Хозяева Острога Чадович Николай

– Можно. Если всем нам за это дело дружно взяться, да ещё баб позвать, чтобы веселее было, то поколений этак через пять-шесть найдем.

– Хочешь сказать, занятие бессмысленное?

– Конечно. Хотя самих Хозяев и не видно, без их воли здесь ничего не происходит. Кого-то они берут к себе, кого-то вышвыривают вон. Кого-то казнят, кого-то милуют… Люди не в силах ничего изменить. Даже и не пытайся.

– Но ты их, похоже, не осуждаешь.

– За что их осуждать… Они-то без нас проживут, а мы без них вряд ли.

– А сейчас выслушай одну историю и скажи, что ты по этому поводу думаешь. Человека, не важно какого, видели внизу, на улицах. Потом он появлялся здесь, на верхотуре. И вновь отправлялся вниз. Такое возможно?

– Ну, не знаю… – Куклим задумался. – Попасть сюда можно только при содействии Смотрителя. Если его специально послали за тобой или ты погиб на Бойле. Но вот как потом вернуться назад? Нет, ничего не могу сказать.

Про лестницу в небо, на самом деле служившую спуском в отхожее место, Куклим, как видно, ничего не знал. Ну и ладно. Что можно взять с этого нежного, оранжерейного растения, любовно взлелеянного всесильным садовником, а потом за ненадобностью выдавленного в грязный и вонючий чулан? Он и так рассказал немало любопытного.

От доверительных бесед с работягами толку было ещё меньше. Все они в разное время попали на Бойло, провели там несколько схваток, в конце концов потерпели поражение и после встречи со Смотрителем, одно имя которого до сих пор вызывает у многих дрожь, оказались на верхотуре, ставшей для них не вожделенным раем, а неизбывным адом.

Некоторые, правда, успели побывать и на других работах, столь же изнурительных и внешне совершенно бессмысленных: сортировали по размерам какое-то сыпучее вещество, напоминавшее гравий, дробили примитивными колотушками окаменевшие куски «хозяйской желчи», сбрасывали в жерло огнедышащего колодца целые охапки «хозяйского пуха», но принципиального значения это не имело. Везде было примерно одно и то же.

С каждым днем Темняк всё больше убеждался в том, что пассивное ожидание – занятие бесперспективное. Или сойдешь с ума от тоски, или случайно утонешь в «глине». Надо было, не обращая внимания на неблагоприятные пророчества, самому искать выход из этой ловушки.

Желательно, конечно, вверх. Звёзды всегда предпочтительней, чем земляные норы. Но коли это невозможно или связано с чересчур большим риском, то можно и вниз. Если нельзя довести дело до конца, лучше всего начать его с самого начала.

Недра Острога, в которых всё время что-то создавалось, а что-то другое, наоборот, распадалось, не имело деления на этажи – из каморки, где и разогнуться нельзя, можно было попасть в бездонный провал или просторные палаты, казалось бы, даже не имевшие потолка.

Местами здесь пылал нестерпимый свет, а местами царила непроглядная мгла. Заблудиться в этих техногенных джунглях было куда опаснее, чем, например, потеряться в безводной пустыне, населённой змеями и скорпионами. Отправляясь в разведывательный поход, Темняк каждый раз брал с собой пригоршню блесток, большие запасы которых он случайно обнаружил среди тряпья, служившего для каторжан одеждой. Мазок, оставленный блестками на стене, сиял в темноте, а на свету переливался всеми красками радуги, словно голографическая метка на фирменном товаре.

Покинуть прежнее пристанище можно было несколькими путями, однако большинство из них неминуемо заводили в тупик. Более или менее перспективными выглядели только два. Один из них был сравнительно безопасным, но довольно долгим. Второй – короткий – напоминал полосу препятствий, предназначенную для тренировки ещё не существующей в реальности звёздной пехоты.

На сей раз Темняк решил воспользоваться именно вторым путем, поскольку старый революционный лозунг «В борьбе обретешь ты право своё» был как-то ближе его душе, чем народная мудрость «За сладкими пряниками семь верст ходить надо».

Сначала он полз по какой-то трубе, куда могли в любой момент подать пусть и не смертельный, но весьма мерзопакостный газ, напоминавший земные лакриматоры, широко применяемые полицией при подавлении массовых беспорядков, потом пробирался по темному и жаркому коридору, где с потолка падали капли раскаленного металла, не менее опасные, чем пули, а затем вплавь преодолевал бассейн, наполненный крутым рассолом, уровень которого постоянно менялся от полуметра до самого потолка.

Дальше становилось чуть полегче – вверх, навстречу потоку какой-то желеобразной дряни, вперед по свободно висящим в пустоте балкам (здесь нечто подобное встречалось сплошь и рядом) и ещё немного вперед по лабиринту, регулярно менявшему свою конфигурацию. За лабиринтом следовала анфилада сумрачных, почти пустых помещений, где не ощущалось ни малейшего движения воздуха, зато что-то пронзительно завывало, словно кладбищенское привидение в Вальпургиеву ночь.

Отсюда Темняк попадал в просторный зал, где с прозрачного пола к прозрачному потолку восходили заряды загадочной энергии, на краткий срок менявшие у человека цветоощущение – красный цвет казался ему зеленым, желтый – синим и так далее.

