Хозяева Острога Чадович Николай

– Не довелось.

– Понятно, – Темняк потер переносицу, что иногда случалось с ним в минуты сомнений. – Другие грехи за тобой водятся?

– Никаких! – Почуяв возможные перемены в своей судьбе, Чвирь готов был на колени пасть. – Попрошайничал, объедки подбирал, за самую грязную работу брался. Этим и жил.

– Что-то я не пойму, о каких объедках идет речь? – Темняк обернулся к Дряку. – Ведь «хозяйской жвачки» хватает повсюду.

– Кто же позволит чужаку без спроса кормиться на его улице, – похоже, что вопрос Темняка немало позабавил Дряка.

– Вот, вот, – невесело вздохнул Темняк. – Я ещё раз убеждаюсь, что причиной голода является не скудность, а бессердечие.

– Пусть он не прибедняется! – Дряк из-за спины погрозил Чвирю кулаком. – Много за ним грешков водится. И наводчиком у Воров состоял, и сам поворовывал.

– Так это когда было! – воскликнул Чвирь. – Теперь здоровье не позволяет.

– Иди лечись. Отпускаем тебя… – Темняк наконец-то вынес свой приговор. – Лохша Жрачку знаешь?

– Кто же Лохша не знает!

– Скажешь, чтобы раз в день подкармливал тебя. За мой счёт.

– Вот это удружил! Век не забуду! А знакомых Киселей у тебя нет?

– Есть. Но они не про твою честь. Иди гуляй, пока мы не передумали.

Когда Чвирь, счастливый не столько фактом своего освобождения, сколько возможностью впредь обжираться на дармовщину, поспешно скрылся, Темняк спросил у Дряка:

– Что ты можешь сказать по поводу этого Тыра Свечи?

– Сейчас в Остроге проживает три человека с таким именем. Один едва только научился ходить. У другого нет руки по самое плечо. Третий слишком дряхл.

– Ты всех их видел сам?

– Да.

– Значит, надо искать четвертого Тыра.

– Где, на том свете?

– Везде, где будет нужно. Но искать – это не значит бегать высунув язык по всему Острогу. Просто держи нужного тебе человека на заметке. А он сам где-нибудь объявится. Обязательно объявится.

Темняк всегда вставал рано (некоторые даже полагали, что он вообще никогда не спит), но на сей раз Бадюг разбудил его, что называется, ни свет ни заря.

Хотя после страданий, пережитых на Бойле, и близкого знакомства с Годзей Бадюг уже ничего не боялся и ничему не удивлялся, сейчас он выглядел как человек, чудом спасшийся из адской печи.

– Там, – только и смог выговорить он, но в этом коротеньком словце было столько чувства, что Темняк выскочил на улицу едва ли в чём мать родила (хотя парочку любимых спиралей прихватить не забыл).

По пути Бадюг сумел овладеть собой и кое-как изложил суть происшествия.

Утром он, как всегда, вывел Годзю на прогулку, естественно, совмещенную с кормежкой. Столь ранний час, с одной стороны, позволял чересчур мнительному ящеру обделывать свои делишки безо всяких помех, а с другой стороны, не вводил острожан в грех злопыхательства.

Годзя по своему обыкновению действовал, как бульдозер – выворачивал на поверхность огромный пласт мусора, а потом выбирал из него всё, что считал удобоваримым (в этом смысле его возможности были почти безграничны). Если бы в мусоре случайно оказался мертвец, то Годзя, наверное, без зазрения совести слопал и его.

Короче говоря, никаких особых проблем этим утром не ожидалось, и Бадюг погрузился в раздумья, одолевавшие его всё последнее время (высшие взлеты человеческой мысли порождает отнюдь не труд, а избыток досуга). Каково же было изумление нашего доморощенного философа, когда Годзя вдруг выказал явные признаки испуга, то есть стал багровым, словно пламя дрянной свечи.

Так напугать зверя могло лишь нечто из ряда вон выходящее, но Бадюг, родившийся и выросший в Остроге, никаких сюрпризов от мусора не ожидал. Он попытался успокоить Годзю – тщетно. Попробовал увести его прочь – это тоже не удалось.

