервов и постоянных стрессов для всех.

В апреле Джон сообщил Фионе, что организует обед для одного важного клиента. Он хотел сделать это во французском ресторане «Цирк», в отдельном кабинете, и попросил Фиону помочь. От нее требовалось заказать кабинет, обсудить меню и украсить стол цветами, а также помочь рассадить гостей. Ему пришлось пригласить нескольких людей из агентства, в том числе одного сотрудника креативной команды. Важный клиент был влиятельным бизнесменом, сухим и малоразговорчивым. Группа была совершенно неоднородной, и с этим надо было что-то делать. Джон хорошо знал своего клиента, но не был знаком с его женой. Он решил полностью довериться вкусу Фионы и ее вниманию к мельчайшим деталям.

Фиона решила устроить обед в своем доме, полагая, что таким образом удастся создать более теплую, сердечную атмосферу. Обед в ресторане, по мнению Фионы, при любых обстоятельствах прошел бы более официально.

— Я всегда устраивала у себя обеды, связанные с делами журнала, если надо было кого-то расположить особенно, — настаивала на своем Фиона. Но Джону не очень нравилась эта идея.

Люди, которых ты развлекаешь ради успеха твоего журнала, — это совсем другие люди. Тебе никогда не приходилось принимать такого напыщенного парня, без малейшего намека на чувство юмора. А о его жене мне вообще ничего не известно.

— Доверься мне, я знаю, что делаю, — уверенно ответила Фиона. Ей очень хотелось сделать для Джона что-нибудь такое, что заставило бы их обоих забыть обо всем напряжении последних месяцев. — Я устрою для них прием, как для королевских особ. Попрошу поваров из фирмы, которая всегда обслуживала мои приемы, сделать самые изысканные французские блюда, не хуже, чем в «Цирке».

— А как быть с Джамалом? — поинтересовался Джон. — Мой клиент был руководителем республиканцев в Мичигане. Не думаю, что ему понравится разгуливающий по дому слуга в шифоновых шароварах. Мне очень не хотелось бы, чтобы он заподозрил нас в извращенных вкусах.

— Я купила Джамалу форму. Я попрошу его надеть ее. Я сумею настоять на своем.

Фиона говорила правду. Еще когда они с Джоном только поженились, она купила для Джамала специальную форму, предвидя, что когда-нибудь наступит вечер вроде того, что им предстоял. Пока что Джамал не надевал форму ни разу. Но Фиона заставила его примерить брюки и пиджак и отдала форму подогнать по фигуре.

На следующий день Фиона позвала флористов и представителей фирмы, услугами которой пользовалась, и заказала изысканные французские блюда и лучшие вина. «О'Брийон», «Кристалл», «Шеваль-Блан» и «Шато д'Икем» на десерт. Она хотела искупить в этот вечер все свои мелкие прегрешения перед Джоном и надеялась, что обед удастся, потому что все, как и всегда, было организовано самым тщательным образом, все продумано до мелочей.

В тот день, на который был назначен обед, дел в редакции «Шика» у Фионы было по горло. Двое редакторов грозились подать заявления об уходе из-за заваленного оригинал-макета, и Фионе пришлось долго уговаривать их остаться. Затем секретарша объявила, что беременна, и весь день ее тошнило в туалете. Эдриена вообще не было в редакции — он лежал дома с гриппом. У самой Фионы разболелась после обеда голова, и дело грозило кончиться приступом мигрени. Вернувшись домой, Фиона приняла какую-то таблетку из пузырька без наклейки, который дал ей кто-то во время одной из поездок в Европу — Фиона уже даже не помнила, где именно. Таблетки были достаточно слабыми, но до сих пор всегда помогали. В общем, все было под контролем. За полчаса до начала обеда стол был накрыт. Джамал был в форме, а серебро и хрусталь сияли. Когда в столовую заглянул приехавший с работы Джон, на лице его отразилось радостное изумление. Стол был похож на фотографию из культурного журнала. Все было чудесно, кушанья источали тонкий аромат, вино мерцало в бутылках загадочным рубиновым цветом.

