Тайна озера Кучум Топилин Владимир
Хуже всех животным. Спрятанные сзади, под скалой, олени жмутся друг к другу, раздирают в кровь ноздри, машут рогатыми головами. Но всё бесполезно. Кровососущие нападают армадами. Но двигаться нельзя. Олени привязаны к тальникам, практически полностью накрыты от гнуса плотной тканью. Они, так же как и люди, понимая обстановку, с нетерпением ждут часа передвижения.
Рядом с людьми на поводке сидит Кухта. Ограниченная в передвижении, она недовольна неволей. Ей бы сейчас пробежаться под скалу, где то и дело по мохнатой колоде бегают два бурундука. Но властная команда хозяйки — «Сидеть и ждать» — удерживают её на месте. Кухта понимает, что все — хозяйка, её друг, олени и она — сидят здесь не зря. Скорее всего, кого-то ждут, зверя или человека. Опытная лайка стрижёт ушами, крутит носом, всматривается по сторонам, выискивая подозрительные движения. В очередной раз убедившись, что всё спокойно, разгоняя комаров, крутит головой и опять настораживается на тайгу.
Мысли собаки не напрасны. Уля и Сергей ждут появления Агафона. Ещё вчера пополудни люди разделились на две группы. Загбой и Костя пошли за Агафоном, а они поехали через «Крест», коротким путём, наперерез Дьяволу. Благополучно преодолев крутой спуск, молодые люди провели ночь на некотором расстоянии от этого места, выше по ручью. А вот с рассвета заняли исходную позицию и уже более двенадцати часов караулят, когда мимо них пройдёт пара оленей с ненавистным седоком.
В том, что Агафон поедет здесь, у Ули нет никакого сомнения. В зажатом горами логу проходит только одна звериная тропа, ведущая вдоль реки. А значит — на прииск. Больше никаких троп нет. Несколько дней назад они шли по ней на Кучум. По снегу. Тогда с ними ещё был Залихватов. Но уже не было Миши. Могилка Миши находится немного ниже отсюда, в двух поворотах реки, у Безымянного ключа. По ходу передвижения Агафон делал зарубки на деревьях. Вон одна из них белеет на тёмном стволе пихты. Значит, непременно должен скоро появиться. А то, что он ещё не проехал, Уля убедилась сразу же на рассвете. Просто проехала на Хорме через тропу и посмотрела следы. У верховика, на котором едет Агафон, в правом заднем копыте вырезан небольшой треугольник. Эту маленькую хитрость сделал Загбой. Теперь всегда, куда бы Дьявол ни последовал, его след заметить будет очень просто. Уля смотрела хорошо. Следа с вырезанным треугольником не было.
Весь день прошёл в томительном ожидании. С самого утра по тропе прошли маралуха с маралёнком да небольшой рыжебокий сеголеток, медведь. Сколько бы ни напрягал Сергей слух и зрение, старания были напрасны. От постоянного внимания он устал и уже к обеду выглядел измученным. Уля же, наоборот, как будто отдыхала. Находясь с любимым, девушка посвежела лицом, с хитринкой улыбалась и даже шутила. Иногда щекотала его шею соломинкой, имитируя укус комара, тыкала под щетину кедровую иголку или просто игриво щипала его за бок. Сергей как будто сердился, хмурился:
— Тихо! Смотри за тропой. Наверное, уже скоро…
— Эко! — Уля вскидывала тонкие брови. — Как ни смотри, Кухта всё равно первой скажет.
Сергей какое-то время молчит, понимая ход ее мыслей, согласно кивает головой. Как будто поправляя упавшую прядку волос, нежно гладит Улю по щеке. Девушка заливается переспевшей рябиной, она волнуется, прикрывает глаза, сердце готово выпрыгнуть из груди, с шумом вдыхает воздух, хочет прижаться к нему. Он, как медведь, топит её в своих объятиях, с жаром целует цвета иван-чая щёки, нервно гладит сильными ладонями гибкий стан. Она уже не противится, как это было в первый раз. Безропотно подчиняясь чувству, запрокидывает голову назад, подрагивает телом тогда, когда его губы прикасаются к кедровым орешкам на её девичьей груди.
Кухта стыдливо отворачивает виноватый взгляд в сторону, разгоняя комаров, трёт лапой морду и негромко чихает: эх, хозяйка, ну ни стыда ни совести… Легла на живот, закрыла глаза, но, ноздрями всё равно воздух пронюхивает. Врождённый инстинкт заставляет собаку следить за окружающей обстановкой. Вдруг дёрнулась телом, закрутила носом, вскочила на ноги, навострила уши. Смотрит вверх по тропе.
Уля заволновалась, забилась рыбой в сети, горячо зашептала:
— Пусти. Кто-то по тропе идёт. Может, Агафон.
Притихли оба. Уля притянула к себе собаку, прижала рукой, тихо цыкнула, чтобы Кухта, не дай бог, не залаяла. Сергей сжал в руках штуцер.
А в пихтаче, точно, какое-то движение. Вот между стволов замаячил неясный силуэт. Сбивая с кустов притаившуюся тишину, закачались изогнутые ветки-рога. Выбивая копытами размазанную грязь, покорный верховик везёт на своей спине человека.
Увидев бородатое лицо, глаза молодых людей потускнели. Агафон, как всегда, невозмутим и спокоен. Уверенно ведёт оленя по знакомой тропе. В руках повод. За плечами в такт движениям покачивается ствол винчестера. Сзади притороченный накоротко вышагивает ведомый учаг. На его спине потки с тяжёлым, драгоценным грузом. Уля и Сергей знают, что находится в кожаных мешках, и можно с уверенностью подтвердить, что Дьявол ведёт за собой золотого оленя. Агафон не видит молодых людей. Он и не подозревает, что на невысокой скалке из-под могучего кедра с расстояния полусотни метров за ним наблюдают люди, теперь уже, без всякого сомнения, враги. Если бы знал, его поведение было другим.
Сергей и Уля молча ждут, когда маленький караван поравняется с ними, пройдёт мимо и скроется из глаз, чтобы дальше продолжать слежку. Но что это? За парой оленей вновь качаются ветки деревьев, сзади нарастает чёрное, более крупное пятно, преследующее караван на некотором расстоянии. Кажется, что за оленями неторопко шествует могучий сохатый. Или сам хозяин тайги, батюшка амикан сопровождает Дьявола. Молодые люди в напряжении переглянулись, замерли в ожидании. И каково же было удивление, когда на открытое место, на частнику, гордо вышел обыкновенный конь.
Они никак не ожидали такого поворота событий. Там, под гольцом, вчетвером обсуждая план передвижения Агафона, они, кажется, предусмотрели всё. Как он заберёт золото. Как поедет по затесям. Как они, опередив его, в последний день пути поймают на прииске, свяжут, лишат свободы и передадут властям. Вот только забыли, что там, внизу, под гольцом с семьёй промышляет марала кыргыз Калтан. В череде мрачных событий никто из них не вспомнил о семье охотников, которая может предоставить Дьяволу кров и приют. Помочь сделать переход до Новотроицкого прииска. Они не учли этого варианта. А вот Агафон не забыл. И самое невероятное было то, что ехал на лошади за ним всего лишь один всадник. Точнее — всадница. Стройная юная красавица, молодая жена Харзыгака, Айкын.
Зачем она здесь? Куда едет? Почему одна, без Харзыгака? Где Калтан и Наталья? Сергей и Уля в полной растерянности. Неожиданное сопровождение Агафона в корне меняет планы молодых людей. Возможно, Агафон уговорил Калтана и Харзыгака помочь проводить его какое-то расстояние. Но на каких условиях? Как далеко Айкын будет его провожать? А если она поедет с ним до Новотроицкого прииска? Это вполне возможно, потому что за лошадью, на которой едет Айкын, в поводу идёт ещё один конь. На нём груз. Аккуратно упакованные баулы. Наверное, в них маральи панты. Да, скорее всего, Агафон уговорил Харзыгака отпустить с ним Айкын до прииска, за что он купит у них рога на выгодных условиях. Так Кулак убивает сразу двух зайцев: едет с проводником и заложницей. Молодая женщина и не подозревает, что является невольной защитой для Дьявола от возможного ареста. Если что, Агафон прикроется девушкой, как щитом, и вовремя скроется от опасности. А может быть, произошло что-то другое, о чём Уля и Сергей не знают? Остается только догадываться и который раз удивляться хитрости Агафона.
Что делать? Идти по следу за Агафоном? Или ждать Загбоя и Костю? Уля и Сергей в раздумье. Пока шептались, маленький караван Агафона скрылся в пихтаче.
— Как быть? — с тревогой спрашивает Сергей Улю. — Пойдём за ними, — махнул головой вниз по тропе, — или останемся здесь, ждать наших?
Уля молчит, сосредоточенно собирает вещи в потки, готовит оленей в дорогу. Потом, как будто очнувшись от раздумий, неторопливо отвечает:
— У Закпоя и Кости по четыре ноги. Етут пыстро, к ночи тогонят. Закпой тарогу знает карашо, он у себя тома. Нам нато ехать туда, — показала рукой вниз по тропе. — Бутем выручать Айкын. Пока не случилась бета…
Сергей понял, о чём думает подруга. Примерно такие же мысли витали у него в голове. Просто он ждал их подтверждения.
И снова дорога. Змеевидная тропа по девственной тайге, — между стволов могучих кедров, в густых зарослях пихтача, по липкому стланику, вдоль крутых оврагов, в обход переплетений завалов, под неприступными скалами и утёсами, иногда копирующая берег бурной реки, а иногда уходящая в крутые горы. Путь — кратчайшее расстояние между водоразделами, гольцами, белками, перевалами, долинами рек, озёр. Лучший ход, предопределённый природной интуицией зверя, натоптанная сотнями, тысячами, миллионами ног диких животных колея. Кажется, что она существует со времён появления на земном шаре первых существ. Постоянная борьба за жизнь заставила обитателей тайги приспосабливаться, инстинкты четвероногих существ в естественных условиях выше логики человека. И люди должны присматриваться к поведению животных.