Зверь между тем сменил багровую окраску на крапчатую, что было верным признаком предынфарктного состояния. Надо было срочно спасать питомца, за которого Бадюг отвечал перед Темняком головой.

Но для того чтобы устранить последствия, сначала следовало отыскать причины. Этим Бадюг и занялся со свойственной ему методичностью. Каково же было удивление почтенного Верёвки, ныне собиравшегося переметнуться в Сторожа, когда в мусоре, даже не сегодняшнем, а вчерашнем или позавчерашнем, он обнаружил…

Возможность угадать, кого именно он там обнаружил, Бадюг великодушно предоставил Темняку.

– Клопа величиной с человека? – первым делом предположил тот.

– Ничего подобного.

– Другого ящера?

– Ни в коем разе.

– Смотрителя? – В такую возможность Темняк, конечно же, не верил, но ничего более страшного представить себе сейчас не мог.

– Бери выше.

Выше Смотрителя были только Хозяева, и Темняк недоверчиво вымолвил:

– Неужели…

– Точно! – не дал ему закончить Бадюг. – Хозяин! Он самый. Даже и не сомневайся.

– Посылай за Дряком и Млехом, – немедленно распорядился Темняк. – Пусть выставят оцепление. Из нор никого не выпускать. Да растряси ты немножко свое сало! Одна нога здесь, другая там.

Годзя выглядел так, словно собирался добровольно залезть на столь нелюбимую им стену. Волны сизого, малинового и ядовито-желтого цвета пробегали по его шкуре. В глазах застыла почти осознанная боль.

– И кто же тебя, бедняжку, так напугал, – Темняк почесал зверю бочок. – Ну успокойся, успокойся… Он, наверное, не живой.

Поскольку Годзя был хоть и донельзя испуган, но цел и невредим, да и Бадюг нисколечко не пострадал, Темняк приблизился к куче вывороченного мусора без особой опаски. Всё же, если оттолкнуться от частностей, это была его территория, а в своём курятнике любой петух герой.

Никогда прежде он не видел Хозяина, но, раз глянув, сразу убедился, что это именно он и есть. Если птицу узнают по полету, льва по когтям, то посланца иного мира – по диковинной смеси несуразности и высшей гармонии.

Как описать свои впечатления человеку, впервые в жизни узревшему морского ежа, голотурию, студенистого оболочника, бокоплава? Невольно начинаешь сбиваться на какие-то привычные аналогии, но они не могут дать никакого представления о том, что по самой своей природе абсолютно чуждо родной для тебя среде обитания.

Первое, что бросалось в глаза при виде Хозяина, это полное отсутствие каких-либо конечностей. Больше всего он походил на зыбкую бесформенную массу, составленную из множества мельчайших деталей, весьма разнившихся между собой. Так могло выглядеть пасхальное яйцо, расписанное гениальным сумасшедшим.

В этой странной палитре крошки янтаря соседствовали с семечками подсолнуха, рыбьими икринками, цветочными лепестками, слюдяными чешуйками, алмазной пылью, иглами кактуса, золотым песком, бисеринками, перышками, угольками, жемчужинами и ещё многим таким, что совершенно не поддавалось узнаванию.

Однако сейчас всё это былое великолепие смотрелось предельно жалко, словно королевская мантия, растоптанная сапожищами взбунтовавшихся хамов. Хозяин был мертв или умирал. В пользу первой версии свидетельствовала его полная неподвижность, в пользу второй – слабое сияние, сгустки которого как бы витали в воздухе.

Присутствовал здесь и некий иной нематериальный фактор, томивший душу и заставлявший сжиматься сердце. Недаром ведь так испугался Годзя, чья примитивная нервная система была защищена от внешних воздействий в гораздо меньшей степени, чем у людей.

Вскоре появился заспанный Млех, а за ним и Дряк, опухший после ночной попойки. Темняку сразу полегчало, хотя беспричинная тревога продолжала снедать его.

– Ну и ну! – только и сумел выговорить Дряк, разглядевший Хозяина.

Млех оказался куда более разговорчивым.

– Надо бы Свечей позвать, – предложил он. – Свечи в таких делах побольше нашего понимают.