Гость и его жена приехали вовремя, даже на пять минут раньше, что несколько смутило Фиону. Она как раз застегивала простое черное платье, которое выбрала для этого вечера, когда в дверь позвонили. Джон сам открыл гостям. Фиона надела атласные туфли на высоких каблуках и коралловые серьги. Она выглядела необычно для себя — она одевалась куда более экстравагантно для подобных приемов. Когда Фиона спустилась к гостям, у нее все еще болела голова, но уже не так сильно. Наверное, подействовала таблетка. Джон представил ее сначала Мэтью Мэдисону, потом его чопорной неулыбчивой жене. Оба супруга выглядели так, словно улыбка не появлялась на их губах никогда в жизни. Вскоре прибыли и остальные гости, и возникшую напряженность удалось немного разрядить. Всего гостей было десять человек, вместе с Джоном и Фионой — двенадцать.

Джамал внес блюдо с тарталетками. Все шло чудесно, если не считать того, что головная боль вернулась к Фионе с новой силой. Она все время помнила о том, как важен этот обед для Джона, и от этого испытывала постоянное напряжение, хотя беспокоиться было не о чем. Джон хотел, чтобы все было идеально — и все было идеально. Фиона решила не принимать еще одну таблетку. Вместо этого она попросила Джамала принести ей бокал шампанского и стала пить его небольшими глотками. К тому моменту, когда бокал опустел, головная боль вроде бы отпустила. Много лет ей не приходилось устраивать такого респектабельного обеда, но Фиона была довольна происходящим, потому что делала это для Джона. Сама она любила более живые и непринужденные застолья.

Когда Джамал принес следующее блюдо с закусками, Фиона обратила внимание, что Джон делает ей какие-то знаки, показывая в сторону пакистанца. Она никак не могла понять, в чем дело, пока Джон, бросив хмурый взгляд на Фиону, не перевел глаза на ноги Джамала. Фиона проследила за его взглядом и с ужасом обнаружила, что Джамал, на котором были сегодня черный костюм, белая рубашка и бабочка, надел на ноги золотые босоножки с отделкой из горного хрусталя, к тому же на высоких каблуках. Фиона узнала собственную пару обуви, которую выпросил у нее когда-то Джамал. Быстро пройдя за Джамалом на кухню, Фиона потребовала, чтобы он снял это безобразие.

— Почему ты не надел приличную обувь? — громким шепотом потребовала она ответа.

Джамал посмотрел на нее глазами невинного младенца и лишь пожал в ответ плечами.

— В них тесно ногам, — сказал он.

— Можешь мне не врать!

— Но я ненавижу мужскую обувь — она такая некрасивая, — с несчастным видом признался Джамал.

— Сегодня вечером надень туфли, Джамал. Нормальные черные туфли!

— Я не могу.

— Почему?

— Я их выкинул.

— То есть как выкинул?!

— В мусорный бак!

Он приподнял крышку бака, и Фиона действительно увидела там туфли, которые успели забросать скорлупками от устриц, пустыми банками из-под черной икры да еще и вывалить сверху незастывшую порцию заливного. В общем, надеть их не представлялось никакой возможности. Фиона дала бы ему туфли Джона, но они были бы велики миниатюрному пакистанцу как минимум на четыре размера.

— Немедленно поднимись наверх и надень, по крайней мере, мои туфли без каблука! — потребовала Фиона. — Черные! — прокричала она вслед Джамалу, устремившемуся вверх по лестнице.

Осушив еще один бокал шампанского и прихватив с собой следующий, Фиона отправилась развлекать вместе с Джоном его гостей.

Войдя в гостиную, она поскользнулась, и содержимое ее бокала выплеснулось прямо на платье Салли Мэдисон.

— О боже! — воскликнула Фиона. — Мне так жаль, Сэмми… То есть я хотела сказать Сара… О нет! Салли… — Джон с удивлением заметил, что у Фионы заплетается язык.

Раньше он никогда не видел ее пьяной и сейчас не мог себе представить, что произошло.

Фиона поспешила в кухню за полотенцем и содовым раствором, чтобы стереть пятна от шампанского с платья гостьи.

Но и на этом кошмар не закончился.

