Мистер Уайлдер и я Коу Джонатан

– С тех пор как открылся ресторан. Билли – его владелец, так что…

Я уставилась на мистера Уайлдера:

– Правда?

– Я один из акционеров, – небрежным тоном пояснил мистер Уайлдер.

– Нам хотелось, – сказала Одри (и я отметила про себя местоимение первого лица множественного числа), – привнести немного Парижа в Беверли-Хиллз. Здесь все очень… пластмассовое, очень новое. А Билли хотел, чтобы ресторан напоминал ему о старой Европе.

– В моем воображении ресторан вырисовывался куда более простецким, – подхватил Билли. – Клетчатые скатерти, кувшины с вином, что-нибудь в таком роде. Но потом за дело взялась она.

– Интерьер создан по рисункам Билли, – продолжила Одри. – Все, что здесь есть, – бар, освещение, панели…

– Нежная Ирма, – пробормотал ее муж, но я не поняла, что он имеет в виду[8].

Явился официант взять у нас заказы:

– Вам как обычно, мистер Уайлдер?

Билли коротко кивнул.

– А вы, миссис Даймонд, что предпочтете сегодня?

Миссис Даймонд заказала что-то легкое – салат, кажется, – ее муж, однако, не пошел по проторенной супругой дорожке.

– Паштет для начала. – Он посмотрел на жену, одобряет ли она его выбор; миссис Даймонд не возражала. – А потом, да, знаю, надо бы тоже заказать салат или что-нибудь не слишком тяжелое, но…

Он опять посмотрел на жену, более просительно на сей раз, и она избавила его от мучений:

– Да ладно, Иц, бери стейк. Тебе же хочется.

– С картошкой фри?

– Только в виде исключения. Здесь картошка ужасно вкусная.

Официант наклонился к нему:

– Стейк с картофелем фри, сэр?

Мистер Даймонд захлопнул меню и улыбнулся официанту в знак согласия. В тот вечер я не часто видела улыбку на его лице – впрочем, как и впоследствии.

– Сгодится, – ответил он, и все за столиком переглянулись украдкой, сдерживая смех.

Я заказала то же, что и мистер Даймонд. Он мне уже нравился, и я уже считала его самым надежным и прямодушным проводником в социальном лабиринте, куда меня ненароком занесло. Джилл выбрала луковый суп и омлет. Официант удалился, ему на смену явился сомелье с винными бутылками. Замысловатый ритуал откупоривания, обнюхивания, пробы и последующего одобрения. И лишь затем шесть бокалов наполнили вином.

– Выходит, – сказала Барбара, когда винная церемония закончилась, – вы, девочки, путешествуете вдвоем по Америке, так?

– Точно так, – ответила я, одним глотком опорожнив свой бокал едва не на треть, что немного подняло мне настроение.

– Уже побывали на Восточном побережье? (Мы обе кивнули.) И как вам Нью-Йорк?

Вспоминая этот разговор много лет спустя, я могу только корчиться от стыда. Мы безумно стеснялись, и у каждой язык будто к небу прилип. Обстановка и компания вгоняли нас в ступор, ведь ни с чем подобным мы раньше не сталкивались. К счастью, прежде чем стало окончательно ясно, что ни одна из нас не способна мало-мальски увлекательно поговорить о Нью-Йорке, от несмываемого позора нас уберег незнакомец, возникший у стола, – мужчина лет за тридцать в деловом костюме в клетку, от которой рябило в глазах, и с невероятно широкими лацканами по моде 1970-х; на голове копна кудрявых волос, на лице почтительное выражение.

– Мистер Уайлдер? – произнес он.

Мистер Уайлдер повернулся к нему, не вставая с кресла и не выказывая ни раздражения, ни приветливости.

– Не хочу вам мешать…

– Все нормально. Продолжайте.

– Я только хотел сказать… я ваш самый большой поклонник.

– Правда? Самый большой?

– Такая честь познакомиться с вами.

– Вы очень любезны, спасибо.

– Вы не представляете, какое влияние… На самом деле именно из-за вас я пришел в этот бизнес.

– Вы в киноиндустрии?

– Работаю в дирекции Уорнера. Могу я дать вам свою визитку?