– Никого не будем звать, – возразил Темняк. – Сами разберёмся… И вообще, чем меньше людей будет знать об этом происшествии, тем лучше.

– Ишь чего захотел! – ухмыльнулся Дряк. – Бадюг уже успел оповестить всех, кого только смог.

– Вот стервец! – Темняка передернуло. – Ну, я ему покажу… А как Хозяин вообще мог оказаться здесь?

– Его сверху сбросили, – сказал Млех, морщась, словно от зубной боли.

– Кто?

– Свои же.

– Почему ты так решил?

– Были уже подобные случаи прежде. У них там, видно, тоже не всё между собой гладко. Провинился в чём-то, вот его и спихнули.

– Расправились, короче говоря, – кивнул Дряк.

– Что же в таких случаях положено делать?

– Да ничего. Пусть себе подыхает… Правда, есть у нас любители позабавиться. Не каждому ведь довелось своими руками Хозяина прикончить.

– И он даже сопротивляться не будет?

– Брось тебя искалеченного и голого в яму с клопами, ты тоже не очень-то посопротивляешься.

– Ужас какой. Даже и не знаю, как быть, – Темняк вновь занялся своей переносицей, словно хотел перепилить её ребром ладони. – Попробуйте-ка подойти к нему. Только осторожно. Посмотрим, что получится.

Млех сразу заявил, что в ближайшее время собирается обзавестись ребеночком, а близкое общение с Хозяином по всем приметам этому не способствует. Зато Дряк лишь беспечно махнул рукой.

– Где наша не пропадала!

Однако не успел ещё Дряк приблизиться к неподвижному телу вплотную, как загадочное сияние полыхнуло костром. Староста Сторожей отскочил как ужаленный.

– Кусается! – сообщил он, почесываясь, словно после массированной атаки клопов. – Сейчас я ему зубы пересчитаю… Знать бы только, где они.

– Отойди! – прикрикнул на него Темняк. – Падших добивать – не велика честь. Я сам попробую им заняться.

– И с тобой то же самое будет, – посулил Дряк. – Вооружился бы на всякий случай.

– Обязательно. Но только на этот раз моим оружием будет доброта. И не надо лыбиться…

Он подошел к Хозяину и присел возле него – не слишком близко, но и не слишком далеко, как возле больной бродячей собаки, поведение которой нельзя предсказать заранее. Бедняга не подавал никаких признаков жизни, хотя тусклые всполохи по-прежнему пробегали по его телу.

– Досталось тебе, – сочувственно произнес Темняк. – Случалось и мне не единожды падать, но, правда, не с такой высоты. Впрочем, мусор мягкий, об него насмерть не убьёшься. Просто пух, а не мусор.

В мерцании фиолетовых и красных огоньков не было никакой системы, но оно завораживало, словно тихое пламя догорающего костра, в котором иногда на краткий миг материализуются наши самые сокровенные желания.

– Если ты живой, то как-нибудь дай об этом знать, – попросил Темняк. – Можешь, конечно, продолжать колоться и огрызаться, но это мало что значит. Мертвый ёжик тоже колется. Хотя ты, наверное, про ёжиков ничего не знаешь.

Страха Темняк не испытывал, но ощущал себя так, словно собирался разрыдаться. Приступы слезливой сентиментальности иногда случались с ним по пьянке, особенно когда вспоминались нелепо погибшие друзья, но сейчас никакого повода для этого вроде бы не имелось – по Тюхе он уже давно отстрадал.

Поборов себя, Темняк продолжал:

– Если ты живой, мы тебя лечить будем. Я хороших ребят позову, Бальзамов. Они от ста недугов средства знают. А может так случиться, что про тебя родные вспомнят. Явятся со своих высот и заберут к себе. Это вообще распрекрасно будет.

Он осторожно, словно боясь обжечься, положил руку на тело Хозяина, которое оказалось холодным, сырым, шершавым и на ощупь скорее напоминало грубую кирзу, чем живую плоть. Загадочное сияние ничем на это не отреагировало, а главное, не оказало на Темняка никакого физического воздействия, как это было в случае с Дряком.

