Страшно близко. Как перестать притворяться и решиться на настоящую близость Миллер Дональд

Donald Miller

SCARY CLOSE

© 2014 by Donald Miller

Published by arrangement with Thomas Nelson, a division of HarperCollins Christian Publishing, Inc.

© И.А. Проворова перевод на русский язык. 2021

© ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Предисловие Боба Гоффа

Все мы дилетанты в вопросах любви и отношений. По крайней мере, я никогда не видел профессионалов этого дела в специальной форме с наклейками от спонсоров, как у гонщиков NASCAR[1]. Мы формируем свой взгляд на отношения, полагаясь на статьи в журналах, популярные фильмы и свой неудачный опыт. Неудивительно, что наши представления о самих себе и истинной близости искажены.

Дон Миллер – один из моих самых близких друзей. Я знаю, что он любит меня, потому что он сам говорил мне это. Вместе мы прошли через великую радость, опустошающее горе и вечные сомнения.

Несколько лет назад мы с Доном отправились в угандский город Гулу, где бушевала гражданская война против Господней армии сопротивления[2]. Сотни тысяч людей были вынуждены покинуть свои дома и жить в лагерях. Прибыв в Северную Уганду, мы поселились не в отеле, а в лагере с 38000 переселенцев. В то время было беспокойно: боевики похищали людей, и большинство похищений происходило именно в лагерях.

Одним поздним вечером мы с Доном общались с руководителями лагеря у костра, а затем отправились спать. В темноте мы пошли к нашей хижине. Если бы кто-то захотел нам навредить, мы бы не смогли защититься. Нырнув в хижину, Дон, не сказав ни слова, развернул свой коврик перед входом. Нападавшим пришлось бы пройти мимо него, прежде чем добраться до кого-нибудь еще. Так поступают хорошие друзья: они охраняют друг друга в минуты опасности.

Дон написал эту книгу, чтобы стать тем самым другом, который защитит вас от вредных убеждений об отношениях, которые так или иначе просачиваются в нашу жизнь, как нежелательная почта в почтовый ящик. Эта книга поможет вам по-новому взглянуть на отношения, но не ищите в ней пошаговых инструкций. Дон пишет о своей жизни с интеллигентной честностью и болезненной прозрачностью. Он считает, что честность и прозрачность – его помощники. Дон не просит во всем с ним соглашаться, но ему удалось поставить под сомнение несколько моих убеждений о близости – и это пошло мне на пользу.

За годы нашей дружбы мы с Доном выступили вместе на нескольких мероприятиях. И труднее всего мне дается не общение с залом или само выступление, а представление Дона. Верите или нет, но я ни разу не смог представить его без волнения. Думаю, потому что я люблю его, а любовь делает нас одновременно сильными и слабыми. Мне нравится, кем Дон является и кем становится. Я благодарен парню, который помогает мне справиться со страхами, даже если это ему дорого стоит.

Позвольте представить вам моего друга Дона Миллера.

И да, я плачу.

Предисловие автора

Однажды кто-то сказал мне: невозможно почувствовать себя любимым, пока ты продолжаешь притворяться и отказываешься показать окружающим свое истинное лицо. Уже тогда я сам знал это не понаслышке. Большую часть жизни я прожил как актер, который подпитывается человеческими аплодисментами – и чем больше их было, тем больше мне их хотелось. Но я играл не на театральной сцене или в кино. Я притворялся в настоящей жизни.

Мысль о том, чтобы перестать примерять на себя роли, давила на меня и ужасала. Могут ли окружающие полюбить нас такими, какие мы есть? Никто не выходит на сцену и не получает овации просто за то, что он человек. Вы должны спеть, станцевать или сделать что-нибудь еще. Думаю, в этом и заключается разница между тем, чтобы быть любимым и напрашиваться на аплодисменты. Любовь нельзя заслужить, ее можно только получить. А испытывать ее могут только те, кто готов полностью открыться другому.

Я вовсе не эксперт в этом вопросе. Я женился лишь в 42 года – именно столько времени мне потребовалось, чтобы рискнуть быть самим собой рядом с другим человеком. И вот что я понял, пройдя этот долгий путь: заслужить аплодисменты – дело одной минуты. Для любви нужно гораздо больше времени. Но взамен вы получаете намного, намного больше.

Искренне ваш,Дональд Миллер

Глава первая

Помехи неуверенности

Я даже не задумывался о своих проблемах, связанных с близкими отношениями, пока не провел выходные со своей невестой в Эшвилле. Я арендовал домик в горах Голубого хребта, где пытался закончить книгу до нашей свадьбы. Больше года я ухаживал за Бетси, и даже переехал в Вашингтон, чтобы быть рядом. Но как только кольцо оказалось у нее на пальце, я снова спрятался в лесу. Я хотел закончить книгу, чтобы ей не пришлось выходить замуж за безумного писателя. Вряд ли первый год замужества женщине захочется наблюдать, как ее новоиспеченный муж ходит туда-сюда по комнате в одних трусах и бормочет что-то себе под нос. Жизнь писателя романтична только на бумаге. В реальности же то, что пишут авторы, и то, как они живут, может различаться как алмаз и кусок угля. Жизнь, запечатленная на бумаге, отполирована до обманчивого блеска.

Желание казаться лучше, чем я есть, – одна из моих странностей. Я не верю, что люди могут принять меня таким, каким я бываю в процессе творчества. Я тот человек, который хочет представить миру свое самое честное, подлинное «я», поэтому я скрываюсь за кулисами и репетирую самые честные и подлинные реплики, пока занавес не поднимется.

Я заостряю на этом внимание, поскольку черта характера, которая сделала меня хорошим писателем, сделала меня ужасным в отношениях. Прятаться за кулисами можно очень долго. Но в близких отношениях приходится раскрывать свое истинное лицо. Я научился завоевывать женское внимание, а затем кланяться со словами: «Спасибо, вы были отличной публикой» как раз в тот момент, когда наступало время показать, какой я есть на самом деле. Но я и сам едва знал, кто я такой. И как тут открыться другому человеку?

К тому моменту, когда Бетси приехала в Эшвилл, я практически ни с кем не разговаривал уже несколько недель. Она задавала мне простые вопросы, а я чувствовал себя аквалангистом, которого вытягивают на поверхность.

Мы сидели у озера перед небольшим домиком, и она спросила, как мне удается проводить столько времени в одиночестве. Она сказала, что ее друзья восхищаются моей способностью изолироваться от общества ради написания книги, но сомневаются, что это нормально. Не думаю, что ее это беспокоило. Ей это казалось скорее экзотичным.

Я и сам задумывался об этом и поделился с ней тем, что узнал за год, который я за ней ухаживал. Я понял, что на автомате исполняю определенную роль, и эта функция включается, даже когда я оказываюсь в небольших компаниях. Но когда я один, я восстанавливаюсь. Когда я один, мне не нужно быть в образе.

Она сказала, что рядом с ней я не обязан быть в образе. В этих словах не было необходимости. Я и так знал, что это правда. На ком еще жениться, если не на той, которая уведет тебя со сцены?

На поверхности озера зеленели отражения деревьев – глаза Бетси были такими же зелеными. И настолько же глубокими. Ее внимание было сложно завоевать. Несмотря на нашу помолвку, я знал, что пока она не могла полностью доверить мне свое сердце.

Мне свойственно впечатлять людей, чтобы заслужить их расположение, но Бетси бережет свое доверие до тех пор, пока его окончательно не заслужат. Она делает это неосознанно. Просто под оболочкой этого сильного человека скрывается хрупкость, поэтому она не станет открывать свое сердце первому встречному.

При знакомстве Бетси сказала мне, что ей нужно время, чтобы наладить связь. Это означало, что нам придется провести бесчисленные часы вместе, ничего не делая, чтобы она почувствовала себя в безопасности. Она считала, что любой человек может ворваться в чью-то жизнь и так же молниеносно из нее уйти, но задержаться сможет лишь тот, кто готов построить крепкие отношения, основанные на верности и преданности. И ее окружение подтверждало это. Пока я тратил свою жизнь на то, чтобы заслужить чужие аплодисменты, Бетси закладывала фундамент из надежных друзей и родственников. И тем друзьям она была непоколебимо верна.