– В дирекции Уорнера? В таком случае мне следовало бы обхаживать вас, а не наоборот.

Мужчина нервно хихикнул в ответ на комплимент и вручил мистеру Уайлдеру визитку. Тот приподнял очки, чтобы прочесть имя поклонника.

– “В джазе только девушки”[9], – продолжил мужчина, – это… ну, величайший фильм.

– Вы очень любезны, – повторил мистер Уайлдер.

– Шедевр американского комедийного кино, – добавил мужчина. – Честное слово.

Мистер Уайлдер кивнул. Кивок был красноречивым, посылавшим четкий сигнал новоявленному поклоннику: время его истекло, беседа завершена.

– Что ж… простите, что побеспокоил вас, – закруглился мужчина. – Но я увидел вас из другого конца зала и не смог удержаться…

– Все совершенно нормально, – сказал мистер Уайлдер. – Было приятно познакомиться.

– Не знаю, работаете ли вы сейчас над каким-либо проектом и с какой студией сотрудничаете, но… В общем, у вас есть моя визитка.

– Именно.

Прежде чем удалиться, мужчина спросил: “Можно мне?..” – и протянул ладонь. Они пожали друг другу руки, и поклонник отчалил.

Мистер Уайлдер развернулся к столу, отхлебнул вина и глянул искоса на мистера Даймонда:

– Слыхал? “Шедевр американского комедийного кино”.

– Слыхал.

Хохотнув, мистер Уайлдер продолжил:

– Снятый по мотивам немецкого фильма, в свою очередь снятого по мотивам французского фильма. И по сценарию, сочиненному австрийцем и румыном!

Улыбка тенью мелькнула на губах Ици Даймонда и пропала.

Я же раскладывала по полочкам услышанное. Австриец – мистер Уайлдер, судя по акценту. Следовательно, его друг – румын. А исходя из его разговора с “поклонником”, я не могла не догадаться, что “В джазе только девушки” – название фильма, снятого мистером Уайлдером. Признаюсь, я понятия не имела, что это за фильм. Упомяни кто-нибудь Мэрилин Монро, наверное, я бы наконец внесла свою лепту в застольную беседу, ибо даже я слышала о ней. Но никто не упомянул. Наверняка Джилл могла бы высказаться вместо меня, невежды, но было очевидно, что к разговорам наших новых знакомых она почти не прислушивается. Все, на что ее хватало, – пронзать пространство взглядом, исполненным трагизма.

– Опять же, – хмыкнул мистер Уайлдер, – может, он и в глаза не видел этого фильма. Почем нам знать?

– Ой, Билли, – укорила его жена, – нельзя быть таким циником.

– По-моему, парень был искренен, – сказал мистер Даймонд.

– Ладно, я ее припрячу. – С этими словами мистер Уайлдер сунул визитку в нагрудный карман рубашки. – Пути господни неисповедимы, а вдруг окажется, что без нее нам никуда.

Фраза явно не задумывалась как шутка и была воспринята соответственно. Подавленность мистера Даймонда мгновенно усугубилась. Барбара сосредоточенно вращала в руке бокал с вином, словно пытаясь увидеть дно. Откликнулась только Одри, и довольно свирепо:

– Прекрати, Билли. Марлен не хочет сниматься в картине. Ну и что?

Позднее я поняла: этой репликой Одри била точно в цель. Ее муж не любил обсуждать рабочие вопросы в кругу друзей и знакомых, и тем более когда тема была столь деликатной и конфиденциальной, как нынешняя. Реакция жены не рассердила Билли. (На Одри он никогда не сердился.)

– Давай не будем об этом сейчас, окей? – сказал он.

– Давай. Я и говорю, прекрати.