Здесь тоже можно было выбирать между двумя путями, но первый, так называемый «мокрый», казался Темняку заведомо гиблым, и сегодня он собирался опробовать второй, условно называемый «призрачным».

О его начале возвещала шарообразная полость, оказавшись в которой человек на некоторое время становился невидимым. Состояние это было мимолетным и на самочувствие никак не влияло. Главные сюрпризы ожидали впереди.

Сначала взору открывалось беспредельное пространство, видимое, как говорится, с высоты птичьего полета – головокружительная пустота и дымка облаков, в тени которых скрывалась далекая земля. От этой картины невольно захватывало дух, но она была всего лишь обманом зрения. По облакам можно было разгуливать, как по торной дороге, а дальние перспективы таковыми и оставались, застыв, словно на фотоснимке. Темняк смело двинулся по этим иллюзорным небесам дальше, ориентируясь на маячившие впереди блики света – последние отметки, сделанные во время предыдущей вылазки.

А вот уже за ними начиналась терра инкогнита, неведомая область, где запросто можно было напороться на любой фантом, не все из которых относились к разряду безобидных.

На первых порах Темняк отличал реальность от иллюзий исключительно на ощупь, но постепенно у него выработалось особое чутье на такие вещи. Увидев лежащий поперек дороги завал, он уже заранее знал, что это очередная фикция. И, наоборот, приметив еле заметную трещинку, сразу чувствовал – без хорошего разгона её не преодолеть.

Какие эффекты порождали этот эфемерный мир, Темняк даже представить себе не мог, но скорее всего причиной тому были некие производственные процессы, поскольку всё окружающее пространство – не только твердь, но и воздух – мелко-мелко содрогалось и повсюду стоял крепкий дух кузницы, порожденный смешением запахов окалины, квасцов, угля, дыма и машинного масла. Впрочем, это тоже могла быть иллюзия, только обонятельная.

Разведав изрядный отрезок пути, Темняк не преминул отметить его мазками блёсток. Дальше начинался лабиринт, простенький, как и все здешние сооружения подобного типа, но имевший одну существенную особенность – он заканчивался сразу тремя выходами, расположенными почти вплотную друг к другу.

В первом непомерное тяготение едва не раздавило Темняка (зато он успел ощутить себя китом, выброшенным на берег). Второй уходил круто вниз и на каждый бросок камня отзывался глухими всплесками. Третий представлял собой узкую, да вдобавок ещё и вращающуюся трубу.

За неимением ничего лучшего его-то и пришлось выбрать.

Конечно, подобный поступок весьма смахивал на авантюру, поскольку Темняк не знал ни длины трубы, ни её истинной конфигурации (это вообще мог оказаться прихотливо изогнутый сифон, где человек неминуемо застрял бы уже на первом повороте), но возвращаться назад было ещё рановато.

Ползти в тесной трубе, где даже руки нельзя согнуть в локтях – занятие неблагодарное, особенно если тебя поминутно переворачивают кверху брюхом, словно барашка, нанизанного на вертел. К счастью, подобное удовольствие длилось не очень долго, и Темняк благополучно вывалился на пол очередного огромного зала, переполненного округлыми студенистыми телами – ни дать ни взять невод китайского рыбака, занятого промыслом медуз.

Только внимательно присмотревшись (голова-то была как после изрядной пирушки), Темняк понял, что это Смотрители, находящиеся то ли в процессе наладки, то ли на демонтаже. Все они висели в воздухе и многие были лишены начинки, грудами валявшейся тут же рядом.

Некоторые Смотрители как-то странно жужжали, другие судорожно дергались. Были и такие, что рассыпали во все стороны снопы разноцветных искр. Невольно напрашивался вопрос: если со всем Бойлом вполне управлялся один-единственный экземпляр, то для чего предназначается вся эта рать?

Не иначе как Хозяева посылали Смотрителей во внешний мир. Вот откуда брались на Бойле экзотические звери и птицы.

Любопытства ради Темняк ткнул в раскрытое чрево одного из Смотрителей палкой, подобранной здесь же, и в ответ получил такой сокрушительный удар, что потом полчаса не мог пошевелить рукой. Эти гады умели кусаться даже в полуразобранном состоянии.

Некоторые Смотрители, очевидно, уже полностью готовые, исчезали в дыре, расположенной под самым потолком. Темняк взял это обстоятельство на заметку, но воспользоваться им не посмел – кататься на вполне работоспособном Смотрителе, это посильнее, чем оседлать пушечное ядро. Чтобы на такое решиться, надо как минимум иметь запасную жизнь.

Впрочем, он здесь уже и так подзадержался. Пора было двигать дальше. Темняк отметил блёстками трубу, через которую проник сюда, и отправился на поиски выхода.

Много времени это не потребовало, однако находка не радовала сердце. Выход соответствовал входу – всё та же вращающаяся труба, гожая скорее мышке-норушке, чем мужчине в самом расцвете лет, ещё не так давно носившему костюм пятьдесят второго размера.

Да только ничего не поделаешь, пришлось лезть в эту распроклятую трубу и перекатываться там, отбивая локти и колени.