– Вот и хорошо, – сказал он, поглаживая кожу (а может, и одежду) Хозяина. – Вот и ладненько… Только нечего тебе здесь валяться. Сейчас мы тебя в человеческое жилье перенесем. Обогреем. Попробуем накормить. А в случае чего и умирать под крышей лучше, чем на куче вонючего мусора. Договорились?

Отослав скомпрометировавшего себя Дряка и самоустранившегося Млеха – пусть досыпают, пусть похмеляются – Темняк приказал нескольким Сторожам сделать носилки, используя для этого «хозяйские костыли» и собственную одежду.

Однако взвалить на них Хозяина оказалось не так-то и просто. Это было примерно тоже самое, что руками черпать студень. Тело, такое плотное с виду, на деле оказалось необычайно податливым, тягучим, пластичным. При известном усилии его можно было слепить в шар или раскатать в тончайшую лепешку. Оставалось только догадываться, является это признаком жизни либо, наоборот, симптомом посмертного расслабления.

С превеликим трудом бескостного «найденыша» доставили в нору Темняка и поместили там на лучшем месте, возле очага (хотя не исключено, что тепло-то как раз и было противопоказано ему). Теперь предстояло заняться врачеванием.

В ожидании Бальзамов Темняк сам обтер тело Хозяина тряпкой, смоченной в теплом киселе, и не обнаружил при этом никаких видимых повреждений (впрочем, вполне возможно, что всё оно представляло собой одну сплошную рану).

Передохнув после этих хлопот, Темняк глубокомысленно заметил:

– Пробовал я однажды выхаживать приятеля, у которого половина мозгов вытекло через уши, но и тогда у меня было больше шансов на успех, чем сейчас.

Сияние, всё это время не покидавшее Хозяина, вдруг полыхнуло с особой силой и сразу пропало. Темняк прокомментировал это событие так:

– То ли помер, то ли отключился, то ли перестал взывать о помощи.

Бальзамы, не разобравшись в путаных словах Бадюга, давеча получившего очередную головомойку от шефа, решили было, что их зовут лечить Годзю. А поскольку ящер страдал исключительно желудочными расстройствами, вызванными неразборчивостью в пище, ему было достаточно всего лишь двух целебных средств – слабительного и вяжущего (последнее назначалось в тех случаях, когда доза первого оказывалась чрезмерной).

Именно эти лекарства Бальзамы и захватили с собой. Однако в норе Темняка их ожидал сюрприз. Как люди любознательные, они были не прочь воспользоваться редчайшей возможностью обследовать организм Хозяина, но как практикующие врачи вынуждены были честно признаться в своей профессиональной несостоятельности.

У Хозяина не прощупывался пульс, не прослушивалось дыхание, отсутствовала реакция на свет, не проявлялись кожные рефлексы, но причиной тому был не предполагаемый летальный исход, а отсутствие соответствующих органов. Вот и делай тут что хочешь.

Не было ясности и в других специфических вопросах – например, какие условия содержания больше всего подходят необычному пациенту. Одни Бальзамы указывали на благотворное влияние тепла, а другие, наоборот, утверждали, что огонь очага иссушает ничем не защищенную кожу. После долгой полемики сошлись на том, что лучше всего согревать Хозяина жаром человеческого тела.

Услышав это, Темняк подмигнул Бадюгу – готовься, дескать. Тот в ответ изобразил в воздухе петлю – лучше повешусь, но подобного издевательства над собой не допущу.

Единственное вполне определенное заявление Бальзамов звучало так:

– Когда появятся явные признаки смерти, например, трупные пятна или зловонный запах, ты дай нам знать. Мы из него в назидание потомкам сделаем чучело.

Прогнав Бальзамов, Темняк решил спасать Хозяина собственными силами. Логика, да и слухи, упорно циркулировавшие в Остроге, подсказывали, что существо, лишенное рта, должно питаться через кожу. Он сделал жиденькую кашицу из «хозяйской жвачки» и смазал ею тело Хозяина – не все, конечно, а только отдельные места.

Это принесло успех, хотя и относительный. Хозяин впервые подал признаки жизни – кожа его резко дернулась, как у лошади, укушенной оводом, и отвергнутое угощение плюхнулось прямо в лицо кормильцу, то есть Темняку. Такое поведение, конечно, выглядело черной неблагодарностью, но кое-какой урок из него, при желании, можно было извлечь. Ну кто, спрашивается, согласится питаться собственными отбросами? Хотя с другой стороны, голод и апельсиновые корки заставит жрать.