К счастью, я знать не знала, кто такая Марлен. Как и о том, что эту загадочную Марлен Билли надеялся снять в главной роли в своем новом фильме. А также о том, что с утренней почтой он получил от нее письмо, сообщавшее в самых решительных выражениях, что работать с ним она не намерена. Это известие повергло Билли и мистера Даймонда в глубокое расстройство, и за весь день они ни на строчку не продвинулись в работе над сценарием. Словом, я ничего не знала, но даже если бы знала, на восхитительный шмат по-деревенски комковатого арденского паштета я набросилась бы с не меньшим рвением, ведь почти две недели, с тех пор как я уехала из дома, мне не удавалось вкусно поесть. Мой гастрономический энтузиазм возымел по крайней мере одно благотворное действие: мистер Уайлдер повеселел, и за линзами его очков опять вспыхнули озорные огоньки. Неторопливо отхлебнув вина, он сказал:

– Что-то подсказывает мне, что, путешествуя по Америке, вы не слишком хорошо питались.

Я кивнула пристыженно: могла бы и не демонстрировать, насколько я оголодала.

– Bon apptit[10], – добавил он.

И сосредоточился на своих устрицах (выглядели они, по-моему, омерзительно, а пахли еще хуже), однако проглотить успел только три штучки, когда к столику приблизился новый незнакомец. Этому было лет около сорока пяти, черные волосы до плеч, усы с опущенными до самого подбородка кончиками, рубаха в сеточку, линялые джинсы, а на шее цепь с увесистым медальоном. Он казался более уверенным в себе, чем предыдущий визитер.

– Мистер Уайлдер? – начал он.

Билли, как раз поддевавший вилкой четвертую устрицу, обернулся, глянул на мужчину и смиренно полюбопытствовал:

– Чем могу быть полезен?

– Я понимаю, вы кушаете… в дружеской компании и все такое, но можно я вам кое-что скажу, коротко, в двух словах?

– Пожалуйста, приступайте.

– Я только хотел сказать, что ваши фильмы… они изменили мою жизнь, – торжественно провозгласил мужчина, а затем его понесло: – Видите ли, давно это было, еще в начале шестидесятых, когда я плюнул на все и перебрался на Западное побережье. То есть ни драг-культуры, ни хиппи, ни контрреволюции тогда еще и в помине не было, но в воздухе что-то такое витало, ну вы в курсе, да? Сперва я подался в Сан-Франциско, поэзия там была реально клевая и джаз играли по кайфу, и я типа погрузился в атмосферу и сам начал пописывать, и… хм-м (смешок)… стихи мои реально не были такими уж хорошими, врать не стану, но, с другой стороны, поэзия заставила меня пересмотреть мое отношение к жизни, понимаете? И я осознал, что моя жизнь до того была такой… узкопрофильной, то есть я был таким лохом, но искать себя… за это я взялся не сразу, а только когда все кругом завертелось, ну сами знаете: власть цветов, психоделия, вечный кайф, наркота… Именно тогда я понял, чего я реально хочу, поэтому рванул в Лос-Анджелес и начал продвигаться в музыкальной сфере, какое-то время торговал пластинками в магазинчике на Мелроуз-авеню, его там больше нет, теперь там зубоврачебный кабинет или какая другая фигня, точно не скажу, но потом я занялся менеджментом, некоторое время был менеджером у “Мазерс Файнест”, помните таких? В то время они были ого-го, по три-четыре тысячи слушателей собиралось на их концерты… иногда… впрочем, сейчас это уже неважно, потом я переключился на промоушен, и… закругляюсь, простите, вам, наверное, хочется доесть свой ужин… короче, я открыл клуб в Фэрфаксе, а недавно еще один в Восточном Голливуде[11], две площадки, и на обеих дела идут улетно, и самое главное, я чувствую себя самым везучим чуваком на свете, нет, конечно, я понимаю, это не то, что быть всемирно известным кинорежиссером и все такое, но клубный менеджер, в своем кругу он… востребован, сечете, о чем я? То есть я могу менять девчонок каждый вечер, если захочу, иногда я так и делаю, хотя я не то чтобы… (Заметив пристальный взгляд Одри исподлобья.) Без обид, мэм, я не хотел никого задеть и, надеюсь, не задел. Просто мне очень хотелось рассказать вам, мистер Уайлдер, про мою жизнь и поблагодарить. Спасибо за все.

Секунды две Билли молча разглядывал парня, прежде чем спросить:

– Я не улавливаю смысла. При чем тут, черт возьми, мои картины?