Как и в предыдущем случае, Темняка в трубе мотало недолго и вновь выбросило в какое-то производственное помещение, о внушительных размерах которого можно было судить лишь по гулкому эху, раздававшемуся под высокими сводами. Зрение пока могло отдыхать, поскольку вокруг царил полумрак, нарушаемый только сполохами далекого пламени.

Здесь было холодно и сыро, но по крайней мере не грозила встреча со всяческими миражами. Вспышки света и равномерный лязг – тюк-тюк-тюк – совпадали по ритму, и Темняк двинулся в ту сторону, всё время оскальзываясь на полу, залитому чем-то вроде мазута.

Несколько раз он натыкался на невидимые преграды, а когда добрался наконец до цели, то увидел странный предмет, как бы паривший в воздухе – что-то вроде огромного седла с множеством мелких рельефных деталей. Ничего похожего прежде Темняку видеть не приходилось – ни в Остроге, ни в других мирах.

Едва только происходила вспышка и раздавалось звонкое «тюк», как напротив седлообразного предмета возникал другой, точно такой же, и плавно уплывал во мрак. Здесь шло серийное изготовление какой-то вещи, весьма популярной у Хозяев. Дабы получше рассмотреть производственный процесс, Темняк подобрался поближе, но не удержался на ногах при неосторожном шаге и вынужден был ухватиться за «седло». Образец легко сдвинулся в сторону, хотя и остался висеть в воздухе.

Это уже смахивало на сознательное вредительство и могло выйти Темняку боком. Он попытался вернуть «седло» на прежнее место, но только усугубил положение – ритм работы заметно изменился. Удары стали более весомыми, но и более редкими.

Продолжая ловить ускользающую модель, Темняк покосился на лязгающий конвейер и ужаснулся – в пустоте возникали и чередой уплывали прочь его собственные копии, слава богу, что не живые, а отчеканенные из какого-то неброского на вид материала. Но в отличие от абсолютно идентичных «седел», все они были разными, что зависело от позы, которую Темняк принимал в каждый отдельный момент.

Хорошенькое дельце! Теперь Хозяева не только узнают о попытке покушения на их производство, но и получат скульптурное изображение саботажника. Надо было как можно быстрее сматываться отсюда. В рабочей обстановке, среди толпы перемазанных «глиной» людей Темняка не опознала бы и мать родная.

Обратная дорога заставила его вкусить все сомнительные прелести – пришлось и ползти, и нырять, и кувыркаться, и уворачиваться, и даже реветь белугой, хватив изрядную порцию ядовитого газа.

Рухнув на нары, Темняк дал себе твердый зарок – следующая вылазка будет последней. Усевшись в только что изготовленное «седло», он поедет туда, куда всё это добро и направляется. На склад, на доделку, на покраску, в магазин – без разницы. Главное, уедет. И чем дальше, тем лучше. А там пусть будет, что будет. Но… но для этого сначала надо будет подкопить запасец твердой патоки.

Долго разлеживаться на нарах Темняку не пришлось. На работяг вдруг навалилась неведомая тяжесть, поверхность «глины» пошла мелкими морщинами, что никогда прежде-с ней не случалось, а самого Темняка поволокло прочь, словно рыбу, попавшую на крючок.

Не по своей воле он повторил весь путь, который уже проделал однажды, будучи изгнанным из «аквариума» (только в обратном направлении, конечно). Но на сей раз путешествие оказалось куда более длительным – его втянуло в вертикальную трубу, стены которой излучали ровный зеленоватый свет, и понесло вверх, вверх, вверх.

Темняк уже догадывался, куда именно его направляют, но никак не мог взять себе в толк – почему расправа над такой мелкой сошкой, как он, требует столько хлопот. Сунули бы мордой в «глину» – и делу конец. Как говорится, привет родителям.

Неужели вскрылись прежние проделки на Бойле? И даже в этом случае интерес, проявляемый к нему Хозяевами, казался чрезмерным. Не будут же они его, в самом деле, допрашивать. Даже в сравнительно гуманном человеческом обществе взбесившихся собак просто пристреливают. Без суда и следствия. Ну разве что потом возьмут кусочек мозга для исследования… Или Хозяева уже научились понимать людей, а заодно и развязывать им языки?

Как бы то ни было, но скоро всё станет ясно. Во всяком случае, следует готовиться к худшему.

Однако, когда подъём наконец-то завершился, в стерильно чистом и неизъяснимо прекрасном коридоре его встретило не какое-нибудь механическое чудище и даже не грубые тюремщики, а очаровательная девица, одетая более чем фривольно.

Надо сказать, что женщины Острога никогда не отличались излишней строгостью нравов, но такие наряды считались чересчур откровенными даже в их среде.

Неизвестно, кого она ожидала встретить, но вид Темняка заставил девицу содрогнуться от плохо скрываемой брезгливости. Впрочем, она быстро овладела собой и сделала приглашающий жест – входи, мол. Симпатичные привратницы сторожили хоромы Хозяев, ничего не скажешь.

Окружающий интерьер имел весьма распространенный на верхотуре иллюзорный характер. Источник мягкого, приглушенного света оставался вне поля зрения, стены давали о себе знать лишь легкой сиреневой дымкой, а шел Темняк вообще в пустоте, доверяя больше своим подошвам, чем глазам.