Люди тайги всегда пользуются звериными тропами. Уля не исключение. Девушка быстро и в то же время аккуратно, бесшумно ведёт своего учага по знакомой местности. Впереди едет Агафон. Ей приходится быть предельно внимательной. Надо стараться держаться от него на некотором расстоянии, чтобы он не заметил преследования.
Безопасное расстояние Уля определяет по следам. Вот в след лошадиного копыта набегает грязная вода. Значит, впереди идущий караван неподалёку, слишком близко. Девушка останавливает верховика, какое-то время ждёт, чтобы Агафон уехал дальше, и только лишь потом торопит животное. Но вот сбитая травинка успела выпрямиться, встать на место, в вертикальное положение. Значит, надо прибавить ходу, аргиш ушёл слишком далеко. В какие-то моменты Уля спрыгивает на землю, наклоняется, проверяет следы на песчаной береговой отмели. Если мелкие, перевёрнутые ногами животных камни успели высохнуть на солнце, прошло около десятка минут. Те, кто едет впереди, успели пройти несколько сотен метров. Можно ехать за ними спокойно, не торопясь. Но вот в небольшой лужице плавает сбитая сухая веточка. Охотница берёт её в руки, растирает. Она ещё не успела намокнуть. Надо ждать. Лучше и точнее расстояние определяет Кухта. Собака бежит впереди оленя на длинном поводке. При непростительной близости она чует, волнуется, глубоко вдыхает воздух, крутит головой, часто останавливается, предупреждает хозяйку, что идти дальше опасно, надо подождать. Или наоборот.
При остывающем следе тянет поводок, зовёт за собой, негромко скулит, призывая идти быстрее.
Таким образом, Сергей и Уля едут позади Агафона на безопасном расстоянии, около километра или немного больше. И пока что всё обходится хорошо. Девушка понимает, что Кулак ещё не знает о преследовании. Но ближе к ночи, перед тем как остановиться на отдых, он обязательно оставит «сторожа». Может быть, это будет надрубленная сушина, которая упадёт или сломается, когда человек или олень собьют протянутый через тропу кожаный шнурок. Или на россыпи обвалится хлипкий валун. Но страшнее всего, конечно, самострел. В любом случае Дьявол услышит, что кто-то идёт, предпримет меры предосторожности, покинет место стоянки. Тогда положение ухудшится не в пользу Ули и Сергея. Напуганный Агафон станет хитрее росомахи. Следить за ним будет тяжело. А им надо освободить Айкын. Как можно скорее. Иначе…
Близится ночь. Тёплое летнее солнце завалилось за ребристую макушку водораздельного хребта. От недалёкого гольца наплыла вечерняя прохлада. Сочные травы заплакали обильной росой. Рогатый месяц завалился на спину. К хорошей погоде. Подтверждая верную примету, к небу взметнулись ветки елей. Где-то в горе, подзывая к себе капалят, застонала заботливая мамаша-капалуха. Сверху вниз по логу потянул лёгкий тяни-гус.
Уля остановилась. Всё: дальше ехать нельзя! Скоро Агафон остановит караван на ночлег. Возможно, на невысоком пригорке около ручейка. Там лучшее место для стоянки. Есть вода, дрова. Но главное, с небольшой возвышенности отлично слышно, кто едет или идёт по тропе. Будет хорошо слышно «сторожа», которого Кулак поставит где-то на подходе. А им надо уходить в сторону, сворачивать с тропы, пока олени Агафона не почуяли их запах. Уля благодарит своего бога — Всемогущего Амаку, за то, что у Кулака нет собаки. Иначе их присутствие было уже давно замечено.
Место для ночлега Уля выбирала сама — под склоном крутого подъёма на водораздельный хребет, у падающего, гремучего ключа. Для уставших за день оленей есть сочная трава и молодой тальник. Шум воды отобьёт лишние звуки, можно рубить дрова, ломать сухие сучья. А нисходящие с гольца потоки прохладного воздуха быстро унесут и растворят лишние запахи и дым к пойме реки. И осторожный Агафон не заметит их присутствия. И, наоборот, если Загбой и Константин поедут по тропе, то быстро найдут их стан.
Уле не придётся коротать время у благодатного огня рядом с любимым человеком. Ей предстоит идти туда, к Агафону, проверить, что делает враг и по возможности вызволить Айкын. Как всё будет происходить, девушка не знает. Потом на месте разберётся. Она знает одно, что идти надо и только ей одной. Сергей остаётся здесь, смотреть за костром, караулить оленей и Кухту, чтобы она не перегрызла поводок и не пошла за своей хозяйкой. Иначе все их старания будут напрасны.
Сергей пытается противиться, на правах мужчины тоже хочет идти. Но острый взгляд подруги — что укус пчелы:
— Что стелает метветь в амбаре у Агафона? Развалит стол и разобьёт посуту.
Сергей сразу же притих. Понимает что своими неуклюжими движениями может только навредить делу, подшуметь и вызвать у Агафона подозрение. А Уля проворна, как соболюшка, быстра, как горностай, осторожна, как рысь. Ходит неслышно, как падающий снег. В темноте видит превосходно, как сова. Ногами чувствует каждую травиночку, как кабарга. По запаху различает деревья. Истинно — дочь тайги и гор. Как Сергею сравниться с ней? У него под ногами хрустят сучки, как у марала, у которого сломана нога. Даже амикан с капканом бежит тише. Так говорит Уля. А с ней спорить бесполезно. Ему остаётся только переживать за подругу и молить Бога за её благополучное возвращение назад.
Ночная дорога к стану Агафона не принесла каких-то осложнений для молодой охотницы. Звериная тропа осталась где-то слева, в стороне. А зачем по ней идти, опасаясь ловушки, если в тайге от четвертинки луны светло как днём? Прекрасно видно все деревья, кусты, колодины и кочки. А яркий костёр Дьявола виден за пару сотен метров. По всей вероятности, сегодня Агафон ещё не ждал появления непрошеных гостей. Как Уля и предполагала, стоянка находилась у небольшой колки, на краю поляны под горой у ключика. Издалека был слышен не в меру весёлый баритон Агафона и звонкий смех Айкын. Подойти к стоянке с подветренной стороны для Ули не составило огромного труда. Не позже чем через полчаса девушка лежала под густым пологом ветвистой ели, в двух десятках метров от яркого пламени и двоих ничего не подозревающих людей. Даже подвязанные к кустам таволожника олени и лошади не почувствовали ее появления. Оставаясь в глубоком мраке, Уля, наоборот, прекрасно видела и слышала всё то, что происходило на краю поляны.
А Агафон не терял времени даром. Действуя по давно отработанному плану, он увлекал молодую женщину, чужую жену в свои коварные сети. Агафон не боялся наказания, потому что был твёрдо уверен в своей безнаказанности, знал, что здесь, в тайге, он — власть всему. А если что не так, то в ход пойдёт пуля или нож. Верил, что в настоящее время на многие километры они одни, можно не бояться никого. Ну а уже если кто-то идёт по их следу, хитрый «сторож» вовремя предупредит.
Уля в негодовании. Она видит безобразную картину: настойчивые действия Агафона и откровенная измена молодой супруги Харзыгака. Хмельная Айкын весело хохочет, бесстыдно катает по оголённой груди золотую цепочку, теребит пальчиками маленькие серёжки и с жадностью воспринимает каждый поцелуй своего любовника.
— Ых! Как карашо Гафон целует! Слатко, шарко! Харзыгак так не мошет. Гафон кароший труг. Айкын путет люпить только Гафона, — пьяненько лопочет хакаска, но потом вдруг ощутив на своем бедре крепкую руку, пытается отстраниться. — Так, наверно, не нато. Харзыгак путет ругаться, бить…
— А ты что, скажешь ему? — сурово говорит Кулак и обиженно, наигранно отодвигается в сторону. — А я-то думал, что ты любишь меня. Тогда больше и я тебя любить не буду.
— Нет. Айкын не путет ничего говорить никому, — поспешно отвечает молодая хакаска и тянется к любовнику. — Хочу, чтобы Гафон любил меня…
Кулак сдержанно, как будто нехотя обнял девушку, проворно сорвал с неё оставшиеся одежды, навалился медведем… Та поверженно застонала, попыталась вырваться, да где там: попалась белка в кулёму, не пытайся биться, будет ещё хуже…
В Улиной душе свирепствуют два чувства, злость и благоразумие. Она вспомнила, что таким же образом Агафон пытался овладеть ею. Возможно, он дарил ей эти же серёжки. Да, если бы не Сергей, её постигла точно такая участь, как бы она ни сопротивлялась. Ей хочется поднять винтовку, прицелиться и пустить пулю в голову насильника. Однако напутствующие слова Кости «не трогать Агафона раньше времени» останавливают. Костя — представитель власти. Он прав, даруя жизнь Кулаку до поры. Пусть будет так. Да и вопрос в другом. Смогла бы Уля нажать на курок и отнять у человека жизнь, пусть даже у врага? Нет. Убить человека не так просто. А что же Айкын? Она так и останется в лапах Дьявола на всё время пути? Наверное, так это и будет. Потому что сейчас она хочет этого сама. Даже если бы Уля и хотела помочь ей освободиться, сделать это невозможно. Хакаска поднимет шум, что окончится очень плохо для всех. Тем более что связь Кулака и Айкын зашла слишком далеко.
Удручённая представленной картиной, Уля не стала задерживать своё внимание на любовной сцене. Надо возвращаться к Сергею, на свой стан. Может быть, туда уже пришли Загбой и Костя. Вместе они решат, что делать дальше.
Осторожно, чтобы не спугнуть тишину, девушка развернулась, хотела ползти назад, как вдруг почувствовала, что она здесь не одна. Агафон и Айкын — не в счёт. Даже мирно, спокойно пасущиеся лошади и олени не входили в представление молодой охотницы. Здесь, рядом с ней, был КТО-ТО ещё. Она чувствовала это своим врождённым инстинктом, что никогда не подводил ее.