Мужчина сообразил, что, надо же, в своем повествовании он пропустил самую главную часть, и смущенно рассмеялся:

– Извиняюсь, я туплю, ведь я первым делом должен был сказать об этом: все пошло-поехало из-за вашей картины, той самой охеренной “Квартиры”[12]. Помните такую?

– Мм-да-а, припоминаю.

– Так вот, персонаж Джека Леммона – вылитый я в начале шестидесятых. Я был таким же безмозглым чмо, вкалывал на крупную корпорацию в Нью-Йорке, и когда я посмотрел ваш фильм, до меня дошло: я должен поступить как он, послать все на фиг и мотать из Нью-Йорка куда подальше, вы меня понимаете?

После продолжительной паузы Билли кивнул:

– Понимаю. Выходит, все это из-за меня?

– Все из-за вас.

Мужчина постоял еще немного, словно в ожидании похвал.

– Что ж… – Билли протянул ему руку, – полезно знать такие вещи. Спасибо.

Они обменялись рукопожатием.

– Спасибо вам, мистер Уайлдер. И без обид, мэм.

– Никто и не обиделся, – милостиво улыбнулась Одри.

Мужчина ушел. Билли снова выпил вина и отправил в рот четвертую, заждавшуюся своей очереди устрицу. С паштетом я управилась в два счета и теперь отщипывала потихоньку от куска хлеба.

– Слыхал? – Билли воззрился на мистера Даймонда, сидевшего на другом конце стола. – Вот так-то.

– Так-то вот, – согласился Ици.

– Парень каждую ночь при живой грелке, чего без нас у него бы никогда не было.

– И ты вроде как посланец небес, да?

Мистер Уайлдер покачал головой, словно дивясь роли случая в человеческой жизни. Он улыбался. Но тему развивать не стал и две последние устрицы съел молча.

Я решила поддержать беседу. Большой бокал вина, только что допитый, придал мне отваги.

– Наверное, это здорово – услышать от людей такое. О том, что ваши фильмы изменили их жизнь.

– Да, это приятно, – сдержанно откликнулся мистер Уайлдер. – Знать, что не все, сделанное тобой, забыто.

– Его пресыщенный тон, – прокомментировала Одри, – объясняется тем, что подобное происходит довольно часто. На улицах, в магазинах. Не удивляйтесь, если сегодняшним вечером к нашему столику подойдут еще человек пять-шесть.

– И не удивляйтесь, – дополнил Билли, – если они назовут одни и те же картины. И все пятнадцатилетней давности. А иногда и более ранние. Они даже могут припомнить совсем старые ленты. Снятые лет двадцать, а то и тридцать назад. После “Квартиры” мы с мистером Даймондом поработали над семью фильмами. Посмотрим, скажет ли кто-нибудь сегодня, что хотя бы один из этих семи изменил их жизнь.

Дабы прервать последовавшее тягостное молчание, я снова открыла рот:

– Да, но это же потрясающе…

Билли повернулся ко мне:

– Говорите, вы из Греции, я правильно понял?

– Правильно.

– Но у вас превосходный английский. И даже английский акцент.

– Моя мама англичанка.

– То есть с самого раннего детства вы владеете двумя языками?

– Да.

– Скажите что-нибудь на греческом.

–  , – сымпровизировала я, особо не задумываясь.

– И что это значит?

– Это значит “Думаю, я выпила бокал вина слишком быстро”.

Билли рассмеялся.

– Вам очень повезло, вы говорите на двух языках. Вам пришлось выучить их, когда вы были еще ребенком. Мне было под тридцать, когда я приехал сюда, и приехал я, не зная английского. Ну, может быть, с десяток слов, не больше. Учил язык, слушая радио, в основном комментаторов на бейсбольных матчах. И однако, акцент мой так никуда и не делся, и даже теперь я говорю не всегда гладко. Французский я знаю куда лучше. У меня хороший французкий. Вы говорите по-французски?

– Говорю, – ответила я. – И по-немецки тоже. Оба языка мне преподавали в университете.

– Этой весной мы с мистером Даймондом побывали в Греции, – сообщил Билли. – Поездили по островам, высматривая натуру для съемок. Вам знакомы эти места?

– Греческие острова? Да, кое-какие знаю. Мы отдыхали на Санторини, на Икарии… Почему вы спрашиваете?