За год отношений у нас произошла лишь одна по-настоящему серьезная ссора. Это случилось после того, как я оскорбил одну из ее подруг. Честно говоря, я был довольно объективен и просто обратил внимание, что одна из ее подруг иногда бывает грубовата, и что ее отношения с мужчинами выстраивались бы лучше, если бы она перестала выжимать из них все соки. Я сказал, что больше не хотел бы с ней видеться, если Бетси не против. Как оказалось, она была против.

Это простое замечание чуть не стоило мне наших отношений. Бетси сложила салфетку, которая лежала у нее на коленях, и положила ее на стол. Она сидела молча, но в глазах читалось, что она готова убить меня прямо здесь. Когда подошел официант, чтобы налить нам воды, клянусь, он не оборачиваясь попятился назад.

Ее поразил не сам комментарий, а то, с какой легкостью я мог вычеркнуть из своей жизни другого человека. Для Бетси отношения были делом всей жизни, результатом бесчисленных разговоров и обмена опытом. Разорвать отношения для нее было словно срубить многовековое дерево. В пылу этого спора я понял, что я всего лишь саженец в лесу жизни этой женщины. С тех пор я не говорил ни слова о ее друзьях. Чтобы завоевать ее сердце, мне пришлось посадить себя в этот лес и медленно наращивать кольца, приумножающие доверие ко мне. Именно так она и ее друзья поступали друг с другом.

Тогда я понял, что эти отношения будут не такими, какие у меня были прежде. Я понял, что мне нужно узнать себя и раскрыться перед другим человеком. Это не просто меня ужасало, а казалось абсолютно чуждым. Я не знал, как это сделать. Ставки были высоки: я должен был либо стать здоровым человеком, либо продолжить притворяться всю оставшуюся жизнь. Это был выбор между близостью и публичной изоляцией.

Бог одарил меня не только Бетси, но и тягой к переменам. Долгие годы я провел в одиночестве за кулисами, подбирая слова, чтобы рассказать людям, кто я – точнее, кем мне хотелось быть. Это была мрачная и одинокая жизнь. Конечно, у нее были и свои преимущества, ведь очень приятно, когда вам аплодируют. Но гораздо лучше, когда дома ждет тот, с кем можно обсудить выступление, с тем, кто не впечатлен вами, а любит вас.

Я расскажу вам о своем пути к истинной близости. Я покажу эпизоды года, который я потратил на то, чтобы научиться меньше притворяться, больше быть самим собой и преодолевать этот непростой страх – страх, что тебя узнают. Эта книга о том, как я понял, что для полного счастья мне не обязательно создавать вокруг себя шумиху. Возможно, такая жизнь пройдет незаметно для большинства окружающих, но и тихую жизнь можно прожить достойно. На самом деле, есть что-то благородное в том, чтобы делать в жизни не так много, но иметь возможность предлагать любовь тому, кто готов ответить на нее взаимностью.

В течение этого года я задавался самыми разными вопросами: что, если по своей природе мы – своеобразные чувствительные антенны, рецепторы для получения любви, и тоску по ней мы часто ошибочно принимаем за необходимость впечатлить кого-то? Что, если самые успешные в мире люди добиваются всего потому, что ими руководит неудовлетворенная потребность в любви? Что если люди, которых мы считаем великими, на самом деле самые опустошенные? Что если все это время им просто не хватало истинной близости, потому что они так и не поняли, как ее добиться?

Несколько лет назад я посмотрел интервью с сыном бывшего президента. После долгой паузы и глубокого вздоха тот признался, что провел массу времени с самым могущественным человеком в мире, но понятия не имеет, кем тот был на самом деле.

– Я никогда не знал своего отца, – признался сын. – Никто его не знал.

Лишь несколько раз в жизни мы осознаем важность момента, который проживаем. Сидя с Бетси у озера, я понял, что могу либо позволить ей по-настоящему узнать меня, либо танцевать перед ней джигу, пока не упаду от усталости, как это и происходит с ложной любовью. И мое решение повлияет не только на наши отношения, но и на психическое здоровье наших будущих детей, жизнь наших друзей и, возможно, каким-то таинственным образом, на все сущее.

Я верю: со временем плохое забудется, но в нашей памяти останутся жить истины, к которым мы приходим в общении с другими. Моменты проявления чувств и пугающая ответственность заботы и любви, которую мы на себя возлагаем. А помехи неуверенности и притворства погаснут, как экран телевизора.

Глава вторая

Ты прекрасно справляешься с отношениями

Тот факт, что мы с Бетси оказались помолвлены, сам по себе был чудом. Еще за пару лет до начала наших отношений я был уверен, что способен принести партнеру лишь боль и страдания. До этого я разорвал помолвку, нанес непоправимый ущерб, и единственным плюсом было то, что боль – и ее, и моя – уничтожила мою прежнюю модель отношений. Ведь жить так дальше было невозможно.

Модель была следующая: я встречал девушку, которая, как мне казалось, была слишком для меня хороша. Приглашал ее на свидания, проводил с ней время, мы начинали встречаться, и я становился навязчивым. Мне постоянно нужно было подтверждение ее симпатии ко мне. Не просто нужно, необходимо. Я ломал себе голову, почему она не отвечала на мои сообщения или звонки, почему, как мне казалось, я не нравился ей так же, как она нравилась мне. В юности это лишало меня всех шансов на отношения, но, повзрослев, я научился это скрывать. Я отмечал в календаре, сколько дней прошло с момента нашего последнего общения, и связывался с ней, выждав не меньше десяти дней, чтобы не выглядеть жалким. У меня была система, и эта система работала.

Потом наступал второй этап. Внезапно, после всей этой одержимости, я терял к ней интерес. Меня тянуло к девушкам, которые играли роль жертвы, ведь именно с такими девушками можно почувствовать себя героем. Но в какой-то момент они начинали меня раздражать. Как только это происходило, я становится злым. И говорил злые слова. Потом мне становилось стыдно, я шел мириться, но вскоре они снова начинали меня раздражать. Моя личная жизнь походила на мертвую петлю раздражения и созависимости.

Последние отношения оказались самыми болезненными.

Прекратить все это меня убедил мой друг Боб. Боб – классный адвокат из Сан-Диего, и у него большой опыт в урегулировании конфликтов. С самого начала он чувствовал что-то неладное. Он звонил практически каждую неделю и проверял, как продвигается наша помолвка. И дела всегда были плохи. То мы снова поссорились. То я не спал несколько дней. И вот, она перестала носить кольцо. Мы отменили свадебные приглашения.

– Дон, – сказал Боб. – Думаю, все кончено.

В то время мой офис находился над тайским рестораном. Я откинулся на спинку стула, закинув ноги на подоконник. Взглянул на кучу писем, которые не мог разобрать уже несколько недель. Он сказал это снова. Сказал, что отношения закончились, и мне нужно признать этот факт. Я знал, что он был прав. Все было кончено уже несколько месяцев.

– Хочешь, я прилечу и помогу тебе сказать ей об этом? – спросил он с грустью.

– Нет, – ответил я. – Я справлюсь.

И я сказал. Сейчас это звучит банально. Миллионы пар разрывают помолвку, и почти для всех это только к лучшему. Но когда вы в самом процессе, когда вы произносите все эти слова, а через пару месяцев от них отрекаетесь, вы чувствуете себя полным придурком. Вы спрашиваете себя, стоят ли чего-то ваши слова? И если не стоят, то что вы за человек?

Прибавьте к этому грусть и замешательство, связанные с тем, что вы сделали кому-то больно, что внутри вас живет что-то настолько нездоровое и безрассудное, что оно способно разбить чье-то сердце.