Когда человек один, и на многие километры вокруг (ты это точно знаешь) нет ни одной живой души, вдруг понимаешь, что рядом есть ещё НЕЧТО, кто смотрит на тебя со стороны, кто безмолвно подсказывает правильное решение в безвыходном положении и кто разумно предлагает в твоём дальнейшем существовании реальную цель. И ты Его не видишь, не слышишь, не чувствуешь. Однако всей своей плотью понимаешь, каждой нервной клеточкой тела воспринимаешь, непонятно как, что ЭТО рядом, окружает тебя, смотрит, слышит, чувствует. Но самое главное, что ты не можешь от НЕГО никуда деться, как бы ты этого ни хотел.
Так же было и с Улей. Не единожды. Может быть, даже чаще, чем с другими. В большинстве случаев происходило тогда, когда она была одна. ЭТО возникало неожиданно, тогда, когда его совсем не ждёшь. И, как будто насмехаясь, не появлялось, когда молодая охотница ЕГО звала. Девушка не понимала, что это и кто это. Она просто жила рядом с ним. Не боялась, но и не стремилась вести с этим дружбу, так как понимала, что ЭТО не любит «крепких рукопожатий». ОНО само по себе. Если считает нужным, помогает. А если видит в человеке наглеца и нахала, наказывает.
Уля не раз спрашивала дедушку Загбоя, кто ЭТО. Следопыт проницательно смотрел на внучку, отвечал просто:
— Это наш всемогущий Бог Амака. Он приходит ко всем людям тайги, но не каждый может его видеть. Видят его только избранные. Если ОН ходит к тебе и ты чувствуешь его, значит, всё не зря. В жизни тебя ожидают большие дела, которые сделать сможешь только ты.
Большего Загбой объяснить не мог, сколько бы его Уля ни просила. Всякий раз менял тему разговора, кротко поясняя, что обсуждать Богов и Духов нельзя. У них можно только просить милости, прощения и удачи.
Уля свято верила в духов. Поклонялась им, молилась, задабривала всевозможными приношениями, начиная от вкусных кусочков мяса животных до ценных собольих шкурок, которые она добывала в гольцовых россыпях и на своем путике. И они отвечали ей благосклонностью, фартом. В какой-то момент они являлись к ней. Девушка воспринимала их так, как она ощутила явление ЭТОГО духа. Вот только ОН был не из тех, кого она знала раньше. Девушка поняла по своему необычному состоянию, передавшемуся ей с появлением ощущения постороннего присутствия.
Гнетущее состояние, какое-то непонятное давление, ощущение неосознанной вины, утраты, боль и обида… Весь этот букет чувств навалился на неё сразу, в одно мгновение. Сковал движения, будто придавил к земле. И как-то разом забилось, заныло сердце, застонала душа в предчувствии чего-то недоброго. Похожее состояние Уля испытывала не единожды. Когда несколько лет назад в предгорьях южного хребта разъярённый шатун задавил сразу двух охотников кыргызов. Когда Ченка рассказывала ей, как однажды их едва не утопила Большая рыба. Да и этой зимой, когда на гольце Сергей случайно убил её любимого оленёнка-тугутку Харчика. Впрочем, подобных случаев Уля могла вспомнить много. Но эти были наиболее яркие и незабываемые, они всплыли сразу, и встали в одну чёрную линию. Ей даже показалось, что она слышит чей-то недобрый голос, который стонет внутри неё: «И всё это сделала ты…»
Уле стало страшно. Казалось, она лишилась всех своих чувств. Ноги подкашивались. Руки обвисли плетьми. Дыхание сбилось. Ей показалось, что она умирает. Такое состояние длилось недолго, несколько секунд или минут. Но ЭТО проникло в её разум, спутало мысли и всколыхнуло память. Молодое тело тут же наполнилось силой. Уля вновь обрела уверенность, чёткость мысли, сердце забилось ровно и спокойно. Как будто очнувшись от страшного сна, но ещё не освободившись от гнетущего чувства, девушка осторожно, крадучись пошла прочь, стараясь как можно быстрее покинуть страшное место. Постепенно удаляясь, Уля всё ещё чувствовала на себе тяжёлый взгляд, теперь уже мягкое, даже доброе поле и тихий, спокойный, отрезвляющий только её сознание голос: «Иди с миром». ЭТО осталось там.
Обратный путь к своему стану прошёл как в забытье. Уле казалось, что всё произошло не с ней. И идёт она в ночной тайге, не разбирая дороги, куда-то в неизвестность на чужих ногах. И молодое тело совсем не её. А в руках нет оружия. И нет конца дороге. Но вот впереди свет костра. У огня сидит Сергей. Почувствовав знакомый запах хозяйки, радостно взвизгивает Кухта. Уля не поняла, как пришла. Потрогала руками себя, всё в порядке. На поясе нож, на плече винтовка. И что было, и было ли вообще, и с ней ли?
Рассказала Сергею всё, что видела на стане Агафона, намекая на близость Дьявола и Айкын. А вот об ЭТОМ промолчала. Думала, что он не поверит. Или в крайнем случае отнесётся к её рассказу с улыбкой, хоть и внутренней, не подавая вида. Пусть Сергей ощутит на себе ЭТО сам. Если сможет. А потом расскажет ей, если ТО, что Уля восприняла там, недалеко от костра Агафона, проявится, покажет себя ему.
Девушка в глубине своей души предчувствовала, что скоро, может быть, даже завтра, грядут большие перемены. И знала — для кого. Иначе зачем ЭТО было именно у стана Агафона.
Остаток летней ночи прошёл спокойно, без приключений. До самого утра Уля и Сергей безмятежно спали у потухшего костра, полностью доверившись своему чуткому сторожу, Кухте. Сказывалось нервное перенапряжение последних суток. Проснулись поздно, когда яркое солнце полностью высушило утреннюю росу, а праздный мир тайги продолжал своё гордое шествие под руку с долгим летним днём.
Загбой и Костя не пришли. Может, они находились на стане доброго друга Калтана. Или по какой-то причине задержались в пути. Ждать их не имело смысла. Уля знала, что Загбой обязательно догонит. Пока они будут сидеть на месте, Агафон уйдёт далеко, и по остывшим следам догнать будет непросто. На всякий случай, как и договаривались, на месте ночной стоянки Сергей оставил короткую записку, объясняющую ситуацию. А Уля для Загбоя по-эвенкийски ножом вырезала немудреную метку, продолговатый кружок, в него вставила сухую веточку, указывающую направление их пути, и две зарубки, что означало нас двое, продолжаем идти за Агафоном, назад не вернёмся.
В путь вышли ближе к обеду. Первые несколько сот метров шли осторожно, обследуя подозрительные участки тропы. И не зря. За небольшим увалом на крутом спуске через прилавок Уля увидела свежие, утренние следы человека. С правой стороны на нижних сучках разлапистого кедра сбита кора. Рядом у куста жимолости валяется брошенная рогулька. Сегодня ночью здесь стоял самострел — верный сторож Агафона. В то время, пока они спали, Кулак убрал смертельную ловушку и вышел в дорогу. Уля нервно передёрнула плечами: хорошо, что ночью она ходила к стану врага тайгой, а не тропой.
А вот и место ночёвки Агафона и Айкын. Потухший очаг, многочисленные следы пира и лежанка из пихтовых лапок: одна, для двоих. Уля подавленно опустила глаза. Сергей покраснел. Выходные следы нашли сразу же. Два оленя и две лошади. Агафон на правах старшего поехал впереди, на передовом учаге, на копыте которого был вырезан треугольник. Айкын сзади, на коне.
Как и вчера, следы животных были на тропе, вдоль реки, а затем вели в невысокий, белковый отрог. А на крутом спуске произошло то, что ожидала Уля. Девушка постоянно читала следы впереди идущих: натруженно выдавленная оленьими копытами грязь, скользящие выбоины лошадиных ног, сбитые камни. Разглядывая тяжёлую поступь, Уля сочувственно вздыхала, жалела оленей. Агафон, не давая отдохнуть животному, ни разу не слез со спины передовика, как будто ехал по прямой дороге. Возможно, за что и поплатился.
Это случилось перед самым спуском в ключ, на крутом увале. Уставший под тяжёлым человеком учаг поскользнулся на тропе и вывернул ногу в колене. Уля представила себе картину трагедии, как бедное животное, рюхая от боли, дважды перевернулось через спину. Потом, пытаясь подняться, билось в траве. И следы Агафона, частые, торопливые, разбитые в разные стороны. При резком падении Кулак не успел спрыгнуть в сторону и попал под своего учуга. Олень перекатился через наездника. Оставалось только удивляться, что Агафон был невредимым, возможно, получил ссадины и ушибы. Свою злобу Кулак не замедлил выместить — тут же перерезал верховику горло.
Мёртвый, ещё тёплый учуг лежал неподалёку от тропы. Грудь была вскрыта. Агафон вырезал печень, сердце, почки, а тушу бросил, даже не потрудившись убрать верховика подальше от тропы.
На глазах Ули слёзы. Ей жалко загубленное животное. Олень для охотника — состояние. Только человек тайги знает, сколько требуется сил, времени, чтобы вырастить и воспитать верного помощника. Но Агафону не до этого. Он не умеет жалеть. Ему надо торопиться. Время подгоняет. Беглец пересаживается на коня и едет дальше. За ним идёт олень с золотом. Замыкает шествие Айкын.
На какое-то время Сергей и Уля задержались, разделали оленя, посолили мясо, шкуру. В тайге такой закон: ничто не должно пропасть даром. Часть мяса загрузили в потки. Остальное подняли на невысокий, наскоро сделанный лабаз, накрыли шкурой, сочельником от мух. Это — для Загбоя и Кости. Иод лабазом Сергей растянул свою рубаху. Запах пота человека на какое-то время отгонит медведя, росомаху. А там, подойдут свои. В карман рубахи Сергей положил коротенькую записку. Только после этого двинулись дальше. Уля, как всегда, поехала впереди. Сергей шёл пешком, ведя в поводу своего гружёного оленя.
Следующие несколько часов прошли без изменений. Агафон ехал где-то впереди. Уля и Сергей топтали остывший след. По предположениям они отстали на десять километров. Продолжать движение можно было без опасения выдать себя. В крайнем случае Кухта скажет, где находится Агафон. Может быть, поэтому, доверившись собаке, Уля всё более теряла внимание.