– Мы не нашли того, что нам нужно, – ответил Билли. – Но если студия все же раскошелится на нашу новую картину – если, поскольку в нынешней киноиндустрии никогда не знаешь, чем дело кончится, – нам потребуется подходящий греческий остров.

Сгорая от любопытства, я задала, казалось бы, невинный вопрос:

– А о чем ваш новый фильм? – И была поражена смятением, отразившимся на лицах Одри и супругов Даймонд.

С тех пор, за минувшие долгие годы, я, конечно, усвоила: никогда и ни под каким предлогом нельзя расспрашивать творческих людей о том, над чем они в данный момент работают, – но в те времена я была совершенной naїf[13] и мое любопытство казалось мне естественнее некуда.

Как бы то ни было, сам мистер Уайлдер неудовольствия не выразил. Вероятно, уже тогда во мне было что-то (не знаю, что именно), побуждавшее его разговаривать со мной запросто.

– Это фильм о постаревшей кинозвезде, – ответил он. – Об актрисе. По имени Федора. Никто не видел ее годами, известно лишь, что живет она на каком-то греческом острове. Затворницей. В духе Гарбо. Некий продюсер разыскивает ее, а когда находит и остров, и виллу, где она обитает, у него никак не получается подобраться к ней поближе. Свита кинозвезды, те люди, что ее опекают, постоянно чинят ему препятствия.

– Она вроде как в заключении, да?

– Э-э… в некотором смысле.

Что означало “в духе Гарбо”, я и вообразить не могла, но продолжила, и не только из вежливости:

– Звучит увлекательно. Я бы точно захотела посмотреть такой фильм.

– Правда?

– Да. Обожаю фильмы, в которых есть тайна.

Мистер Уайлдер бросил торжествующий взгляд на мистера Даймонда:

– Вот тебе пожалуйста. Мы наконец охватим молодую аудиторию.

Мистер Даймонд грустно покачал головой:

– Нам нужна выборка пошире, Билли. – Он обратился к Джилл: – А как насчет вас, вы часто ходите в кино?

– Бывает.

– И какие картины вам нравятся?

Джилл пожала плечами:

– Разные.

– Например?

Джилл наморщила нос:

– “Челюсти” – классное кино.

– О да, “Челюсти”, это потрясающе, – энергично закивала я. Мы с родителями ходили на премьеру этого фильма, когда он вышел на экраны Греции, в День подарков в семьдесят пятом, и потом я по крайней мере еще раза два смотрела это кино.

Выслушав наши отзывы о “Челюстях”, мистер Уайлдер протяжно вздохнул (впрочем, скорее с бесконечной терпеливостью, нежели с укором):

– Господи, картина с акулой про акулу. И когда люди прекратят судачить об этом зубастом фильме? Знаете, проклятая акула заработала в Штатах больше, чем любая другая картина в истории Голливуда. Даже Монро, даже Скарлетт О’Хара не собрали столько денег, как эта рыбина. И отныне все тупые воротилы в городе жаждут побольше фильмов с акулами. Ведь как они рассуждают, эти люди. Мы сделали миллион долларов на акуле, и теперь нам нужна новая акула. Нам нужно много акул, и чтобы они были поогромней и поопасней. И тогда я придумал снять фильм под названием “Челюсти в Венеции”. По Гранд-каналу, как обычно, курсируют гондолы, битком набитые японскими туристами, и тут в канал заплывает сотня акул и нападает на них. Смеха ради я пересказал этот сюжет парню из “Юниверсал”. Он был уверен, что я всерьез делаю заявку на фильм. И моя “заявка” ему ужасно понравилась. Картина, содержание которой можно пересказать в трех словах, им ведь такое нравится, они обожают простые истории, и он решил, что “Челюсти в Венеции” – проект его мечты. “Окей, – сказал я, – прекрасно, дарю вам идею и денег с вас не возьму, но в режиссеры этой картины я не гожусь. С рыбами у меня как-то не ладится, знаете ли. Вспомните мои картины, среди них нет ни одной, где бы фигурировала крупная рыбина. Я из тех режиссеров, кто более склонен работать с человеческими существами”. Этот мистер Спилберг, он по-настоящему талантлив. Он из нового поколения, как и мистер Коппола, и мистер Скорсезе. Мистер Даймонд называет их “юнцами бородатыми”. – Билли рассмеялся, выказывая искреннее восхищение (чему позднее я не раз была свидетелем) способностью своего друга играть словами. – Я действительно думаю, что Спилберг лучший в этой команде и, следовательно, самый талантливый человек в Голливуде на данный момент. Я видел его “Шугарлендский экспресс”. Вы смотрели этот фильм? (Мы с Джилл дружно помотали головами.) Вот именно, потому что это картина о людях, а теперь никто не хочет смотреть на людей. Понятно, там есть автомобильные погони, перестрелки и прочее в том же духе… возможно, под конец саспенса становится многовато… и все же нам рассказывают нормальную историю о людях, которые могут быть нам интересны. Но ради акулы мистер Спилберг свернул на другую дорожку, погнался за пресловутым “сделай так, чтобы зритель забыл про попкорн” – острые моменты один за другим, лишь бы вогнать публику в дрожь. Больше похоже на ярмарочный аттракцион, чем на драму, жизненную историю. Такое у меня впечатление складывается, по крайней мере.