Для верности он положил руку на плечо спутницы (хорошее было плечо – в меру хрупкое, в меру гладкое, в меру смуглое и не в меру оголенное). Та вздрогнула, но стерпела.

– Как тебя зовут? – приличия ради поинтересовался Темняк.

– Зурка, – сдержанно ответила девица.

– Давно здесь?

– С детства.

– Домой не тянет?

– Глядя на таких, как ты, ни в коем разе, – оказывается, она умела и дерзить.

Людей, переметнувшихся на сторону врагов рода человеческого (а Хозяева вполне попадали под это определение), Темняк ни во что не ставил. Даже если они и принадлежали к женскому полу. Поэтому он взял девицу за ушко – взял черной от грязи, ороговевшей от мозолей клешней – и наставительно произнес:

– Не строй из себя небесное создание. Ты здесь комнатная шавка, пусть даже смысл этих слов непонятен тебе. Истинные люди внизу, на улицах, а не в покоях Хозяев.

– Что ты себе позволяешь, дикарь! – возмутилась она. – Тебе за это не поздоровится.

– А я и так не жду для себя ничего хорошего. Отвечай, чего ради меня сюда доставили? – Он потянул за ушко посильнее.

– Я не знаю! – взвизгнула девица. – Моё занятие – встречать всех прибывающих. И только!

– Тогда хотя бы объясни, где я сейчас нахожусь. Что это – суд, застенок, постоялый двор?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Здесь обитает наш Хозяин. Он долгое время отсутствовал, и поговаривают, что не по своей воле. А вернувшись и восстановившись в правах, сразу стал разыскивать какого-то человека. Похоже, что это ты и есть.

Ситуация начала проясняться. Более того, меняться в лучшую сторону. Из парии, отягощенного всеми мыслимыми грехами, Темняк единым духом превратился в долгожданного гостя. Жизнь замечательна ещё и тем, что иногда из грязи сама возносит тебя в князи.

– А вот это уже любопытно, – он по-свойски похлопал девицу по филейным местам. – Вполне возможно, что мы с твоим Хозяином душевные приятели. Поэтому рекомендую относиться ко мне более благосклонно. Не исключено даже, что в самое ближайшее время тебе понадобится мое покровительство.

– Так не бывает, чтобы Хозяева дружили с людьми, – возразила Зурка, однако уже совсем другим тоном. – Сомневаюсь даже, что ты с ним вообще встречался.

– Мало того, что встречался, я, можно сказать, спас его от позорной смерти. Он мне теперь по гроб жизни обязан.

– Особо-то не радуйся, – увлекая за собой Темняка, девица резко свернула в сторону. – Хозяева добро не помнят. В отличие, скажем, от зла.

– Ты уверена?

– Так все говорят.

– Зачем же тогда он искал меня?

– Не знаю. Скоро сам всё узнаешь.

Девица ввела его в помещение, внешне напоминавшее мыльный пузырь – огромный, переливчатый мыльный пузырь. Примерно половину его объема занимала вода. Не жидкая грязь, не ржавая жижа, не рассол, не патока, а чистая прозрачная вода, по которой Темняк успел порядком соскучиться.

– Сейчас тебе придётся смыть с себя всю грязь, сбрить лишние волосы, пройти полное обеззараживание и надеть приличное платье, – сказала девица. – Возможно, это тебе и не по нраву, но таковы уж здешние правила.

– Согласен со всеми пунктами, кроме обеззараживания, – заявил Темняк. – Не понимаю, зачем это нужно?

– Чтобы ты не занес с улицы какую-нибудь болезнь. Хозяева очень чувствительны к нашим хворям, – объяснила девица с кислым видом.

– Да твой Хозяин… – Темняк хотел было поведать, на какие нужды в свое время употреблялось дерьмо Годзи, уж точно не стерильное, но, щадя чувства девицы, уже и без того достаточно расстроенные, решил от подобных откровений воздержаться. – Ладно, так и быть. Раз надо, значит – надо. Только чур, потрешь мне за это спинку.

– Как же, нашёл дурочку! От баловства с вашим братом у девушек потом животы пухнут. Нам подобные забавы строжайше запрещены. А насчёт своей спинки не беспокойся. Здесь найдутся такие средства, от которых у тебя не только грязь, но и вся шкура слезет.

– Вообще-то я не привык упрашивать, – Темняк нахмурился. – Лишний раз искупаться никому не помешает. В том числе и тебе. А мне в компании веселее будет.

– Тебе вши компанию составят, – с вызовом ответила Зурка. – Вон как забегали в предчувствии беды.

Это был, конечно, оговор. В условиях, которые приходилось терпеть Темняку, не выдерживали даже вши. За длинный язык девицу следовало наказать. Благо, условия благоприятствовали.

– Утоплю! – Он подхватил Зурку на руки, но та как сумасшедшая задрыгала ногами и взмолилась:

– Подожди! Я же не могу купаться одетой. Это только дикари, вроде тебя, во всем облачении в воду лезут.