На второе место происшествия они выехали неожиданно. Уля даже испугалась, увидев утоптанную траву, взбитую землю, содранный мох. Потом переполошилась, хотела повернуть оленя назад. Место падения Агафона с коня пришлось на густой пихтач, который мог послужить отличным укрытием для врага. И стоило только нажать на курок, и для наших героев дальнейшее продолжение жизни могло окончиться на самом интересном месте.
Но Агафона здесь не было. Об этом говорила сдержанная Кухта. То что произошло здесь, для Ули казалось настолько невероятным и неправдоподобным, что она несколько раз тщательно обследовала место, пока точно не убедилась, что это именно так.
А случилось вот что. С большого высокоствольного кедра на Агафона упал толстый, корявый, сухой, но тяжёлый сук. Ни раньше ни позже. Именно тогда, когда он подъехал под дерево. По всей вероятности, Кулак даже потерял сознание, потому что упал на землю всеми конечностями: ногами и руками, и даже головой. Об этом рассказали тяжёлые вмятины в мягкую грязь. Так может падать уже мёртвый зверь, битая птица или человек, не контролирующий свои действия. Если бы Агафон был в трезвом уме и координировал падение, он бы обязательно сгруппировался. Здесь же на тропе находились отчётливые ямы от конских копыт. Это испугался и убежал конь. Дальше Айкын догадалась оттащить Агафона из-под кедра в сторону, на поляну, какое-то время ухаживала за ним, приводя в чувство и оказывая первую помощь. А потом Агафон, Айкын и оставшиеся животные ушли вперёд по тропе, в надежде отыскивать убежавшего коня.
По предположениям Ули, рана Агафона казалась достаточно серьёзной. Обильная кровь на траве и земле. Тёмные, бордовые пятна говорили о том, что травма пришлась на голову. А это значило, что беглецы уйдут недалеко. Возможно, заночуют вон в том ближайшем ложке.
Ещё более весомым аргументом казался тот корявый кедровый сук, который упал с высоты так не вовремя, но точно в цель. Он лежал тут же, рядом с местом падения Агафона с лошади. Данному предмету воздействия на своего врага Уля придала особое значение, осмотрела не только его, но и залезла на кедр, на ту высоту, откуда он сорвался. И над выводами оставалось основательно задуматься.
Во-первых, сухой сук был ещё достаточно крепок, чтобы без всякого основания падать вниз. Он имел довольно внушительные размеры: около полутора метров длиной, толщиной с увесистый кулак мужика-старателя. Твёрдая, прочная сердцевина была крепкой, чтобы обломить его, потребуется сила медведя или в крайнем случае вес человека. Однако следов их присутствия на тот момент на кедре не было. Во-вторых, в этот день стояла сухая, безветренная погода. Значит, не могли повлиять какие-то природные силы. Остаётся только призадуматься, что произошло. Случай? Судьба? Рок? А может, какие-то неведомые, потусторонние силы?
О последнем предположении Уля подумала тогда, когда не смогла дать объясняющего ответа. Она сразу же поняла, что караван Агафона преследует ЭТО, что владело ей, парализовало сознание вчера ночью у лагеря Дьявола. Девушка вдруг вспомнила о том, как под Агафоном споткнулся и упал олень. Теперь — сломанный сучок. Нет, не зря это всё. Сразу двух совпадений за один день не бывает. Тем более таких, как последний случай, самый странный и невероятный. Она похолодела душой: возмездие! Кара за грехи! Где бы ты ни был, куда бы ты ни сбежал — везде и всегда. И уже больше не сомневалась в том ни на мгновение. За Агафоном тянутся его грехи тяжкие, и за них его наказывают.
Уле стало нехорошо, как будто к её впечатлительной душе прилип кусок горькой смолы. Нет, не из-за жалости к Агафону. А потому, что в её мире, мире матери-природы, где вроде бы всё просто и понятно, происходят такие невероятные события.
Сергей думал по-другому. Мужской характер намного жёстче женского. Как дрова и трава. Поэтому и вывод был более суровым:
— Жалко, что не насмерть…
Травма Агафона оказалась серьёзной. Как Уля и предполагала, беглецы остановились неподалёку от места происшествия, у излучины мелководной речки. Девушка издали увидела дым костра и поняла, что ночевать Кулак и Айкын будут здесь. Как и вчера вечером, она осторожно подкралась к лагерю врага и под покровом густых тальников недолго наблюдала за происходящим. Раненый Агафон лежал на суконном потнике у костра, а проворная Айкын быстро готовила дрова, жарила на прутиках оленью печень, заботливо кормила случайного возлюбленного и бережно перевязывала голову чистыми, сухими тряпками с продымлённой лавиктой. Больной, казалось, был настолько слаб, что едва приподнимал голову над постелями. По всей вероятности, удар сучка пришёлся на левую сторону черепа, затем соскользом продрал ухо, щёку и отбил плечо. Это было видно по тому, как он с трудом переворачивается, не может облокотиться на левую руку и встаёт на ноги с помощью хакаски. Однако всё ещё полон сил и энергии. Боль и страдания переносит мужественно, без стонов и гримас. И большую часть необходимого делает самостоятельно, решительно отстраняя помощницу. В его глазах всё так же горят искры коварства, а румяные щёки растягивает холодная, хитрая улыбка. В этот вечер он не пошёл ставить на тропу самострел. Может, понадеялся на милость своих богов. Но отказаться от утехи с молодой женщиной не мог. Проворно поймал смоляную косу в кулак, привлёк к себе румяное, зардевшееся сполохом вечернего заката лицо, долго, жадно целовал тонкие губы, плоский носик, узкие глаза.
И не противится Айкын, как вчера. Зачем? Она уже была с русским. Считает, что любовь Агафона долгая и прекрасная, как цвет и дурман распускающегося хмеля. Всё совсем не так, как это было с Харзыгаком. И пусть сначала ей немного больно, зато потом молодое тело заполняет такое чувство, от которого одновременно хочется петь, плакать, смеяться, грустить и даже умереть. Ради этого Айкын сделает для Агафона всё, что он захочет. Пойдёт за ним хоть за синь далеких гор. Лишь бы он не бросил её. А Харзыгак? Она уже не помнит его.
Отвернулась Уля от стыда в сторону, прикрыла уши ладошками, чтобы не слышать протяжные стоны, поползла назад в тайгу. Да вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Повернулась — нет никого. Прислушалась, только шум хвои да лёгкий шелест листвы. А ветра-то и нет. Что это? Не может быть, чтобы тайга сама с собой разговаривала. И тут вспомнила, что возможно, здесь, рядом, находится ЭТО. И так же, как и она, Уля, видит и слышит всё то, что происходит там, на стане у Агафона. Но как ОНО отнесётся к происходящему? Тоже закроет глаза, уши и уйдёт в сторону? Или всё же поступит по закону тайги?..
И в эту ночь Загбой и Костя не пришли, не догнали Сергея и Улю. Что случилось? Что произошло с друзьями? Неизвестность разбудила тревогу. Пусть в первую ночь товарищи задержались на перевале или у Кап тана на стойбище. Но после второй ночи прошли все назначенные сроки. Как объяснить их задержку?
Уля и Сергей на распутье. Оставаться здесь, ждать Загбоя нельзя. Агафон уйдёт. Есть ещё один вариант — разделиться. Кому-то, Уле или Сергею, ехать по следам беглецов. А другому ждать или идти навстречу товарищам. Нет, так делать тоже нельзя. Вдруг Агафон узнает, что его следят, за ним идут, тогда он обязательно устроит засаду. Остаётся одно — продолжать идти за ним, до самого прииска. А там их уже должны ждать. И они решают продолжить преследование. А Загбой догонит всё равно.
И снова дорога. Перевалы, распадки, лога, реки, ручейки. Петляющая по тайге тропа и просто тайга, без дороги и направления, с редкими затесями Агафона на стволах деревьев. Кулак держится строго в замеченном направлении, не отступая от маршрута ни на шаг. И это удаётся ему лучше, чем этого хотелось бы Уле и Сергею. Беглецы едут быстро. Лошади и олень идут ходко. За день покрывая расстояние в два раза больше, чем тогда, когда они шли сюда весной, к Кучуму. Уля понимает, что сегодня к вечеру они пройдут половину пути. Быстрому передвижению способствует несколько благоприятных факторов. Сильные, выносливые животные, хорошая погода и затеей. Ещё три ночи — и к концу недели Агафон приедет на прииск.
Вчера вечером проехали могилу Миши. Отдавая дань памяти, Сергей и Уля останавливались, разводили костёр, молча поминали горячим чаем убиенного товарища. Агафон объехал место трагедии.
К обеду третьего дня стали подниматься в Ызыльский водораздельный белок. За ним начинается долина Туманихи. Там ещё два дня пути, и вот он, Новотроицкий прииск. А это значит, что через два дня им предстоит встретиться с Агафоном лицом к лицу и предоставить ему все доказательства преступления. Так думают Уля и Сергей. Однако не знают, что встреча произойдёт гораздо раньше.
А между тем у беглецов происходят странные события. Мелкие, бытовые неурядицы. На привале в обед вдруг оторвалась дужка походного котелка, и горячий чай обварил Агафону ногу. Уля прочитала каждый след, видела, как Кулак прыгал на одной ступне и в дальнейшем стал прихрамывать на левую ногу. Немного позже под перевалом на коня Агафона наскочила медведица. Вернее, беглецы, сами того не замечая, подъехали к носу мамаши, которая возилась со своими чадами. Защищая медвежат, медведица хотела просто отпугнуть людей, в три прыжка подскочила под морду коня, угрожающе рыкая, встала в дыбы.
По следам было видно, что лохматая мамаша имела внушительные размеры. А если учесть, что лошади панически боятся медведей, то можно представить ситуацию. Возможно, для защиты Агафон попытался вскинуть винчестер. Но последующие мгновения оказались плачевными для Кулака. Конь резко дёрнулся в сторону, Агафон не удержался на спине мерина, полетел на землю. И только благодаря тому, что у коня не было ни седла, ни стремян, в этот день Его Величество Случай продлил ему жизнь. Он просто упал на мягкую землю, при этом ушибив себе бок. Однако его неизменная «палочка-выручалочка» — дорогостоящий винчестер претерпел серьезные повреждения. Сломался приклад, а ствол и подствольный магазин на шестнадцать патронов согнулись пополам. (Теперь стрелять из карабина можно даже из-за ствола двухсотлетнего кедра, не опасаясь быть увиденным разъярённым зверем.) Агафон остался безоружным, если не считать ножа и шомпольного ружья Айкын.