Темняк перепробовал по меньшей мере дюжину самых разных кулинарных рецептов, но результат был примерно тот же. Хозяин привередничал, словно невестка-каннибалка, угодившая в семью вегетарианцев. Промучившись так несколько суток, Темняк уже готов был расписаться в собственном бессилии, но Хозяин сам пришел к нему на помощь.

Однажды утром, к сожалению, не таким прекрасным, как этого хотелось бы, Темняк обнаружил отсутствие Хозяина. А надо сказать, что, следуя советам Бальзамов, все последние ночи он брал несчастное существо к себе в постель, чем несказанно возмущал некоторых прекрасных острожанок, тоже претендовавших на это место. Своими впечатлениями об этих ночах Темняк ни с кем не делился, хотя сильно спал с лица и временами засыпал прямо на ходу.

Сбежать Хозяин не мог, поскольку все двери, ведущие в соседние помещения, закрывались на прочные запоры, а дымоход был забран надежной решеткой (предосторожность от Воров). Оставалось предположить, что это загадочное существо обладает способностью к телепортации, то есть к перемещению в пространстве усилием мысли.

Ясность в ситуацию внес Бадюг, несмотря на свою нерасторопность, всегда почему-то оказывавшийся в центре наиважнейших событий.

С заговорщицким видом поманив Темняка, он привел его в помещение, служившее для Годзи не только стойлом, но заодно бассейном и манежем. Понежившись в колодце, питавшимся водой из горячего источника (таких в Остроге было всего пять), ящер любил побегать и почесаться боками о шершавые стены.

Сейчас зверь пребывал в чрезвычайно благодушном состоянии, о чем свидетельствовал угольно-черный цвет кожи. Повсюду виднелись его свежие лепешки, отличавшиеся от коровьих только своими сказочными размерами.

В самой их гуще обретался Хозяин, тело которого формой напоминало сейчас Архимедов винт или, проще говоря, подающий шнек мясорубки. Медленно вращаясь в густом дерьме, он впитывал его в себя и при этом, как видно, испытывал немалое удовольствие.

Трапеза происходила в торжественном молчании, однако сопровождалась не слишком изысканными запахами, на что ни сам Хозяин, ни тем более Годзя никакого внимания не обращали.

– Фу-у… Он что, жрет это… – Темняк так и не подыскал подходящего словца.

– Да, – кивнул Бадюг, настроенный не то чтобы оживленно, а даже несколько игриво. – Извращенец. Ищет наслаждение в отвратном. И люди есть такие. Особенно бабы…

К чести Бадюга, детализировать своё высказывание он не стал. Пришлось Темняку заступиться за Хозяина.

– Ничего не поделаешь, – сказал он. – Тут не до приличий, если голод одолел. Каждый ест то, что может усвоить. Если нет своего желудка, приходится пользоваться чужим… А Годзя-то каков! Просто цветёт.

– Хозяин на него влияние имеет. Прежде пугал, а теперь задабривает. Чтобы тот свое дерьмо на сторону не уносил.

– Ну это-то ладно. А как Хозяин проник сюда? – Темняк недоуменно оглянулся по сторонам. – Нигде даже щелочки нет.

– Это для нас с тобой нет, а для него сколько угодно. Он под дверью запросто проползет.

– Но туда же… – начал было Темняк.

– Да-да, – подтвердил Бадюг. – Туда и ноготь не просунешь. Да только Хозяин способен становиться тоньше струйки, которой писает клоп. Преград для него вообще не существует. Уж таким, как видно, его природа устроила.

Пол в стойле постепенно приобретал почти стерильную чистоту. Глядя на это, Темняк решительно произнес:

– С этого дня стели нам отдельно. И в разных углах.

Однако насытившийся Хозяин ночью вновь приполз к Темняку под бочок. По старой памяти, так сказать. И надо признаться, что, несмотря на столь скотский образ питания, он был опрятен телом, как никто другой в Остроге, более того, даже благоухал какими-то неведомыми ароматами. Впрочем, это могло быть лишь результатом искусно созданной иллюзии.