Подобное заявление немало развеселило Темняка – за исключением некоторых совершенно необязательных прибамбас, наряд Зурки ничем не уступал самым смелым моделям бикини. Но, как говорится, не бывает птиц без перьев, а красавиц без причуд. Пусть купается как ей заблагорассудится. Главное, что согласилась.

Планы у Темняка, скажем прямо, были самые кобелиные. И, похоже, никаких препятствий к их осуществлению не имелось. Когда он облапил под водой голое тело Зурки, та сопротивляться не стала, а, наоборот, обняла его ногами и левой рукой ухватила за бороду. Ластилась, значит. Поудобнее пристраивалась.

Однако спустя мгновение в её правой руке блеснул предмет, острота которого никаких сомнений не вызывала.

– Поосторожней, – предупредила Зурка. – Я брадобрей неопытный и могу ненароком отрезать тебе нос или ухо. Поэтому постарайся не шевелиться. А ещё лучше, не дыши.

– Ну хоть держаться за тебя можно? – шепотом поинтересовался Темняк.

– Держись на здоровье.

Бритва противно заскрипела, и первые космы его волос упали в воду. От усердия Зурка даже язычок высунула. Занятие это ей явно нравилось.

– Хотелось бы знать, что ты подразумеваешь под лишними волосами, – осторожно осведомился Темняк. – Только бороду? Или ещё что-нибудь?

– Я всё подразумеваю. Новичкам растительность на теле иметь не положено. Ни единого волоска, ни единой щетинки. Кроме ресниц. Так что мне с тобой сегодня придётся изрядно повозиться.

Бритва, сверкавшая в её руке, к спорам не располагала. Уж лучше лишиться волос, чем носа. Горькую пилюлю подслащало лишь одно обстоятельство – очень уж миленькая парикмахерша досталась Темнику. И, похоже, игривая…

По прошествии нескольких далеко не самых худших часов Темняк оказался в просторной комнате, всю призрачную красоту которой он понять не мог, но подспудно ощущал.

Без своих давно не чёсанных, свалявшихся в кудели волос, без лохмотьев, почти приросших к телу, и без слоя грязи, как бы уже превратившейся во вторую кожу, он чувствовал себя весьма неуютно, словно инок без вериг или рыцарь без доспехов.

Смущала Темняка и новая одежда, мало чем отличавшаяся от легкомысленного наряда Зурки – те же узкие штанишки, та же коротенькая маечка, ничего не прикрывавшая ни снизу, ни сверху. Впрочем, учитывая традиции, бытующие на сей счет у Хозяев, надо было ещё радоваться, что они не заставляют своих слуг расхаживать вообще нагишом.

Местные наряды не имели ничего общего с аналогичной продукцией улицы Одёжек. Какие-либо швы, застежки и шнурки напрочь отсутствовали, а материал тянулся так, что любое изделие годилось и на мальчика-с-пальчик и на великана-людоеда.

Комната, в которой Темняк пребывал уже довольно долгое время, не была загромождена лишними вещами, ну а те, что имелись, выглядели весьма необычно. Исключение составлял разве что пышный букет цветов, паривший в пустоте у противоположной стены.

Но едва только Темняк, порядком соскучившийся по всему, что имело отношение к дикой природе, попытался понюхать букет, как он отстранился, ответив на поползновение незнакомой твари серией весьма болезненных электрических разрядов.

Это были вовсе не цветы, а какое-то механическое устройство неизвестного назначения. Например, местный телефон. Или чесалка для хозяйской шкуры.

Ожидание между тем затягивалось, и Темняк, не имевший ни малейшего представления о здешнем этикете, решил немного соснуть. Благо, что даже пол под ногами был мягким, словно пух.

Последняя мысль, посетившая его уже за порогом яви, была такова: а ведь нары гораздо удобнее всех этих незримых тюфяков и полупрозрачных канапе. Хоть и жесткие, но свои, родные.

Хороших снов Темняк уже давно не видел, но на новом месте ему привиделось вообще черт знает что: будто бы Зурка затащила его к себе в постель, но, когда застилавшая рассудок страсть развеялась, постель на поверку оказалась гробом, а его обитательница хладным, давно окоченевшим трупом.

Темняк проснулся и с ужасом убедился, что сон, как говорится, был в руку. Вокруг царила непроницаемая могильная тьма, а к его правому боку прижималось холодное тело, не подававшее никаких признаков жизни.

Прошло немало времени – да ещё какого времени! – прежде чем Темняк сообразил, что ложе с ним делит вовсе не мертвец, а Хозяин. Сказывались, стало быть, привычки, приобретенные в изгнании. Если так, то Хозяин, наверное, не побрезгует сейчас и Годзиными какашками.

Вспомнив о звере, внешне страховидном, но привязчивым и забавном, Темняк загрустил. Жалко ящера. Звери, а равно и люди, должны жить среди себе подобных. Незавидна участь медведя, пляшущего на ярмарке, или кобры, мотающей беззубой головой на потеху праздной толпе. Да только Темняку проклинать свою участь не пристало – он сам избрал её.

Эту ночь он почти не спал, всё время отодвигаясь от Хозяина, упорно прижимавшегося к нему. Невольно напрашивался вопрос: неужели его взяли сюда вместо постельной грелки?

Надо было дождаться пробуждения Хозяина и попытаться как-то объясниться с ним.