Медведица увела своих медвежат. Агафон, чертыхаясь и проклиная всех на свете, Айкын, но только не себя, подсчитал убытки. Он переменился в одно мгновение, стал злым, нервным, долго ругал молодую спутницу. Но пиком его бешенства стал момент, когда Айкын нашла убежавшего коня. И отбежал он каких-то двести метров. Да в страхе, не разбирая дороги, перепрыгивая через недавно поваленную ель, острыми сучками распорол себе брюхо. Внутренности животного вывалились. Бедного коня пришлось пристрелить. Агафон пересел на лошадь Айкын. Перепуганный олень вёз золото, панты и продукты. Айкын пошла пешком сзади.
Всё это Уля прочитала за несколько минут. Только одно недоглядела: Агафон забрал с собой сломанное ружьё, в надежде, что починит его потом, на прииске или в дороге. Из винтаря мог получиться неплохой короткоствольный обрез. Знала бы она, насколько безоружен её враг, то для преследования могла применить другую тактику.
После этого происшествия всё изменилось. Агафон поехал быстро, не останавливаясь, стараясь преодолеть за световой день как можно большее расстояние. В тот вечер он остановился на привал только тогда, когда сгустились сплошные сумерки и его затеей померкли на фоне чёрных деревьев. Айкын была удивлена. Из такого ласкового, доброго, нежного, отзывчивого, каким она знала Агафона за этот короткий период, он превратился в злого, нервного, раздражительного мужика, который, не обращал на неё внимание, игнорируя просьбы сделать небольшой привал, гнал вперёд своего коня.
Молодая хакаска уставала. Она не привыкла к таким длительным переходам. Хоть и была из знаменитого рода охотников-хакасов Чарудиновых, всё-таки большая часть её жизни прошла в юрте, за выделкой шкур, искусным вышиванием да исполнением домашних обязанностей на правах старшей дочери. А этот выход с Харзыгаком на пантовку был первым большим её выходом в дальнюю тайгу. И вполне естественно, что расположение местной тайги молодая жена не могла знать: куда вели, туда и шла. Как овечка. И вполне понятно, что свою жизнь она полностью доверяла мужу, беспрекословно слушалась незлобливую свекровь Наталью да старалась угодить словоохотливому Калтану. А увидела «доброго» Агафона, так сразу же окунулась в его обманчивые, под воздействием спиртного, глаза, полностью запутавшись в собственных чувствах, не заметила, как стала подвластной чужому мужику. До этого Айкын слышала про «ядрёные, сочные, сладкие зёрна кедровых орешков», лесть Агафона. И каково же было разочарование молодой женщины, когда поздним вечером Агафон взял её грубо, силой, без тени намёка на ласку. Как простую уличную девку, которая дарит своё тело за стакан водки. Это было унизительно, стыдно, обидно. Будто в душу Айкын вылили стакан кипящей живицы.
В эту, третью, ночь Уля тоже приходила к лагерю Агафона. И сразу заметила перемены, произошедшие в стане беглецов. В основном это отражалось на поведении Кулака. Он был в нервном возбуждении, постоянно оглядывался на тайгу, как будто боялся появления посторонних людей, метался от костра к лежанке и обратно, заслышав шорох, вскакивал, хватался за сломанное ружьё и грозил кому-то пальцем в темноту. Животные, лошадь и олень, стояли под грузом, привязанные к ближайшим кустам, как будто Агафон собирался в дорогу. Там, в темноте, на лежанке, сжавшись в комочек под лёгким одеялом, плакала Айкын. Уле было искренне жаль ее, однако вызволить из плена Дьявола она так и не смогла. Слишком опасно.
А на следующий день произошло то, что Уля боялась, но всё-таки не могла предусмотреть. Невозможно предвидеть всё, как нельзя знать то, что ждёт тебя на таёжной тропе за очередным поворотом.
Тёплое летнее утро предвещало перемену погоды. Раннее солнце побледнело в дымке марева. С запада потянул неприятный хиус. Тревожно заговорили мохнатые ветви низкорослых, подгольцовых кедров. Сухая, без утренней росы, трава заскрипела прелым сухостоем. Под невысоким гольцом приглушил свой голос падающий водопад. Уля заторопилась: надо догонять беглецов. Скоро пойдёт дождь, вершины белогорий укутаются в густые, непроглядные облака, перевалы уснут в молочном тумане. Тогда найти след Агафона будет сложнее.
А дорога как назло потянула круто в гору, на очередной водораздельный перевал. Под скалистые вершины частых гольцов, к низким, напитанным бесконечной влагой облакам, на обширные, похожие друг на друга альпийские луга, где при такой неблагоприятной погоде легко закрутиться, «сколоться», просто потерять след впереди идущего человека. Хорошо то, что затеей Кулака подсказывают направление движения. И эти обстоятельства едва не стоили жизни Уле и Сергею.
Любой следопыт знает, как быстро меняются погодные условия в горах. За полчаса налетает шквальный, рвущийся ветер, приносит грязные, дождевые облака. В один миг всё вокруг наполняется влагой, шумом деревьев, свистом, воем ветра. И некуда спрятаться от бурной стихии, потому что ты находишься в эпицентре, в самом сердце событий. Можно заехать вон под тот карниз скалы. Там и вода не бежит, рядом стоят сухие деревья, хорошие дрова, и ветер не забивает. Но время не ждёт. Агафон тоже. Следы копыт так и тянутся к перевалу. По всей вероятности, Кулак хочет сегодня уйти в верховья Туманихи. А там до прииска рукой подать. На коне можно доехать за полтора дня. Завтра вечером, потемну Агафон будет пить чай с мёдом. Значит, нельзя его от себя отпускать. Будет лучше сегодня ночью обогнать его и приехать на прииск раньше, чем он.
Едет Уля, думает о своём. Винтовка перекинута через спину. На следы не смотрит. Только искоса наблюдает за затесями. Впереди на поводке перед оленем семенит Кухта. Ей тоже не до следов, сгорбилась, опустила хвост, бежит вяло, едва переставляя ноги. Лечь бы сейчас под разлапистую ель да отдохнуть. На некотором расстоянии, позади, в тумане шагает Сергей. Он отстал, ведёт уставшего оленя в поводу. Узкая тропинка тянется по краю поляны, подходит к гряде скал и опускается под овальный карниз. Здесь узкий, трёхметровый проход. Когда-то экспедиция проходила в этом месте, направляясь на Кучум. Проход небольшой, около пяти метров. Но пройти мимо никак нельзя. Там внизу обрыв. Вверху голец. Надо обходить целый день. Здесь же за много веков звери копытами выбили самый короткий путь. Там, за проходом, благодатное плато, после которого начинается спуск в долину Туманихи. Здесь, в каменной щели, и ветра нет. Только мокрая пелена опутала сыростью промозглые, холодные камни.
Вдруг Кухта дёрнулась, встала на месте. Лохматым изваянием вытянула нос, застригла ушами. Дёрнула Уля повод, остановила оленя, взглянула вперёд и… похолодела от ужаса. На неё, усмехаясь, смотрит Агафон. Скалит прокуренные зубы. Трясёт бородой, качает головой и щурит узкие глаза. До него около двадцати метров, сидит за каменным уступом. Видно только голову и плечи: спрятался гад, выждал момента, скараулил-таки. Но самое страшное — держит перед собой два ружья. Свой разбитый винчестер и шомполку Айкын. Уля попятилась назад, но он щелкнул скобой, злорадно засипел:
— Так я и знал! И давно ты за мной едешь? А ну, давай потихонечку ближе. Поздоровкаемся. Хто там с тобой пялится? Загбой или Серёга? А может, Костя? Давай-ка, подъезжай по одному, патронов на всех хватит.
Уля молчит, ни жива ни мертва! Понимает, что выстрелить у Агафона не заржавеет. Только нажать на курок. Выпустила осторожно поводок, освободила Кухту. Одновременно тянет на себя уздечку, заваливает оленя назад и, предупреждая Сергея, успокаивая Кулака, громко отвечает:
— Што ты, дятя Агафон? За што? Што я тепе плохого сте-лала? Мы на отном прииске всю жизнь прожили! Или ты меня не узнал?
— Ха! Жили… Точно так. Да вот времена меняются. Что же это ты, голуба моя, в своё время дядьке Агафону не угодила? Али пришлые лучше?
Уля не знает, что ответить. Подбирает в уме слова, а сама прислушивается, что происходит за спиной. Знает, что Агафон ещё не увидел Сергея. Он в густом тумане. А Кулак ехидно смеётся, продолжает издеваться:
— Ну что же ты, молчишь? Давай-ка, поезжай ко мне, пока никто не видит…
И не договорил. Оглушительный выстрел распорол каменный проход. Здесь, в узкой щели, он прозвучал с десятикратным увеличением, так что у Ули заложило уши. Она оглохла. В ушах звон. Мысли не работают. Однако краем глаза увидела, как перед Агафоном раскололся камень. Это от пули, которую выпустил Сергей из штуцера. И хоть он не попал в своего врага, но напугал. Кулак молниеносно скрылся за укрытием. Это дало Уле время на то, чтобы в несколько секунд развернуть оленя и растаять под защитой спасительного тумана.
За спиной грохотали запоздалые выстрелы. Визгливым рикошетом, натыкаясь на камни, носились слепые пули. Там, сзади, посылая проклятия, клацал скобой разбитого винчестера Агафон. Но Уля и Сергей уже были на безопасном расстоянии. Вновь — свободные и вольные как птицы. Целы и невредимы. Невидимы врагу в густом тумане. И вполне счастливые, что избежали смертельной опасности.