Почти год это не отпускало меня. И снова именно Боб помог мне выкарабкаться. Однажды, когда я сидел у себя в офисе и пытался хоть что-нибудь написать, Боб позвонил мне. Он спросил, как я, и я ответил: «Хорошо». Он спросил, отхожу ли я от произошедшего, и я ответил: «Да». Конечно, все это было неправдой. Я чувствовал себя ужасно. Я был в оцепенении. За Библией на моей книжной полке была припрятана бутылка виски, и, когда все уходили домой, я выпивал по три стакана и слушал музыку, пытаясь хоть что-то почувствовать.

– По голосу не скажешь, что ты в порядке, – сказал Боб.

Я бы поспорил с ним, но боялся, что он заметит мое состояние. Язык заплетался.

– Знаешь, что я заметил в тебе, Дон? – сказал Боб.

– Что, Боб?

– Я заметил, что ты прекрасно справляешься с отношениями.

Я ничего не ответил. Я не был уверен, что правильно его понял.

Затем он сказал это снова, прервав возникшую тишину.

– Ты прекрасно справляешься с отношениями, Дон, – повторил он.

Я ни разу не плакал с тех пор, как разорвал помолвку. Я уже упоминал, что был в оцепенении. Но когда он произнес эти нелепые слова, во мне ожили какие-то чувства, а вместе с ними и вся боль, накопившаяся за это время. Я отвел трубку в сторону, опустил голову на стол и заплакал. И пока я делал это, Боб повторял:

– Дон, ты прекрасно справляешься с отношениями. До сих пор справляешься. И всегда справлялся.

Следующие несколько месяцев между утверждением Боба и моими внутренними ощущениями была зияющая пропасть. Но он продолжал звонить, и при каждом разговоре повторял эти слова.

– Знаешь, Дон, ты великолепно справляешься с отношениями. Помнишь, как ты подбадривал меня? Помнишь того парня, которого мы с тобой встретили в Уганде, и как сильно он тебя полюбил? Помнишь ту девушку, с которой ты встречался много лет назад, которая до сих пор относится к тебе как к брату? Мы не можем позволить нашим неудачам определять, кто мы есть, Дон. Ты прекрасно справляешься с отношениями, и каждый раз выходит еще лучше.

Как адвокат он неделю за неделей отстаивал меня в моей же душе, пока пропасть в ней не начала затягиваться. И я снова начал думать о свиданиях.

Конечно, я еще не был готов к серьезным отношениям. Бетси появилась только через год, и, видит Бог, она все равно почувствовала, что у меня были проблемы. Но боль достаточно утихла, чтобы я снова начал зацикливаться на девушках. Все возвращалось к старой доброй схеме. Но на этот раз я понял, что что-то не так. И решил обратиться за помощью.

Глава третья

У каждого есть история, которую он не рассказывает другим

Уже много лет я слышал о месте неподалеку от Нэшвилла под названием Onsite. Его описывали как терапевтический лагерь для взрослых. Нескольких моих друзей-музыкантов настигал творческий кризис, но после посещения одной из программ Onsite они снова были готовы писать. Моему другу Джейку программа помогла выяснить, почему у него так часто не ладились отношения. По его словам, семинары в значительной степени касались созависимости и стыда.

Я записался, хотя ехать туда не хотел. Я решился, потому что мое расставание стало в некоторой степени публичным событием, и хотелось, чтобы люди знали, что я работаю над своими проблемами. Это было в стиле той старой части меня, которая любила покрасоваться перед публикой. В какой-то степени я верил, что со временем сам во всем разберусь. В конце концов, я написал бестселлеры, которые помогли людям решить их проблемы. Почему же я не справляюсь со своими собственными?

В то время я исследовал структуру сюжетов, которые делают кино захватывающим.

И я понял простую вещь: во многих успешных фильмах одинаковый сюжет. Главный герой всегда слаб в начале и силен в конце, или придурок в начале и добряк в конце, или трусливый в начале и смелый в конце. Другими словами, в начале герой почти всегда неудачник. Но, чтобы стать настоящим героем, ему необходимо побороть сомнения, встретиться со своими демонами и набраться достаточно сил, чтобы уничтожить «Звезду Смерти».

В то же время, я заметил еще кое-что. Самый сильный персонаж в истории – не герой, а наставник. Йода. Хеймитч. Именно наставник направляет героя в нужное русло. Он дает герою план и воодушевляет его на бой. Наставник уже прошел путь героя, и своим опытом и советами он помогает ему справиться с трудностями и преодолеть врага.

Чем больше я изучал такие истории, тем больше осознавал, что мне нужен наставник.

Поездка на автобусе из аэропорта в Onsite была ужасной. Нас было около сорока человек со всех концов страны, и мы сидели слишком близко друг к другу в неловкой тишине. Пусть мне и было под сорок, но я чувствовал себя подростком, которого отправили на реабилитацию. Я оглянулся и начал строить догадки, зачем приехали другие пассажиры. Я пытался классифицировать их: извращенцы, приставалы, ипохондрики, сторонники теории заговора. Производители безделушек, которые продаются в самолетных каталогах, наверняка разбогатели на этих людях.

Когда мы прибыли, я удивился, насколько там спокойно. Onsite располагался в старом особняке на холме. С большого крыльца практически не было видно других домов или ферм. Рядом бродили лошади, а между пастбищем и соседним холмом протекала небольшая речка. Персонал был дружелюбный – как будто притворялся, что у них нет шкафа, набитого транквилизаторами.

У некоторых из нас были соседи по комнате, в том числе и у меня. Я спросил парня на соседней кровати, как он оказался здесь. Он ответил, что разрушил свой брак и свою компанию, потому что все время лгал. Он не мог понять причины такого поведения, кроме желания произвести впечатление на окружающих. Эта ложь привела его к банкротству, и он приехал в Onsite по совету бывшей жены. Странно, но после этого я сразу начал доверять ему. Я чувствовал, что могу поговорить с ним о чем угодно. Не говорил, конечно, но чувствовал, что могу.

Другой сосед по комнате осведомил нас, что он – мастер каратэ. Он сказал, что может одним движением повалить человека на пол и мгновенно сломать ему шею. Затем он решил раскрыть секрет этого удара, сопровождая свой рассказ свистом. Видимо, именно с таким звуком ломается шея.

На инструктаже персонал Onsite попросил нас сдать мобильные телефоны. Они сказали сделать все необходимые звонки, потому что следующие две недели мы будем оторваны от мира. Все бросились звонить или проверять свои акции. Я просто положил телефон в корзину. Кому я мог позвонить? Бобу? Что он мог мне сказать? Наверное, «Дон, ты прекрасно справляешься с реабилитацией».

Когда мы сдали телефоны, появился парень по имени Билл Локи и поприветствовал нас. Это был человек в джинсах и фланелевой рубашке с легким теннесийским акцентом и густыми седыми волосами, аккуратно зачесанными назад. Он походил на прихорошившегося фолк-певца или на парня, который бросил пить много лет назад и теперь увлекся поэзией.

Мы расселись, и Билл объяснил, что несколько лет назад его первый брак разрушился из-за лжи и эмоциональных измен. Как и мы, он пришел в Onsite, где узнал о созависимости и нездоровом поведении людей, которые пытаются почувствовать себя важными и полноценными. Он сказал, что это был долгий путь, но в конце концов ему удалось решить свою проблему. Через несколько лет после лечения в Onsite Билл стал лицензированным психотерапевтом и вернулся, чтобы руководить программами.

Мой первый большой прорыв произошел, когда мы с Биллом обедали в особняке. Я шутил, и он спросил, откуда взялось мое стремление постоянно развлекать окружающих. Невероятно, как быстро он меня раскусил. Я сказал, что не знаю, но всегда чувствовал потребность быть умным или смешным. Он взял салфетку со стола и нарисовал на ней маленький кружок. Внутри него он написал слово «я» и объяснил, что все рождаются «я». Он сказал, что так родился и я – абсолютно здоровым и счастливым маленьким «я». А потом, по его словам, какое-то событие в моей жизни все изменило.