Вернулся из спальни Фионы Джамал, который, как она и просила, сменил босоножки на высоких каблуках на туфли на плоской подошве. Вот только вместо черных он выбрал ярко-розовые. И все в комнате заметили это, когда Джамал подал очередное блюдо с тарталетками. А к тому моменту, когда они сели за обеденный стол, Фиона была уже так пьяна, что еле держалась на ногах. Обманчиво легкое лекарство от головной боли в сочетании с шампанским оказало убойное действие. Фионе пришлось удалиться в спальню и прилечь, не дожидаясь десерта. Еда была отличной, вина изысканными, но Джамал продолжал шокировать чету Мэдисонов, поскольку, подавая на стол, вел непринужденную беседу с гостями. Джон всячески давал им понять, что и сам считает поведение своей жены исключительно неприличным. К концу вечера, когда гости ушли, он готов был убить Фиону.

В ярости он кинулся в спальню, где обнаружил ее лежащей на кровати прямо в одежде. Фиона немедленно проснулась при его появлении.

— О боже, как же болит моя несчастная голова! — простонала она, поворачиваясь на другой бок и обхватывая голову руками.

— Какого черта ты устроила все это? — в ярости набросился на нее Джон.

Фиона никогда еще не видела его таким рассерженным и надеялась никогда больше не увидеть.

— Как могла ты напиться именно сегодня? Черт побери, Фиона, ты вела себя как готовый кандидат в члены общества анонимных алкоголиков.

У меня болела голова, и я приняла перед обедом дурацкую таблетку, — начала оправдываться Фиона. — Наверное, шампанское в сочетании с этой таблеткой так на меня подействовало. Со мной никогда раньше не бывало ничего подобного.

Но ведь раньше она и не пробовала запивать шампанским таблетки от головной боли.

— И как называется твоя замечательная таблетка? — ярости Джона не было предела. — Случайно не героин? И что вытворял твой любимый Джамал? Тоже накурился крэка, когда выбирал себе обувь? Что, черт побери, он думал, надевая эти туфли?

— Золотые или розовые?

Фиона пыталась сосредоточиться на том, что говорил ей Джон, по она все еще была слишком пьяна и, несмотря на все свои отчаянные попытки, через пять минут снова отключилась.

На следующий день она мучилась чудовищным похмельем и вообще не могла вспомнить ничего, связанного со вчерашним обедом, но во время завтрака Джон ледяным тоном освежил ее память.

После этого он не разговаривал с Фионой примерно неделю. К великому своему изумлению, Джону все же удалось заполучить мистера Мэдисона в качестве клиента, но на следующее утро ему пришлось звонить и извиняться за поведение своей жены и испорченное платье Салли Мэдисон. Мэттью неожиданно проявил понимание и довольно деликатно закрыл тему. Джон отлично понимал, что все объяснения по поводу того, что Фиона имела неосторожность запить шампанским таблетку от головной боли, слишком похожи на обычные сказки, которые рассказывают знакомым мужья, имеющие пьющих жен.

Прошел апрель, наступил май, но воспоминания о том испорченном вечере еще были живы в памяти Джона.

Он все еще злился на Фиону, хотя она много раз извинялась перед ним за происшедшее. Но Джон стоял твердо на том, что в такой вечер Фиона просто не имела права проводить подобные эксперименты с таблетками и алкоголем.

В мае, в разгаре очень важной для «Шика» фотосессии, всемирно известного фотографа выдворили из отеля за драку с управляющим, возражавшим против того, что фотограф привел в свой номер сразу пятерых девочек по вызову, так как это могло потревожить остальных постояльцев и нанести вред репутации отеля.

Фионе пришлось поселить его у себя, в комнате для гостей. У нее просто не было выбора. В результате вешалки на колесиках с ее одеждой оказались в гостиной.

В доме был полный хаос, а когда Джон вернулся с работы, он обнаружил фотографа в обществе двух проституток и дилера, принесшего ему кокаин. Все четверо занимались сексом прямо в гостиной. Фиона еще не вернулась домой. Джон пришел в неистовство и выкинул фотографа вон. Вне себя от гнева, он кинулся звонить Фионе в редакцию. Она не стала ни в чем его упрекать, но очень расстроилась, поскольку фотограф был настоящей знаменитостью и мастером своего дела и Фиона не представляла, что будет, если он откажется работать. Именно это фотограф и сделал на следующий день — разорвал контракт и улетел обратно в Париж. Теперь Фиона ломала голову, чем заполнить дыру в июльском номере. Она сидела в своем кабинете и тихо плакала, когда на пороге появился Эдриен.