А в Кулака опять вселился дьявол! Настоящий бес! Он низвергал проклятия на головы преследователей. И в то же время ругал себя за свою медлительность и нерасторопность: «Надо было стрелять без промедления». В Улю, в сердце, наповал! Он уже понял, что их было двое: Уля и Сергей. Загбой не промахнулся бы. Костя тоже. А теперь эта чертовка, молодая, но очень опытная охотница будет осторожна. Ох, как осторожна! Устроить ей очередную ловушку практически невозможно. Всё равно, что ставить капканы без приманки. А вот она-то его будет следить. Да так, что никуда не денешься. Хоть в воду ныряй. А это значит, что он на волоске от гибели, пока здесь, в тайге, под постоянным взглядом зоркой рыси, прыткой кабарги, хитрой росомахи. И нет ему спасения.
Агафону стало плохо. Как-то вдруг быстро, по-заячьи забилось сердце. Голова закружилась, перехватило дыхание. В какой-то момент ему показалось, что на его шее затягивается маут. Схватился руками за горло — ничего нет. Всё нормально.
А из-за скалы слышится девичий смех. Резко повернулся — одна молочная муть тумана. Тишина, только ветер свистит в узком ущелье. На руках кровь. Чья? Вспомнил, что только что стрелял. На ружье тоже бордовые пятна. Ободрал ладони о камни, когда шарахнулся от пули Сергея. Зло заскрипел зубами, до хруста суставов заломил пальцы, застонал утробно, как загнанный зверь: «Ых! Мать твою!..» А мысли мелькают в голове: «Что делать? Бежать! Быстрее, без оглядки! Пока есть время, пока не рассеялся туман да сырь-мокредь смывает все следы».
Айкын встретила его с удивлением: что произошло? Агафон остановил караван, куда-то вернулся, стрелял, а теперь бежит, пригнувшись, как заяц через поляну, оглядывается. Вскочила на ноги, шагнула навстречу:
— Что?!
— Зверя стрелял, обранил, — на ходу зло соврал Агафон и, даже не посмотрев в её сторону, схватил повод коня. — Ехать надо. Скорее. Раненый медведь страшен. Задавит, не спросит…
Женщина в страхе. Оглядывается по сторонам, старается не отстать от Кулака. Боится каждого куста, молит богов, чтобы отвели беду. Едва успевает за Агафоном, просит, чтобы он не торопился. А тот как будто не слышит, гонит по зарубкам коня, стараясь быстрее убежать от погони.
А тропа тянется вдоль гольца, в глубоком тумане-облаках. Но вот дунул свежий восточник. Разорвалась чёрная муть небес, ласково глянуло солнышко. Разом, в одну минуту, прекратился дождь. Раздвинулась молочная пелена. Обозначились недалёкие отроги, проявились кедровые колки. Альпийские поляны развернулись во всей красе. Видимость увеличилась до нескольких сот метров. А впереди вообще просинело небо. Точная примета — к хорошей погоде.
Агафону подобное обстоятельство на руку. Чем больше обзор, тем безопаснее. Да и местность знакомая. Когда-то он был здесь с Загбоем, промышляли маралов. Вон уже видны далёкие пики белков. Один из них Хактэ. Под ним Новотроицкий прииск. Под ногами изрезанная долина Туманихи. Теперь-то он найдёт дорогу и ночью. Лишь бы Ульянка его не обошла стороной. Но нет. Ради достижения своей цели он не остановится на ночлег.
А завтра к вечеру будет у себя дома. Вот только девка помеха. Тормозит движение, ноет, стонет, идти не может. Посадить бы на коня, позади себя, да тропа пошла вниз. Самому надо слезать. А Айкын умоляет: «Тавай отдых!» Падает, спотыкается. Нет, с ней за сутки, завтра к вечеру до места не дойти. Что делать? Может?.. Жалко, но выхода нет. Иначе самому погибель. Ладно уж, пусть доживёт до вечера. Потешусь напослед… Когда ещё придётся такую молодушку обнять?..
А Айкын с каждым часом всё хуже: по щекам бегут слёзы, плачет, присаживается на землю.
— Итти тальше не могу… — стонет.
Но Агафон неумолим, злится, ругается. В очередной раз не выдержал, сорвался. Подскочил к ней, схватил за шиворот, встряхнул как щенка, поставил на ноги, заорал грозным голосом:
— Пошли, сука! А не то враз дух вышибу!
Испугалась Айкын, покорно побрела следом. С испугом смотрит на злодея. Что с ним произошло? Куда исчезла доброта и любовь? Зачем она пошла с ним одна? Как случилось, что в минуту слабости подарила ему себя? Агафон хищно улыбается в бороду: «Давно надо было так. Видно, бабы без кулака русских слов не понимают…»
Наконец-то спустились в глубокий лог. Справа и слева из-под гольцов мелкие, говорливые ручьи собираются в одно русло — Туманиха. Здесь в изначальных истоках река слаба и невелика. Можно легко перейти с берега на берег, вода до колен не достанет. Даже не верится, что там, внизу, в долине Трёхозерья, у приисков приходится искать брод.
У воды наконец-то остановились. Агафон подвязал коня, хмуро осмотрелся вокруг. Время близится к вечеру. Солнце садится за незнакомым белком. Усталость берёт своё. Хочется есть, отдохнуть, но останавливаться нельзя. Сзади на «пятки наступают» преследователи. Враз догонят. Значит, надо идти только вперёд. Идти да оглядываться. Нет, гольцами Ульян ка и Загбой не пойдут. Там скалистые отроги, чтобы их обойти, потребуется время. Они это понимают и пойдут только здесь, за ним по тропе, прислушиваясь и принюхиваясь к каждому шороху. Надо торопиться.
Он вскочил, подвёл Айкын к лошади, посадил на спину. Скупо улыбнулся:
— Поедешь верхом.
— Тавай ночевать… — слабо попросила женщина. — Я очень устала.
Он ничего не ответил, молча взял повод и повёл коня и оленя за собой. Айкын тихо заплакала.
Впереди за излучиной реки узкое место, щёки. Займище сужается до нескольких десятков метров. Высокий кедрач заменили чахлые, поражённые короедом пихты и ели. Высохшие стволы деревьев облепила червоточина. Некогда живая, свежая тайга покраснела. Опали зелёные иголки, омертвели, опустились вниз чёрные ветви. Так бывает, когда санитары тайги: желна, пёстрый дятел, поползень и другие мелкие пичуги, — недосмотрят за состоянием лесного царства. А хитрый шелкопряд уже тут как тут, молниеносно плодится, вгрызается под кору дерева, выпивая живительные соки. И вот уже не более чем через год гибнут огромные участки леса. Чтобы восполнить утрату, уйдут годы, десятилетия. А пока что мёртвая зона легкоранима, подвержена эрозии вод и ветров, но самое страшное — всепожирающему пожару.
Щёлкнет молния в сухое дерево — вспыхнет яростный факел. Ветер-озорник подхватит пламя, и вот уже неукротимый пал летит со скоростью курьерского поезда, уничтожая всё и вся на своём пути. Оказаться в очаге таёжного пожара равносильно тому, что прыгнуть в чан с расплавленным свинцом. Дым, огонь, жар уничтожают всё живое. И прав Загбой, когда говорит, что невозможно отыскать на свежей гари птичьих гнёзд.
Агафон об этом знает. Когда они шли под Кучум, проходили по этому логу. Он видел, что мёртвая тайга тянется по логу несколько километров. И если пустить огонь по ветру, то спастись в хаосе пожара будет очень тяжело. Выбраться из лога в скалы необходимо время. Убежать от пала невозможно. Потянет ветер по логу, в кумарном аду не спастись никому: ни человеку, ни зверю, ни птице. Кулак спешит как можно скорее достичь границы тайги. И рад тому, что навстречу ему, в лицо, вверх по реке, тянет свежий восточный ветер. И пусть он дует как можно сильнее. Сейчас он его друг.
Вот впереди скалистый прижим. Бурная Туманиха грохочет в каменистой шивере. Ревёт, бросается в стены прижимов, пенится, прыгает по громоздким валунам. Впереди непроходимый порог. Тропа круто бросается влево, в гору, в обход непреодолимого препятствия. Так ходят звери, веками, тысячелетиями. И человек пользуется звериной дорогой, иначе не пройти.
Агафон тормозит движение, берёт повод оленя и, прежде чем идти дальше, коротко бросает спутнице:
— Как только поднимусь вон на тот прилавок, — показал на высокую скалку, куда вела избитая тропа, — махну рукой. И ты переходи за мной. Тут немного. Там, внизу, за порогом, будем ночевать.
Хакаска согласно кивнула головой — поняла. Знает, что пока Агафон не преодолеет крутой участок, подниматься за ним опасно. Споткнётся олень, упадёт и утянет за собой в порог её и коня.
А крутой участок не маленький, около сотни метров. Агафон пыхтит, увлекая за собой оленя. Айкын молча наблюдает за ним. Но вот он на вершине уступа. Остановился, махнул ей рукой: давай, взбирайся. Проследил, как она начала движение, и скрылся за карнизом.
Пока Агафон переводил оленя за порог, ушло около пятнадцати минут. Назад ей на помощь шёл быстрее в два раза. Всё ждал, что за каждым поворотом увидит лицо Айкын. Но нет молодой хакаски. Где она? Он должен встретить её давно. Может, конь споткнулся и она упала вниз? В недобром предчувствии защемило сердце. Добежал до карниза, где видел её в последний раз. Так и есть. Никого нет. Чертыхаясь, пролетел на заднице крутой подъём, застонал от злости.
По следам видно, как Айкын развернула коня тогда, как только он скрылся из глаз, и погнала его назад по тропе. Да, не выдержала девка… Эх, перестарался Агафон. Надо было обращаться помягче да поласковей. А сейчас что? Прошло столько времени! Она уже далеко, не догнать, как ни старайся. Хорошо то, что хоть додумался в первую очередь перевести оленя с золотом. А то бы сейчас кусал локти.
Что делать? Сверкнули глаза звериным блеском: гори всё синим пламенем! Она сама захотела этого. Настала пора, всё равно надо следы заметать. Подошёл к сухой пихте, достал коробок из кармана, чиркнул спичкой. Затрещали смолистые ветки. Жаркое пламя стало с яростью пожирать все вокруг, зашипело речным перекатом, ахнуло отжившей сушиной, в одно мгновение взметнулось грозным факелом к небесам. Всепожирающий огонь перекинулся на соседние ели, шаровидным клубком перекатился дальше и, подхваченный свежим ветерком, полетел по сухим макушкам деревьев.