Он обвел маленький круг кругом побольше. Во втором круге он написал слово «стыд». Билл сказал, что в какой-то момент я осознал, что со мной, возможно, что-то не так. Может, я не соответствовал стандартам своих родителей, или же дети в школе смеялись надо мной, но я пришел к выводу, что я хуже других. Стыд, сказал он, заставил меня спрятаться.

– В этом и заключается проблема, – сказал Билл. – Ведь чем больше мы прячемся от других, тем сложнее им нас понять. А для построения отношений нам необходимо взаимопонимание.

Затем он нарисовал еще один круг вокруг второго и сказал, что этот внешний круг был ложным «я», которое мы создаем, чтобы скрыть свой стыд. Он сказал, что именно в этом кругу мы создаем то, что воспринимаем как собственную личность, своеобразного «персонажа», которого мы привыкаем играть в театре жизни. Билл сказал, что некоторые из нас считают себя значимыми, только если они привлекательны, сильны или в чем-то талантливы. У каждого из нас припрятан свой козырь, который, по нашему мнению, делает нас достойными любви.

Билл даже не успел спросить – слово «юмор» само вырвалось из меня. Он вернулся к салфетке и написал это слово во внешнем круге. Не поворачиваясь ко мне, он продолжил водить ручкой над пустующим пространством во внешнем кольце. Я сказал слово «интеллект», и он записал его туда же.

Я добавил еще несколько слов, и мы остановились. Билл развернул салфетку ко мне, и я почувствовал, будто смотрюсь в зеркало. Я был «собой», покрытым стыдом и скрывающимся за юмором и своей игрой. Конечно, все относительно: нет ничего плохого в том, чтобы быть умным или смешным, и я не думаю, что неправильно получать признание за свой талант. Но Билл говорил о чем-то глубоко затаившемся во мне, что нашептывало эти опасные слова: «Я важен, только если…»

Билл показал на центральный кружок со словом «я» и сказал:

– Этот парень – ваше внутреннее «я». Именно он отдает и получает любовь. Внешние кольца – просто спектакль.

Той ночью я ложился спать с мыслью: не была ли моя личность лишь защитной конструкцией, механизмом, который я использовал, чтобы завоевать уважение в этом мире? Другими словами, что если тот, кого я играл, не был настоящим мной?

В ту ночь мне не спалось. Я продолжал спрашивать себя, кем был настоящий «я», похороненный под этими кругами.

Мои соседи по комнате тоже плохо спали. Парень, который назвал себя лжецом, уже попал в одну из маленьких групп, на которые нас всех разделили. Он сказал, что скучал по своей бывшей жене и не мог поверить, что уничтожил все собственными руками.

Я спросил Каратэ, узнал ли он сегодня что-нибудь новое. Он немного помолчал. Наконец, он сказал, что не уверен во всех этих разговорах о чувствах и что он по своей природе боец. Он встал и пошел в ванную, но не закрыл дверь до конца, и свет падал на его кровать. Второй сосед слегка постучал по стене, чтобы привлечь мое внимание. Я оглянулся, и он указал на кровать Каратэ. Без шуток, прямо у его подушки лежал старый, затертый плюшевый мишка. Каратэ спал с плюшевым мишкой. Невероятно. Клянусь, я сразу полюбил этого парня. Иногда история, которую мы рассказываем миру, совсем не так очаровательна, как та, что мы проживаем внутри.

Глава четвертая

Почему некоторые животные хотят казаться больше, чем они есть на самом деле

На следующее утро Билл дал нам задание: вспомнить, когда в нашей жизни появился стыд. Он предупредил, что мы вряд ли вспомним точный момент, – ведь стыд мог сформироваться еще до того, как мы научились говорить. Но чем больше деталей мы восстановим в своей памяти, тем полноценней будет наше исцеление. Он сказал, что нам будет очень полезно сконцентрироваться на первых воспоминаниях о стыде и переписать всю историю с более доброй, взрослой точки зрения.

Мы сидели в просторной комнате на ковриках для йоги, держали в руках блокноты и думали. Но я ничего не мог вспомнить. В молодости я лишь закалялся и становился сильнее. Теперь, полагал я, мои шрамы превратились в мускулы. Поэтому сперва я решил, что все это – бесполезная трата времени. Вдруг на другом конце комнаты кто-то начал плакать и записывать что-то в свой блокнот. За ним последовал еще один. Казалось, когда ты взрослый, давление коллектива не может на тебя повлиять. Но когда и Каратэ начал шмыгать носом, я решил, что пора и мне что-то придумать.

И я начал вспоминать детство. Полагаю, мне было чего стыдиться. Я был полным ребенком. Не умел общаться с девочками. Не умел танцевать. Наша семья была бедной. Несколько моих рубашек были сшиты из кусков ткани, которые бабушка собирала для лоскутных одеял. Но все это казалось мне смешным. Ни одна из этих неловкостей взросления не ощущалась слишком болезненно. Но чем больше я слушал рыдания окружающих, тем больше подозревал, что должно быть что-то еще. И вот я кое-что вспомнил. Этому предшествовало чувство страха – будто мое тело просило разум заблокировать воспоминание.

Именно там, на коврике для йоги, я впервые за несколько десятилетий вспомнил, что большую часть детства я постоянно писался. Серьезно, что-то в моем теле просто отказывалось срабатывать, пока мне не исполнилось двенадцать. Воспоминание было будто не обо мне, а о совершенно другом человеке. Словно я прожил несколько жизней, был несколькими людьми, и один из них рос с маленьким мочевым пузырем и вечно мокрыми штанами. Неужели это правда был я?

Но все было так. Первые пять лет своей социальной жизни я прятался от сверстников. В начальных классах я ходил по коридорам, прикрывая свою промежность книгами, чтобы никто не увидел мокрого пятна. Это действительно был я. И эта история была обо мне. Не о ком-то другом, а обо мне. Я внезапно вспомнил, как одну долгую зиму постоянно натягивал куртку до колен, чтобы никто не увидел мои мокрые штаны.

И тут в голове возникло одно конкретное воспоминание. Мне до сих пор кажется, что Бог целенаправленно вторгся в мои мысли именно здесь, в Onsite, месте достаточно безопасном, чтобы принять эту болезненную правду. Я вспомнил начальную школу и день, когда мы шли на урок музыки из нашего классного кабинета. Мы выстроились в линейку и пошли так через улицу и игровую площадку в отдельный класс, который я, кстати, любил: он был заполнен инструментами, стойками для хора и огромными плакатами с нотами симфоний, которые из-за своей сложности скорее походили на азбуку Морзе. В тот день это произошло со мной снова. Я описался и очень переживал. В классном кабинете были парты, за которыми можно было спрятаться, но на уроках музыки мы сидели в открытом кругу, и все ученики могли видеть друг друга.

Когда мы выстроились в коридоре, мое сердце забилось так быстро и так сильно, будто перекачивало не кровь, а деготь. На улице было довольно тепло, но я надел куртку и натянул ее как можно ниже, пока мы шли через коридор, внутренний двор и детскую площадку к временной постройке, которая была нашим музыкальным залом. Когда мы вошли, стало так жарко, что все сняли куртки и скинули их в кучу. Я свою снимать не стал. Наша учительница велела нам сесть, но стулья стояли слишком близко друг к другу и было неудобно. Она села за фортепиано, и мы начали разучивать песню. Я не пел. Я боялся, что запах разнесется по всей комнате, если я начну петь. И вот ребенок, который сидел рядом со мной, спросил, может ли он пересесть. Причину он не назвал, но довольно скоро стул рядом со мной опустел, а через несколько минут отсели и с другой стороны. В комнате повисла тишина, некоторые дети начали зажимать носы. Одни начали хихикать, а другие спрашивали, почему они смеются. Я тихо сказал, что дело в моей куртке.

– Мою куртку описала собака, – пробормотал я. Кто-то спросил, почему бы мне просто не снять ее. Но я не хотел ее снимать.