— Если ты снова начнешь говорить мне про компромисс, я разорву тебя на части! — набросилась на него Фиона. — Вчера вечером этот извращенец Пьер Сен-Мартен устроил оргию у меня в гостиной, и Джон вышвырнул его вон. Пьер только что разорвал контракт, и теперь мне нечего совать в этот чертов июльский номер! А три недели назад я запила шампанским какую-то французскую таблетку от головной боли и совершенно опьянела на обеде, который устраивала для гостей Джона. Мы постепенно сводим друг друга с ума. В моей гостиной висит портрет его покойной жены, его дети ненавидят меня, а недавно Джон даже обвинил меня в том, что одна из его дочек сделала аборт. И что, черт побери, мне теперь делать с июльским номером? Этот сукин сын, видишь ли, разгневался и улетел в Париж, потому что мой муж вышвырнул на улицу, едва дав прикрыть задницы, его с другом-наркодилером и двумя подобранными ими шлюхами. И я понимаю Джона. Представляю, какую сцену он застал, вернувшись с работы. А Джон и так еще не простил мне того самого вечера. Но у меня была такая чудовищная мигрень. К тому же Джамал умудрился выйти к его драгоценным гостям в моих золотых босоножках с камнями. Они были в шоке, говорит Джон. Я-то сама мало что помню.

— О боже, Фиона, да как Джон еще не убил тебя, если ему приходится постоянно мириться с такими вещами! — воскликнул в ответ Эдриен. — Ты совершенно не в состоянии контролировать свою жизнь.

— Я знаю, все знаю, — Фиона рыдала уже в голос. — Я так люблю его, но меня ненавидят его дети. А Джон хочет, чтобы я любила их. Но они — две вредные злые девчонки. И я их тоже ненавижу. Я же не виновата в том, что у них нет матери.

— Ты забываешь, что это его вредные девчонки. И Джон любит их, — перебил ее Эдриен. — А теперь, когда ты стала женой этого человека, это и твои дети, и тебе придется с этим мириться, потому что ты любишь их отца и не хочешь его потерять. И пожалуйста, ради всего святого, не вздумай больше селить в своем доме сумасшедших, разнузданных фотографов.

— И это говоришь мне ты! — Фиона уткнулась в носовой платок, стараясь сдержать рыдания.

— Может быть, тебе стоит избавиться от Джамала и нанять нормальную прислугу? Подумай над этим!

— Ты с ума сошел, я не могу, — снова зарыдала Фиона. — Джамал был со мной всегда. Это будет несправедливо.

А справедливо ожидать от такого человека, как Джон Андерсон, что он будет спокойно жить бок о бок с твоим полуголым помощником, разгуливающим по дому в набедренной повязке и женских туфлях на каблуках? Разумеется, это смущает Джона. А если бы ему захотелось вернуться домой с кем-нибудь из коллег, чтобы обсудить дела за бокалом мартини? Ведь такая ситуация вполне реальна.

Фиону давно беспокоило это обстоятельство, и именно поэтому она купила Джамалу форму. Но не могло быть речи о том, чтобы уволить человека, который зависел от нее и был предан ей всем сердцем. Это было бы подло. И Фиона не понимала, почему Джон не может «посмотреть на эту ситуацию ее глазами.

— Джону непросто с тобой, Фиона, — продолжал свои увещевания Эдриен.

— Но и мне с ним непросто! — не сдавалась Фиона. — Он ведь отлично знал, что представляет собой моя жизнь, прежде чем мы поженились. Он жил со мной, черт побери!

— Да, но теперь, когда вы поженились, все по-другому. Теперь это и его дом.

— Но у Джона есть собственная квартира! Почему ему не водить своих гостей туда? Если уж ему так противен Джамал…

— Мне казалось, ты говорила, что Джон собирается продать квартиру.

— Да, собирается. И тогда его ужасные дочки будут останавливаться на праздники у нас. А это значит, что я лишусь своей комнаты для гостей, а главное, что эти две несносные девицы будут крутиться прямо у меня под носом вместе со своей собакой-киллером!

— Ради бога, Фиона, это же всего-навсего чихуахуа — или как ее там?

Эдриен был искренне расстроен. Несмотря на строгий тон, он переживал за Фиону.

— У них пекинес, — уточнила Фиона. — Интересно, почему это ты все время принимаешь сторону Джона?