И всё же под утро бдительность оставила Темняка (или просто кто-то навел на него колдовские чары). Проснувшись уже при свете дня, он не обнаружил того, с кем провел всю эту ночь.

Голод давал о себе знать с такой остротой и силой, словно бы Темняк не ел с тех самых пор, когда собственная опрометчивость подвигла его на штурм городской стены. Надо было срочно искать что-нибудь съедобное или хотя бы сообщить о своих потребностях слугам, однако призрачные стены не выпускали его из спальни.

Вот она, признательность Хозяина! Темняк-то в свое время его чуть ли не с ложечки кормил. Дерьма из-под любимой скотины не жалел. А его самого в благодарность за это морят голодом!

Призывы к Зурке, быстро прошедшие эволюцию от деликатных «ау!» до площадной брани, результата тоже не дали. Ещё спит, вертихвостка, или нежится с каким-нибудь сердечным дружком.

Окончательно выйдя из себя, Темняк принялся швырять в стену всё, что ни попадя – знай, мол, наших!

Его импровизированные снаряды отскакивали от непроницаемой пустоты точно мячики. Исключение составил лишь «букет», на который Темняк накануне обратил внимание. Без всякой задержки преодолев невидимую стену, он встряхнулся, расправляя смявшиеся лепестки «цветов», и уплыл куда-то, держась в строго вертикальном положении, словно морской конёк.

Именно это в общем-то потешное происшествие и возымело, наконец, желаемый результат. По ту сторону стены кто-то появился. Но это была не грациозная Зурка, а недомерок мужского пола с явными признаками олигофрении. Злобную гримасу на его лице несколько смягчала лишь заячья губа да постоянно подмигивающий левый глаз. В сравнении с этим уродцем любострастный горбун Куклим выглядел едва ли не Аполлоном.

Темняк, чуткий к любой опасности, сразу почуял в этом выродке недоброжелателя. Ясна была и причина, породившая его ненависть. Скорее всего она имела голубые кукольные глазки, точеную фигурку и дерзкий язычок.

– Чего тебе? – мрачно осведомился слуга (он хоть и был коротышкой, но плечи имел пошире, чем у Бадюга).

– Жрать хочу! – ответил Темняк в той же манере.

– Жри, – буркнул карлик, как бы даже и не уяснивший суть проблемы.

– Что? Воздух?

Никаких дополнительных объяснении не последовало, и Темняку пришлось действовать сообразно своим представлениям о кулинарных пристрастиях и застольных манерах Хозяев. В конце концов его внимание привлек довольно массивный предмет, похожий чем-то и на походную ванну, и на саркофаг, и на модерновую тахту без ножек.

Внутреннюю поверхность «саркофага» покрывала синеватая слизь, кое-где уже успевшая покрыться корочкой. Темняк поддел немного слизи на палец и осторожно попробовал языком. Вкушать дерьмо Годзи ему не приходилось, но это было нечто ещё более отвратительное.

Пока он дегустировал остатки хозяйской трапезы, слуга исчез, а «букет» сам собой вернулся на прежнее место.

– А здесь развесёлая житуха, – пробормотал Темняк, вытирая пальцы о что-то невидимое, но мягчайшее на ощупь. – Или я уже перестал разбираться в светской жизни.

Дальнейшее исследование спальни закончилось безрезультатно. Даже кусочка черствой «хозяйской жвачки» нигде не завалялось. Обыск, сопровождаемый погромом, привёл лишь к тому, что в дальнем конце комнаты возник столб мерцающего света. Наверное, включился здешний «телевизор».

Дабы отвлечься от навязчивых мыслей о сладкой патоке и пышных лепешках, он занялся «букетом». Со стороны это напоминало игру кошки с мышкой, хотя последующее желудочное удовлетворение «кошке» и не грозило.

«Букет» ловко уворачивался и по мере своих возможностей огрызался. Постепенно Темняк стал склоняться к мысли, что эта забавная штуковина приходится непосредственной родней грозному Смотрителю (примерно в том же плане, в каком газонокосилка приходится родней танку и паровозу).

Смотритель представлял интересы Хозяев за пределами Острога и на Бойле. Помимо того, он доставлял на верхотуру всё, в чем нуждались Хозяева – людей, зверей, экзотические дары внешнего мира.

«Букет» надзирал за порядком в доме, а в случае нужды наказывал провинившихся. В отличие от своего куда более могучего сородича, он служил не гонцом и добытчиком, а соглядатаем и стукачом.

Объединяло их ещё одно немаловажное обстоятельство – способность проходить сквозь преграды, непреодолимые для чужеродных существ и неодушевленных предметов.

– Не надо быть таким букой, – сказал Темняк, в очередной раз хватая «букет» за то, что можно было назвать пучком стеблей (здесь электрические укусы почти не ощущались). – Почему бы нам с тобой не подружиться? Поначалу послужи мне проводником… Только не надо демонстрировать мне свой крутой нрав! Расшибу, как орел черепаху!

Прикрываясь «букетом», он смело ринулся на стену и в следующий момент оказался за пределами спальни, ощутив при этом лишь мимолетное сопротивление, как это бывает, когда с улицы входишь в помещение с избыточным давлением.