Но ведь всё, чего мы добиваемся от жизни, начиная от самых грубых удовольствий и кончая самыми возвышенными страстями, есть не что иное, как мимолетная иллюзия. Жаль только, что это становится ясным слишком поздно.

Прослышав про чудесное выздоровление Хозяина, к Темняку со всего Острога потянулись ходоки, движимые не одним лишь банальным любопытством, но и многими иными побуждениями.

Например, Киселей Хозяин интересовал как возможный потребитель их и без того популярного напитка. Ведь если задуматься, дерьмо и кисель вырабатываются из одинакового исходного продукта и во многом по схожей технологии. А главное, как полагали сами мастера, кисель был значительно вкуснее, особенно те его сорта, куда для аромата добавляли толченых клопов.

Иголки намеревались сделать Хозяина живым символом своей веры. Впрочем, в мертвом виде он устроил бы их ещё больше. Не всегда удобно молиться кумиру, подверженному разнообразным соблазнам плотского существования.

Воры хотели испросить у одного из законных владык Острога подтверждения своих древних прав на умыкание чужого имущества.

Бездетные женщины почему-то надеялись, что Хозяин излечит их от бесплодия (кстати говоря, многим из них по ходу дела помог Бадюг, на которого, по его собственным словам, снизошла некая толика благодати, отпущенной небожителю по праву рождения).

Не показывали носа лишь те, кто должен был интересоваться Хозяином больше всего – Бальзамы и Свечи. Первые просто стыдились своей непростительной промашки, допущенной в самый первый день (это же надо, явиться к Хозяину с горшком слабительного!), а вторые слишком ревниво относились к безродному чужаку, заимевшему в Остроге такое влияние.

Сам Темняк в подобные мелочи не встревал. Сейчас его занимали совсем иные заботы, в сравнении с которыми рытье туннеля и создание воздушного шара отступили на задний план. Он ломал голову над тем, как с максимальной выгодой для себя использовать нечаянное знакомство с Хозяином (которое, правда, происходило пока на самом примитивном уровне).

Удача сама по себе ничто. Надо ещё уметь правильно употребить её.

Тем не менее встреча с представителями клана Свечей всё же состоялась. И ни с кем-нибудь, а непосредственно со Свистом Свечой, верным соратником Темняка по Бойлу и явным антагонистом в нынешней жизни.

Его в бессознательном состоянии обнаружили на куче свежего мусора примерно в том же месте, что и Хозяина. Причём сходилось и время – раннее утро, когда сон простых острожан особенно крепок. Только на сей раз сомнительная честь спасителя досталась не Бадюгу, разрывавшемуся между Годзей и нуждавшимися в исцелении женщинами, а Дряку Сторожу, возвращавшемуся к себе после проверки ночных дозоров.

При Свисте были найдены крючья, применявшиеся Ворами в их нелегком деле, моток прочной верёвки и некоторые другие приспособления, необходимые скалолазу (вернее, стенолазу). На его башмаках имелись ремешки, плотно охватывающие лодыжки. Надо полагать, что он остался бы обутым, даже разбившись вдребезги.

Свист пришел в себя довольно быстро, и пока дожидались его сородичей, за которыми был послан Дряк, Темняк успел переговорить с бывшим боешником.

– Ты что-то искал здесь? – осведомился он. – Только учти, я спрашиваю тебя не как подозрительный сторож, а как старый приятель.

– Да, – сдержанно ответил Свист. – Искал.

– Нашёл?

– Да.

– Сумел воспользоваться?

– Нет.

– Почему?

– Потому, что этим нельзя воспользоваться.

– Кому нельзя – людям?

– Никому нельзя. Есть вещи, действующие только односторонне. Твоя рогатка швыряет камни, но не моет притягивать их обратно. Да и сами мы движемся только в одном направлении – к смерти. Назад в младенчество ещё никто не вернулся.

– Как я вижу, делиться подробностями своего замысла ты не собираешься.

– Зачем? Ведь у нас с тобой разные цели.

– Их можно сблизить с выгодой для каждой стороны.