— Вовсе нет, — спокойно ответил Эдриен. — Я принимаю твою сторону. И говорю все, что говорю, потому что знаю, что ты любишь этого человека. И если ты не предпримешь что-то в ближайшее время, то можешь его потерять. А я вовсе не желаю тебе этого.

— Именно этого я и боялась. Именно поэтому и не хотела выходить замуж! Я не хочу жертвовать своей индивидуальностью ради того, чтобы быть с любимым мужчиной.

— Но тебя и не просят жертвовать собой. Джамал — это ведь не ты. Тебе надо пожертвовать только некоторыми твоими привычками. Но вовсе не индивидуальностью.

— А чем пожертвует он?

— На сегодня, похоже, он жертвует своим рассудком, пытаясь жить среди окружающего тебя хаоса. Посмотри на это его глазами. Джон мечтает о том, чтобы с тобой примирились его дочери, он не хочет терять детей. А у тебя вечно бегает по квартире полуголый помощник. Конечно, Джамал — добрый человек и мухи не обидит. Все равно Джона смущают его манеры. Еще на его постели все время храпит, развалившись, старый пес. У тебя работа, которая требует, чтобы ты моталась туда-сюда по всему белому свету. У тебя странные друзья вроде меня. И ты еще приводишь в ваш дом сумасшедшего фотографа, который покупает в доме наркотики и средь бела дня устраивает в гостиной оргии с проститутками. Смогла бы ты сохранить рассудок, если бы тебя неожиданно вовлекли во все это и заставили так жить? Скажу честно: я очень люблю тебя, Фиона, но я сошел бы с ума через неделю.

— Хорошо, хорошо, я разберусь со всем этим. Но портрет его жены в гостиной — тебе не кажется, что это уже слишком?

— Вовсе нет, если это поможет его дочкам освоиться в твоем доме. Сначала завоюй их доверие. А потом ты всегда сможешь перевесить этот самый портрет к ним в комнату.

— Но я не хочу, чтобы у них была комната в моем доме!

— Ты вышла замуж за мужчину, у которого есть дети. У них должна быть комната в вашем с Джоном общем доме.

Эдриен был неумолим. На самом деле он очень беспокоился за Фиону и от души надеялся, что его советы хоть чем-то могут ей помочь.

— Мне так тяжело, — призналась Фиона и снова захлюпала носом.

— Но ведь и Джону тяжело, Фиона, — напомнил ей Эдриен. — Пожертвуй для него хоть чем-нибудь, иначе ты его потеряешь.

Оба знали, что Фиона не хочет потерять Джона, но она не хотела также что-то менять в своей жизни. Фиона мечтала, чтобы Джон научился жить так, как живет она. И еще она хотела, чтобы его дети исчезли, испарились из их жизни. Но это было невозможно. И если Фиона хотела оставаться женой Джона, ей придется приветливо встречать его дочерей в своем доме, какими бы несносными грубиянками они ни были.

— И никаких фотографов в доме, — снова предостерег ее Эдриен. — Пообещай мне хотя бы это. И купи Джамалу пару приличной мужской обуви. Его размера, разумеется.

Фиона не стала говорить ему, что уже покупала Джамалу туфли, которые негодник выкинул в мусорный бак, потому что они ему не понравились.

— Хорошо, я обещаю тебе, — легче всего было заверить в этом Эдриена, но гораздо труднее оказалось следовать его советам.

Фиона думала об этом всю дорогу домой. А на столе в гостиной ее ожидала записка от Джона, где он писал, что поживет несколько дней в своей квартире, потому что ему необходимо прийти в себя. Фиона позвонила ему, но трубку взяла миссис Вестерман и ответила, что хозяина нет дома. Фиона не поверила ей и перезвонила Джону на мобильный. Ей ответил автоответчик. При мысли, что Джон не хочет с ней говорить, Фиону охватила паника. Может быть, Эдриен прав и ей необходимо срочно что-то менять в своей жизни?