Учительница встала и вышла из-за фортепиано. Вряд ли она знала, что делать. Она тихо произнесла мое имя и спросила, не хочу ли я выйти и поговорить об этом. Я сказал, что все дело в куртке, что ее описала собака. И снова она произнесла мое имя, еще тише, а я встал и сказал всему классу, что на куртку написала собака. Я снял ее и бросил в кучу ко всем остальным, но вдруг понял, что весь класс видит мои штаны. Я выбежал за дверь, пробежал через всю детскую площадку и спрятался за деревом. Учительница вышла из класса, подошла ко мне, встала на колени и говорила со мной, но было уже поздно. Мне было всего семь лет, но моя жизнь была кончена.

Это произошло десятки лет назад. Я знаю, что кому-то эта история покажется даже забавной. Но то ли потому, что мы сидели на ковриках для йоги, то ли из-за того, что все вокруг меня плакали, но, клянусь, я сидел и рыдал, вспоминая об этом. Мне было все равно, что все видят и слышат, я просто рыдал.

Как такое яркое событие все это время оставалось в забвении – загадка. В некотором смысле я понимал, что я все еще тот ребенок. Как сказал Билл, я был большим ребенком в костюме, который скрывает настоящего себя: свои недостатки, свое несовершенство и свою человечность.

Не знаю почему, но осознавать это было очень приятно. Я все еще был тем ребенком. Вместе с тем я понял еще кое-что важное: это был замечательный ребенок. Да, он наврал про собаку, да, он был неуклюжим, но это не мешало ему быть замечательным. Прямо там, в Onsite, я начал плакать не потому, что когда-то описался у всех на глазах, а потому что понял: бегая и прячась, я встал на сторону других детей, я убедил себя, что со мной что-то не так. Но это была неправда. Я мог быть другим, но во мне не было ничего плохого. Я был славным малышом. Иногда мог повредничать, но в основном был славным.

Эта история помогла мне понять, почему я начал притворяться. Как только я нашел чем прикрыть свой стыд, я надел этот камуфляж, хотя и чувствовал, что настоящий «я» скрывается за маскировкой.

На создание моей главной роли – писателя – ушло много лет, но были и другие. Я был невидимкой в начальной и средней школе, просто пытаясь выжить. Иногда я мог столкнуться с хулиганами, но в основном мне удавалось их избегать. Я бы сказал, что это была моя первая роль – роль невидимки. Я никому не показывал свою истинную сущность и потрясающе в этом преуспел.

Некоторым людям удается довести этот фокус с исчезновением до совершенства уже во взрослом возрасте. Много лет назад я встречался с девушкой, которая пропадала всякий раз, когда между нами назревал конфликт. Как только возникало напряжение, она просто исчезала. Рано или поздно мы снова сталкивались, или же я шел к ней, чтобы во всем разобраться, но она делала вид, будто ничего не произошло. Одним вечером она набралась смелости раскрыться и объяснила, что всякий раз, когда ей казалось, что она напортачила, она блокировала эту мысль и обретала внутренний покой, полностью уходя от реальности. Она сводила всех с ума, потому что не умела разрешать конфликты, но в ее ложном мире все было в порядке. И как бы безумно это ни звучало, я ее понял. Думаю, она делала то же самое, что и я в средней школе. Она забиралась внутрь себя и становилась невидимкой.

Я играл невидимку долгие годы. Но потом нашел кое-что получше.

Когда я пошел в среднюю школу, служитель нашей церкви спросил, не хочу ли я написать статью для церковной газеты. Я почувствовал, что кто-то наконец заметил меня и задумался, не происходит ли что-нибудь в моем невидимом мире. Сомневаюсь, что служитель подразумевал именно это, но так я все воспринял.

Целую неделю я писал статью, в которой было всего четыреста слов – пара абзацев. Я показал ее служителю, и тот сказал, что я умный и у меня хороший слог. До сих пор помню свои чувства, когда он произнес слово «умный». Я будто немного опьянел. Потерял почву под ногами. Удовольствие на химическом уровне растеклось по моему телу и, сам того не осознавая, я стал «собакой Павлова». Раз я был умен, значит, я чего-то стоил. Поэтому я хотел быть умным.

Когда статью опубликовали, люди останавливали меня в коридоре, чтобы сказать, как она им понравилась. Моя мама сказала, что ей звонили друзья и тоже хвалили мою статью. Это было все, что мне нужно. У меня появился новый костюм, и мне было в нем удобно. Я мог бы быть умным. Я мог писать, и как писатель становиться значимым. Так я впервые начал читать книги и продолжил писать. Я услышал, как один лектор процитировал стихотворение, поэтому пошел домой и начал заучивать стихи. За следующие два года я написал более тысячи стихов. У меня появилась мечта написать книгу.

Сегодня, когда люди спрашивают, почему я стал писателем, я стараюсь отвечать честно. Я писатель, потому что когда-то в детстве это показалось мне единственным способом заслужить уважение. Постепенно я действительно полюбил слова и идеи, и сегодня мне нравится растворяться в писательском процессе. Но поначалу меня подпитывала и мотивировала лишь необходимость стать человеком, достойным любви.

В Onsite мы разбились на группы для работы над нашими проблемами. Мы говорили о ложном «я», и меня зацепили слова нашего терапевта. Она сказала, что некоторые животные, чувствуя угрозу, пытаются казаться больше, чем они есть на самом деле. То же самое происходит с людьми: они часто стараются казаться лучше, чем они есть, чтобы привлечь других и защититься от опасностей.

Ее слова точно описывали мое поведение даже во время пребывания в Onsite.

Самым сложным правилом в Onsite для меня был не запрет на компьютеры или мобильные телефоны. Тяжелее всего было не рассказывать, чем мы зарабатываем на жизнь. На инструктаже Билл попросил нас держать свою работу в секрете. Если нам необходимо было рассказать о своей работе, даже во время терапии, мы просто должны были притворяться сантехниками или бухгалтерами.

Если задуматься, это гениальное правило. Большинство из нас носит свою работу как костюм, и в Onsite нам с самого начала не разрешили им пользоваться. Вся моя личность, включая искаженное чувство собственной значимости, основывалась преимущественно на том, что я писал книги.

Было пыткой не рассказывать людям, чем я занимаюсь. Я не осознавал, насколько часто я использовал свою работу как социальный костыль, пока этот «костыль» у меня не отобрали. Кажется, я нашел тысячу способов намекнуть, что считаю свою работу важной. Все время повторял: «Я сантехник, и на своей работе я испытываю большое давление». Я сделал все, чтобы подчеркнуть это, разве что не подмигивал. Не уверен, что в те моменты я производил приятное впечатление. Но в глубине души мне отчаянно хотелось рассказать о том, чем я занимаюсь, потому что я знал, что именно так смогу понравиться людям. Я знал, что люди сочтут меня важным. За неделю я осознал, насколько пристрастился к этой оболочке и насколько я уязвим без своего костюма.

Я спросил Билла, сможем ли мы когда-нибудь рассказать о нашей работе. Он ответил, что сможем – в последний день, прямо перед отъездом. Он понимал, что мы в любом случае захотим этим поделиться, но пытался сохранить чистоту в группе как можно дольше. Он также сказал, что ему становилось грустно, когда люди все-таки рассказывали о своей работе. В течение недели люди максимально сближаются, но как только раскрывается, что одни зарабатывают больше других, или что одни известнее других, все сразу делятся на категории. При этом он отметил, что не богатые отделяются от бедных. Люди, которым казалось, что они мало достигли в жизни, чувствовали себя неуверенно рядом с теми, кто чего-то добился. В идеальном мире Билла люди бы никогда не говорили, чем они занимаются. Он верил, что мы бы стали счастливее, если бы лишились возможности носить костюмы.

Любопытно, что за неделю терапии я начал развивать совершенно новую личность. Настолько сильным было мое желание быть кем-то.