– Недавно я уже предлагал тебе это. А сейчас уже и сам понимаю, что такое невозможно. Иначе каждый из нас будет жечь чужие свечи, – это популярное у острожан выражение соответствовало земному «тянуть одеяло на себя».

– Кажется, за тобой уже пришли, – сказал Темняк, заметивший, что толпа зевак резко раздалась в стороны. – Поправляйся быстрее. Ты ведь не сильно расшибся?

– С чего ты взял, что я расшибся?

– А разве нет? – Темняк перевел взгляд на стену, расписанную до уровня человеческого роста. – Вон и царапины от крюков видны.

– Не тебе одному по стенам лазить, – промолвил Свист.

– Я делаю это исключительно ради развлечения ящера. Но если по большому счету, то подобные попытки бесперспективны. Стены слишком высоки и круты.

– Стены – да. Но ты припомни сказку, которую рассказывал однажды покойный Тюха Горшок.

– Какую ещё сказку? Там вся наша жизнь была дурной сказкой.

– Про лестницу в небо.

– Да, да, что-то такое припоминаю.

– Если тебе когда-нибудь удастся подняться по этой лестнице, что весьма и весьма непросто, запомни несколько условных знаков, которые смогут облегчить твою жизнь. Вот это, – правой рукой он подергал себя за мочку левого уха, – означает: «Я свой». А это, – он сжал кулак так, что большой палец лег поверх мизинца, – означает: «Нуждаюсь в помощи».

Это были последние слова, которые успел сказать Свист. Гурьба Свечей обступила пострадавшего, а один, самый дюжий, взвалил его к себе на закорки.

Когда зеваки разошлись – кто злобствуя, кто горюя, а кто и в полнейшем равнодушии, – Темняк занялся созерцанием стены, вблизи которой попали в переплёт два столь разных существа.

Стена была как стена – ничего примечательного.

Хотя между Темняком и Хозяином по-прежнему существовала громадная пропасть, обусловленная отсутствием способов общения, их отношения должны были рано или поздно определиться.

Это понимал не только человек, но и его странный гость. Он-то и предпринял первую попытку контакта. Однажды, когда они находились в норе наедине, загадочное мерцание вновь окутало Хозяина.

Делалось это явно неспроста. Подспудно, душой.

Темняк ощущал обращенный к нему призыв, однако вникнуть в его смысл не мог. Как говорится, образование не позволяло. Так продолжалось несколько часов кряду, но когда одуревшему Темняку уже стало казаться, что мерцание складывается в какие-то почти узнаваемые образы (хорошо известный офтальмологам эффект, вызванный усталостью сетчатки), Хозяин вдруг резко изменил тактику.

К этому времени он уже сносно передвигался, причем самым разнообразным манером – то перекатывался, как шар, то извивался змеей, а иногда, явно издеваясь, неуклюже вышагивал, подобно человеку, забравшемуся в мешок.

На сей раз хозяин избрал наиболее удобный для себя способ, в живой природе употребляемый разве что перекати-полем да сказочным Колобком. Подкатившись к дверям, он не стал проникать под них, хотя и мог бы легко это сделать, а замер на пороге, как бы дожидаясь Темняка. Тот последовал приглашению, из осторожности кликнув с собой Бадюга.

Стояло раннее утро, и следовало полагать, что Хозяин не зря предпочел именно это время суток, благоприятное для внезапных атак и тайных казней.

По замусоренным улицам он двигался уверенно, как и полагалось истинному владыке этих мест, но в то же время осторожно и даже как бы с некоторой брезгливостью. Шагавший чуть поодаль Бадюг охотно комментировал его маршрут.

– К Киселям катит. Да ведь там в такую рань ещё не подают… Нет, к Ножикам повернул. А что, у них перекусить тоже можно. Гадят они ещё похлеще, чем наш Годзя… Если сейчас налево подастся, значит, к блудницам собрался. Там сейчас ещё пир горой.

Однако в конце концов Хозяин привел людей именно туда, где он и был в своё время обнаружен. Темняк даже мысленно прикинул – вот здесь лежал Хозяин, а здесь, чуть подальше, Свист. Ну прямо какое-то заколдованное местечко.

– Можно подумать, что вам тут всем медом намазано, – пробормотал он.