Но злые силы словно сговорились преследовать Фиону. Через два дня на фотосессии в Лондоне случились неприятности, требующие ее присутствия, и Фионе пришлось лететь туда, потому что это была очень важная съемка с участием членов королевской семьи. На этот раз ее не было две недели. За это время Фионе лишь дважды удалось поговорить с Джоном. И каждый раз голос его звучал так, будто Джону было очень некогда с ней разговаривать. А на мобильном у него все время был включен автоответчик. Когда Фиона вернулась, Джон по-прежнему жил в своей квартире. Он сказал Фионе, что не хотел жить в ее доме, пока ее там нет. У его дочерей были каникулы, и они провели это время вместе. Дальше — больше. Джон огорошил Фиону сообщением о том, что собирается поехать с Хилари и Кортни на ранчо в Монтану, туда, где они всегда проводили лето, когда была жива Энн. Они поедут туда как раз на то время, когда Фиона будет в Париже на показах от кутюр.

— Я думала, ты полетишь со мной, — Фиона была расстроена и разочарована. И встревожена.

— Мне надо провести время с детьми. Надеюсь, ты понимаешь, — спокойно сказал Джон.

Затем он сказал то, от чего сердце Фионы чуть не разорвалось.

— У нас ничего не выходит, Фиона. Мы привыкли к слишком разному образу жизни. Вокруг тебя все время хаос и суета. Фотографы, принимающие наркотики и развлекающиеся с проститутками в твоем доме, — это ведь только вершина айсберга, — строго сказал Джон.

Очевидно, именно это стало для него последней каплей, переполнившей чашу терпения. Ведь до этого был еще злосчастный обед с Мэдисонами. Все это казалось Фионе совершенно неважным и второстепенным, но Джон, видимо, думал иначе.

— Это несправедливо, — попыталась защититься Фиона. — Такое случилось только один раз.

— Такого вообще не должно случаться в жизни нормальных людей, — отрезал Джон. — А что, если бы в доме были мои дочери? Что, если бы они вошли в гостиную в тот самый момент, когда этот извращенец катался по полу со своими девками?

— Если бы в доме были твои дочери, я бы не позволила фотографу остановиться у меня. Этот тип — один из самых важных фотографов, с которыми работает наш журнал. Я просто пыталась спасти фотосессию. К твоему сведению, у меня в журнале тоже были проблемы, когда он разорвал контракт и улетел в Париж.

Спасти съемки ей все равно не удалось. А теперь она теряла из-за этого и Джона.

— Есть еще Джамал, — не унимался Джон. — Он — отличный парень. Но и его я не хотел бы видеть рядом со своими дочерьми. В твоей жизни слишком много странных персонажей, Фиона. И тебе это нравится. Они — часть твоего мира. Но я просто не могу жить в этом сумасшедшем доме. Я никогда не знаю, кого застану в своей гостиной, вернувшись вечером домой. Зато точно знаю, кого не застану. Тебя, Фиона. Я редко видел тебя с тех пор, как мы поженились.

Джон начинал подозревать, что Фиона ездит во все эти бесконечные поездки специально, поскольку избегает его.

— Но у меня столько дел на работе, — с несчастным видом оправдывалась Фиона.

— Дела и у меня в агентстве. И проблем не меньше, чем у тебя. Но я не давал им разрушить наши отношения.

— Еще как давал! Но не стоит спорить. Это было тяжелое время для нас обоих.

— Тяжелее, чем ты думаешь, — не уступал Джон. — У меня в твоем доме даже не было места, чтобы развесить свои костюмы.

— Я освобожу для тебя шкаф, обещаю. Мы можем, если хочешь, купить дом побольше. Мой, похоже, тесен для двоих…

И тем более для четверых, если его дочери действительно решат останавливаться у них. Хотя лучше бы они не делали этого.

— В твоей жизни нет места для другого. А если оно есть, это место, то оно для меня слишком странное.

— Если ты хотел связать свою жизнь с домашней наседкой, то зачем женился на мне? — из глаз Фионы брызнули слезы.

Потому что я люблю тебя. Я любил тебя тогда. И люблю сейчас. Но я не могу жить с тобой. И было бы несправедливо требовать, чтобы ты изменила ради меня свою жизнь. Ты ведь хочешь жить именно так. Я напрасно уговорил тебя стать моей женой. Теперь я вижу, почему все эти годы ты предпочитала оставаться свободной. Ты знала, что делала. А я — нет. Я наивно надеялся, что смогу стать частью твоего мира. Твой мир — это так интересно, так необычно! Я был просто потрясен! Но теперь я понял что это слишком необычно для такого человека, как я.

— Что ты хочешь этим сказать? — Фионе было больно и страшно.