Однажды вечером наша небольшая группа собралась, чтобы вместе расслабиться. К тому времени я искренне полюбил эту группу, и очень хотел, чтобы они тоже меня любили. Я привык чувствовать себя особенным, не таким как все, но никто в группе не думал, что я чем-то лучше остальных. И пусть это было правдой, зависимость от внимания есть зависимость от внимания. Но однажды я поймал удачу за хвост. Как-то вечером, когда мы играли в настольные игры в гостиной, я пошутил, и все засмеялись. Они смеялись так, будто пошутил профессиональный комик. Я вновь почувствовал тот знакомый кайф, который получаю, когда кто-то признает мою значимость. Они признали меня. Я выделялся. Я был особенным.

Так что я пошутил еще раз, потом еще, и все пошло как по маслу. Я удивился, насколько могу быть остроумным, когда мне это необходимо, насколько дерзким, если это поможет мне заполучить смех. Вся группа смеялась до колик в животе. Некоторые требовали, чтобы я признался, не комик ли я в реальной жизни. И я задумался, не упустил ли я свое призвание. Я представил, как после Onsite закончу с делами, а может и вовсе оставлю писательскую карьеру, чтобы стать стендап-комиком. Без шуток, настолько опьяняющим было их признание.

А знаете, кто не считает меня смешным? Бетси. Мне удалось ее рассмешить лишь пять раз за все время нашего знакомства, хотя я очень старался. Я становлюсь для нее смешным, только когда она выпьет. Я блистаю, когда она навеселе. В основном она видит в моем юморе защитный механизм, костюм, с которым ей приходится мириться, чтобы быть в отношениях с парнем, который сидит внутри.

Я как-то услышал, что жена и семья Уилла Феррелла[3] не считают его смешным. Это показалось мне прекрасным. Я был счастлив за него.

И все же иногда это пугает. Однажды мы с Бетси встретились с одним парнем, который ей раньше нравился, и она постоянно смеялась над его шутками. Казалось, будто в этой игре ему выпали все козыри. Я робел каждый раз, когда она смеялась. Какой-то туповатый скалолаз, который хотел стать тренером по фэнтези-футболу или кем-то вроде того. Ноль остроумия, но он рассмешил ее четыре раза, а мы даже не успели заказать ужин. Это убивало меня.

Но когда мы сели в машину в конце вечера, она прильнула к моему плечу и взяла меня за руку так, что я понял: ей очень нравился этот парень, но любила она меня. Когда мы ехали домой, она не отпускала мою руку и чувствовалось, насколько мы близки. Будто этот вечер прошел прекрасно и шутки другого парня казались смешными только потому, что все это время она была рядом со мной. И я был даже рад, что не развлекал ее. Кто-то этим вечером возвращался в гримерку и переживал по поводу своего выступления. А я просто ехал домой с девушкой.

Я начал спрашивать себя, какой была бы жизнь, если бы я перестал притворяться. Что, если достаточно просто быть собой, чтобы получить столь необходимую мне любовь?

Глава пятая

Три факта об отношениях от… озера

Вернемся в Эшвилл. Мы с Бетси провели отличные выходные. В городе я арендовал кабриолет, мы съездили в поместье Билтмор и покопались в книжном магазине Malaprop. Мы также побывали в новом ресторане Curate, где научили бармена готовить напиток из виски, вермута и апельсинового биттера. Ему так понравилось, что он захотел включить его в осеннее меню. Если окажетесь в Curate, попросите коктейль «Дон и Бетси».

Все остальное время мы бездельничали у озера, читали книгу нашей подруги Шоны Никвист «Хлеб и вино»[4] и фантазировали, как открыли бы гостиницу с ресторанчиком, где подавали бы все рецепты из книги Шоны. С Шоной все кажется проще: и брак, и семья, и паста.

Я бы соврал, если бы сказал, что наши выходные в горах дались мне легко. Я привык жить в Вашингтоне, где после свидания мог вернуться в свою квартиру, посидеть в одних трусах и посмотреть телевизор. В Эшвилле мы с Бетси никогда не расставались. Больше всего меня беспокоило неловкое молчание. Бетси говорит, что у нее нет с этим никаких проблем, но у меня есть. Когда в разговоре возникает тишина, я чувствую, что обязан ее заполнить. Понимаете, это моя работа. Я старался напоминать себе, что у нас с Бетси есть будущее только в том случае, если я научусь доверять ее молчанию, научусь верить, что она выходит за меня не ради развлечения, а ради любви – той неспешной, скучной любви, которая случается, когда люди молча вместе едят хлопья на завтрак или читают газеты.

Один из минусов писательского ремесла – у вас есть куча времени, чтобы обдумать свою жизнь. Мне нравится, как об этом писал Виктор Франкл: «Нам не свойственно слишком много размышлять о себе, поэтому мы уделяем внимание более важным делам». Но что делать, когда важное дело – это мемуары? Вы только и делаете, что сидите и думаете о себе слишком много.

В Эшвилле у меня был единственный полезный способ отвлечься от написания книги – плавать в озере. Каждый день я плавал, позволяя воде отвлекать меня от мыслей. И вот что я понял, пока плавал в озере.

Факт первый: чтобы добиться близости, придется покинуть зону комфорта.

Однажды в полдень на причале случилось то, что очень помогло мне разобраться с собой. С причала открывался захватывающий вид на горы: вода собиралась в огромной чаше из деревьев и скал, которые обнимали озеро с другой стороны. Поблизости не было ни одного дома, а сильнейшее эхо, отражавшееся от скал, сбивало с толку мою собаку Люси. Почти каждое утро она лаяла в пустоту, разговаривая сама с собой. Это озеро было достаточно глубоким, около восьми метров в центре, и лес отражался в его поверхности – казалось, по воде можно пройти, как по поверхности картины.

Вечер, когда уехала Бетси, был теплым, и мне захотелось искупаться. Но когда я подошел к причалу, то почувствовал страх. Я хотел прыгнуть и одновременно не хотел. Я чувствовал это и раньше, когда мы с Бетси плавали в день ее приезда, но тогда я не обратил на это внимания. Я просто прыгнул с причала, чтобы произвести на нее впечатление. Но на этот раз я прислушался к своим чувствам. Это напомнило мне о страхе, который я испытываю каждый год, когда приезжаю в гости к Бобу. Перед его домом есть утес примерно в восемь метров, и каждый раз, приезжая туда, я заставляю себя спрыгнуть с него в воду. Я никогда не хочу этого делать, но чувствую, что должен. Это мое ежегодное испытание.

Прыгать с утеса – это одно. Но я испытывал такой же страх перед прыжком с края причала, и это сбивало меня с толку. Причал был примерно в метре от поверхности озера. И вода была не очень холодной. Накануне я плавал целый час. Так почему же я не хотел прыгать? Почему у меня были те же чувства, что и на краю утеса, который был в десять раз выше?

И вдруг меня осенило. Я не боялся ни прыгать, ни плавать, ни чувствовать внезапную прохладу воды. Я боялся перемен. На причале мне было тепло, сухо и все было под контролем. И я знал: как только я прыгну, все будет в порядке, мне понравится плавать. Но все же это была перемена. Я подумал о Бетси, которая, скорее всего, уже приземлялась в Вашингтоне. В глубине души я знал, что буду с ней счастливее. Я знал, с ней жизнь будет здоровей, веселей и перспективней той, что я жил раньше. Но также я думал о том, насколько приятно и комфортно мне быть одному, когда моя жизнь подвластна только мне, когда я могу в любое время выйти на сцену и получить аплодисменты, а затем вернуться в гримерку своей жизни, чтобы поедать печенье в ожидании своего следующего выступления.

Я спрыгнул с причала. Вода на поверхности была прохладной и становилась еще холоднее, по мере того, как мое тело опускалось ко дну. Я почувствовал, как вся энергия озера передается в мои мышцы. И вот моя голова вырвалась на поверхность, словно взошло солнце, словно день начался заново. Я вдохнул горы и деревья и услышал, как всплеск воды возвращается эхом с холмов. И ветер заставил деревья поаплодировать мне. В воде я чувствовал себя лучше, чем на причале. Тогда я подумал о том, насколько боюсь перемен, даже перемен к лучшему. Я понял, как обманчив страх и сколько в нем лжи. Что еще мешает нам сделать жизнь лучше, если не страх?