Он умолк, когда двое официантов принесли нам горячее и мы отвлеклись на еду; вооружились столовыми приборами, пробовали наши блюда, и я зажмурилась почти в экстазе, когда вонзила зубы в первый нежный кусочек стейка и кровавый мясной сок оросил мой язык. Покосившись на мистера Даймонда, я обнаружила, что он испытывает примерно то же самое. На мгновение мы почувствовали себя счастливыми сообщниками.

– Можно сделать так, чтобы на Федору напали акулы, – как бы между прочим предложил мистер Даймонд.

Мистер Уайлдер кивнул, нарезая картофельное соте ломтиками помельче:

– Когда она плывет на судне к своему острову? Несомненно, это сработало бы. “Челюсти в Греции”. Неплохо. Не говоря уж о том, что акулы решат нашу проблему со второй частью сценария. – Наколов на вилку кусочек картошки, он обронил: – Давай обсудим это завтра утром. – Затем, откинувшись на спинку кресла, Билли оглядел ресторанный зал. И совершенно другим тоном – куда более заинтересованным – спросил своего друга: – Видел, кто только что явился?

Мистер Даймонд и головы не повернул. Чувствовалось, что другие посетители его ни капли не интересуют, сколь бы знаменитыми они ни были. Барбара, однако, проследила за взглядом мистера Уайлдера:

– Аль Пачино, нет?

– Мистер Пачино, да. И по-моему, очень красивая женщина, что сидит напротив него, темноволосая, – его девушка, и она тоже актриса. Прочих за тем столиком я не знаю.

– Подойдешь поздороваться с ним? – спросила Одри.

– Не подойду и не поздороваюсь, – ответил Билли. – По крайней мере, пока мы едим.

Мистер Даймонд, вызывающе равнодушный и к Аль Пачино, и к его спутнице, снова взялся за нас с Джилл:

– А что насчет комедии? Что вызывает у людей смех в наши дни? Вы видели какие-нибудь смешные фильмы?

Я честно попыталась вспомнить, но безрезультатно. Ведь в кино я тогда ходила нечасто. Что касается Джилл, я даже не уверена, слышала ли она вопрос. Я слегка встревожилась: лицо у моей подруги становилось все более и более страдальческим, и казалось, она вот-вот разразится слезами.

– К примеру, вам нравится “Монти Пайтон”? – дал нам подсказку мистер Даймонд.

– Признаться, я не в восторге от “Монти Пайтона”, – вставил мистер Уайлдер, не отрываясь от своей тарелки.

– Ну а “Сверкающие седла”? – допытывался мистер Даймонд. – В целом забавное кино.

Ответил ему опять мистер Уайлдер, поскольку мы с Джилл были немы как рыбы.