Она отказывалась верить собственным ушам. Ведь Джон обещал ей, что они вместе навсегда. И Фиона поверила ему.

— Я пытаюсь сказать тебе, что хотел бы развестись, Фиона, — продолжал Джон. — Я уже дал поручение своему адвокату. И я много говорил последние две недели со своими дочерьми…

— Ты говорил об этом с ними до того, как обсудил все со мной? — Фиона чувствовала себя маленькой девочкой, которую бросили посреди улицы. Впрочем, именно это Джон, похоже, и собирался сделать — бросить се. Но только Фиона не ребенок, она — женщина. А Джон — свободный человек и может оставить ее, если ему так хочется. — Я уволю Джамала. Ты можешь занять все мои шкафы. Я вообще выкину свою одежду к чертовой матери. Пусть твои девочки приезжают к нам и живут здесь, сколько вздумается. Я никогда больше не разрешу ни одному фотографу переступить порог моего дома, — Фиона умоляла его остаться. Она не хотела, не могла его потерять.

— Ничего не получится, — тихо произнес Джон. — Главное во всем этом — что я не хочу терять своих детей. А я обязательно потеряю их, если останусь с тобой.

Даже если Хилари и Кортни несносно вели себя с Фионой, они все равно оставались его детьми. И Джон любил их. Под злобное науськивание неутомимой миссис Вестерман они продолжали шантажировать отца, давить на него, делая все для того, чтобы он расстался с Фионой. Трудности в их семейных отношениях стали благодатной почвой, на которую упали ядовитые семена. У них получилось. Они отвоевали Джона обратно. А Фиона должна была уйти из его жизни.

— Но они не имеют права это делать! И ты тоже, — Фиона не сдерживала слез.

Она просто не могла поверить в происходящее. Несмотря на охватившее ее отчаяние, Фиона понимала: в происходящем есть и ее вина. И немалая. Но во многом виноват и Джон. И вот он заключил сделку со своими детьми. Они победили. А Фиона вот-вот потеряет единственного мужчину в своей жизни, которого она любила по-настоящему. Эдриен был прав. Она не умела идти на компромисс. Фиона чувствовала себя в безопасности и игнорировала предостережения друга. Напрасно! И вот теперь Джон готов развестись с ней, чтобы сделать приятное своим детям. Она сделала слишком много ошибок. Но как он мог так поступить с ней?! Когда он принял это решение?!

Теперь Джон Андерсон никогда не вернется в ее дом.

Бумаги от адвоката Джона пришли неделю спустя. Все, что было между ними, продлилось одиннадцать месяцев. Чуть меньше года. Достаточно, чтобы полюбить Джона, но недостаточно, чтобы расставание с ним стало смертельной трагедией, повторяла снова и снова Фиона. Они были женаты около шести месяцев. К Рождеству они будут разведены. Все это было просто чудовищно, немыслимо. Ведь Джон обещал ей, что это навсегда. Ведь он любил ее! Они поженились, но оказалось, что это ровным счетом ничего не значит. Судьба сыграла с Фионой жестокую шутку. Она, видит бог, никогда не хотела выходить замуж. Но сейчас отдала бы все на свете, чтобы остаться женой Джона Андерсона.

Еще две недели спустя, получив по почте бумаги, подтверждающие, что Джон подал заявление о разводе, Фиона улетела в Париж на Неделю высокой моды.

Как всегда, с ней полетел Эдриен. На этот раз он, а не Джон, составлял ей компанию на всех показах. Фиона была похожа на оживший призрак. Она делала свою работу машинально, ни во что не вникая и ничем не интересуясь. Эдриен очень тревожился за нее. Казалось, женщина, которую он знал — та Фиона Монаган, вокруг которой кипела жизнь, которая заражала всех своим энтузиазмом, — исчезла навсегда.