Позже на той же неделе Боб попросил меня присоединиться к его занятию на юридическом факультете университета Пепердайн по Skype. На занятии мы обсудили составленный мной жизненный план. Я позвонил Бобу с причала – позади были горы и домик, но озера видно не было. Я сидел перед студентами в кресле на лужайке. Прочитав лекцию, я напоследок поделился своим последним откровением: для того, чтобы жить осмысленной жизнью, придется столкнуться со страхом окунуться в нее – и это касается не только отношений, но и карьеры, отдыха и всего остального. Затем я поставил свой компьютер на край причала и «бомбочкой» прыгнул в озеро. В одежде. Студентам это понравилось. Не уверен, что это имеет отношение к юридической практике, но какой толк от юридической практики, если мы не любим свою жизнь?

Факт второй: лучшее – враг хорошего.

Я арендовал домик рядом с озером еще и для того, чтобы немного потренироваться. Я хотел привести себя в форму к свадьбе. Пусть я нравлюсь Бетси таким, какой есть, но мне действительно не помешает похудеть, и я решил, что для начала будет достаточно каждый день плавать час или два.

В первый день я был в ужасной форме. После 10 минут плавания у меня началась одышка. Примерно после трех десятиминутных заплывов я понял, что с меня достаточно. Я понял, что переоценивал себя. Мне понадобилось много времени, чтобы осилить полноценную тренировку, но не буду врать – процесс мне не очень понравился. Вы можете подумать, что я был рад прийти в форму, но это не так. Я не люблю заниматься спортом, но не потому, что это больно или утомительно. Я ползал по горам в Перу и проехал на велосипеде всю Америку. У меня полно амбиций. Я не люблю упражнения, потому что где-то в глубине души всегда уверен, что сделал недостаточно. Я никогда не ухожу с тренировки довольным или гордым собой. И если на то пошло, я никогда не прекращал писать с мыслью, что поработал достаточно. То же касается преподавания, деловых встреч и многого другого. Иногда доходило до таких крайностей, что я косил лужайку, а затем ползал по газону с ножницами, подравнивая травинки. Без шуток. Наверное, у меня проблемы.

Для таких перфекционистов есть только два пути. Они могут либо мучиться и постоянно пытаться превзойти себя, либо все бросить. Я склонен метаться между пыткой чрезмерной работы и ленивым отказом что-либо делать.

Но дело в том, что это симптом более серьезной проблемы, той проблемы, которая может повлиять на наши с Бетси отношения. Она заключается в следующем: вечно недовольные своими достижениями втайне верят, что их полюбят, только когда они достигнут совершенства. Вспомните о кольцах, которые рисовал Билл. Во внешнем кольце, за которым прячется стыд, мы пишем слово «совершенство» – и за совершенством пытаемся скрыть свой стыд. У меня была подруга, которая бурчала каждый раз, когда проезжала мимо дома своего школьного учителя по алгебре, потому что много лет назад он поставил ей четверку.

Думаю, все это связано с желанием нравиться другим. Вся ложь, которую мы говорим себе, имеет свойство срастаться в единый корень. Все это идет от убеждения, что человеческая любовь условна. Но человеческая любовь безусловна. Никакая любовь не строится на условиях. Если любовь условна – это просто манипуляция, которая маскируется под любовь.

У нас с Бетси была еще одна ссора, довольно странная. Она сказала, что любит меня, и вместо того, чтобы ответить «Спасибо» или «Я тоже тебя люблю», я как бы самоуничижительно отшутился. Она взволнованно посмотрела на меня и молча продолжила есть мороженое. Мне стало обидно от такой реакции, поэтому я повторил шутку, просто чтобы позлить ее.

– Это не смешно, – сказала она.

– Смешно, – ответил я.

– Нет, Дон. Когда я говорю, что люблю тебя, а ты мне не веришь, ты ведешь себя как придурок. По сути, ты говоришь, что я могу любить только при каких-то условиях. Ты думаешь, что ты самоироничный и забавный, но на самом деле ты говоришь, что я недостаточно хороший человек, чтобы любить тебя при всех твоих недостатках. Это уже надоедает.

Я вспомнил эти ее слова, когда ругал себя за то, что недостаточно поплавал. Если я собирался сделать Бетси счастливой, мне нужно было поверить, что мои недостатки давали мне шанс завоевать ее доверие. Мы не думаем о своих недостатках как о клее, связывающем нас с любимыми людьми, но это так. Мы охотнее доверяем людям, если видим в них недостатки, потому что это делает их такими же несовершенными, как и мы. Те, кто не может принять свое несовершенство, не могут поверить, что их можно любить без условий.

На следующий день я вернулся к озеру. Я прыгнул и проплыл круг за двадцать минут. Каждый мускул моего тела горел. Я закончил пораньше и сел на край причала, чтобы отдышаться. Я слышал внутренний недовольный голос и чувствовал, как растет глубокая неудовлетворенность результатом. Но на этот раз я проигнорировал голос. Бетси не нужны были ни мое самодовольство, ни мой перфекционизм. Это были две крайности и две опасные зоны. Поэтому я просто похвалил себя за то, что пришел на причал и поплавал. Я был честен с собой, и сказал себе, что, если бы я каждый день немного тренировался на протяжении года, я был бы в хорошей форме. Затем я спросил себя, хочу ли продолжать тренироваться. Я не хотел. Вместо этого я просто плавал в озере и бросал Люси теннисный мяч. Я научил ее прыгать с причала в воду и даже ловить мяч в полете. И впервые с тех пор, как приехал сюда, я расслабился. Я просто подумал, что Бетси будет более счастлива в браке с расслабленным человеком, а не с тем, кто постоянно думает, что недостаточно идеален.

Факт третий: добрых людей гораздо больше, чем злых.

Я не рождался со страхом близости. Когда я был моложе, даже в старших классах, я без проблем сближался с людьми. Почти все самые близкие отношения мне посчастливилось построить еще до 25 лет. Но с тех пор все получалось кое-как. Не знаю, как именно это произошло, но думаю, это связано с тем, что некоторые люди подорвали мое доверие. Не было никаких жутких историй: всего лишь пара неудачных бизнес-сделок, несколько отношений, больше похожих на соревнования, и случайная критика в Твиттере. В какой-то момент я просто перестал доверять людям. Я начал верить, что все рассматривают жизнь как состязание, более сложную версию «Голодных игр». И в некоторой степени я поверил в эту ложь. Если человек был мне необходим, я подпускал его к себе, но не слишком близко, и всегда был готов катапультироваться.

Незадолго до отъезда из Вашингтона я понял, что мне предстоит поработать над этой проблемой. Я обедал с моим другом Джоном Коттоном Ричмондом. Джон – прокурор Министерства юстиции США по вопросам о правах человека и торговле людьми. Он главный в стране по борьбе с плохими парнями, которые порабощают детей и беженцев и продают их в сексуальное рабство. Джон также один из лучших известных мне мужей и отцов. Он похож на настоящего супергероя, который днем преследует самых опасных преступников в мире, а вечером гоняет мяч со своими детьми. Жена его обожает. Он один из тех, кого я надеюсь видеть рядом с собой до конца жизни.

Однажды, когда мы ели барбекю в Hill Country недалеко от его офиса, я сказал Джону, что совершил нечто вроде прорыва. Я сказал, что, похоже, у Бетси в отношении меня самые лучшие намерения. Я говорил это серьезно и с невозмутимым лицом, но Джон засмеялся. Он чуть не подавился своим лимонадом.

– Дон, я очень надеюсь, что так оно и есть. Она же собирается стать твоей женой!