«Букет» настойчиво старался освободиться, но Темняк не выпускал его из рук, приговаривая:

– Только не надо брыкаться, а то ещё сломаешь себе что-нибудь! Можешь быть уверен, я и не таких строптивых усмирял.

Преодолев с помощью «букета» ещё несколько стен – одни были словно изумрудные кошачьи глаза, другие, как перья павлина, третьи напоминали шевелящиеся хвосты золотых рыбок – он окончательно заблудился в этом мире смутных теней и пастельных полутонов.

Голодный и замотанный Темняк уже собирался было отвести душу на «букете» – что с ним, механическим придурком станется – но тут его внимание привлекли человеческие голоса, раздававшиеся неподалеку. Голоса звучали на повышенных тонах, причем как мужской, так и женский.

Темняк, прикрываясь «букетом», устремился на эти звуки и, пробив подряд три стены, казавшиеся текучим розовым туманом, вломился в комнатку, которая могла оказаться чем угодно, хоть женским дортуаром, хоть нужником (впрочем, сейчас ему было не до приличий). В комнатке находились двое – Зурка и карлик-олигофрен. Чисто условная одежда, служившая униформой для слуг, позволяла заподозрить интим в любой встрече особ разного пола, но здесь ласками и не пахло. Здесь шло выяснение отношений, причём каждая из сторон в выражениях не стеснялась.

– Посмей ему только улыбнуться! – орал карлик, ещё не разглядевший выступившую из тумана фигуру незваного гостя. – Вот этими руками растерзаю.

– Если захочу, сто раз улыбнусь! И не тебе, выродок, меня… – последнее слово застряло в горле Зурки, внезапно узревшей Темняка.

– Простите, если помешал вашей милой беседе, – сказал он, держа «букет» над головой, словно зонтик (тот почему-то рвался сейчас вверх). – В среде самых разных народов существует поговорка: помянешь беса, и он сразу явится. Стало быть, я из породы тех самых бесов. Не надо меня поминать всуе, а тем более недобрым словом.

Ошеломленная Зурка продолжала хлопать глазами, зато коротышка взорвался, словно горшок с перебродившим киселем.

– Ты зачем сюда пожаловал? На свидание? – возопил он, переводя взгляд с Темняка на Зурку и обратно. – Уже снюхались?

– Уймись, – Темняк похлопал ревнивого карлика «букетом» по лысой голове, отчего тот лязгнул зубами. – Не люблю, когда на меня повышают голос. А расправа, учти, у меня короткая. Растерзать руками не обещаю, но уж щелчком точно зашибу.

Карлик, внешне очень напоминавший злодея Черномора, но только безбородого, оказался не робкого десятка. Кое-что, конечно, значило и присутствие Зурки. Короче, от слов он перешел к делу, и если бы не «букет», которым Темняк орудовал как шпагой, схватка вполне могла окончится в его пользу. Силы и свирепости этому недомерку было не занимать. Истинно говорится: если бог что-то одно отнимет, то другим наградит.

Когда отчаянные наскоки противника и жалобные вопли Зурки наскучили Темняку, он перевел поединок в эндшпиль. Для этого сначала пришлось схватиться с карликом врукопашную, а затем, пользуясь «букетом», словно волшебной отмычкой, переместился вместе с ним в соседнее помещение.

Вполне возможно, что схватка продолжалась бы и здесь, но горячий пар, хлеставший со всех сторон сразу, заставил Темняка поспешно вернуться обратно.

– Горячевато там у вас, – пожаловался он. – Не прачечная случайно?

– Нет. Там хозяйская еда распаривается, – пояснила Зурка, сразу прекратившая визг.

– А твоему приятелю это не повредит?

– Если бы! Этот стервец даже мертвым из петли вывернется. Тем более что он знает здесь все ходы и выходы.

Как бы в подтверждение этих слов где-то совсем за другой стеной раздалась брань карлика, правда, весьма невнятная.

– Язык он себе всё же ошпарил, – сказала Зурка.

– Скорее всего, прикусил, – возразил Темняк, поглядывая на «букет».

– А ты шустрый! Быстро здесь обжился.

– У меня такое правило – на новом месте первым делом бью морду хозяину, а потом насилую хозяйку, – пошутил Темняк, вкладывая в слово «хозяин» совсем другой смысл, чем это принято было в Остроге.

– Ну и как? – с ехидной улыбочкой поинтересовалась Зурка. – Изнасиловал?

– Пытался. Да не удалось, – развел руками Темняк. – Насиловать брадобреек – себе дороже.

– Да я не про себя спрашиваю, а про настоящую хозяйку. С которой ты спал этой ночью.

У Темняка сразу отвисла челюсть, – а Зурка со смехом поведала ему, что здешний Хозяин – на самом деле Хозяйка. Именно женские особи являются наиболее влиятельной и деятельной частью этой расы. В отличие от немногочисленных самцов, инертных и изнеженных, они обладали и хваткой, и предприимчивостью, и темпераментом.

Плачевное положение, в котором оказалась Стервоза (так слуги называли между собой Хозяйку), скорее всего, тоже стало результатом разборки из-за какого-то особо привлекательного самца.