Глава 12

Летом Фиона ни разу не была в Хэмптоне. Все выходные она проводила дома, зализывая раны. Вечерами она тоже сидела дома. И плакала. Она очень много плакала последнее время. Фиона чувствовала себя так, словно любовь и доверие навсегда исчезли из ее жизни, а вместе с ними — способность смеяться и радоваться жизни. Она чувствовала себя так, как будто брела по темному тоннелю, в конце которого не было выхода. У нее отняли все, во что она поверила, что любила. Всякий раз, глядя на носящегося по дому Джамала, она вспоминала все свои ошибки. Как ни странно, Фиона винила во всем только себя. Джон дал ей все, о чем она даже не осмеливалась мечтать, потому что не надеялась, что в ее жизни может случиться нечто подобное. Но она не оценила этого подарка судьбы — и потеряла Джона. Никогда в жизни Фионе не было так больно. Даже когда умерла ее мать. И уж конечно, ей не было так больно, когда она расставалась со своими мужчинами. Но вместе с Джоном она потеряла и последнюю надежду. Ее наказали, как провинившегося ребенка. Но наказали незаслуженно жестоко. Приговорили к смертной казни и привели приговор в исполнение. Никакие попытки друзей привести ее в чувство не помогали. Дело двигалось к сентябрю, а Фиона едва находила в себе силы работать.

В День труда ее ожидал новый удар. У сэра Уинстона случился очередной приступ, и две недели он прожил на аппаратах.

Фиона навещала его каждый день, до и после работы. Она гладила сэра Уинстона по голове, целовала его лапы или просто тихо сидела рядом. Но однажды утром пес посмотрел на хозяйку прощальным взглядом и с тихим вздохом заснул, чтобы больше уже не проснуться. Для Фионы смерть верного друга стала еще одной трагедией.

Но жизнь продолжалась… Через два дня Фионе предстояла встреча с представителями рекламного агентства, и избежать этого было невозможно. Они с Эдриеном обсудили все заранее, и он сказал, что Фиона просто обязана быть на этой встрече, как бы тяжело ей ни было. Все лето она ничего не слышала о Джоне. Он действительно поставил точку в их отношениях. Через три месяца они будут разведены официально. Замужество Фионы было коротким, пора было смириться с тем, что произошло. Но Фиона так и не смогла утешиться. Даже Эдриен понимал, что для Фионы удар оказался почти смертельным.

Фиона открыла Джону всю свою душу без остатка, такие тайные ее уголки, куда раньше не проникал свет любви и надежды. И когда он так резко оборвал их отношения, нанесенная рана оказалась слишком глубокой. Фиона пыталась спрятаться от всего белого света, надеясь залечить свои раны — и старые, открывшиеся вновь, и новые, причинявшие особенную боль. Она и сама не ожидала, что будет страдать так сильно.

Фиона боялась, что окажется просто не в состоянии находиться с Джоном в одной комнате во время совещания. В то утро, когда оно было назначено, она подняла было трубку, чтобы сказаться больной, но потом неожиданно передумала. Эдриен прав. Она должна присутствовать на этом совещании. Хотя бы ради того, чтобы окончательно не утратить уважение к себе и чувство собственного достоинства. Но — что было хуже всего — Фиона поняла, что очень хочет увидеть Джона.

И она увидела его. Джон Андерсон быстро вошел в кабинет, где было назначено совещание. Он выглядел отлично — загорелый, спортивный и подтянутый. На нем были темно-синий костюм с тонкую полоску, белая рубашка и один из его любимых галстуков от «Гермеса» — синий в мелкую красную точечку. Из кармана торчал белый платок. Джон выглядел на миллион долларов. А Фиона чувствовала себя на десять центов.

Но всем, кто наблюдал за ней на этом совещании, она казалась такой, как всегда — спокойной и элегантной, сосредоточенной на деле, которое она умела делать лучше всех. Фиона взяла себя в руки, она была безукоризненно вежливой и деловитой, обращаясь к Джону, и никто не знал, чего стоило ей это совещание и короткая встреча один на один с Джоном в коридоре, вовремя которой они перебросились парой слов.

Страницы: «« 23456789 »»

Читать бесплатно другие книги:

В моменты, когда жизнь, стремительно набирая скорость, несется под откос, остается только надеяться ...
Призвание главного героя Артема – проникать сквозь трещины невидимых стен, разделяющих миры, входящи...
Ничего не скажешь, повезло двоюродным братьям Гоше и Никите! Парни оказались в подручных у киллера. ...
На западе Голубой страны находится огромное Ущелье. Сотни лет там обитает племя Черных драконов, кот...
Поезд, идущий в никуда и в никогда, – место действия повести «Желтая стрела». Этот поезд – единствен...
Ветеран войны с эламитами старший сержант Пакор и рядовой сверхсрочной службы Ахемен угоняют танк. О...