И тут я понял, насколько абсурдно это прозвучало. Я не хотел обличить ее в чем-то. Я всего лишь хотел сказать, что на меня снизошло откровение о том, что, возможно, люди не так плохи, как я думал. И вероятно, именно Бетси убедила меня в этом. Я объяснил Джону, что раньше предполагал, будто женщины пытаются контролировать меня и в конечном итоге для чего-то использовать. Но теперь я не был уверен, что люди на самом деле такие. По крайней мере, не все люди. Джон снова засмеялся. Он посмотрел вниз и покачал головой.

– Я рад, что с тобой произошло такое откровение, Дон, – сказал он. – И я согласен с тобой.

На мгновение Джон задумался.

– Знаешь, человеческое сердце – сложный механизм. Я вел дела злых людей, – он грустно посмотрел на меня. – Насильников и убийц. Лидеров группировок, которые продавали детей в сексуальное рабство. И знаешь, что их всех объединяет, Дон?

– Что? – спросил я.

– Все они думают, что люди – их враги. Может, именно недоверие пробуждает в нас все самое худшее? Почти все, кого я посадил в тюрьму, сами подвергались насилию. Для них естественно не доверять другим, потому что они живут по одному сценарию – убей или будь убитым. Но что насчет нас и всех тех, кто сталкивался с проблемой с доверием не в такой крайней форме? Готов ли я время от времени обжигаться и подставлять другую щеку, чтобы иметь долгосрочные и здоровые отношения?

Джон посмотрел мне в глаза и сказал:

– Я думаю, ты уже начинаешь кое-что понимать, и это хорошо. Рискнув довериться Бетси, ты получишь награду в виде настоящей близости.

После разговора с Джоном я заметил кое-что интересное. У самых жестких людей, которых я встречал в жизни, есть две общие черты: они никому полностью не доверяют и рассматривают отношения как средство для достижения цели.

Несколько лет назад я прочитал статью о магазинах Apple и об их службе поддержки. В статье говорилось: в Apple хотят, чтобы члены их команды доверяли «позитивным намерениям» своих клиентов. Когда кто-то приходит с проблемой, члены команды не должны полагать, что тот пытается надуть компанию или получить что-то бесплатно. Они знают, что случайные потери будут компенсированы хорошими отношениями с клиентами, сложившимися благодаря доверию.

Я знаю, что учиться доверять людям – это медленный и естественный процесс. Но он уже дает свои плоды. Чем больше я доверяю Бетси, тем мягче становлюсь сам. Мое доверие к ней меняет меня.

Когда Бетси еще не уехала, мы лежали на причале, глядя на облака и сохраняя то неловкое молчание, которое до сих пор дается мне с трудом. Решив, что нам нужно говорить, чтобы стать ближе, я спросил, где ей больше нравится плавать – в бассейне, озере или океане. Бетси села, свесила ноги с причала и сказала, что ей больше нравится океан. Она выросла во Флориде со своими двоюродными братьями и сестрами, и целыми днями они дурачились в волнах, тыкали палками в медуз и ели бутерброды с арахисовым маслом и желе с песком. Вечерами они лежали в своих кроватях и смеялись, потому что чувствовали, как их тела поднимаются и падают, будто они до сих пор в океане. Это были одни из лучших дней в ее жизни.

Она спросила в ответ, где бы хотел поплавать я. Я ответил, что предпочту озеро. Она спросила почему, и я ответил, что в озере не встретишь медуз, водорослей, акул и всего остального.

Бетси секунду подумала, а затем напомнила мне, что пытаться не попасться медузе – это тоже приключение. Она провела пальцами по моим волосам и поцеловала меня в лоб. Я сказал, что ради нее готов закинуть в это озеро пару медуз.

– Иногда стоит попасться медузе, – сказала Бетси. – Зато ты сможешь покачаться на волнах и повеселиться со своими братьями и сестрами.

Не знаю, понимала ли она, что говорила не только о детских забавах. Ведь страх, который мы испытываем перед новыми отношениями, похож на страх войти в воду, кишащую медузами. Рисковать собой ради любви – значит погружаться в неизвестность, где тебя ждут вполне реальные опасности, но награда того стоит.

Глава шестая

Боязнь сцены реальной жизни

Как я уже говорил, в первую очередь я арендовал домик для того, чтобы закончить работу над книгой. Возможно, я бы и смог закончить ее в Вашингтоне, но не был уверен наверняка. А закончить ее нужно было во что бы то ни стало. Точнее, так считала рана в моей душе. Сейчас все объясню.

После того, как Бетси покинула Эшвилл, я чувствовал себя одиноко и немного напряженно. Книга шла не так, как я хотел. Я смотрел в календарь, и дни испарялись на моих глазах. Я знал: если не закончу книгу за четыре недели, то окончательно потеряю к ней интерес, потому что начнется сезон выступлений. Я согласился провести несколько лекций, чтобы оплатить предсвадебный обед и медовый месяц.

Такое давление не идет мне на пользу. Лучше всего я пишу, когда расслаблен, когда сижу напротив читателя и веду с ним непринужденную беседу. У меня не выходит выдавливать из себя слова.

Так случилось, что в тот день, когда я переживал по этому поводу, Бен Ректор[5] выпустил новый альбом. Бен – наш с Бетси любимец. Мы его безумные фанаты.

Так вот, я скачал альбом Бена и решил послушать его на крыльце. Вдруг заиграла песня, которую я никогда раньше не слышал. Она называлась «Делать деньги». Она походила на старую песню Билли Джоэла[6], как будто Бен сел за пианино перед сном и набросал мысли, пришедшие к нему за день. Недавно он добился успеха, и его жизнь поменялась. Он задавался вопросом, стоила ли новая жизнь своих жертв.

«Нам непросто делать деньги,

 И они не дарят счастья.

 Почему же

 Всех нас так волнуют деньги?

 Деньги не излечат душу,

 Деньги не вернут любовь,

 Но какой ценой

 Мы тратим жизнь на деньги…»[7]

Возможно, виной всему стакан виски, или сильный дождь, который надвигался со стороны гор, а может я просто ужасно скучал по Бетси, но эта песня отозвалась в моем сердце. Я просто сидел и понимал, что нахожусь очень далеко от женщины, которую люблю. Я был далеко от нее, потому что втайне верил: если я не закончу книгу и не стану более знаменитым, если я не заработаю больше денег и если другие люди не будут считать меня успешным, у нее не будет причин любить меня.

Я знал, что это неправда, но наши чувства часто борются с тем, что признает разум. Мое волнение, моя торопливость, мои полуночные переживания о том, когда уже будет готова книга, – все это имело конкретный источник, а именно грандиозное желание впечатлить, чтобы заслужить любовь.

Но правда в том, что Бетси было наплевать на деньги, а мой статус известного писателя был скорее преградой к началу наших отношений. Она считала меня самовлюбленным. Думаю, отчасти это было правдой.

Если весь наш брак я буду уверен, что она любит меня только за мои достижения, он обернется катастрофой. Бог явно хочет поскорее выявить мои изъяны, потому что это подтолкнет меня навстречу настоящей близости.

В какой-то момент жизни многие из нас ведутся на эту ложь, что мы важны «только если…». Мы важны только если мы сильны, умны, привлекательны или что-то еще.

Страницы: 1234 »»

Читать бесплатно другие книги:

Бартон Биггс, легендарный инвестор с Уолл-стрит, показывает, как ключевые моменты Второй мировой вой...
Мы думаем, что жизнь сложнаВинишь судьбу за все свои потери.Но может в нас самих вина?Что нет в нас ...
Ты нужен там, где ты сейчас. Происходит только то, что должно происходить. Все начинается вовремя. И...
Твердая научная фантастика о первом контакте. Автор с двадцатилетним стажем. Призер премии «Старт» 2...
Боль или яд? Сложный выбор для обреченной. Но есть еще третий вариант – заменить хозяйку крепости чу...
Написанный в Берлине «Соглядатай» (1930) – одно из самых загадочных и остроумных русских произведени...