Охваченный жаром, Агафон бросился бежать назад по тропе. И вовремя. Бешеное пламя, как бы набирая силу и мощь, отрыгнуло назад, опалило поляну, скалу и, подхваченное тёплым низовиком, выстрелило на противоположный берег реки. Там тоже вспыхнула сухая пихта. Пожар зашипел с увеличивающейся мощью.
Гибкой ящерицей выскочил Агафон на каменистый карниз. Повернулся назад, посмотрел, склонил голову набок, в злой усмешке растянул губы: «Нет, из такого ада никто не уйдёт. Вон как дымом лог затянуло. А пламя верхом, по макушкам летит, как рябчик! А разве может человек обогнать улетающую добычу?»
ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ
Она не смогла удержаться на ногах. Если бы не сильные руки Агафона, так и упала бы на пол срубленной вербой. Но он удержал её, подхватил на руки, осторожно понёс в угол, за печку, где стоял старый облезлый топчан. Бережно посадил рядом с собой, прижал к груди, глухо зашептал:
— Тихо, только не кричи, а то мышей разбудишь, — и уже вкрадчиво: — Кто в доме?
Пелагия ни жива ни мертва. Старается совладать с собой, собирает сумбурные мысли воедино. Наконец-то оправилась:
— Как кто? Иван спит наверху. Приказчики, аньжинер Семёнов, смотрящий Хлопов. Внизу, по комнатам, казаки Михась, Стенька да Гришка Молох. Да ещё Лушка. Все на месте.
— Пришлых нет? — вкрадчиво посмотрел Кулак ей в глаза так, что ей показалось, окатили из ведра холодной водой.
— Нет! Что ты? Кто может? Старатели, так те по баракам, — едва владея собой, выдавила Пелагия.
— Какие вести оттуда есть? — намекая на хозяина, спросил он.
— Нет. Какие вести? Ты же знаешь, что все наказы Набоков с приказным отправил, — отводя глаза в сторону, ответила женщина. — А боле после того, как вы в тайгу ушли, никого не было. Только бергалы, старатели, семьдесят человек партия.
— Точно говоришь, не врёшь? — повернул лицо Пелагии к своим глазам Агафон. — Смотри у меня, не дай бог, обманешь, — пригрозил, и уже более миролюбиво: — Собери-ка на стол. Жрать охота. Да не шуми, не буди людей. А я пока к себе наверх поднимусь.
Отпустил её, встал, мягко, кошкой прошлепал босыми ногами по полу. Тенью проплыл по кухне, несколько раз скрипнул на лестнице и исчез в своей комнате.
Пелагия едва поднялась с топчана. Ноги ватные, не может ступить с места. Как и откуда появился Агафон? Из подземелья или через конюшню прошёл (Иван дверь оставил открытой). Что делать? Бежать к Ченке, предупредить Ворохова? Или достать из русской печи еду? Вовремя додумалась, надо оставаться дома, при нём. Уйдёшь на улицу, спохватится, сразу заподозрит неладное. Лучше уж потом сходить, когда поест да уснёт. Время будет. На ходиках ещё только половина второго.
Первым делом, озираясь наверх, нырнула под стол, за листком бумаги. Успела-таки бросить письмо под стол. Слава тебе Господи, что Агафон не увидел! Руками захлопала в темноте по доскам, пусто, нет ничего. Может быть, отлетело в сторону? Взяла со стола керосинку, осветила пол. Что за чёрт? Нет письма! Упала на четвереньки, поползла вокруг, лампаду тянет перед собой на вытянутой руке. Глазами хлоп по сторонам, нет листочка! Да где же он? Сделала вокруг стола круг, второй, едва не задохнулась от ужаса: чисто, как при перенове. Только вместо снега чистые, скоблёные доски. Даже в глазах потемнело.
Вверху негромко скрипнула дверь, вышел Агафон, спускается вниз. Пелагия вскочила на ноги, растерянно заметалась по кухне, накрывая на стол. Он, кажется, не заметил, спокойно подошёл, сел на лавку, забрякал ложкой, с жадностью набросился на тёплые щи. Она молча нарезала хлеб, присела сзади, в темноте на табурет. Агафон не поворачиваясь, чавкая, бросил:
— Что там? Садись на свет. Не люблю, когда за спиной стоят.
Пелагия подошла, села на край лавки, глаза прячет.
— А где все? — тихо спросила.
— Кто? — вздрогнул он всем телом.
— Ну, Загбой, Ульянка, экспедиция, — не поднимая головы, дополнила она.
— Дык там, — махнул Агафон головой куда-то за стену. — В горах, золото моют. Я один пришёл. Сама знаешь, дела у меня. За прииском надо следить… — И, уже перебирая слова, глухо пробасил: — Иван как? За лошадьми смотрит?
— Да. Всё хорошо. Все сыты, здоровы, — затаила дыхание женщина и, плохо скрывая волнение, задала наводящий вопрос: — А что, кони нужны?
— Угу… в город мне надо. Срочно… Залихватов с депешей отправил в контору. Вроде как людей в помощь надо, золотишко копать. Содержание большое, залежь богатая.
— Так когда?!
— А прямо сейчас и поеду.
— Так ночь на дворе!!! — в волнении Пелагия вскочила на ноги.
— А что ночь? Пока соберусь, оседлаю, глядишь, и отбеливать начнет. На улице и так светло. — И, понизив голос до шепота, усмехнулся: — А что ты так суетишься? Али наскучалась?.. Смотри, на час могу задержаться…
Пелагия смиренно присела на место, нервно затеребила край кофточки руками, перевела разговор на другое:
— Ивана будить?
— Зачем? Сам управлюсь. Утром скажешь, что пару взял, Гнедого и Каурого. Дней через пять буду назад, самое малое, не раньше. Не теряйте, сам вернусь. Пока то, да сё… И к хозяину заеду. Там ночь, — и отложил ложку. — Вот как хороши щи на дорожку. Собери-ка с собой, что поесть. Хлеба, мяса-копченки, рыбы. Как всегда. А я пока пойду, вещи соберу. — И ещё раз: — Никого не буди. Пусть спят. Сам управлюсь.
Встал, опять осторожно пошёл наверх по ступеням. Пелагия дождалась, когда он уйдёт в комнату, на цыпочках подскочила к двери, выдернула засов и опрометью к Ченкиной избе.
Стихло на кухне. Только керосинка бросает матовый свет на стены. Вдруг под лестницей зашуршало. Негромкие шаги босых ног. Из-за укрытия выдвинулась угловатая фигура человека. Мужик. На глаза надвинут треух. Быстро и в то же время бесшумно пересёк кухню, скрылся за печкой. Осторожно открываясь, пискнула дверь чёрного хода.
Агафон неторопливо прошёлся по комнате, подошёл к окну. С улицы бьётся темно-синее марево. Летние ночи коротки, непродолжительны и светлы. Даже сейчас, в эту глубокую зябь, хорошо видно чёрное озеро, рубчатые гольцы на фоне фиолетового неба и мрачную, тёмно-зелёную тайгу. На улице тишина. Вот только несколько раз кротко взбрехнула собака Ченки, может, на всплеск воды или на непроизвольный крик сонной выпи. И опять размеренное дыхание спящей природы. Зачем зажигать керосинку, когда он и так всё знает в своей комнате с закрытыми глазами?
На ощупь, рукой, Агафон нашёл тайную защёлку, заученно потянул в сторону, снял подоконник. Здесь его тайник. Плотная кожаная потка, подарок Загбоя, в которой хранятся драгоценности. Результат его работы за долгие двенадцать лет. Здесь золотые зубы, перстни, цепочки, кольца, серьги. Всё то, что кто-то когда-то носил на себе. А Кулак выменял, купил у загулявших бергал и просто снял с мёртвых старателей. Девять килограммов ювелирных изделий. Немного и немало. На первое время хватит.
Но это ещё не всё. Там, на глубине трёх метров, в рассечке старательского шурфа, закопаны четыре золотые пластины, отлитые им для удобства транспортировки. Каждая весом по пуду. Единая старательская мера. Ни больше ни меньше. Но и это не все. На перешейке между первым и вторым озером у запора стоит олень с экспедиционным золотом.
От представления своего богатства у Агафона где-то внутри тела вспыхйула медовая истома, голова закружилась от избытка чувств, а сердце едва не остановилось от выброса томительного адреналина. Теперь он богат! Всего, что у него сейчас есть, с избытком хватит на безбедную старость, на счастливую, спокойную жизнь где-нибудь под ласковыми лучами тёплого солнца на побережье Чёрного моря. Всё то, о чём он мечтал долгие годы, к чему стремился несколько десятков лет, за что сгубил не одну безвинную жизнь. Ну и пусть… Возможно, его бог простит за грехи тяжкие, как прощал и сопутствовал Агафону всё это время. Впрочем, он и не раскаивается за содеянное, у него совершенно другие понятия: он давно продал душу дьяволу. А с него спроса нет. Агафон и продолжит свою дальнейшую жизнь в шкуре беса и нисколько не пожалеет об этом. Если будет надо для достижения цели, убьёт опять. Не задумываясь. В любое мгновение. А пока надо уходить, и как можно скорее. Бежать из Сибири далеко-далеко, где его никто и никогда не найдёт.
Агафон вытащил потку с драгоценностями, переложил на стол. Достал из сундука заранее приготовленные к бегству вещи: нижнее бельё, куртку, картуз, сапоги. На ощупь потрогал, вроде всё на месте, как и укладывал когда-то перед выходом в тайгу. На дне вещмешка нож, кистень, револьвер, немного денег на расходы в дороге, поддельный паспорт на имя некого гражданина Узлова, малоизвестного купца пушных дел. Вроде всё. Присел на дорогу. Прощаясь, ещё раз осмотрел комнату, в которой влачил своё скрытное, заячье существование. Теперь он не увидит её никогда. Теперь у него будет другая жизнь. Через некоторое время. Но до этого ещё надо перейти через несколько преград.