– Да, забавное, – согласился он. – Мне нравится мистер Брукс[14]. Он парень смекалистый. Очень смекалистый и с хорошим чувством юмора. Но даже у него, знаете ли… – Он повернулся к нам с Джилл, словно обращаясь к ученикам в классе: – Та сцена, в которой ковбои, сидя вокруг костра, начинают портить воздух поочередно. Это не то, что я называю тонким юмором, вы согласны со мной? Мы с мистером Даймондом никогда бы не написали подобную сцену. Мы по большей части учились у Любича. (Еще одно имя, ничего нам не говорившее[15].) Не стоит раскладывать все по полочкам. Достаточно тонко намекнуть. Не надо проговаривать все до конца, пусть зритель сам делает выводы. До знакомства с мистером Даймондом я работал в паре с мистером Брэккетом, и я… мы написали для Любича сценарий под названием “Ниночка”[16]. Успех был огромный, невероятный успех. Потому что это была первая комедия, в которой снялась Гарбо, понимаете? И рекламщики в “Метро-Голдвин-Майер” сочинили очень хорошую фразу для продвижения фильма и рекламных плакатов: ГАРБО СМЕЕТСЯ. Всего два слова, но их оказалось достаточно, чтобы привадить зрителей. ГАРБО СМЕЕТСЯ – это их заинтриговало. Но заметьте, не ГАРБО ПЕРДИТ. Ибо тогдашние зрители привыкли к юмору более деликатному и чуть более осмысленному. Сейчас ситуация другая, и, возможно, мы с мистером Даймондом идем не в ногу со временем, но, как я уже говорил, мы пишем сценарий о постаревшей кинозвезде, очень элегантной, очень красивой, очень загадочной, поэтому у нас не будет сцены, в которой она выпрямляется в кресле, приподнимает ягодицу и портит воздух посреди диалога с другим персонажем.

– Ох, Билли! – со смехом пожурила его жена.

– Нет, ничего подобного не случится. Мы на такое не способны. – Мистер Уайлдер подлил себе красного вина из графина. – Вдобавок, наша новая картина даже не комедия. Это будет серьезная картина. Мелодрама, близкая к трагедии. Вот почему этот сценарий причиняет мистеру Даймонду столько беспокойства.

Я взглянула на мистера Даймонда, действительно ли он обеспокоен, но по нему было трудно судить. (Всегда трудно, не только в нашу первую встречу.) Вид у него был задумчивый, меланхоличный и в общем непроницаемый, разве что он откровенно наслаждался стейком.

Внезапно Джилл поднялась с кресла:

– Мне нужно в туалет.

Заявление было настолько кратким и бесцеремонным, что Одри на секунду оторопела, но быстро пришла в себя:

– В дамскую комнату? Конечно же, это там, в конце зала.

Мистер Уайлдер также встал на ноги и промокнул губы салфеткой:

– Пожалуй, мне тоже не помешает наведаться в мужскую комнату. Идемте, я провожу вас.

Они удалились вдвоем, но мистер Уайлдер не добрался до мужской комнаты. По пути он остановился у столика, за которым сидел Аль Пачино; надо полагать, он изначально направлялся именно туда и вскоре увяз в продолжительной беседе с кинозвездой. Билли нависал над Пачино, и, разговаривая, они часто смеялись, вроде бы к обоюдному удовольствию.

Минуты через две к нашему столику подошел официант. С клочком бумаги, на котором Джилл нацарапала записку, адресованную мне.

– Ваша подруга просила передать, – сказал официант.

Развернув бумажку, я прочла:

Все плохо, и это невыносимо. Сегодня вечером я уезжаю в Феникс со Стивеном. Прости, мне очень жаль.

Одри с Барбарой пристально наблюдали за тем, как расширяются мои глаза и вытягивается лицо, пока я читаю. Как она могла? Бросить меня в ресторане с четырьмя чужими людьми? Что я им скажу?

Правда виделась наиболее простым и достойным выходом из положения.

– Ей необходимо уехать, – сказала я.

Будучи дамами благовоспитанными, они и виду не подали, что мой ответ их не слишком удовлетворил.

– О боже! – воскликнула Одри. – Надеюсь, ничего серьезного.

– Она объяснила, почему уезжает? – спросила Барбара.

– Несколько дней назад она познакомилась с парнем, – ответила я. – И они безумно влюбились друг в друга. Сегодня вечером он возвращается домой. Она рванула следом за ним.