– Мы-то, – Зурка с улыбочкой похлопала себя по ляжке, – почти всегда можем, но не всегда хочем. Ты понимаешь, о чем я говорю. А они совсем другой породы – хотят и могут только один раз в тридцать-сорок дней. Но уж тогда им просто удержу нет. Всякий стыд теряют. И если случается, что две охочие самки позарятся на одного и того же самца – жуткое дело. До смертоубийства доходит.

– Не зря, значит, говорят, что страсти правят миром, – многозначительно заметил Темняк. – Причем везде и всюду.

– А ты как думал! Возьми, к примеру, этого вшиваря, – она кивнула головой в ту сторону, откуда продолжали доноситься проклятия. – Противный, как кусок дерьма, а туда же… Прохода мне не дает.

– Ничего, я с ним как-нибудь разберусь, – пообещал Темняк.

– Я сама с ним разберусь. И с тобой заодно. Нечего на меня пялиться! Ступай к своей Стервозе. Она тебя приласкает.

Это уже напоминало вспышку ревности, что было хорошим знаком. Женская злость – залог любви. Хуже всего, если женщина к тебе равнодушна.

Впрочем, Темняк не имел на Зурку никаких матри-монтильных видов. Если сбежать на волю прямо из покоев Стервозы нельзя, значит, надо искать другую дорожку. А для этого пригодится любая помощь. И Стервозы, и Зурки, и даже злобного карлика, звавшегося, кстати говоря, Цвирой. Заводить в этих условиях шашни – то же самое, что вешать на себя лишние цепи.

– Я, собственно говоря, вот по какому поводу, – чувство голода, слегка притупившееся во время схватки, взыграло с новой силой. – Мне есть хочется. А то, что после Хозяйки осталось, просто в глотку не лезет.

– Ничего удивительного, – согласилась Зурка. – К их жратве ещё привыкнуть нужно. Такие привереды! Они любой продукт, прежде чем съесть, сначала пропарят, перетрут, пропустят через целую дюжину цедилок, а потом ещё дожидаются, пока эта бурда перебродит и дозреет. И всё потому, что собственного желудка нет. Подожди, я тебя сейчас очистками угощу. От вчерашнего ужина остались. Забыла их в мусоропровод сбросить.

«Очистки» на поверку оказались чем-то вроде фруктового салата, не слишком питательного, но способного заморить червячка.

– Благодарствую, – сказал Темняк, уплетая это угощение за обе щеки. – А сама почему не ешь?

– Опасаюсь. Я ведь к хозяйской пище привыкла. Как бы заворот кишок не заработать. Да и брезгую что-то… Это зверек? – Она подняла за хвостик огрызок груши.

– Нет, это фрукт. Такая же часть дерева, как листья или корни. Впрочем, ты, наверное, и дерева-то никогда не видела.

– А вот и видела! Правда, только одним глазком, когда меня Стервоза на крышу Острога брала.

– Большие там деревья?

– Приличные.

– И что же на них растет?

– На них Хозяева растут.

Темняк про себя подивился этим словам, но переспрашивать не стал, решив, что Зурка просто оговорилась. Сейчас его занимало совсем другое – как бы, не уронив достоинства, выпросить ещё одну порцию «очисток».

Общение с Зуркой, не только насытившее, но и развеявшее Темняка, к сожалению, продлилось недолго. Ссылаясь на страх перед Хозяйкой, девушка постаралась побыстрее выпроводить его и даже поцелуем на прощание не одарила – на верхотуре вольность нравов не поощрялась.

Вернувшись с помощью «букета» в спальню, Темняк, как мог, устранил следы своего недавнего буйства и даже собрался было почистить кормушку, но она уже сияла изнутри, словно стерилизатор для хирургических инструментов.

Больше заняться было абсолютно нечем, и вскоре выяснилось, что вынужденное безделье утомительней любой работы. Столб призрачного света продолжал мерцать в углу, но различить в нем что-либо было невозможно.

День между тем клонился к вечеру, и Темняк, плохо спавший прошлой ночью, начал клевать носом. Разбудил его карлик Цвира, выглядевший наподобие бультерьера, которому мешает вцепиться в горло врага только короткий поводок.

– Иди, тебя зовут, – прорычал он, буквально испепеляя Темняка взглядом.

– Куда? – преспокойно поинтересовался тот.

– Куда надо, туда и зовут!

– А если подробнее? – Темняк даже не сдвинулся с места.

– Гости у Хозяйки, – вынужден был объясниться Цвира. – Гулянка какая-то.

– А пожрать там можно будет?

– Смотри, как бы тебя самого там не сожрали!

– Пока мы с тобой не объяснимся, я никуда не пойду. Какие ко мне претензии? Драку ты начал первым, согласись. И зря. К Зурке я не питаю никаких чувств, можешь успокоиться. Попал я к ней совершенно случайно, разыскивая еду. Если всё дело только в Зурке, то обещаю, что даже пальцем к ней не притронусь. А я не из тех, кто бросает слова на ветер.

– Если бы я не знал эту потаскушку, то, возможно, и поверил бы тебе. Она любого мужика в два счета окрутит. Так и норовит на сторону гульнуть.

– Такое от безделья случается. Но если я тебе мешаю, есть верный способ избавиться от меня. Помоги мне сбежать отсюда.