Хозяин остановился под самой стеной и даже навалился на неё. Сияние текло по нему и короткими зарядами уходило вверх. Он словно бы указывал – туда, туда, туда!

– Домой хочет, – посочувствовал Бадюг.

– Одного хотения мало, – бросил Темняк. – Надо ещё знать, как это сделать.

Внезапно Хозяин переменился – где-то сжался, где-то вытянулся. Его тело приобрело гротескное сходство с рептилией – бочкообразное туловище, наделенное двумя длинными отростками, спереди потоньше, сзади потолще.

– Он так нашего Годзю изображает, – подсказал Бадюг.

Да и сам Темняк уже понял это, хотя и с некоторым запозданием. Странно, но существам с неразвитым сознанием общение с Хозяином давалось гораздо проще, чем ему. Вполне возможно, что изощренный, самодостаточный разум умел создавать вокруг себя какой-то защитный барьер, препятствующий постороннему влиянию.

– Приведи-ка сюда Годзю, – сказал Темняк. – Ему всё равно пора на прогулку.

– Полезете? – ужаснулся Бадюг.

– Рискнем.

– Сумасшедшие!

– Не твоя забота! Делай что тебе говорят.

Всё решилось, как это часто бывает, само собой. На раздумья и колебания просто не оставалось времени. Уж если долгожданный шанс представился, нельзя было упускать его. И что за беда, коли легкие крылья надежды обернутся потом камнем на шее! Кто думает об этом заранее, тот пусть вообще не поднимает глаза к небу.

Бадюг вернулся не один. Кроме Годзи, он привел с собой Дряка, Млеха, Шипера и ещё нескольких наиболее влиятельных последователей Темняка. Сумрачный вид вновь прибывших свидетельствовал о том, что по пути Бадюг успел нажужжать им в уши.

– Ты куда это собрался? – бесцеремонно поинтересовался Дряк.

Кривить душой напоследок как-то не хотелось, и Темняк честно признался:

– Хочу вместе с Хозяином забраться на верхотуру. Другой такой возможности мне уже не представится. И вам забот меньше. Побоку теперь и подземные ходы, и воздушные шары.

– Ретируешься, значит… А как же мы? – Этот вопрос Темняку приходилось слышать бессчетное количество раз, в разных мирах и на разных языках, но в устах матерого, видавшего виды мужика он звучал как-то неуместно.

– Я вам не мамка, чтобы сопли до старости лет вытирать, – резко ответил он. – Пора своим умом жить.

– Пора, конечно… – Дряк невесело усмехнулся. – Только не готовы мы ещё. К тебе душой прикипели. Верим, что, пока ты с нами, бояться нечего. Как бы разброд не начался.

И это он уже слышал. И ответ знал заранее. Ответ, как бы специально приготовленный для всех осиротевших.

– А вы не говорите людям, что я ушел навсегда… Скажите, что, следуя высшей воле, я вознесся в небесные дали, где буду вымаливать для них спасение и лучшую долю.

– И это все?

Нет ничего хуже, чем вместо хлеба раздавать поучения, но что поделаешь, если руки твои пусты. Случалось, что и словоблудие давало добрые плоды.

– Пусть люди живут в трудах праведных и в мире друг с другом, – продолжал Темняк. – Пусть во всем знают меру, особенно в пьянстве, воровстве и блудодеянии. Да и в добросердечии мера не помешает. Пусть следуют законам, но без излишней ретивости. Лучше простить виноватого, чем осудить невиновного. Не верьте сказке, что все люди рождаются одинаковыми. Люди рождаются разными, а потому равенство недостижимо. Но пусть богатые делятся с бедными, сильные защищают слабых, умные уступают в споре глупым, а красавцы одаривают своей любовью дурнушек. Не забывайте прощать друг друга, это главное.

– Полагаешь, что этих слов будет достаточно, чтобы обуздать людей?

– А вы почаще напоминайте, что я постоянно слежу за ними с небес. Пусть ожидают моего грядущего возвращения, когда каждому воздастся по делам его. Тогда смиренные и кроткие получат душевный покой, здоровье и достаток.

– А буйные и непокорные? – поинтересовался Млех.