– Как неимоверно дерзко и романтично, – отозвалась Одри.

– Хотя вам от этого не легче, – заметила Барбара, за что я была ей благодарна.

Вернувшийся за столик мистер Уайлдер воспринял новость об исчезновении Джилл с полнейшим спокойствием (да и жалеть ему было особо не о чем – за весь вечер они с Джилл и словом не перемолвились). Вдобавок ему не терпелось рассказать о своей встрече с Аль Пачино.

– Ну и как прошло? – сухо, как всегда, осведомился Ици.

– Мы приятно побеседовали, – уклончиво ответил Билли.

– Надеюсь, он был польщен, когда ты остановился поболтать с ним, – сказала Одри.

– Насколько он был польщен, с уверенностью сказать не могу, но обо мне и мистере Даймонде он наслышан. И с нашими картинами хорошо знаком. – Повернувшись ко мне: – Вы, конечно, знаете мистера Пачино. Видели его в “Крестном отце”?

– Не видела, – призналась я.

– Замечательная картина. Я имею в виду вторую часть, ту, что вышла недавно. Блистательный фильм, один из лучших, виденных мною. – Далее он обращался ко всем сидящим за столом, при этом своего друга из поля зрения не выпускал, отслеживая его реакцию: – Нелегко было понять, что он говорит, он жевал гамбургер и что-то мямлил с набитым ртом. Мистер Пачино и в жизни говорит так же, как и на экране, а вы не знали? Дайте ему монолог Гамлета “Быть или не быть” – и все равно не поймете ни слова. И кстати, наш ресторан не гамбургерная. Мсье Шомей – наш шеф-повар – не умеет толком готовить гамбургеры. В меню их нет. Следовательно, Пачино пришлось сделать специальный заказ. Гляньте, сколько всего вы можете заказать здесь – буйабес, кассуле, потофе, – а он заказывает гамбургер! Его девушка извинилась за него. Сказала, что он неотесанный.

– Как ее зовут?

– Зовут ее Марта. Марта Келлер. Дама из Швейцарии. – Он недоуменно оглядел присутствующих. – Чудно, не находите? В Голливуде не так уж много швейцарцев. А швейцарских актрис и во всем мире не так уж много. Ни одной другой и припомнить не могу. Эта страна выпускает куда больше часов с кукушкой, чем актеров. – Затем, резко обернувшись ко мне: – Что стряслось с девочкой Фоли? Кто-то сказал ей, что у нас десерты невкусные?

– Нет, нет.

– Рад слышать. Потому что они очень вкусные. Давайте-ка снова заглянем в меню.

Он посмотрел по сторонам, щелкнул пальцами, и к нему подбежал официант. Я опять подумала о моем отце, милом скромном человеке за пятьдесят, который не сумел бы поймать взгляд официанта даже во спасение собственной жизни. А потом я подумала, что, наверное, это удобно, когда все вокруг столь к тебе внимательны. И ты привыкаешь к такому положению вещей, но все меняется, и утрата внимания к твоей персоне может быть очень болезненной.

– Она помчалась вдогонку за парнем, – сообщила Одри мужу, – на крыльях любви.

– Неужто? – Новость, кажется, позабавила его. – Вряд ли мистер Фоли отнесется к ее бегству с пониманием. Он человек исключительно здравомыслящий. Вероятно, она пошла в мать.

Без Джилл я начала ощущать себя незваной гостьей.

Страницы: «« 123 »»

Читать бесплатно другие книги:

Осень 1812 года…Потрепанные, но все еще опасные полки Великой армии с боями отступают из России. И у...
Счастье и достаток приготовлены для всех! Бедный может стать богатым!Богатый может стать просветленн...
Где-то на севере есть удивительная деревушка Котьма. Удивительна она тем, что живут в ней одни тольк...
Женившись на знатной болгарыне, князь Ингвар приобрел не только влиятельную родню, но и претендентов...
Новая книга учителя Рэйки Л. В. Соколовой является переработанным и дополненным изданием «Рэйки. От ...
Вот так бывает – встретишь идеального во всех отношениях мужчину, а он переворачивает твою жизнь с н...