Тяжело вздохнув, Агафон встал, взял в руку объёмистую котомку, не оглядываясь, пошёл к выходу. Внизу, на кухне, хлопочет Пелагия. Уже собрала в мешок продукты, кратко объяснила, где что лежит и сколько. Стараясь казаться равнодушным, Агафон согласно кивнул головой: всё понял. Чтобы не заподозрила неладное, не прощаясь, грубо бросил:
— Иди спать. Через неделю буду.
Пелагия вскинула на него глаза:
— Я за тобой дверь закрою…
— Не надо, я чёрным ходом.
Более ничего не сказав, женщина тенью скользнула к себе в комнату, осторожно закрыла за собой дверь комнаты. Агафон покачал головой ей вслед: «Прощай, молодка. С тобой мне было хорошо…»
Дунул в керосинку, погас свет, стало совсем темно. Но Агафону не нужен свет. Он знает здесь всё по памяти. Девять шагов за печку. За ширмой низкая, утлая дверь. Дёрнул за ручку, шагнул в лавку. Чиркнул спичками, зажёг лампаду. Здесь всё по-старому, как перед уходом в тайгу. Без него здесь торговал Иван. Заглянул за полки, пошарил рукой, достал новенький, короткоствольный винчестер, вместо того, что разбил в тайге. На полках патроны в коробках. Зарядил магазин, набил патронташ, пару коробок рассыпал по карманам. Ещё несколько небрежно бросил в мешок. Хватит, на всю жизнь не напасёшься. Мало будет, в городе можно ещё прикупить. Если что, в револьвере семь патронов. Всё равно отстреливаться не от кого. Погони не будет. В крайнем случае несколько первых дней.
Стараясь не шуметь, приподнял громоздкий сундук с товаром. Это только кажется, что сундук тяжёлый. На деле он уравновешен и стоит так, что легко подаётся, ставится на место при незначительном движении руки. Под сундуком — деревянная крышка люка. Здесь начинается подземный ход из дома, через старательский шурф с рассечкой. Когда-то тут доставали золотоносный песок. Агафон сам руководил работами. И подвёл рассечку под дом. Оставшиеся несколько метров докапывал сам. Он верит, что, кроме него, о подземке не знает никто. Да ещё Пелагия. Но она не в счёт: боится.
Как было много раз, ступил на прочную лестницу. Вещи вперёд, за собой осторожно закрыл люк. Слышно, как сверху плотно встал сундук. Теперь он отрезан от этого мира. Все будут думать, что он ушёл из дома через чёрный ход на конюшню. В лавке три двери. Главная с улицы, под замком. Вторая, в дом, через которую он только что вошёл. И ещё одна, за прилавком, выходит в амбар, а потом на конюшню. Утром Пелагия скажет Ивану, что он был и ушёл за лошадьми через лавку… Прежде всего ему надо пройти по подземному переходу, чтобы забрать из рассечки закопанные золотые пластины, вытащить их на поверхность, к перешейку между озёрами, и только лишь потом забрать коней из конюшни через двор.
Освещая керосинкой рассечку, Агафон уверенно пошёл по темной дороге, которая уводила его навстречу светлому будущему. Здесь ему знаком каждый камень, деревянный стояк крепи, прочные, кедровые подпорки, пихтовые лаги, шкуренные накаты подволока. Тут он ходил много раз, знает каждый поворот, подъём, провал, изгиб, повторяющие змеевидную нить некогда существовавшей золотой жилы. Всё расстояние штольни, рассечек измерено шагами. Агафон не сомневается, что через двадцать шагов будет поворот направо, там ещё четыре шага — и левая рассечка. По ней семь шагов до тупика, а там, на глубине штыковой лопаты, закопаны золотые пластины. Четыре штуки! Каждая весом по пуду.
Мягко ступают вкрадчивые шаги по колотым доскам. Новые яловые сапоги хлюпают в жёлтой жиже. Под досками плещется вода, да негромкое дыхание нарушает тишину подземной могилы. Всё как всегда. Даже свет керосиновой лампы бьётся в размеренном равновесии, отмеряя ритм шагов человека. Но вдруг матовое пламя вытянулось, задрожало в одном направлении, назад, откуда пришёл Агафон. В лицо дохнуло свежестью, запахами ночной тайги, перестоем лесных трав.
Он тут же остановился. Что такое? По рассечке тянет воздух, вентиляция. Такого не должно быть. Там, на выходе из шурфа, лежит ляда, плотная тесовая дверь. Она перекрывает доступ кислорода и сверху замаскирована дёрном. Он сам закрывал вход и точно знает, что здесь должен быть застойный воздух. Потом где-то там, впереди, что-то негромко пухнуло, как будто невидимые руки закрыли крышку гроба, и всё стихло. Заметавшееся пламя керосинки замерло в вертикальном положении, так, что создалось впечатление, что он находится в могиле.
Долго стоял на одном месте, прислушивался. В ответ — гробовая тишина. Показалось? Или старый старательский шурф даёт осадку? А может, в неглубокой рассечке образовалось окно? Тем не менее, проверяя себя, Агафон взметнулся пружиной капкана, затушил лампаду и дальше пошёл по памяти, перебирая знакомую дорогу рысьими шагами. Пологий подъём. Оставшиеся несколько шагов прошёл крадучись, передёрнув скобу затвора винчестера. Вот и ляда. Бесшумно толкнул творило вперёд, дверь подалась, освобождая выход из подземелья. Руками нащупал небольшой камешек, метку, которую он оставлял когда-то на входе. Камешка не было. Значит, кто-то был в шурфе в его отсутствие. Но кто? Когда? Оставалось догадываться. В других условиях Агафон более обстоятельно просмотрел бы все подходы и понял, кто входил в шурф. Но сейчас не время. Мутный рассвет ускоренными шагами наступал на дикую тайгу. Надо торопиться.
Ещё раз убедившись, что рядом, у входа, никого нет, он оставил вещи, вернулся за пластинами. Золото оказалось на месте, там, где Агафон его когда-то закопал. Все четыре пластины. Рядом друг с другом. Немного успокоившись, вытащил первые две на поверхность, вернулся за другими. Ещё несколько минут перехода — и всё его достояние лежало под ногами, у входа в шурф, под старым кедром. Четыре золотые пластины, каждая по иуду весом и девять килограммов ювелирных изделий. Да ещё олень с двумя сумами, в которых ещё две с половиной тысячи золотников. От такого состояния у любого человека перехватит дух!.. Теперь только осталось сходить за лошадьми, собрать вещи — и в дорогу!
Агафон закинул за спину ружьё, но прежде чем идти, не смог уклониться от желания ещё раз потрогать своё золото руками. Золотая лихорадка — неукротимая ведьма соблазна! Сколько людей загублено от её коварных чар. Наклонился только для того, чтобы коснуться дрожащими ладонями благородного металла, ощутить нервное напряжение души. И тут же кончиками ушей, затылком, ещё одной парой невидимых глаз ощутил, услышал, увидел движение за спиной. Резко вскочил и только успел округлить глаза:
— Ты?!!!
Хукк! — так рубят дрова. Ударило, тукнуло, разнеслось. Только не звонкий хруст расколовшегося полена, а тупой звук развалившегося черепа. Бездыханный Агафон мешком завалился под корни трёхсотлетнего кедра.
Пелагия бесшумно вошла в комнату. Сразу же затаила дыхание, прислушалась: спит ли Иван? От напряжения в ушах зазвенело, но всё равно почудилось равномерное дыхание мужа.
Немного успокоилась, приложила ухо к двери, плохо разбирая, что происходит там, внизу, на кухне. Вот что-то негромко прошуршало, глухо бухнуло, стихло. Всё, ушёл Агафон. Теперь она осталась одна со своими проблемами. Успеет ли Ченка и Филя предупредить Вороховых и агентов тайной полиции? Добегут ли те с озера, пока Кулак седлает коней? А может, Филя сам справится с Агафоном, как-то задержит его, свяжет? Нет, не сможет. Хоть и силён Филя, как сохатый, а Агафон всё одно сильнее, проворнее да ловчее. Не хватит сил-то. Да к тому же как бы кровушка не пролилась. В темноте, глядишь, Агафон выхватит нож или нажмёт на курок. Вот бы в помощь кого. Покосилась на кровать, сказать бы Ивану, да долго толковать, что да как. Да и не пойдёт Иван супротив Агафона, а наоборот, встанет за хозяина. Эх, горе-то…
На цыпочках прошлась к окну, глянула, темно ещё, на дворе ничего не видно. Только озеро блестит яркими звёздами да горы соперничают с небом серым цветом. На улице тишина. Спят уставшие за трудовой день старатели. Молчат собаки. Значит, ещё не успела Ченка к старому зимовью. Сколько времени прошло? Полчаса или чуть больше? И где сейчас Филя? Стоит, наверное, за пряслами у конюшни, ждёт, когда Агафон выйдет. Постояла немного ещё и поняла! Что? Сразу не сообразила. Резко повернулась, замерла от страха, и только тут дошло, что в комнате она одна! Не поверила, подскочила к кровати, склонилась:
— Иван! Спишь ли?
В ответ — молчание. Протянула руку, пошевелила одеяло. Скомканное в кучу, холодное. А Ивана нет!!!
Хлопнула по постели и взвыла от страха. Нет мужа. Ушёл, исчез, пока её не было. Но когда? Сразу же за ней или после, когда они с Агафоном на кухне разговаривали?..
Пелагия метнулась к выходу, открыла дверь комнаты, замерла. В доме тишина, внизу, на кухне, сонное царство. Негромко заскрипела половицами, спустилась по лестнице, зажгла ещё теплую керосинку. Холодея телом, подошла к входу. Массивная, кедровая дверь заперта на прочный засов изнутри. И потайной рычажок, чтобы можно открывать снаружи, тоже закрыт. Значит, через неё никто не выходил. Но тогда где же Иван?
Вышла на улицу. В лицо дохнуло ночной прохладой. На дворе тишина. Долго слушала, путаясь в мыслях, теряясь в догадках, но ещё больше нервно подрагивая всем телом от страха. Что делать? Куда идти? Наконец-то сообразила, что где-то тут, в глубине двора, у конюшни должен быть Филя или Ченка. Пошла вдоль прясла, тихо приговаривая:
— Филя…
Читать бесплатно другие книги:
